Командир 2 Война

Глава 4

Прочитав радиограмму, я только тихо про себя прошептал:

— Вот только этого мне и не хватало для полного счастья.

В радиограмме был приказ обеспечить подходящую площадку для приема самолета ближайшей ночью, для чего я должен, помимо самой подготовки этой площадки, успеть передать её координаты. Кроме этого, в ней были прописаны сигналы, которые я должен обеспечить, услышав гул самолетных двигателей.

Вроде бы все логично и выполнимо при наличии достаточного количества времени, однако, мне сегодня ночью своих ещё людей идти выручать. Да и эту подходящую площадку надо ещё найти и подготовить. А готовить днем — это искать неприятности на мягкое место.

Опять же, кто прилетит этим самолётом и зачем? Если какой-нибудь дятел, который начнёт здесь устанавливать свои порядки и ставить невыполнимые задачи, то нафиг он мне нужен?

В общем одни вопросы без ответов.

Немного подумав, я сел писать ответ, в котором уведомил, что ближайшей ночью принять самолёт нет возможности.

Встретить его мы сможем не раньше, чем через два дня, а координаты посадочной площадки я сообщу позже.

На самом деле, именно через два дня у меня в планах поработать по нескольким нашим бывшим аэродромам сразу, прежде чем уйти ближе к Барановичам. К этому времени немцы, наверняка, успеют перегнать туда свои самолёты.

Собственно, из-за этой затеи я и встретил немцев у Бреста, а не там, где мне их можно бить на своих условиях. Не только из-за этого, конечно, по большей части именно из-за желания немного уравнять шансы в небе. Думаю, что принять самолёт на нормальном аэродроме будет гораздо безопаснее и лучше, чем на каком-нибудь лугу. Поэтому я отсрочил этот прилёт неизвестно кого.

Отдав ответную радиограмму радисту, я велел ему готовиться к поездке на выручку товарищей. Уточнил, что передавать эту радиограмму он будет в пути. Сам же пошёл отдавать распоряжение по подготовке к незапланированный поездке.

Раз уж нам придётся двигаться в сторону, где мы ещё не были, нужно по дороге поискать что-нибудь полезное. Сердце кровью обливается при одной мысли, сколько вокруг есть бесхозной техники.

Понятно, что она мне сейчас как бы ни к чему, но в перспективе её можно пристроить в дело, если, конечно, действовать с умом.

На ловца, как говорится, и зверь бежит. Первым, кто попался на глаза, был Борисов. Я его тут же окликнул и озадачил.

— Вот, что дружище, готовь к выходу десяток автомобилей, на пару из них погрузи топливо, бензин и соляру. Ну и подумай, кого из людей взять с собой. Поищем по пути брошенную технику.

Тот кивнул головой, давая понять, что он меня услышал, и повернувшись, все так же молча отправился к своим людям. Уже в спину ему я добавил:

— Имей ввиду, минимум пять грузовиков должны быть пустыми. Мало ли как там дела у ребят, может кого-то придётся вывозить, если в бою потеряли часть техники.

Он, также молча, полуобернувшись, снова кивнул и потопал дальше.

Странное для него поведение, однако. Но я не стал этим озадачиваться, пожал плечами и пошел искать командира мотострелков.

Он, в принципе, и так знает, что ночью предстоит ехать выручать товарищей, но ценные указания все равно дать не помешает.

Я нашёл командира в компании начштаба. Они сидели за импровизированным столом, сооруженным из патронных ящиков, под густым кустом орешника. При моем приближении Кухлянских как-то шустро что-то убрал с этого стола, сунув себе за спину в гущу куста.

Понятно, что мне это не понравилось, и подойдя, я произнес, присаживаясь на один из лежащих рядом ящиков:

— Доставай, что спрятал, и расскажите мне, братцы кролики, чем это вы здесь занимаетесь.

В принципе, вопрос можно было и не задавать. Судя по нарезанному салу с луком и кускам хлеба, разложенным на газете, они тут втихаря бухали. Об этом же говорили и их блестящие глаза.

Кухлянских, шарясь рукой за спиной, спросил:

— А почему кролики, командир?

— А это неважно. А вот то, что вы тут пьянствовать надумали, это, ребята, немалый залет. Охренели от безнаказанности?

— Командир, ну мы совсем по чуть-чуть, только для аппетита, —виноватым голосом ответил начштаба, доставая, наконец, из-за спины начатую бутылку какого-то иностранного пойла.

— В общем так, ребята, я вижу подобное в первый и последний раз. Я не против, чтобы вы выпивали, но только, если это не скажется на боевой работе, то бишь во время отдыха, когда точно не придётся воевать в ближайшее время. Мне вот только пьянства личного состава перед боем не хватало. Думаете вообще, что делаете?

