Конец Подземного города

Последнее средство

Со всех сторон охранники бежали на административный горизонт Подземного города. Остальные три горизонта находились в руках заключенных. Но добраться до жизненных центров восставшие не могли: административный горизонт сообщался с остальными с помощью подъемника в центральном стволе, а подъемник этот был наверху, и управление им находилось в руках администрации.

Несмотря на неприступность административного горизонта, Конноли был далеко не спокоен. Раз заключенные сумели объединиться, отобрать у охраны оружие, захватить все рабочие горизонты, то, возможно, они найдут способ добраться и до административного горизонта.

Вот почему Конноли потребовал от Джонни срочной помощи.

Растерянность солдат охраны объяснялась их усталостью. Еще во время «третьей империи» они потихоньку роптали. То, что вначале служило приманкой — спокойная, безопасная служба, — постепенно уступило место тоске по близким, по солнцу. Даже ужасы фронта перестали пугать замурованных под землей солдат. Что же говорить о моральном состоянии охранников после разгрома гитлеровской империи? Надеяться на этих людей нельзя. Бывший Крайц справедливо считал, что теперь их мысли мало чем отличаются от мыслей заключенных. Кроме того, заключенные являются пленными солдатами армий, разгромивших гитлеровскую Германию. Солдатам охраны может показаться, что, перейдя на сторону повстанцев, они могут еще надеяться на спасение своей шкуры; отстаивая же интересы администрации, они переходят в разряд военных преступников.

Только прибытие «компаньонов», как эти монийские захватчики себя называют, может успокоить коменданта Подземного города!

Конноли разбил солдат на отряды, определил порядок смены постов у ствола, назначил людей в патрули и приказал выдать каждому охраннику по стакану доброго рома. Начать активные действия он не решался. Он считал, что до прибытия Джонни достаточно организовать оборону центра административного горизонта: там находился стальной цилиндр машинного зала.

Комендант шел по штреку, ярко освещенному электрическими лампами. Часовой у входа нехотя отдал честь. Дверь автоматически открылась, и Конноли вступил в святая святых Подземного города — в машинный зал. Здесь, казалось, был яркий солнечный день. Источника света не видно, но свет разлит всюду, ровный, белый, мягкий и сильный. Для полноты иллюзии в выгнутых стенах — бутафорские окна, тоже ярко освещенные. Щит управления занимал всю противоположную стену.

За столом сидел главный механик — инженер-полковник Якоб Шмерцкопф. Перед ним на нескольких пультах рядами светились маленькие цветные огоньки. Малейшее нарушение режима работы любой, самой незначительной машины Подземного города немедленно давало о себе знать вспышкой сигнальной лампочки. Но подобных случаев Конноли помнит очень мало. Если и было два—три таких нарушения, то их быстро ликвидировали. Самый же факт, что произошли они в последнее время, уже после смены власти, свидетельствовал о быстром падении дисциплины среди личного состава охраны…

Инженер-полковник Шмерцкопф не только не подошел с рапортом, что обязан был сделать по уставу, но даже не соблаговолил подняться и приветствовать своего начальника, бывшего гауляйтера Крайца.

— Как дела, Шмерцкопф? — спросил Конноли, подойдя к столу главного механика.

— У меня в порядке. Не знаю, как у вас. — Инженер-полковник ехидно улыбнулся.

Конноли сделал вид, что не замечает улыбки Шмерцкопфа.

— У нас тоже в порядке. А для верности придется сейчас провести небольшую операцию.

Он окинул взглядом машины, установленные на бетонных подушках. Да, техника не откажет. Она надежнее людей. Каждому их этих стальных чудовищ повинуются полностью зависящие от него агрегаты, разбросанные по всей обширной территории Подземного города.

Шмерцкопф угадал мысли своего начальника.

— Совершенно верно, — с кривой усмешкой сказал он. — У машины нет того, что мешает человеку быть послушным и исполнительным: нет мозга, нервной системы… Я, знаете, герр Крайц, мечтаю о таком времени, когда все будут делать не люди, а машины…

— Чепуха! — бросил сквозь сжатые зубы Конноли. — Разве можно сравнить удовлетворение, испытываемое человеком от сознания своего превосходства над другими людьми, с ощущениями, получаемыми от покорности этого металлического урода? Я организатор, я руководитель! Люди подчиняются мне в первую очередь, машины — во вторую…

— Это слишком примитивно, — ответил инженер. При этом он стал раскуривать сигару, и Конноли не решился сделать ему замечание… О, посмей кто-нибудь закурить в машинном зале в те дни, когда все здесь принадлежало третьему райху!

— Почему примитивно?

— Да очень просто. С помощью машин вы будете создавать ценности, в которых остро нуждаются люди. Они не могут жить без этих ценностей. Значит, они целиком и полностью будут зависеть от вас. Вот и получайте свое удовлетворение в любых дозах, вплоть до прямого управления судьбами народов… Нужно только позаботиться, чтобы машины принадлежали избранным, а остальным предоставить полную свободу, но лишить их права владеть машинами, даже если они сами их построили… В этом, как видите, все дело.

