– А вы, товарищ лейтенант, вот что сделайте… – сообразил сержант. – Вы позвоните Калачеву, например – скажите, что машина неисправна – починимся и будем полдесятого. Ответит он «ну-ну» – так, значит, нам к нему. А если нет его на месте – мы молча едем к Власову, а? Верно?

– И что? Почему? А-а, понял!..А ты сержант, того – соображаешь!

– Слушаюсь!

Лейтенант сунул голову в окошко к дежурному:

– Дай в МУР я позвоню! – не оглядываясь, вполоборота он протянул блокнот, исписанный Беловым, сержанту в руки: – Подержи! – И снова повернувшись, через другое на сей раз плечо, к Белову, скомандовал: – Стойте на месте!

Белов и так стоял, без лейтенантского указания. Сесть было просто и негде. Единственная скамья в дежурке – за низкой деревянной решеткой – была занята, а точнее, забита четырьмя угрюмыми бомжами и одной бомжихой, задержанными, видать, уже несколько часов назад: они сидели молча, склонив головы, не вопрошая и не протестуя.

Внезапно крайний бомж поднял взгляд и что-то молча показал Белову.

Чего он хочет? А! Он предлагает поменяться с ним местами.

Чушь какая!

Однако, вместе с мыслью-отторжением, вдруг какая-то сумасшедшинка пронзила мозг Белова.

Время застыло.

Всем известно, что сложные, тщательно планируемые операции проваливаются часто именно из-за нелепейших накладок, грубой лажи – типа потери грабителем паспорта на месте преступления.

Вместе с тем, что тоже известно, бывают и чудеса, спасающие из безнадежных, бездонно глухих ситуаций. Бог, как известно, благоволит дуракам, пьяницам и наивным душам.

Микроб авантюризма ударил в мозги Белову.

Такое часто случалось с ним в молодости – в компании с Тренихиным – известным авантюристом.

По сути, он ведь, Белов, ничем и не рискует! Попытка к бегству, стремление уехать вопреки подписке, и так уже на нем висит. Еще одна неудавшаяся попытка ничего к имеющейся картине не добавляет.

А, будь что будет!

Не двигаясь, Белов скосил глаза в сторону дежурного и своего конвоя. Лейтенант, просунув руку едва ль не по плечо в окно дежурного, с мучением набирал на телефоне номер МУРа… Сержант, тоже стоя спиной к Белову, уже читал блокнот – ночную его исповедь. Читал старательно, временами округляя глаза и слюнявя указательный палец при перелистывании страниц… Дежурный, старший лейтенант, записывал что-то в журнал: усердно, кропотливо – от души стараясь, едва не высовывая язык от усердия…

Искра авантюризма вдруг превратилась в мозгу Белова в молнию решимости и вмиг затмила разум. Едва заметно он кивнул бомжу: давай! Бомж показал ему в ответ: тихо, плавно…

Оба одновременно стали двигаться, как в замедленной съемке, опасаясь привлечь внимание резким движением, заметным даже периферийным боковым зрением.

«Только бы не стукнуться, не зацепиться, не прозвучать!» – стучало в висках у Белова.

Опасный момент создался, когда они уже поменялись почти что с бомжом: до финишных позиций им оставалось не более полуметра – Белову – чтоб сесть и впериться в пол, бомжу-контрагенту – чтоб встать как ни в чем не бывало на место Белова. Сержант, читавший исповедь Белова, внезапно удивленно хмыкнул, и дежурный, оторвавшись от писанины, кинул на него недовольный взгляд. От провала их спас случай: внезапно раздавшийся зуммер вызова на табло. Дежурный резко повернулся к тревожно вспыхнувшему сбоку на панели красному огоньку и, щелкнув тумблером, раздраженно сказал в микрофон:

– Седьмой ПГМ, сигнализация, – не спать на ходу! Не видишь, что ли?

После чего вновь уткнулся в журнал.

Этого мига хватило.

В ту же секунду Белов уже сел на скамейку – в кепчонке бомжа и вонючем длиннющем драповом пальто – шестидесятого, поди, размера. Сев, Белов тут же склонился точно так же, как и остальной бомжатник – в поясном поклоне: глазами в пол. Бомж, совершивший с ним обмен, остался в свитере – грязном, но не грязнущем – в большом и длинном свитере – почти что до колен. Седые сивые пряди его волос, не сдерживаемые больше кепочкой, образовали гривищу до плеч: Тарзан Тарзаныч Кингконгов. Штормовку, взятую им у Белова – отличную штормовку – с меховой подстегиваемой подкладкой – бомж не спеша перекинул через руку, затем достал из своего кармана брюк комочек – сложенный полистироловый пакет цветастый, с ручками.

Аккуратно, спокойно, словно никаких мусоров перед ним и не было, а сам он находился не в ментовке, а на пляже Майами, бомж не спеша, без резких движений сложил штормовку Белова вчетверо и спрятал ее в пакет. После чего, повернувшись к дежурке спиной, стал изучать висящий на стене стенд «Их разыскивает милиция».

– В прокуратуру! – повернулся лейтенант к сержанту и в ту же секунду обалдел: там, где должен стоять был конвоируемый ими художник, стояло кинг-конгистое существо, с пакетом, сивой гривой, в дурацком длинном свитере…

Некоторое время лейтенант стоял неподвижно, как вкопанный, глядя на фотографию грудастой шлюхи на пакете в руках бомжа и тяжело, с трудом соображая.

– Где!? – врубившись наконец, лейтенант стремительно бросился к бомжу.

Бомж повернулся к нему и снисходительно, однако не без учтивости в голосе, ответил вопросом на вопрос:

– Кто?

– Да тут стоял!

– Никто здесь не стоял! – бомж даже отступил на полшага, смерив лейтенанта неприязненным, почти брезгливым взглядом.

– Стоял здесь, в куртке!

– А, в куртке! – вспомнил бомж. – Ты так бы и сказал. Так он же вышел. – Бомж указал на дверь, ведущую на улицу. – Там ждет тебя, наверно. – Бомж пожал плечами. – Я не знаю.

Почувствовав недоброе, лейтенант махнул сержанту:

– Быстро!

Сорвавшись, конвоиры бросились на улицу. Дежурный за стеклом встал и, окинув равнодушным взглядом всю дежурку, спросил бомжа:

– Вы что хотели?

– Я паспорт потерял, товарищ старший лейтенант. А может быть, его и украли у меня – дело темное. Пришел заявить вам об этой утрате.

– После десяти, в двадцать вторую комнату придите. К майору Садыкову.

– После десяти? – Бомж чуть задумался, прикидывая. – Ну, хорошо, спасибо.

И, поклонившись, вышел.

* * *

Яркое утреннее солнце ослепило вышедшего из милиции бомжа.

Лейтенант и сержант уже успели вытащить из машины дремавшего после бессонной ночи дежурства водителя и, вернув его к жизни интенсивными пинками, теперь уже втроем лихорадочно обсуждали создавшуюся ситуацию.

Глянув на них снисходительно, бомж потянулся и произнес не без иронии в голосе:

– Что, – упустили голубя? – Бомж укоризненно качнул головой. – Теперь идите в ГУМ, встречайтесь у фонтана…

Бомж вынул из кармана брюк спичечный коробок, из коробка – окурок, спичку…

Прикурив и затянувшись с наслаждением, он заметил, не обращаясь ни к кому персонально, а как бы адресуясь в пространство:

– За пачку сигарет я мог бы дать наколку… Верняк, гарантия от Центробанка…

Три полупустые, мятые пачки сигарет немедленно протянулись к нему.

Переложив не спеша все сигареты в одну пачку, бомж пересчитал их:

– Шестнадцать штук всего. Не густо. Не обрадовали.

– Ну, ты! Резину не тяни!

– Добавь на пиво. А то «Пегас», блядь – кашляю я от него.

– У меня «Ява» была, – обиделся водило.

– Тоже говно еще то, – размял плечи бомж. – Ну что, начальники – мне некогда.

Лейтенант, как старший, принял наконец решение:

– На, подавись! Куда пошел он?

Бомж сощурился и, внимательно исследовав на просвет купюру, полученную от мента, на предмет наличия водяных знаков на оной, шумно шмыгнул носом, почесал себе за ухом и наконец разжал губы:

– Что думать-то, напрасно голову ломать – вон, на троллейбусе уехал он, удрал. – Бомж уверенно указал на остановку в двадцати шагах от отделения.

– Считаешь – на троллейбусе?! – азартно воскликнул водитель и распахнул дверь своих «жигулей».

– Конечно, на троллейбусе! – кивнул бомж, выпуская дым сквозь ряд гнилых зубов.

Рванув с места, «жигули» понеслись, будто бешеные, мигая проблесковым маяком и воя сиреной…

– А может, на автобусе… – предположил бомж, глядя вслед удаляющимся «жигулям». – Одно ясно, что не на трамвае: они здесь не ходят. Рельс даже нету… – Бомж покачнулся слегка: похмелье не сахар… Плюнув бычком на ступени милиции, он не спеша побрел к ближайшему коммерческому киоску и протянул в окошко ментовскую купюру:

– Пивка открой-ка!

Засосав в страждущее ротовое отверстие хороший объем пенного, бомж задумчиво глянул на тающие у горизонта милицейские «жигули».

– О-о-о! Мудаков найдет работа!

* * *

– А им вот всем впаяй пятнадцать суток! – скомандовал майор, указывая дежурному на бомжей, покорно ожидавших своей участи.

– И будут две недели здесь вонять, – вполголоса ответил старший лейтенант.

– Отправь их к Прохорову тогда, на Стромынку. Он их обязан принимать.

– Он-то обязан. Да у нас бензина нет. Только на срочные вызовы, да и то! Исчерпали лимит.

– А куда ты предлагаешь? Когда привели, ты оформлял – о чем думал?

– Я вообще ни о чем не думал. Я заступил час назад. Пришел – они уже сидели.

– Ага, – майор подумал с минуту-другую. – Ну, «Отче наш» прочти им и – взашей!

* * *

Наконец– то конвойные на «жигулях» догнали троллейбус.

Миг – и они ему срезали нос, прижали к бордюру.

Три двери «жигулей» распахнулись одновременно.

Лейтенант с сержантом натренированным рывком бросились к дверям троллейбуса. Водила, обежав троллейбус со стороны проезжей части и распугивая пролетавший мимо транспорт, забежал в тыл и, подпрыгнув, ловко ухватил веревки, оттягивая штанги троллейбуса от проводов. Обесточив троллейбус, он так и застыл в позе атлета, удерживающего за узду дикого скакуна.

– Стой! Стой, говорю!!

– Двери открой!

Ворвались с двух концов, сразу в обе двери.

– Всем оставаться на местах!

– О, боже мой! – шепнула одна из пассажирок своей соседке. – Сейчас всем проездные будут проверять: фальшивые или нет? Сестра моя вчера попалась точно так же. Ох, натерпелась – штраф, а потом оплевали в милиции, ограбили!

Мгновенно осмотрев троллейбус и убедившись, что Белов отсутствует, лейтенант вдруг бросился плашмя на грязный пол – в упор, лежа – как на стрельбище.

– Товарищ лейтенант! – вскрикнул в испуге сержант. – Что с вами?!

– Нет! Под сиденьями чисто! – Лейтенант вскочил на ноги еще быстрее, чем перед этим падал. – Вперед, за следующим!

Одна из пассажирок, мама, наклонилась к своей пятилетней дочери:

– Вот видишь, Ниночка, я же тебе говорила: милиция все время проверяет – кто в троллейбусе жвачки ест, а фантики прямо на пол бросает.

– Фу, пронесло! – вздохнула от души гражданку сзади, та, что с фальшивым проездным.

* * *

Дежурный старший лейтенант построил вдоль стены дежурки всех бомжей.

– Р-р-равняйсь! Смирна-а! Ну, хорошо. Вольно, господа бомжи. Так… Начальник отделения велел мне вам для начала «Отче наш» зачесть. Смирно стоять! Не напрягаться! – Он чуть откашлялся смущенно и начал – не совсем уверенно: – Отче наш! Иже еси на небеси да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя… – он запнулся, видимо подзабыв.

– Хлеб наш насущный даруй нам днесь… – подсказала ему робко бомжиха и беззвучно заплакала.

– Точно! – обрадовался подсказке старлей и, торопясь, закруглил: – И отпусти нам грехи наши, яко и мы всем подряд их грехи отпускаем… – Он на секунду смутился таким довольно нелепым для милиционера признанием, но тут же поправился: – На носу себе зарубите, что не всегда я вам грехи и прочие художества намерен отпускать. И более того: еще раз, плесень вонючая, в моем районе заночуете – так отпущу вам, до бровей – мало не покажется! Аминь! Кыш все вонять на улицу отсюда!

* * *

Перед пролетевшими перекресток на красный милицейскими «жигулями» открылся вид вперед на километр: проспект прямой, как стрела, идущий в гору, в небо – как на взлет. Там, впереди, уже вползли на самую верхотуру два троллейбуса…

– Жми!

Один троллейбус на горе свернул направо, второй, будто задумавшись, замер секунды на две. Затем свернул налево.

Лейтенант с каким-то глухим отчаянием, поднимавшимся из глубин его подсознания, ощутил внезапно необходимость принятия ответственного решения.

– Дай закурить! – Он повернулся к шоферу.

– Нет ни хера! Бомжу отдали.

– Ч-ч-черт! – Лейтенант в сердцах сунул ни в чем не виноватому водителю в ухо: – Давай в прокуратуру, идиот! Не видишь, что ли, – упустили его! Упустили!

* * *

Покинув отделение милиции и отойдя не больше ста шагов, Белов первым делом сорвал с себя пальто и кепку, направив их в ближайший мусорный бак.

Так. Первым делом – деньги. В карманах ни гроша.

Ах да! Деньги остались в милиции, в сейфе. Лежат себе там, в конверте вместе с протоколом о временном изъятии. Вчера выгребли, перед тем как в камеру запихнуть.

А холодно чертовски, несмотря на солнце. Рубашка, даже байковая, не очень подходящая одежда для двадцать второго сентября. Свернув в проулок, он побежал трусцой, чтобы согреться и чтоб выглядеть естественней в одной рубашке. О, слава богу, на ногах кроссовки! И, слава богу, что кроссовки «на липучках» – а то шнурки бы отобрали тоже.

Бежать следовало по направлению к дому.

К дому?! Туда-то и приедут за ним – первым делом.

Вопрос в том лишь – когда?

Пока суд да дело, можно и успеть.

Там уже сориентируюсь. К соседям стукнусь. Или кого знакомых – из дома – на улице подловлю.

Словом, направление – к дому. Но – дворами, дворами. Они, хватившись, могут подключить подвижные патрули. Колесят по району. Так что вдоль проезжих улиц лучше не бежать. Пересекать – да. Но после предварительного осмотра: справа, слева. Бежать легко, не вызывая подозрений у дворовых старух, собачников. Соблюдать ритм, дыхание. Не думать о беге. Думать о чем угодно. Так легче бежать. Не концентрируясь. Свободно. Легко. Расслабить рожу. Создать впечатление безмятежности. Бутафорить. Создать образ. Борька это умел – напустить на себя. Скосить под любого. О-о, он даже без слов, простейшими звуками создал себе, помнится, образ Ильи Муромца. Журчанье, плеск камня – и все – и он былинный герой.

