Копия неверна

Глава 2

На четвертом этаже перед входной дверью они нацепили видеорегистраторы. «Седьмое октября двадцать четвертого, – сказала Вера. – Обыск у профессора Запольского Адама Юзефовича, ставшего жертвой доппельгангера, дата смерти неизвестна, тело не обнаружено. Квартира по адресу Университетский проспект, дом шесть, корпус один, квартира девятнадцать». Две красные кнопки одобрительно горели, запись шла.

Максимыч все гремел ключами. Седьмой в связке подошел к верхнему замку, но дверь, судя по всему, была заперта еще и на нижний. Чертыхаясь, он начал сначала – теперь сев на корточки.

– Бери только длинные, – посоветовала Вера. – Сам же видишь, какой замок.

Максимыч выразительно посмотрел куда-то ей ниже плеча – видимо, в камеру.

Третий ключ подошел. Вера потянула дверь на себя.

– Давай, – скомандовала она.

Максимыч зашел в просторную прихожую, нащупал выключатель, осмотрелся. Снял ветровку и как бы невзначай бросил на зеркало.

– Начинаем прямо отсюда?

– Нет, давай с документов. Если есть кабинет, то оттуда. Если нет, то со спальни.

– Какой же профессор без кабинета! – с энтузиазмом воскликнул Максимыч. – Вот он, родимый. Что берешь?

– Письменный стол, – решила Вера. Здесь профессор уж точно зеркал не держал. – На тебе вон та тумбочка у кушетки – отодвинуть, кстати, не забудь и то, и другое, – а потом книжные шкафы.

Стол тоже был заперт. Вера вернулась в прихожую за ключами, и процесс подбора начался сначала. На этот раз выстрелил пятый.

На самом столе профессор Запольский (или лицо, его замещающее, поправила сама себя Вера) держал монитор, люто заляпанную клавиатуру, страшную редкость – городской радиотелефон, перекидной календарь за 1993 год с видами городов России и стакан с ручками и карандашами. Тут же – слева и справа – размещалось по увесистой стопке бумаг, папок, обрывков и распечаток. Вера начала с левой.

– Слушай, – спросил Максимыч из тумбочки. Он вообще не терпел тишины, и видеорегистраторы его нисколько не заботили. – А что он, собственно, вынести-то пытался, дражайший наш?

– Да я сама точно не знаю, как эта штука называется, – откликнулась Вера из-за журнала D-Science за ноябрь 2019 года. – Что-то типа хроматографа, только в пять раз сложнее.

– Хроматографа?! – изумился Максимыч. – Да его на любом маркетплейсе купить можно.

– Такой – нельзя. Установка экспериментальная, собрана в самом институте. Насколько я поняла, они с ее помощью пытались не только точно определить спектр, но и понять, как добиться того, чтобы убрать свечение. – Она отложила журнал и взялась за распечатки каких-то статей, посвященных как раз проблеме свечения Д-жертв.

– Убрать? – ужаснулся Максимыч. – Зачем?! Как же определить Д-жертву, если она не светится?

– Ну, строго говоря, кроме свечения, у Д-жертвы есть еще один характерный признак.

– Какой?

– Пока она лежит в морге, где-то бегает ее копия, – усмехнулась Вера. – Но вопрос «зачем» очень правильный. В институте на него отвечают так: серия экспериментов была поставлена в план на этот год в рамках более широкой профильной темы. Тема эта, если формулировать ее простыми словами, – какой процесс или фактор в копировании заставляет запускаться Д-свечение. Вот здесь у нас мог бы быть прорыв, понимаешь? В теории. А на практике у нас новая вводная: руководитель темы – доп. И, возможно, очень старый. Зачем бы допу технология, которая убирает свечение Д-жертвы?

– Именно! – Максимыч помахал в воздухе стопкой счетов за коммуналку. – Им-то она как раз очень бы пригодилась.

– И вот в один прекрасный день – как раз сегодня – наш доп приезжает на работу с утра пораньше. Институт режимный, но он же у нас заслуженный, ему все можно. Прекрасно зная, что раньше половины десятого никто на рабочем месте не появится, он шустро размонтирует установку и пытается ее вынести – благо это не очень большой по размерам прибор. На его несчастье, не в меру бдительный эсэнэс Плотников из конкурирующей научной группы…

– И там конкурирующие группы? Ужас.