— Вы несете несусветную ерунду, мой дорогой Шмерцкопф. В двадцатом веке вы снова изобретаете швейную машину… Впрочем, отложим дискуссию на другое время, а сейчас будем действовать. Восстание еще не ликвидировано.

Конноли придвинул к себе микрофон, стоявший на столе Шмерцкопфа, и тот вынужден был уступить ему стул. Комендант задумался на минуту, потом ровным, размеренным голосом начал:

— Внимание! Внимание! Внимание! Говорит комендант Подземного города. Я объявляю: всякий, кто в течение ближайшего получаса не вернется в свою камеру, будет уничтожен. То же постигнет всякого, кто оставит при себе оружие. Особенно мучительной смерти будут преданы те, кто нанесет побои или убьет солдата охраны, а также зачинщики или лица, которые не пожелают выдать зачинщиков. Чтобы вы убедились в реальности предупреждения, сейчас будет взорван подводный выход. Вы будете окончательно заперты в Подземном городе, и ваша жизнь полностью останется в моей власти. Я прикажу остановить работу насосов, — и вы утонете, как чумные крысы. Я прикажу остановить работу вентиляторов, — и вы задохнетесь через полчаса. Я не дам вам пищи, — и вы умрете от голода. Меня же достать вы не можете. Управление всеми жизненными центрами Подземного города остается в моих руках. Три факела в стволе будут означать беспрекословное повиновение. Тогда будет спущена площадка, на которую вы сложите все захваченное оружие. Попытка овладеть подъемником приведет только к гибели тех, кто — на это отважится. Подъемник остановится между штреками, и захватчики будут сметены пулеметным огнем сверху. Итак, полчаса на выполнение моего приказа — потом смерть тем, кто не подчинится.

Едва Конноли выключил микрофон, инженер Шмерцкопф зашипел у него над ухом, как рассвирепевший гусак:

— Что вы сделали? Зачем вы напомнили им о подводном выходе? Они теперь бросятся туда!

— Вы что же думаете — я шучу? Подводный выход и подъемник будут сейчас взорваны. Это решено. Нам нетрудно позднее построить новый подъемник. А сейчас он абсолютно ни к чему. Тем более, что его могут захватить бунтовщики.

Конноли поднял руку к пульту. Там, среди десятков кнопок, выключателей и рубильников, выделялись помещенные рядом два рубильника: один — с черной рукояткой, другой — с красной. Под обоими были нарисованы черепа. Черно-красная стрелка, переходящая в молнию, наискось пересекала пульт.

— Остановитесь! — воскликнул Шмерцкопф, хватая коменданта за руку. — Мы сами себя замуруем навеки!

— На место! Я знаю, что делаю! Для нас, если понадобится, найдется другой выход.

Шмерцкопф отступил.

Перед Конноли два рубильника, два возбудителя гигантских сил: черный — взрывает подводную базу, выход; красный — включает зажигание минной галереи, взрыв которой полностью и без остатка уничтожит весь Подземный город. Эта галерея была заложена на случай вражеского вторжения. Конноли умышленно сохранил зажигание и после разгрома «третьего райха». Ситуация настолько сложная, что — как знать? — красный рубильник может еще пригодиться в качестве последнего средства…

Рука Конноли передвигается от одного рубильника к другому. Налитыми кровью глазами Шмерцкопф следит за ее движениями. У инженера трясутся губы, его рыжие с сединой волосы поднялись венчиком — вокруг выпуклой розовой лысины.

Коменданту захотелось еще сильнее напугать этого толстого, неопрятного старика, воображающего себя философом. Он кладет руку на красную рукоятку.

— Надеюсь, Шмерцкопф, — цедит Конноли сквозь зубы, — вы ничего не имеете против такого громкого финала?

— Безумец! — Шмерцкопф простирает к нему дрожащие руки. — Остановитесь! Вы не имеете права!

— Спокойней, мой друг, спокойней! Не то от волнения я могу включить зажигание на сотую долю секунды раньше, и вам останется жить меньше именно на этот срок.

Шмерцкопф стукнул себя кулаками по голове и бросился на Конноли:

— Я этого не допущу, не позволю!!

— Кто же безумец — я или вы? — издеваясь спросил комендант, легко отстраняя механика движением локтя. — Глядите, я нажимаю.

Два дюйма, один дюйм… полдюйма. Шмерцкопф падает на плиточный пол и накрывает лысину полой халата. Конноли возвращает на место красную рукоятку. На его лбу выступают капельки пота. Он решительно включает черный рубильник.

Стальная коробка зала вздрогнула и запела сотней протяжных, дрожащих голосов. Конноли и Шмерцкопф будто очутились внутри огромного колокола, в который снаружи кто-то бьет многопудовым молотом. Гримаса перекосила лицо коменданта… Он толкнул ногой Шмерцкопфа и сказал:

— Вставайте, каракатица! Еще не пришло время. Красный рубильник — наше последнее средство!