Когда листья станут золотыми

24.

Алиса только и выговорила:

— Ты?

— Ага, — виновато улыбнулся Герасимов, поднимаясь с пола. — Я в прошлый раз уже пытался полетать, но не вышло. Ну, со второго раза получилось.

— Ты хоть понимаешь, что натворил?

— Потом пойму, скажи пожалуйста, где тут у вас достопримечательности?

— Что тут тебе, экскурсия?

— Ну хорошо, где можно выйти?

— Выйти! — возмутилась Алиса. — Куда, в открытый космос?

— Черт! Открытым текстом: где здесь туалет?

— Справа по коридору, — сердито сказала Алиса.

Когда Коля вернулся, она даже не смотрела в его сторону.

— Алиса…

— Что «Алиса»? Ты понимаешь, что мы уже совершили Прыжок, и я не могу вернуться и высадить тебя на Землю?

— Ты очень рассердишься, если я скажу, что на это и рассчитывал?

— Рассчитывал он, скажите пожалуйста! А если бы что-то пошло не так, замерз бы или с голоду умер?

— Ты сама говорила, здесь автономная очистка воздуха и воды, плюс питание из оранжереи. Извини уж, но я подслушал.

— А куртку на складе взял? Как ты туда прошел?

— Никаких складов, сосед Михалыч, чудесный человек, прямо епископ с подсвечниками. Увидел, что я промок и одолжил. Счастье, что у него зонтика не было.

— Какой епископ?

— Мириэль, а что, ты не читала?

— Как ты нашел «Пегас»?

— Буквы я еще не забыл, про второй космодром помню, и к тому же Кир показывал мне модель корабля в первый день знакомства.

— Да как ты вообще прошел через систему сканирования?

— Я не прошел, я пролез над багажным транспортером. Там у вас перила какие-то натыканы. Зачем, кстати? На них ничего не висело.

— Это для мышей с Каштанки, они по правилам считались багажом, отец придумал для них такую транспортировку, — сказала Алиса, почти успокоившись. — Но погоди-ка, багажный тоннель построен в обход подземной моторной установки, там метров пятьдесят в длину!

— Да? А мне показалось, больше. Вот что значит не тренироваться.

— Покажи-ка руки, — скомандовала Алиса тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Коля немедленно спрятал ладони за спину. Этот жест живо напомнил ей Кира, она почувствовала, что уже не сердится.

— Быстро показал руки. Ох уж эти мальчишки, готовы шею себе свернуть, лишь бы в космос полететь. Тебе сколько лет, пять или двадцать пять?

— Двадцать четыре пока…

— Незаметно. Ну так и есть, ободрал чуть не до кровавых мозолей. Пошли в медкаюту, обработаем.

— Да ерунда. Алиса, я ведь хотел сказать: прости меня. Я не знаю, чего с самого начала пургу нес. Спасибо тебе, большое спасибо, а вчера я вообще не знаю, почему взбесился, ты и не могла ничего нам ска…

— Господи, ты об этом. Все, проехали, я не сердилась никогда, пошли в каюту, я тебе руки обработаю и слой регенерации нанесу. Ты наверняка хватал всякую заразу.

Герасимов с интересом рассматривал свои ладони, покрытые тонким слоем белой мази.

— Это что?

— Это регенерация, у вас принцип откроют довольно скоро.[2] Правда, усовершенствуют не скоро.

— И что теперь?

— А все, к вечеру заживет. Ну или к утру. Здесь нет времени суток.

— О! — воодушевился Герасимов. — А в иллюминатор можно посмотреть?

— Да ну тебя совсем! Во-первых, мы еще в Прыжке, во-вторых, я тебя не простила.

— Ну вот, а говорила…

— Я не простила за то, что на корабль пролез, как неразумный дошколенок. Это опасно, ты понимаешь? Я же не на отдых собралась.

— Ну я догадываюсь, что ты ищешь этого своего Павла, сама же говорила, я ему жизнью обязан, пора вернуть должок.

— Коля, космос не прогулка по лесу!

— Алиса. Я потерял надежду, работу, здоровье, жилье, родных, друзей, а потом и жизнь. А, пять лет назад еще и родину до кучи. Последний репортаж, который я видел по телику перед отъездом в деревню, был о захвате роддома террористами, вот скажи, что еще на свете может хоть как-то меня испугать?

Алиса не смогла ничего ответить. Будто опять растеребили старую рану, ныл глубоко внутри нерв, который всегда заставлял ее переживать чужую боль, как свою.

