Колесо Фортуны

Уильям Браунинг Спенсер ДОЧЬ ХРАНИТЕЛЯ ШАНСОВ

Прочь из черной ночи, из черного дождя.

Грег присел на скамью в здании железнодорожной станции и уставился на дождь за окном, сжимая левой рукой голографический поцелуй Холли, словно это был последний билет на выезд, из Свипер-Сити.

Каковым, впрочем, он и являлся.

Грег ехал в Даунтаун, чтобы решить свою судьбу.

— Да, конечно, — сказала чиновница. — Числа забрали вашу жену и дочь. Вы желаете отыграть их обратно.

Человеческим воплощением чиновницы была молодая женщина с приятными чертами лица, спокойная, из тех, кого забываешь в тот момент, когда поворачиваешься к ним спиной.

— Закон требует предоставить вам шансы, — сказала она, и ее голос переключился на магнитофонную запись. — Сейчас я подсчитываю эти шансы, основываясь на имеющихся сведениях и исходя из того, что предоставленная вами информация точна.

Пауза в этом месте была необязательной, рассчитанной на эффект. Затем она продолжила:

— Шансы против того, что вы отыграете Холли и Мириам, равняются 1.230.227 к 1.

Грег снова кивнул. На самом деле это было немного лучше, чем он ожидал.

— Я могу предоставить вам аудиенцию у Хранителя шансов, но, разумеется, это будет последняя аудиенция.

— Да.

— В таком случае все в порядке, — сказала она. — И последняя формальность. Мне нужно получить от вас заявление, обосновывающее вашу мотивацию.

— Конечно, — сказал Грег. — Я здесь потому, что люблю жену и дочь больше самой жизни. Моя вселенная без них лишается смысла. И… — Грег уставился сквозь нее на мерцающие призрачно-зеленые цифры, ползущие по стенам всех комнат в Свипер-Сити.

Пауза затянулась несколько дольше, чем предусматривал автоматический режим выслушивания, и чиновница предложила подсказку:

— Ваше заявление завершено?

— Для записи, — объявил Грег. — Я хочу заявить об очевидном. Я чувствую, что мне повезет.

Они казались каким-то лубочно-прекрасным литературным штампом: влюбленные старшеклассники. Они сидели в одном классе на биологии, она через три парты от него справа. Он завороженно рассматривал, как ее скулы вбирают в себя льющийся в окно солнечный свет, производя посредством загадочного фотосинтеза тепло, радость и энергию.

Ее звали Холли Бил. Его звали Грег Хэлли.

Она приехала в город поздней осенью, через шесть недель после начала учебного года, и наполнила класс светловолосой грустью и голубоглазой улыбкой.

Холли Хэлли, подумал Грег. Как можно устоять против очарования такого имени? Она должна выйти за него замуж.

Он поспорил с лучшим другом Эмметом, что будет танцевать с ней.

— Когда собаки запляшут на луне, — сказал Эммет. Эммет лишился пяти долларов.

— Я чувствовал, что мне повезет, — сказал Грег, покаявшись Холли, что заключил на нее пари.

— Мне тоже, — сказала она и поцеловала его среди опадавших листьев, возле спортзала, под звездным небом. Ее свитер трещал от электрических разрядов.

Две недели спустя она сказала ему, что должна кое в чем признаться.

Он кивнул, готовясь услышать самое худшее: у нее есть парень в другом штате или на соседней улице, ее родители снова переезжают, она испытывает к нему чувство физического отвращения…

— Я не человек, — сказала она.

Он рассмеялся, облегченно переводя дух.

— Нет, правда, — сказала она. — Кроме шуток.

— Ну, конечно, — сказал Грег. Он не был удивлен. Это объясняло ее удивительную грациозность, красоту, элегантность. Какой молодой человек, охваченный страстью, верит, что его любимая — человек? Разумеется, она — ангел.

— Нет, не ангел, — сказала она, смеясь и поглаживая его руку.

— А кто тогда?

Холли нахмурилась.

— Трудно сказать. Я хочу сказать, что я-то прекрасно знаю, кто я такая, но это трудно объяснить. Не знаю, как бы ты это высказал. Я — некто, кем могу быть.

Грег улыбнулся.

— Некто, кем могу быть.

— Точно, — сказала Холли, прижимаясь к нему. Грег почувствовал, что ей нравится, как быстро он схватывает. Ему очень не хотелось ее разочаровывать.

Но все же он признался в своей растерянности.

Она попробовала снова.

— Я бы сказала, что принадлежу к определенной религии. Ну вот как у вас есть религии — христиане, мусульмане, республиканцы и тому подобное.

— Ну, есть.

— Вот. Я принадлежу к религии событий. Случившееся есть чудо. Потому что все, что происходит, в принципе почти невозможно. Все шансы против того, чтобы это произошло, если сопоставить данное событие с теми, что должны были произойти вместо него. Но оно происходит, поэтому любое событие — чудо, подарок слепого случая.

— Не улавливаю, — сказал Грег.

— Поцелуй меня, — сказала она. — Для меня этого достаточно.

В самом деле. Счастье не зависит от понимания, любовь не требует глубокого постижения объекта желания. Людям, объединенным любовью, в течение многих лет достаточно лишь поцелуя, чтобы плыть вместе.

