Дэвид Муди КЕМ МЫ БЫЛИ

Фантастические рассказы Дэвида Муди публиковались в антологиях «The Undead» и «666: The Number of the Beast». Свой роман о зомби под названием «Autumn», а затем и его продолжения Муди поначалу выложил в Интернет для свободного распространения. Они были скачаны более полумиллиона раз, а сейчас эти произведения выпускает на бумаге издательство «Томас Данн букс». В этом году в США вышел фильм, снятый по мотивам «Autumn», с Декстером Флетчером и Дэвидом Кэррадайном в главных ролях. Роман «Hater» в настоящее время экранизируют авторы триллера «Приют»: режиссер X. А. Байона и продюсер Гильермо дель Торо. Также Муди является автором романов «Dog Blood» (продолжение книги «Hater»), «Straight to You» и «Trust».

Известного своими атеистическими убеждениями Ричарда Докинза[42] недавно спросили, боится ли он смерти, коль скоро не верит в загробную жизнь. Он ответил, что не боится. Вселенная преспокойно существовала миллиарды лет до его рождения, так чего же ему беспокоиться из-за того, что она будет существовать еще миллиарды лет после его кончины. Скорее, он боится длительной болезни, которая может предшествовать смерти, ведь нынешние законы вынуждают умирающих терпеть мучительную боль и не дают возможности самим решить, когда уйти из жизни.

«Мне кажется, многие считают, что, если им вдруг придется столкнуться в реальной жизни с живыми мертвецами, они поведут себя как герои многочисленных фильмов и книг: быстренько отыщут оружие, боеприпасы и станут класть покойников пачками направо и налево, — говорит Муди. — Но я думаю, на самом деле все будет не так. Многие просто сложат руки. Другие сделают вид, что ничего невероятного вокруг не происходит, и попытаются жить как раньше».

В рассказе Муди поднимается вопрос о том, стоит ли поддерживать бессмысленное существование, имея целью лишь протянуть как можно дольше, если печальный финал все равно неизбежен.

«Это то же самое, что поддерживать жизнь пациента, без конца накачивая его лекарствами, от которых ему делается только хуже, — продолжает Муди. — Иногда нужно просто принять тот факт, что уход может быть наиболее гуманным и разумным решением».


Была какая-то удивительная ирония в том, как человечество умудрилось совершенно не заметить собственной кончины.

Наше общество, которое с каждым годом все больше и больше сосредотачивалось на несущественных, никому не нужных вещах, даже не поняло, откуда пришла страшная чума, моментально унесшая жизни более чем шести миллиардов человек. Если бы кому-то удалось уцелеть — о, эти люди быстро нашли бы тысячу и одно скороспелое и ошибочное объяснение: мутировавший вирус, террористы, зараза, занесенная пролетавшей мимо кометой, радиация, просочившаяся из потерпевшего аварию спутника… Истина же заключалась в следующем: даже если бы этим гипотетическим выжившим удалось случайно наткнуться на верный ответ, это не имело бы никакого значения. И в любом случае если бы кто-то наблюдал за ситуацией со стороны, то произошедшее после было бы еще сложнее осознать, чем даже внезапную гибель шести миллиардов.

Буквально через несколько минут — словно смерть каждого индивидуума была не более чем случайной помехой, как бывает, когда в середине реалити-шоу вдруг на короткий миг падает напряжение в электрической сети, — свежие мертвецы воскресли и попытались продолжать жить как ни в чем не бывало.


Когда это произошло, Саймон Паркер находился в кабинете у себя дома и с фанатичным упорством трудился над бизнес-планом. Как обычно, работа отняла значительно больше времени, чем он рассчитывал: не час-полтора, а все утро субботы. Но эти мелочи не имели значения. Работа должна быть сделана. Если бы не бизнес Саймона, они могли бы распрощаться и с этим домом, и с машинами, и с отдыхом на море. Дженис и Натан все понимали. Он чувствовал вину за то, что уделял сыну слишком мало внимания, но собирался все исправить, как только представится возможность. С Дженис особых проблем не было. Сейчас она только вернулась из поездки по магазинам, руки оттягивают пакеты со шмотками и прочим абсолютно ненужным барахлом. Шопинг-терапия всегда поднимала ей настроение.

