Командор

Глава 3, в которой Олег встречает старого знакомого

Будущие американцы станут утверждать, что первую высадку на территории их Штатов осуществили переселенцы из Англии.

Весною 1607 года те высадились в устье Чесапикского залива, у реки, названной ими в честь короля — Джеймс[19].

На этой же реке возвели и Форт-Джеймс, положивший начало городишке Джеймстауну.

Но не им принадлежит первенство в освоении Новой Англии. А кому?

Слышны уверения, будто колония Виргиния ведёт свою летопись с рыцаря и пирата Уолтера Рэйли, фаворита Елизаветы I, «королевы-девственницы».

На балах королева пускалась в первый танец с Рэйли, на охоте позволяла сэру Уолтеру скакать по правую руку от себя.

Он стал капитаном личной гвардии королевы, адмиралом Дэвона и Корнуолла.

Заметим в скобках, что, стоило царственной особе дознаться, будто бы её фрейлина забеременела от Рэйли (коему платонической любви стало не хватать), как её благоволение мигом обернулось яростью.

Нет, «изменник» не лишился ни чинов, ни богатств своих.

Хуже — его отлучили от двора. Стареющая королева отказала Рэйли от дома…

Оба сильно переживали разрыв, и Уолтер решил забыться в море — он отправился к берегам Нового Света и основал там колонию, названную Виргинией — в честь Елизаветы.

Правда, у первых переселенцев руки росли из… одного места.

На землях, обильных дичью, они едва не перемерли с голоду, иные даже до людоедства докатывались.

Надо ли говорить, что, когда мимо проплывали галеоны Фрэнсиса Дрейка, колонисты бегом устремились на их палубы, спеша вернуться домой, в Англию.

Следующая страница виргинской летописи и вовсе мрачна — больше сотни колонистов «второго призыва» отстроили селение Роанок — и пропали. Исчезли все до единого. Куда? Тайна…

Но всё же не англичане первыми из европейцев «наследили» на берегах Чесапика — лет за двадцать до них сюда вышли конкистадоры неугомонного де Сото.

Попытались было устроить в этих местах миссию иезуитов, туземцы тех попов перебили, вот испанцы и покинули пределы будущей Виргинии.

Чесапик (по-индейски это значит «Могучая река, богатая моллюсками») является обширным заливом, напоминающем фьорд, только без высоких гор.

По сути это устье реки Саскауэханны, раздавшейся за счёт океанских вод.

От самого берега и дальше на запад, до Голубых гор, землю Виргинии покрывали дремучие леса, давным-давно исхоженные индейцами — пекотами, шауни, мохеганами, Сенеками, чероки.

Первым белым человеком, посетившим виргинские дебри, стал англичанин с простоватым именем Джон Смит, но вот судьба этого капитана далеко не заурядна.

Двадцати лет от роду, он сражался с турками, был ранен в полудикой Валахии и продан в рабство крымским татарам.

Знатный осман Богал-паша купил его в услужение — для своей невесты-гречанки, и зря.

«Томившаяся нежно» девица влюбилась в капитана Смита.

Потом, правда, натешившись вволю, отправила невольника брату в Азов. Убив своего нового хозяина, Джон бежал к донским казакам и долгим кружным путём воротился в Англию.

Это Смит позаимствовал казацкие частоколы-палисады, оградившие посёлки колонистов от индейцев, он же «внедрил» тёплую русскую избу, названную поселенцами «лонг кэбин».

Впрочем, самую широкую известность капитану принесло знакомство с Матоакой, дочерью вождя Вахунсунакока.

Эту резвую скво европейцы знают под именем Покахонтас.

Джон Смит — тот ещё враль! — вдохновенно рассказал, как он попал в плен к индейцам, где его едва не пристукнули дубинкой, но отрочица Покахонтас прикрыла-де голову бледнолицего своей.

Ну так или иначе, а капитан спасся, краснокожие из селения Веравокомоно стали приторговывать с бледнолицыми, спасая тех от голода, и Джеймстаун малость окреп.