Вопрос о нечеловеческом происхождении Холли вставал не часто. Грега он беспокоил лишь в одном отношении. Казалось, она считала себя неуязвимой. У нее не было страха. Она могла броситься со скалы в черные ночные воды карьера или с безбожной скоростью гнать папашин «БМВ» по проселочной дороге, не обращая внимания на Грега, который, сидя рядом с ней, старался не вопить, чтобы оказаться достойным этой безрассудной красоты.

Родители Грега внушили ему, что страх есть дань уважения судьбе. И он был от рождения осторожен, пробовал игрушки пальчиком, словно они могли оказаться пластиковыми бомбами, делал первый глоток молока с видом человека, подозревающего, что его хотят отравить.

Он был осторожным мальчиком и осторожным молодым человеком и по этой причине заранее положил презерватив в тумбочку в ту первую ночь любви, когда его родители уехали за город на уикэнд. Грег привел Холли в свою комнату после кино — никаких уловок не потребовалось. Они сразу же упали на постель, одежда куда-то испарилась, и тела светились в темноте, как у дельфинов.

Она сорвала с него презерватив и зашвырнула его в дальний угол комнаты.

Ситуация не располагала к спорам, но позже Грег высказал свои опасения. Неужели она хочет забеременеть? Они же, в конце концов, еще школьники.

Холли пожала плечами. Это не вопрос желания или нежелания. Это ее путь, путь ее Последовательности. Случай священен. Пусть случится то, что должно. Лишь Сатана правит Бал.

— Я нахожусь здесь потому, что выиграла в лотерее данного момента, — объясняла она. — Не диктуй судьбе: благодаря ей я сейчас с тобой.

Зачатия не произошло. Ни в этот раз, ни в последующие. Они перешли в выпускной класс.

— Я незнаком с твоими родителями, — сказал Грег.

— Придется вынуть их из кладовки, — сказала Холли. — Правда, думаю, тебе с ними будет скучно. У них очень ограниченная программа. Они ведь роботы, сделанные для представительства.

В субботу вечером Грег пришел к ним, и мама Холли приготовила мясо в горшочке, а отец Холли, красивый мужчина с серебряной шевелюрой и квадратной челюстью, говорил о футболе.

Родители Холли были довольно занудливыми и частенько повторялись, но Грег не заметил в них ничего нечеловеческого.

Он попытался поддеть Холли.

— Если твои родители роботы, значит, ты и сама робот.

Холли закатила глаза.

— Тебе что, все люди в одинаковой одежде кажутся одинаковыми? — спросила она. — Не притворяйся дураком.

Она объяснила. Тело Холли Бил, тела ее родителей, эти смертные движущиеся оболочки, были абсолютно подлинными. Вскрытие доказало бы, что все три тела принадлежат людям. Но два из них управляются ограниченным синаптическим слоем. Третье же тело — сама изумительная Холли Бил — недавно прибыло на Землю из… из другой возможности. И если ее приятель по имени Грег не может увидеть разницы между парой усовершенствованных тостеров и несравненной, потрясающей личностью Холли Бил, то, возможно, он не заслуживает ее общества, возможно, ей следует поискать более тонко чувствующего любовника.

Грег извинился за свою неотесанность.

— Даже не заикайся о том, чтобы бросить меня, — сказал он. — Я без тебя не смогу жить.

— Осторожнее, — сказала Холли, прикасаясь пальцем к его губам. — Никогда не бросай вызов будущему. Достаточно того, что есть.

И вот теперь ее нет, но ему этого не может быть достаточно. Он не хочет удовлетвориться теми годами, которые они провели вместе.

Шел дождь, и Грег подумал, не является ли погода продолжением его собственного состояния, его внутреннего ненастья. Когда он оказывался здесь раньше с Холли, в Свипер-Сити всегда светило солнце и улицы были заполнены праздничной шумной толпой.

Когда вы прибываете в Свипер-Сити с Земли, он приобретает человеческие черты. Они приходили сюда часто, особенно после рождения ребенка. Ставили свои маленькие ставки, открывали свои двери, забирали свое добро и свое зло и везли обратно в Лисбург, штат Вирджиния, где жили постоянно.

Они были молоды и удачливы.

Грег сел на поезд, нашел свободное место. Он предпочел бы остаться один, но вагон быстро заполнился, и рядом присел человек средних лет, в очках в проволочной оправе и шляпе котелком.

— Не возражаете, если я закурю? — спросил мужчина, извлекая трубку.

— Конечно, нет.

Человек посмотрел на блестящую голограмму в руке Грега.

— Петиция? — спросил он.

— Да.

— Возлюбленная?

— Жена.

Человек кивнул и пососал трубку. Вздохнул.

— Мы случайно приходим, случайно уходим, — сказал он.

Замечание было вполне безобидным. Каждый обитатель Свипер-Сити время от времени произносит его. У Грега же оно вызвало необъяснимую ярость, захотелось схватить это факсимильное изображение попутчика за шею и сжать его с криком: «Твоя удача тебе изменила. Ты сидишь рядом с неверным».

