Комсорг 2

Глава 11

Следующим утром я еду на «Каме» к зданию горкома-райкома, в кармане взносы за прошедший месяц, в рюкзаке отчетность, заполненная, наверняка, что не очень правильно.

Ну и еще кое-что, предназначенное для магазинов в том районе.

В райкоме к ней обязательно докопаются, отчетность там требуют оформлять, как заявление о приеме в ряды КПСС.

Помню как однокурсники его по двадцать раз переписывали, стремясь делать военную карьеру правильным образом.

Без единой помарки и описки. Такая реальная дедовщина на ровном месте, определенная школа жизни для начинающих комсомольских бюрократов. Ну, я только что научился ее правильно оформлять, но это умение мне больше не пригодится в жизни, это последняя моя отчетность и она сейчас оформлена с кучей вызывающих помарок.

Вот и посмотрю на рожу товарища третьего секретаря, когда скажу, что переписывать ничего не буду.

Хоть ты меня режь тупым кухонным ножом! Хоть дави на мою совесть и честь комсомольца!

Самому интересно, какие меры воздействия есть у передового отряда настоящего авангарда советской молодежи на нерадивого пока еще комсорга? Чем могут испугать, кроме исключения из рядов ВЛКСМ?

Еще общественным порицанием или «черной меткой» от власти и ее предержащих структур?

Ну, я уже дошел до понимания такого момента, что молодой человек без хотя бы среднего образования не может претендовать на какое-то значимое место в общественной жизни Советского Союза.

И это правильно на самом деле, иначе как ты его проверишь и классифицируешь?

Велик пристегнул около райкома на его ограждение, чем вызвал недовольный взгляд вахтера, курящего около входа. Но говорить он ничего не стал, я же не на проходе оставил транспортное средство, а закатил подальше.

Пара черных Волг вместе с водителями ждут своих хозяев, это точно первый и второй секретари горкома партии.

А есть ли служебный автотранспорт у первого секретаря райкома комсомола? Там такой вполне солидный бюрократ, неужели партия забыла о своей смене? Не может такого быть.

Встречаюсь с третьим секретарем около кассы приема наличности.

— Так, а где взносы за еще двоих комсомолок? — товарищ Третьяков забыл, что новые, опять же исправленные заявление так и не были поданы.

— Так они еще не комсомолки!

— А почему? — не понимает третий секретарь в новом пиджаке фабрики «Большевичка».

Я смотрю на него, как на идиота.

— Потому что комсомольские билеты не выдали! Не оформили еще, как положено.

— А почему не выдали? — снова не понимает он.

Много навалили старшие товарищи работы на безотказного парня, забиваются файлы памяти у него похоже.

— Так вы требуете новые заявления от них, своей рукой написанные. А они взяли, да отказались наотрез писать! — начинаю я немного издеваться над товарищем Третьяковым.

— От чего отказались? — снова не въезжает он.

— Переписывать. Говорят, что не будут. Что это бездушное отношение, формализм и волюнтаризм, значит!

Да, на пораженное лицо товарища третьего секретаря стоит полюбоваться, немного навтыкаю ему по комсомольским понятиям.

— Как так не будут? — багровеет он.

Как, как, каком кверху не будут!

— А вот так! Сказали, раз товарищ третий секретарь проявил формальный подход и в крючкотворстве замечен, то вступать не станут пока. Пока его не поменяют на кого-то другого, — отвешиваю я дальше лещей по моральной личине Третьякова.

— А ты на что? — решает он перевалить на меня свою проблему.

— А я что? Я их уговорил на вступление! Вы попробуйте, товарищ третий секретарь, уговорить восстановиться в комсомоле не восемнадцатилетних девчонок, а молодых, замужних женщин двадцати двух лет! Черта с два у вас получится такой фокус провернуть! — уже громко сообщаю я невольным слушателям свое ценное мнение.

— Ты как со мной разговариваешь? — еще больше краснеет товарищ Третьяков.

— Я по-пролетарски правду-матку режу! А не так, как бюрократы всякие с формальным к людям подходом! — еще сильнее повышаю я голос в незабываемом стиле товарища Хрущева, но слово «людям» говорю уже в интонации Горбачева с ударением на втором слоге.

Отчитываю незадачливого третьего секретаря прилюдно, а то он почему-то решил, что я ему в рот буду до конца жизни заглядывать? В знак вечной благодарности за то, что он мне историю этого интересного дома рассказал?