— Командир, ну мы правда по чуть… — начал было снова говорить начштаба, но я перебил:

— Да мне по хрену по сколько, от вас, долбодятлов, зависят человеческие жизни, от трезвости ума, в первую очередь. В общем, я сказал, вы услышали. Повторится, пойдёте воевать простыми красноармейцами, и я сейчас не шучу.

Выдержав небольшую паузу, глядя на этих двоих, я понял, что сказанное осознали и прониклись. Затем я продолжил:

— Сейчас ты (я некультурно указал пальцем на ротного) идёшь и готовишь свое подразделение к выходу. А ты (я перевёл палец на начштаба) к нашему возвращению представишь мне на рассмотрение переработанные планы по запланированному нападению на аэродромы с учётом того, что мы теперь будем действовать только двумя ротами.

Не став дожидаться, пока они свернут свое пиршество, я ушёл. Почему-то разозлился, как никогда, и чтобы немного остыть, решил пройтись вокруг лагеря. По пути размышлял:

— На самом деле, запрещать пить на войне — последнее дело. Я и не против, чтобы народ снимал подобным образом стресс, но не перед началом же операции. Наверное, зря я психанул и не толком объяснил ребятам, что и как. Но, с другой стороны, и сами ведь не маленькие, должны понимать. В любом случае, спускать подобное с рук никак нельзя. Нужно будет при случае побеседовать на эту тему с народом.

Приняв для себя такое решение, я задумался о другом:

— Что делать, если мне правда пришлют какого-нибудь чудо-командира, знающего лучше, как воевать в существующих условиях? Очень уж не хочется из-за какого-нибудь дятла похерить все свои задумки. И не принять самолёт не получится. Никто этого не поймёт. Поэтому стоит подумать, как быть, если и правда подобное случится. Проще всего, конечно, плыть по течению и надеяться на пресловутый «авось». Но война идёт, и это плохой расклад. Не выполнить приказ и послать прибывшего далеко и надолго, тоже не вариант, ещё расстреляют нафиг. Напрашивается одно единственное решение вопроса. Когда нет человека — нет проблем. И над этим стоит подумать. Да и вообще давно пора начать создавать хоть небольшую команду из людей, готовых выполнить любой мой приказ, каким бы бредовым он не был. Всё-таки, в страшное время живу, и без верных людей обойтись будет сложно. Странно, что только сейчас я об этом задумался. С другой стороны, может это и к лучшему. Война ведь быстро показывает, кто есть кто на самом деле. И подобрать в свой ближний круг действительно стоящих людей сейчас проще, чем когда бы то ни было. На самом деле, этот самый ближний круг у меня как бы есть. Состоит он из моих подчиненных командиров, но это немного не то. Им не поручишь пристрелить нового командира, нечаянно отправленного Москвой. Они на это не пойдут, даже если будут уверены на все сто, что он губит все дело. Поэтому мне надо, не откладывая, подыскивать себе бойцов, которые будут действительно моими, как говорится, с потрохами. Тем более, что у меня есть, что предложить таким людям.

Эти мои размышления прервал нашедший меня командир роты саперов, который увидев меня, обрадовался и произнес:

— Ну, наконец-то, нашёл. Командир, тут мои ребята побегали по лесу и нашли кое- что интересное.

Он как-то хитро на меня посмотрел и продолжил:

— Позиции гаубичной батареи МЛ — 20. Сами орудия разбиты и приведены в негодность, но там рядом отыскали небольшой склад боеприпасов к ним, сто два снаряда. Может ещё раз минируем дорогу? Детонаторы и провода есть, ночью все сделаем, а как колонны немцев утром пойдут, так и рванем. Прошлый раз хорошо же получилось. — Тараторил ротный.

А я размышлял:

— В принципе, такая диверсия сейчас точно не помешает. Но устроить её можно только перед тем, как соберёмся покинуть этот лес, чтобы не нарваться на неприятности. Немцы ведь, наверняка, захотят найти тех, кто подобным образом портит им жизнь. Всё-таки, прошлыми подрывами мы нехило замедлили их передвижение, и наши разведчики докладывали, что теперь впереди наступающих частей немцев вместе с разведкой идут саперы, проверяющие дороги.

— Идея мне нравится. Только поступим мы следующим образом. Дорогу будем минировать, но несколько в стороне от основной. После того, как пройдёмся по аэродромам, нас наверняка попробуют зажать и не позволят уйти в большие лесные массивы. Чтобы этого избежать, мы и используем минную ловушку. Притормозим слегка переброску немецких частей, отправленных на перехват. Пойдём, на карте покажу, где будем минировать. Сделать это надо будет за пару следующих дней.

Слушая ротного и размышляя о том, чтобы притормозить движение наступающих немцев, мне в голову неожиданно пришла идея, каким образом сделать это более эффективно.