* * *

Это было в семидесятых. Их, первокурсников, послали на картошку. Куда? Можайск? Нет, в Ужопинск какой-то…

Жили в доме колхозника, кормили их две поварихи: сочные бабы – под два метра ростом и килограммов по сто каждая. Борька сразу положил на них глаз. Это было смешно: Тренихин тогда после детдома и оформительского ПТУ был тощ, тщедушен и жалок – ну точно пионер из Освенцима. Может быть, именно это и сыграло решающую роль в его влечении – его невыразимая словами худоба и небывало рубенсовские формы поварих.

Поварихи, конечно, Бориса в упор не видели, смеялись в лицо. В ответ на его недвусмысленные поползновения только ржали как две слонихи: «апчхи» на тебя, малявка!

– А все равно я их трахну! – петушился в мужской компании Тренихин.

– Которую?

– Обеих!

Эта уверенность вызывала неизменный взрыв веселья – не приедающаяся дежурная шутка: слишком уж несоответствующей казалась поставленная Борькой цель имевшимся в его распоряжении дохлячьим средствам.

– Куда тебе поварих! – смеялись над Борькой все мужики и студенты. – Хезнет разок – ты на Луну улетишь.

И именно этой вульгарной шуткой общество подкинуло Борьке мысль, подарило ему то самое ленинское решающее звено, ухватившись за которое он разрешил коллизию в свою пользу.

В доме колхозника туалета внутри помещения не было – удобства располагались во дворе – двойной домик: «Ж» и «М».

Борис заприметил, что поварихи любят туда ходить вдвоем, не прерывая своей бесконечно длинной и увлекательнейшей беседы. Однажды, как только поварихи двинули в очередной раз на посиделки, Тренихин взял заготовленные им заранее ведро с водой и два кирпича. С этим реквизитом Борька быстро рванул в «М» – по соседству.

Женщины, разумеется, как только услышали, что рядом зашел кто-то, сейчас тары-бары долой, будто бы обе заснули или умерли.

Борька тихо положил кирпичи на пол, взял в обе руки ведро и начал лить воду в очко. Долго лил – с полминуты. Вылил полведра.

Поварихи за стеной, естественно – ша!

Тогда Борька взял первый кирпич, закряхтел, заквакал и, бесшумно размахнувшись, шмякнул кирпичом со всего маху в отверстие!

Буль!!!

За стеной в «Ж» обычная тишина превратилась в тишину гробовую.

Подождав и отдышавшись после броска, Борька шумно вздохнул, взялся опять за ведро и снова секунд сорок лил воду. Когда вода закончилась, он вдруг заухал филином, закричал ночной выпью и с силой жваркнул в очко второй кирпич.

После чего спокойно начал шуршать газетой.

Девочки, не вынеся этой «радиопостановки», выпорхнули из «Ж». Но далеко не отбежали, отошли к рукомойнику: руки помыть… Конечно, интересно – кто таков?

Секунд через двадцать из туалета вышел и Борис. Тоже пошел к рукомойнику – тоже руки ополоснуть…

Ведро он предусмотрительно оставил в нужнике.

Дальше все было уже совсем просто. Отношение поварих к Тренихину изменилось в корне, на сто восемьдесят градусов. Кормить они стали Бориса эксклюзивно – то есть отборнейшие порции – шесть котлет и одна картошка – на убой. И все остальное тоже, конечно, произошло: имидж есть имидж. В точности по известным пословицам: любовь мужчины начинается с желудка, а женщина любит ушами.

И более того – что касается ушей, то дамский телеграф сделал свое дело.

На картошке тогда первокурсников продержали больше месяца, до десятого октября. Ну, а Борька, «дохлятина из художественного», охотник бойкий, «объехал» за эти сорок суток буквально всех неваляшек – девиц ли, баб – всех в зоне прямой видимости.

Даже из ближайшего совхоза зверотехника Полину Алексеевну, женщину лет пятидесяти с большим прицепом, дважды бабушку – и ту достал.

* * *

Уверенность в себе, смекалка и мастерство, талант и настырность – все это есть, по сути, простой и известный всем секрет успеха, твоя счастливая звезда.

Белов снизил темп; дыхалка резко засбоила.

Еще немного.

Нет на свете непреодолимых барьеров, нерешаемых задач.

Мимо Белова мелькали телефоны-автоматы.

Остановиться? Позвонить Лене?

Нет, не удастся: нет жетонов, мобильник – у ментов.

Вот впереди сверкающий стеклом какой-то Пром-бам-трам-банк. Акционерный, мать. Коммерческий.

Бодрым аллюром Белов вбежал в стеклянный вестибюль.

Вон телефон – стоит слева, на стойке. И рядом никого.

Но это ошибка – охрана скрыта легкой перегородкой – стражи от скуки смотрели вполглаза телевизор – пресную утреннюю жвачку.

Их было трое, перегородивших ему путь к телефону: двое в пятнистом, с кобурами, и один мент – в бронежилете, с АКСУ под мышкой.

* * *

– Ребята, позвонить от вас по телефону… Еле убежал!

– Откуда убежал?

– Да был здесь в гостях неподалеку, муж вернулся, понимаешь, внезапно. Куртку там оставил. Бумажник в куртке.

– Ваши документы? – попросил милиционер.

– И документы в куртке! – объяснил Белов. – Там паспорт, служебный пропуск, права! А главное, вся получка осталась. Видал, в натуре – во анекдот-то!

– Так, – задумался милиционер. – Так вы без документов?

– Да что ты, Петь, к нему пристал? – вступились за Белова сразу оба пятнистые. – Он же не в банк рвется, ему ведь только позвонить. Чего ты сердитый такой? Иди, звони, земляк, не слушай ты его, не обижайся. Он милиционер…

Белов пододвинул к себе аппарат и набрал свой номер.

* * *

Лена сидела на кухне в квартире Белова, пила кофе.

Мысленно она считала время. Если Коля уехал вчера вечером, то на месте он будет через тридцать шесть – сорок часов, то есть завтра утром. Так он, по крайней мере, планировал. День он потратит на поиски Бориса и, конечно, сразу его найдет. Наверное, в тот же день. Коля уверен, что Борька поехал в эту тайгу. Значит, ему больше и быть негде. Коля никогда не ошибается. При встрече они с Борькой, конечно, на радостях поддадут. В тайге, правда, взять негде, но Борька ради такого случая найдет обязательно. Это еще один день. И полтора дня надо прибавить на обратную дорогу. Всего, получается – пять дней. Коля вернется с Борисом через пять дней. А прошло… Прошла всего только ночь. Точнее, десять часов. Но ждать все равно еще, значит, те же пять дней…

Тоскливо до ужаса.

Лена вздохнула: хоть бы кто-нибудь позвонил.

Но телефон в квартире молчал, как голос пращуров.

Потому что Лена отключила его ночью, после беседы с отцом.

А утром забыла включить.

* * *

– Никто не подходит. Видно, ушла уже.

– Жена? – спросил с оттенком ненависти милиционер.

– Нет, не жена, – ответил Белов простодушно.

– Ты что ж, – удивился один из «пятнистых», – удрал от одной и звонишь другой, чтоб спасла?

– Приблизительно так, – он повторил попытку дозвониться. – Нет!

– А ты жене теперь попробуй, – ввернул милиционер.

– Жена за океан умылась, – соврал Белов, сроду в браке не состоявший.

– Надолго?

– Навсегда.

– Давно?

– Да лет двенадцать как.

– Ну, там живет, небось!

– Я полагаю.

– Они там все живут неплохо. Знаю!

– Доллары, конечно. С зелеными не загрустишь!

– А ты вот здесь, в рубашке…

– Я в рубашке родился, – кивнул Белов, слушая вполуха, пытаясь дозвониться.

– И ведь, поди, тебе не помогает?

– Мы разведены.

– А ну и что ж с того? И все равно могла помочь бы!

– А хрен-то! – встрял милиционер. – С Америкой вообще, моя бы воля… – он выразительно повел стволом автомата.

– Ты посиди, попозже позвонишь. Раз дома нет, значит, ускакала на работу.

Белов качнул отрицательно головой.

– Тогда, наверно, в ванной.

– Или в туалете, – снова встрял милиционер.

– Пошла за хлебом, в магазин.

– Стирает, может быть – и поэтому не слышит.

Очевидно, что охране банка было скучно.

– Садись-ка, лучше расскажи нам: как ты от мужа-то удирал…

– Сейчас, чуть отдышусь.

* * *

Конвойные – сержант и лейтенант, упустившие Белова – подъехали к прокуратуре. Хоть машина и остановилась у самого подъезда, они не спешили покидать ее.

На лейтенанта лучше было б не смотреть – лицо приговоренного к повешению. Лейтенант понимал, что его может в данной ситуации спасти только чудо, нечто из ряда вон выходящее. Объяснение с начальством нужно было сделать каким-то таким… Внезапным и резким, каким был и сам этот побег.

Сержант был поспокойней: над ним был старший, офицер. Ему-то дыня и полагалась, по уставу. Однако все ж и у сержанта лицо дергалось.

– Ну что, пошли, что ли? – решился наконец лейтенант, открывая дверь «жигулей». – Прошу, сержант!

– Да нет уж, вы первым идите!

– Мы тут не на параде. На службе старший – замыкающий.

– Это почему же?

– Потому. Волки – знаешь, как ходят? Вожак всегда сзади идет, прикрывает.

– Неправда ваша! Вожак впереди – ведет!

– Вот и неверно! Вожак от преследователей огрызается!

– Боитесь идти впереди – так и скажите!

…Они вошли к Власову в кабинет вдвоем, плечом к плечу, одновременно.

Вошли и встали. Тишина.

– Владислав Львович! – взяв под козырек, нарушил паузу лейтенант. – Вот вам блокнот с чистосердечными признаниями художника Белова. Писал он всю ночь и написал честно, как он нам сам доложил. Откровенно. Ничего не утаил.

– Понятно, хорошо! Давай сюда его, Белова.

– А это просто невозможно, – отрицательно мотнул башкой сержант.

– Как невозможно? Почему?

– Да потому что – вышло как? – Сержант склонился к самому лицу Власова, втолковывая ему ясно, просто, как малому ребенку: – Он письменно, художник ваш, Белов, все объяснил вам, письменно, не устно, так? Видите – вот исписал полблокнота. Это понятно, надеюсь? Ну вот. А сам он взял – да и сбежал!

– Вот сука же, ага? – добавил лейтенант.

* * *

– Что, снова не подходит? – спросил милиционер Белова. – А ты соседу позвони. Соседа телефон знаешь?

– О, Петя, ты – Аристотель! – обрадовался Белов и быстро набрал номер соседа: – Алло, Сашка? Привет! Тебе Ленка ключи не оставляла от квартиры? Нет? Ну, значит, дрыхнет. Будни ее! В стену стукнись кулаком. И позови ее к себе: мой телефон, его… – Белов чуть не сказал «могут прослушивать», но спохватился: – Ужасно плохо работает, мой телефон, совсем погано слышно. Да!..Лена?! Слава богу!

Белов обрадовался так, что у него чуть не лопнуло сердце. Не в состоянии сдерживаться, он уже почти кричал в трубку:

– Послушай, Лен, я не уехал, я в Москве. При встрече расскажу. Внимательно меня послушай, слышишь? Что надо сделать? Во-первых, собрать мои вещи, теплые. Какие найдешь, все равно.

– И сухарей насушить, – не смог не встрять, подначивая, милиционер.

– Там свитер новый, да ладно, его надо искать. Бери, что найдешь, понятно? Я сейчас в одной рубашке. После расскажу… Потом еще деньги ты достань. А то я и без копья вдобавок. Деньги, ИЗ, на книжной полке у меня, за Львом Толстым. Все забираешь деньги, абсолютно все! Да, вот еще: и документ какой-нибудь, любой, найди, прихвати. Любую ксиву – чтобы только с фотографией! Все это ты хватаешь быстро и – к соседу, к Сашке – ну откуда говоришь, почему – сейчас нет времени это объяснять, при встрече. В моей квартире не оставайся, ясно? Ни в коем случае. Запрешь квартиру и у Сашки меня ждешь! У Сашки, поняла?! Отлично. Пять минут тебе на все про все! Я тоже к Сашке подскочу, быстро, в течение ближайшего часа. Все поняла? Удач тебе! До встречи! У-х-х! – выдохнул Белов, кладя трубку.

– А я не понял, – вдруг сказал милиционер, – зачем же ты ее ну, со своей квартиры – к Сашке? Странно.

– Боюсь, ко мне нагрянут на квартиру.

– Кто?

– Жена!

– Она же, ты сказал, за океаном у тебя?

– Вот то-то и страшно. Разгонится над океаном и налетит с разгона…

– С чего бы? Вы ж разведены?

– А разведенному, ты думаешь, не больно? – молол Белов что лезло в голову, лишь бы не замолкать, не останавливаться. – Ну, если, скажем, мясорубкой по лицу? Разведенному? А? Так же хреново, как и женатому. Верно я рассудил? Ладно, бывайте, братцы. Хотел у вас еще и на метро занять, да ладно уж – раз без денег, то уж такси поймаю, пожалуй.

– Ты бы оделся б. Не в рубашке ж ехать. В таком виде тебя никто и не посадит. Решат, что того… – один из охранников покрутил пальцем себе у виска. – Я комбинезон тебе дам – во – запасной.

– Давай. Спасибо. Я сегодня же верну.

– Да не спеши. Ты, главное, верни его постиранным!

* * *

Лена лихорадочно искала, собирала вещи. Нервозность, сквозившая в голосе Белова, передалась и ей. Она плохо ориентировалась в вещах Белова – копаться у него в шкафах ей до того не приходилось. Она спешила, все перерывая, откидывая барахло на стулья, кресла, на тахту.

Надо быстро, за пять минут – он ей ведь так сказал!

* * *

Белов, уже одетый в пятнистый комбинезон, протянул руку, останавливая первую попавшуюся машину – старенький «москвич», времени в обрез.

На его удивление, «москвич» мгновенно и резко вильнул к нему, тормознув с визгом.

«Во, до чего ж денег ему хочется!» – подумал Белов, наклоняясь к окну «москвича».

Однако водитель, вместо того чтобы склониться навстречу с вопросом «Куда?» и «Сколько дашь?», стремительно выскочил из автомобиля на проезжую часть.

– Николай Сергеевич?! Вот те раз! Вы как здесь?

Обходя быстрым шагом капот, прямо на Белова надвигался старший инспектор уголовного розыска Иван Петрович Калачев.

«О господи! – мелькнуло в голове у Белова. – Вот повезло как утопленнику».

В сознании немедленно всплыла картина: кирпич, летящий в очко сельского сортира.

Люди реагируют на звук!

– Здравствуйте, Иван Петрович! – шагнув вперед, Белов протянул руку инспектору. – Мне Владислав Львович сказал, что вас срочно начальство зачем-то вызвало и вы поэтому задержитесь… – Белов говорил искренне, чувствуя с удивлением, что он как-то совершенно неожиданно взял верный тон. Нахлынувшее вдохновение самозабвенного, наглого вранья настолько охватило его, что он осознал каким-то седьмым чувством, что эта встреча даже к лучшему. Да и в самом деле он был рад встрече с Калачевым. – Рад видеть вас в добром здравии! Хотя, честно говоря, никак не надеялся с вами сегодня увидеться.

