Княжка-кошка

Глава 13

Мне хотелось как-то утешить разве что не рыдающую в голос Эмму, но я не представляла, что нужно делать. Не возможно было сказать ей что-то ободряющее или подать хоть какой-то знак, так чтобы она поняла и не перепугалась. Поэтому я просто шла за малышкой следом. Возле двери в Эммину комнату девочку поджидала нянюшка, быстро и жестковато отчитавшая ее. В считанные минуты Эмму обрядили в необъятную ночную рубашку, уложили в кровать и вручили чашку подогретого молока с медом.

— Пейте и спатеньки! — велела няня, разглаживая складки на одеяле. — А то ходите неизвестно где. Вам спать было положено еще два часа назад!

Эмма только кивнула, слабо реагируя на возню вокруг себя, и со вздохом принялась пить молоко.

— Вот и ладушки, — улыбнулась нянька, забирая кружку. — Вот и молодец! А теперь спите.

Потушив лампу на столике и не заметив, что я притаилась в тени кресла, няня ушла, плотно прикрыв за собой дверь. В комнате повисла гнетущая тишина и темнота, только из-под двери пробивалась узкая полоска света, смешивающаяся с бледным пятном лунного свечения, будто разлитого поперек плотного шерстяного ковра. Для человека было слишком темно, но не для зверя.

Мои глаза улавливали столько мелких деталей, на которые раньше я не обратила бы внимание. Окна завешивали не плотные гардины, как в других спальнях, а тонкие шторы из окрашенного в темно-синий цвет льна — Эмма с самого раннего возраста очень боялась темноты. Именно поэтому шторы даже не задергивали полностью, хотя тетя ворчала на счет того, что малышку давно пора приучить спать нормально.

Стены комнаты еще при жизни мамы обили цветными панелями с затейливой резьбой. Будучи еще крошкой, Эмма часто подолгу стояла перед стенами, пухлым пальчиком повторяя изгибы завитушек и витиеватых орнаментов. Мама задумала все таким образом, чтобы, рассматривая рисунки, можно было представить целую историю. Были здесь и добродушные зайцы, и хитрые лисы, и крестьяне, занятые делом на своих полях, и красавица, руку которой целовал почтительно приклонивший колено юноша.

Беленые стены над панелями расписали уже после, когда Эмме исполнился год. Отец сам придумал рисунок. На потолке соперничали за первенство солнце и луна. С одной стороны сверкали нежные облака, окрашенные в мягкие краски рассветного стеснения. С другой — темнело ночное небо в мелких сияющих звездах. На границе смешения времени, краски переплетались в туманно-сиреневом танце завихрений, перетекали и искрились. Художник так мастерски выполнил работу, что увидев потолок первый раз, я не поверила, что все нарисовано, настолько реалистично выглядело.

В остальном комната походила на другие спальни в замке: большая кровать из массивного дерева с балдахином на четырех, вырезанных в форме вставших на дыбы лошадей, столбиках; ковры с высоким ворсом, камин, уютное кресло, маленький столик в углу у окна, пара тумбочек у кровати и кушетка, прислоненная к стене.

— Скорей бы вырасти… — в темноту произнесла Эмма, поудобнее устраиваясь среди подушек.

Я удивленно муркнула. Подобное я слышала из уст сестры впервые. Подойдя к кровати и оперевшись о ее край передними лапами, я посмотрела на малышку.

— Ой, котя! — хихикнула Эмма. — Как ты здесь оказалась? Забирайся! Хоть не так скучно будет. А то вечно нужно идти спать… Почему мной все командуют? Почему взрослым никто не говорит, когда они должны ложиться спать?

Я запрыгнула на кровать, укладываясь в ногах у девочки.

— Эх! Так без Виры скучно! — пробормотала малышка. — Она мне часто перед сном истории рассказывала. А теперь? Самой что ли попробовать?..

Я мысленно усмехнулась, глядя на заблестевшие глазки девочки.