Сама Покахонтас сначала вышла замуж за соплеменника Косаума, а потом, когда её похитили белые и обратили в свою веру, окрестив Ребеккой, обвенчалась с Джоном Ролфом, чуть ли не первым плантатором, возделывавшим в Виргинии табак.

Восемь лет белые «джентльмены-неудачники» прожили в мире с индейцами.

Построили селение Хенрико на той же реке, что и Джеймстаун, только выше по течению. Основали Норфолк, Портсмут, Хэмптон и Ньюпорт-Ньюс.

Но тут Вахунсунакок, больше известный как Поухатан, помер. Новый вождь Опеканканох, дядя Покахонтас, повёл индейцев воевать белых, сгонявших краснокожих с их земель, и перебил больше трёх сотен народу и без того немногочисленного.

Потом случилось поветрие, многие жители Джеймстауна скончались от неведомой хвори, а зимой начался голод.

Ко времени описываемых событий Виргинию заселяло около тысячи ирландцев и англичан — фрименов, более-менее состоятельных, у которых были деньги на дорогу к берегам Нового Света, да сервентов — босяков, доставленных на берега Чесапика в долг и обязанных лет семь отрабатывать «плату за проезд».

Фримены заводили табачные плантации, а сервенты жили в «общих домах», работали где скажут, вкалывали по-чёрному за харчи.

Кое-кто из них осмеливался-таки охотиться в лесах, хоть они и считались королевскими владениями.

Самые отважные уходили дальше — на Дикий Запад, до Голубых гор, переваливали их, добираясь до полноводной реки, ирокезами зовомой Огайо.

Граница освоенных земель — знаменитый фронтир — медленно сдвигалась от Большой Солёной воды к Великим Равнинам…

«Феникс» плавно вошёл в Чесапикский залив, склоняясь к устью реки Джеймс.

Ветерок натягивал запахи прели и хвои, порою — дровяного дыма. То ли костры жгли, то ли печь растапливали.

Частенько вонь перебивал аромат цветов — шёл месяц май.

Сразу было видно, что основатели Джеймстауна происходили из обедневших или разорившихся джентльменов, наивно полагавших, что в Америке легко поправить дела — тут же золото под ногами валяется, а бобры сами сдают свои шкурки.

Каким же надо было быть безруким и безголовым, чтобы заложить город среди болот, плодивших лихорадку и прочие прелести! Сырые, топкие низменности по обоим берегам реки заросли густым лесом из чёрных камедных деревьев, кипарисов, лавра-сассафраса и можжевельника, отпустивших «бороды» испанского мха и оплетённых лозами дикого винограда, вперемешку с подлеском — миртом, жимолостью и тростником.

Лишь кое-где попадались клочки твёрдой земли, прочая суша не заслуживала подобного названия, поскольку сочилась влагой и вся была изрезана протоками, покрыта лужами, издававшими гнилостный запашок.

— Представляю, — пробурчал Пончик, — сколько здесь комарья летом… Угу.

— Малярийного, конечно же, — поддакнул Акимов.

— Не могли уже места найти, что ли? На тысячи миль сплошная терра инкогнита, а они к болоту пристроились! Ни ума, ни фантазии… Угу.

Нолан Чантри хмыкнул.

— А люди не думают, что им тут жить и жить, — проговорил он с усмешкой. — Вон, пока Плимут основали, сколько лагерей перепробовали!

Высадились на мысу, пожили-пожили, поняли, что не лучшее место, давай переселяться. А что, разве нельзя было сначала всё разведать толком, выбрать, где удобнее всего и людям, и кораблям?

— Да и наши тоже, в Новом Амстердаме, — осмелился Янс вставить словечко, — сперва на Нотен-Эйлант строиться начали — это островок мелкий, чуток к востоку от Манхэттена. Всё как-то впопыхах, а куда спешить-то было? Мы тогда с Клаасом совсем мальчишки были, и то знали места получше. Да только кто ж детей слушать будет?

— Любят люди дурную работу, — сказал Быков.