– Я ничего не понимаю: почему вы здесь?

– В двух словах объясню. Вы не очень торопитесь? Власов отпустил меня на все четыре стороны.

– Как так?

– Так. Даже подписку о невыезде аннулировал. Вот. – Белов выдержал небольшую паузу и продолжил: – Я уже дома успел побывать, переоделся, решил на дачу, на недельку… Больно вы мне нервы-то все же потрепали. Ну, да я не в обиде: работа у вас такая, все понятно!

– Мне ничего пока не понятно.

– Я объясню вам, Иван Петрович, но только в той мере, в какой сам понимаю ситуацию. Владислав Львович – только прошу: пусть это останется между нами – вел с вами не совсем чистую игру.

– То есть?

– Ну, например, вы ведь, наверное, не в курсе, что вчера мы с Власовым были в засаде в мастерской Тренихина?

– Что? Первый раз слышу об этом.

– Вот то-то и оно. Я так и понял. Моя гипотеза состоит в том, что Власов напал на след настоящего преступника, а меня разрабатывал для вас, для отвода глаз, чтобы самому взять виновного и присвоить все лавры себе. Очень просто – как и везде – конкуренция!

– Но… Но простите меня… А пистолет? Вы же тоже, вне зависимости от дела Тренихина, подлежите уголовной ответственности! Я же сам вас вчера задержал с пистолетом на Ярославском вокзале!

– Да. Так. С пистолетом, который мне одолжил Власов. И вообще – мое, так сказать, вчерашнее «задержание» было тщательно спланировано Владиславом Львовичем. Когда мы с ним сидели в засаде в мастерской Бориса, он меня попросил и проинструктировал. Весьма настойчиво и бесцеремонно. Каюсь, мне не хватило сил ему отказать. Цель этого представления – отвлечь ваше внимание от горячего следа.

Остановив на секунду поток вранья, Белов, переводя дух, заметил, что посеянные им зерна упали на благодатную почву: Калачев явно перерабатывал полученную информацию, и по коротким вспышкам озарения на его челе Белов понял, что его басни на удивление легко легли в масть – как рука в перчатку.

– То есть это Власов подставил вас для меня на вокзале?

– Конечно. Не знаю только, откуда Власов знал, что вы, Иван Петрович, на Ярославском вокзале окажетесь?

– Так он же сам меня и попросил туда съездить!

– А, вот оно что! – Белов даже расхохотался. – Но время? В какое время вы там будете?

– Меня вели. Наружка. Чего же проще!

– Неужели вы ничего не замечали?

– И в голову не приходило. Я и не смотрел… Чего ради-то?

– Н-да! – Белов покачал головой. – Вы уж простите меня… Моя роль здесь не очень благовидна по отношению к вам. Но, сами понимаете – особо выбирать не приходилось.

– Да. Это понятно. – Калачев вдруг встряхнул головой. – А все-таки – как вы здесь оказались? Да и в такой одежде?

– Заскочил к приятелю: вон, в банке здесь работает, денег перехватить. – Белов махнул рукой в сторону банка, и охранники, еще наблюдавшие за ним, дружелюбно махнули в ответ. – А в одежде – я на дачу решил, говорил вам уже. И машина моя, как на грех, сломалась. Буду на даче с недельку. Если понадоблюсь – милости прошу. Адреса-телефоны у вас есть. Можно и просто так ко мне, Иван Петрович, без уголовщины. Посидим, водки попьем всласть. Ей-богу, рад буду, если заглянете. Как?

– Не знаю. – Калачев выглядел абсолютно потерянным. – Работы пока очень много.

– А потом уж, позже, в октябре-ноябре, погода, боюсь… Все равно всех денег не заработаешь, всех воров не переловишь… в этой стране. Вы, кстати, в какую сторону сейчас путь держите? – вконец обнаглел Белов.

– Так к Власову как раз, в прокуратуру, – сварливо процедил Калачев. – С художником Беловым разбираться. Что там, кстати, с акварелями – «Н. Белов» и «Николай Белов»?

– Я все написал. У Власова моя исповедь – на столе. Но ничего в ней нет сногсшибающего. Не ждите.

– Да? – Калачев склонил голову набок и тут же почти наглухо отключился: глаза его заволокла поволока задумчивости. Он явно не тянул: мозг не успевал структурировать, упорядочивать и анализировать непрерывно поступающую сенсационную информацию.

– Иван Петрович… – тряхнул его за плечо Белов. – А может, ну его, Власова, к херам херовичам? Махнем, прям сейчас, ко мне на дачу? Возьмем мясца на рынке, лимонадика. Я все вам расскажу – подробно, обстоятельно. В непринужденной обстановке, на свежем воздухе.

По лицу Ивана Петровича вдруг пробежала настолько яркая искра соблазна, что Белов на мгновение обомлел: вдруг согласится? «Надо надавить, принуждать как бы его – тогда соскочит враз, откажется», – мелькнуло в голове.

– Отлично, едем! Я вижу, вы решились. Сейчас костерчик сбацаем. Истопим баньку, матрешек выпишем. У меня есть шкурки три на примете – песец, норка-ласочка! Нажремся водочки… Всем трем карасика запарим – групповушечка…

– О, нет! – отшатнулся Калачев.

– А что, живем-то раз?…Вы ж не голубой, полагаю?

– Мне нужно с Власовым поговорить, – в глазах Калачева уже светился ровный, спокойный огонь разума и справедливого гнева. – Мне есть что ему сказать… Поэтому я – в прокуратуру. Нам с вами пока не по пути, – он неожиданно улыбнулся. – Пока не по пути. Желаю отдохнуть! Присоединюсь с радостью, но другой раз.

– Спасибо!

Проводив взглядом удаляющийся «москвич», Белое снова вытянул руку, голосуя.

Тут же, с визгом около него тормознула таксистская «Волга» с рекламой «Кремлевской» на крыше.

– Гони к парку Горького! Быстро!

Таксист врубил первую и рванул как на пожар. Неожиданно в голове Белова мелькнула шальная мысль.

– Стой! Стой!!!

Таксист тормознул так, что Белов поцеловал лобовое стекло.

– Теперь куда? – спросил таксист, почесывая ушибленную грудь.

– Теперь назад. Сдай снова к банку. Позвонить забыл. Прости.

Через секунду он уже влетел назад, в вестибюль банка:

– Ребята, ребята! Забыл, черт, забыл… – он бросился к телефону.

«Пятнистые» с ментом уже смотрели на него, как чукчи на Майкла Джексона: явление природы, однако. Быстро, по памяти, Белов набрал номер прокуратуры.

– Владислав Львович? Здравствуй, дорогой! Не могу долго беседовать, я тут в бегах… Что хотел сказать? Мы здесь с Калачевым Иван Петровичем возле Пром-бам-трам-банка встретились случайно как бы, поговорили… Он сейчас как раз к тебе, козлу, поехал – для серьезного разговора. Злой, как сантехник с похмелья – только держись! Уж ты не отлучайся, братец мой, дождись его. Ладушки? Ну, бывай, пинкертон! Кланяйся президенту с внучатами! Чао!

– Теперь вот гони! – кивнул Белов, вваливаясь в такси. – Гони, что было сил, о'кей? Не пожалеешь.

За окном такси тут же поплыли дома, слившись, секунд через пять, в непрерывную серую ленту – сто пятьдесят километров в час.

– Ты кем по профессии будешь? – спросил водило, сбрасывая скорость до ста тридцати на резком, крутом повороте.

– Художник я.

– Я так и понял сразу! – таксист поддал газку, переходя снова на сто пятьдесят, и, миновав на красный два светофора подряд, сообщил с удовольствием: – Я тоже художник… Коллеги!

* * *

Наконец– то Лене удалось собрать комплект одежды Николаю. Роскошный свитер – от Ле-Монти – демисезонное пальто – чуть розоватый кашемир, перчатки, белоснежный шарф – чей? А, Карден.

Да! На голову что-то. А вот и шляпа – Стокман… Шляпа просто чудо!

* * *

Владислав Львович Власов пребывал в глубоком раздумье после звонка Белова. Звонок был ему на руку – как нельзя более кстати.

Весь последний час перед этим звонком Власов ломал себе голову над тем, на кого бы поскладнее переложить ответственность за рывок Белова.

Как ни крути-верти, но эта вина ни на кого не хотела сама собой сваливаться.

Он, Власов, именно он, и никто другой, послал за хитрым, опасным государственным преступником зеленый, совершенно неподготовленный к подобной задаче конвой. Лейтенант и сержант – что с них спросишь?

Это в Штатах лейтенант – о-го-го!

У нас же лейтенант… Нет, только совершенно, крайне нецензурные слова крутились на языке у Власова.

Безусловно, окажись он, Власов, на месте Калачева, уж он-то, Власов-Калачев, воспарил бы! Срезал бы намертво.

Ситуация была безысходной, матовой, тупиковой.

И вдруг – спасительный звонок.

В данный момент абсолютно неважно было, почему Белов позвонил ему, каким образом оказался в этом самом Промпродмозгбанке, или где там еще, куда направляется, с какой целью!

Главное – он встретился там с Калачевым!

Теперь можно было сыграть практически на равных. Свалить, свалить на крыло и с больной головы на здоровую!

Калачев вошел в кабинет Власова довольно резко, без стука, – как к себе домой.

– Я пришел, чтоб получить от вас объяснения, Владислав Львович!

– Я вас жду, Иван Петрович, с той же самой целью!

– Почему вы отпустили Белова? На каком основании?

– А вы? А вы – на каком основании его отпустили?

– Я Белова не отпускал, замечу вам. Его отпустили – вы!

– Как же? Вы разве не встречались с ним – случайно как бы – только что возле здания Пром-бам-трам-банка? Не беседовали?

– Это он вам об этом сообщил?

– Да. Позвонил вот только что.

– Понятно – вы с ним заодно решили дурачить меня, он мне именно так и поведал.

– Побойтесь бога! Я с ним – заодно?

– Ну не я же!

– А кто с ним у банка встречался? Кстати, почему у банка?

– Вы сначала объясните, зачем вы все это инсценировали?

– Что я инсценировал?

– Все! Начиная с засады в мастерской Тренихина.

– Ах, он и это вам успел рассказать?

– Так это, стало быть, все правда? Я так и думал.

– Что?

– Что – «что»?

Оба, потеряв нить, посмотрели друг на друга с неприязнью. Первый пришел в себя Калачев.

– Конец. Отбросим все личное, Владислав Львович. Нам предстоит, я чувствую, долгая и содержательная беседа.

– Начистоту? – предложил Власов.

– Начистоту, – согласился Калачев.

* * *

– Ух, мать твою, – вот влипли-то! – таксист, выкинув передачу в нейтраль, аж заскрипел зубами от негодования.

Впереди на сотни метров перед ними простиралась гигантская пробка.

– Напокупали дряни, ржавчины, развалин – со всего мира, – неистовствовал таксист. – Вон, ты смотри, – он кивнул вперед, указывая Белову на ржавую иномарку. – Кружева! Дыхни – развалится! А ведь от них уже не продохнешь. Пешком быстрее!

«А может быть, действительно – пешком?» – подумал было Белов, но, вспомнив, что у него в кармане ни гроша, сказал лишь примирительно:

– Да ладно. Ну, пускай!

– Да час здесь простоим!

– Считаешь? Я думаю, минут десять.

– Какой там – десять! Шутишь.

Проехав метров сто пятьдесят за двадцать три минуты, они выехали наконец на Садовое. И там уже застряли капитально.

* * *

– И что теперь? – старший следователь Власов вопросительно поднял глаза на старшего инспектора Калачева.

Основное выяснение отношений было уже позади.

– Теперь? – Калачев на секунду задумался. – Раз он сказал, что едет на дачу, туда-то он, вероятнее всего, и не поедет. Я бы засаду на квартире ему устроил.

– Он не настолько глуп, чтобы заявиться домой.

– Верно. Но, во-первых, он мне сказал, что он успел уже побывать дома, а по времени это никак не стыкуется, а во-вторых, знаешь, часто валятся как раз на глупости, на очевидной залепухе.

– Денег у него тоже нет. Если считать его речи враньем – стопроцентным враньем.

– Тогда все надо делать очень быстро, – согласился Калачев. – Возможно, он сейчас как раз дома уже. Ведь он себе этим звонком обеспечил приличную фору, преимущество темпа. Если не дурак, а он не дурак, то его ставка, конечно, на скорость. И я боюсь, что он успел. А мы упустили.

– А может быть, и нет! – возразил Власов. – Здесь раз на раз не приходится. Наглость может и погубить.

– Срочно группу мне по тревоге! – скомандовал в селектор Калачев.

* * *

Теперь остались деньги! – Лена напряглась, вспоминая: где, Коля сказал, лежат деньги? Ах, да! Лев Толстой. Собрание сочинений. Так. Пушкин. Тютчев. Некрасов… Стейнбек, Шекли, Бальзак, Толстой! Толстой, да не тот! Так! Опять Толстой. И снова не тот. А может быть, он во втором ряду? Классики, многокрыло шурша страницами, стремительно полетели на пол – словно им задали от пуза пшена.

Искусствоведение… Не то, не то! Альбомы. Это что за ерунда?! А, слава богу! Вот Лев Толстой! В нем, в нем! Или за ним? В котором томе? За которым? Подряд – все!

Боже мой! Ох, столько накатал! Сто томов, наверно. Вот делать было нечего, бородатому.

Тома Толстого полетели на пол…

* * *

– Куда? – спросил старший сержант, водитель, обернувшись к Калачеву.

– Жми к парку Горького. И побыстрей.

Врубив мигалку и сирену, два белоснежных милицейских «форда» рванули с места в карьер – одновременно.

* * *

Таксист вышел из машины, глянул вдаль. Затор огромный, сразу видно, что надолго. Вздохнув и плюнув, он полез назад, на место. Садясь, увидел вдруг: там, далеко сзади, с ревом и звоном, под мигалкой, с проблесковыми, несутся два ментовских белоснежных «форда». Лепят внаглую, по осевой, по встречной полосе.

– Ага! – обрадовался таксист и, сев за руль, стал выворачивать из левого ряда – налево же. Поспешно маневрируя, он наконец поставил тачку носом к встречной полосе и замер наизготове. Как только оба «форда» просвистели мимо, он тут же газанул и, переехав сплошняк, пошел по встречной, сев на хвост ментам.

– Во! – довольный донельзя, он подмигнул Белову: – Видишь, каких рассекающих господь нам послал за долготерпение наше? Лебедь белый, блядь!

– Накажут! – предостерег Белов.

– Не-а! – хохотнул таксист. – Менты в скоречнике подумают – мы с ними. А им самим наш брат до фени: оперативники, вон номера какие, группа захвата, бандитов едут брать. Гляди глазами – с автоматами сидят, в брониках.

Два белых «форда» и такси за ними неслись как сумасшедшие мимо затора, проходя на красный, свистя, гудя, едва не опрокидываясь на виражах…

* * *

Лена наконец-то нашла, что искала – конверт с деньгами.