— Знаешь что? — сказала она, наконец. — Утро вечера мудренее. Давай я тебя в каюту определю, в комнату отца или Зеленого. Там все есть. А заодно и переоденешься, а то, извини, пахнешь, как из спортзала.

— Ну я из спортзала и есть, или как с армейской тренировки. Нас там по рукоходам гоняли с утра пораньше, как вспомню, так вздрогну.

— Вот и переоденешься, отдохнешь, ляжешь на нормальную койку, а то порядочные люди ночью спят, а не по тоннелям карабкаются.

— Не, я в том чуланчике выспался.

— Зато я глаз не сомкнула. Мне надо отдохнуть, а то я из Прыжка корабль не выведу. Иди.

Заснуть она, конечно, не заснула — так, подремала немного. Но и во сне, и наяву с лица не сходила улыбка.

И почему? Ведь объективно ничего к лучшему не изменилось. Она по-прежнему не знает, что с Пашкой, какая опасность подстерегает впереди, от ее нового попутчика будет больше проблем, чем пользы. И самому Коле было бы лучше остаться в Москве, вместе с Ричардом готовиться к возвращению домой, продумать как следует профессию, город… И после этого его поступка нет абсолютно никаких гарантий, что, вернувшись домой, он не пустится во все тяжкие.

И все же было намного легче лететь в неизвестность не одной. К тому же характер их общения поменялся. Алиса была уверена, что теперь Коля не будет так яростно уклоняться от ее общества и долго не высидит в одиночестве.

Интуиция не подвела. Когда Алиса после короткого отдыха пришла в капитанскую рубку, Коля очень быстро тоже появился на пороге.

— А это все зачем? — спросил он небрежно, кивая на приборы панели управления.

— Долго объяснять. Каждый для разного. А что, мечтаешь научиться управлять кораблем?

— Да где уж мне! Я и машину-то водить не мог. Нет, баранку крутить немного умел, а прав бы мне никто не дал. Просто спросил.

— Ну, пока будем тут болтаться, что-нибудь и я тебе расскажу.

— А долго будем болтаться?

— Спроси что-нибудь полегче.

— Ясно…

Алиса повернулась от приборов к Коле. Надо, чтобы парень четко знал, куда они летят и что с ними может случиться.

— Коля, давай я тебе все расскажу, только это будет долго. Да, я хочу найти корабль Павла. Он полетел на разведку замолчавших станций пеленга — ну как у вас маяки. Смотрителей, как у вас, на этих станциях нет.

— По-моему, и у нас смотрители маяков уже устаревшая профессия…

— Буду знать. Ну вот, до Павла уже было несколько разведывательных кораблей. Вернулся один, причем с мертвым пилотом. Он сгорел в звездной короне. Мне случайно рассказал один старый друг, он думал организовать небольшую спасательную экспедицию, да только пока они соберутся… И они не дадут мне действовать, чтобы увеличить наши шансы. Вот я и рванула одна.

— Алиса, но разве экспедиция из нескольких человек имеет меньше шансов?

— В нашем случае — шансы равные и мизерные. Один корабль в огромном пространстве — это даже не иголка в стоге сена, это атом в стоге сена.

— Ну и на что ты надеешься?

— Вот на это, — Алиса подняла руку. Запястье змейкой обвивал тонкий серебряный с виду браслет. Алиса слегка нажала на цепочку другой рукой. Одна из подвесок на украшении развернулась в полупрозрачный светлый круг.

— Это для перемещения во времени без кабины.

— Очень хорошо. И куда, к динозаврам?

— Очень смешно. Нет, дней на пять назад.

— А разве можно?

— Пока я не знаю о его судьбе наверняка — можно. Ну я надеюсь, что можно. Согласно лемме Черкасова. Ладно, попробую по порядку. Я же предупреждала, будет долго.

— Ничего, до пятницы я совершенно свободен.

Алиса невольно заулыбалась.

— Ой, так это же фраза из «Винни-Пуха»!

— Ага, — Коля просиял. — У вас его тоже крутят?

— А я не задумывалась даже, что у вас он тоже есть!

— Ну вот, недаром говорят, что искусство вечно!

Несколько секунд они переглядывались, радуясь, что между двумя веками оказалось гораздо больше общего, чем казалось на первый взгляд. Потом Алиса снова заговорила:

— Ну вот. Ты, наверное, мне не поверишь, но перемещение во времени на короткий промежуток гораздо более распространенная вещь, чем тебе кажется. Более того, для нее не надо машины. Такие перемещения были и будут всегда.

— То есть?