— И так! Жила-была девушка. И звали ее… Хм. Эмма! — мечтательно сказала малышка. — Знаешь, кошечка, какая это была красавица и умница! Прям слов ни у кого не хватало, чтоб описать ее внешность. Менестрели пытались писать об Эмме стихи, но у них не получалось! И вот… встретила наша красавица молодого и очень знатного господина… Он ничем ей не уступал, естественно, ни внешне, ни в доблестях. А звали его… — Девочка вытащила из-под подушки платочек с кружевным краем, перевернулась на бок и подложила руку с зажатым платком под щеку. — Пусть его звали Клант. Красивое имя. Как раз для сказки…

Дальше я ничего не услышала, кроме довольного сопения. Кажется, Эмма заснула. Немного удивившись ее фантазиям, я пристроилась поудобнее и закрыла глаза, собираясь последовать примеру сестры и поспать.

Ему опять снился все тот же сон, повторяющийся из раза в раз с маниакальной настойчивостью. Иногда у Рэнда возникали небольшие передышки, когда он мог на несколько дней или даже недель забыть о случившемся, но подобное происходило слишком редко.

Разглагольствования Кланта освежили в памяти события того дня, дав воспоминаниям свободу пробраться в сон и сегодня. Чаще всего легард мог как-то контролировать видения, но не всегда. Не тогда, когда слышал голос Эреи.

Когда-то он без памяти влюбился в эту девушку именно из-за необычного голоса, глубокого, с бархатными нотками. Слушать Эрею было все равно, что пить пьянящий саннат, обжигавший горло пламенем и согревавший желудок. Да и в остальном девушка походила на хорошее вино. Нежная, обволакивающая, но при этом искристая и горячая. Он любил ее, не ведая иного счастья, кроме как знать, что Эрея с ним, его. Рэнд был уверен, что и она его любит.

Но видно страсть и безумие закрывали ему глаза на правду, ясно видную окружающими. Девушка умело играла свою роль, не вкладывая в нее ничего, кроме ожидания скорого величия. Как и любая юная особа, состоящая при его матери фрейлиной, Эрея точно знала, чего хочет. Ей не нужен был муж, которого могла для нее отыскать госпожа, как и не нужна была роль вечной любовницы, а именно это уготовила ей связь с киашьяром. Эрея была молода, но не глупа.

Ее родители не отличались высоким положением, что хоть как-то могло обеспечить девушке достойное будущее. Не было у семьи и денег, чтобы дать дочери хорошее приданое. Эрея их не винила, но и не собиралась прозябать в женах какого-нибудь бедного чиновника или торговца. Младшая из пятерых детей, она всегда хотела жить в роскоши и ни о чем не заботиться. И когда подвернулось предложение стать одной из младших фрейлин королевы, Эрея вылезла из кожи вон, но сделала все, чтобы родители дали на это согласие. А они так не хотели!

В маленьком городке на юге, где жила семья девушки, статус фрейлины даже при королеве не считался почетным и отдавать дочерей в услужение госпоже никому не хотелось. Но Эрея так стремилась в столицу, что готова была даже стать изгоем в семье.

И она добилась своего, сразу ощутив, что выбрала правильный путь. Невероятно красивая, а, главное, знающая об этом, хорошо образованная и воспитанная, Эрея быстро выделилась среди десятков других девушек из небогатых, но благородных семей. Но самым главным достижением она посчитала то, что смогла в выгодном свете представить себя перед госпожой, в считанные месяцы войдя в небольшой круг самых приближенных фрейлин.

Именно это возвышение дало девушке столь желанные привилегии и целую кучу возможностей, которыми Эрея не преминула воспользоваться. Оставаться среди фрейлин ей, естественно, не хотелось, по крайней мере, девушка не собиралась связывать себя с этой должностью дольше, чем того требовала необходимость. Все помыслы Эреи были связаны с богатством. Выросшая почти в нищете, она не могла думать ни о чем другом. В ее виденье деньги давали все то, что она могла желать — уважение, любовь, признание и достойное обрамление природной красоте. Ни один муж не дал бы это ей, не забрав взамен свободу. Тем более — любовник. Хотя Эрее льстило, что именно Рэнд им стал.

