Когда листья станут золотыми

7.

На другой день Кларино дежурство уже закончилось. У дверей реанимации Алису встретил незнакомый молодой человек в белом халате.

— Вы медбрат? — спросила Алиса.

— Нет, я врач. Профессор в больнице, но спит — вчера ночью у него была операция.

— Как ваш пациент?

— В порядке. Маску сняли. Еще несколько дней он пробудет здесь, вам говорили? Печень и легкие ему придется восстанавливать.

— Когда он проснется? Я хотела бы быть рядом, понимаете, он же тут, кроме меня, никого не знает.

«Почти никого, почти. Может, тому же Вертеру он и обрадовался бы больше, чем мне. Но это я добилась спасения, и дело надо довести до конца».

— Пойдемте, — врач открыл дверь.

Форточка была открыта, и по палате разносился запах, напоминающий аромат вчерашних цветов, только более слабый. Алиса медленно приблизилась к лежащему на кровати пациенту. Маски на нем уже не было. Странно, но теперь она почему-то даже мысленно не решалась назвать его Колей — слишком велик был разрыв между мальчиком из прошлого и этим незнакомым молодым человеком. Нет, лицо то же… Он мало изменился. Кожа на левой щеке и виске была неестественно гладкой, розоватого цвета — контраст между пострадавшей и здоровой частями лица все же бросался в глаза. Алиса почувствовала острую жалость, представив, что должен был пережить несчастный парень. И одновременно ее затопила горячая волна радости, как десять лет назад на Колеиде.

— Действие наркоза закончилось, — сказал врач, поглядев на приборы. — С минуты на минуту он проснется. Подождите немного, сейчас я вернусь.

Алиса пододвинула стул и села у кровати. Дыхание спящего было тихим, почти неслышным. У нее возникло ощущение, что все это когда-то уже было. Да, действительно, было! Узнает ли он ее теперь?

Словно тень пробежала по лицу молодого человека. Приходит в себя? Алиса подошла к окну и открыла его нараспашку — пусть в палате будет больше воздуха.

… Сознание пробуждалось медленно, словно из глубокой холодной заводи он выплывал на согретое солнцем мелководье. Вначале мелькали какие-то обрывки кошмаров из недавнего сна. Старый ужас детства: он несется по темному проходу, позади, тяжело сопя, мчится кто-то огромный. Впереди дверь, за ней — спасение… но нет, дверь распахивается, и там тоже подстерегает какая-то неясная тень. Но в этот раз темный подъезд был заполнен дымом. Пронзительный визг над ухом: «Горим!». Дым становится все плотнее, по нему можно ходить, как по болоту, и вдруг ноги теряют опору, он проваливается сквозь удушливую горячую мглу. Обычно во сне падение было стремительным, в этот раз он падал медленно, успевая сообразить, что это всего лишь сон. Вернулось ощущение реальности. Он лежал на спине, сквозь сомкнутые веки светило солнце. Несколько секунд казалось, что сон продолжается, но другой, какая-то добрая волшебная мечта. Потом, как это уже бывало, он сразу и резко вспомнил все: похороны матери, переезд, собственную катившуюся под уклон жизнь.

Он открыл глаза и сразу же зажмурился — комната была совершенно незнакомой. Где же это? Блин, неужели вытрезвитель?

Нет, непохоже. Слишком уж тут чисто. Какое-то непонятное оборудование. Больница? Что же было вчера? Он даже не помнит, как вырубился.

Послышались шаги. Чуть приоткрыв глаза, сквозь полусомкнутые ресницы он увидел, как мимо его изголовья прошел кто-то в белом халате. Да, больница. Но и в Москве нет такой стерильной чистоты, что уж говорить о районке, в которой он, кстати, ни разу и не побывал. Даже после той драки. Он машинально провел языком по верхней челюсти, где не хватало двух зубов.

Все-таки, почему он здесь? Что вчера случилось? Теперь припомнилось, что «горим!» кричали на самом деле. Неужели это Склифосовка? Хотя станут ли везти в Склиф обыкновенного… да, деревенского алкаша. Иначе не скажешь.

Русоволосая девушка — медсестра или санитарка — села на стул напротив кровати. На ней был не халат, как ему показалось сначала, а белая футболка и брюки вроде леггинсов. Интересная униформа, да и девушка интересная. Вот только смотрят все эти чистенькие медсестрички одинаково — с какой-то брезгливой жалостью, как на раздавленное насекомое.