Ну, мне нужен небольшой скандал, чтобы меня поперли и из комсоргов, и из комсомола заодно с гарантией.

Поэтому и получает у всех на виду товарищ Третьяков так по своему самолюбию, сам-то я к нему особых претензий не имею, не хуже многих он в самом деле. Наверно, что даже получше будет.

— Пошли со мной! — шипит он на меня и приглашает в какой-то кабинет подальше от любопытных глаз работниц райкома.

Я захожу и теперь Третьяков разговаривает более-менее по-деловому:

— Почему они не переписали заявления?

— Отказались просто. Сказали, что готовы для меня почислиться в комсомоле какое-то время, но ничего писать не станут, — правдиво отвечаю я о том, как мне удалось завербовать пару новых-старых комсомолок.

— Именно для тебя? — недоверчиво интересуется он.

— Да, я работал в этом магазине. Это мои хорошие знакомые.

— А остальных ты как наберешь? — еще один конкретный вопрос.

— С божьей помощью, — хотел сказать я, но просто пожал плечами.

Этак еще снова ему наобещаю чего-то, а я ведь приехал закончить с этим балаганом насовсем. Мне продолжение не требуется ни в каком смысле.

— Как получится, — отвечаю, видя его требовательный взгляд.

— Нет, так дело не пойдет, — решает он, немного подумав.

Интересно, а как у него дело агитации среди уже взрослых и немного прожженных женщин в магазинах пойдет?

Есть какая-то волшебная палочка? Как у Гарри Поттера? Так дешево покупать голоса избирателей, то есть потенциальных комсомолок, только я один смог придумать.

Остальные комсорги будут давить им на пролетарскую сознательность и еще неизвестно на что, очень смеша продавщиц и прочих технологов торга такими разговорами в пользу самых бедных.

Решивший что-то про себя товарищ Третьяков ведет меня ко второму секретарю, где докладывает, что я с ролью пламенного комсорга очевидно не справляюсь.

— Не обещает выполнить то, что ему задано. Как получится — ответил мне. Предлагаю убрать его из комсоргов.

— Да? Хорошо, подожди за дверью, — отправляет тот меня на выход, оценив сложившуюся ситуацию.

Потом какие-то переговоры на пять минут, после чего Третьяков выходит с взъерошенным видом, как подравшийся у лужи воробей. И молча принимает старые заявления Ирочки и Людмилки, даже ведомость признает годной и отправляет меня сдавать взносы.

Набуцкал его товарищ второй секретарь, и есть за что на самом деле, формализм налицо, и это в труднейший момент набора комсомольцев перед почти юбилейной годовщиной.

Не до дедовщины теперь комсомольскому начальству. Явно решили меня поменять, но и привлеченных мной в ячейку терять очень не хотят. Наивные какие товарищи, без моей поддержки подружки просто поржут над новым комсоргом, которого предложат назначить снова той же самой Валентине.

— Еще дочку главбуха осчастливит общественной нагрузкой, — весело ржу я про себя. — Вот она пожалеет, что не поддерживала меня изо всех сил, а только тупо задиралась на ровном месте.

Мне ничего не говорят про мою участь, но я уже считаю себя свободным от звания комсорга, да и комсомольца тоже наверно.

— Хотя, чего это я? Я же нужен позарез райкому, как еще числящийся в ячейке.

Так что до октябрьского юбилея я там останусь железно. И какой смысл мне платить взносы вообще?

Там, конечно, с моей зарплатой совсем копейки выходят, но посмотрим, что придумают руководящие комсомольцы района после консультации с парторгом Валечкой? Как она сможет им донести, что никто из ее комсомольцев больше с заданием не справится.

Однако я правильно понимаю, что в этом райкоме мне о какой-то карьере нужно просто забыть. Да и вообще не думать даже про такую возможность. Прыгнуть хитрым способом на хвост уходящему поезду у меня не получилось, теперь такая хоть какая-то карьера возможна только через училище или техникум и все. Это довольно долгий и утомительный путь, да еще безо всяких гарантий для меня.

Однако, это будет уже совсем поздно, видно наглядно, что того же товарища Третьякова к деньгам ЦНТТМ никто не допустит. Не для него старшие партийные товарищи придумают такую синекуру, а для своих особо доверенных людей в комсомоле. Чтобы научились они бизнес крутить сильно заранее всей остальной страны и лучше всех подготовились к переходу в капитализм.

