Конечная остановка: Меркурий

12

– Вот она – долина Вечного Отдыха. Похожа на ложку. Только какое-то время назад эта ложка зачерпнула дерьмового варева. Похоже, что нас нынче ждут – не дождутся с хлебом-солью.

Несмотря на пылевую завесу я различаю заграждение – цепочку тракторов, которая протянулась поперек тракта. Плюс пара кибиток.

Цепь была настроена воинственно, даже с приличного расстояния проглядывались серебристые дула плазмобоев. А мы будем демонстративно миролюбивы. Я остановился метрах в десяти от ближайшей машины. На связь никто не выходит. Приглашают, значит, на стрелку. Я без особой охоты напялил скафандр, из оружия ничего кроме маленького лазерного ножика, да пары гранат не взял. Если и пригодятся боеприпасы, то только незаметные. Когда я выбрался в сумерки, одна из кибиток помигала мне.

Внутри нее сидели трое господ в довольно скованных картинных позах и еще двое мужланов строго стояли со сквизерами. Эти двое хотели было забрать у меня пушку, но я демонстративно развел руки и заулыбался, показывая, что дружелюбен и миролюбив. Среди встречающих был шериф Анискин, у которого теперь растекался синяк на оба глаза, но по счастью отсутствовал пахан, которого мне пришлось обидеть в прошлый раз. Физиономии присутствующих не вызывали оптимизма, напротив, от них хотелось взгрустнуть.

– Ну, представь, меня, шериф, публике.

– Пару недель назад этот тип был лейтенантом полиции из Скиапарелли. Кто он сейчас такой, я не знаю.

Анискин, судя по фигуре типа "шкаф", родом из питомника "Берлога", что на Титане. Как, впрочем, и Мухин. Там, во-первых, не умеют давать малькам приличные имена, а, во-вторых, накачивают их мускулатуру с помощью искусственной гравитации. Оттого Мухин с Мухиным такие внушительные на вид.

– Фу, шериф, так не принято в высшем свете, – напомнил я. – Это еще хуже, чем пускать ветры при дамах.

– Ты лучше молчи, пока не спросят. Это будет полезно для твоего здоровья. Давай-ка свою персон-карту, – устало сказал густоусый человек, находящийся во главе стола. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять – он тут главнокомандующий.

– А, мент, к тому же не при исполнении, – недружественным тоном произнес усатый командир, пропустив мою карточку через идентификатор.

– Если точнее, в отпуске. Кроме того, я не из «Миража» или «Комбинации», а из префектурной полиции, – голос мой завял от безнадежности.

– Да все вы одной какашкой мазаны. «Мираж», «Комбинация», префектура... – глубокомысленно произнес командир. – Думаешь, отпуском своим нам головы заморочишь. Не на тех нарвался, легавый. Так вот, если в течение часа не уберешься отсюда, я тебя велю расстрелять, а тело спровадить в полынью.

– Мне почему-то всегда казалось, что меня велят повесить... Послушайте, генерал, я уважаю ваши решения, также законы и даже красивые старинные обычаи, но мне не хватит кислорода и воды на обратный путь. Я рассчитывал прикупить здесь.

– Значит, тебе не повезет. Ты не в магазин попал. Я всё сказал.

Хоть садись в трактор и тарань всю эту шеренгу дураков в лоб.

– Почему ты не хочешь растолковать мне причину такого недружелюбия, командир? Я ведь пригодиться вам могу не только в виде трупа. Я поспешил сюда пару недель назад, потому что хотел вычистить всю мерзость из вашей долины. Так мне тут никто слова по-доброму не сказал. Своих покрывали, да? И кому вы навредили, чудаки. Мне? Посмотрите в мои проницательные глаза... не отводите взор. Я единственный, кто может с этим мокрым делом разобраться. А иначе «Комбинация» с «Миражом» здесь будут танцевать на ваших костях.

– И "Комбинация", и "Мираж"? Густо мажешь, – отозвался усатый.

– Кому-то надо, чтобы Совет Уполномоченных, широкие и узкие народные массы не узнали о тайне долины раньше времени. Поэтому кто-то расследование мне перекрывает и на пути сюда пытается угрохать. Вначале налетают коптеры и хотят сделать из меня цыпленка табака, когда же я выписываю огромный крюк и снова возвращаюсь на старую дорогу, то пытаются подбить из гранатомета. Посмотрите на заплаты моего вездехода.