Вместо этого Грег уставился на проносящиеся за окном огни Свипер-Сити, которые вскоре остались позади, и загородная тьма превратила окно в черное зеркало. Он рассматривал свое отражение — крепкий молодой человек с темными волосами, меланхолическим выражением лица и отрешенным взглядом, словно он уже принял поражение, увидев, как бегущее море цифр внезапно застыло и вспыхнуло красным, показывая, что совпадений не было и проигрыш не подлежит пересмотру.

И с черного потолка раздастся громовой голос:

— Она мертва навеки, и ребенок мертв. Это то, что случилось. Петиция была должным образом рассмотрена, другие заявления приниматься не будут. Проситель должен ждать решения Хранителя шансов.

Решением, конечно, будет смерть, новый прилив цифр поглотит его своей безучастностью. И его исчезновение станет уже просто примечанием, мелким происшествием. Ибо он к тому времени будет мертв, убит в тот момент, когда захлопнется дверь последней возможности, когда Холли и Мириам уйдут насовсем и смысл исчезнет из его жизни окончательно.

Они окончили школу и поступили в Вирджинский университет. Их друзья удивлялись тому, что они не живут вместе, поскольку объединявший их мир любовных сигналов слишком бросался в глаза. В компаниях они были приветливы, но держались отчужденно, не в состоянии спрятать истины: вселенная за пределами их счастья была химерой, наполненной фантомами, неразборчивыми голосами и смутными социальными правилами.

— Будем жить вместе, когда поженимся, — сказала Холли. — Мне еще нужно сообщить об этом отцу.

— Я думал, твой отец — робот.

Холли нахмурилась, но не удивилась.

— Моему настоящему отцу. Ты с ним еще незнаком. Он не одобрит мой выбор. Он никого не одобрит. Он считает, чем больше у тебя привязанностей, тем больше шансов работает против тебя.

— Великая философия, — сказал Грег.

Холли поцеловала Грега в губы.

— Он появится, — сказала она. — Он любит меня до безумия.

Они поженились в год получения дипломов. Церемония была скромной: несколько друзей из университета, родители и сестра Грега, Холлины родители-роботы.

— Я вижу, твой отец не пришел, — сказал Грег. — Твой настоящий отец.

— Нет, — сказала Холли, внезапно погрустнев. — Он принял наш брак, но для него это болезненно.

В ночь перед свадьбой Холли пригласила Грега в свое жилище. Чаще она проводила время в двухкомнатной квартире неподалеку от университета, которую снимал Грег. Холли сказала:

— Ты никогда не спрашивал меня, куда я ухожу.

— Нет, — сказал Грег, и захолонувшее сердце подсказало ему, почему. Он боялся, что это знание разделит их. Когда она отсутствовала, он подъезжал к ее квартире и видел ее машину у двери, но дома никого не было, и, заглядывая в окна, он видел пустые освещенные комнаты… Грег не был уверен, хочет ли он знать, куда она исчезает.

Она, казалось, почувствовала это и притянула его к себе.

— Я ухожу недалеко, — сказала она. — И где бы я ни была, я думаю о тебе. Но мы собираемся пожениться. Ты должен увидеть мой дом. Он станет ареной наших снов.

Она взяла его с собой в Свипер-Сити. В ту ночь вход туда находился у нее под кроватью. Обычно он оказывался в кладовке. Когда Грег научился видеть, он иногда замечал его перемещения: иной раз вход скользил вдоль цоколя дома, а в жаркие дни лежал под ванной, словно кот, прячущийся от жары.

— Вот это отпирает дверь, — сказала она, показывая ему мерцающую голограмму, и он мгновенно узнал ее губы, слегка раздвинутые, ярко-красные и светящиеся. — Поцелуй.

Поцелуй был заключен в рубин величиной с бейсбольный мячик. Чтобы сделать свою голограмму, нужно было наклониться и поцеловать специальную машину, ее сверкающую хрустальную поверхность. Представив при этом, что целуешь нечто самое желанное на свете.

Губы, целующие губы. Поцелуй, запечатленный в голограмме, мог открыть дверь. С той стороны тот же самый образ распознавал своего двойника.

— Вот твой ключ, — сказала она. — Если тебе понадобится пойти туда одному, ты сможешь войти с помощью этого.

Свипер-Сити. Где он на самом деле находился? Все ответы были неудовлетворительны, бессмысленны, неверны. Он находился в непредставимо отдаленном будущем. В параллельной вселенной. Он был родиной сущности, заключенной в человеческий облик и называемой теперь Холли Хэлли, он был родиной схожих с ней сущностей. Или, по словам Холли, он мог бы быть ее родиной. Это было одной из возможностей такого места. Он был мечтой Холли, и она существовала, чтобы мечтать о нем.

Свипер-Сити был религией, или артефактом религии, или…

Грег сказал своей любимой, что она ответила достаточно подробно на данный момент. Он взял ее за руку и крепко держал ее, пока они шли по городу, который напоминал смесь Лас-Вегаса и Диснейленда.

— Так видят его люди, — сказала Холли, и он не попросил ее объяснить сказанное.

Улицы были запружены народом, в воздухе летали воздушные шарики, под догами шуршали конфетти, клоуны подносили к губам трубы, издавая пронзительные звуки.

— Пойдем, — сказала Холли. Она отвела его в казино под названием «Падающие кубики».

В ту ночь за рулеткой они выиграли для Холли беременность и на боковом поле — место в рекламном агентстве.