Быстро, быстро!

Теперь – куда бы все сложить?

На кухне где-то был пакет – на антресолях?

Она все покидала вперемешку – деньги, свитер, шляпу в один большой пакет.

* * *

– Вот. Хорошо! – сказал таксист, сворачивая. Здесь мы распрощаемся с ментами. Здесь угол можно срезать. Через стройку.

Разбрызгивая лужи, распугивая работяг, таксист пронесся вихрем по стройплощадке, лихо повернул, юзя по грязи.

Он первым финишировал перед подъездом, в котором жил Белов.

– Стой здесь, – сказал Белов. – Я сейчас деньги вынесу.

– О, это новость! – подозрительно цыкнул таксист. – Что ж сразу не сказал-то?

– Да ты не спрашивал. Да не бойся, милый, не обижу.

– А на каком ты этаже? – несколько успокоившись, поинтересовался таксист.

– На одиннадцатом. Квартира триста тридцать три.

– Ага! Это ты не меньше десяти минут туда-сюда проездишь! Знал бы я, что ты без денег…

– Не плачь. Я не огорчу, сказал же, – утешил его Белов.

В тот самый момент, когда Белов входил в подъезд, рядом с ожидающим его такси, присев, затормозили оба «форда»…

* * *

Квартиру Лена заперла, но ключ застрял в замке.

– Черт бы подрал эти поганые замки!

* * *

Когда лифт, вызванный Беловым, подкатил и распахнулся, Белов, входя в него, увидел в зеркале на задней стенке лифта входящих следом за ним Власова и Калачева – о чем-то оживленно беседующих. За их спинами в лифт вваливалась группа – все в пятнистом, как и он сам, Белов.

Белов уткнулся носом в угол. Только не думать теперь, не бояться. Уж он-то знал, что страх, пронизывающий человека, неизбежно отпечатывается в глазах, в застывшей мимике, в самой позе. Сейчас же начать не бояться! Думать о другом! О чем угодно.

«Буря мглою небо кроет… Тут уж, действительно: или – гой-еси, добрый молодец, или – хрен соси, красна девица! Вихри снежные крутя…»

* * *

Нет, ключ никак не поддавался!

Лена снова отперла и заперла – нет!

И ведь никогда раньше такого не было – никаких проблем с замком! И тут на тебе! Как назло!

Она, потеряв прорву времени с Львом Толстым, ощущала всем телом уже атмосферу опоздания, дикой спешки.

Лена дернула ключ с такой силой, что чуть не упала, откинувшись навзничь: рука соскользнула с ключа.

И еще этот чертов пакет с барахлом!

Поставив пакет на пол, она заколошматила в дверь к соседу:

– Саш, ключ не вынимается из двери! Помоги быстро!

– Сейчас посмотрим, – ответил голос из-за двери. – Сейчас… Ты зайди ко мне-то, а то я в сортире сижу… Не заперто. Не люблю, когда под дверьми ждут.

Лена взяла пакет и вошла в Сашкину прихожую.

– Давай быстрее! Ты где, Саш?

– Уже в ванной. Руки сполосну вот после туалета…

* * *

– Вот он! – Власов ткнул пальцем в спину Белову и повернулся к Калачеву: – Видал? Влетает впереди старших в лифт, невежа!

«А ведь Белов был одет как раз так же, в трехцветку, – подумал вдруг Калачев, глядя в спину Белова. – Рост, цвет волос, фигура – все совпадает. Да это и есть Белов!»

– Ну-к, повернись, когда начальство говорит с тобой! – Власов хлопнул по спине Белова.

«Ну, нет, так не пойдет! – внутренне сморщился Калачев от бесцеремонности Власова. – Да и я тоже хорош! Везде уже этот Белов мерещится. Так можно и до ручки дойти. Предвзятость, мнительность – смерть для следователя, профессиональная гибель. Только логика. Не сметь ходить на поводу у впечатлений!»

– Повернись немедленно! – еще раз пнул Власов Белова между лопаток. – Слышишь?

– Оставь ты, ладно! – поморщился Калачев. – Не трепи себе нервы. – Взяв Власова под локоть, он почти нежно повернул его спиной к Белову, лицом к двери. – Мы так с тобой сорвемся с резьбы. А нам еще Белова ловить и ловить. Скажи мне вот лучше: мы едем, да? А на обыск ордер у тебя есть? Ведь ты же не успел его у прокурора подписать? А это плохо.

– Еще вчера! – цыкнул Власов через плечо.

От вежливого, учтивого обращения Калачева Власов сразу как-то обмяк, успокоился. Действительно, подумаешь, влетел кто-то там первый в лифт. Да это даже хорошо. Такой и под пулю первый влетит. А свои нервы в аптеке потом не купишь. Себя надо беречь. Ему еще работать и работать.

– Вчера? Ты подписал ордер еще вчера?

– Ну да! На всякий случай. – Власов был горд своей предусмотрительностью.

– Н-да… – только и сказал Калачев. – Твоя прозорливость, признаться, впечатляет.

– Как будем действовать при обыске? – Власов сделал вид, что пропустил комплимент мимо ушей, однако внутренне расплылся в улыбке.

– Ты в комнате осмотришь все, а я возьму на себя прихожую и кухню, ванную, наверно, и санузел, конечно.

– Годится, – согласился Власов.

Он не любил санузлов и предоставлял копаться в них другим.

* * *

– Ключ, говоришь, не вынимается? – Сашка выглянул из ванной с полотенцем, продолжая вытирать руки.

На лестничной площадке вдруг раздался топот многих ног: лифт подошел. Чей-то голос скомандовал:

– Стоять на месте! Ключ в двери!

– Товарищ Калачев, тут ключ в двери торчит! Лена, стоя в Сашкиной прихожей с пакетом, набитым вещами Белова, бессильно оперлась спиною о входную дверь.

– Милиция, по-моему, – едва прошептала она. Сашка отстранил ее, припал к глазку в двери:

– Да. Хомуты! Тс-с-с!

* * *

– Он убежал, по-видимому: раз ключи не успел вынуть.

– Мы спугнули его.

– Быстро! – отдал «пятнистым» приказание Калачев. – По лестнице, за ним, вниз, в лифтах, возле дома!

«Пятнистые», стуча казенными ботинками, кинулись назад – четверо по лестнице вниз, двое вызвали сразу оба лифта: грузовой и пассажирский.

– Давай зайдем пока, посмотрим. – Власов отпер дверь и, без труда вынув ключ из замка, аккуратно толкнул дверь, посторонившись к косяку – чтоб не попасть, наверно, под пулю – если кто-то ждет его в квартире с угощением.

– Давайте-ка, братцы! – кивнул Власов пятнистым. – Не мне ж туда первым лезть?

Оперативники рванули вперед с автоматами наперевес.

– Чисто.

– Пошли!

Ступая тихо, Власов с Калачевым вошли в квартиру.

– Н-да… Здесь уже до нас порылись…

* * *

Вид разгрома, царящего в квартире, настолько их поразил, что они, конечно, не услыхали, как один из «пятнистых», из тех, побежавших по лестнице вниз, вернулся назад, на площадку.

Впрочем, услышать шаги его было довольно-таки затруднительно: этот «пятнистый» был обут не в казенные башмаки, а в кроссовки.

Странно обутый «пятнистый» поскребся в соседскую дверь.

– Кто? – донеслось из соседской квартиры – сдавленный шепот.

– Я это, Лена, – ответил Белов.

В тот же миг дверь отворилась и, впустив его, бесшумно закрылась. Закрылась, но не заперлась…

* * *

– Ты понимаешь что-нибудь? – спросил коллегу Власов.

– А что здесь понимать? – ответил Калачев. – Тут кто-то побывал до нас. Что-то он искал усердно, этот кто-то.

– Очевидно – что: деньги.

– С чего ты так решил?

– А их всегда ищут, – сообщил Власов уверенно. – Разве не так?

– Не очевидно, нет, – покачал головой Калачев. – В данном случае совсем не факт. Мне очевидно только то, что этот, искавший, был не Белов. Белов, я думаю, свою квартиру знает, и скидывать собрание Толстого на пол ему ни к чему.

* * *

«Пятнистые» вылетели из подъезда, озираясь, рассыпаясь взорами по всем азимутам и принимая голливудские позы: направо-налево…

– Я тут! Сюда! – махнул им таксист из машины. – Меня искать не надо!

Он открыл правую дверь, думая, что «пятнистые» вынесли деньги, которые задолжал ему их друг – такой же «пятнистый», как и они – из той же стаи.

Оперативники мгновенно бросились к машине.

– Не он, нет!

– Да как же я – «не он», когда я – это он как раз самый?! – возмутился таксист.

– Ты?!

– Я, я! Других вообще нет, не видишь? Деньги давай!

– Какие деньги тебе?

– Да вашего я вез, он за бабками пошел, ну в триста тридцать третью – верно? За вами гнался, опаздывал, – таксист даже вылез из автомобиля. – Такой же пятнистый, но без… – он указал на автомат, – без этого, без перфоратора.

– Да мы, отец, совсем другого ищем!

– Скажи-ка, ты, когда сидел в машине – не видел здесь человека? Мужик не пробегал?

– Я уж полсотни с гаком живу на белом свете, сынок, – сказал таксист прочувственно и печально. – Но человека я ни разу не видел в этой стране. А мужика – тем более! Сам посмотри: кругом одни козлы и суки.

– Ладно, – махнули «пятнистые». – Ушел, видать.

– Пошли назад.

– Вы напомните-то там, в триста тридцать третьей, что время – деньги. А то я сам не поленюсь и поднимусь, – таксист им крикнул вслед. – Хуже выйдет, дороже!

* * *

– И этот «кто-то», кто не Белов, кто вверх ногами все здесь поднял, имел свой ключ!

– И зачем-то оставил его в двери?

– Ну, это я, пожалуй, объяснить смогу. Представь: квартира, а в двери ключи торчат. Какой соблазн для проходящего! Так? И подозренье, след сейчас же в сторону. Ключи оставлены в дверях были в качестве уловки, своеобразная ловушка, призванная направить нас в сторону, по ложному следу – вот, например, к соседу. Но мы приехали оперативно – только поэтому приемчик не сработал!

– Постой-ка! Дельную ты мысль сказал: соседи… – поднялся с кресла Калачев. – Ведь так разворошить квартиру – это ж шум страшенный, грохот, возня на худой конец!

– Давай-ка, стукнемся к соседу, – может, он дома? Может, слышал чего-нибудь?

* * *

– Смотри-ка: а дверь-то и не заперта соседская! Тук-тук! К вам милиция пришла!

– Да! – Сашка приоткрыл дверь, преграждая вход в квартиру.

Власов сунул ему под нос свое удостоверение:

– Скажите: за последние сутки вы слышали подозрительный шум из соседней квартиры?

– Нет, – ответил Сашка. – Никакого шума не слышал. Ни подозрительного, ни другого какого.

– А ночью?

– Тоже нет. Вообще я ночью сплю. Да и глуховат вдобавок. Но это – по секрету.

– С соседом вы знакомы?

– С Беловым Колькой? Да лет уж двадцать пять.

– В каких вы отношениях с ним?

– Друзья. Коллеги. Собутыльники.

– Когда его последний раз видели?

– А вечером. Вчера.

– Не видели случайно: посторонний кто-то из квартиры от Белова не выходил?

– Нет. Посторонних я вообще тут никого не видел никогда. Ну, разве кроме вас. Вот сейчас прямо.

– Вы сами в триста тридцать третью-то квартиру когда-нибудь заходили?

– Я? Да сорок три тыщщи триста тридцать два раза.

– Когда в последний раз вы были в ней?

– Позавчера. Мы с вернисажа, ну, с его, с Колькиного, приехали после банкета. Зашли к нему и хлопнули еще три раза – по последней, по самой последней и чтоб не в последний. А что стряслось-то?

Во взгляде Калачева мелькнула вдруг догадка.

– А можно осмотреть вашу квартиру?

– Мою? – в голосе Сашки вспыхнуло сомнение. – Да у меня неубрано. Да и вообще.

– А что – вообще?

– Вообще! – Сашка хотел было сказать что-то, но решил сдержаться. – Ладно. – Он кивнул. – Уж если хочется вам так, невмоготу – заходите! – Он отступил, освобождая проход.

– Прихожая. Там у меня – кухня. Ну, ванная, это, наверное, вам понятно. Тут туалет. Он же сортир, он же…

– А та дверь?

– А та дверь – в комнату.

– В вашей квартире есть кто-нибудь кроме вас? Чужой?

– Есть.

– Кто? – спросил Власов.

– Вы. И он вот. – Сашка указал на Калачева.

– Паясничаете?

– Отнюдь, – терпенье Сашки лопнуло, он не смог сдержаться: – Вы ж спросили про чужих? Я, господа – художник. А вы, господа – менты! Вы не родня мне. Вы чужие!

– Да? Что ж так? – накаляясь, спросил Власов.

– А так: я взяток не беру. В отличие от ментов. В квартиры к людям не вторгаюсь. И «Шипром» я, признаться, не душусь.

– Позволите квартиру осмотреть? – вмешался Калачев, кивая Власову – ша, дескать, избегай дискуссий.

– А почему бы нет? Приперлись – валяйте!

* * *

Кухня. Свинарник. Воз посуды в мойке. Ведро помойное набитое – гора. А это выход на балкон – из кухни.

Балкон. О боже! Тысяча пустых бутылок. Банки, тюбики. Доска какая-то. Клеенка. Две старые покрышки. Скворечник. Мусор – не поймешь чего. Железная коробка, набитая окурками. Никого. Так… Справа, слева, наверху, внизу… Нет ни карнизов, ни пожарных лестниц. С такого балкона можно только улететь. Ладно. Дальше.

Туалет. Свободен. Пуст. Чист. Прекрасно.

Ванная. О господи! Замочено белья три тонны. И кисти, краски, краски, растворители, зубная щетка, лак, олифа. Это что? Неясно. Господи – лак, что ли, так пахнет? Удивительно едкая химия. Под ванной? И собака не уместится. Странные какие инструменты. Даже неясно, для чего такие. Одно лишь ясно: здесь – никого!

Так. Комната. Свят-свят! Как можно жить в такой квартире?! Картины, книги, тряпки! Неубрана кровать! Двухспальная свинарня. На ней гора – подушки, одеяла.

– Здорово живете…

– Не жалуюсь!

– Скажите, все художники такие?

– Свиньи? – подсказал Сашка.

– Неряхи, я хотел сказать.

– Нет, не все. Пожалуй, только я, ну и еще Тренихин Борька. Тот тоже… Мастер.

– Вы знаете Тренихина?

– Кто ж его не знает?

– О господи! – Власов зацепил ногой за телевизор, стоящий на полу и еле-еле успел подхватить на лету сковородку с недоеденной картошкой, увенчивающую метровую стопку книг и журналов, громоздящуюся на телевизоре. – Ох, черт возьми!