— Это свойство мыслящих организмов, правда, не всех. Ну вот даже по себе — ты ведь наверняка замечал, что иногда время будто растягивается или сжимается: смотришь на часы и удивляешься, потому что казалось, что прошло гораздо больше или меньше времени. Или, бывает, в экстремальных ситуациях человек успевает за короткий промежуток сделать то, что вообще-то совершить нереально. Это тот самый перенос. На несколько минут, десятков минут, часов. Бывает, и на несколько дней. Как ты сам понимаешь, люди, живущие в глухих уголках, где каждый день похож на предыдущий, или болтающиеся в море после кораблекрушения, эти несколько дней не заметят, а перенос может спасти им жизнь. Этим занимается целая наука — темпоробиология, то есть сначала это были уфологи, над ними смеялись, несколько раз присуждали Шнобеля, но с появлением машины времени и схожих приборов все было подтверждено экспериментами.

А иногда люди перемещались на несколько лет или даже столетий. Правда, это единичные случаи. Сейчас мы можем проверить загадки истории, которые говорят о таких перемещениях. И результаты бывают неожиданными. Например, в случае Норфолкского полка, который пропал в 1915 году в ущелье, многие были уверены, что это именно провал во времени. А объяснилось все банально: отряд взяли в плен и перебили турки, которые, однако, не признавались в этом, пока в две тысячи восемьдесят первом году из машины времени в главном институте Гелиболу не вышел историк Мустафа Челеби со словами: «Ребята, мне так стыдно, это же сделали наши солдаты…»

А бывает наоборот, среди временщиков нашего Института есть один темпоробиолог, который считает, что подобный переброс на несколько дней произошел с летчиком Алексеем Маресьевым, который не мог ползти до своих все подсчитанное время, умер бы от истощения и гангрены. Но наши отказываются ехать на проверку, считают ее кощунственной, а сам ученый ехать не может, у него красный цвет по Радуге.

— Что за радуга?

— Это… Ну, как бы объяснить. У каждого человека есть что-то вроде резерва на долговременные перемещения во времени. На несколько десятков лет — уже считается долговременно. Бывали самопроизвольные перебросы, в основном, когда людям в их родном времени грозила опасность. Это как способность поститься у мышей. Ты читал про эксперименты ваших ученых — гады они, между нами говоря, — как те заставляли грызунов голодать и тем увеличивали их продолжительность жизни? Это природный резерв, позволяющий популяции пережить голодный год.

И тут возникает вопрос об изменении истории. Ну вот… на чем бы нарисовать… О!

Алиса сняла с полки над пультом любовно уложенный туда Полосковым судовой журнал — настоящий, старинный, с толстыми бумажными страницами. Конечно, на «Пегасе» был и электронный, но Полосков относился к бумажным, как профессиональный скрипач к скрипке Страдивари. Когда-то дядю Гену сильно расстраивало то обстоятельство, что маленькая Алиса рисует в этом журнале все, на что хватает фантазии, но замечаний он не делал ни разу. И в этот раз он наверняка простит пару схем на обратной стороне обложки. Ну негде больше-то…

— Вот смотри, — Алиса нарисовала линию. — Это линия времени, ставим на ней точку А. В точке А происходит событие. Если исследователь, узнав об этом событии, именно узнав, это очень важно, вернется из точки Б на машине времени в точку А и сделает, чтобы событие не произошло, то линии не будет. Возникнет развилка, закольцовка — временной парадокс. Считается, что он может привести к новому Большому взрыву и гибели Вселенной. Правда, никто этого не проверял. Но закольцовка возникает при близком расположении точек А и Б друг от друга. Если же их разнести на несколько десятков лет, образуется развилка… но в дальнейшем — гляди, линии идут параллельно, вот так — и опять соединяются в одну. Они не соединятся, только если совершить что-то, чтобы точки Б не было вообще: убить своего дедушку, уничтожить машину времени в зачатке научной мысли и прочее.

Ну вот, каждый путешественник теоретически может натворить нечто, что приведет к парадоксу. Это не зависит напрямую от образования, дисциплины, возраста, пола… Хотя нет, дети имеют больший резерв по сравнению с взрослыми. Никогда не скажешь, сможет ли личность создать парадокс при перемещении. Вот вроде бы — если взять известных и талантливых военачальников двадцатого века и отправить их к Наполеону или Македонскому, можно изменить всю историю, так? А это вовсе не обязательно, они могут скиснуть и прожить жизнь простых обывателей, все время жалуясь на плохой водопровод и медицину. А обычный непримечательный маленький человек, попав в другое время, может там таких дел наворотить! Ну, теоретически, конечно. И сейчас этот резерв определяют по сетчатке глаза, называют Радугой. У меня зеленый цвет. У тебя оказался красный.

— Это что значит?

