Кодекс Ведьмы

Глава третья БЕЛЫЙ ЖУРАВЛЬ РАССЕКАЕТ ВОДУ

Листья окончательно пожухли и опали. Ветра безжалостно обтрепали деревья. Черные стены наших шатров были ему не по зубам. Скалились весело с них рыси и крылатые псы.

Настоящий снег был все ближе.

Огонь в очаге приходилось делать все жарче, светильники зажигать все раньше.

Солнце не хотело греть землю, оно с трудом поднималось над землей — и тут же стремилось закатиться, уйти на покой, отлежаться за горами.

В такое время хорошо ходить по гостям, танцевать под гулкие удары бубнов и протяжные стоны дудок. Делиться едой, которой всегда много по осени. Рассказывать про летние странствия.

Когда снег засыплет дороги, попасть к друзьям и соседям станет сложнее.

Ночами ветры пели над шатром, пытались проникнуть внутрь холодными пальцами. И было очень приятно лежать, крепко прижавшись к спящему мужу и под его защитой слушать ветер. И слышать, как стучит рядом размеренно большое сердце. И чувствовать маленькие нежные пятки сына на своем боку, тихие до тех пор, пока их хозяин, оголодавши, не начинал возиться, ища во сне еду и питье.

Тогда горячее молоко щедро лилось от мамы к сыну. И ветрам приходилось затихать.

Это было время, когда земля ждала снега.

Люди к пришлому наставнику ходили самые разные.

Женщин и мужчин было поровну.

Каждый самозабвенно тряс руками, как мог, и искренне вслушивался в себя (ни шиша при этом не слыша).

Единства не было, всяк махал крыльями, как душа желает.

К этому времени мое тело снова начало исторгать кровь каждую луну, словно просыпаясь от долгой спячки.

Почти два года оно молчало, молоко закрывало пути крови.

Это не мешало любить мужа.

Двое знают, как дарить радость друг другу.

К чему всегда сложно привыкнуть, так это к еде соседа.

Иные блюда кажутся вкусными, а иные, хоть умри, в рот не лезут. Я не пробовала жареный ячмень, что почитает вместо хлеба ячий народ. Может быть, я даже смогла бы его есть. Во всяком случае, надежда остается.

Но вот излюбленное лакомство степных всадников, чьи земли лежат перед горами ячьих пастухов, есть я не смогла. Хотя это была разновидность творога, к которому я привыкла. Как рассказала моя подруга, чей род пришел в Зимний Город из степей, лакомство делают, вываривая кислое молоко в котле на костре. Когда молоко уварится, соскребают молочный осадок со стенок и днища котла и катают из него шарики ребятишкам на радость.

Пригоршня этих шариков окружными путями попала и в мои руки.

Вкус степного лакомства был неплохой, кисло-сладкий, творожный. Но вот запах…

Подруга не могла понять, в чем дело: для неё шарики пахли детством, степью и небом.

Для меня они благоухали молоком с навозом. Навоза было больше.

Пересилить себя и съесть второй шарик лакомства в тот раз я не смогла. Никакие уговоры не подействовали.

Быть ведьмой — это значит быть ведьмой.

Просто все немного по-другому, не как у обычных людей.

Ты сможешь пройти там, где большинство не сможет, и нежданно-негаданно сломаешься на мелочи, которую люди и не заметят.

Где сила, где слабость — кто разберет?

В ведьме мало изначального страха перед новым, незнакомым, а любопытства много. Частенько это заводит ее дальше, чем бы следовало. Но это такая натура.

Она знает, что все боги ее любят.

Потому что ее любят родители. И она их любит.

В этом самые глубокие корни ее силы.

Ветер пахнет по-разному.

Иногда он несет тепло и спокойствие, иногда угрозу. Но зимою чаще всего ледяное равнодушие веет над нашей Горой, и нет ему границ, и нет пределов…

Этот ветер врет. Он не равнодушен. Он крадет тепло, стоит лишь зазеваться. У пешего и у конного, у всякого, кто высунет нос за порог.

Стены черного шатра спасают дом от холода. Стены и очаг.