Олег не принял участия в дискуссии, он любовался

Гли-Гли, прогуливавшейся по палубе.

Индианка была не просто хорошенькой девушкой, ей было дано великолепное изящество — каждый её шаг, наклон, изгиб сильного тела отличались грациозностью, а походка, в особенности когда Гли-Гли замечала, что на неё смотрят, принимала подчас характер эротического танца.

— Любуешься? — шепнул Ярослав.

Сухов кивнул:

— Есть на что посмотреть со вкусом.

— А ты смотри на местные достопримечательности, охальник!

— Молчал бы уж, отшельник выискался… Брал бы пример с Пончика. Образчик верности! Не то что мы…

Быков хихикнул, и Олег посмотрел на него с подозрением.

— Два дня мы стояли на Гудзоне, — негромко проговорил Яр, — но Шурка нашёл-таки молоденькую вдовушку!

— Вот оно что… И не сказал же ничего, стервец!

— Ты что! Спроси его — молчать будет как партизан. Лицемер ещё тот. Ко всему прочему, Понч опасается, что про его амуры Гелла дознается… Да нет, я его понимаю прекрасно — куда здоровому мужику без женщины? Целый год сексом не заниматься — это, знаешь… Да где год — два почти! Тут у всякого крыша поедет…

— Всё равно, тихушник наш Понч.

— Что есть, то есть! А ты в курсе, что за живность в тихом омуте. О, кажется, прибываем!

Показался Джеймстаун. Городишко располагался на небольшой возвышенности и представлял собой не слишком впечатлявший форт, обнесённый частоколом, да ряд домишек вдоль единственной улочки, выходившей к пристани.

— Да он даже меньше Нового Амстердама! — разочарованно сказал Быков.

— Надо полагать, они расселились, — проговорил Акимов. — Плантаторы, конечно же, прописались поближе к посадкам табака.

— Наверное, — согласился Сухов.

Оглянувшись за корму, он посмотрел на красный

галеон, медленно подтягивавшийся следом за чёрным.

Корабли подходили к причалу со скоростью ползущего человека — река тут отличалась глубиной. Вот они прижались бортом к позеленевшим брёвнам, сминая кранцы, и матросы ловко перебросили швартовые концы местным, ожидавшим на пристани. Те мигом намотали лохматые канаты на деревянные столбы, врытые в землю, такие толстые, что напоминали пни вековых деревьев.

Да и дома в посёлке тоже впечатляли — срубленные из стволов дерева в обхват, они выглядели непоколебимо, мощно.

А скольких трудов стоило повалить эти деревья, приволочь, возвести стены, венец за венцом! Зато тепло и пуля не возьмёт.

Да и не всякое ядро пробьёт. Такому дому только огонь и страшен.

Обитатели сих могучих жилищ уже спешили к пристани, самые робкие держались в отдалении, хотя и их разбирало любопытство — гости всегда приносили с собою новости.

— Диего! — позвал Олег. — Это самое… Будь другом, договорись насчёт груза. Ладно? Надоела мне уже эта купля-продажа.

— Сделаем, капитан! — бодро ответил Мулат. — Табачники местные с деньгой, а тратить негде. Поможем!

Сухов сошёл на пристань, и собравшаяся толпа почтительно расступилась, пропуская командора.

Учтиво раскланиваясь с дамами, Олег прошествовал по улице, оглядывая довольно-таки унылые виды.

В колонии всего не хватало, и даже поставить приличный забор было просто не из чего, приходилось обходиться изгородями, а двери сколачивать из грубых досок-лесин и вешать их на кожаные петли — кованых навесов ещё «не завезли».

Остановившись напротив очередного «общего дома» — обычного приземистого барака, Сухов понаблюдал за работой местного плотника: любопытным инструментом фроу, похожим на гнутое долото, и киянкой тот разделывал ствол дерева — колол дранку для кровель.

Олег оторвался от созерцания производственного процесса и перевёл взгляд на лес за рекой.

Ближе к берегу заметны были порубки, а дальше деревья стеною вставали, уходя к западу, поднимаясь на холмы и спускаясь в сырые низины, до самых Голубых гор.