По большому счету, мы и так захватом аэродромов наведем неслабого шороха. А если при этом заведём в ловушку преследователей и чуть пошумим, изображая идущую на прорыв серьезную моторизированную часть, вряд ли это останется без внимания немецкого командования. Наверняка, им поневоле придется использовать некоторую часть наступающих войск, чтобы нивелировать угрозу с тыла.

Фишка в том, что, если действовать грамотно, ни хрена у них не получится нас зажать, что называется, между молотом и наковальней. Есть вариант, пошумев без особых проблем, ускользнуть.

В общем, неожиданно у меня в голове появилось дополнение к уже разработанному плану наших действий, детали которого потребовалось обсудить с начштаба, чтобы он, пока мы будем отсутствовать, смог доработать задуманное и поискать подводные камни в этих дополнениях. Но, в любом случае, подстраховаться минной ловушкой после захвата аэродромов лишним не будет. Поэтому, с начштаба мы поговорили уже после того, как я указал ротному на карте место минирования.

Тот от подобной идеи восторга не испытал, но признал, что, действуя подобным образом, у нас есть шанс заставить немцев понервничать.

С тем и расстались.

Всё-таки, доставшаяся мне способность реально имбовая, и я подозреваю, что пользуюсь ей недостаточно эффективно. Может, конечно, я ошибаюсь, но не могу избавиться от подобного чувства.

Сразу, как только мы покинули лесной массив, уже через несколько километров стало ясно, что ремонтников я потащил за собой зря. Похоже, немцы не теряли время даром и начали активно заниматься сбором трофеев. По крайней мере, в этот раз я, проверяя дорогу и окрестности, ничего, кроме битой техники, непригодной к использованию, найти не смог.

Мы по дороге из-за ограниченности во времени даже не останавливались для осмотра скоплений техники. Понятно, что у Борисова руки чесались, чтобы осмотреть находки, но смысла в этом я не видел и продолжал движение без остановок. У меня, в связи с этим, даже мелькнула мысль отправить Борисова с его людьми обратно. Но я не стал этого делать, и как выяснилось чуть позже, очень правильно поступил.

Нет, техники мы так и не нашли, зато обнаружили нечто другое.

Приблизительно на середине пути, объезжая по проселочной дороге одну из деревень, я, обследуя местность при помощи способности, обнаружил чуть в стороне от поселения подобия огромных сараев, битком набитых пленными красноармейцами. Притом охранял этих пленников взвод немцев.

Вопрос, освобождать пленных или нет, не стоял. По любому, мы будем это делать. Другой вопрос, когда этим лучше заняться. Прямо сейчас или по пути обратно?

Немного подумав, решил заняться освобождением, не откладывая. Задержимся ненадолго, зато, будет чем озадачить Борисова с его людьми. К нашему возвращению они, может быть, успеют отвезти и укрыть людей в нашем лесу.

Здесь тихо сработать не получилось. Вернее, мы даже не пытались этого делать из-за того же ограничения по времени. Строения стояли на отшибе, и чтобы подобраться к ним незамеченными, пришлось бы потратить непозволительно много времени.

Действовали мы в высшей степени нагло. Подъехали, освещая все вокруг, как будто, так и надо, и открыли стрельбу по так и не всревожившимся немцам. Мотострелки стреляли по трем парам охраняющих периметр патруля. А мой броневик вёл огонь из обоих стволов ДШКа по сараю, стоящему чуть в стороне от других строений. Он был и размерами поменьше остальных.

Именно в нем отдыхало основное количество немцев, и деревянные стены этого строения не стали преградой для крупнокалиберных пуль.

Управились с этим делом мы очень быстро. Я отбыл сразу, как перестали вести огонь. Даже зачистку оставили на людей Борисова, не желая тратить на это время. Да и задачу по вывозу людей я ему ставил чуть ли не на ходу.

В общем, задержались ненадолго, захватили с собой пять пустых грузовиков и отправились дальше.

Так легко с помощью нашим мотострелкам, как с освобождением пленных, не получилось.

Похоже, немцы всерьез вознамерились уничтожить наше подразделение, во чтобы не стало.

Не могу сказать, какое количество людей они задействовали, блокируя совсем даже не маленький лесной массив. Но даже возле южной его оконечности, где у нас назначена встреча, я, разведывая местность, насчитал четыре лагеря, в каждом из которых отдыхало до роты солдат.

Здесь о том, чтобы действовать силой, и речи идти не могло. Мы просто не справимся и влипнем в неприятности. Поэтому операция по спасению наших людей затянулась чуть ли не до рассвета и до последнего висела на волоске.

Дело в том, что между этими полевыми лагерями немцев они устроили уйму секретов и натыкали какое-то немыслимое количество пулеметных точек.