Так что без какого-то определенного приговора по своей участи я дальше еду развозить товары по отдельным торговым точкам, а по возвращению в торг вижу довольно взбешенную товарища парторга.

— Накрутили ей хвост, ох накрутили! — посмеиваюсь я про себя.

— Игорь, зайди ко мне! — слышу я тут же приказ непререкаемым тоном, и сама парторг заскакивает в кабинет.

Вот пора ее на место поставить, чтобы больше не командовала и не рявкала, как на свою прислугу.

Делаю очень занятой вид и спускаюсь к вахтеру обсудить способы рыбной ловли на донку.

— Игорь! Ты что, не слышишь? — раздается крик с лестницы.

— Тебя это ищут? — сбивается с темы вахтер.

— Меня. Но неправильно ищут, не положено так на рабочий класс у нас в стране кричать представителю партии, — отвечаю я и не обращаю внимания на быстрый перебор каблучков по ступенькам.

Вижу по опасливо смотрящему мене за спину мужику, что разъяренная Валентина уже рядом.

— Бессонов!!! Я, что, за тобой бегать должна? — начинается опять крик.

Тут я поворачиваюсь к ней лицом:

— Должна! А как иначе? Вприпрыжку! Я — рабочий класс, а вы представитель руководящей и направляющей силы! Можете и должны побегать!

Валентина с недюжинной силой хватает меня за руку и хочет тупо оттащить в свой кабинет на перевоспитание.

Но я легко выкручиваю руку из ее захвата и тут же рявкаю на нее:

— Да вы что себе позволяете!!! Не сметь хватать меня!!! Я вам тут не раб какой-то!!! А — настоящий человек труда!

Теперь она только беспомощно открывает рот, даже не понимая, как реагировать на мой истошный крик с командными нотками.

— Попрошу обращаться ко мне со всем уважением! Я вам ничего не должен! И никаких служебных отношений с вами не имею! И личных тоже пока!

Работники торга начинают выглядывать в двери первого этажа и на втором я слышу цокот каблуков, всем интересно, кто это так громко орет в тишине торга и по какому поводу.

Валентина совсем добита моим тоном, а я получаю огромное удовольствие от самого процесса приведения вредной бабы в чувство. Это она решила наорать на меня и таким образом чисто горлом решить вопрос с поисками комсорга?

Чтобы я упал на колени и клятвенно пообещал набрать побольше народа в ячейку?

Да она совсем глупая какая-то. Ладно, закрыла бы дверь на ключ в своем кабинете, потом медленно опустилась передо мной на колени и показала, чему ее взрослая жизнь научила. Тогда я еще подумал бы над выполнением задания райкома комсомола.

А с криками и какими-то угрозами?

Ну, это даже не серьезно вообще.

После долгих переговоров и моих постоянных отказов оставаться наедине с бледной от злости парторгом мы все же идем с ней в кабинет, где может поговорить откровенно. А не ломать комедию перед довольными зрителями, как трагические актеры.

— В чем дело? Почему ты не хочешь набрать нужное количество в ячейку? — вопрошает Валентина.

— Да зачем мне это вообще нужно? — искренне удивляюсь я.

— Но ты же обещал?

— Так и вы что-то мне обещали! И где теперь ваши обещания? В мусорном ведре! Так и мои слова тоже там поищите! — мой ответ, по-моему, очень понятен и логичен.

— Что я тебе обещала? — прикидывается дурой парторг.

— Что меня не будут дергать по работе! А теперь я хожу сюда каждый день работать!

— Так ты там не только работаешь! Ты там спекулируешь товарами народного потребления! — решает пригвоздить меня парторг к позорному столпу, но не на того напала.

Буду я еще в чем-то признаваться, не пойман — не вор.

— Клевета! Да и это не имеет никакого отношения к нашим договоренностям. Я вам набираю комсомольцев, а меня никто не дергает по работе! Только так и никак иначе!

Да, я конечно ловко использую саму работу для личного обогащения, но ставить это себе в заслугу я парторгу не позволю. Это мои личные деляги, и я за них могу здорово прилипнуть, уж она-то меня отмазывать не кинется. Да и не сможет точно.

— Я могу попросить руководство торга уволить тебя с должности курьера! — выкладывает давно продуманный аргумент Валентина и этим только смешит меня.