– Так я же вам намекнул ненавязчиво, что у меня неубрано. Что чертыхаться теперь? – Сами вперлись! Как раз сегодня собрался разбираться: что в прачечную, что в чистку, что на выкинштейн нах мусорный бокс. – Сашка приподнял засаленную подушку, завершавшую собой пирамиду грязного постельного белья, сваленного грандиозной кучей на постели: – Подушка, вот… В белье копаться будем, господа милиционеры? Нет? – он радушно распахнул шкафы – как платяной, так и стенные. – В одежде тоже можно поискать. Хотите? Или нет желания?

– Да нет, спасибо… – Власов зыркнул все же глазом по внутренностям шкафов.

– Вы извините… – виновато улыбнулся Калачев, однако при этом он не поленился присесть на корточки и глянуть под кровать. Нет, ничего – только россыпь грязных носков, пяток окурков, старый и черный огрызок яблока, сломанный карандаш, грязный пластмассовый стаканчик, облитый чем-то сборник анекдотов, пустой пакет из-под фисташек, расписание электричек Павелецкого вокзала за восемьдесят шестой год, трефовый валет с оборванным углом, ссохшаяся просвирка, три рваных тапочка, обертка жвачки, две кольеретки от шампанского, початый блок презервативов и три уже, очевидно, использованных, надкусанный засохший бутерброд с вареньем, розовый бюстгальтер, сломанный облупленный будильник, десяток плоских, рыжих, до невесомости засохших тараканов: дунь – полетят…

Вздохнув, Калачев встал, распрямился.

Сашка проводил гостей до двери.

– Еще вопросы будут – не стесняйтесь… – он подчеркнул язвительно последние два слова.

И дверь захлопнул. На замок.

* * *

– Все. – Сашка вернулся в комнату. – Ушли. Груда подушек, одеял, постельного белья, что на кровати, шевельнулась.

– Ух, душно там! – сказала Лена, вылезая из-под груды. – Сдохнуть можно.

– Да уж – в постели с Николай Сергеевичем не замерзнешь. – Сашка подмигнул ей, указывая на появившегося вслед за ней Белова – тоже из-под вороха одеял, но с совершенно другого края необъятной кровати. – Чего они тебя, Белов, так злободневно ищут?

– Убийство клеят.

– Убийство?! Круто! И кого же ты «убил»?

– А Борьку я «убил». Тренихина.

– За что же ты его?

– Во-первых, зависть. Моцарт и Сальери. Да еще и корысть. Убил и восемь акварелей на вернисаже вывесил – его работы, но как свои.

– А, те-то? Ну, позавчера которые мне показал? И что они – всерьез, что ль?

– Серьезней не бывает.

– Врешь!

– Да если бы…

– Ну, козлы-ы-ы… – Сашка вдруг осекся. – А Борька что – убит? – лицо у Сашки даже изменилось от испуга.

– Да нет. Неясно. Он просто исчез.

– А-а-а… Фу, я даже было испугался! Исчез… Дурдом сплошной: они воров бы лучше ловили бы. Ну, братцы, что? По маленькой? Есть водочка, а есть и коньячок!

– Нет, Саш. Смываться надо. Времени нет.

* * *

Таксист кинул нетерпеливый взгляд на часы, достал зубочистку и вставил ее между передними нижними резцами – как еще скоротаешь время ожидания платы за предоставленные транспортные услуги?

– Все понимаю: туда-сюда, одиннадцатый этаж – ладно! Деньги надо найти. Тоже требует времени. Особенно если их нет в помине. Тут только занять. А у кого? А у своих же, у пятнистых. Чужие там, поди, отстреливаются: вряд ли у них перехватишь. У них другая забота: уйти без потерь. Не дадут, хоть на коленях стой. Не до тебя им. Некогда. Свои, пятнистые, там тоже, прикинь, не на блинах – выламывают дверь, стреляют, вяжут. Взаймы не дают. Их тоже можно понять по-человечески. Меня б, допустим, попытались, бы обуть, ну до аванса там, в подобной ситуации – я б тоже ответил бы: не слышу, оглох от стрельбы, прости, друг, но – не слышу я тебя. Пусть. Я это готов понять. Я даже все на самом деле понимаю. Но что не пойму, и не готов понять, – таксист все больше распалялся в монологе, – так это то, почему он решил, что мне можно уже двадцать минут ожиданием яйца крутить и ничего ему, козлу дребанному, за это не будет? Как же тебе не будет? Очень даже будет! Стыдно, может, и не будет, а больно будет обязательно. Прогарантирую моментально! А то вон – выставил ребят – на дурака-то: «мужик не пробегал»? Обосрался я, как же – о-хо-хо – раскрой рот пошире! Щас за базар-то ответишь!

Таксист плюнул, грубо выругался в адрес Белова и вышел из машины.

– Ну, все, держись, одиннадцатый этаж! Терпенье лопнуло!

* * *

– Иван Петрович! – один из оперативников принес из ванной скомканную рубашку и протянул ее Калачеву: – Гляньте-ка!

Инспектор взял рубашку, развернул…

Рукав и весь перед рубашки был в засохшей крови.

Рубашка была буквально залита: густо, обильно. Очевидно, что кровь текла ручьем. Кровь старая, бурая, ссохшаяся. Пятнами. Да! Поверхностные потеки, ложившиеся на уже свернувшуюся в пропитке – кровь на кровь. Значит, долго текла – более десяти, пятнадцати минут. А то и с полчаса. Комки легко крошатся в пальцах… Ломкие осколки, рыжий порошок…

– Где взял?

– В пакете. В ванной, у двери. Среди грязного белья. Возле стиральной машины.

– Видал? – Калачев протянул рубашку Власову.

– Ну, наконец-то! – ахнул Власов. – Слава богу! Черт возьми! Я так и думал! Я предполагал! Кровь Тренихина!

– Ты так уверен? – удивился Калачев.

– Убежден! Чья же еще кровь может оказаться на рубашке Белова, подумай?

– Кровь самого Белова, – ответил Калачев, не задумываясь. – Да и мало ли еще чья?

– Ага, понятно: вы предполагаете, что Николай Сергеевич Белов не только Тренихина того – а? Скажи честно, Иван Петрович! Я ведь тоже так думаю!

– О, боже мой! – заскрежетал зубами Калачев. Он сам готов был убить в этот момент Власова.

И не то чтобы Власов раздражал его своей глупостью – отнюдь! Власов был совсем не глуп. Раздражало иное: как из этого человека начинало внезапно переть наружу такое, что иные предпочитали давить в себе или, на худой конец, глубоко прятать внутрь, не демонстрируя на всю округу. Калачев не знал, что многим сотрудникам прокуратуры часто приходила в голову такая же мысль – убить Владислава Львовича, причем по той же самой причине – из жалости.

– Нам бы еще с пяток бы таких рубашек найти бы! – Калачев подмигнул Власову, явно его подъелдыкивая.

– И нож – вот отлично было б! – подхватил Власов на голубом глазу, не заметив иронии.

– И самого Белова заодно – с ножом! – Калачев дружелюбно потрепал Власова за плечо. – Найти бы, ах – найти бы! Вот бы здорово! Вот бы радостно!

– А вы жестокий… – пришел в себя Власов, поняв, видно, насмешку. – Вы тоже, как Белов, – жестокий…

– На экспертизу! – распорядился Калачев, отворачиваясь от Власова и протягивая рубашку подошедшему прапорщику.

* * *

– Нет, так я не отпущу! – Сашка уже стоял с тремя наполненными стопками, преграждая путь. – Коля! Леночка, держи!

– Ты с ума сошел… Нам же…

– И слышать не желаю! Это ведь просто виски с содовой. Так. Безалкогольное, считай. Вот здесь с угла смахнем ненужное. Я потом подмету. За что мы примем первую? Чтобы Борька нашелся быстрее – ага?

Выпили.

– Слушай, Саш, – Белов качнул опустевшим стаканом. – А ты, мне кажется, после банкета-то так и не останавливался?

– Ну, как сказать, старик? Тормозить нужно плавно. Все верно! А почему ты, кстати, так решил?

– Ну, кто же виски-то с содовой с утра – залпом, стаканом?

– Верно. Согласен. А ты наблюдательный, черт! Давай по второй хлопнем уже без содовой. От нее только желудок пучит.

– Не-не-не! Стоп!

– Ладно! Тогда мы вдвоем только – с Леночкой.

– Я, Саша, первый еще не допила.

– Ну, ты допивай быстрей, а я сейчас гитарку найду. Куда я ее засунул, шестиструночку?

– Сашк, стой. Он еще петь собрался!

– «Укатали Сивку кучера из МУРа». Всего лишь одну!

– Так за стеной же… – застонал Белов. – Кучера из МУРа.

– Так я и хочу, поэтому именно! Пусть они поймут наконец, что они не могут безнаказанно вламываться в чужие квартиры! Вломилися – ага! Тогда придется песенку послушать! Пусть через стенку, пусть!

– Все! Слышишь – все! Мы уходим!

– Ну ладно – все, так все! За Борьку приняли, теперь на дорожку! Чтоб все удачно вам! Люблю вас всех чертей, соседей!

* * *

Таксист ворвался в триста тридцать третью квартиру, как пуля мстителя.

Бедлам, царящий в квартире, он принял за должное: захват ли, заложники, перестрелка там, убитые, раненые – все это не есть причина уходить, мать твою, не заплатив.

– Ну, что, ребята, так можно и до старости тянуть – нашли вы денежки-то наконец-то?

– Нет. Денег пока не обнаружилось, – серьезно ответил Калачев из кухни, думая, что вопрос задал кто-то из оперативников.

– Я так и думал! – злобно мотнул подбородком таксист и, заглянув на кухню, склонился над Калачевым, осматривающим помойное ведро. – И здесь денег нет? Странно, да? Ах ты, умница! А в духовке? А в унитазе? Где деньги, сука?! – таксист от справедливого гнева вдруг стал пунцовым в крапинку. Рожа его раздулась так, что казалось, еще чуть-чуть, и она лопнет, обрызгав лиловым соком всех окружающих: – Деньги давай!!! – заорал он, топая и негодуя.

– Какие деньги? – Калачев встал и, заботливо подхватив таксиста под локоток, повел в комнату. – Вам плохо? Кто вы? Какие деньги вы рассчитывали здесь получить?

– Которые со мною расплатиться!

– Вы кто такой? – Власов оторвал взгляд от окровавленной рубашки.

– Я кто? Ты на себя-то лучше посмотри! Сколько ждать-то? Не надо мне «ля-ля», пускай твой бабки платит, а то я тоже вам устрою здесь, – как Содом Гоморре своей – таксист скосил глаз на окровавленную рубашку и немного сбавил напор.

– Представьтесь для начала – кто вы? – корректно улыбнулся таксисту Калачев.

– А ты слепой, не так ли? Я же таксист – не видишь? Глаза разуй. Я вашего привез – вот, в комбезе защитном, в таком же камуфляже, мать вашу за ногу… Опаздывал он сюда – это понимаешь? Сказал мне: деньги вынесу! Через минуту. А?! И хрен мне – по всему лицу – вот так и так – размазал. Ну, ясно – нет? Теперь врубились, шерлоки?

– «Укатали Сивку кучера из МУРа», – раздалось из-за стены громкое пение и тут же оборвалось с резким гитарным взвизгом – словно у исполнителя вдруг вырвали рывком гитару, прямо во время взятия аккорда.

– Это он про меня! – кивнул в сторону соседской квартиры таксист. – Про меня и про вас, – он помолчал. – Деньги-то будем платить, господа Менты Мусоровичи? Или вконец обнаглеем, язык в жопу спрячем?

– Вы так, пожалуйста, не разговаривайте, – обиделся Калачев. – Я сам ругаться не мастак, но тоже ведь могу.

– Не надо, я знаю – вы-то можете! Но разговорчики вы себе лучше оставьте. А мне нужны деньги! Пускай этот Гаш, который поездил на мне, как Тема на Жучке, как Слон на Моське, пускай он бабки, сука сраная, гонит немедленно, гондон зверобоистый. Весь сказ!

– Всем ко мне! – скомандовал Власов. – Пожалуйста – вот наши все. Все шестеро. Которого из них вы везли?

– Одет вот точно так же. А на лицо – как этот, но темнее и повыше. Да нет, совсем другой, вообще!

– Других здесь нету, – улыбнулся Калачев: таксист его развеселил, снял напряг, опять возникший в их отношениях с Власовым.

– Ну, спрятали его, понятно!

– Да где? Смотрите, вы видите?

Таксист бодро обежал квартиру и даже наклонился, заглядывая под кровать.

– В белье копаться будем? – с иронией спросил таксиста Власов, тоже почувствовавший облегчение от появления этого клоуна в таксистской кепке.

– Вот, в шкафу еще можно пощупать, в одежде, – подхватил Калачев.

– В туалет загляни: за унитаз, может, спрятался? – посоветовал прапорщик, убиравший в специальный пакет найденную окровавленную рубашку.

– Гады, вот гады-то! Да я на вас сейчас – в милицию! – вскипел таксист. – Умоетесь, жлобы!

– Да мы и есть милиция! – захохотала хором опергруппа.

– Какая вы милиция! Бандиты вы все, плесень! Вас много, я один. Конечно, можно не платить! – он сплюнул.

– В соседнюю квартиру загляните, – кинул Власов вслед. – Может, он-то и пел под гитару как раз?

– Сам пидорас, – ответил таксист и вышел, хлопнул дверью.

* * *

– Бред какой-то! – провел руками по лицу старший инспектор Калачев. – Бред густопсовый.

– О чем ты, Иван Петрович?

– Да обо всем! В крови рубашка, брошенная в ванной. Просто так. Зачем? Наверно, в качестве приманки? Ложный след? И телефон, заметь – последний, кто здесь был, зачем-то отключил! Зачем? И кто он, тот, кто был? Нет, я в упор не понимаю ни шиша!

* * *

– Кого там черт еще несет! – Сашка резко распахнул входную дверь и чуть не упал, откинутый стремительно врывающимся в квартиру таксистом.

Гитара в Сашкиных руках жалобно заныла.

– У тебя, поди, клиент прячется?

– С хера все вы, что ли, сорвались сегодня? – ответил Сашка на вопрос вопросом. – Один раз смотрели – вдвоем – мало! Еще давай посмотри – может, кто родился тут за это время?

Таксист стремительно осмотрел кухню, туалет, ванную.

– Вот есть такие твари – менты. А также еще коммунисты и демократы, – задумчиво проговорил Сашка. – Существа, абсолютно лишенные стыда, а заодно и совести.

– Про ментов и демократов – согласен, а коммунистам сочувствую!

– А-а-а… – Сашка допил виски подряд из трех стаканов, стоящих на телефонном столике в прихожей, и, перебирая струны, двинулся вслед за таксистом в комнату.

– Прошла зима, настало лето, – Спасибо партии за это…

Оглядев бегло комнату, таксист решительно двинулся к двуспальной кровати…

– На месте речки вырос лес, – Да здравствует ка-пе-эс-эс!

Решительным движением таксист содрал с кровати одеяла, раскидал ворох постельного белья. Ничего. Никого.

– Клопа найдешь, – поделишься? – спросил его Сашка, лениво перебирая струны.

Таксист распахнул платяной шкаф и, убедившись в отсутствии в нем искомого, остановился в задумчивости.

– Спасибо партии с народом За то, что дышим кислородом!