– Такой же террариум, как везде. И, как и положено террариуму, со стеклянными стенами. Через эти стеклянные стены Плотников видит, как он выносит установку, и звонит на пост охраны. Но профессор давит авторитетом или что-то им плетет, непонятно, и выходит из института с установкой. Тогда Плотников сообщает на горячую линию. Профессорскую машину тормозит первый же патруль ДПС и тянет резину до нашего приезда, прикапываясь к каждой мелочи в его документах. Через двадцать минут приезжает наша группа. Все.

– Я, кстати, так и не понял, почему наша. Разве не мы сегодня на дежурство заступаем?

– Мы, – согласилась Вера. – Может, потому что мы лучшие?

– Вот вообще неубедительно, – проворчал Максимыч. – Но все-таки, зачем он хотел вынести установку?

– А ты сам как думаешь?

– У него что-то получилось. – Максимыч тяжело поднялся с колен и с тоской посмотрел на книжные шкафы. – Что-то он придумал и хотел проверить дома. Не знаю… Задвоить соседку по лестничной клетке и на свежей, так сказать, жертве…

– …а назавтра о пропаже установки и профессора стало бы известно всему институту. То есть в рамках этой версии он однозначно уходит в бега. Зачем? Нельзя было в институте спокойно доработать все, что он хотел?

– Видимо, нельзя. Вот, например, как я и предположил: нужна была свежая Д-жертва, а где ее взять в условиях лаборатории? Но тут мы без институтских вряд ли разберемся. Да и не наша это задача вообще-то.

– Может, не наша, а может, и наша… Так, тут есть открытки, заберем с собой, тут могут быть его неинститутские контакты. У тебя что-нибудь есть?

– Пока ничего интересного.

– Все добро по его работе – вот сюда, в этот пакет. Передадим в институт, когда они будут готовы. Комп, конечно, тоже изымаем. Может, хоть до переписки доберемся. Пока я тут ничего личного, кроме этих открыток тридцатилетней давности, вообще не нашла.

– Представляешь, есть люди, которые используют рабочий стол для работы! – обрадовался Максимыч.

– Не хочется признавать твою правоту, но, похоже, так и есть…

Они провозились еще минут сорок, прежде чем Вера была вынуждена признать: в кабинете профессор держал только документы, касающиеся работы и не содержащие на себе никаких следов использования. Запольский не рисовал на протоколах заседаний Ученого совета чертиков и звездочек, не делал заметок на полях книг, не хранил писем, не вел дневника.

– Если только, – сказала Вера самой себе, – кто-то здесь уже не побывал.

– Да когда бы он успел, Михална?! – возмутился Максимыч. – Мы сюда прямо с задержания приехали!

– А тогда же, когда принял решение вынести установку. Хоть этой ночью. Либо сам все повыбрасывал, либо попросил кого-то забрать. Копать еще его связи и копать… Кстати, закончим здесь – найди мне участкового. Поквартирный обход будем делать, хотя бы в подъезде. Может, к нему хоть приходил кто.

– Понял. Будет тебе участковый. Только я бы Илюху послал, задача как раз под него.

– Поправится – пошлю. А мы с тобой проследуем в спальню.

– Ой, тебе лишь бы смущать старика. – Максимыч картинно схватился за якобы пылающие щеки, явно позируя для ее видеорегистратора.

– Хорош дурака валять. Так, что у нас тут… – Вера распахнула дверцу гардероба, и сплошная зеркальная поверхность, вспыхнув, ударила ее в лицо, как огромный медный гонг.

Из необъятного светового пятна появились и замелькали быстрые светящиеся мушки, а потом так же быстро растаяли, и в зеркале проросла профессорская спальня – стена, кондиционер, часть окна, но это было уже неважно, потому что перед ней выросло ее отражение. Вера расширила глаза и замерла – ее отражение тоже расширило глаза на секунду, а затем прищурилось, поднесло к щеке руку, насмешливо усмехнулось, наклонило голову…

– Вера! Вера!!

Максимыч с силой оторвал ее руку от дверцы и захлопнул шкаф с такой силой, что на люстре зазвенели подвески.