Что произошло дальше, легард узнал куда позже, чем следовало. Иногда Рэндаллу даже казалось, что тогда, возможно, он смог бы как-то переубедить девушку. Но подобные мысли приходили одновременно с пониманием, что Эрея действовала достаточно осознанно, а не по принуждению, как он пытался себя убедить.

Никто не питал иллюзий по поводу всеобщей любви к королю, даже сам правитель. Отец Рэнда всегда прекрасно осознавал, что происходит, и именно поэтому предпочитал держать самых сильных врагов как можно ближе. Одного только он не мог предположить: близость к престолу не напугает, а только разгорячит их, вызвав желание как можно быстрее осуществить свои коварные планы.

Среди таких желающих был и один из советников короля. Этот легард всегда умело скрывал свое истинное лицо за маской почтения и уважения. Он ждал любой возможности, любого знака, смотрел внимательно и просчитывал вероятности. И его заинтересовала Эрея. Ни на одну из многочисленных любовниц Кланта, предпочитавшего воспринимать своих фавориток как часть интерьера, советник не смотрел столь пристально, как на эту легарду, занявшую место рядом юным и влюбчивым Рэндом, так не похожим на своего менее эмоционального брата. Безумное увлечение киашьяра могло стать самой лучшей возможностью для плетения интриг.

Всегда умная и прозорливая, девушка, столкнувшись с хитростью советника, давно погрязшего в тонких играх интриг, с легкостью согласилась на все посулы, смакуя ожидаемые выгоды. Желая уберечь себя от обмана со стороны легарда, Эрея даже соблазнила его, надеясь подкрепить заинтересованность еще и увлеченностью. Одного только она не поняла — пытаться обхитрить опытного обманщика было глупо. Советник просто воспользовался предложенным с такой охотой, не испытывая к девушке ни капли расположения.

Сколько продолжалась эта связь-договор никто не знал и мог бы не узнать, если бы Эрея не оказалась настолько самонадеянной, что решила воспользоваться отлучкой Рэнда.

Во сне киашьяру часто виделся тот момент, когда он, обнимая руками цветы, слушал разговор Эреи и советника, перемежающийся тихими вздохами и всхлипами девушки. Легард стоял и слушал, чувствуя, как распадается на части грохочущее в груди сердце. Рэндалл стоял и не верил, с ужасом понимая, как сильно ошибался, каким глупцом был.

Горе раздирало его на части, причиняя страдания, контролировать которые он уже не мог. Легард забыл о предупреждениях учителей и наставников, советовавших не поддаваться слишком сильным эмоциям. Эта необходимость сдерживать себя и сыграла с ним злую шутку.

Рэндалл впал в такое отчаяние, что злость и агрессия захватили его разум, не давая мыслить здраво. Превращение произошло само собой. Как и все то, о чем сейчас вспоминать не хотелось. Вот только снам было все равно на его желания…

Огонь… Пожирающее все и вся пламя. Уносящее яд отвращения, но не боль отчаяния. Проживать это опять Рэнду не хотелось, он был согласен на что угодно, лишь бы не видеть красно-бурого пламени, с наслаждением пробующего на вкус нежное и такое родное тело и лицо.

Он не помнил всего, только вопли Эреи, быстро потонувшие в треске огненных языков, да глаза, светло-голубые, полные раскаяния. Или, может, ему хотелось видеть это?

Он чувствовал себя виноватым в случившемся. Виноватым в том, что не защитил любимую от всего мира и от себя самого. Виноватым в том, что дал волю гневу. Виноватым в том, что оказался глупым мальчишкой, увлеченным существующим лишь в его мыслях образом. И еще много в чем. За столько лет Рэнд придумал огромный список обвинений для себя, не собираясь искать оправдания.

Желая хоть на одну ночь освободиться от застарелой боли, легард неосознанно сжал лежавший под подушкой питир, погружаясь в волны другого видения, принесшего с собой прохладу и свежесть морского бриза.