– Идиот пьяный! – подвел итог таксист и, грязно, цинично выругавшись с умелым использованием широкого спектра терминов ненормативной лексики, харкнул прямо Сашке под ноги на пол, после чего двинул вон почти строевым шагом, отчаявшись, видно, добиться хоть малой рентабельности последней пассажироперевозки.

* * *

– Пойду на лоджию покурю, – сообщил Калачев Власову.

Он вышел, прикрыл за собой дверь, закурил и задумался.

Чем дальше, тем больше ему не нравилось это дело. Все казалось в нем шатким и валким, ни на что нельзя было опереться всерьез.

За что тут ухватишься?

Восемь акварелей этих – «Н. Белов» – «Николай Белов»? Ерунда!

Белов письменно объяснил их происхождение, и, хоть Власов и пыжится, объяснение, на взгляд Калачева, было достаточно убедительным. А главное, легко проверяемым, что делало его особо убедительным и до проверки. Пистолет Макарова? Тоже ерунда, конечно. В стране гуляет море неучтенного, незаконного оружия, и этот жалкий табельный «ПМ», отнятый когда-то в незапамятные семидесятые у какого-нибудь пьяного офицера или незадачливого сержанта, никак не может быть основанием для чего-то серьезного. Конечно, за него можно и срок сунуть, но ведь цель-то у них, у следственной группы, совершенно иная!

Наконец, окровавленная рубашка. Да! Это уже что-то. Особенно если экспертиза установит, что кровь эта – кровь Тренихина. Кстати, не факт. Во-первых. А во-вторых, еще надо где-то найти настоящую кровь Тренихина – иначе как сопоставишь? Дело может оказаться не простым, а то и невыполнимым вовсе. Пока не найдем самого Тренихина.

Но даже если это и кровь Тренихина? То что же с того?

Версия убийства Тренихина Беловым не выдерживала, с точки зрения Калачева, ни малейшей критики. Этой ерундой мог тешить себя Власов – да! Чтобы иметь хоть что-то, чем можно прикрыться от гневных разносов начальства. Но ведь начальники тоже не дураки, к сожалению. Под фиговым листом от них надолго не укроешься. Тем более сейчас: ага, отлично, скажут – кровь Тренихина на сорочке Белова? Ну, так подать сюда быстро Белова!

А где взять?

Вместе с тем во всей этой истории было слишком много наносного, лишнего, привнесенного как бы извне – со стороны.

Конечно, жизнь всегда бывает гораздо богаче любого детективного романа: слишком много нюансов, тонкостей, неуловимых, но крайне существенных обстоятельств. Всегда.

Но здесь их просто через край!

Причем самостоятельно в них крайне трудно разобраться еще потому, что они касаются другого мира с другими правилами: вспомнить опять же эти восемь акварелей. Что это с юридической точки зрения? Подлог? Да нет! Все сразу поняли, что рисунки сделал Тренихин; выдать их за свои было безнадежным делом. То есть цель Белова была лишь та, которую он и задекларировал: уклониться от уплаты неустойки. Тогда это мошенничество? Да тоже нет! Скорее уж составление контрактов, подразумевающих такие неустойки за столь незначительные накладки – вот это, скорее, мошенничество.

Нет– нет! Тут просто так, влет, не разберешься. Вот если бы с Беловым поговорить бы по-человечески! Власов сразу все испортил, с порога. Уничтожил нить взаимного доверия. Вот если бы первым на Белова вышел бы он, Калачев…

Возможно, Тренихин был бы уже обнаружен.

Вот именно – если бы! Если бы да кабы.

Боже мой, сколько ж тумана! Очень невнятно, запутанно.

Ясно одно – нужно, совершенно необходимо срочно найти и взять Белова. Без него – никуда. Белов нужен в качестве консультанта – уж это во всяком случае!

А в качестве подозреваемого – это еще надо глядеть! Но Белова слепить надо – во что бы ни стало! Отловить срочно! Лучше сегодня же!

Взять! Взять его!

* * *

Таксист сел за руль своей машины грузно и зло, с остервенением. Хлопнул дверью с хрустом. Тронулся. Тут же за его спиной возникли двое – Лена и Белов.

– Эй…

– А?! – от неожиданности таксист вильнул, как сумасшедший.

– На бабки. – Белов, отсчитав, протянул через плечо таксиста купюры. – Принес, как обещал. Теперь гони до Пушкина, по Ярославке.

– Фу, испугал! – таксист одной рукою принял деньги и, оценив щедрость Белова, цыкнул, хохотнул, перекрестился всей пятерней с деньгами. – Ну, ты – вообще! Зачем так пугаешь?

– Да от ментов мы спрятались, не понял, что ли? Легли, чтобы не было видно, если из подъезда выскочат.

– Да это все ясно! Я не про то! Не то испугало меня, что ты из-за спины вдруг выскочил. Не-е-ет! Я испугался до смерти другого совсем – что ты ушел от меня, с концами ушел! И тут уж не деньги! Что деньги? Навоз, не более! А что обидел ты душу мою, наказал доброту мою светлую, доверчивость детскую. Вот что ведь страшно-то! Ай, страшно как! Сам посуди! Подумай! Ужас ведь! Фобос и Демос! Кошмар гребаный! Просто кошмар!

* * *

К докуривавшему на лоджии Калачеву присоединился и Власов.

– Таксист, что приходил сюда, отъезжая, вильнул как-то странно, не обратил внимания? – спросил Калачев.

– Нет, не видел. – Власов отрицательно качнул головой.

– Я видел! – доложил прапорщик, куривший тоже, несколько поодаль – соблюдая субординацию. – Наверно, там, в машине, он и есть – тот, кого мы ищем – Белов!

– С чего ж ты взял? – насмешливо поинтересовался Власов.

– Ну, как же? – прапорщик на мгновенье растерялся. – Мы ж Белова ищем? Ну, значит, вот Белов-то и удрал!

– А если б мы искали б Вильяма Шекспира? Шекспир оказался бы тогда в такси?

– Нет, точно! – прапорщик поражал своей уверенностью. – Я думаю, что там, в такси, Белов. В пятнистой форме. Ведь не случайно же таксист сюда, ну точно в триста тридцать третью-то квартиру завалился? Нет! Он шел к Белову. Он искал Белова. И он нашел Белова. От радости он нам хвостом вильнул и вместе с ним уехал! – прапорщик был весьма доволен своим рассуждением.

«А что– то ведь в этом есть… – мелькнуло в голове у Калачева. – Нечто неуловимое. Загадка какая-то. Зря мы так лихо отпустили таксиста. Надо было его слегка помять на предмет наших собственных интересов! Да-да-да! И в лифте? Ведь в лифте мне Белов определенно померещился? Ведь точно – он же возле банка – точно! Он же был в трехцветке, в камуфляже! Ч-ч-черт, быть не может – да! Но совпадает, совпадает же!»

– Так-так… Господин прапорщик сам все выводы уже сделал и даже ответ получил! – Власов хотя и сдерживался, но тем не менее пропитывался на глазах справедливым гневом, смешанным с негодованием. – Так. Очень хорошо! А вы тогда мне заодно скажите, господин прапорщик, осчастливьте – где он, Белов, удрав от конвоиров два часа назад, разжился камуфляжной формой? Зачем он оделся в форму? Чтоб привлекать к себе особое внимание? Зачем он приезжал сюда? В квартиру он в свою не заходил, верно ведь? Может, он к соседу водки выпить заезжал или под гитару попеть? И – заодно: не скажете ли, любезный – кто здесь перед нами устроил обыск? Ау, господин прапорщик! Мы слушаем! Кто знал, что Белова нет дома? Или сам он здесь все раскидал? Чтоб сбить со следа? И, растаяв в воздухе здесь, возник там, внизу, в такси? Что он искал здесь? Как вы считаете?

– Рубашку, может, окровавленную? – предположил, слегка смутясь, прапорщик.

– Ага! Но – не нашел?! Конечно, он искал на книжных полках! Среди томов Толстого Льва Николаевича. Где же еще окровавленную рубашку искать? Только в книжном шкафу! Больше негде! В пакет же, с грязным, в ванной, он залезть не догадался. Он – не нашел, а мы же нашли! А?! Так?

– Не совсем так, – возразил прапорщик. – Не «мы» нашли, а я нашел.

– Ты. – Власов даже поперхнулся от подобной наглости. – Ты, если у тебя не очень с головою, прапорщик…

– Прапорщик Капустин! – напомнил прапорщик.

– Тогда ты свой кочан не очень напрягай, а лучше помолчи, – закончил Власов. – Когда молчишь – глядишь, и за умного сойдешь. Так что, пожалуйста, Капустин, в моем присутствии изволь помалкивать.

– Да это интуиция моя, простите, – пролепетал Капустин.

– Ты лучше уповай на менструацию, – остроумно пошутил Власов.

* * *

Москва давно уже растаяла там, за спиной: скрылся памятник ракете возле бывшей выставки бывших достижений бывшего народного хозяйства, скрылась и шпилька Останкинской башни – памятник отечественному телевидению.

Такси со свистом неслось по Ярославскому шоссе, жадно пожирая семьдесят шестой бензин и щедро изрыгая пассажирокилометры. На душе было свободно и легко.

Белов и Лена сидели молча, прислонясь друг к другу.

За окном мелькал осенний желто-красный лес.

– А знаешь, что мне пришло на ум? – спросил Белов и, в ответ на вопросительный взгляд Лены, высказал осенившую его мысль: – Давай сегодня обвенчаемся с тобой? Чтоб сон – и в руку?

Так как Лена потеряла дар речи на некоторое время, Белов хлопнул таксиста по плечу:

– Ты как считаешь – надо обвенчаться?

– Конечно. Самая пора, – кивнул таксист: – Полпервого уже. Во-первых. А во-вторых: они уже нашли рубашку твою…

– Рубашку?! – Белов не понял, что имеет в виду таксист. – Какую рубашку?

– Да окровавленную! В твоей квартире. Куда же тебе теперь дальше-то: ну, или в петлю, или под венец!

– Ах, да! – Белов расхохотался, поняв. – В ванной! Это хорошая улика! Будет, будет над чем поработать им, подумать!

– Хотел тебя предупредить…

– Ага! Спасибо. Я учту это обстоятельство. Ну хорошо, жми, знаешь, давай, в Сергиев Посад, прямо к Лавре! Сначала – под венец, а после уж – и в петлю!

Молча кивнув, таксист прибавил газу. Табличка «Пушкино» мелькнула мимо.

* * *

– Так. Что будем делать? – Власов, качаясь рядом с Калачевым на заднем сиденье «форда», плеснул чая себе из термоса в маленький пластмассовый стаканчик и отхлебнул: – Чайку не хочешь – как, Иван Петрович?

– Да нет, спасибо. План, по-моему, кристально прост. Вы «домосед», Владислав Львович, как я уж догадался. Ну вот вы и сидите здесь, рубашкой занимайтесь.

– Да, надо поискать – возможно, в медицинской карточке Тренихина есть данные по крови. И то же самое касательно Белова. Чьей кровью залита рубашка? Если остались документы, то за пять-восемь часов мы это, я надеюсь, установим.

– Да, было б здорово. А я тем временем возьму Белова.

– Возьмешь?

– Думаю, возьму.

– «Тем временем»?

– Ну, я очень надеюсь взять его к вечеру, максимум – этой ночью.

– И даже так? Но он мог ведь лечь на дно – затаиться на даче где-нибудь у друга. Как вы его искать-то собираетесь?

– Если так, как вы сказали – если он залег, тогда все будет сложнее. Но я-то, грешным делом, рассчитываю на другой, более простой и прямолинейный расклад.

– Я не вполне понимаю ход ваших мыслей. Что вы имеете в виду?

– Ну, как же! У нас в руках нитка. Он срочно ехал в Вологду – разве не так?

* * *

Выйдя из такси подрулившего к главному входу Троице-Сергиевой лавры – такси с рекламной сияющей надписью «Кремлевская водка» на крыше – Белов направился на «проходную» – к монахам, дежурившим у ворот в качестве распорядителей прибывающих богомольцев, а также в качестве справочной службы монастыря.

Белов уже, разумеется, переоделся в одежду, взятую Леной из его квартиры, так что выглядел исключительно респектабельно, если не смотреть особо вверх – на слегка небритые щеки и если не смотреть совсем уж вниз – туда, где из-под сверкающих строгих брюк, отутюженных как на прием в Президент-отеле, торчали запыленные кроссовки.

– Братья, – обратился Белов к монахам. – У меня дело важное, срочное, неотложное.

Монахи смиренно склонили головы, изготовившись внимать.

* * *

– Так ты полагаешь, Иван Петрович – он в Вологду двинет? И что ж тогда – Ярославский вокзал заблокируешь?

– Нет, конечно. Он не дурак, Белов, снова идти на вокзал, где попался вчера. Полный осел только снова сунет туда башку. Я думаю, самое простое для него – уехать с пересадками. Я рассуждаю так: что бы я сам на его месте делал? Сначала я покинул бы Москву: на городском любом транспорте или на такси. Доехал бы я до Мытищ или до Пушкина, а может быть, и до Сергиева Посада. Там бы я пересел на первую попавшуюся электричку. Верно? Электрички не обшаришь, не проверишь. В часы пик вообще по электричке не пройдешь, не протолкнешься. Так вот, на электричке следуем до первой станции, на которой останавливаются поезда дальнего следования.

– Это Александров.

– Да. И в крайнем случае – Ярославль.

– Похоже, так! Расчет на то, что это уже не Москва и наши руки там коротки, в том смысле, что гораздо короче, чем здесь. Область быстро не мобилизуешь – это и на самом деле так, это верно. Пока дозвонишься, пока все санкции получишь. Пока согласуешь…

– Он уж будет в Вологде! Давай-ка так, Владислав Львович – в Центральное ГАИ позвоним – прямо сейчас, не откладывая ни секунды, и слезно попросим у них патрульный вертолет, вдоль Ярославки патрулирующий. Три места нам надо бы в нем попытаться забронировать: для меня и для двух людей со мной. Ну и надо просить подбросить нас в Александров, срочно, на перехват. А если в Александров к вечеру Белов не выйдет, я с помощью регионалов, и тоже, разумеется, воздухом, перелечу за пару часов до Вологды. И там его тогда уж возьму почти наверняка: по мере его прибытия, так сказать. Думаю, что это будет завтра же – с утра.

– Добро! – Власов взял телефонную трубку. – Центральное ГАИ… Привет, Семенов! Это Власов. Рад слышать твой голос. Хотел тебя поздравить с новыми погонами. Ну, слухами земля-то полнится. Известный человек в истеблишменте. Да! А как же! И вот еще что я звоню – тут одному коллеге моему, из МУРа, ну до зарезу нужен вертолет!

* * *

– Но это исключительно, беспрецедентно, только ради вас, – монах весьма солидного, представительного вида – едва ль не настоятель Лавры, – взял Белова под локоть и, повернувшись к Лене, пояснил: – Жених ваш, Николай Сергеевич, о прошлом годе восстановил лепнину всю восточного придела. – Монах отвел Елену в сторону: – Вот это все он сделал один.

– Один? Все это?