– Сядь сюда. Ну что ж ты, извиняюсь, прешь как танк, я же сказал, что я первый! Что ты из лекарств пьешь? Вот тут у него аптечка у кровати, давай поищу успокоительное какое-нибудь…

– Н-ничего. – Вера все еще дрожала, и, чтобы говорить отчетливо, ей приходилось сильно напрягать челюсть. – Ничего не п-пью. А вп-печатляющая у него аптечка, да?

– Неплохая, – согласился Максимыч, разглядывая четырехъярусную тумбу, целиком забитую таблетками, капсулами, бутылками и чем-то еще. – Если ты не против, я пока сам посмотрю, что у него в гардеробе, а ты как раз займись аптечкой.

– З-займусь, – смущенно согласилась Вера. – Да что ж т-такое-то!

Минут пять ей пришлось посидеть, созерцая тумбу-аптечку и ожидая, когда перестанут дрожать руки. Михалыч деловито копался в карманах профессорской одежды. Нарыл он несколько авторучек, две пары очков, таблетки, пожелтевший носовой платок – в общем, ничего интересного.

Убедившись, что хотя бы руки и ноги ее слушаются, Вера все-таки слезла с кровати и села на корточки перед тумбой. Из второго сверху ящика торчал краешек распечатки. Она осторожно потянула за него и поднесла к глазам.

«Цель исследования: исключение метастатического поражения костей».

– А вот это уже кое-что, – медленно произнесла Вера.

– Что? – встрепенулся Максимыч.

– Заключение радиолога, причем совсем свежее. Вот: четвертое октября. Он ходил на остеосцинтиграфию.

– А по-простому нельзя? – взмолился Максимыч. – На какую графию?

– Сейчас, погоди… «множественные очаги гиперфиксации РФП». Короче, у него искали метастазы в костях. И, судя по всему, нашли.

– Ты и в этом разбираешься? – ужаснулся Максимыч.

– Папа, – коротко пояснила Вера.

Похоронив папу, она сняла зеркальную дверцу гардероба в его комнате, вывезла в лес и, зажмурившись, расстреляла в притаившуюся в отражении незнакомку из пневматического пистолета все пули, что были с собой, – пятнадцать штук. Больше у нее дома не было зеркал.

А через полгода, едва вступив в наследство, она продала их квартиру и переехала в однушку, в модную новостройку-высотку, где никто ее не знал и узнать не пытался.

– Сейчас просмотрим все остальное, наверняка тут есть и еще медицинские документы. А потом надо будет связаться с больницей или онкодиспансером, где он наблюдался. Не удивлюсь, если ему там дали месяца три. Вот почему он так торопился.

Верин сотовый зажужжал. Звонил Илюха.

– Ну я скинул справку-то, Вер, – жалобно сообщил он. – Сказали, до конца недели. А на фига, не болит же даже!

– Ладно. – Вера изобразила усталое снисхождение, хотя, если честно, ей просто не хватало рабочих рук. На того же Илюху, старательного и безотказного, давно уже покушалась группа Паши Маевского, и она боялась, что, если его недогружать, рано или поздно он попросится к Паше сам, а Щеглов его отпустит. – У нас тут для тебя как раз нарисовалось задание.

Максимыч терся рядом с безразличным видом, рассматривал заключение.

– Выходит, если б мы его не взяли, – бормотал он, – профессор бы точно перекинулся сегодня в кого угодно. Мы сегодня кого-то от задвоения спасли, Михална.

– А дежурство? – в параллель ныл в трубку Илюха.

– До завтра свободен! – рассердилась Вера. – Какое тебе дежурство, ты рожу свою видел?!

– А я чувствую, – заявил он. – Раз меня не будет, значит, точно произойдет что-то интересное!

– Не каркай, – отрезала Вера и дала отбой.

– …Ну мое прозвище ты, наверно, уже вычислила.

– Метр с кепкой на коньках? – предположила Вера.

Женька расхохотался.

– Угадала. А твое как?

– Кошак.

Он фыркнул от неожиданности.

– Нет, ну что-то от пантеры в тебе есть… Но почему Кошак, а не Кошка?

– Потому что фамилия такая. Я Вера Кашук.

– Необычно. А что это значит?

– Понятия не имею. Все, моя очередь. Каким спортом ты занимаешься?