Командор вздохнул. Его тянул этот нехоженый простор, влекла огромная страна, не тронутая тлетворным дыханием цивилизации. Там, за далёкими горами, текли чистые реки, кои, ежели и были перегорожены, то лишь бобровыми плотинами.

А воздух тамошний был прозрачен и свеж, не испоганенный ничем, кроме дыма походного костра.

Правда, в любой момент могла просвистеть индейская стрела, обрывая жизнь романтику, не приспособленному к первобытному строю, и всё ради того, чтобы его скальп украсил вигвам молодого ирокеза или гурона, желающего стать великим воином.

Сухов усмехнулся. Каждый понимает «великую американскую мечту» по-своему…

Он уже повернулся, чтобы идти обратно, как вдруг расслышал топот, а в следующую секунду из-за «общего дома» выбежал Акимов.

Углядел Олега и выдохнул:

— Галя пропала!

Бесцеремонно растолкав зевак, столпившихся на пристани, Сухов поднялся на палубу.

— Диего! — рявкнул он. — Живо десять человек на ту сторону этого хренового городишки, десять на ту! Надо опросить местных, не видел ли кто молодой девушки-индианки в европейском платье. Найдут кого, пусть волокут на корабль и всё вызнают. Живо!

— Слушаю!

— Моллар! Сбегай к здешнему руководству, кто тут у них — губернатор? Пусть тоже ищут! Это самое… Намекни, что станется с Джеймстауном, если меня из себя вывести!

— Понял! — ухмыльнулся капитан «Симурга». — Бегу!

— Командор!

Олег обернулся на зов. К нему подскочил Хиали и указал на берег:

— Мы находить молодой моряк, звать Гвилим. Его пытать и душить.

Сухов опять вернулся с корабля на сушу.

Пара индейцев-карибов расступилась. На расстеленном плаще лежал Гвилим Чэнси. Тело Гвилима Чэнси.

Олег покачал головой — он и видел-то этого Гвилима мельком, хотя каждого из команды знал в лицо, положение обязывало.

Рядом присел на корточки Нолан Чантри, коснулся мёртвого.

— Убили совсем недавно, — сделал он вывод. — И пытали не слишком старательно. Наверное, он быстро всё выложил.

— Насчёт Гли-Гли?

— Думаю, да. Уж больно два происшествия по времени совпадают. Хотя, конечно, всё это так — думки вслух.

— Ла-адно… Диего, если что, я на той окраине, что выше по течению.

— Понял, капитан!

— Понч! Витька! Пошли со мной…

— Идём!

— Яр где?

— Вооружается!

— Янс и ты, Клаас, вы тоже со мной. Шанго, Хиали, Жак, ты, барон, и ты, граф. Пойдёмте!

Принц-ассанте, индеец и три мушкетёра дружно отправились за своим командором.

Встречные жители старались не попадаться им на пути — как увидят, так и спешат шмыгнуть в переулки.

— Не волнуйся, Витёк, — ворчал Сухов, энергично шагая, — найдём мы твою Галю.

— Я верю, конечно же, — вздохнул Акимов. — Как-то нелогично всё! С чего вдруг её надо было похищать?

Кому? Зачем? Нет, я понимаю, конечно же, что здесь с женщинами напряжёнка, но уж очень всё быстро! И часа ещё не прошло! Вы как хотите, а тут всё подстроено. Не верю я в случайности, не бывает их!

Олег увидал, что к ним несётся, ног не жалея, их юнга, Кэриб Уорнер.

— Капитан! — завопил он. — Нашёл!

— Нашёл?! — подскочил Виктор. — Где она? Где?! Галя жива?

— Я не… девушку нашёл, — еле выговорил юнга, отпыхиваясь и поглядывая виновато, — а тех, кто её похитил!

— Показывай! — велел Сухов.

Кэриб взял с места, все понеслись следом.

Добежав до маленькой пристани, скрытой в тени раскидистых деревьев, юнга остановился.