Телу же требуются зимние одежды. Лучше шерстяных тканей еще не придумали, даже влажная шерсть греет. Если она правильно обработана, нет зимней ткани мягче, легче и гибче шерстяной, сотканной из пуха горных коз. С путником в таких одеждах и ледяной ветер не связывается.

Но самая теплая ткань не спасет, если потух очаг внутри.

Люди, делающие общее дело, вольно или невольно сближаются.

Это знает каждый.

Когда мы привыкли друг к другу и были довольны, что нам хорошо машется руками словно крыльями, всем вместе, пришлый наставник увидел, что мы улыбаемся ему, и начал говорить.

Облаченный в черные одежды, он встал перед нами, сидящими на полу, и сказал, что жизнь — это страдание. Что каждый прожитый день ведет к смерти. Что все бесполезно и все несчастны.

Когда мы пришли к нему на занятия, то и не подозревали, что страдаем и жизнь наша ужасна.

И очень удивились его словам.

А потом наставник сказал, что только у его учения есть ключи к счастью. Которые открыли особые люди. Они, эти ключи, секретны. Только для посвященных. Но мы их постепенно узнаем, потому что он не даст нам страдать.

Это было смешно и забавно: молодой здоровый мужчина косноязычно распинался о страданиях, уверяя, что жизнь так же черна, как и полы его одежд.

Говорил он неуверенно, запинался и мучился в полном соответствии со своими словами о тяжестях жизни. Он пересказывал чужое и делал это неумело.

И было непонятно, понял ли он сам, что сказал нам ровно следующее: ребята, вы все в дерьме и жутко воняете, а вода и корыто только у меня.

Мы подумали, что всякий человек имеет право думать так, как ему заблагорассудится, слова не слушаются наставника совершенно, но, в остальном, он чудесный и ни на кого не похож. Ну, захотел человек выговориться, с кем не бывает.

А я подумала, что махать руками лучше всего в развевающихся, свободных одеждах. И этим нужно заняться в первую очередь. Пусть они тоже будут черными, как у наставника, только в распустившихся цветах.

Ведь разговаривать можно и без слов, всякая ведьма это знает.

Увидит страдающий мастер, что я вся в цветочек, и поймет, что жизнь это не только чернота разверстой ночной могилы, но и цветущие полянки весной, и множество самых разных радостей, и ему станет не так печально, ведь даже странно, как такой сильный, умелый, интересный человек может думать подобную чепуху, вместо того, чтобы поблагодарить жизнь за то, что она есть, и за то, что она ему дала.

Ведь один из самых мудрых и жизнерадостных моих друзей имеет умную голову и полностью искалеченное тело. Он лучше других понимает, что каждый день для него может быть последним — но я не видела человека более светлого. Кажется, что ум его путешествует по всей земле вместе с ветром, нет тайны, которую он не смог бы открыть, нет знания, к которому он не подобрал бы ключика. Он щедро делится этим знанием с людьми.

После встреч с ним я радуюсь, что могу сама расчесать себе волосы и почистить зубы. И дотянуться рукой до ветвей дерева. И наклонится до земли. И пойти, куда мне вздумается. Ногами.

Мой друг и не подозревает, что страдает.

Он живет. Тяжело, но радостно.

Люди идут к нему. Не из жалости, о нет. С ним — интересно.

Слова пришлого наставника зацепили меня, захотелось поделиться с ним радостью, если он обделен.

Это же так просто — любить жизнь! Это так просто…

По лазоревой степи ходит месяц молодой, с белой гривой до копыт, с позолоченной уздой…

Когда двигаться удобно, многое становится куда доступнее.

Когда по рукам и ногам скользит нежный шелк, телу приятно. Это одна из тех маленьких радостей, которые наполняют корзинку счастья наравне с закатом и восходом, запахом свежего снега и нежной зеленью первой травы, детским смехом и рокотом воды на перекатах.

Когда тебе приятно, радость от тебя расходится волнами. И возвращается к тебе, как эхо, отразившееся от горных склонов.

И никто, кроме тебя, не в силах создать тебе эту радость: только ты чувствуешь, удобно тебе или нет.

И ведьма это знает.