– Таким, что ни в жизнь не угадаешь. Все, как увидят, сразу: о, баскетболист. Ну или волейболист.

– А на самом деле?

– Ну все тебе скажи. Хотя бы попробуй для приличия сама угадать.

– Единоборства какие-нибудь? Самбо?

– Академическая гребля. Давай, тут должна быть рифма. Ну?

– Да ну тебя… Нет, серьезно, что ли?

– Абсолютно.

– В Москве есть академическая гребля?!

– Есть, в Серебряном бору. Ладно, я смотрю, ты не особо впечатлена. Тогда мой вопрос. Почему ты не красишься? То есть ты не подумай, ты и так красивая, – смутился Женька. – Очень. Просто… ну, вроде у вас тусовка, девчонки все нарядные, накрашенные. Все, кроме тебя. Я подумал, должна же быть этому какая-то причина. Аллергия?

– Аллергии нет. – Вера помолчала. – А причина есть, тут ты прав.

И снова замолчала.

– Вер, если это какая-то тяжелая тема, ты извини меня…

– Просто, чтобы накраситься, нужно смотреться в зеркало, – мрачно выпалила Вера.

– Ну да. И?

– А я не могу смотреться в зеркала. И никогда не смотрюсь.

Обычно на этом месте собеседник начинал испытывать неловкость, будто узнал о какой-то очень стыдной Вериной болезни и стремился свести все к шутке: «Да ладно, ты не настолько страшная! А если прыщ выскочит, что станешь делать? Ой, ты, наверное, вампир!»

– Я читал в детстве такую книжку, – задумчиво сказал Женька. – Девочка, чтобы спасти друга, дала слово год не смотреться в зеркало. А она была танцовщица, а в танцклассе были зеркальные стены. И тогда она начала танцевать с закрытыми глазами.

– А что было дальше?

– Она упала со сцены прямо во время выступления. И за ее самоотверженность фея простила ее друга. Что там, в зеркалах? Другая ты?

– Не-а, не я. В том-то и дело. Там… двойник, наверное. Лицо такое же, но не я.

– Но у допов всегда одно тело, – возразил Женька. – Не бывает двух одинаковых допов.

– Я знаю. Я даже не уверена, что это доп. Просто кто-то с моей внешностью.

– И что она делает?

– Всегда разное. Но это никогда не я. Думаешь, я чокнутая?

– Думаю, это очень страшно, – сказал он чуть слышно. – Но это ничего. В той книжке девочка сказала другому своему другу: «Будь моим зеркалом». Так тоже можно.

– Все, – решительно сказала Вера в полный голос. Это уже было слишком. – Теперь мой вопрос. Погоди, ты же старше нас? Тебе сколько, шестнадцать?

– Семнадцать.

– Все, считай, старость. Куда поступаешь?

– В МАДИ. Ну, или, если не получится, в армию пойду. А ты будешь меня ждать.

– Я тебя впервые вижу, – напомнила Вера.

– Я тебя тоже, – пожал плечами Женька. – А ты все-таки жди.

– Это ты лучше все-таки поступи.

– Раз ты просишь, я постараюсь, – серьезно сказал он. – А ты сама куда планируешь?

– На экономический, наверно, но я точно еще не решила. Я же еще только в девятом, так что время…

Она запнулась. На пороге комнаты стояли изрядно потрепанные страстью Ленька и Вероника. Вид у обоих был довольно неприглядный, и Вера даже испытала удовлетворение от того, что не она сейчас стоит перед всеми с размазанной косметикой и взлохмаченными волосами, в перекрученной юбке, держа Бегункова за потную бледную руку. Но Вероника смотрела прямо на нее, и взгляд у нее был ликующий, победный, презрительный даже, будто она выиграла сложные соревнования. Вера почувствовала, как снова до боли напрягает спину и начинает считать: вдох, выдох, вдох…

– Смотри на меня, – сказал Женька где-то рядом. – Вера, смотри на меня.

Она посмотрела. Его лицо было совсем близко. И тогда он ее поцеловал.

Сидя это было даже очень удобно. Непонятно, почему Насте не пришел в голову такой очевидный вариант.

Вокруг стало как-то очень тихо.

– Не понял, – сказал Ленька.