Саймон не понял, что умер, решил, что просто потерял сознание. Не было хора ангелов или длинных туннелей, в конце которых сияет ослепительный белый свет, не было бесконечной лестницы, ведущей к престолу Господнему… На миг он ощутил сокрушительное давление во всем теле, а потом — ничего. Только что он сидел и вглядывался в колонки цифр на экране, а в следующую секунду уже лежал навзничь, уставившись в потолок и не в силах сфокусировать взгляд. Саймон сразу принялся искать объяснения произошедшему. Сердечный приступ? Удар током от неисправной розетки? А может, физическое проявление психологического перенапряжения, о чем постоянно предупреждал его доктор? Он попытался позвать Дженис, но не смог издать ни звука.

Внезапный паралич чрезвычайно перепугал Саймона, однако, к величайшему его облегчению, оказался временным. Невероятным усилием воли он смог наконец сосредоточить взгляд на люстре, висящей прямо над ним. Затем удалось чуть-чуть повернуть голову. Собравшись с силами, он даже сжал кулак и согнул правую руку, после чего подтянул колени к животу и перекатился на бок. Наконец он сумел заставить работать все мышцы и сухожилия; тело казалось чужим, но все же он встал на ноги, медленно и с трудом. Но едва получилось принять более или менее вертикальное положение, как подвел вестибулярный аппарат. Пошатнувшись, Саймон стал неловко, спотыкаясь, продвигаться по кабинету — ни дать ни взять новорожденный звереныш, делающий первые неуверенные шаги по дикому лесу. Саймон держал курс на дверь, но промахнулся и врезался лицом в стену.

Ничего страшного, мысленно успокоил он себя, хотя внутри царила паника. Привалившись к стене, Саймон сунул руку под рубашку и прижал ладонь к груди. Должно быть, пальцы еще не обрели чувствительность: он ничего не ощутил. Нужно звать на помощь. Срочно добраться до Дженис.

С трудом восстановив равновесие, Саймон оперся о стену и вдоль нее двинулся к открытой двери, через которую буквально вывалился из комнаты. Сделав несколько нетвердых шагов, он споткнулся и упал прямо на спину Дженис — она лежала посреди коридора. Сверху на них уставился ничего не выражающими глазами Натан — он валялся на лестничной площадке, лицом вверх, с запрокинутой головой.


И Саймон, и его жена сразу же догадались, что с ними стряслось, однако еще довольно долго рассудок отказывался принять тот факт, что оба мертвы.

Постепенно они обрели способность управлять своими действиями и передвигаться более или менее свободно, после чего перетащили сына вниз, в гостиную. Они включили телевизор, но ни один из каналов не работал; они попытались дозвониться до родственников и друзей, но никто не отвечал. Тогда Саймон отправился на улицу за помощью. То, что он там увидел, подтвердило их невероятные, чудовищные подозрения.

Выйдя из дома, Саймон автоматически обхватил себя за плечи. Он предполагал, что будет холодно, а из одежды на нем были только джинсы и тонкая футболка — надеть что-то еще в своем нынешнем состоянии он был просто не способен. Тем не менее холода он не ощутил. Не почувствовал Саймон ни дождя — хотя видел, как капли разлетаются брызгами в лужах вокруг его босых ног, — ни ветра, шумевшего в вершинах деревьев, которые торчали над крышами в конце переулка.

Сначала Саймон планировал добраться до Джека Томпсона, семейного врача, жившего через несколько домов. Однако он даже не успел добрести до ворот, выводивших с подъездной дорожки на улицу, как нервы не выдержали, и он повернул обратно. Все звуки были приглушенными и неясными, но шум, раздавшийся слева, показался достаточно громким и отчетливым. Саймон обернулся на звук, с трудом заставив повиноваться колени, которые не желали сгибаться, бедра, вихляющие в разные стороны, ступни, которые были точно свинцом налиты. Теперь он мог видеть соседа из дома напротив, напыщенного неприятного типа по имени Деннис Пуг, занимавшегося недвижимостью. Пораженный тем же загадочным недугом, что и Саймон Паркер с семьей, Пуг пытался управлять автомобилем.