— Что у тебя исчерпан резерв на долгосрочные перемещения, что ты должен вернуться в свой временной интервал. Но изменения, ведущие к парадоксу, накапливаются постепенно. Месяц еще у тебя точно есть. В момент возвращения путешественника назад или его гибели изменения обнуляются. У большинства людей по проверке есть резерв на одно-два долгосрочных перемещения, ну как я говорила про грызунов — есть возможность пережить голодный год. Но не больше. Ты свой резерв, видимо, исчерпал девять лет назад.

— Интересненькие перспективы с этим обнулением! — Герасимов даже поднялся. — Я правильно понял, что, если мы застрянем надолго, мне надо будет покончить с собой, чтобы мир не полетел в тартарары?

— Нет, конечно, нет. Не бойся.

— Да не боюсь я, и вообще, один раз уже умер…

— Не беспокойся, в смысле. Я рассчитываю, что мы не пробудем тут долго.

— Это почему? Сама же говорила про атом в стоге сена.

— Я примерно представляю, где может быть Гай-до в момент выхода из Прыжка. Точно в том же месте выйти из подпространства не получится, но…

— А за эти несколько дней корабль окажется где угодно, так?

— Но я не знаю, где он окажется. Посмотри опять на рисунок — вот это событие А. Я не знаю, когда оно произошло и произошло ли вообще, поэтому оно для меня плавающее. Оно всегда впереди на линии времени. Если я вернусь в недавнее прошлое и сделаю, чтобы это событие наверняка не произошло, я не вызову закольцовку и временной парадокс. Это доказано, во всяком случае, теоретически. Некоторые физики, правда, не признают это доказательство, оно основано на лемме Черкасова, а они считают ее ошибочной. Но пока ее никто не опроверг. То есть до тех пор, пока я не знаю наверняка, что с Пашкой случилось что-то нехорошее, я могу его найти и остановить. И линия времени пойдет дальше относительно моей системы координат и не закольцуется. Понятно?

— Не совсем. То есть, ты надеешься вернуться на пять дней назад, найти своего Павла, и это не вызовет парадокса. А парадокс — это такая фигня, которая приведет к новому Большому взрыву.

— Не приведет. Не должен. Теоретически это доказано.

— А практически?

— Ну и проверим практически.

— Подожди-подожди, но если вызовет? Мир погибнет, так?

— Ну…

— А заодно и мы с тобой. И Земля. И все люди на ней.

— Да, но…

— И Кир, — довольно-таки жестко сказал Коля.

Алиса опустила голову.

— Я все равно не смогу хотя бы не попробовать. Я потом не смогу жить, зная, что даже не пыталась…

— Так и Пашка твой тоже погибнет!

— Ты нарочно надо мной издеваешься?

— Нет, я пытаюсь понять женскую логику. Рискнуть Вселенной ради одного человека, который в случае неудачи погибнет вместе с этой самой Вселенной. Ну ладно, я же уже сказал, что больше ничего не боюсь. Летим, и будь что будет.

— За неудачу очень маленький процент.

— Ну пускай. А как перемещаться собираешься, одна в скафандре?

— Зачем? Вместе с «Пегасом». Я могу своим браслетом создать поле перемещения в форме шара определенного радиуса.

— Именно шара?

— Ну, — Алиса задумалась. — Слушай, ты мне какую-то идею подкинул, только я не пойму, какую…

В этот момент загорелся главный экран управления, сообщая о выходе из Прыжка. Алиса потянулась отключить звуковой сигнал, который имел дурную привычку верещать на весь корабль максимально громко. Сирена взвыла и тут же утихла.

— Это что? — приподнялся Коля.

— Это, — Алиса набрала код, — мы выходим в наше пространство.

На экране разлилась чернота с редкими светлячками звезд.

— И когда же выйдем?

— А все. Вышли.

— Как, уже?

— Ну да.

Герасимов выглядел слегка разочарованным.

— Как-то странно, вышли — и незаметно ничего. Гагарину, наверное, было интереснее.

— Хочешь знать, как было Гагарину — переживи оккупацию, Крайний Север и перегрузки.

Взгляд Алисы задержался на экране связи. Прямая линия на нем изогнулась неровной синусоидой, вытянулась, опять изломалась…

— А вот этого Гагарин точно не видел в космосе! — Алиса указала на экран.

— Что это? — Коля глядел через ее плечо. — Ну график какой-то…

— Сейчас переведу в звуковой формат, поймешь.

Тонкий прерывистый писк заполнил каюту. Три коротких сигнала, три длинных, снова три коротких…

— Это SOS, слышал? Кто-то терпит бедствие.