Корявые мостки давали приют парочке индейских каноэ, по достоинству оценённых бледнолицыми, а рядом, на пеньке, восседал пожилой «начальник порта», весьма довольный жизнью и собой.

— Вот он видел! — указал на него Кэриб.

— Рассказывай, — велел Олег.

Старичок ласково улыбнулся и сказал:

— Что вы ко мне пристали с расспросами? Вам надо, вы и ищите!

Палаш едва слышно ширкнул, покидая ножны, блеснул лезвием и упёрся остриём в шею лодочника.

— Мне надо, — очень мягко выговорил Сухов, — я и ищу. Если ты сейчас же не заговоришь, будешь греться не на солнышке, а в аду. Говори!

— Да что вы, в самом деле… — заныл старик, вытягивая шею. — Ну проходили тут трое молодых людей, тащили с собой индианку. Молодая, ничего так себе, в синем платье с кружевами…

— Она! — взволновался Акимов. — Это была она!

— Куда её потащили? — продолжил допрос Олег.

— Ну лодка тут была… Большая, одного тутошнего плантатора. И люди его…

— Куда они поплыли?

— Ну вверх, конечно. На плантацию, наверное…

— Что за плантатор?

— Хороший человек, богатый… Из немцев он. Всегда на церковь жертвует, помогает, не скупится…

— Звать как?

— Натаниэль я, Хромым меня кличут…

— Да на кой чёрт ты мне сдался! Плантатора как зовут?

— A-а… Альберт фон Горн.

— Ах, вот оно что… — протянул Сухов. — Вот откуда ушки-то растут!

— Думаешь, это тот самый? — усомнился Понч. — Где Новый Амстердам и где Джеймстаун? Угу…

— Ха! — хмыкнул Клаас. — Да у ван Хоорна везде и стол, и дом! Только в Плимуте он сэр Элберт Хорн, а в Гаване — дон Альберто деКорон. Ну сам в Вест-Индии я не был, знающие люди рассказывали…

— Всё ясно.

Вернув на место палаш, Олег сунул перепуганному Натаниэлю пару серебряных песо и сказал:

— Если что новое узнаешь или старое вспомнишь — передашь на корабль.

— Вот так бы с самого начала… — взбодрился Хромой.

— Что?

— Я говорю, премного благодарны!

— Кэриб, ты у нас самый молодой, дуй на борт, передай Диего, чтобы спускал пару вельботов. Надо будет нанести визит хорошему человеку Альберту фон Горну. Клаас и ты, Шанго, задержитесь, расспросите у нашего друга Ната дорогу к плантации.

— Слушаю!

И опять Сухов вернулся на корабль, но теперь у него была ясная цель.

Оставалось сгрузить в шлюпки «средства» её достижения и отправляться выручать Гли-Гли.

Мельком ему вспомнились прелести индианки, но он отогнал от себя пленительные видения. Вот уж о чём не стоит упоминать при Акимове…

А на пристани начиналось немалое шумство.

Большая толпа джеймстаунцев, некоторые в сильном подпитии, бушевала на узкой площади между рекой и приземистыми, словно вросшими в землю пакгаузами.

Тут были и фримены, узнаваемые по чистой, справной одёжке, и сервенты, мужики и женщины — первые орали надсадно, ругались, а вторые вопили, переходя на визг.

— Тебе это не напоминает массовку? — громко сказал Быков, высвобождая из ножен абордажную саблю.

— Напоминает, — кивнул Олег. — Крику много, но как-то без чувства.

— Мало репетировали!

— Кстати, да. А вон и ассистенты режиссёра!

Сухов подбородком указал на шустрых малых, упакованных в чёрные костюмы. Они сновали в толпе, подзуживая людей.

— «Чернецы»!

Олег неторопливо вынул из-за кушака пистолет, направил его дулом вверх и выпалил в воздух.

Грохот выстрела будто выключил звук у безобразной постановки.

— Разойдись! — гаркнул Сухов. — Диего! Зарядить номера семь, восемь и девять картечью!

— Слушаю, капитан! — бодро прокричал Мулат.

