Контракт на Фараоне

6

Низа, любимая дочь короля, раскинулась на диване. Голубой шелк из Ада покрывал подушки. Глядя вниз, она восхищалась контрастом между этим ярким цветом и гладкой плотью ее обнаженного тела.

— Как хорошо, — сказала она, вздохнув.

Ее любимая рабыня Делия растирала ее ноги, медленные, теплые движения, которые посылали приятные волны по всем ногам Низы. Аллабаб, ее любимый раб, втирал душистое масло ей в плечи. Руки его были сильны и осторожны, и Низа вся отдалась наслаждению этого момента.

Аллабаб тихо заговорил:

— Сегодня будут уроки, Принцесса?

Низа повернула голову, чтобы видеть прохладную зелень царских садов, которые виднелись в низкое окно. Окно было открыто, и звук бегущей воды стал вдруг ласкать ее уши, и вдруг она решила, что быть принцессой — очень хорошо.

— Может быть, — сказала она. — Может быть, мы проведем урок в саду.

Руки Аллабаба напряглись, стали чуть более неуклюжи, чуть менее искусны. Но через секунду он вернулся к своим обязанностям и стал внимательнее.

— Это может оказаться небезопасно, Принцесса. В саду есть неприязненные уши. Временами.

Низа чуть рассмеялась.

— Я любимая дочь. Кто посмеет подслушивать?

— Как ты скажешь, Принцесса, — голос его потеплел от предвкушения, и его руки продвинулись вниз по ее телу — так же, как руки Делии вверх, чтобы встретиться в сладостном сотрудничестве.

— Ах, — сказала мечтательно Низа, — хорошо быть Низой.

Низа полдничала на самой высокой террасе дворца. Прохладный ветер шевелил белый тент над ее лоджией, а она смотрела на столицу своего отца. Дворец возвышался над вершиной холма, на котором был построен город, поэтому она могла видеть далеко за пределами высоких крепостных стен, далеко в пустыне.

Она ела сладкую розовую дыню и маленькие кусочки наперченного и приправленного мяса, запеченные в тесте. Вино было бледно-зеленым Сесталем, таким хорошим, что она выпила больше, чем собиралась сначала.

Чуть спустя, немного опьяневшая, она стала раздумывать над обстоятельствами, которые сделали ее жизнь такой замечательной.

Давным-давно, в Первые Дни, ее предки решили путешествовать с места на место, развлекая Первых Людей своими неуклюжими маленькими иллюзиями — вместо того, чтобы применить свои способности к тяжкой обязанности добывать жизнь из нещедрой почвы Фараона.

Она подошла к парапету и облокотилась на камень.

— Вы были не очень-то умны, — сказала она всем неизвестным ей людям внизу, тем безликим, которые усердно работали, чтобы сделать ее жизнь прекрасной. — А мы были…

Как странно думать, что эти давно умершие бродяги и их дешевые трюки основали династию ее благородного и славного отца, Бхасрахмета, Царя Царей, всемогущего Повелителя всего Фараона.

Нет, но как забавно!

Она рассмеялась. Хорошая штука, подумала она, что в Первые Дни фокусники еще не стали гак искусны, чтобы привлечь внимание богов. Иначе ее предки могли быть унесены в Страну Вознаграждения, и Низа никогда бы не родилась.

— А вот это бы совсем никуда не годилось, — сказала она. Она поставила свой фарфоровый кубок на край парапета и посмотрела вниз. Далеко внизу маленькие фигурки спешили через двор — слуги, посланные с поручениями, торговцы, солдаты.

На секунду двор очистился. Низа приставила пальчик к кубку и слегка толкнула его.

Он упал, медленно кувыркаясь в резком солнечном свете, отбрасывая быстрые блики белого.

Она отвернулась, прежде чем он упал.

Кошмар начался в саду, часом позже. Она учила Делию по книге сказок, поправляя ее рабское произношение. Аллабаб смотрел через плечо Делии, рассеянно размахивая веером.

— Бхас наблюдает за нами снизу, — сказала Делия, произнося имя бога в правильной манере, с придыханием.

Чье-то холодное, леденящее присутствие, казалось, заполнило сад. Оно пронизало холодом спину Низы. На секунду она думала, что это произошло из-за упоминания имени бога, такого страшного, и сама рассмеялась над своей реакцией. Потом Аллабаб ахнул и упал лицом вниз, уронив свой веер. Делия издала сдавленный крик и отвернулась.