Нет, у этой взгляд другой. Так смотрела мама перед уходом, вдруг подумал он, с раскаянием вспоминая, что не был на кладбище уже больше года. Теперь уже и не попадет.

Снова возникла эта сумасшедшая надежда, появившаяся уже в первый момент после пробуждения. Хватит, отставить, сказал он мысленно сам себе. Сколько раз на людной улице ему мерещился знакомый профиль, и он пускался вдогонку. Сколько раз казалось, что рядом, за поворотом, дверь в неведомое завтра. Разумеется, никакой двери не было. Последний гвоздь в гроб романтической дури был забит в день, когда он принял яркий свет за сияние той белой комнаты. Увы, в глаза светила лампочка в вытрезвителе. Впрочем, думать и вспоминать он запретил себе еще раньше, чтобы не сойти с ума. Вот и сейчас. Просто в районке сделали ремонт, а он уже размечтался.

Девушка все еще сидела напротив. Наверное, дожидается, пока он проснется для каких-либо процедур. Нет уж, дайте человеку вздремнуть. Странно, что он до сих пор даже не побеспокоился, что с ним не так — может, потому, что чувствовал себя совершенно здоровым. Руки и ноги вроде на месте, даже голова, которая по всем законам логики и жанра должна была раскалываться, не болела.

Он зажмурился поплотнее. Конечно, сейчас начнется: либо как вы мне все надоели, нажрутся да калечатся, либо, что еще хуже, да как вы, молодой человек, до такого состояния себя довели… «Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать».

Дверь открылась, вошел врач.

— Что, вы так и сидите? — удивился он. — Уже пятнадцать минут прошло.

— Да. Он не пришел в себя.

— Странно, — врач поглядел на монитор. — Вот по этим показателям… — Он шагнул к кровати и громко, отчетливо, чуть не по слогам, спросил: — Вы меня слышите?

— Подождите, — вмешалась Алиса. — Можно, я сама? Он меня должен помнить.

Она подошла к лежащему на кровати парню, наклонившись, дотронулась до его плеча.

— Коля, очнись. Ты ведь не спишь.

Молодой человек открыл глаза и приподнялся, опершись на локоть.

— Что, шесть часов? — спросил он с каким-то вызовом в голосе.

— Нет, половина первого, — ответила Алиса, не успев даже удивиться. — А почему шесть часов?

— Кровь из вены брать или что там у вас еще?

— Уже взяли…

— Тогда оставьте меня в покое, — с этими словами он отвернулся, натянув на голову простыню.

— Ты не узнаешь меня?

— Откуда, я здесь никогда не был, — голос из-под простыни звучал глухо.

— Был. Девять лет назад.

Он резко развернулся.

— Слушайте, хватит, я тогда еще не… — и осекся. Сев на кровати, несколько секунд всматривался в ее лицо.

— Да, это я, — Алиса счастливо улыбнулась. — Теперь узнал?

Он шумно выдохнул.

— Значит, не почудилось. А я уже думал…

— Что?

— Неважно. Ты выросла.

— Да и ты не уменьшился, — Алиса попыталась пошутить. Слишком уж напряженное, даже испуганное лицо у него было.

— Значит, ты здесь, опять…

— Нет, это ты здесь, у нас.

— В будущем?

— В настоящем!

На лице Коли впервые появилось выражение, похожее на улыбку.

— Значит, действительно здесь.

На левой руке Алисы завибрировал браслет связи. Она, не глядя, нажала на выключение. Потом можно будет посмотреть, кто звонил.

— Но как… Я не помню, как я здесь оказался.

Коля спустил ноги на пол, попытался встать — и сразу резко сел обратно. Врач, быстро шагнув вперед, поддержал его под локоть, Алиса — под другой.

— Да что вы как больного… — парень высвободил руки.

— Вы пока и есть больной. Как вы себя чувствуете?

— Голова кружится немного, а так нормально. Что я вчера натворил?

Загудел браслет на руке врача. Медик глянул на запястье.

— Я вернусь через несколько минут, — и, повернувшись к Алисе, тихо проговорил: — а до тех пор ничего не рассказывайте, пусть освоится.

Не глядя на закрывшуюся дверь, Коля ощупывал рукава своей белой футболки.

— У меня такой не было… А моя одежда где?

— Это больничная, — второй части вопроса Алиса сочла благоразумным пока не касаться.