— Приготовиться к залпу по команде!

— Готово, капитан!

Толпа разом отхлынула, передние толкали задних, кто-то упал, кого-то придавили к стенке пакгауза, и вот вся людская масса, забыв про всякое разумение, подчиняясь позыву плоти, рванула с места, освобождая пристань. И тишина…

— Придурки… — буркнул Олег, энергично шагая к трапу.

Навстречу ему сбежал Жак де Террид.

— Господин командор, — сказал он, — я тут порасспрашивал… Плантаторы в «общих домах» не живут. Они строят настоящие форты, иначе тут нельзя — индейцы. Может, стоит захватить пару пушчонок? Хотя бы фальконетов?

— Дело говоришь, — кивнул Олег. — Диего, вели спустить пару средних кулеврин[20].

— Да, капитан!

— Ну, если там форт, то нам и лестницы не помешают. Сообразишь, Диего?

— А то!

— Остаёшься за меня.

— Слушаю!

— Мы вперёд двинем, а вы следом — река судоходная. Риск, может, и благородное дело, но зря лихачить вредно для здоровья.

— Да подождали бы, капитан, вместе бы и двинули!

— Времени нет, Диего. Давай… Моллар! Отчаливай и жди в Чесапике!

— Да, капитан! Здесь ловить нечего!

Сухов спустился в вельбот и помог смайнать увесистую пушку. Хоть и мелкокалиберная, весила она изрядно.

— Трави помалу! Ещё!

— Тяжёленькая…

— Ха! Сказал тоже! Да её вчетвером только так вытянешь!

— На лафет, на лафет клади! О-па! Легла!

— Понч, ядра!

— Принимаю, принимаю…

— Порох!

Загрузив два вельбота с обоих галеонов, спасательная команда отправилась в путь.

Кроме Олега и его друзей, троих мушкетёров и «американцев»— Нолана, Клааса и Янса, в поход отправились Франсуа деЖюссак, Шанго, Хиали и Кэриб Уорнер.

В общем-то, юнгу никто не собирался брать, просто в последние минуты погрузки он незаметно переместился на вельбот и не отсвечивал.

Когда же подняли паруса и шлюпки потихоньку стали одолевать течение, удаляясь от пристани, было не до того, а потом…

А что потом? Ну не возвращаться же только для того, чтобы высадить паршивца?

— Клаас, ты хорошо запомнил, куда нам путь держать?

— Да, господин командор! До урочища Сломанного Копья, потом ещё немного, мимо Гладкого острова — и сразу будет виден форт. Да вы не беспокойтесь, места эти я знаю немного, бывал здесь с отцом пару раз. Давно, правда…

— Ну и то хлеб.

Где там было урочище и кто ломал копья, Сухов так и не понял, но остров он опознал — вытянутый клочок земли посреди реки, идеально ровный, заросший травою так, что больше напоминал газон. Словно кто постриг его.

Будь он в Англии или во Франции, можно было предположить, что это коровы сюда наведываются, но здесь, в Виргинии, даже лошадь была редкостью.

Скотоводческие ранчо и перегоны скота, ковбои и конокрады — всё это было впереди, Америка только начиналась.

— Паруса долой, — приказал Олег. — Не будем зря светиться. Вёсла на воду!

Течение было слабое, так что вельботы нисколько не сбавили в скорости. Может, даже и выиграли чуток.

— Олегар… — сказал де Жюссак, привставая. — Во-он та высота, видишь?

— Вижу-вижу, — прищурился Сухов, разглядывая невысокий холмик напротив форта.

Макушка холма заросла дубняком, а «смотрела» та возвышенность как раз на угол крепости.

Хотя крепостью это сооружение назвать язык не поворачивался. Обширный двор окружал частокол высотою футов в пятнадцать-шестнадцать[21].

Сколько внутри находилось блокгаузов и прочих сооружений, с реки видно не было, зато различались четыре фальконета [22], установленных на вертлюги[23].

Ворота были заперты, и форт казался нежилым, брошенным.