Грега та ночь совершенно измотала, и, вернувшись назад, он не мог уснуть. Знание того, что его жизнью управляет игра случая, было ему крайне неприятно.

Голос Холли мягким ветерком гулял по его голым плечам. Ее разъяснения походили на молитву.

— Настоящее есть сумма всего случившегося прежде. Каждый новый день более маловероятен, чем предыдущий, Поскольку пройденный путь становится все длиннее, все извилистее.

— Мне приятно думать, что я обладаю некоторой долей свободной воли, — пожаловался Грег. У него было чувство, что возлюбленная обманывала его, что, пока он корпел над учебниками, она играла в карты, обеспечивая ему получение диплома.

— Нет ничего свободнее, чем падение Чисел, — сказала Холли. — В них заключается и твоя воля. Свипер-Сити таков, каким ты его видишь; он подчиняется твоему пониманию природы вещей. Почему же ты так расстроен? Ты должен признать, что я отличный игрок. Разве нам приходилось ездить в Даунтаун? Нет, ни разу.

— Даунтаун? — Грег повернулся к ней и долго, не отрываясь, смотрел ей в лицо.

— Ну да, — сказала Холли. — Даунтаун. Да…

— Расскажи мне о Даунтауне. Мне не нравится это название — Даунтаун.

Неспроста оно ему так не понравилось. — После долгих уговоров Холли объяснила, что Даунтаун — это место, где идет большая игра. В Зале Хранителя шансов. И Сестры Колеса наблюдают за игрой своими холодными глазами, полускрытыми в тени капюшонов.

Поезд замедлил ход, покачиваясь. Огни тоннеля вспыхивали через равные промежутки времени, словно биение пульса. Человек с трубкой встал.

— Что ж, — сказал он, — пусть ваши Числа подарят вам Гармонию.

— Благодарю, — сказал Грег. Он посмотрел вслед человеку, проталкивавшемуся через переполненный вагон.

Грег подождал, пока поезд опустеет, и только тогда встал и пошел по проходу между сиденьями. Когда он вышел из вагона в холодное гулкое пространство вокзала, на него нахлынули воспоминания. Он внезапно как наяву увидел Холли, которая, покачиваясь, протягивала руку, чтобы опереться о стену, и говорила:

— Я в порядке. — И снова отталкивалась от стены, пытаясь продвинуться вперед. — Я просто хочу домой.

И желтая стена с ярко-красным отпечатком ее ладони.

Подземный переход навевал ужас; огромные каменные плиты цвета мокрого асфальта вздымались в темноте. Грег отчетливо помнил каждую из них. Страх давил его, лишал рассудка, и он чуть было не завопил от невыразимого отчаяния, пустившись бегом по блестящему черному полу, — а куда, кстати, подевалась толпа, вывалившаяся из переполненного поезда? — но навстречу страху поднималась ярость. Ярость спасла его от безумия.

Как мог ее собственный отец допустить такое?

Жизнь была чудесна. Они назвали дочку Мириам. После того как Грег получил степень в области инжиниринга, они переехали в Лисбург, где его уже ждала работа на фирме в Фэрфаксе, в тридцати минутах езды на электричке. Коллеги подобрались интеллигентные и дружелюбные. Работа его увлекала. Любовь к жене и дочке казалась безграничной.

Когда дочке было пять лет, она упала с дерева и сломала руку. Холли позвонила Грегу на работу. Он разыскал ее в больнице.

Когда он вошел в палату, где Мириам лежала без сознания, сердце Грега вздрогнуло, словно от укола скальпелем. Он встал на коленях около кровати и дотронулся до щеки ребенка. Белый, слегка изогнутый гипс, охватывающий всю ручку, был подвешен в воздухе на блестящем стальном тросе.

— С ней все будет в порядке, — сказала Холли.

То же самое говорили и врачи, но то, что это в принципе могло случиться, ужаснуло Грега. В обществе своей бесстрашной жены он забыл о враждебности равнодушного мира. Он не думал о минных полях смерти. Он изменил своей собственной религии, религии страха, реальности недобрых, опасных, грозных сил. Теперь он чувствовал себя виноватым. Ему становилось плохо при мысли о том, что его благодушие явилось причиной случившегося. Если бы он был достаточно бдителен, ребенок бы так не страдал.

Холли старалась утешить его. У нее ничего не получилось. Когда Мириам вернулась из больницы, рука все еще сильно болела. Грег слышал ее плач, шел в ее комнату, говорил с ней, а когда она засыпала, сидел у постели до утра.

Жена чувствовала, как он страдает. Однажды ночью, через неделю после возвращения Мириам из больницы, она сказала:

— Мы можем подать петицию. Мне не хотелось поднимать этот вопрос, поскольку цепь случайностей слишком длинна. Но мы можем подать петицию.

Сначала он не понял, о чем она говорит. А позже, когда ему показалось, что понял, смысл сказанного все никак не мог дойти до него окончательно. Возможно, он слышал лишь то, что было необходимо для надежды. Возможно, она упомянула о совпадениях, но он предпочел не слышать этих слов.

Он услышал лишь то, что Мириам может избавиться от страданий. Он услышал, что событие можно изменить. То, что вызвано Числами, может быть изменено Числами же. В Зале Хранителя шансов, посреди падающих Чисел, Холли могла бросить вызов случайности событий, и, если удача окажется на ее стороне, установится новый порядок вещей. Это будет выглядеть так, словно Мириам никогда не взбиралась на то дерево, не падала и не ударялась о землю с такой безбожной силой.