Картинка сменилась, будто кто-то сдернул полыхающую бешеным огнем простыню с окна, за которым расстилался огражденный с одной стороны скалами песчаный пляж. Тяжелые волны беспрерывно вонзали свои пенные зубья в истертую до пыли гальку, перекатывая мелкие камешки и склизкие плети водорослей под зеленоватой водой.

Солнце яростно выжигало берег, от чего разогретый песок казался белым, искрящимся миллиардами крошечных разноцветных точек. У самой линии прибоя чернели выброшенные на берег панцири морских черепах, сливавшиеся в единое целое с грудой небольших валунов и наваленных пластами высохших водорослей.

Пляж казался пустынным. Ничто не нарушало неизменность шума волн. Даже чайки не покрикивали визгливо где-то в отдалении. Рэнд долго всматривался в этот умиротворяющий пейзаж, пока его взгляд не привлекла движущаяся точка в тени скал, испещренных мелкими прожилками оранжево-красного и бледно-желтого.

Точка медленно увеличивалась в размерах, постепенно приближаясь. И в какой-то момент стало понятно, что по пляжу, у самой кромки набегающей волны, идет девушка. Она выглядела очень странно. Тяжелые многочисленные юбки были небрежно прижаты к бокам узким ремешком, так чтобы не замочить их в воде. Чулки и высокие ботинки на шнуровке девушка несла в руке, по широкой дуге расплескивая вокруг себя сверкающие соленые брызги, поддевая воду босыми ногами. Воротничок строгого бледно-желтого дневного платья фривольно расстегнут до середины груди, обнажая кружево нижней рубашки. Темные, блестящие на солнце волосы девушка собрала в неаккуратный пучок на затылке, позволив ветру свободно трепать несколько выбившихся прядей у висков и на шее.

В этой странной, чуть отстраненной, счастливо улыбающейся и что-то напевающей себе под нос девушке легард не сразу узнал Вирену. Она была иная сейчас, совсем не похожая на ту усмехающуюся девчонку, какой он увидел ее в первый раз. И даже на ту спокойную уверенную особу, какой Вира была все время их первого визита в княжество. Ну, и уж вовсе не походила она на перепуганный комочек страхов, боли, отчаяния и обиды, что Рэнд видел в прошлом видении.

Сейчас перед ним была свободная и ненавязчиво милая девчонка, которой все равно, если кто-то увидит эти ее блуждания по пляжу. Оставшись один на один с собой и собственными мыслями, Вира вся целиком, без остатка, отдавалась покою и легкой неге солнечного осеннего дня у моря, остро и горько пахнущего водорослями.

У легарда не было сомнений, что это видение так же, как и прошлое, всего-навсего воспоминание. Но в этот раз он не чувствовал эмоций девушки, так же как и не слышал ее мыслей, но подобное и не требовалось — искреннее счастье сияло на хрупком, еще совсем детском личике.

А потом все пропало, и Рэндалл проснулся. Все еще была ночь, и лунный свет привольно расстелил свое покрывало на широком цветастом ковре, выхватывая бледным свечением красное и зеленое. Первое, если присмотреться, было розами, неестественно большими, похожими на кочаны капусты, а второе — листьями, размером со щит солдата.

Полежав несколько минут неподвижно, легард перевернулся на бок. В его мыслях не было черноты и жара красного пламени, лишь только прохладный бриз чужих воспоминаний.

— … зверюгу в кровать приперли! Вот нет в вас ни капли воспитания, леди! — В сон вклинился чей-то неприятный, брюзжащий, но очень знакомый голос. — Приличная юная особа должна спать чистенькая и свеженькая, а не в обнимку с огромной, страшной и блохастой животиной!

— Ой, Мара, да я уж говорила леди, что такое поведение ее не красит. — На фразе, произнесенной другим голосом, я проснулась, быстро оценив обстановку.