Низа оглянулась через плечо и увидела тонкое холодное и застывшее лицо Верховного Жреца, который смотрел на них сквозь перья горшечной пальмы. Его обсидианового цвета глаза были уставлены на книгу сказок, которая открытой лежала у нее на коленях. Она закрыла книгу, чувствуя первое прикосновение страха.

Верховный Жрец вышел из своего укрытия.

— Значит, это правда, — сказал он веско.

Трое из личной охраны царя появились из кустов, пряча глаза.

Низа не могла придумать, что сказать, поэтому она просто подняла подбородок и подождала, пока Верховный Жрец заговорит снова.

Он сел на скамейку поближе к ней.

— Низа, твой отец очень опечалится.

Он сделал жест, и люди царя рывком подняли на ноги ее рабов и увели их прочь. Аллабаб шел молча, а Делия подавляла рыдания. Низа, казалось, не могла оторвать глаз от лица Верховного Жреца.

Он похлопал ее по колену своей хрупкой рукой.

— Мне очень жаль, Низа, что дело дошло до этого, но какой у меня выбор? Никто не возражал, когда ты брала любовников из низких сословий. Женщина твоего статуса может позволить себе маленькие прихоти. Но нельзя давать этим прихотям право на власть. Ты должна была бы знать это. Какой дьявол вселился в тебя, что ты стала учить их читать?

Горло Низы так пересохло, что она еле могла говорить.

— Я сама не знаю. Это казалось таким безобидным… Я подумала, что им понравится читать сказки самим… Им нравилось слушать, как я рассказываю им старые истории.

Верховный Жрец печально покачал головой.

— Сперва сказки. Потом ученые книги, потом рабы научатся, как разбивать цистерны, и мы все высохнем насмерть. Наверняка тебя учили этой последовательности, Низа.

— Да… но они были больше, чем рабами. Они были мне друзьями.

Голос ее прервался, и она вдруг смогла отвести глаза от Верховного Жреца. Она посмотрела на сад с его зеленью и нежно окрашенными цветами, его прохладную сладкую влажность, крохотные очаровательные звуки, которые производили птицы, которые порхали и мелькали в тени. Она почувствовал в сердце резкую, рвущуюся боль. «Теперь все пропало. Это больше не мое. Как я могла быть такой глупой, такой дерзкой?» — подумала она.

— Теперь я должен приказать отдать твоих «друзей» в пустыню. Бессмысленная потеря ценного имущества. А тебя я должен отдать на искупление, что меня крайне огорчает и заставляет скорбеть. Это наверняка разобьет сердце твоего отца, но я должен.

Верховный Жрец выглядел искренне убитым горем, поэтому Низа порывисто протянула руку, чтобы похлопать его по руке, и улыбнулась.

— Я понимаю, — сказала она.

Но на самом деле она не понимала.

Преступники обычно ожидали Искупления в железных клетках, которые стояли на Площади Искусной муки. Эта пытка была частью их наказания. Они умирали в Искуплениях стандартизированной формы. Те, чьи преступления были особенно примечательны, или те, кто принадлежал к высокой касте, размещались в Храме, под охраной жрецов, пока не попадалась возможность устроить особенно поучительное Искупление. И преступление, и сан Низы были очень велики, поэтому она была заперта в личной камере Верховного Жреца.

Ее камера была сурова, но не противна. Дважды в день ей давали простую еду, и дважды в неделю ей разрешали вымыться, используя таз и тряпку. Тюремщики были вежливы, но молчаливы. Одиночество заменило ее страхи. К ней никого не пускали.

Время от времени ее отдых прерывался воплями других заключенных, которых допрашивали в комнате в конце коридора. Поскольку она честно и искренне признала свою вину, подобные знаки внимания были признаны излишними в ее случае, поэтому у нее было множество времени подумать над своими глупостями. Очень быстро она прониклась величайшим презрением к той личности, которой она была. Разве она действовала из желания улучшить судьбу ее рабов? Нет, горько подумала она. Она учила их читать не из благородных побуждений, но из-за того же праздного желания получить удовольствие, которое ей могло доставить обучение ручной пылевой ящерицы вставать на задние лапы, чтобы попросить кусочек сладости.

Прошел месяц, за ним второй.

В какой-то момент она стала надеяться, верить, что ее отец никогда не даст ей умереть такой ужасной смертью. В конце концов, она была Низа.

Но он так и не пришел. А однажды Верховный Жрец пришел, его древнее лицо окаменело от решимости, и он хотел передать ее фокусникам, которые выполнят ее Искупление.