— Почему ты не сказала об этом раньше? — спросил Грег.

Возможно, она ответила тогда. Если так, то он предпочел не слышать.

Они отправились в Даунтаун на поезде. Они сидели в огромной приемной в ожидании прихода Сестер Колеса.

— Который из вас Игрок? — спросила женщина в темной хламиде с капюшоном.

— Я, — сказала Холли. Ее впустили внутрь. А Грег ждал, рассматривая других просителей; все это были молчаливые, темные, согбенные фигуры; они обхватывали себя руками, словно боялись развалиться на куски, ожидая в этом чистилище, пока выкатится их кубик.

Утро превратилось в полдень. Старшая из женщин вернулась, откинула капюшон и холодно взглянула Грегу в глаза. У нее были серые полупрозрачные глаза цвета облачного неба, цвета холодной погоды. На секунду Грегу показалось, что он увидел прекрасные черты своей жены, внезапно состарившейся от горя. Затем женщина заговорила, словно читала заклинание:

— Мне жаль. Числа сегодня были не на стороне твоей жены. Ступай за мной.

Она лежала на больничной койке в маленьком боксе. В соседнем боксе кто-то стонал. Грег не смог бы сказать, кто этот страдалец — мужчина или женщина: боль и скорбь взяли верх над полом.

Холли открыла глаза.

— Со мной все в порядке, — сказала она.

Ее левая рука была перевязана.

— Что случилось? — спросил он.

Она слабо улыбнулась. Лицо было очень бледным. Холли подняла правую руку и дотронулась до его щеки.

— Числа были против меня, — сказала она. — Все в порядке.

— Что с твоей рукой?

В глазах у нее стояли слезы. Она села, опираясь правой рукой о матрас. На ней был серый больничный халат.

— Я хочу выбраться отсюда, — сказала она. — Помоги мне одеться и забери домой.

Он стал помогать ей одеваться. Она прислонилась к нему. Когда Холли ухватила его за плечо, он почувствовал, как ее трясет. Натягивая юбку, она задела перевязанной рукой за перила кровати. Из ее уст вырвался крик боли.

Когда они шли по вокзалу, она споткнулась, и он поддержал ее. Марлевая повязка размоталась, и рука оставила кровавый отпечаток на стене. Он опустился перед Холли на колени и перевязал руку, содрогаясь от невыразимого ужаса. На том месте, где когда-то были безымянный палец и мизинец, виднелись большие черные швы, словно ряд черных мух.

— Прости, — сказал он, и несоответствие этих слов всему случившемуся чуть не свело его с ума.

Позже, значительно позже, он сказал:

— Что за существо этот Хранитель шансов? Что за чудовище?

— Он не чудовище, — сказала Холли. — Он мой отец. Я знаю, что это его очень опечалило, но таков Путь Колеса. Числа говорили против меня. Я заплатила ставку. В противном случае я была бы опозорена. Кстати, счастье не ограничивается несколькими пальцами левой руки.

И она поцеловала его.

Сломанная рука дочки зажила. Она вновь побежала по жизни, сквозь все ее опасности, словно была неуязвимой.

Следующие пять лет были очень удачными. В ретроспективе: пять лет невероятной удачи. Они жили, словно в зачарованном сне. Приходило ли ему в голову остановиться и задуматься над этим? Как насчет всех этих продвижений по службе? Он работал как зверь, он заслужил это. Но приходило ли ему в голову, что блага жизни не даруются с неизбежностью именно добродетельным и трудолюбивым?

Чувствовал ли он себя везучим? Честно говоря, нет. Когда кому-то везет, он ждет от жизни только хорошего.

В Свипер-Сити они делали маленькие ставки, минимум того, что требовал мир Холли.

Холли уговаривала его пойти на больший риск.

— Чем длиннее цепь Случайностей, тем выше Честь, — говорила она.

— Но нам ведь и так хорошо, разве нет? — говорил он.

Она не спорила, лишь странные, серьезные и пугающие тени затуманивали на мгновение ее глаза. Грег думал, что это демоны тревоги, стремившиеся омрачить их любовь и обесценить здравые суждения мужа.

Она, должно быть, давно обо всем догадывалась.

Однажды она почти высказала вслух то, что ее мучило.

— Я боюсь, — сказала она. — Я хочу сказать, что каждому время от времени приходится ехать в Даунтаун. Нам еще не приходилось. Ни разу.

Он хорошо помнил ту ночь, когда она это сказала. Они собирались ложиться спать. Она только что приняла душ и сейчас стояла перед ним, обнаженная, вытирая мокрые волосы полотенцем. Ее глаза отсутствующе смотрели в стену, словно видели там призрачный поток зеленых цифр.

В тот день они выиграли двадцать пять тысяч в общегосударственной лотерее. Это, конечно, стоило отпраздновать. Такая сумма позволяла им купить дом, прекрасный дом, тот самый дом, который они накануне осматривали уже в десятый раз, отлично зная, что он им не по карману.

— Чтобы выиграть такую сумму, — сказала она, — нам нужно было бы ехать в Даунтаун. Впрочем, я не знаю точно. Возможно, здесь существует своя собственная удача.