– Трудился сорок ден, – кивнул монах и прошептал на ухо Лене: – Не только что не взял за труд свой ни гроша медного, так ведь еще трапезовать ходил в город. Гостиницу снимал. Жить в кельях для гостей – для почетных гостей! – отказался. Цени его глубоко, дщерь моя. Трудами славен, душою чист, нескуден сердцем, незамутнен умом.

– Спасибо вам, – застеснялась Лена.

– Господь с тобой! – благословил ее монах. Белов их ждал у выхода, на солнышке.

– Значит, в семь ноль-ноль?

– В семь ровно, пополудни.

* * *

Развернувшись на площади перед Лаврой, такси на минуту замерло как бы в нерешительности.

– Теперь-то куда? – таксист повернулся к Белову.

– Теперь давай в Александров, на вокзал. – Там я возьму билет на поезд до Инты. Это самое важное. Далее! Билет возьму – и к семи вечера сюда, обратно – на венчанье. Потом поедем снова в Александров – к поезду. Поезд поздно вечером: Александров он проходит приблизительно на два часа позже, чем выходит из Москвы – так?

– Так.

– Я сяду и уеду – это уже будет где-то ночью. А ты ее, Елену, отвезешь назад, в столицу.

– А когда ж я спать-то сегодня лягу? Еще ведь мне, после того как ее отвезти, – таксист кивнул на Лену, – машину в парк отогнать, заправить. То, се, – хозяину отстегнуть, слесарям на яме оброк раздать, диспетчеру – подарки богатые, плановику – дани-подати несметные, профкому – отрежь от куса десятину, мойщикам – мытные, заправщикам – горючные, охранникам – в парк заворотные… О-о! Выходит, я лягу сегодня, точнее уж завтра – с утра, что ль?

– Да около того.

– Ну, это стоить мне будет… Большой ведь ущерб для здоровья. Уж и не знаю: за что и стараться-то так?

– Сто долларов к тому, что получил уже – годится?

– Смешно! Просто смешно! Вон, смотри, – на колокольне голуби: хорошо, хоть не слышали, а то бы попадали!

– Ну, двести?

– Не устаю удивляться!

– Триста?

– А риск? Где же цена за риск? Что скупиться-то? Я ж еду с тобой, можно сказать, с беглым! Да и куда везу-то?! На свадьбу, везу, на венчанье. А ты мне цену, жених, не даешь! А ты цену-то дай мне свою, жениховскую!

В монастыре зазвонили к обедне.

От колокольного перезвона, мешавшегося с таксистскими причитаниями, у Белова закружилась голова, зашумело в ушах.

– Четыреста!

– Это лучше уже! Но в этой сумме я не чувствую пока ни благодарности, ни душевности, ни признательности! Обычной. Человеческой. Тепла твоего не вижу я тут ни хера!..Ой, простите, барышня, пардон вашу мать! Понимаешь?

Они уже мчались к трассе, оставив Сергиев Посад далеко позади.

– Давай мы так договоримся: пока четыреста, а благодарность ты увидишь через десять дней, когда я с севера вернусь… Тепла я тебе тоже привезу. Оттуда. С севера. Идет?

– Подумаем… – таксист внимательно посмотрел в глаза Белову сквозь зеркало заднего обзора и, поразмыслив, произнес: – Доверчив я, как дитя малое… Многие видят, пользуются… Нажигают меня… Тешат корысть свою.

Вывернув на основное шоссе Москва-Ярославль, таксист тут же выжал свои обычные сто пятьдесят.

– Вот корысть-то мне, – заметил Белов, – наколоть-то тебя!

– Да ладно, договорились. Ладно!

Продолжая смотреть в зеркало заднего обзора, он начал вдруг поспешно тормозить.

– В чем дело?!

– Сейчас поймешь…

Над самой трассой, по направлению к Александрову, над ними пронесся вертолет, свистя турбинами, гремя винтами.

– Гаишный, – пояснил таксист, пригнувшись к рулю и аж втянув голову в плечи. – На бреющем, видал? Летает, бреет наши кошельки.

* * *

В отделение милиции железнодорожного вокзала в Александрове Калачев зашел вместе с двумя оперативниками, прихваченными им с собой из Москвы.

Все трое были одеты в строгие темные штатские костюмы.

– Приветствую! – с порога начал Калачев. – Мы к вам в гости.

– Да-да, – кивнул дежурный. – Мне позвонили, я в курсе.

– Я – Калачев, – он предъявил свое удостоверение. – Иван Петрович Калачев.

– Что вы хотели бы конкретно получить от нас?

– Давайте сначала согласуем действия. У вас есть план вокзала и привокзальной площади?

– Нет. Да он и не нужен, мы здесь все наизусть знаем.

– Вы-то – да.

– А вам я сейчас все узловые точки нарисую.

– Прекрасно! – улыбнулся Калачев, который раз подумав, что чем дальше отъезжаешь от Москвы, тем люди и толковее и доброжелательней.

* * *

– У нас-то поезда все проходные. Билеты начинают продавать за час до поезда. Да не волнуйтесь вы, отсюда вы уедете наверняка. За час, еще раз повторяю вам, за час подходите. Сейчас я вам не могу билет продать: мне номера свободных мест Москва сообщает лишь за час до прихода, когда состав уже в пути. Но будет их, мест, не менее десятка. Так что не волнуйтесь, пожалуйста. Я вас запомнила. И не забуду. Вы, подойдете когда, будете первый. Вам один билет до Инты. Все я запомнила. Все будет в порядке. Не сомневайтесь!

– Прекрасно! – улыбнулся кассирше Белов, отходя от окошка кассы.

Хоть и выходило, что они сгоняли в Александров абсолютно напрасно, тем не менее от разговора с кассиршей в душе Белова остался теплый, хороший осадок.

В тот же момент, второй раз за последние полчаса, ему опять пришло в голову, что чем дальше отъезжаешь от Москвы, тем люди чище и светлее.

* * *

– Давай мы пока перекусим, что ли? – предложил Белов, указывая Лене на надпись «Ресторан».

– Ах, нет, пойдем, поедим в буфете – попроще.

* * *

От буфетной стойки до столика всего-то шагов десять.

Но это расстояние предстояло Белову пройти, держа в двух руках четыре хлипкие тарелочки – две с салатом, две с шашлыками и, мало того, – еще пару пластмассовых стаканов с кофе. Картонные тарелки гнулись от стыда за качество того, что было положено на них, пытаясь сбросить с себя этот позор, а стаканы стремились от того же чувства сплющиться и выплеснуть из недр своих на пол коричневую, едва теплую бурду.

– Ох, грохну! – прошептал Белов, шагая к Лене – еле-еле…

– Ты сейчас уронишь! – Елена бросилась навстречу, протянула руки: – Стой! Кофе я возьму!

Одновременно с ее руками, берущими стаканы с кофе – спереди, к рукам Белова протянулась еще одна пара рук – сзади.

Щелкнули наручники на запястьях.

– Я тоже помогу! – из-за спины Белова появился Калачев, принимая тарелки с салатом и ставя их на стол: – Покушайте, Николай Сергеевич. Да и поедем.

Один из помощников Калачева быстро «охлопал» Белова, на предмет оружия:

– Чистый.

Милиционер, дежурный по вокзалу, возник со стороны привокзальной площади:

– Пришла машина. Ждет, Иван Петрович.

– Спасибо, – кивнул ему Калачев. – Вы ешьте, ешьте! Вы не торопитесь.

– В браслетах не разъешься, – пожаловался Белов.

– Да. И не разбежишься, – согласился Калачев.

* * *

Таксисту, ожидавшему Белова с Леной на вокзальной площади, чрезвычайно не понравился этот внезапно подруливший «воронок».

Он вышел и, будто гуляя, пошел к нему – «обнюхивать».

Номер на «воронке» был не московский, областной.

Одному из сопровождавших Белова, дежурившему возле выхода из вокзала на привокзальную площадь, попалось на глаза такси с московским номером, ждущее. Оперативник, а это был тот самый прапорщик Капустин, который утром, стоя на лоджии в квартире Белова, предположил нелепейшую с точки зрения начальства мысль о том, что Белов улизнул из-под самого их носа на такси, насторожился.

Не спуская глаз с выхода из вокзала, он осторожно, боком, начал перемещаться к такси.

Осмотрев машину и увидев на заднем сиденье пакет, из которого торчал рукав камуфляжной формы, он еще более убедился в глубине и основательности своих подозрений и, хмыкнув, решил возвратиться на пост.

По дороге назад, к входу в вокзальное здание, он нос к носу столкнулся с таксистом, возвращавшимся к своей машине после «обнюхивания» областного «воронка».

Теперь им обоим предоставилась возможность осмотреть не только машины, но и друг друга.

Конечно, каждый из них узнал другого: прапорщик Капустин – приходившего в квартиру таксиста, а таксист – одного из «пятнистых», представленных ему утром для опознания.

– Угу, – мрачно произнес таксист и, почесавши щеку, изрек: – Пора уж познакомиться… Трофимов!

– Прапорщик Капустин.

Они пожали руки.

– Очень приятно, – сказал таксист Трофимов.

– Взаимно, – кивнул прапорщик Капустин. – Гляжу, погодка совсем разгуляется к вечеру?

– Да, – согласился с ним таксист Трофимов. – С утра-то подмораживало.

– К полдню солнышко пробилось, слава богу!

– Вот лед-то и растаял!

– Ждешь его? – спросил прапорщик Капустин и даже сам почувствовал мгновенно, сколь глупо прозвучал его вопрос: ответ был очевиден.

– Жду. Вот так же, как и ты.

– Ну, значит, мы оба ждем.

– Да. Только вот дождемся ли?

– А поживем – увидим. Ты далеко не уезжай.

– Да я совсем стою. Вот видишь – даже вышел из машины.

– И никуда не убегай. Ты еще пригодишься.

– Знаю. Я людям нужный…Люди-то – в вокзале? Прапорщик подумал не более пяти минут, поколебался. Решил не врать, ответить прямо:

– Да.

– Я так и думал почему-то, – сообщил таксист. – А воздух здесь свежее, чем в Москве, а?

– Значительно. – Капустин согласился. – Да здесь вообще почище.

* * *

В вокзальных буфетах есть неудобно, столики не бывают как раз – либо они слишком высоки, либо слишком низки, а если учесть, что Белову пришлось к тому же обедать в наручниках, то несложно понять, отчего он испачкался.

– Хватит! – он отложил вилку.

Разжевать «долгоиграющий» шашлык не удалось, а изображать удава, глотающего куски целиком, Белову показалось унизительным.

Лена, у которой руки оставались свободными, заботливо, как ребенку, вытерла рот Белову салфеткой.

– Едем? – спросил Калачев.

– Почти, – поднял палец Белов. – Остались только мелочи: с таксистом, что на площади, рассчитаться.

– С таксистом? – перебил его Калачев, явно насторожившись.

– А почему вы с ним еще не рассчитались? До сих пор?

– А чтоб он не смылся, господин инспектор, – улыбнулся Белов. – Какой вы простодушный, право!

– А вы отсюда разве не на поезде собрались? – с тревогой в голосе поинтересовался Калачев. Вся его логически выстроенная версия внезапно пошатнулась.

– Нет. Мы должны были отсюда уехать на такси. В Сергиев Посад.

– Как так?

– Да так!

– А как же в Вологду?

– В Вологду я и не собирался. Совершенно серьезно.

Калачев побледнел. Похоже, он шел по ложному следу, и если бы не повезло ему здесь, в Александрове, то перехват в Вологде мог бы оказаться полным позорным провалом.

– Да вы, если не верите, можете у таксиста справиться. А также у кассирши касс дальнего следования. Я там до Инты один билет себе на воркутинский забронировал.

– Я так и сделаю, – кивнул Калачев. – Я обязательно проверю каждое ваше слово. Утром вы меня ловко провели, но второй раз я уже не поймаюсь на басни. Одну минутку!

Калачев, препоручив Белова с Леной прибывшему с ним из Москвы оперативнику и местному милиционеру, быстрой походкой направился на выход, к такси.

* * *

– С упорством урагана нам не везет, – сказала Лена, грустно наблюдая сквозь вокзальное окно, как Калачев донимает вопросами таксиста Трофимова.

– Напротив, нам везет, как никому, – улыбнулся Белов.

– Да уж, скажешь! Ты как считаешь, – спросила она, помолчав, – тебе сколько лет дадут?

– Не больше десяти, – с безмятежной улыбкой ответил Белов. – Но и не меньше двух.

– Думаешь, дадут по минимуму?

– Я думаю, что я убегу, – ответил Белов, внимательно рассматривая наручники на запястьях.

– И я с тобой убегу!

– А ты-то откуда? – спросил Белов с таким забавным выражением, что оба рассмеялись.

У охраняющих брови подскочили вверх от удивления. Они не знали, что очень часто тягостная, давящая ситуация, придя к концу, пускай даже плохому, приносит облегчение и, освобождая от психической нагрузки, приводит к безотчетному веселью.

– Да не «откуда» я убегу, а «куда» и «с кем». Я убегу с тобой, куда угодно!

– Ну, этот случай точно войдет в историю. Княгиня Волконская, помнишь, рванула за мужем в Сибирь, но то ведь всего лишь на каторгу, не в бега!

– А разница какая?

– О, разница огромная! Ведь женщина в бегах, без дома, без семьи… Даже баба русская… Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, но вот в бегах… Не знаю! На каторге – это гораздо проще для вас, совсем иное дело – почти все женщины в России и так живут в условиях извечной-бесконечной каторги – с рождения и до смерти.

– Разговорчики! – заметил слушавший их разговор местный милиционер и уловивший в речах неслыханную для города Александрова крамолу.

– Не свисти! – кинул ему Белов через плечо и, повернувшись к Лене, подмигнул ей: – «Ей жить бы хотелось иначе, носить драгоценный наряд. Но кони все скачут и скачут, а избы горят и горят…»

Настроение его повышалось, он ощущал прилив сил и наступление светлой полосы жизни. Он знал по опыту, что когда его охватывало это чувство, оно всегда заполняло его целиком, давая возможности непомерные, волю и мощь: лбом можно гору свернуть.

* * *

Удивленное выражение лица возвращающегося к ним Калачева было заметно издалека.

– Ну, вижу, вы теперь осведомлены о наших планах лучше нас самих, – встретил его Белов. – Теперь давайте как американцы – поторгуемся. Заезжаем в Сергиев Посад ровно в семь и венчаемся – вы получите мое чистосердечное признание, а если будете себя во время обряда еще и галантно вести – то будут не просто признания, а и с раскаянием. Это один вариант. Второй: – едем мимо Лавры, транзитом, но все ваши вопросы-допросы – мимо ушей. Тоже транзитом.

– В российском УПК торговля не упоминается.

– Но в том же вашем УПК есть много другого чего. И я найму, конечно, адвоката. Хорошего. Очень хорошего. Вы сами взвоете от вашего же УПК. Адвокат вас затрахает вусмерть. Вы будете только тем и заниматься, что объясняться с адвокатом и оправдываться перед своим начальством: почему того не учли, отчего это не по закону оформили. Дело зависнет. Следствие практически остановится. А самое главное: Тренихина вы без меня никогда не найдете. И вас, вас самих, рукой, что сверху, возьмут за горло – верно я рассуждаю?