Ан нет, вон чья-то голова показалась над оградой…

Верхушки брёвен, из которых был собран палисад, не были выровнены в одну линию, а торчали на разной высоте.

И это являлось умным решением — так глазу штурмующего было труднее различить осаждённого, если тот вдруг высунется между заострённых стволов, чтобы, к примеру, глянуть, не взбирается ли кто на стену.

Или пальнуть. Или треснуть, как следует, прикладом. Умно.

— К берегу!

— Как же это они упустили, — прокряхтел барон де Сен-Клер, ворочая веслом, — что высота напротив — господствующая? Даже деревья не вырубили…

— А зачем? — пожал плечами Быков. — Форт строили как защиту от индейцев, а у краснокожих не то что пушки, мушкеты — большая редкость.

— Вообще-то, верно…

— Высаживаемся! Сейчас будет самое интересное.

— Что именно? — не понял Шурик.

— Пушки в гору потащим! Взялись!

Выволочь кулеврины на берег было тяжко, но с этим справились.

А потом началось «веселье» — надо было вчетвером приподнять на канатах пушку, просеменить, сколько дыхалки хватит, и опустить груз на землю. Отдышаться и снова вперёд. Вверх…

Подменяясь, всё-таки выволокли кулеврины на макушку холма. Установили, укрепили.

— Понч, заряжай.

Шурик, валявшийся на травке, раскинув руки и ноги, пробормотал:

— Не кантовать… Меня. Угу…

— Подъём, царёк полей! Артиллерия ждёт твоего нежного внимания.

— Ох-хо-хо…

— И не кряхти, как старый дед.

— Ничего не старый. Мне, может, нравится кряхтеть!

— Заряжай давай… Так, товарищи, кто пойдёт парламентёром?

— Я пойду, конечно же! — решительно заявил Акимов.

— Флаг тебе в руки, — пробормотал Яр, — и барабан на шею.

— Нет, — мотнул головой Олег. — Жак? Как ты насчёт прогуляться?

— Да ради бога! Только дайте мне чего-нибудь белого, на палку привязать.

Сухов скинул свой камзол и снял рубашку.

— Держи.

— Жалко…

— Случись бой, а он непременно случится, чует моё сердце, от неё всё равно клочья останутся. Пусть лучше послужит благому делу.

— Ну я пошёл тогда.

— Скажешь, что форт окружён и под прицелом орудий. Выдадут девушку добром, отделаются выкупом. Не выдадут — раскатаем по брёвнышку. Сигналом, чтобы открывать огонь из пушек, будет твой флаг — опустишь его, и мы пальнём. Понял?

— Понял!

— Действуй.

— А мы Галю не заденем? — встревожился Виктор.

— Во двор ядра не полетят, — авторитетно заявил Пончик, — мы по стеночке…

— Пугануть их надо, Вить, чтоб проняло до самых печёнок. А штурмовать придётся в «ручном режиме». Лестницы принесли?

— Тут они, — прогудел Шанго. — Только не знаю, выдержит ли такая меня…

— А мы тебе две лестницы приставим, — серьёзно сказал Шурик. — На одну будешь левой ногой становиться, а на другую — правой.

Африканец хотел рассердиться, но на Пончика он злиться не умел.

— Скажешь тоже… — буркнул чёрный принц.

— Анри, — распорядился Сухов, — берёшь с собою троих с мушкетами, будете прикрывать Жака со спины. Мы ударим отсюда.

— Понял, господин командор.

— Понч, готовсь.

— Всегда готовсь!

Олег испытывал в эти минуты болезненное нетерпение, ему хотелось побыстрее расквитаться с Горном, или с Хоорном, или как его там, и вернуться, и пусть Витька встретиться с любимой, и всё будет хорошо, и они, наконец, покинут эту дурацкую Новую Англию, зачаток будущих Штатов.

Их поход он воспринимал как прогулку, как досадную неизбежность и злился на себя, что вовремя не повесил недоделанного «святого».

Вскоре Сухову пришлось изменить своё мнение — прогулка выдалась долгой…