Конец Подземного города

Исход из подземного города

Ценою колоссального напряжения воли, с помощью всех помощников Рашу удалось добиться тишины. Он понимал, что предупреждение коменданта не пустая угроза. Через пятнадцать минут Подземный город взлетит в воздух или провалится в преисподнюю. За эти четверть часа надо что-то придумать. Попытка овладеть машинным залом лишь ускорит развязку. К тому же, как сообщали захваченные в плен охранники, комендант тяжело ранен. Он может включить проклятый рубильник, когда ему покажется, что силы его на исходе…

Конноли почувствовал себя лучше. Повязка, наложенная Штумпфом, остановила кровь.

Но кто это так назойливо скулит под столом? А, это старый Шмерцкопф?

— Ну что, старина? Конец? По крайней мере, много шума… Я думаю, что сам фюрер не имел такой отходной… Что с вами, Шмерцкопф? Вы стоите на коленях, почтенный инженер-полковник? Где Карл?

Шмерцкопф забормотал:

— Карл Штумпф ушел. Он воспользовался подземным ходом и теперь, вероятно, в безопасности. Я бежал за ним, но отстал… Там толпа… Они окружили машинный зал… Они ищут провода…

Конноли засмеялся, и смех его напоминал визг напильника.

— Дурачье! Кто же будет устраивать такое приспособление на проводах?! Вот вы, герр Шмерцкопф — инженер, но ведь и вы не знаете, что здесь беспроволочное зажигание. Ха-ха… — Конноли поднес руку с часами к глазам. — Ну-с, осталось девять с половиной минут.

Он жестом приказал Шмерцкопфу отойти и снова включил микрофон.

— Эй, презренные рабы! Осталось девять с половиной минут! Чтобы каждый чувствовал приближение смерти, я буду отсчитывать минуты!.. Итак… Девять минут!

Он ждал воплей, но за стенами машинного зала было необычайно тихо.

— Восемь минут! — сказал Конноли. — Моя рука на рубильнике.

Кто-то негромко постучал в дверь. Голос, полный достоинства, произнес:

— Здесь командующий восставшими — русский, которого вы обозначали номером четыре тысячи триста шестьдесят девять. Я предлагаю вам сдаться.

— Сдаться? — засмеялся Конноли. — Вы у меня сейчас запляшете… Семь минут…

Он ожидал негодующего ответа, новой попытки пробить стену машинного зала, но снаружи была тишина.

— Я умоляю вас, — воскликнул трясущийся Шмерцкопф, — начните переговоры.

Казалось, Конноли не слышит его. Рука коменданта неподвижно лежала на рубильнике, его взгляд не отрывался от микрофона.

— Шесть минут…

— Но ведь это безумие! — Шмерцкопф топтался на месте, не решаясь броситься на коменданта. — Безумие! Я не хочу умирать! Я хочу жить! Жить!

— Умрешь, умрешь, — злорадно бросил ему Конноли. — Умрешь — и ничего не останется, и имени никто не вспомнит… Пять минут!

За стеною по-прежнему была тишина. Конноли объявил четыре минуты, три, две, одну…

Он нажал красный рубильник.

Подземный город перестал существовать.

…Повстанцы успели отбежать подальше от «чертова пальца». Когда до них из-под земли донесся глухой гул взрыва, они приветствовали его буйными криками.

Эвакуация из подземелья началась как только Конноли произнес «девять минут». Можно было только удивляться организованности, с какой эти люди покинули свою подземную тюрьму. Годами у них вытравливали чувство человеческого достоинства, заставляли забыть свое имя. И вот в минуту решающего испытания заключенные показали себя настоящими людьми: они уступали друг другу очередь, как чести, просили разрешения нести раненых… Не забыли вывести из обреченного Подземного города даже охранников.

Недавние каторжники знали, что своим освобождением они обязаны советскому офицеру. Это он не дал угаснуть в них огоньку разума. В последний момент, когда, казалось, ни для кого не было спасения, Раш одним выстрелом решил судьбу узников: Штумпф свалился к ногам бетонного римлянина, не успев воспользоваться открытой дверью. Тысячи людей прошли мимо него к свободе, солнцу и жизни.

Провалился в бездонную пропасть, образовавшуюся на месте ледяного купола, и «чертов палец». Подземный город — последний осколок «третьей империи» — исчез в пучине.

Солнце! Люди смеялись и плакали, протягивая к нему руки. А оно чуть грело, босые ноги обжигал лед.

Они еще не сознавали всей опасности и трудности своего положения.

Раш шел молча. Он понимал, что если они не получат помощи, всем грозит гибель в ледяной пустыне.

Вдруг Раш увидел — или это ему почудилось? — что от солнца отделилась какая-то частица и понеслась к земле, к ним. Частица эта росла, приближалась — и вот уже стали видны очертания чудесной машины. Над ней пылал красный флаг.

Ледовые просторы, никогда раньше не видавшие такого количества людей, огласились могучими криками, вырвавшимися из тысячи грудей на десятках языков:

— Да здравствует СССР!

— Да здравствуют Советы!

Повстанцы подхватили на руки своего командира и подняли его навстречу машине.

Это был летательный аппарат неизвестной конструкции. Солнце обливало его золотым сиянием.

Машина опустилась на лед. Ее окружили заросшие, оборванные люди. Они были бы страшны, если бы в их глазах не светилась радость.

Первым из машины вышел Гарри. Увидев Раша, он бросился к нему, прижал к груди.

Вслед за Гарри из «Светолета» вышел человек небольшого роста, бледный, одетый в меховый комбинезон. Эта был Паульсен. Он долго смотрел в ту сторону, где раньше высилась одинокая скала, а теперь зияла воронка. Потом покачал головой:

— Конец Подземному городу… Конец…

Паульсен увидел Раша и подошел к нему с таким видом, будто они расстались только час назад.

— Здравствуйте, товарищ!

— Здравствуйте, профессор! Я очень рад видеть вас живым… Я думал — вас убили.

— Меня спасли ваши соотечественники. Вы очень счастливый человек. У вас такая родина, такие люди! У меня… Не знаю, что ждет меня дома, не знаю…

Но Раш уже его не слышал. Он взглянул на тех, кто подошел к нему вслед за Паульсеном, и схватился рукой за грудь. Все поплыло перед глазами. Он пошатнулся. Чьи-то сильные руки подхватили его.

— Лев… Устин… — еле слышно прошептали его побелевшие губы. — Откуда вы?..

И ему показалось, что прошло очень много времени, прежде чем донесся до него взволнованный, радостный крик:

— Отец!