– Да, нас нетрудно выть заставить, – признался Калачев. – Я, признаться, никогда не иду на поводу у задержанных, но в вашем случае…

– В нашем случае, – поправил Белов. – В нашем с вами.

– Тут я, пожалуй, не был бы столь категоричным.

– Ну, значит, – едем в Лавру! – решительно изрек Белов.

В ответ на это Калачев кивнул, но – молча.

* * *

Подойдя к такси, Белов склонился к водительскому окну:

– Вынь у меня из внутреннего кармана деньги. Я не могу. – Белов тряхнул наручниками. – Четыреста возьми себе. На остальные купишь кольца и цветы. Заедем по дороге.

– А как же кольца я куплю – не зная размер? – удивился таксист Трофимов, отсчитывая деньги.

– Я помогу, – возникший из-за спины Белова Калачев достал из кармана плоскую коробочку. Раскрыв коробку, как блокнот, Калачев положил ее на капот такси.

– Правую руку, – попросил он Белова и, сняв у него отпечатки пальцев, бегло кинул взгляд на полученные дактилоскопические оттиски: – Девятнадцать – мужское кольцо. – Затем, одобрительно поглядев на стройные ноги Елены, доброжелательно добавил: – И пятнадцать – женское.

– Прошу жениха! – распахнул перед Беловым дверцу «воронка» Калачев. – Теперь сопровождающий… А вы, невеста со «свидетелями» – пожалуйте в такси!

Сам Калачев сел в «воронок» рядом с водителем.

– В Москву? В Бутырку? На Петровку? – спросил его шофер, поворачивая ключ зажигания.

– Нет, – ответил Калачев. – Ищем местный салон для новобрачных.

* * *

Таксист Трофимов вышел из торгового центра, нагруженный покупками: с большой пластиковой фирменной сумкой в руках и огромной куклой под мышкой.

Он подошел к «воронку» и обратился к Калачеву:

– Товарищ начальник! Мне задержанный денег дал с избытком, ну вот я и решил, – он показал Калачеву куклу, а затем предъявил и содержимое сумки.

В сумке были разноцветные шелковые ленты, воздушные шарики и прочие неизбежные аксессуары: шоколадный набор, шесть бутылок шампанского и даже ленты б надписями «свидетель», «шафер», «посаженый отец»…

– Ну, а пшена – зачем ты килограмм купил?

– Дорогу молодым посыплем! – от удивления таксист даже присел: – Инспектор МУРа, а не знает пустяков!

– Что ж удивительного – ни разу в жизни я не женился.

– Не может быть! – Трофимов отшатнулся, пораженный.

– А что ж? Сначала было рано, а сейчас уж и поздно.

– Да ничего не поздно, Иван Петрович! Вы хоть попробуйте-то раз, чтоб знать, вас же потом за уши не оттянешь! Я, например, раз четыреста женился – да все на разных! Первый раз, помню, в классе шестом учился еще, затащил летом в деревне в сарай одну местную… Катей звали, как сейчас помню. Давай, говорю ей, Катюша, поженимся мы с тобой! Прямо здесь вон, в темном углу… Никто не увидит, ага!

– Уйди, уберись! – не выдержав, Калачев обернулся к оперативникам: – Уймите таксиста! Он меня доведет сейчас до преднамеренного… С облегчающими… С обстоятельствами…

– Эй, Трофимов, не мучь старшего инспектора, иди, подержи, ленты натянем давай на «воронок», – крикнул таксисту Капустин.

– На «воронок» не надо ленты прикреплять! – замахал руками Калачев, увидя, что оперативники, украсив такси, уже начали опутывать лентами местный милицейский УАЗ. – Здесь и так есть полосы… – Калачев постучал по синей полосе на боку «воронка» с надписью «милиция».

– Ну, это – синяя, а надо красной, белой, розовой! – отмел таксист Трофимов возражение инспектора. – Вот когда вы сами будете жениться, тогда вы сами и…

– Все! Все! Все! – поднимая руки, сдался Калачев.

* * *

Тем временем Белов, сидя за решеткой в «воронке», надувал воздушные шарики – работа, выполнению которой наручники совсем не мешали.

– Каждому – по способностям! – удовлетворенно заметил ему прапорщик Капустин и, полюбовавшись работой Белова, настежь распахнул дверь «воронка».

Белов привстал, намереваясь выйти.

– Нет-нет! – остановил его Капустин. – Пока только шарики.

Он выкатил надутые пузыри и снова запер дверь «воронка».

* * *

Сверху, с борта гаишного вертолета, патрулирующего Ярославское шоссе, отлично был виден этот странный свадебный кортеж, несущийся от Александрова к Сергиеву Посаду: украшенный цветами, лентами, воздушными шарами «воронок», а вслед за ним не менее расфуфыренное такси.

На радиаторной решетке «воронка» висела кукла в белом подвенечном платье.

– Смотри, совсем дошли, – кивнул ведущий вертолет гаишник напарнику, делая вираж, чтоб лучше осмотреть кортеж.

– Начальство себе позволяет все, ничего не стесняются! – ответил летчику напарник.

– Нет, ты подумай: вот крохоборство-то! Машину лишнюю жалко нанять на свадьбу! На УАЗе, на котором пьянь по вытрезвителям развозят, дебоширов… – Летчик открыл форточку вертолета и с чувством плюнул – против ветра.

– Им можно, а нам – не смей! – летчик, резко толкнув сектор газа вперед, сплюнул в сердцах вновь, на сей раз более удачно – попав прямо в лицо напарнику по хитрой кривой – из-за бушующих внутри кабины воздушных вихрей.

Вертолет, подгазованный летчиком, засосал двигателем обогатившуюся смесь, завыл, оглушающе загрохотал лопастями и понесся прочь – к Загорску и к Москве.

* * *

Подрулив к Лавре, разукрашенный кортеж остановился.

Первым выскочил из «воронка» сержант Капустин и, отперев дверь изолятора, выпустил на свободу Белова. Сразу после этого таксист Трофимов открыл заднюю дверь такси, выпуская невесту.

– Браслеты сняли бы, – сквозь зубы процедил Белов.

– Нет-нет, – ответил Калачев. – Имеем опыт, вы простите.

– Вы не галантны, – заметил Белов. – Признания будут, а уж раскаяние – извините-подвиньтесь.

– Что ж? – Калачев пожал плечами. – Я думаю, мы обойдемся одними признаниями.

– Смотри-смотри! – оживилась толпа посетителей Лавры. – Во нынче-то женихов как к венцу-то привозят!

* * *

Богослужение шло торжественно и степенно – как по маслу.

Оперативники – Капустин и его напарник – стояли с лентами через плечо: «свидетель жениха», «свидетель невесты»… Старший инспектор Калачев накинул на себя ленту с надписью «посаженый отец», ну а водитель «воронка» взял себе ленту «шафер», объяснив свой выбор так:

– Ну, «шафер» и «шофер» почти одно и то же.

Таксист Трофимов, закупивший все это великолепие, не устоял перед соблазном надеть на себя все остальные ленты, и, таким образом, он выступал сразу как «дружка», «тамада», «распорядитель» и даже как «посаженая мать».

«В российской жизни так мало, в сущности, искрящегося, пестрого веселья, почти не осталось, нет карнавалов, и Масленицы нет как таковой. Пасха? Нет-нет! Нет больше настоящих праздников», – подумал Калачев и, вздохнув, поправил на себе ленту.

Легкая заминка, впрочем, наступила при выполнении обряда обручения – непосредственно. Однако все обошлось, так как наручники вполне позволили жениху, поддерживая одной рукой руку невесты, другой рукой надеть кольцо.

Ну и, пожалуй, поцелуй гляделся отчасти странно: Белову пришлось, подняв сцепленные руки, опустить их на невесту – как бы заключив ее в своеобразный обруч – кольцо своих скованных рук.

– «Ненадежнее было бы рук твоих кольцо…» – прошептала Лена на ухо Белову.

– «Покороче дорога бы, может, мне легла», – так же тихо ответил Белов.

* * *

– К церкви жених и невеста подъезжают в разных экипажах, а уж из храма, муж и жена, в одном! – изрек таксист Трофимов.

Прапорщик Капустин предусмотрительно распахнул дверь «воронка» перед молодыми.

– Ах, прекрасно! – восторженно закрякали дамы в толпе. – Высший стиль! Придумать же такое! Невероятно!

– Позеленею щас от зависти! – одна из дам обернулась к своему мужу, стоявшему с бутылкой пива в одной руке и видеокамерой в другой. – Ты смотри, смотри, пень, учись, как люди живут!

– Да, – согласился муж и отхлебнул пивка вволю. – Богатые тоже плачут.

* * *

Усевшись поудобней на скамейку в «воронке», Белов двумя руками принял из рук Лены откупоренную бутылку с пенистым шампанским. Отпив, он сквозь решетку обратился к Калачеву:

– Смешно это на вас гляделось: «посаженый отец». «Сажающий отец» – было бы более кстати. А посаженым отцом буду я. Вот сейчас посадите. Осталось еще, правда, отцом только стать.

– Да. Свое-то вы теперь получили, – ответил Калачев, – как бы мне теперь в лужу с этим спектаклем в Москве-то не сесть. А то выйдет сон в руку: «посаженный в лужу отец всем подследственным». У нас-то есть любители любое хорошее дело сделать образцово-показательным процессом. – Повернувшись к «шаферу», Калачев распорядился: – Теперь в Москву. Петровка, тридцать восемь.

– А почему вы меня везете не к Власову, в прокуратуру? – спросил Белов.

– Там нет двухместных камер.

Машина тронулась и запетляла по Сергиеву Посаду, стремясь на Ярославское шоссе.

– Не понял я вас что-то, – забеспокоился Белов. – Вы Лену тоже, что ль, посадите?

– Да нет, конечно, – ответил Калачев и замолчал.

* * *

Машина выехала на шоссе. Мелькнул голубой щит: «Москва – 62 км».

– Я свадьбу, круиз, а также медовый месяц обеспечить, ясно, не смогу вам, – прервал молчанье Калачев. – А ночь – одну… Считайте – мой подарок к свадьбе.

Белов обменялся взглядом с Леной, улыбнулся. Затем он постучался к Калачеву:

– Пожалуй, я раскаюсь, Иван Петрович!

– Да это ладно! – отмахнулся Калачев. – Меня другое беспокоит: я сейчас уж боюсь того, что вам и раскаиваться-то не в чем, а значит, нам-то с Власовым – придется… Даже не знаю что.

* * *

Мелькнул придорожный щит «Добро пожаловать в Москву!», замелькали башни многоэтажек, кварталы, микрорайоны, месиво снующих и мигающих автомобилей, дрожащий раскаленный воздух, какие-то потерянные, мечущиеся люди, лотки с бананами, банки «пепси», мусор, деньги, грязь, газеты, хлеб в руках пенсионерки, торгующей укропом, нищие, газетчики, уроды, ящики, тележки, цыгане, офисы, ларьки, слепые музыканты, пиво, ветер, выхлоп, пыль, часы под крышей, светофор на перекрестке…

– Ты спишь? – его толкнула Лена.

Белов промолчал. Он и не спал. Он снова вспомнил вдруг, как тогда, двадцать четвертого августа, они с Борькой Тренихиным подъезжали к Москве.

* * *

Они стояли в тамбуре, курили. Было уже совершенно светло, но солнце само еще не успело всплыть над коробками, уже закрывшими горизонт на подступах к Москве.

– Ну вот, проехали Мытищи, – сказал Белов. – Еще четыре километра: Тайнинка, Перловка и – Москва.

– Я не хочу в Москву.

– Куда ж ты денешься? Любишь кататься – люби и…

– Люби и катайся! – перебил его Борька. – Слушай, смех смехом – давай сейчас, ну как приедем – рванем назад, в леса, где сцепщик?

– Ты что – совсем того? Не нагулялся, что ли?

– Нет. Да я и не мог нагуляться. Я там живу, – он указал назад. – А там, – он указал по ходу поезда, в Москву, – там только проживаю. И пора кончать, на мой взгляд, – «проживать». Пора пожить. Тем более что жить осталось совсем уже немного. Какого-никакого места под солнцем мы добились, – пора и для души пожить. Делать только то, к чему душа тяготеет, а остальное – в сторону!

– Я вижу только одно – видно, дел особых у тебя в Москве на данный момент нет.

– Дела, неправда, есть! Но в сентябре. А неделю, десять дней – вполне. Это я имею.

– А мне, к сожалению, пора начать готовить вернисаж, – вздохнул Белов.

– К концу-то сентября? Пятьсот раз успеваешь!

– Конечно, тыщу раз! – в голосе Белова мелькнуло раздражение. – Я не такой, как ты! Я не умею так: хватай мешки, вокзал отходит! Тебя смешно слушать, когда ты так вот, утром, дыша перегаром – это просто жутко! Ты уж прости! Куда?!? Зачем?! Не понимаю.

– И понимать тут нечего. Все просто: ты проехал. Мимо.

– Что – «мимо»?

– Да мимо сцепщика. Как все. Как все всегда. Ты не воспринял этот зов.

– «Зов»! – Белов стал накаляться. – Зов откуда?! Куда зовет твой «зов»?

– Откуда же я знаю?! – возмутился Борька. – Но это же был зов! Ну, или скажем так – призыв.

– Борька, ты поехал чердаком.

– Согласен. Но ведь и ты вчера немного тоже поехал. Ты же видал? Ты ведь не станешь говорить, что этот сцепщик мне приснился?

– Нет, не стану.

– Ну, слава богу! Тебя ведь тоже, я вчера заметил, не то чтоб потрясло, а затрясло буквально – помнишь ведь? Нас обоих нечто такое охватило. Потустороннее. Аж зубы застучали. Было? Да было, было! Так?

– Ну, так. – Белов с мучением, но согласился. – Но я, Борис, скажу тебе поболее: я больше абсолютно, совершенно не хочу испытывать такое. Благодарю, как говорят, я уже наелся. По мне все это лучше бы забыть, ну, или призабыть. И спать спокойно.

– И…

– И соседям не рассказывать! – перебил Белов. – Меня вполне удовлетворяет то, что есть. Рациональный мир. Без привидений. Без выходцев. И без пришельцев. Я не хочу даже верить в реальность этих новых, дополнительных проблем. И так всего хватает выше головы! А ты мне предлагаешь не поверить, а убедиться в реальности этой всей жути – да, жути, если чуть подумать! Взять, опрокинуть все устоявшееся. Мировоззрение поменять на пятом десятке. С твоей точки зрения, как я понимаю, мало знать, что гильотина существует, так надо еще ее и осмотреть, и голову попробовать в нее сунуть! Нет-нет! Мне и вот такусенького кусочка веры в это все – и то уже за глаза хватает!

– Верно. Вопрос сцепщика и вопрос о Боге – это очень близкие вопросы.

– Можно и о Боге. Вольтер сказал когда-то: «Если бы Бога не было бы, то его стоило бы выдумать». А в нашей ситуации я скажу тебе наоборот: «Если Бог есть, то его стоит забыть, не замечать».

– Убить?

– Я этого не говорил, не ври.

– Ты это всего лишь подумал. Но это логическое завершение твоих рассуждений. Убить в себе Бога.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник