Комсомолец. Часть 2 (Андрей Анатольевич Федин) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 23

«… Когда Альбина побежала вызывать милицию, я увидел дыру в заборе. Заглянул, туда с целью помочиться. Потому что от волнения меня всегда тянет сходить в туалет. По большому я в этот раз не захотел, а только по маленькому. За забором я нашёл верёвку. Длинную и почти чистую — наверное, её бросили там совсем недавно. Обрадовался находке. Вернулся к мужчине, напавшему на нас с Нежиной, связал ему ноги. Потому что не хотел, чтобы он убежал. А потом его ноги привязал к рукам — на всякий случай. Пока дожидался возвращения Альбины — решил попросить у мужика закурить. Но так как тот не мог мне ответить, сам хотел достать у него из бокового кармана пачку папирос и спички…»

— Вы курите, Александр Иванович? — спросил у меня милиционер.

Поднял на меня глаза. «Лукавый» — это определение так и напрашивалось, чтобы описать его взгляд.

Лист бумаги задрожал в руке милиционера.

— Иногда, — ответил я. — Когда волнуюсь.

Скрипнул стулом — придвинулся чуть ближе к столу, чиркнув ножками по полу. Настольная лампа, словно случайно стояла так, чтобы освещать не только лежавшие перед милиционером листы бумаги, но и моё лицо. Приходилось жмурить глаза.

— Ясно.

Капитан милиции, похожий на Виталия Мефодьевича Соломина в роли доктора Ватсона, придвинул ко мне открытую пачку «Примы» и грязную пепельницу.

Я заметил на его пальцах пятна синих чернил.

— Угощайтесь, Александр Иванович, — сказал милиционер.

— Спасибо, — сказал я. — Но пока не хочу. Уже успокоился. Мёрзну только.

Поправил ворот свитера.

— Ну как знаете.

Милиционер вновь взглянул на исписанную моим почерком бумагу.

«… Взять папиросы я не успел, — прочёл он. — Потому что мужчина открыл глаза и стал ругаться. Слова, какими он на меня кричал, повторять не буду. Скажу только, что они были грубыми и непристойными. В ответ я заявил мужчине, что он негодяй и фашист. И что он не должен был нападать на женщину. Потому что это плохой поступок, недостойный советского человека. Мужчина засмеялся и продолжил обзываться. Требовал, чтобы я немедленно освободил его. А если не сделаю этого, обещал пожаловаться на меня в милицию. Я ответил ему, что милиция скоро приедет, и что он сможет жаловаться на меня, сколько захочет. Мужчине мои слова сильно не понравились. Он стал мне угрожать…»

Капитан прервал чтение — сделал глоток воды из гранённого стакана. И вновь, будто невзначай, взглянул на меня. Уголки его губ дрогнули.

Я в очередной раз подумал о том, что мне, как потерпевшему, могли бы в милиции предложить хотя бы горячий сладкий чай, а не только холодную воду.

«… Он грозил, что всё равно найдёт ту девчонку, которую я помешал ему убить, изнасилует её и убьёт. Это он говорил об Альбине Нежиной. Сказал, что милиция его не арестует. Потому что у него никогда не было судимостей. А я и Альбина не сможем доказать, что он собирался кого-то убить. Убеждал меня, что пробудет в милиции самое долгое — до утра. А потом уедет обратно в Горький, где жил и работал. Но через месяц или через полгода, когда мы о нём позабудем, обязательно вернётся в Зареченск. Убьёт Альбину. А потом выследит меня, явится ко мне домой. Зарежет моего отца и братьев. А затем изнасилует и задушит мою мать и сестёр. Сделает это на моих глазах. После чего сломает мне шею…»

Милиционер замолчал. Приподнял брови. Взмахнул кистями рук.

— И что? — спросил он. — Неужели вы не испугались?

— Чего? — не понял я.

— Угроз гражданина Белезова, — пояснил капитан.

— Чего мне их бояться? Я воспитывался в интернате.

Милиционер хмыкнул.

— Елки-моталки, — сказал он. — Не думал, что у подобного обстоятельства могут быть преимущества…

«… Мужчина рассказал мне, что Альбина не первая, на кого он напал. Что он убивает женщин уже на протяжении пяти лет. Всегда выбирал молодых и красивых. Но для моей матери сделает исключение. Сказал, что хорошо научился „заметать следы“. „Осечка“ у него случилась только потому, что раньше он нападал на женщин лишь в своём городе — в Горьком. В Зареченске у него с первого раза не вышло. Сказал, что это не беда, что в следующий раз выберет для „охоты“ место получше. Например: сделает это у меня дома. Он похвастался, что уже изнасиловал и задушил восемнадцать женщин. Заявил, что мои родственники помогут ему „открыть второй десяток“. Он так и сказал: „открыть“. Не знаю, что он имел в виду…»

— Он… правда, всё это говорил? — спросил милиционер.

— Конечно, — ответил я. — Стал бы я врать!..

Капитал взял сигарету, закурил.

«… Я сказал мужчине, что не боюсь его страшилок, что ему не удастся меня запугать. Рассказал, что тоже прочел много книг. Читал там о таком, что ему и не снилось. Мужчина надо мной посмеялся. Сказал, что я не похож на человека, который умеет читать. И что я нигде не прочитаю ничего похожего на то, что мог бы мне рассказать он. Стал выдумывать истории о каких-то женщинах, которых он „выслеживал“ так же, как Альбину. И доказывал, что всех их убил. Душил и смотрел им в глаза. Любовался „ужасом в их глазах“, наблюдал за тем, как „человеческую оболочку покидала жизнь“ — он так и сказал, не я сам это придумал! Мне показалось, что он сумасшедший. Или хороший актёр. Потому что говорил он очень убедительно…»

Милиционер затянулся дымом, задержал дыхание. Смотрел на меня, прищурив правый глаз. Будто пытался прочесть на моём лице: правду я написал, или наговаривал на гостя из Горького.

— А что?! — сказал я. — Он точно… какой-то странный!

Покрутил пальцем у виска.

«… Я обозвал мужчину лгуном и сумасшедшим. Сказал, что его наверняка скоро упрячут в сумасшедший дом, если он и милиционерам будет рассказывать ту же ерунду, что и мне. Мужчина снова посмеялся надо мной. Сказал, что милиции он ничего подобного не скажет. А будет говорить, что это мы с Альбиной напали на него с целью ограбления. Заявит, что мы отобрали у него кучу денег. И что это нас посадят в тюрьму, а не его. Сказал, что он умеет разговаривать с представителями правоохранительных органов. Он не выглядит преступником — его считают образцовым гражданином. Он убил почти два десятка человек, но ни разу не попадал в число подозреваемых. Потому что знает, как работают милиционеры…»

— Он представился милиционером? — спросил капитан.

— Нет. Только говорил, что знает, как вы работаете. И поэтому никогда не попадётся.

Капитал недоверчиво улыбнулся — ну вылитый доктор Ватсон!

— Предусмотреть всё невозможно, — сказал он. — Если бы Белезов совершил преступление восемнадцать раз, то обязательно бы на чём-то прокололся. В горьковской милиции тоже не глупые люди работают. Уж можете мне поверить, Александр Иванович.

— Я ему примерно то же самое говорил!

— А он что?

— Там… дальше… я написал.

«… Он сказал, что за его преступления уже осудили двоих мужчин — мужа его первой жертвы и какого-то сантехника, отсидевшего раньше срок в тюрьме за изнасилование. Похвастался, что даже присутствовал на судебных заседаниях. Смотрел, как прокурор доказывал его невиновность — обвинял в его преступлениях других людей. Признался, что получал от этого почти такое же удовольствие, как и от убийств. Уверял меня, что всех своих жертв помнит по именам и в лицо. И часто их вспоминает, когда приходит в свой гараж. Там он поставил старинный дубовый шкаф — хранит в нём взятые с тел убитых им женщин „сувениры“. Сказал, что у Альбины хотел забрать сумочку. Обязательно возьмёт её, но позже — когда вернётся в Зареченск…»

Капитан хмыкнул.

— Елки-моталки, вот прямо так и признался, где хранит вещи своих жертв? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Сказал. Но, может, и обманул. Я не знаю.

Милиционер ухмыльнулся.

— А где этот его гараж находится, он не сообщил?

Я помотал головой.

— Не говорил. В Горьком, наверное. А что, у него может быть несколько гаражей?

— Да пожалуй, что нет, — сказал капитан — теперь уже задумчиво.

Он отложил в сторону лист, взял следующий: писал я размашисто — исчиркал пять страниц.

Милиционер вернулся к чтению.

«… Пока я ждал милицию, мужчина продолжал меня запугивать, говорил о всяких ужасных вещах. Рассказывал, как, якобы, убивал женщин. Там — в Горьком. Подробно, словно он действительно видел, как убивали людей или читал о таком в книгах. Я ему, конечно, не поверил. Попросил его замолчать. Объяснил ему, что советский человек не должен говорить о таких ужасных вещах: у нас в стране такого не могло происходить — такое бывает только в капиталистических странах. Но мужчина меня не послушал. Продолжал меня запугивать. Тогда мне пришлось завязать ему платком рот. Случилось это перед возвращением Альбины Нежиной. Ну а потом уже приехала милицейская машина…»

Капитан замолчал, словно о чём-то задумался. Постучал пальцем по столу.

Я наблюдал за тем, как он хмурил брови и покусывал губы. Украдкой взглянул на часы — прикинул, успею ли вернуться до закрытия общежития.

Милиционер покачал головой. Затушил в пепельнице сигарету — будто поставил жирную точку в своих размышлениях.

— Хочешь сказать… милиция приехала позже твоей подруги? — спросил он.

— Мы с Альбиной ещё ждали их минут десять, — сказал я.

Стрельнул взглядом в строгое лицо Феликса Дзержинского, что смотрело на меня с портрета на стене. Отметил, что не очень-то «железный» Феликс походил на нашего преподавателя математики. Если только бородкой — да и то: лишь очень отдалённо.

— Даже так? Долго ждали? Десять минут?

— Да, — сказал я. — Может, и чуть дольше.

— Хм. Это много.

Капитан взглянул на зажатый в руке лист, будто раздумывал над тем, что только что прочёл. Выводы не озвучил. Вздохнул. Решительно отодвинул прочие листы в сторону. Последний — уложил на их место. Потянулся к кувшину, плеснул в стакан воду. И, словно бы случайно, пролил воду на стол — на заключительную страницу моего сочинения.

— Елки-моталки.

Милиционер взглянул на меня. Постучал пальцем по мокрой бумаге.

— Это надо бы переписать, — сказал он.

Я кивнул.

— Ладно.

— И… не нужно уточнять, кто и когда явился на место происшествия, — сказал капитан. — Такие подробности никому не интересны. Просто напишите, что вернулась ваша подруга, и приехали милиционеры. Кто и в каком порядке — это лишние подробности. Понимаете меня?

— Да.

— А вот о… якобы убитых Белезовым женщинам напишите подробнее, Александр Иванович. Все эти его рассказы, конечно, похожи на плохой киношный сценарий, но… Передам ваш рассказ коллегам в Горький — авось им пригодится.

— Я мало что запомнил…

— Вот что запомнили — то и пишите, — сказал милиционер. — В этом случае ненужных деталей быть не может. Придумывал свои рассказы Белезов или говорил правду — будем разбираться. Точнее, там, в Горьком, разберутся. А наше дело предоставить им информацию. Как можно больше информации. Так что пишите, Александр Иванович. Всё, что вспомните. Не нужно экономить бумагу.

* * *

Советским правоохранительным органам я пересказал все подробности о Горьковском душителе, какие вспомнил (в моём пересказе они выглядели сумбурными, отрывочными — в том же виде хранились в моей памяти). Фиксировал свои воспоминания на бумаге и не переставал радоваться тому факту, что Белезов очнулся до возвращения Королевы и до появления милиции. Угрожать мне Гастролёр действительно пытался — не убийством, а милицией. Но подробностями из своей биографии делиться не спешил. А мне это не было нужно: со мною ими поделились создатели тех роликов о маньяке, что я смотрел в интернете, и написавшие о нём статьи журналисты (вырезки из газет хранила в своей папке Людмила Сергеевна Гомонова).

Главный упор в своих рассказах я делал на содержимое того самого дубового шкафа в гараже Горьковского душителя. Шкаф действительно существовал (так утверждали в газетах — тогда, в девяностых). Свою коллекцию, по словам журналистов, Белезов стал складывать в него едва ли не после первого же убийства. По количеству вещей в той коллекции потом и прикинули число жертв маньяка — оно превышало то, в котором Горьковский душитель сознался. Содержимое шкафа было единственным известным мне доказательством причастности Эдуарда Белезова к убийствам женщин. Дальнейшая судьба маньяка зависела от того, передадут ли мои рассказы горьковским милиционерам, и захотят ли те проверить правдивость моих слов.

Пока же выходило так, что противовесом к моим словам и рассказу Альбины Нежиной были жалобы на нас примерного гражданина из города Горький Эдуарда Ивановича Белезова. Тот утверждал, что пострадал от действий зареченских грабителей и хулиганов (седьмого ноября, в День Великой Октябрьской социалистической революции!). Показывал ссадину на голове — жаловался на жуткие боли (об этом мне рассказал капитан). Кричал о пропаже крупной суммы денег. Мы же с Альбиной возмущённо отвергали обвинения в грабеже. Показывали следы от пальцев мужчины на своих шеях — доказывали, что не могли заполучить их «случайно». Объясняли: будь мы грабителями — разве стали бы вызывать милицию?

* * *

Оставленные руками Горьковского душителя гематомы заметили в воскресенье и Слава с Пашкой. Они по уже сложившейся традиции явились в общежитие пораньше: собирались навестить в первом корпусе девчонок. Аверин устроил мне настоящий допрос. Заставлял признаться, кто именно меня «обидел». Говорил, что я не должен никого бояться, что они с Могильным «кому угодно за меня голову оторвут». Паша стоял за его спиной — активно поддакивал, обещал обрушить на головы моих обидчиков гром и молнии.

В мои путаные рассказы о том, что я столкнулся в пятницу вечером с преступником и пытался задержать его до появления милиции, парни не поверили. С нескрываемым сомнением взглянули на мои тонкие руки, когда я описывал процесс борьбы с напавшим на женщину хулиганом. Заявили, что у меня плохо получается «сочинять враки». И что настоящему комсомольцу не к лицу обманывать товарищей. Небось, наслушались подобных речей от Светы Пимочкиной: речи о том, как должны себя вести «настоящие» комсомольцы — это в её стиле.

Парни обиделись на то, что я не выдал им имена истязавших меня хулиганов. Славка прочёл мне лекцию на тему того, что человек не должен терпеть издевательства от других людей. Тем более, в нашей стране, где все упорно трудятся над созданием настоящего коммунистического общества. И что если я не хочу обращаться в милицию, то мог бы пожаловаться Славе и Паше. Ведь они мои друзья. А друзья для того и существуют — чтобы в трудную минуту подставить плечо помощи. Я даже растрогался от его речи. И вновь почувствовал голод.

Уплетал за обе щёки принесённых Авериным из дома копчёных карасей, когда в комнату вломилась Пимочкина. Парни всё же отомстили мне за «недоверие» — сообщили о моих «увечьях» комсоргу. Светка бросилась ко мне. Румяная от негодования и испуга. Принялась подсчитывать мои конечности, искать на мне следы жутких побоев, о которых услышала от моих соседей. Заметила гематомы на шее — воскликнула, подобно раненному зверю. Повернула меня «на свет». Закудахтала, как та наседка над яйцами.

Пришлось и ей повторить историю о встрече с бандитом, истязавшим несчастную женщину. Описал свои пятничные похождения эмоционально, в красках. Старался избегать вранья — обходился частичным изложением реальных событий. Почти не удивился тому, что Пимочкина мне не поверила. Выслушал её угрозы разобрать случай с моим «избиением» на встрече с комсомольским активом. И заверения в том, что она «приложит все усилия» для того, чтобы моих обидчиков исключили из комсомола.

* * *

«Наезды» на меня продолжились в понедельник, перед началом занятий. Только в этот раз меня отчитывали не соседи по комнате и не обиженная моим «недоверием» комсорг (вчера с огромным трудом выпроводил Свету Пимочкину из комнаты — подальше от копчёных карасей). Едва я вслед за Славой и Пашей подошёл к аудитории, как в мой рукав вцепились женские пальцы, грубо и уверенно потянули меня прочь от дверей — к повороту коридора, заполненного шумными студентами.

— Пойдём-ка со мной, Усик! — заявила Альбина Нежина.

Она впервые заговорила со мной в институте.

Не успел этому удивиться, как почувствовал, что меня ухватили и за другую руку — Пимочкина.

— Куда это ты его тащишь? — воскликнула она.

— Светлана, отстань! — сказала Королева. — Нам с Усиком нужно поговорить.

Комсорг не выпустила мою руку, хотя Нежина тянула всё же сильнее — ноги Пимочкиной скользили по плиткам пола.

— Не о чем ему с тобой разговаривать! — сказала Света. — Лекция скоро начнётся!

Она сообразила, что проигрывает Нежиной в «перетягивании Усика» — кончик её носа побелел: Пимочкина разозлилась.

— Оставь нас, Светлана! — повторила Королева. — Мы успеем.

— Что это ты собираешься успеть?! — спросила комсорг.

Ни Света, ни Альбина не смотрели на меня — будто бы увлечённо перетягивали канат, а не разрывали меня на части (в самом прямом смысле).

— Успеем всё, что нам надо успеть! — заявила Нежина. — Наши с Усиком дела тебя не касаются!

— Ещё как касаются! — сказала Пимочкина. — Не может у вас быть никаких дел!

— Света, нам с Альбиной, действительно, нужно поговорить, — сказал я.

Старался говорить спокойно и максимально вежливо.

Эффект от моих слов был сравним с пощёчиной.

Комсорг выпустила мою руку — ошарашенно отшатнулась. Смотрела на меня недоверчиво… словно не могла поверить в моё предательство.

Её глаза вдруг покраснели — в них блеснула влага.

— Ну и ладно! — сказала комсорг.

Резко отвернулась и поспешила в аудиторию.

— Пошли!

Нежина дёрнула меня за руку. Повела к повороту.

Как только мы свернули за угол — Королева толкнула меня в грудь, прижала лопатками к стене.

— Почему ты врал в милиции?! — сказала она.

Старалась говорить тихо, но у неё плохо получалось сдерживать эмоции.

Я посмотрел в её глаза. Зелёные. Никогда раньше не видел их так близко.

— О чём ты говоришь?

— Ты соврал милиционерам, что следил за мной. Что подкараулил меня у подъезда и пошёл за мной следом. Ведь это враньё — такого не могло быть!

— Почему ты так решила?

— Ты даже не знал, где я живу! Я сказала тебе свой адрес уже там, около того забора! Ты специально спросил, где я живу — чтобы обмануть милиционеров?

Она смяла рубаху на моей груди, будто собирала за грудки приподнять меня над полом.

— Что ты выдумываешь? — спросил я.

— Почему ты их обманул?! — сказала Альбина. — Как ты вообще там, на пути к больнице, очутился?

Голос Нежиной сейчас походил не на мурлыканье, а на рычание.

Я с удовольствием вдыхал запах её духов — тех самых, аромат которых в пятницу смешался с душком туалетной воды Горьковского душителя. Рассматривал лицо девушки. Пытался понять, почему настолько по-разному воспринимаю её и ту же Пимочкину. Почему близость со Светой казалась мне неприемлемым извращением. А вот на Королеву я реагировал, как на красивую молодую женщину — не как на ребёнка. Высвободил взгляд из плена зелёных глаз, опустил его ниже — посмотрел на губы Королевы. Улыбнулся, представив реакцию Нежиной на мой неожиданный поцелуй. Едва сдержал желание проверить: не ошибся ли.

— Давно знаю твой адрес, — соврал я. — А тебя спросил, потому что сомневался, скажешь ли ты мне правду.

— С чего это мне было врать?

Пожал плечами.

— Женщины часто лгут.

— Что ты несёшь, Усик?! — сказала Альбина. — Не заговаривай мне зубы!

Вновь прижала меня к стене — руками.

— Так почему ты врал в милиции?

— Где ты увидела враньё? Я следил за твоим подъездом. Ждал когда к тебе придёт наш завкафедрой, и когда ты пойдешь к нему…

— Кто придёт? — переспросила Нежина.

Её руки выпустили мою рубашку.

— Заведующий кафедрой горного дела в нашем институте, — сказал я. — Этот… как его…

— Роман Георгиевич?

— Он самый.

Я поправил одежду. Заметил, что за выходные Альбина обзавелась очередным новым нарядом — с высоким воротом, скрывавшим гематомы на её шее. Вспомнил, как в сентябре девчонки из нашей группы пытались ей подражать — являлись в обновлённых нарядах ежедневно. Вот только быстро «сдулись». И втихомолку завидовали Королеве. «Где только деньги берёт на одежду? — подумал я. — Обычные студенты даже плащ себе купить не могут. А она едва ли не ежедневно одёжку меняет».

Нежина нахмурилась.

— Почему он должен был ко мне зайти? — спросила она.

Королева оставалась симпатичной, даже когда злилась.

Давно признался сам себе, что мне нравилось на неё смотреть — и на лицо, и на фигуру.

— Потому что у вас роман, — заявил я. — Об этом весь институт знает.

— Чтооо?!

В голосе Нежиной прозвучали гневные ноты, брови Королевы взлетели едва ли не на середину лба — Альбина очень правдоподобно изобразила удивление.

— Хотел сам в этом убедиться, — сказал я. — Ждал: он к тебе явится, или ты к нему побежишь. Ты вышла из дома — пошёл за тобой. Чтобы узнать, где вы с ним встречаетесь.

— С кем?

Мне показалось, что Альбина слегка перестаралась, выказывая непонимание.

— С этим… с Романом Георгиевичем, — сказал я.

Нежина отступила от меня на шаг.

Усмехнулась — недоверчиво.

— Усик, ты сумасшедший? — спросила она. — Что ты несёшь?!

Пожал плечами.

— Ты спросила, почему я за тобой следил — я тебе ответил. Чего тебе, Нежина, ещё от меня надо?

— Я хочу знать правду! — сказала Альбина.

— Вот и я её хотел узнать. Потому и торчал около твоего дома.

— Что именно ты хотел знать?

— Есть что-то между тобой и… этим… — сказал я. — Или в институте врут.

— Кто врёт, Усик? — спросила Альбина. — Кто обо мне такое говорил?

— Да все… почти.

— Все?

Нежина прищурила глаза.

— Усик, скажи, что ты всё это только что сам выдумал, — велела она.

Промолчал.

— Я угадала? Ведь это же… глупость!

— Почему же глупость? Я и сам видел, как ты вместе с нашим завкафедры в институт на такси приезжала. Хочешь сказать, не было такого?

Королева побледнела, чем подтвердила эффективность выбранной мною тактики оправданий. Всегда знал, что лучшая защита — это нападение. И часто своим знанием пользовался. Там, рядом со связанным Гастролёром решил, что буду давить Королеве на «больной мозоль» (перескажу слухи о её романе с нашим завкафедрой) — если она станет «выяснять правду». Ведь в человеческую подлость поверить проще, чем в чужие бескорыстные поступки. Вот пусть и считает, что я задумывал «пакость» — крепче будет спать. А наши с ней отношения это «знание» не испортит: сложно испортить то, чего нет и не было.

— Приезжала, — сказала Альбина. — Что в этом… такого?

— Слушай, Нежина, — сказал я. — Ты хотела знать, зачем мне понадобилось за тобой следить — я ответил. Чего ещё ты добиваешься?

— Хочу услышать правду! Ведь ты в милиции говорил другое!

— Говорил. Там я сказал, что влюблён в тебя. Потому и шёл за тобой в пятницу вечером. Так? Или ты бы предпочла, чтобы я им рассказал о Романе Георгиевиче?

— При чём здесь Роман Георгиевич?

— Думаешь, не причём?

— Конечно!

— Люди не хотят верить в правду. Так же, как и ты, Нежина. В ложь им поверить гораздо проще.

— Так ты мне солгал?!

— Нежина, — сказал я, — не морочь мне голову. Чего пристала? При чём здесь наш заведующий кафедрой, или не при чём — сейчас не время это выяснять. Тебе так не кажется? Да и не буду я перед тобой отчитываться! Как будто мне больше делать нечего. Мне учиться нужно. Поняла? Ты на часы смотрела? Скоро прозвучит звонок. Пора идти на лекцию. Физик не пускает в аудиторию опоздавших. Так что отстань от меня, Нежина. Дай пройти!