Так и заснув на кровати малышки, проспала на мягких простынях до самого утра. Снился мне один из дней, проведенных в Ленисине. То время во многом было счастливым. В суматохе торжеств и сборов все как-то забыли обо мне. Ночь перед свадебной церемонией Эвила проплакала, ни на секунду не отпуская нас с Ольмой от себя. Я даже удивилась расстройству сестры, случившемуся из-за нежелания покидать родной замок. Всегда сильная и язвительная, Эв рыдала, обнимая подушку. Мы просидели с ней до рассвета, отпаивая сестру отваром из трав. Никто кроме нас так и не узнал об этом мелком инциденте. Для всех, присутствовавших на свадьбе, Эвила выглядела счастливой и даже излишне веселой.

Как мне хотелось сейчас оказаться на той свадьбе или вновь посетить Ленисин. Стать прежней. В мыслях витал туман: с одной стороны мне необходимо было что-то предпринять, но с другой — кто его знает, что лучше.

Рассказанная Клантом история, пусть и преподнесенная с легкостью выдумки, немного меня напугала. Думать о прошлом Рэнда не хотелось, но, похоже, теперь это самым прямым образом касается моего будущего.

Ни одна причина не оправдывает его действия. Видимо, разозлившись, Рэндалл хладнокровно расправился с той парочкой. По лицу легарда я не заметила, чтобы он очень сильно расстроился, услышав пересказ блондина. Рэнд был зол и мрачен, но ни на мгновение в его глазах не промелькнуло раскаяние.

Что-то подсказывает, что для меня общение с ним тоже однажды может обернуться подобным «наказанием». Никто ведь не гарантирует, что Рэнд не разозлится на меня за что-нибудь, как в день нашего знакомства. Тогда мне было страшно, казалось, он вот-вот меня ударит. Или может я уже преувеличиваю?

Но по всему видно, что мне совсем не выгодно возвращать человеческий облик. Зверем можно и подольше побыть.

— Няня, — проныла Эмма, отодвигая от себя поднос с кашей, выдернув меня из задумчивости. — Мара! Что вы вот! Это ж не абы какая кошечка, а легардовская! У нее блох нет.

— А это вовсе не показатель, — прошипела Мара в своей привычной манере, которую я знала с детства.

Меня немилосердно спихнули на пол, разве что ногой не наподдав, никак не отреагировав на недовольное шипение и устрашающий оскал.

— Няня! — простонала Эмма. — Я не буду кашу!

— Все воспитанные леди на завтрак едят кашу, — наставительно провоковала Мара. — А вы ведь хотите быть воспитанной?

— Неа! — весело воскликнула малышка. — Я буду грозной волшебницей и на завтрак есть шоколадные конфеты. Во-о-от такую кучу каждый день!

Я не видела сестру, но, зная Эмму, предположила бы, что в этот миг девочка показывала руками необъятную гору сладостей.

— А животик у вас болеть не будет? — хитро уточнила моя горничная.

— Не будет! Я же великая волшебница и всемогущая чародейка буду! — очень серьезно фыркнула малышка.

— Хорошо, пока вы еще не волшебница, — хмыкнула няня, — поэтому ешьте!

Печально хрюкнув, Эмма в несколько секунд проглотила ненавистную серую массу из плошки. Запивая кашу компотом, девочка громко командовала служанками, пока они вынимали из шкафа платья.

— Нет, не это! — провыла девочка. — Синее! Там же было!

— Оно слишком темное, — насторожилась Мара. — Надели бы что-то светленькое, летнее. Синее на свадьбу вашей сестры шилось, мало может быть, да и теплое слишком.

— Зато красивое! — сказала, как отрезала Эмма.

В итоге ее обрядили в тяжелое бархатное платьице, стянутое по бокам шнуровкой. Золотые ленты девочка прикалывать отказалась. Как и поясок с длинными кистями.

— Так хорошо! — решила Эмма, кружась перед зеркалом. Сидя на полу у кровати, я даже залюбовалась сестрой. Цвет удивительно ей шел, подчеркивая мимолетный загар на бледной коже. Волосы, не сдерживаемые шпильками и лентами, свободно падали длинными крупными кудрями на плечи, придавая всему облику малышки легкость и игривость.

— Пойдем, котя! — Я так залюбовалась, что не воспротивилась, когда меня жестко ухватили за загривок и потянули к двери. — Уверена, ты проголодалась. В такое время отец занят делами, а тетя с Ольмой еще спят! Так что мы устроим маленький бедлам в столовой.

— Леди Эмма! — в один голос возмутились служанки.

— То есть, мы найдем тебе пару кусочков чего-нибудь вкусного и пойдем гулять в парк, — поправила саму себя Эмма.

В столовой мы никого не встретили, только слуги суетливо прибирали с длинного стола многочисленные нетронутые тарелки и чаши. Подтянув край скатерти на себя, Эмма стащила увесистое блюдо с тушеными в масле ребрышками и с серьезным видом прошествовала к задним дверям, которые перед ней распахнул услужливый лакей. Невозмутимо и сдержанно кивнув, Эмма, тем не менее, сразу после того, как двери за нами закрылись, громко рассмеялась.

— Вечно эти расшаркивания, — простонала малышка, подражая манере Ольмы говорить, растягивая слова, когда сестра была чем-то недовольна.

В парке девочка выбрала небольшую полянку, уютно устроившись у корней большого дуба. Набросившись на блюдо с ребрышками, я в пол уха слушала разглагольствования Эммы.

— Папа хочет, чтобы я в академии училась, — вздохнула девочка, подставляя макушку солнцу. Теплые лучики ласково обнимали Эмму, подсвечивая ее волосы золотистым блеском, от чего девочка казалась похожей на маленькую лесную нимфу, какими их изобразил какой-то неизвестный художник в одной из прочитанных мною книг.

Я, вернувшись к ребрышкам, тихо фыркнула, даже не надеясь, что малышка услышит меня. Но она услышала.

— Да! Представляешь? Ему очень не хочется, — продолжила лепетать Эмма, выпятив губу. — Но папочка считает, что так будет лучше для меня. Якобы я не могу контролировать свои способности, но это не правда! Могу! Но зачем?

— Затем, что вы еще очень юны, чтобы в полной мере знать границы своих талантов! — ответил откуда-то Клант. Мы с Эммой без труда узнали низкий чарующий голос легарда, более мягкий и тихий, чем у Рэнда. После недолгого знакомства с блондином, можно было прийти к выводу, что Клант не просто очень уверен в себе. Он способен внушить эту уверенность всякому, с кем легарду вздумается заговорить. Через неторопливые низкие интонации его голоса проскальзывала сила и спокойствие, действующее лучше травяного настоя.

Эмма покрутила головой, пытаясь найти Кланта. Я сделала тоже самое.

— А! Вот вы где! — Девочка уверенно ткнула пальцем куда-то в бок. — Я вижу!

— Хорошо, — хмыкнул легард, медленно появляясь и ступая ближе к нам. — Удивительно, что вы, юная леди, так легко меня заметили. У вас, в самом деле, сильные способности.

— Вовсе нет! — беззаботно ответила малышка. — Там, где вы стояли, трава была примята. Только и всего!

Клант удивленно присвистнул, округлившимися глазами глядя на Эмму.

— Я как-то об этом не подумал.

— Вам это простительно, — примирительно и очень по-взрослому ответила девочка, погладив меня за ухом.

— Это почему? — насторожился блондин, физически чувствуя, что малышка сейчас скажет что-то эдакое.

Быстро же он ее изучил! Я тоже знала, что означает эта наигранная серьезность у сестрички.

— Ну, вы старый уже! Семьдесят — почтительный возраст! — с милой улыбкой просветила легарда Эмма. — Дедушка нашего главного садовника, если приходит помогать, так вечно забывает везде свою лопату.

— Вы очень добры, леди Эмма, — почтительно ответил Клант, рассмеявшись. — Не возражаете, если я составлю вам компанию?

— Мы не против, да кошечка? — тоном великосветской дамы выдала Эмма, вздернув подбородок.

Что-то мне подсказывает, что из мелкой вырастет такая фурия, что будет вязать узелки из мужских мозгов! И заполучив в свое распоряжение один из самых интересных экземпляров, девочка уже вовсю тренирует навыки.