Она успокаивала сама себя.

— В принципе, все невероятно, — говорила она. — Нет оснований полагать, что именно этой невероятности не могло произойти. Что есть, то есть.

Грег улыбнулся над сомнениями жены и поманил ее в постель. Он протянул к ней руки, и она прильнула к нему, отвечая на его улыбку.

— Самая удивительная, невероятная вещь во всей вселенной, — сказал он, — это ты в моих объятиях.

Она засмеялась и крепко обняла его. Грег ощутил ее согласие, выраженное во внезапном взрыве чувственности, и сразил ее неоспоримой логикой обоюдного слияния.

Что они могли тогда сделать? На самом деле ничего. Кости уже были брошены или, что самое страшное, кости не были брошены вовсе.

И вот теперь он сидел на холодной скамье в Зале Хранителя шансов. Таких же, как он, просителей было немного. Комната казалась больше, чем ему помнилось с последнего раза, но на этот раз он был здесь один. Мир стал просторным и враждебным.

За ним Пришла женщина в капюшоне. Лицо ее пряталось в тени. Ему подумалось, что это, возможно, та-же самая женщина, что уводила Холли в тот раз, когда они подавали прошение об отмене падения дочки с дерева. Но ведь все Сестры Колеса разговаривали с одной и той же отрывистой властностью и все они двигались по мраморному полу с тем же имперским величием. Все они были ему знакомы, все на одно лицо.

Грег последовал за ней в зал. Дверь раскрылась, и он вошел в комнату, где должна решиться его судьба. Холли говорила о ней лишь однажды, и то очень коротко, но он тут же; узнал это помещение. Зеленое подводное Царство Чисел дрожало на стенах. Сестры Колеса подвели Грега к темному каменному креслу, Хранитель шансов взошел по ступеням, встал перед креслом и начал говорить.

— Есть то, что есть, — сказал Хранитель шансов. — Будет то, что будет.

Фигура в капюшоне темнела на фоне водопада зеленых Чисел. Но голос невозможно было не узнать. Грег опасался, что игрой будет распоряжаться другой человек.

Но это был он. Это был знакомый голос, ужасный посланец ужасного дня.

Возможно, удача все еще сопутствовала Грегу, горькая, ядовитая удача, удача потерянных душ.

Две недели назад. Другая страна. Он задержался в офисе и позвонил Холли. Ее не было дома, и он оставил сообщение на автоответчике.

— Попробуй договориться с Бет посидеть сегодня вечером с Мириам. Я буду дома около семи. У меня новости, которые мне хотелось бы рассказать в хорошем ресторане. До встречи.

Премия была совершенно неожиданной. — Пять тысяч долларов буквально свалились с неба.

Машины Холли не было на стоянке. Пока Грег отпирал дверь, в квартире звонил телефон.

Сработал автоответчик, и он отключил его, подняв трубку.

— Мистер Грег Хэлли?

Если бы это могло помочь, лучше было бы сказать «нет». Он сразу же узнал этот официальный голос, мрачный отдаленный голос, представившийся служащим полицейского управления графства Фэрфакс.

Мириам и Холли были мертвы, погибли в автомобильной аварии. Другие машины не участвовали в происшествии. Кроме этого ему не сказали ничего. Ужас вытеснил все подробности.

Он повернулся и побрел наверх в спальню.

На кровати сидел старик в монашеском одеянии. Капюшон, отброшенный назад, открывал крупное, грубо вырубленное лицо, седую гриву волос, большой, изборожденный морщинами лоб, поблекшие голубые глаза.

Он смотрел на Грега.

— Вы, должно быть, муж моей дочери, — сказал он.

— Кто вы? — Но, разумеется, Грег знал, кто это. Ему следовало спросить: «Почему?» или «Как это могло случиться?»

Хранитель шансов встал.

— Я потерял дочь и внучку. Вы потеряли и жену, и дочь. Мы — участники одной трагедии.

— Вы — нет, — сказал Грег, вспыхнув от ярости. Он вспомнил отрубленные пальцы жены.

— Вы вправе меня ненавидеть, — сказал Хранитель шансов. — Но вы ненавидите по незнанию, а я бы предпочел, чтобы вы ненавидели сознательно. У информированной ненависти клинок острее.

И Хранитель шансов объяснил.

Его дочь выбрала свой путь. Всепонимающий родитель, он разрешил ей. Она вышла замуж, став заложником фортуны. Он следил за ее развитием с опасением.

У нее все было хорошо. Числа, казалось, любили ее. Она преуспевала, играя с ясным умом и гордым сердцем.

Затем, по глупости, пожелала оспорить приговор, вынесенный ее дочери. Она захотела отменить происшествие, которое считалось незначительным.

И проиграла.

— Я смотрел, как ей отнимали пальцы, — сказал старик, и в голосе зазвучала боль. Он, разумеется, и раньше видел подобные акции, причем с гораздо более тяжкими последствиями. Но то была его дочь, и ее боль многократно отозвалась в нем.

— Я был опустошен. «Случилось то, что должно случиться», говорил я, но я потерял веру и стал искать выход. Я рассудил, что моя дочь больше не должна страдать. Я поставил ее над Числами. Я согрешил. Я манипулировал результатом. Я бросил вызов шансам. Я повернулся спиной к Случайности и Царству.