Общество над чем-то задумалось, возможно о сроках расстрела.

– Все-таки без кислорода и воды тебе хана, поэтому тебе есть резон красиво говорить, – проницательно, как ему показалось, заявил густоусый.

– Машину мне сделал сам Филимон – у этого трактора мощность на треть выше среднестарательской – реактор-то кипящий. И вооружения у меня хватает. Так что, если припрёт, я смогу одолжить все что нужно у первого встречного – и кислород, и водород. Потом фиг меня догонишь. Но я хотел бы пообщаться с парнем по имени Дыня. При умелом подходе он стал бы многословен, как Шахерезада, и просветил бы нас во многих вопросах.

– Скажи ему, босс, – неожиданно вмешался Анискин, – скажи лейтенанту. Он, действительно, не такой гад, как все остальные в префектурной полиции.

"Не такой гад" в данных условиях выглядело почти комплиментом. Усатый, недолго пожевав волоса под носом, показал мне на стул.

– Садись уж, коли пришел. Действительно, видели тут одного наглого мутанта, с башкой-дыней. Нет, пожалуй, ему бы подошла кличка Арбуз, он был зеленый, словно полежал недельку в пруду. После того как он здесь пофланировал, нам вообще невмоготу стало. Столько всего сломалось, экскаваторы, буры и прочая техника. В основном, усталостный износ и электрохимическая коррозия, но в каком-то диком виде. А потом гафния не стало. Только железо и калиевая соль.

В этот момент лампочки внутри фургона замигали.

– Тьфу, опять электрогенератор скис, – сплюнул третий из сидящих за столом, коренастый и жилистый, как пень. – Опять унитаз лишь от педалей работать будет.

– Все время заморочки с электрогенераторами, потому что в обмотках какой-то запирающий слой образуется и само собой начинается быстрый разогрев. Принялись было питаться от термопар, один кончик суем в реактор, другой на холодок. И опять не то – урановое топливо перестало тепловые нейтроны давать. Это вообще ни в какие ворота не лезет. Вместо нейтронов пфуканье, от урана двести тридцать пятого (сто мозолистых гафняшек за грамм отдавали, кстати) свинец один остается, которому красная цена – одна тощая гафняшка за килограмм. Аккумуляторы разряжаются, будто какая-то пиявка несносная из них весь заряд выпивает. Думали, что это с прииска «Миража» нас чем-то облучают.

– И вам, наконец, это надоело. «Доколе?» – воскликнули вы и, расправив плечи, отправились на прииски «Миража» для разборки. Разве не так было? – я решил проявить ментовскую прозорливость. – Я вас не знаю, что ли.

– Разобрались... Отправились туда кодлой в двадцать человек, думали, разметаем все... Мы даже не добрались до прииска, и половина вообще домой не вернулась.

Тут уже все присутствующие не выдержали и заголосили разом.

– Там еще такая голубая дымка была... Едешь в одно место, а попадаешь в другое... Назад уже тронули, а все равно из круговерти не выбраться... У кого мотор заглох, тот и выкарабкался, а кто очень старался, того и след простыл... Вот вам и Дыня...

– Цыц! – густоусый показал, кто тут хозяин.

– Знакомая песня. Все эти аномалии мне как-нибудь известны, – поддержал выступающих я. – Тоже попался, у Старательских слез. Вывод напрашивается, господа старатели – кто-то умело этими аномалиями пользуется!.. Ладно, чувствую, мы в одной лодке. Где можно остановиться?

Немного смутившись своим переходом от роли главаря расстрельной тройки к душевному собеседнику, усатый дал разрешение:

– В трех километрах к югу отсюда есть скала по имени Две Титьки. За ней пакгауз. На замке входного шлюза набираешь пароль "восход". Диктую по буквам: Ваня, Озирис, Сарданапал...

– Принцип понял, дальше не надобно.

– Там возьмешь, что тебе нужно, только не забудь в кассовом аппарате след оставить... Ты – один?

Неприятный вопрос. Надеялся, что обойдется без него.

– Я с напарником.

– Давай его персон-карту.

– Это – фем, – решил предупредить я, словно был хозяином большой злой собаки или, скажем, удава.

– Только такого напарника нам не хватало, – выражение лица у всех присутствующих было сродни тому, что бывает при внезапном недержании мочи.

– Что делать, командир. Мы выбираем, нас выбирают, – пустился в уговоры я. – Однако, фемы на нашей стороне. Они отнюдь не в друзьях с этой голубой дрянью, которая всех нас в оборот взяла. Кроме того, они минимум три раза поспособствовали моему пребыванию в списках живых. Сейчас без них с голубой заразой не управиться.

Командир с минуту прогревал мыслительный аппарат под озабоченное сопенье остальных.

– Ну, ладно. Мы или крупно просрем с тобой, или крупно выиграем. Поезжай, с фемом, с кошкой, с крысой, с кем хочешь.

Я вернулся в свой трактор и сообщил довольно напряженной подружке.

– Расслабься, свои люди. Очень обрадовались.

Шошана поскребла меня "наждачным" взглядом.

– Это вы так долго обо мне говорили?

– Мы так долго о тебе мечтали.

Через полчаса пакгауз, наконец, прорисовался на мониторе. Хотя Две Титьки скорее напоминали пару зубов. Впрочем, понятно, в какую сторону работает фантазия у обитателей долины.

– Шоша, я сейчас в пакгауз за топливом и едой. Лучше не откладывать это до утра, потому что, кто его знает... в общем, хватай, пока дают. А ты здесь посиди, потому что не дамское дело баллоны таскать.

Я развернул машину бортом к пакгаузу. Место это не слишком понравилось – многим известно, что я здесь побываю. Потому хотелось поскорее. Озираясь, почесал по насту к двери склада. Скоренько набрал код на замочке, преодолел один люк, затем другой. А когда уже сделал шаг навстречу припасам, какая-то дрянь набросилась на меня сверху и сзади. Что-то вроде мускулистой сетки или клубка питонов. Локти были моментом прижаты к животу, ладошки к забралу, пятки к заднице, коленки к груди. Комочек какой-то из меня получился. Потом то, что напало, змеиный узел этот, пару раз шмякнул моей тушкой о переборки. Когда я снова стал шевелить членами тела, то сетки уже не было поблизости, но чувствовался раструб плазмобоя, приставленный к моему шлему в районе застежек.

При пальбе голова оторвется и горшок шлема можно будет снять вместе с содержимым..

Свет неторопливо залил помещение и послышался голос вполне знакомый. Я вспоминал недолго. Это был пахан долины Вечного Отдыха.

– Я так и знал, что ты вернешься, – начал он сладким голосом Серого Волка из мультфильма про Красную Шапочку.

– Что это было? – выдавил я, страдая от сотрясения, – квазиживая сетка?

– Это совесть твоя была.

Он уселся на табуретку, не снимая меня c прицела, мне же предложил под седалище ящик. Физиономия у него действительно переменилась. Не знаю, в добрую ли сторону. Но хищное выражение вместе с частью щечных морщин, каковые образуются от жевания, снялось.

– Уж я теперь тебя с мушки не спущу, знаю как-нибудь твои ухватки, – елейным голоском продолжал собеседник.

– Решил поквитаться, Бугор?

– Да, прилично ты меня отоварил в прошлый раз. Но я и раньше не был кровожадным. А теперь вообще завязал.

– Что случилось с твоим мировоззрением, Бугор? Почему ты отказался даже от некрофилии?

Взгляд его стал еще менее цепким, даже начал таять в пространстве.

– Над Меркурием солнце всходит, лейтенант. Иное солнце. Которое сеет семена Новой Жизни.

Видал я уже таких вурдалаков. Поживут они, так сказать, страстями, самыми что ни на есть грубыми, потом у них что-то заекает в прямой кишке или зазудит в носу, и бросаются они с прежним рвением, только не губить, а спасать душу.

– Да ты в проповедники ударился, Бугор. Сладкие песни запел. Как там у поэта: "Вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил".

– И в тебя это спора света заброшено, – не обращая внимания на мой скепсис, поведал пахан. – Но его проращивать еще надо, живой водичкой окроплять. А та кодла, которая тебя встретила в долине – просто камни бесплодные, на них семечку не взойти.

Как бы мне выяснить, отчего он мне про какое-то осеменение талдычит, фанат ли он или просто решил поиграть со мной? В первом случае пахан будет взахлеб проповедовать, а когда притомится, то пришьет меня. Во втором, покажет, какой наживой удовлетворится.

– Складно историю травишь, Бугор, надеюсь, что подпишешься под всеми словами. Правда, на мой взгляд, живая вода – это то, что сорока градусов. Я только не понял, сколько у твоей Новой Жизни ручек, ножек и где она прописана. Кстати, почему она так пренебрегает камнями? И на камнях плесень растет.

Зубы я заговариваю, баки забиваю, а сам пошныриваю глазами и мускулами незаметно двигаю. Но пока нырнуть некуда, фанат ли он, игрок ли, а раскурочит меня на мелкие жареные кусочки своим плазмобоем. Еще где-то в уголке зверская сетка своего момента дожидается. Но пока что этот позер меня вежливо просвещает.

– Новая жизнь может нас всех в два счета захоботать. Захочет и сразу подключит. Только от нас в таком случае мокренькое место останется, трупный материал, пшик один. К Новой жизни надобно добровольно приближаться, что говорится, без повестки, по зову сердца.

Рожа его посветлела, значит, все-таки фанат.

– Ты про что?

– Новая Жизнь – не начальник большой, не топ-менеджер, она – сумма, то, что получается в итоге. Только она способна приручить косное вещество. И камни, и скалы, и пыль, и твердь станут теплыми, живыми. Своими станут, родными. Только надо самому прорастить в себе ее спору.

Убедительно, ничего не скажешь. Это еще надо разобраться, почему демоны частенько воркуют о том же, что и ангелы.

– Будем считать, что все, сказанное тобой, правда. Обязательно сяду на грядке и стану проращивать в себе спору, хотя это довольно противно звучит. Только что тебе сейчас от меня надо. Подложить мину под штаб старателей? Или свистнуть у них кассу-общак?

– Зачем шкодить по-мелкому, лейтенант? Да эти фраера с бурилками сами сгниют в тени нашего единения. Не это ты должен. Ты обязан сбагрить мне фемку.

Вот так номер. Сексуальный уклон.

– Да ты бесстыжий, Бугор. Вот какая в тебе Новая Жизнь играет, проповедник.

– Ошибаешься, лейтенант. У меня тут есть две профуры, одна мясная бабенка, другая кибернетическая квазиживая, не чета твоим фемкам. Одну из своих тебе подарю. В обмен на мутантку. Центряк? Тогда подписывайся.

А может хочется ему поквитаться с какой-нибудь фемкой?

– Они ж тоже к Новой жизни стремятся.

– Да только живут по другому букварю. Думают, что им хватит законов симметрии. Никогда им вещества не оживить. А помешать они могут, потому что гордые слишком. Вот и надо, чтобы Новая жизнь раскумекала их, да жало им вырвала.

– Как-то грубо для просветленного.

Собеседник посмотрел умудренно, как пес, пережравший требухи.

– У фемок – ни корешей, ни приятелей, у них только связи. Ты их еще не знаешь. В так называемые "друзья" у них лишь те попадают, из кого можно выжать что-нибудь...

– А кто не выжимает друзей-товарищей?

– Наивный ты, лейтенант, – пахан сплюнул. – Твои мутантки сожительствуют с генетическим монстром. Это их матка, второй по старшинству центр симметрии, по совместительству любовник, и много еще чего... Может, долетел до тебя звон про материнские камеры? Так это просто емкость, большая параша, в которой, не вылезая, торчат маленькие фемы. В этих баках плещется жижа, она у фемок со всех сторон, в легких, в желудке, кишечнике, во всех дырках. И даже когда мутантки подрастают, им обязательно надо туда окунаться снова для оттяга. Бултыхаются, они там, тащатся, булькают от восторга. А ты фемкам понадобился лишь затем, чтобы узнать, как споры Новой Жизни прорастают, чтобы подобрать к ней, в итоге, удавку.

Кажется, я про фемок поверил. По-крайней мере, поверил в то, что они и есть та самая мафия, которая насаждает Новую жизнь, а также водит меня за нос, используя всякие аномалии.

Пахан смотрелся незлобивым и довольным. Следующее его предложение показалось вполне милым:

– Давай-ка я тебя сейчас отпущу. Вместе с припасами, радующими организм. Только, чур, без обид, лейтенант. Скрутить тебя пришлось, лишь для того, чтобы ты послушал меня. Большего сейчас и не требуется.

Он помахал мне рукой, мол, вали. А я, навьючившись, выбрался в шлюз. Наружный люк открылся. Счастье. Можно загрузить припасы и топливо в грузовой отсек. А теперь, пора в кабину.

Что за…? Отсутствует моя компаньонка. Я пригляделся: стаканчик с кофе упал, на палубе следы каблуков – такие остаются, когда весьма бесчувственное тело тащат за руки. Украли тело, то есть Шошану. Да кто же смог совладать с прогресс-девкой? Я выскочил из вездехода. Ну, а вдруг Шоша внутри пакгауза?

Я тут же, ощерясь гразером и сквизером, ворвался в пакгауз и надо же – не то что фемки, нет там ни пахана, ни его сетей, никого. Ясно теперь, кто к этому похищению ручонки приложил. И ушел похититель через запасной выход. Давайте, ищите внимательные мои глазные палочки и колбочки.

Ну вот, обнаружился люк на подволоке, замаскирован плафоном. Поставил я ящики друг на дружку сообразно размерам – вылитый шимпанзе, если со стороны смотреть – взобрался и, отвернув два винта, вылез через тесный шлюз на крышу, ближе к торцу. Отсюда хорошо были заметны следы на площадке с другой стороны пакгауза.

Итак, поставили мне мат в два хода, спёрли напарницу.

Сперва обследовал площадку с противоположной стороны пакгауза. Один след от траков мне показался более свежим, чем остальные. Тем более, что он скруглялся не у самого домика, а чуть подальше, за холмиком – для пущей скрытности должно быть.

Я вернулся в свой вездеход, включил галогеновые фары на полную мощь, поехал медленно и вкрадчиво, пытаясь не потерять полосы. Грунт вначале был мягкий, поэтому и след пропечатывался хорошо, однако, потом пошла гранитная щебенка. Кроме того, здесь изрядно покатались другие трактора. Заодно они помусорили там и сям, где радиоактивными сбросами, где простыми фекалиями.

Проехался еще немного и встал. Умственно и физически. Все, что ли? Я вылез из машины как будто покурить.

Некая волна пробегает по мне, вначале довольно томительная, потом весьма приятная. И ведет куда-то.

Отправился пешком – а на вездеходе включил режим автоматического сопровождения. Протопал с километр и пульсация, которую я отслеживал, стала размываться, теряться. Но чутье подсказало: надо опуститься, уронить себя на грунт.

И действительно, вновь затрепетали мои полюса – крутящиеся поля, расплываясь и размазываясь, будто оживляли все вокруг. На арене человек-юла! Когда пыль, камни, глыбы и прочие мертвые вещества сделались куда подвижнее, путеводная пульсации вновь стала прощупываться. Но она была уже тоненьким ручейком в многослойном многоструйном потоке с заводями и быстринами, в который я непременно должен был нырнуть.

Там били не какие-нибудь ламинарные и турбулентные потоки, а струи рвущие и жгущие, струи распирающие и струи сжимающие, струи, дающие устойчивость, и струи, уносящие невесть куда. Все они откликались на полюса, которые имелись в моем распоряжении.

Что это за Река такая? Как называется? Может, я увидел иномирье, подноготную всех вещей, те корешки, из которых растет все живое, полудохлое и неживое.

Марсианин, прости меня за многословность, я знаю, ты этого не любишь. Кроме того ты уверен, что я неверно подбираю слова. Струи, волны, иномирье – еще куда не шло, просто худлит. Полюса, напряжения – это уже хуже, какое-то жалкое наукообразие. А пульсации – просто липа, абстракция, дрисня, размазанная по стене.

Раз так, перехожу к сути. Там, в иномирье-зазеркалье, находилась порча – некая паразитическая структура, сокращенно гад-паразит. Он, как настоящий сутенер, жил за счет Реки жизни, использовал ее и заодно отравлял. Он отличался от нее в первую очередь целеустремленностью и агрессивностью. Путеводная пульсация имела прямое отношение к этой порче.

Гад-паразит выдавал превеликое множество пульсаций, они, как щупальца здоровенного спрута, извивались там и сям, бултыхались в струях, питались ими и набухали почками. Серьезно, я там видел почки, которые должны были распуститься уже в нашем самом обычном мире.

Помню, на Ганимеде тоже водилась одна препротивная тварь. Ученые ее называли просто полипептидным соединением. Но такое, с позволения сказать, "соединение" охотилось на людей. Вполне возможно, эта полипептидная штука не замышляла ничего дурного. Должно быть, она просто вступала в реакции разложения с окружающими веществами и специально общественную мораль не нарушала. Однако же, тем гражданам, кого она ловила для этих своих реакций, казалось, что их харчит огромный страшно липкий слизень. И вряд ли их утешала мысль, что все проделывается не со зла.

Щупальце гада-паразита проводило меня в местность, где из земли повылезало много камней, отчего она напоминала глотку пиявки. А потом впечатление изменилось, потому что прущие из земли скалы выглядели расщепленными, они смахивали на пучки волос. Судя по всему, шевелюра эта была металлической, хорошо хоть не заостренной. Вездеход в итоге застрял в этой волосне, и я не стал его вытаскивать, благоразумнее ему остаться там.

Я своим ходом перся через "волосы", навстречу порче, которая произрастала из почек паразита. И слово порча не очень-то подходило. Скорее уж скопление упругих колеблющихся НИТЕЙ.

Пылевая подушка стала более разреженной, завиднелись звезды, из-за горизонта в одном месте проявился красноватой змеей мощный солнечный протуберанец. Батюшка-Меркурий был почти красив. Почти, причем своей хищною красой.

Наконец, прогулка закончилась, потому что, дополняя пейзажную лирику, промеж двух закаменевших всплесков металла, похожих на рога, показался пахан.

– Ну что, тянет к Новой жизни? – стал глумиться он.

– Давай, возвращай фемку обратно. Не зли меня, я ведь импульсивный, сначала стреляю, а потом уже придумываю, как с начальством объяснится за очередную ликвидацию.

– Чего тебе злиться-то? Ты теперь сильный и мудрый. А взамен у тебя попросили такую малость – одну пчелку из фемского улья.

Кажется удивление, любопытство, сомнение, прочие высоконаучные чувства, даже страх отступили перед тем, что называется здоровой яростью. Я взял свежеиспеченного проповедника на целеуказатель сквизера.

Аккуратно совместил сетку целеуказателя и прицельный вектор. Промашки вроде не должно быть – пахан стоит картинно, как мишень на стрельбах. Мыслеусилием нажал на спуск. А пахану хоть хны. Я быстро поменял ствол в руке – сквизер уступил место гразеру, который проткнул бы даже метровую броню– но сектанту и пучок гамма-лучей не повредил.

Подтверждая доброе здравие, пахан хлопнул в ладоши. Между его рук родился разряд, который заторопился в мою сторону. Не настоящее это электричество, по крайней мере, не то, к чему привыкли наши физики и прочие эдисоны. Это все те же НИТИ, только очень напряженные.

Ох и шарахнуло меня! Хуже чем на электрическом стуле, потому что не на чем было сидеть. Детская забава этот ваш электрический стул. Пришлось удариться оземь, кататься и корчиться на голой земле. Но в итоге почувствовал себя человеком-юлой.

Гордо напоминая башенные орудия линкора, завращались мои поля, выстреливая самое большое напряжение. Я отчетливо видел Контроллера. Налип студнем на сплетения моих пульсаций и доит их. И с каждым глотком выбрасывает очередную порцию подвижных нитей. Такое зрелище я бы не рекомендовал для просмотра детям моложе сорока лет.

Нити вытаскивают металл из почвы и наплавляют остов моего нового тела методом холодного литья...

Нити закаляют металл корпуса, насыщают молибденом и титаном грудь и плечи, широкие ступни, объемистые кулаки, мощный утюг головы.

Нити прокладывают энергетические трассы и устраивают слоистые сочленения из мягкого железа.

Нити прошивают кристаллические матрицы, которые запоминают тысячи жестов, поз, движений, приличных и неприличных.

На сцене возникает настоящая Годзилла. Раскаленное сердце из расщепляющихся материалов, по сверхпроводящим жилам токи разбегаются по телу и приводят в движение железные мускулы. Ни одного шарнира – слои чистого металла легко скользят друг по дружке. Мускулы и суставы – сплошная кристаллическая и молекулярная механика. Кулаки – просто грубые кинетические снаряды, разгоняемые в соленоидах. Изо рта пышет водородная плазма, нагретая огненным сердцем, заодно работает МГД-генератор, из носа летят молнии, в каждом ухе по два локатора. И это все – я.

Передо мной поднимается другая фигура – звезда из текучего металла. Немного погодя она преобразуется во что-то, смахивающее на гигантскую гориллу. Голова похожа на бульдозер и утоплена промеж холмистых плеч, кулаки свисают до земли, задница отклячена.

Я разбегаюсь, подпрыгиваю, и, опершись на хвост, наношу двумя ногами удар в грудь Кинг-Конга, похожую на борт корабля. Горилла резко становится в пол-оборота, перехватывает правую мою ногу и хочет ее обломать. И только хвост спасает меня. Продолжая опираться на него, ловко переношу свою левую ногу через правую. Я теперь спиной к Кинг-Конгу, к немалому его разочарованию, но моя правая еще в захвате. Чуть подаюсь к сопернику, и, резко оттолкнувшись обеими задними лапами от его корпуса, вырываюсь. Кувырок через голову – и я снова в боевой стойке, вся аппаратура работает нормально.

И вот мы снова друг напротив друга. Теперь атакует Кинг-Конг, его кулак вылетает со скоростью двенадцать километров в секунду и хочет прямым ударом смахнуть мне голову. А она у меня не просто так, в ней, между прочим, несколько миллиардов органических молекул с непрочными двойными связями, в которых накоплена уйма информации. Нырнул вниз, выставив верхний блок. В итоге, макушку из-под удара увел.

И тут горилла второй рукой влепила мне апперкот, то есть, снизу врезала. Я ни сблокировать не успел как следует, ни увернуться. Только выдохнул от огорчения. Когда кулачина из хромированной стали мне в челюсть въехала, бесчисленная тьма молекул под моей черепной крышкой расщепилась, и знания унеслись в виде бесполезного пара. От помутнения в голове я чуть не рухнул и принялся срочно считывать запасные носители информации в спинном столбе – ферромагнетики и полупроводниковый пигмент. Этим воспользовалась горилла, ухватив меня руками за затылок и подбородок, чтобы вообще отвернуть башку, принялась заодно наводить двумя потенциалами мощные разогревающие токи. Я вклинил свои руки между двух вражеских домкратов, рывком отжал. Пыхнул плазмой прямо ей в морду, а она равновеликой порцией мне ответила. Два снопа столкнулись и улетели вверх сияющим облачком.

Оставался последней шанс, рванул гориллу на себя, упираясь сначала одной, потом другой ногой ей в брюхо. И она стала-таки валиться на меня. Распластавшись спиной по земле, я как следует толкнул пятками проклятое многотонное брюхо. Огненный полюс разорвал множество химических и ядерных связей в силовых узлах. Освободившаяся энергия ринулась в конечности и распрямила там мускулы-спирали из упругой стали.

И горилла полетела с хорошим моментом вращения.

Кончилось тем, что обезьяновидное чудовище, перемахнув через меня, влепилось в скалу. Осталось только с разбегу врезаться в него. Это уже был настоящий реслинг. Не выдержав такого наезда, скала и чудище усвистали с обрыва вниз.

Я просто услышал, как комментатор кричит: "Свирепая Годзилла одолела Кинг-Конга. Финальная агрессия приносит невыносимому монстру убедительную победу!"

И вот я снова в обычном белковом теле, и пахан тоже, как после нокаута. Сражение, состоявшееся в замкнутом небольшом мирке, закончилось и он исчез.

– Где фемка, Бугор? – впечатываю вопрос в его куцый мозг.

– Она у скалы Трон Кощея. Видишь, Новая жизнь даровала тебе победу, но лишь для того, чтобы показать, кому ты обязан силой.

Скала Трон Кощея. Далеко ли? Я вывел на экраны хайратника карту местности. Час езды. И тут что-то бултыхнулось в колодце моей памяти. Ах, да, солнечный отлив – он уже на подходе.