— А где я? — он перевел взгляд на окно. За кронами деревьев вдалеке вздымались в небо высотки жилых кварталов, но напрасно было бы искать среди них хоть одно знакомое здание.

— Это ведь не Сухаревка? Я ничего не узнаю.

— Нет, это бывшее Богородицкое.

— Больше похоже на Москву.

— Москва сама пришла сюда, — улыбнулась Алиса. — Уже давно.

— Когда? — вопрос был задан явно машинально, и Алиса не раз потом упрекала себя за то, что взялась отвечать.

— Лет через тридцать после твоей… — она резко замолчала. — После того, как ты… —

То, что еще утром казалось простым, сейчас вдруг стало совсем нелегко выговорить. В детстве ей казалось, что самое главное — просто спасти, а теперь все произошло слишком уж быстро. Она ведь сколько раз убеждалась — люди былых эпох чересчур близко к сердцу принимали даже достаточно безобидные вещи. И фраза «Да так, ерунда, просто ты должен был сгореть, потому что был мертвецки пьян» будет звучать, как минимум, неприятно.

— После чего?

Он ждал ответа, и Алиса решилась. Что толку отрубать хвост по кусочку?

— Ты помнишь, что было вчера? Ты пошел в баню, помнишь?

— Немного припоминаю. Неужели она была там?

— Кто?

— Ну, машина…

— Ах, вот что. Нет. Ты помнишь, что ты там уснул?

Коля криво усмехнулся.

— Что заснул, могу догадаться.

— Баня загорелась, — сказала Алиса, глядя ему в глаза. — Ты спал и должен был погибнуть.

— Но я же вроде живой… Не понимаю. А как ты узнала?

— Из милицейского протокола, через месяц после возвращения домой. Там было сказано, что ты погиб при пожаре, находясь… — она замолчала. Его взгляд остекленел. Все с той же кривой усмешкой он завершил:

— … в состоянии алкогольного опьянения.

— Это не так. То есть, это не главное, — заторопилась Алиса. Да, не зря врач предупреждал… Вон, какое лицо у Коли стало — как будто его ударили или унизили чем-то, а он не может дать сдачи. Впрочем, сказать бы все рано или поздно пришлось.

— А что главное? Значит, в протокол можно попасть и из глухой деревушки. Верно говорят, что от судьбы не уйдешь.

— Иногда судьбе приходится помогать, а то она одна не справляется. Теперь все будет в порядке, вот увидишь, — Алиса ободряюще улыбнулась. Он отвернулся к окну — видимо, легче было продолжать разговор, не встречаясь с ней взглядом.

— Тебе сейчас сколько?

— Двадцать, двадцать один в ноябре.

— Не понял… А год какой?

— Девяносто третий.

— Какой девяносто третий?

— Ой, ну не Французской же революции — две тысячи девяносто третий.

— Девяносто шестой ведь был.

— Да какая разница? — Алиса пожала плечами. — А-а, подожди, ты думал, что должен быть период ровно в сто лет?

— Ну, примерно так.

— Да в любой момент можно, просто время ушло на подготовку. Я ведь сразу, когда прочитала, что с тобой случилось, пошла к одному своему знакомому, ты его увидишь. Тогда он отказал, но по техническим причинам. Попросил несколько лет.

— И ты помнила… столько лет. Никогда бы не подумал.

— Мог бы сказать спасибо, — не выдержала Алиса. Перестал бы уж глядеть в одну точку, улыбнулся по-человечески, рассказал что-то о себе.

— Спасибо? Моя жизнь стоит спасибо?

Ну когда уже исчезнет с его лица это непонятное выражение — не то тоски, не то вызова, не то всего вместе.

— Любая жизнь стоит спасибо. А свою ты сможешь начать заново.

Он будто не расслышал ее ответа. Приподнялся, глядя в окно.

— Тебе показать что-то? Врачи скоро разрешат выходить, может быть, уже сегодня.

Коля покачал головой. Поднял руки к горлу и вдруг обернулся к Алисе.

— Кашля нет… Обычно встаешь — и сразу всего разрывает.

— Бронхит курильщика? Легкие у тебя за эту ночь восстановились частично, вот и нет кашля.

— Ну, раз так… Посмолить, я так понимаю, здесь ничего не найдется?

— Посмолить? — Алисе вспомнилась давняя детская сказка, в которой лиса смолила дырявую лодку.

— Сигарету, я имею в виду. В карманах у меня бычка не осталось?

— Какого бычка? Окурка, что ли? Не стоит. И так уже докурился до эмфиземы.