— Но тогда почему…

— Я стал жаден до удачи. Возгордился. Я хотел защитить свою дочь, избавить ее от боли. Но я пошел дальше. Как обезумевший Бог, я осыпал ее подарками. И я зашел слишком далеко. Кажется, Совет временами начинал меня подозревать. Сегодня они застали меня в Матрице за программированием очередного чуда, этой вашей — как вы ее называете? — премии. Как сказали бы в вашем мире, поймали меня с поличным.

Грег подался вперед и сжал плечо старика.

— И они сотворили этот кошмар? Убили Холли и Мириам, чтобы наказать вас?

Старик печально покачал головой.

— В нашем мире не существует такой вещи, как наказание. Причины и следствия наказания нам незнакомы. Они просто пресекли мое вмешательство. Прервали длинный ряд случайных событий. Восстановили неизбежное равновесие.

Старик стряхнул с плеча руку Грега и встал. Он оказался выше Грега и заговорил с вновь обретенной надменностью:

— Вы вправе ненавидеть меня. Моя чрезмерная опека породила вакуум, в который ворвалась трагедия. Это моих рук дело. Я не в силах ничего изменить. Я мертв, сломлен собственной гордыней. Я существую только потому, что у меня нет иного выбора.

Он прошел мимо Грега и распахнул дверь кладовки. На пороге он обернулся.

— Мне очень жаль, сын мой. Я раздавлен твоим миром, а ты раздавлен моим. Между нами не осталось ничего, кроме тоски. Прощай.

Когда Грег кинулся к кладовке, Хранитель шансов уже исчез. Проход в Свипер-Сити сузился. Сжавшись до размеров линейки, он опустился к самому полу и скользнул под кровать. Когда Грег рывком отодвинул кровать, то не нашел ничего, кроме пыли и одного грязного вязаного носка.

— Я подаю апелляцию! — закричал он. — Я имею право на апелляцию!

Уши, которые могли его услышать, находились слишком далеко, а возможно, и не существовали вовсе.

На похоронах он был с родителями. Их лица отражали его собственное отчаяние. Они любили Холли и Мириам. Миниатюрность дочкиного гробика ослепляла, казалась каким-то богохульством, требующим вселенского отмщения.

Он бросил работу. Снял все свои сбережения и отправился в Лас-Вегас. Он потерял все, что имел, потерял с равнодушием, привлекавшим женщин. Остролицая дамочка с плотоядной улыбкой спросила, не хочет ли он подняться в ее комнату.

— Простите, — сказал он. — Я женатый человек.

Он вернулся в свой номер поздно ночью и одетый завалился на кровать. Спать он не мог, поэтому включил настольную лампу и уставился в потолок. У него разыгралась мигрень; тени на стенах шевелились, как тараканы. Грег поднялся и стал рыться в чемодане. Он выудил ярко-красный шарик с голограммой поцелуя и вновь улегся на кровать, устроив шарик на животе.

— Я проиграл все, — пробормотал он. — И играл я по правилам. Итак.

Он подождал. Ему казалось, что ничего не произойдет.

Но внезапно это возникло. Оно выскользнуло из-под двери ванной и растянулось на полу прямо перед ним.

Он нырнул туда прямо с кровати, провалившись в Свипер-Сити с криком бешеной радости.

И вот теперь он сидел на стуле в Зале Хранителя шансов, готовясь к последней игре. Его шансы равнялись 1 против 1.230.227.

— Грег Хэлли, — заговорил Хранитель шансов, — вы обязаны подчиниться решению Чисел. Если выпавшие Числа не совпадут с выбранными вами, вы примете это. Если Случайность окажется на вашей стороне, ваши жена и дочь будут восстановлены в том состоянии, в котором они находились до катастрофы, и вы сможете уйти и искать собственную судьбу по собственному разумению.

— Отец, — закричал Грег, — мое Число 9.382!

— Я не отец вам, — сказал Хранитель шансов, — и вы должны набрать число на панели перед вами. Устные ставки не принимаются во внимание.

— Вы мой тесть, — сказал Грег. — Мы оба любили Холли и Мириам.

Хранитель шансов кивнул.

— Да. Я страдаю за нас обоих.

— Есть еще одна страдающая душа.

— Кто это может быть?

— Мать Холли.

Хранитель шансов покачал головой.

— Вы мыслите по людским законам, которые, боюсь, в данном случае неприменимы. У Холли нет матери — я ее единственный прародитель.

— Простите, — сказал Грег. — Но это невозможно. Это не по-человечески. А я здесь представляю человеческий мир.

— И кем же должна быть эта предполагаемая мать, существующая в человеческом воображении?

— Разумеется, одной из Сестер Колеса. Кем же еще?

«Я видел ее, — подумал Грег. — Я видел, как она вела Холли в зал».

— Боюсь, ваше человеческое воображение не имеет здесь силы. Я все же вынужден просить вас набрать свое число.

— Сколько Сестер Колеса?

— Их восемь.

— В этом зале я могу насчитать лишь семь.

Хранитель шансов помолчал, его глаза обшарили комнату. Он тоже насчитал семерых женщин, но спокойно повторил:

— Ваше Число.