Его жирную, непослушную правую ногу заклинило на педали газа, а левая нога постоянно соскальзывала со сцепления. Негнущимися руками Пуг крутил руль, но получалось у него неважно: рыская из стороны в сторону, машина на полной скорости пронеслась по подъездной дорожке, ударилась о низенькую каменную стенку в ее конце, вылетела по диагонали на проезжую часть и буквально на пару дюймов не достала до калитки Саймона. Со своего места тот видел, как Пуг переехал Кэтлин Малине из семнадцатого дома, после чего врезался в строительный вагончик. Толстяк наполовину выполз, наполовину выпал из разбитого автомобиля и неверной походкой направился назад; алая кровь из глубокой раны на лбу тонкой струйкой стекала по серому лицу.

Но Саймон едва обратил на него внимание. Он смотрел, как Кэтлин, одна из подруг Дженис, пытается вернуться в дом. Она медленно ползла вдоль дороги, переломанные ноги волочились следом.

Очутившись у себя, в безопасности, Саймон привалился к двери и попытался разобраться во всем увиденном. В высоком зеркале на стене он различил собственное мутное отражение и, только сильно скосив глаза, смог как следует себя разглядеть. Видок он имел неважнецкий. Кожа была нездоровая и бледная и так сильно натянулась на костях, что казалось, Саймон надел чужую, которая ему мала. Глаза были пустыми и безжизненными.


Натан уселся перед телевизором, а его родители тем временем вели на кухне долгий, трудный, сюрреалистический разговор об их неожиданной смерти и столь же неожиданном воскресении.

Конечно, дышать они перестали, но быстро обнаружили, что, если набрать полные легкие воздуха, а потом выдыхать его, можно издавать подобие звуков. Интернет — хвала Господу! — работал, так что Саймон с женой подошли к ноутбуку и стали тыкать в клавиатуру неуклюжими холодными пальцами. Большинство крупнейших новостных порталов и корпоративных сайтов уже какое-то время не обновлялось, но персональные блоги, микроблоги и социальные сети были доступны, так что вскоре супруги получили ответы на самые животрепещущие вопросы. Да, они мертвы; да, это произошло со всеми людьми на земном шаре; нет, изменить ничего невозможно.

Фильм, который Натан смотрел по телевизору, закончился, и настала тишина. Саймон на негнущихся ногах прошел в гостиную, чтобы узнать, почему вдруг пропал звук. Он взял пульт и начал переключать каналы. На одних продолжались ранее записанные и поставленные в эфир передачи, как будто все в мире шло по-прежнему. На других экран оставался зловеще пустым. На третьих он высвечивал неизменное и бесполезное сообщение о чрезвычайном происшествии. На одном из круглосуточных новостных каналов Саймон увидел застывшую картинку: пустой стол, а на переднем плане взъерошенная шевелюра ведущего, валяющегося на полу.

— Трудно двигаться, — произнесла Дженис.

Шатаясь, она вошла в гостиную и упала на софу рядом с Натаном.

— Трупное окоченение, — прохрипел Саймон, тяжело опускаясь на стул напротив жены и сына. Он сам с трудом верил в то, что говорит. — Долго не продлится. Прочитал в Сети.

— Страшно, — тихо сказал Натан.

Это были первые слова, произнесенные мальчиком после того, как он умер.

— Знаю, — отозвался Саймон и попытался вглядеться в лицо сына.

Будем все сидеть здесь и отдыхать. — Дженис сделала паузу, чтобы набрать еще воздуха, и продолжила: — Обед приготовлю позже.


Из-за трупного окоченения, сковавшего мышцы, семья почти целый день провела не шевелясь, в тех же позах. Они едва были способны говорить, а уж о том, чтобы двигаться, и речи не шло. Саймон немигающим взором уставился в сгущающуюся темноту зимнего вечера и безуспешно пытался примириться с тем, что произошло.

Самые близкие ему люди были мертвы, и тем не менее он чувствовал себя на удивление спокойно. Вероятно, потому, что они по-прежнему оставались вместе и могли общаться. Возможно, позднее он ощутит всю тяжесть утраты. Саймон попробовал представить, как вообще такое могло случиться, каким образом мозг способен продолжать функционировать в мертвом теле. И эта странная способность находиться в сознании после смерти — временно или навсегда? Исчезнет она только с распадом физической оболочки или это может произойти в любой момент?

Саймон попытался отвлечься на другие мысли, но это было бесполезно. Теперь, когда они умерли, все стало иначе. В голове настойчиво крутились слова Дженис, ее непроизвольное обещание приготовить обед. Саймон знал, что она уже никогда ничего не приготовит. Он только сейчас сообразил: им больше не придется ни есть, ни пить. Он уже не сможет напиться вдрызг. Никогда больше не ощутит запахов, не сможет ни спать, ни просто дремать, не будет заниматься любовью… Саймон задумался над этим вопросом. Не то чтобы он хотел потрахаться — даже если бы и хотел, из-за остановившегося кровообращения сексуальный акт был невозможен в принципе. Боль причиняло осознание того, что данный аспект жизни был отнят так резко, с хладнокровной жестокостью.

Вопросы, не произнесенные вслух, касающиеся самых главных сторон жизни, вскоре уступили место другим, еще более важным, но также не имеющим ответов. А что дальше? Что произойдет с нашими телами? Как долго мы просуществуем? Сколько времени мы будем способны двигаться и разговаривать, видеть и слышать друг друга?

Тянулись бесконечно долгие часы, и все новые вопросы роились в голове Саймона. Он задумался о вере Дженис. Как он считал, на самом деле ее походы в церковь по воскресеньям скорее были вызваны желанием на людей посмотреть да себя показать, чем верой. Существует ли Бог? Или же события прошедшего дня служат неоспоримым доказательством тому, что все религии — суеверия и полный бред? Может быть, это рай, если есть такое место? Или его противоположность?

Неожиданно вспомнилась цитата из фильма ужасов, который Саймон когда-то смотрел. Слова эти очень подходили к нынешней дикой, невозможной ситуации.

«Когда ад переполнится, мертвые начнут бродить по городам и весям».


На следующий день Дженис зашевелилась первой. С хриплым стоном она поднялась со своего места на софе рядом с сыном, кинула расстроенный взгляд на большое желтое пятно, оставшееся после нее на кремовой кожаной обивке, и на четвереньках полезла по лестнице на второй этаж. Саймон оставил Натана перед навек умолкшим телевизором и направился в кабинет. Нужно было найти ответы на некоторые из множества вопросов, которые он задал себе прошлой ночью.

Некоторые сайты еще работали, и Саймон с головой ушел в их изучение. Простейшие операции — напечатать адрес, подвинуть мышку — теперь отнимали целую вечность, и он едва справлялся с этим делом. Но ему все же удалось приспособиться, и он убил несколько часов, бесцельно лазая по разным ресурсам, как всегда делал при жизни. Дженис шумно возилась на кухне; в конце концов Саймон оторвался от компа и пошел проведать жену.

Проходя мимо гостиной, Саймон заглянул к Натану. Выглядел мальчик плохо: ноги и руки отекли и представляли собой сплошную гематому, кожа приобрела неестественный сине-зеленый оттенок, рот был приоткрыт, струйка тягучей желтовато-коричневой слюны стекала по подбородку и пачкала его любимую футболку.

— Все в порядке, сынок? — спросил Саймон, которому пришлось какие-то время вспоминать, как это — говорить.

Натан медленно поднял голову и взглянул в сторону отца:

— Скучно.

— Ты посиди здесь немного, — выдохнул Саймон, бредя по холлу. — Мы с мамой разберемся, что делать.

При виде Дженис он не смог сдержать удивления: супруга надела купленное накануне платье.

— Ты тоже мог бы переодеться, — сказала она.

— Выглядишь здорово, — машинально заметил Саймон, хотя это было далеко не так.

Всегда нужно говорить жене комплименты, даже после смерти. Но, если по правде, от вида Дженис ему стало нехорошо. При жизни это облегающее платье очень ей шло, но теперь оно только подчеркивало сильные изменения, которые претерпело ее тело. Лодыжки, как и у Натана, распухли и посинели — происходит это, как Саймон прочитал в Интернете, оттого что кровь, которая больше не циркулирует по сосудам, скапливается в конечностях. Живот раздулся: опять же если верить Интернету, из-за выделяющихся при многочисленных химических реакциях газов. Некогда красивые крепкие груди теперь безобразно отвисли и напоминали два мешочка с мукой. Вот Дженис вышла на свет, и Саймон мысленно поблагодарил смерть за то, что лицо его сейчас представляло собой застывшую маску и скрывало настоящие чувства.

В целом Дженис смахивала на неудачную карикатуру. Лицо она покрыла толстым слоем тонального крема, и выглядело оно даже более неестественно, чем когда на нем проступали желтоватые пятна разложения. Тени для век, губная помада были нанесены непослушными руками кое-как, а тушь для ресниц в основном попала на глазные яблоки. Больше всего Дженис сейчас смахивала на пьяного клоуна. Саймон не знал, что сказать, поэтому почел за лучшее промолчать.

— Я просто хотела снова нормально себя ощущать, — объяснила Дженис. — Да, я умерла. Но это не повод забывать, что я женщина.

Несколько секунд супруги молча глазели друг на друга, стоя на нетвердых ногах в разных концах кухни.

— Пытался тут узнать, что будет, — нарушил тишину Саймон.

— О чем ты?

— Что будет с нами. Насколько все это далеко зайдет…

Дженис дернулась: видимо, слышать это ей не хотелось. Она пошла к посудомоечной машине, посуду из которой после смерти еще не вынимала.

— Не хочу знать, что…

— Нужно об этом думать. Быть к этому готовыми.

— Знаю, — хрипло выдохнула Дженис. Разочарованно скосила глаза на фарфоровую тарелку, которую взяла в руки и снова при этом испачкала, потом машинально поставила ее в буфет. — Сколько времени у нас будет, перед тем как…

— По-разному — Саймон догадался, о чем спрашивает жена. — Может быть, полгода. Надо, чтобы в доме было прохладно, сухо…

Она едва заметно кивнула, прекратила разгружать посудомоечную машину и тяжело привалилась к ближайшему шкафчику.

— Нам в самом деле повезло, — заметил Саймон, набрал в легкие воздуха и продолжил: — За шесть месяцев мы успеем попрощаться.


К середине дня на улице неожиданно возникло сумбурное движение. По мере того как день набирал силу, все больше и больше мертвецов выползало на свежий воздух. Саймону показалось, что некоторых он узнал, хотя от прежних людей остались только бледные тени.

Интересно, на что они надеялись? Давно уже пора было понять, что в данных обстоятельствах никакой надежды не осталось. Никто вам не поможет, подумал Саймон, глядя на оживших покойников. Смерть невозможно вылечить или облегчить; всем этим людям нужно взять себя в руки и разойтись по домам. Некоторые вступали в перепалку и даже начинали драться, не в силах по-другому отреагировать на свое безвыходное положение. Большинство просто бродило туда-сюда без всякой цели.

Саймон видел в окно, что все без исключения передвигаются одинаково, словно куклы: медленно, неуверенно и оступаясь на каждом шагу. В этом создатели ужастиков действительно попали в точку. Во всех остальных деталях бытия оживших мертвецов они сильно ошибались, но вот с болезненной медлительность и неуклюжестью зомби угадали.

«Зомби, — подумал Саймон и печально улыбнулся про себя. — О чем я вообще думаю?»

Он разругал себя на все корки за то, что употребил такое слово. Он не был зомби. И Дженис с Натаном не были.

Кстати, где Натан?

Дженис по-прежнему находилась в кухне: переставляла вещи с места на место, пыталась привести себя в порядок, но вот сына Саймон уже давно не видел. Он попытался позвать мальчика, но голоса не было. Внизу Натана не оказалось, а осилить подъем по лестнице, чтобы поискать в его комнате, Саймон в своем нынешнем состоянии не смог бы. Он прошел на кухню.

— Где Натан?

Дженис прекратила расчесывать свои грязные волосы и подняла взгляд на мужа.

— Я думала, он с тобой.

Саймон обогнул мертвую супругу и побрел в прачечную, располагавшуюся позади кухни. Держась за стены и опираясь на стиральные машины, он протиснулся в узкий коридор и осмотрелся. Дверь в сад была широко открыта. Весь дом к этому моменту уже наверняка выстудился, но никто из троих этого не заметил — ведь теперь они больше не чувствовали температуры, влажности, давления и всего остального. Саймон прищурился и решил, что видит Натана в дальнем конце обширного сада. Да, там определенно кто-то шевелился.

Саймон вышел на улицу и, с трудом удерживая равновесие в высокой мокрой траве, побрел проверить, кто же там. Постепенно очертания фигуры прояснились. Это действительно оказался Натан. Он полз, отталкиваясь от земли локтями и коленками.

— Какого черта ты здесь делаешь?

— Играю, — ответил Натан, продолжая ползти и даже не замечая, что безрассудно забрался в кусты ежевики. — Вот, мячик потерял.

— В дом, — скомандовал Саймон, наклонился и попытался ухватить сына за воротник.

Натан неохотно подчинился. Он дал задний ход и медленно выполз на дорожку, обвешанный не желавшими его отпускать колючими ветками ежевики. Поднялся, но тут одна нога подкосилась, и он повалился на спину. Снова встал.

— Что ты делаешь? — вопросил Саймон.

Он набрал в легкие так много воздуха, что голос прозвучал достаточно грозно.

— Было скучно. Хотел поиграть…

Саймон схватил сына за руку и потащил к дому. На полпути остановился и поднес обескровленную кисть мальчика к своему лицу. Тонкая, точно бумага, кожа была вся исполосована колючими ветками и шипами. Лодыжки находились в еще худшем состоянии: куски кожи болтались по обеим сторонам ног, будто слишком большие носки.

— Погляди, что ты наделал! Не мог придумать ничего лучше!

Натан выдернул руку и, выписывая зигзаги по заболоченной лужайке, потащился к дому.


Зрение у Саймона было уже не таким хорошим, как прежде. На улице смеркалось, но когда он выглянул в окно, там оказалось светло, будто днем. Свет колебался и мерцал.

— Думаю, это пожар, — с трудом произнесла Дженис, глотнула воздуха и закончила: — Дом горит.

Он повернулся и посмотрел на жену. Дженис оттирала грязно-бурый отпечаток ладони на стене, но руки плохо слушались, и казалось, что пятно только увеличивается. Супруга снова сменила одежду, и, наверное, это было к лучшему. На новом белом платье быстро появилось несколько больших желтоватых пятен, и теперь Дженис переоделась в мешковатый пуловер. Саймон обратил внимание, что по внутренней поверхности ее босых ног стекает густая коричневая жидкость и собирается в лужицы на ковре.

— Что будем делать? — спросила жена.

Саймон весь день пытался найти ответ на этот вопрос и в итоге пришел к заключению, что остается только один вариант: забаррикадироваться в доме и постараться как можно больше из отпущенного им времени проводить вместе.

Ранее днем, когда было светлее и он мог видеть более отчетливо, Саймон наблюдал за царящим на дороге хаосом с увлечением и в то же время с беспокойством. Их прежде тихий переулок превратился в бурлящую сточную яму. Проезжую часть заполнил нескончаемый поток мертвых людей, они шли и шли к неведомой цели — ну точно как в фильмах, подумал Саймон. Некоторые из бредущих в никуда покойников спотыкались и падали, и их буквально втаптывали в землю те, кто шел следом, а тех, в свою очередь, несло вперед давление тел следующих за ними сотен и тысяч стремящихся куда-то мертвецов. К вечеру переулок превратился в вонючий канал, наполненный гниющими телами; кое-где гнусная жижа доходила до щиколоток. А новые покойники все прибывали и прибывали, и некоторые продолжали падать. Это казалось глупо, бессмысленно. Саймон порадовался своей предусмотрительности: не зря он установил калитку на подъездной дорожке к дому. Так будет легче защитить семью от творящегося на улице безумия.

И что делать с Натаном? Он причинил своему организму непоправимый ущерб, оказавшись в одиночестве на улице, и это были еще только, как говорится, цветочки. В качестве наказания Саймон отправил сына в его комнату, но где-то через час тот ввалился в кухню, держась обеими руками за живот. Оказалось, что Натан упал с кровати и распорол себе бок. Проклиная свою неуклюжесть и ужасающую медлительность, Саймон и Дженис как могли оказали сыну помощь. Они засунули внутренности обратно в зияющую рану, наложили на нее несколько полотенец и примотали импровизированную повязку клейкой лентой — ее ушел почти целый рулон. Затем Натана усадили на стул с прямой спинкой в углу и строго-настрого наказали не двигаться.

— Что будем делать? — снова спросила жена.

Саймон погрузился в раздумья. Вопрос был не из легких.

— Останемся здесь, — ответил он наконец. — Откроем наверху окна… чтобы было холодно. Забаррикадируем двери.

— Пойдем на улицу, — пробурчал из своего угла Натан.

Он сосредоточенно пытался выковырять личинку из дырки в левой ноге, чуть повыше колена. Из кончиков двух пальцев торчали кости, так что орудовать ими было столь же неудобно, как и палочками для еды.

— Не пойдем, — бросил Саймон, понимая, что их беседа становится все более примитивной и немногословной.

— Нет, пойдем! — упрямо повторил Натан. — Здесь скучно.

— Нельзя, — сказала Дженис. Неверной походкой она приблизилась к той жалкой пародии на человека, которая некогда была ее единственным сыном, и встала перед ним. — Слушайся папу.

— Какой смысл…

— Там ты повредишь себе! — рявкнул Саймон.

— Я уже мертвый!

Дикий, но точно отражающий суть вещей ответ Натана сразил отца наповал, и он не придумал ничего лучшего — а так поступают многие родители, когда не находят аргументов в споре с детьми, — как проигнорировать его слова.

— Никакой улицы! Закончили разговор.


Снова стемнело, потом рассвело и опять наступила темнота. Члены семейства почти не двигались все это время, но на рассвете четвертых суток после смерти Саймон был вынужден прервать идиллическое ничегонеделание. Когда солнце засияло достаточно ярко, чтобы он мог как следует рассмотреть происходящее на улице своими глазами, которые с каждым днем слабели и становились все более бесполезными, он увидел, что перед фасадом их дома собралась толпа.

Саймон проковылял к окну, прищурился и глянул наружу. Ожившие покойники все продолжали прибывать в переулок, и так уже забитый до отказа, и к утру их количество, похоже, превысило критическую массу. Калитка в конце концов не выдержала напора, слетела с петель, и теперь мощеная подъездная дорожка была переполнена гниющей плотью. Мертвецов там были сотни, многие из них стояли, прижавшись лицами к окнам и дверям дома Паркеров. Разгневанный и испуганный Саймон потянулся к шторам, едва не упав при этом, и занавесил окно.

— В чем дело? — просипела Дженис из своего угла: она лежала, скрючившись в луже из собственных выделений.

— Снаружи, — только и ответил муж.

Он прохромал мимо нее и направился в прихожую. Дженис с трудом поднялась и, шатаясь, последовала за супругом; гниющие внутренности волочились за ней и оставляли на ковре влажный след. Натан безразличным взглядом проводил родителей, исчезнувших в темноте дома.

Оказавшись в прихожей, Саймон посмотрел на входную дверь и сквозь стекло увидел, как мертвецы топчутся с той стороны. С трудом контролируя свои движения, он умышленно налетел на стоящую возле зеркала вешалку для одежды и опрокинул ее. Вешалка прокатилась по полу и, благодаря скорее везению, легла точно поперек двери. Дженис нагнулась и стала подбирать рассыпавшиеся сумки, пальто, шляпы и шарфы.

— Окна, — прохрипел Саймон и направился в следующую комнату.

Дженис поспешила за ним, отчаянно пытаясь не упустить мужа из вида, когда он ввалился в свой кабинет. Раздувшимися неуклюжими руками Саймон ухватился за жалюзи и попытался их поднять, но негнущиеся скрюченные пальцы соскользнули с металлических пластинок, и он упал, увлекая жалюзи за собой. В окно продолжали бессмысленно пялиться десятки покойников. Дженис попыталась помочь мужу встать, но безрезультатно. Тогда Саймон отполз в сторону, Дженис опустилась на колени и попробовала сама поднять жалюзи.

— Выходи! — невнятно произнес Саймон и с трудом встал на ноги, опираясь на дверной косяк.

Дженис на несколько мгновений оказалась сбита с толку, но все же ухитрилась разобрать, где стоит муж, и заковыляла на его голос. Как только она прошла мимо, Саймон ухватился за дверную ручку. С четвертой попытки он сумел, нажав на ручку, открыть дверь, выпустил жену, выбрался сам и закрыл дверь за собой.

Некоторое время они простояли в коридоре, привалившись друг к другу; дрожащие ноги угрожали в любой момент подломиться. Саймон собрался с силами и заставил себя глотнуть воздуха.

— Задняя дверь. Тогда спасены. Все закрыто.

Он толкнул жену в сторону, чтобы освободить путь. Дженис отшатнулась, потом качнулась вперед, и ее лицо со смачным звуком, словно гнилой фрукт, врезалось в стену. Она инстинктивно сделала неуверенный шаг назад и попыталась оттереть оставшееся на обоях пятно. Когда несколько минут спустя Саймон ковылял обратно, жена все еще терла стену.

— Туда, — просипел он едва слышно. Один за другим супруги ввалились обратно в гостиную. — Закрываем дверь.

— Осторожно, — пробубнила Дженис, в то время как Саймон двинулся к стоящему возле двери книжному шкафу. — Мои вещи…

Непослушными руками она начала собирать с полок всякие безделушки и фамильные ценности: медали, хрустальный кувшин, фотографию в рамке, запечатлевшую ее с мужем и сыном, но Саймон не обращал на жену внимания. Собрав все оставшиеся силы, он толкал и тянул тяжелый шкаф, пока наконец тот не рухнул с грохотом перед дверью, надежно отгородив их от проникновения извне. Дженис стояла и рассеянно озирала творящийся в комнате беспорядок. Обессиленный Саймон повалился на пол. Он еще попытался доползти до софы, но поскользнулся в одной из луж, оставленных супругой, да так и остался лежать. Ему было уже все равно.

Они в безопасности. Дом неприступен.

Через несколько секунд Саймон оглядел комнату. Что-то было не так. Конечно, глаза быстро сдавали, но все же он видел еще достаточно хорошо, чтобы понимать: кого-то здесь недостает.

— Где Натан?


Дженис и Саймон протянули еще восемнадцать дней. Более четырехсот часов просидели они сгорбившись на полу, каждый в своем углу гостиной. Это было дольше, чем кто-либо на несколько миль вокруг; их все еще можно было опознать, в то время как большинство превратились в бесформенные кучи плоти.

Казалось, настала вечность. Часы тянулись, ничем не заполненные. Дженис и Саймон сидели и вспоминали, кем они были, чем занимались, и думали, как же скучают по всему, что утратили. Если бы они обладали способностью чувствовать, то восприняли бы конец с облегчением. Но через неделю с небольшим после смерти мозговая активность стала резко ослабевать — сперва у Саймона, потом и у Дженис. А затем мозг просто отключился, будто сели батарейки.


А Натан, покинувший дом, протянул всего один день. Его отец был прав по крайней мере в одном: в сухом и прохладном помещении скорость разложения замедлялась в разы. Но Натану не хотелось сидеть взаперти и проводить время безо всякой пользы. За свой единственный, но долгий день он поиграл в футбол, если это можно было так назвать, подружился с лягушкой, погонялся за кошкой, попытался залезть на дерево и исследовал ту часть сада, ходить в которую родители ему не разрешали. И даже когда он уже не мог больше двигаться, когда все прочие органы, кроме мозга и глаз, перестали функционировать, он лежал на спине в траве, смотрел на небо, на облака и птиц и строил планы на завтрашний день.

Перевод Тимофея Матюхина

Загрузка...