– Давай я тебе объясню, – с готовностью предложила Настя. – Вот прям щас расцепляйся со своей простигосподи, двигай на кухню, и я там тебе объясню. В доступной твоему интеллекту форме.

Вероника что-то протестующе пискнула.

– Рот закрой, – беззлобно предложила ей Иванова, большой души человек.

– Он не наш, – тяжело уронил Ленька. – Пацаны.

Но в этот момент Женька встал с дивана.

Он был минимум на голову выше Леньки и заметно шире его в плечах. Он был старше и спокойнее. Рядом с ним Ленька весь как-то съежился и уже не выглядел так грозно, как раньше, хотя он-то как раз занимался боксом, а вовсе не академической греблей (рифма же, подумала Вера, рифмует, правда, вовсю, как выясняется).

– Ну давай тогда я объясню, – добродушно сказал Женька. – Только не все на одного, а лично я – лично тебе. Но зато предельно доступно, даже лучше, чем Настя.

Обернулся и подмигнул Вере.

Повисла тяжелая тишина. Ленька оказался в сложной ситуации – авторитет потерять было нельзя, но и противник выглядел серьезно. А думал Ленька всегда не очень быстро.

– Ну, я смотрю, ты уже и сам догадался, – подытожил Женька. – Пошли, Вер.

– Разговор не окончен, – сквозь зубы сказал Ленька им вслед.

– Договорим еще, – бросил ему Женька через плечо. – Соскучиться не успеешь.

Потом они шли до Вериного дома несчастные пятьсот метров часа два, останавливаясь под каждым фонарем и рыхля снег мокрыми ботинками, и Вера все время смеялась как дурная.

– Ну что опять? – вздохнул Женька уже у ее подъезда, когда ее накрыл очередной припадок хохота.

– Да вспомнила одну вещь. Настя сказала, что с тобой целоваться неудобно. В теории.

– А на практике?

– На практике тоже неудобно.

– Тебе каблуки нужны.

– С тобой не каблуки нужны, а ходули… Погоди! – спохватилась она. – А как ты домой пойдешь один?

– М-м-м… собирался ногами, а что?

– Это же через парк. А если доп? – Предупреждающие плакаты висели по всему городу, и на стенде у подъезда тоже болтался один, весь мокрый от снега, с размазанной эмблемой Управления.

– Допы все разбежались, – уверенно сказал Женька. – Сидят по домам и пьют чай с малиной. Тем более, как ты могла убедиться, не так-то легко решиться на меня напасть. Что-то мы с тобой до этого обсуждали более интересное. Что ты сказала последнее?

– Не каблуки, а ходули.

– Хо-ду-ли, – задумчиво повторил Женька и внезапно поднял ее в воздух, прямо в водоворот падающих снежинок.

Вера наклонилась к нему из темноты и опять засмеялась.

– …Так, – сказал он минуты через две. – Значит, завтра я тренируюсь…

– В Серебряном бору? – подсказала Вера. – Ледокол дорожку проложит?

– Откуда ты все знаешь, даже удивительно. Нет, в зале, но это все равно надолго. В понедельник у тебя сколько уроков?

– Восемь, – вспомнила Вера. – Потом репетиция еще. Часа в четыре освобожусь.

– Что репетируешь?

– Да какая разница, – снова засмеялась она. – Какая сейчас разница, Женечка, что я репетирую!

– Ну интересно же! У тебя рок-группа?

– У меня английский спектакль.

– Спектакль – это хорошо. – Он все-таки поставил ее на землю. – Надо будет посмотреть. Жаль, что я совсем не знаю английского.

– Веронике цветов купи, не забудь. У нее роль раза в три больше моей.

– Вероника – это кто? – искренне удивился Женька. – А, эта, беленькая? Господи, Верчик, какая ты у меня еще… Как бы так сказать, чтоб ты не обиделась? То тебе этого быковатого подавай не пойми зачем, то какой-то дуре роль дали больше… Да пропади она совсем. Это не важно. Понимаешь? Не важно.

– А что важно?

– Важно, что послезавтра в четыре я буду ждать тебя у выхода из вашей школы. Только сильно не опаздывай, там по прогнозу минус двадцать. Ну что? Все-таки обиделась?

– Нет, – серьезно сказала она. – Конечно, ты прав. Конечно, только это и важно.