Грег медленно нажал на клавиши. «9, 3, 8, 2».

Стена замерцала, ослепительно вспыхивая.

Я проиграл.

Стена покраснела.

— Нет совпадений, — сказал Хранитель шансов.

В этот миг, торопливо шагая, в зал вошла восьмая Сестра.

— Подождите, — сказала она. — Кажется, у нас неполадки интерфейса. Я введу Число просителя еще раз.

— Таких прецедентов не было, — закричал Хранитель шансов.

В зале повисла гробовая тишина. Сестра откинула назад капюшон и пристально посмотрела на человека, стоявшего на возвышении.

— Твое сердце, — сказала она. — И твои воспоминания. Вот достаточный прецедент.

Она опустила голову, капюшон упал на лицо, скрыв его в тени. Она набрала число.

Стена мигнула, засветилась белым светом и вновь покрылась Числами. Желтые сполохи заполнили комнату.

— Совпадение, — сказал Хранитель шансов. — Числа признали вашу апелляцию.

Хранитель шансов проводил Грега в приемную.

— Когда вы вернетесь, Холли и Мириам будут дома. Событие аннулировано. С этого момента ваша жизнь будет развиваться в соответствии с судьбой вашего мира.

— Благодарю вас, — сказал Грег.

— Вы сами не понимаете тяжести своего проступка. Говоря вашими словами, вы всех нас прокляли. Каждый из присутствующих в той комнате стал свидетелем величайшего греха в истории нашей культуры.

Грег молча подождал, понимая безмерную усталость и растерянность старика.

— Мы видели, как Числа покорились вмешательству — основному инстинкту, материнской любви.

Грег положил руку на плечо тестя.

— Существует высший закон, — сказал он.

— Нет ничего выше Чисел.

— Холли говорила мне, что большие шансы перевешивают меньшие, что так бывает всегда, в любых ситуациях, и это определяет результат ваших судов.

— Да. Это так.

— Попросите-ка вашу машину для розыгрыша шансов устроить так, чтобы я нашел Холли в моем мире, и полюбил ее неистово, и вдохнул эту любовь в других людей, и поколебал неприступность Сестер Колеса, и затуманил рассудок самого Хранителя шансов. Попросите-ка ее выдать все эти шансы.

Нечто похожее на понимание промелькнуло в глазах Хранителя шансов. Грег повернулся и пошел к двери. Рубиновый поцелуй Холли жег ему ладонь.

Он слышал, как старик пробормотал за спиной:

— Мы сохранили свою веру. Мы сохранили свою веру.

В тот день, когда Мириам Хэлли исполнилось семнадцать, она поцеловала молодого человека по имени Джеймс Маркхэм.

— Я счастливейший человек на свете, — сказал он ей.

— Это будет правдой, — сказала она, повторяя слова отца, — до тех пор, пока ты не забудешь об этом.

Каждому писателю знакома страсть к игре. Писательство — это дьявольская лотерея, где каждый участник вытягивает свой билет, повинуясь импульсу. Факт, что тот или иной роман или рассказ увидел свет, является чистой случайностью. Редактор, находясь в подпитии или охваченный любовной эйфорией, приобретает рукопись, тут же начинает жалеть об этом, но не звонит писателю (иной раз подобный редактор выбрасывает клочок бумаги, на котором записаны координаты писателя). Потом редактор умирает — или, в лучшем случае, исчезает. В конце концов, случается, через несколько лет кто-то возвращает рукопись с запиской, извещающей, что ее обнаружили в кладовке и что в будущем автор должен снабжать рукопись открыткой. В течение этих лет, что книга пропадала в издательстве, автор еще на что-то надеялся, говоря доброжелательным друзьям: «Подозреваю, что они разрабатывают новую Маркетинговую Стратегию». Но вот книга возвращается, и автор начинает рассылать рукопись всем редакторам, известным в обжитой части вселенной, и ото всех получает отказ. Эти отказы обычно имеют форму писем, отпечатанных на таких 60 маленьких кусочках бумаги, которые позволяют предположить, что, издатель получает извращенное удовольствие при виде того, сколько писателей может быть повергнуто в беспросветную тоску, прежде чем закончится один-единственный лист формата А4.

Писатель в отчаянии сжигает рукопись, которая настолько пропиталась кофейными пятнами, что плохо разгорается и оказывается в мусорном бачке почти неповрежденной. Другой писатель — который в результате одержимости литературой сделался бездомным и нищим — находит рукопись и, разумеется, относится к ней с большим презрением (в природе писателей презирать друг друга). Он, однако, замечает, что чистая сторона каждого листа вполне пригодна к употреблению, пишет на ней свой собственный роман и отправляет его в крупное издательство.

Девушка-редактор, полная литературного задора, случайно читает работу первого автора (то есть оборотную сторону присланной рукописи) и пишет автору по его адресу. Ей понравилась книга. Контракт подписан. Книга опубликована. Ее никто не покупает, и она изымается из печати, однако двадцать лет спустя загадочным образом вдруг переживает второе рождение и объявляется классикой.

Если вышеизложенный сценарий кажется вам надуманным, значит, вы никогда не изучали историю литературы. И вы точно не писатель, у которого все друзья писатели, оглашающие жалобами холодный ночной воздух.

Это странная игра, но устоять перед ней невозможно.