Чтобы понять, насколько все было непросто, скажу, что нам пришлось вырезать семь пулеметных расчётов и девять секретов, подобраться к которым на приемлемую дистанцию было невообразимо сложно.

Не будь у меня моей способности, при помощи которой я нашёл все эти секреты и пулеметные расчёты, нечего было даже мечтать о том, чтобы выручить товарищей. Нереальная задача для одной мотострелковой роты, даже такой продвинутой, как у нас.

Так долго мы провозились ещё и потому, что пришлось, передвигаясь по-пластунски, вытаскивать большое количество наших раненых бойцов. Вообще удивительно, что такое количество подстреленных мы смогли утащить на эту южную конечность, да ещё и во время практически непрекращающегося боя.

Из ста пятидесяти человек личного состава роты в живых осталось девяносто два красноармейца, из которых относительно боеспособными были меньше полусотни, да и то большая часть этих боеспособных были легко ранены.

Командир роты (он пришёл к нам на замену Кухлянских), которого я протащил на начштаба батальона, старший лейтенант Остапенко, единственный из числа командиров, числящихся в роте, остался цел и без единой царапины. Он, рассказывая о произошедшем, был не похож сам на себя.

Человек действительно переживал, и рассказывая, не скрывал своей вины в произошедшем.

Начались все несчастья подразделения с откровенной глупости или может от переизбытка ненависти к оккупантам. Остапенко сам не мог внятно ответить, почему принял решение атаковать немецкую маршевую роту в самое неподходящее для этого время. Вернее, ответил и объяснил, но вот почему сделал это именно ранним утром внятно сказать не смог. Собственно, мотив сделать это у него был, и значимый. Но это мало его оправдывает, даже несмотря на то, что я его прекрасно понимаю.

— Понимаешь, командир, идут они такие, улыбаются лоснящимися харями, довольные жизнью, а на одной из повозок везут двух связанных молоденьких девчонок в форме военфельдшеров. — На этом моменте Остапенко как-то судорожно сглотнул и продолжил:

— Рядом с повозкой идёт здоровенный фельдфебель и на ходу беззастенчиво лапает извивающихся девушек. Я как представил, что на месте этих несчастных могла быть моя сестрёнка (она в медицинском учится), так и думать ни о чем другом не мог, кроме как об их уничтожении. В общем, не удержался я. Обогнали мы этих сволочей по лесу, подготовились и уничтожили из засады, как не раз отрабатывали на учениях. Никто не ушёл, потерь при этом мы не понесли, да и девчонок освободили, не задев. Только вот попались при этом на глаза авиаразведчику, непонятно откуда появившемуся. Летел, падла, низко и все успел разглядеть, да и наблюдатели за небом его откровенно прошляпили. Мы даже огонь по нему открыть не успели, как он ушёл, не заходя на повторный круг, чтобы рассмотреть происходящее получше.

После этого все и началось.

Немцы, как взбесились, и нагнали к лесу столько всего, что довольно быстро стало понятно, самостоятельно нам не вырваться. Тогда я решил поставить штаб в известность о происходящем, надеясь протянуть до ночи.

Остапенко говорил, безэмоционально уставившись застывшими глазами в одну точку, заново переживая произошедшее. Когда я начал рассказывать, кто, где и как погиб, перечисляя бойцов и командиров по именам и фамилиям, из глаз у него непроизвольно потекли слезы.

На самом деле, на это страшно было смотреть. Ведь не было ни всхлипываний, как это бывает, когда человек плачет, ни вытираний этих самых слез рукой, даже лицо не поморщилось. Они просто текли, а он, не останавливаясь, все также безэмоционально продолжал рассказывать.

Они только каким-то чудом дожили до ночи, играя весь день с немцами в подобие игры — кто кого перебегает, перехитрит и уничтожит. Неизвестно, сколько ребята при этом уничтожили противников, но явно немало. Ни разу, по словам Остапенко, поле боя в лесу не оставалось за противником после многочисленных стычек, засад и даже полноценных боев.

Если бы не ограниченное количество боезапаса и не немецкие миномёты, от работы которых и понесли основные потери, можно было бы воевать в лесу и подольше. А так рота, по сути, перестала существовать. Воссоздать её в удобоваримом виде получится ещё не скоро.

По окончании операции спасения, как её начали между собой называть бойцы, из-за быстро наступившего рассвета дневать нам пришлось, укрывшись в крохотной просматриваемой насквозь рощице, чуть ли не на глазах у немцев, активно шастающих по близлежащим дорогам.

Спрятаться более-менее надёжно получилось только благодаря небольшому оврагу, или скорее ложбине, расположенной посредине этой рощи, где мы с трудом смогли разместить всю наличную технику.

Сам не понимаю, как нас не обнаружили. Это был очень длинный день.