— Это что? Вроде, когда-то слышал название.

— Предраковое состояние!

— А я думал, рак у меня уже есть…

Алиса набрала в легкие побольше воздуха, будто собиралась произнести доклад.

— Коля. Посмотри на меня. Ты не понял, видно, что случилось. Все в порядке. Ты должен был погибнуть, но ты живой. У тебя еще много лет впереди. Со здоровьем сейчас у тебя не очень, но это поправимо. Может, ты думаешь, я тебя осуждаю за то, что случилось, так это не так. Может, ты думал, что всем наплевать, что с тобой будет, но это тоже не так! Иначе тебя бы здесь не было.

И опять он будто не слушал, думал о чем-то своем. Потом спросил:

— Ну, а сюда… почему?

— Это долго объяснять. Надо было, чтобы ты считался погибшим.

Дверь открылась. На пороге стоял профессор. Кивнув на приветствие Алисы, Гельцер оглядел пациента.

— Что, уже встали? Вам врач разрешал?

Молодой человек сумрачно поглядел на профессора и сел на кровать. Гельцер обратился к Алисе:

— Алиса Игоревна, вам сюда звонил Ричард. Он с вами связаться не может.

— А, так это он был! — Алиса быстро набрала номер. При этом она краем глаза наблюдала за Колей — должен же он хоть немного заинтересоваться незнакомым устройством? Нет, ни капельки. Сидел, сцепив руки и глядя перед собой, ей даже показалось, он испытал облегчение от того, что его оставили в покое.

Ричард отозвался сразу:

— Алиса, я тебя никак поймать не могу.

— Извини, я в больнице, вот и отключила.

— Я понял. Слушай, я хотел тебя предупредить — не рассказывай пока своему знакомому ничего конкретного об обстоятельствах несчастного случая. Так, в общих чертах. Сначала надо посоветоваться с психологами.

— Я уже, — виноватым голосом сказала Алиса. — Что толку тянуть?

— Эх, так я и думал… Ну и что, какая была реакция?

Алиса отошла в дальний угол палаты. Ей крайне редко приходилось говорить так, чтобы не слышал находящийся в одной комнате с ней человек. Ощущения при этом возникали неприятные — наверное, что-то подобное должен испытывать застигнутый с поличным воришка.

— Да практически никакой… То ли шок, то ли еще не понял ничего.

— Так бывает. Еще я хочу тебя попросить — захвати со стола контейнер с линзой. Ты приедешь сегодня в Институт?

— Я не знаю. Как я отсюда уйду? Человек тут совсем один. И в Космозо я не была давно.

— Ну, как знаешь. Тогда не забудь контейнер. И найди меня, когда освободишься.

Она отключила браслет. И услышала голос Герасимова:

— Алиса…

Впервые он назвал ее по имени, хотя все так же сидел, глядя в стенку.

— Не надо тратить свое время на меня. Я хочу побыть один. Хорошо? Иди, куда собиралась.

— Ты не понял! У меня же каникулы!

— Иди. Пожалуйста. Мне надо побыть одному, хорошо? Да, а я имею право здесь находиться?

— Как у вас там все изменилось… Имеешь, конечно, имеешь.

Тут вмешался Гельцер.

— Алиса Игоревна, у меня обход. Вам действительно лучше не присутствовать.

— Ну, раз вы тут сговорились… — Алиса встала. — Я приду вечером.

Контейнер с линзой она открыла на лестнице. Красный цвет. Так она и думала. Видимо, это из-за того путешествия. Ну что ж, Институт получит лишнее подтверждение своим требованиям.

Коробочка выскочила у нее из рук и запрыгала по ступенькам. Молодой человек в белом халате, поднимавшийся ей навстречу, поднял контейнер и протянул Алисе.

— Спасибо… Это вы! — Алиса узнала врача из Колиной палаты.

— Я. У вас что-то случилось? А то вы как будто огорчены чем-то. Даю вам слово — у вашего пациента все будет в порядке. Кстати, что ж вы оставили его одного?

— Там пришел Виктор Андреевич, он меня фактически выставил.

— Опаньки! Как говорил Незнайка, мне сейчас распеканция будет, — медик резво взбежал на несколько ступенек, затем остановился и обернулся к Алисе. — Не переживайте из-за своего больного, хорошо? Я лично проконтролирую и буду держать вас в курсе.

Мало это поможет, подумала Алиса. Но вслух сказала:

— Хорошо, спасибо.