— Сейчас прямо заплачу. Как я буду жить без этой должности и без этой зарплаты! — откровенно смеюсь ей в лицо.

— Теперь то я всех знаю, кого надо и меня все знают! И без такой работы справлюсь! Сколько бы вы не запрещали работникам торга общаться со мной — это просто глупость! — я сразу показываю, что шантажировать меня потерей должности курьера у Валентины не получится.

На самом деле это не смертельно, но все же числиться на должности официально и получать еще дополнительную плату за те же поездки будет совсем не лишним для молодого парня. Вот от звания комсорга торга мне лучше избавиться окончательно.

Да, положение у парторга довольно шаткое, но она продолжает наезжать, требуя от меня выполнения оговоренного плана. То, что она меня кинула — это, мол, ерунда, а вот я должен быть честным и правильным мальчиком.

Смешит меня своей борзой наглостью взрослой тетки против молодого паренька.

Ну, мне по большому счету, чем дальше она будет надеяться на меня — тем лучше, поработаю еще месяц без скандалов, а там опять же посмотрим! Сегодня я уже здорово всех удивил в райкоме и здесь в торге тоже, через три-четыре недели удивлю еще раз самым настоящим образом. Так приложу мордой в полное несоблюдение с моей стороны любых договоренностей.

Я не забываю и о том, что могут меня вычислить вполне, а там уже все мои долги и обязательства пойдут полным прахом.

Если этого не случится, то тогда дальше будем думать, поэтому я пока оставляю на себе обязанности комсорга и даже готов собрать взносы с моих подруг и нового грузчика, но только в июне.

Что-то мне подсказывает, что я пока просто поотбываю номер, и даже никакие взносы с девчонок, себя лично, да и остальных членов ячейки собирать не стану. Просто пошлю всех окончательно, куда Макар телят не гонял.

Когда придет время.

Все же примерно три недели спокойной работы мне тоже не помешают, если без подлянок от Валентины, заработаю еще денег, освоюсь получше в подшефных магазинах. Узнаю там побольше людей, и они со мной познакомятся, пока я официально работаю в торге под его крышей.

Подружки хотят прокатиться в Таллин где-нибудь в конце месяца на таких же условиях, чему я очень рад. Последняя поездка принесла мне много денег и знания нового товара, который классно продается и приносит больше ста процентов прибыли, это те самые летние сарафаны и блузки. Разлетаются вообще на ура, нужно снова ехать именно за ними.

Понятно, что в таких вещах они гораздо лучше меня разбираются, вот и в тот раз здорово помогли.

Так что я продолжаю работать, катаюсь по магазинам, потом заехал в райком и забрал два восстановленных комсомольских билета для девчонок. Которые им, понятное дело, никуда не сдались особенно.

— Не забудь — у тебя остался всего один месяц! — снова грозно напомнил мне товарищ Третьяков, на что я только согласно кивнул головой.

Спорить и с ним я не собираюсь, все суровая правда жизни их ждет в конце июня.

В Большом доме на Литейном старший лейтенант снова вызван к своему непосредственному начальнику.

— Заходи, Васильев! И садись, разговор будет не быстрый.

Тот присаживается на стул перед столом подполковника.

— С тем АН-26 все хорошо закончилось. Чтобы ты знал. Пришлось нашему, — и он кивает головой на потолок, — вмешаться и позвонить нужным людям. Облачность в Ключах оказалась очень низкая, опасность катастрофы была реальная, но предупрежденный экипаж самолет спас и срочников тоже. Проверить теперь ничего нельзя, как бы все получилось, но люди спасены. Нас с тобой благодарят и просят обращать теперь особое внимание на анонимки от этого детского предсказателя. Есть у тебя еще что-то, ты меня вчера искал?

— Так точно, товарищ подполковник. Пришло новое письмо, только уже не по авиации. Теплоход на Волге, обещает страшную катастрофу, — и Васильев протягивает конверт подполковнику.

— Откуда? — спрашивает тот, ознакомившись с посланием.

— Теперь с Плеханова.

— Все из центра? Понятно, где-то здесь живет. Ты смотри — двести погибших предсказывает и все из-за не того пролета моста! Что там с ними, этими пролетами такое, что так случится может? — недоумевает подполковник.

— Не могу знать, товарищ подполковник! — рапортует Васильев.

— Ладно, я тогда к начальству. Время вроде есть, пусть само решает. Свободен, держи в курсе, если что.