Клант с хитрой ухмылкой растянулся на траве в такой позе, что глаза сами собой прилипли к его стройной, прекрасно сложенной фигуре. Простой серый камзол, надетый поверх белой рубашки, и черные бриджи, заправленные в узкие высокие сапоги, ничуть не скрывали тренированное мужественное тело. Два года назад, возвращаясь к визиту легардов в Алорию, Эвила посмеялась, что парни просто не могут быть теми, кем представились. Вспомнив об этом, я точно услышала голос сестры.

«Они вроде как принцы. Киашьяры. Наследники престола. А выглядят, как наемники, только вчера переодевшиеся в дорогие одежды!»

— А вы кого-то еще спрятали? — вдруг спросила Эмма, с прищуром вглядываясь куда-то за пределы солнечного круга. Я тут же напряглась. Когда сестра озвучила предположение, сразу стало ясно, что все это время я не обращала внимания на покалывание на кончиках ушей. Ребрышки были забыты, тело само собой напряглось, принимая охотничью стойку. Кошка, которой мне пришлось стать не по своей воле, была готова к атаке. Инстинкты вопили, что есть опасность, и я должна защищать. Не нужно было спрашивать кого. Эмму. Она маленькая, хоть и храбриться, и грубит взрослым.

— Я никого… не прятал, — пробормотал Клант, повернувшись в указанную сторону. Через миг легард уже был на ногах. Он не встал, а будто перетек в напряженную позу, готовый ко всему еще больше, чем я.

После замечания Эммы мне не составило сложности отыскать чужака — примятая трава шагах в сорока от нас слишком явно выдавала чужое присутствие. Хуже было другое — поняв, что он обнаружен, чужак начал приближаться, обходя нас по дуге, собираясь напасть на Кланта с боку. Легард в какой-то миг потерял врага из виду или, возможно, нарочно не смотрел прямо на него.

Когда между нами и неизвестным оставалось вполовину меньшее расстояние, чем первоначальное, я вдруг почуяла, кто скрывается за маской невидимости. Инстинкты зверя рвались наружу, перекрывая голос разума. Острый нюх кошки уловил знакомые сладковатые нотки тлена, и я зарычала в открытую, прижимая уши, готовая в любой миг броситься вперед.

Перед нами был еще один кэррак. По запаху я бы даже сказала, что это был тот же самый живой мертвец, но все видели, как первый рассыпался пеплом на полу в моей комнате.

— Alle at me! — взревел кэррак, в нечеловеческом прыжке пытаясь достать Кланта. Но легард был готов к подобному. Я тоже. Мой прыжок получился лучше. Пролетев метров пять, без труда перепрыгивая выше плеча блондина, я обрушила всю мощь своего небольшого веса на голову мертвеца. Столкновение в воздухе заставило мою челюсть с лязгом захлопнуться так, что клыки громко проскрежетали друг о друга. Но через миг эти же клыки с хрустом впились в плечо кэррака, перемалывая кости в пыль. Мертвец взревел, пытаясь отбросить меня от себя.

Со стороны смотрелось, наверное, феерично! Меня просто крутило в воздухе, так что лапы и хвост взлетали в разных направлениях. Очередной рывок грозил оставить вовсе без зубов, так что я с воем отпустила добычу, птичкой отлетев метров на десять и только чудом приземлившись на лапы, под которыми трава клочьями зеленой каши и корней разлетелась в разные стороны.

— Сильный! — фыркнул Клант наигранно спокойно, ступая навстречу кэрраку. Кровь окрасила плечо мертвеца, так что теперь его было проще заметить. — Теперь моя очередь.

Зазвенел металл, отвлекая меня от мужчин, заставляя посмотреть на сжавшуюся в комок Эмму, отгородившуюся подносом в следах масла и специй. Именно поэтому я прозевала миг, когда пропал Клант, а на его месте оказался огромный, стоящий на задних лапах белый медведь с горящими красным светом глазами. Проорав что-то неразборчивое, кэррак бросился на медведя, по шерсти зверя скользнули невидимые руки, стремясь сдавить грудную клетку оборотня. Мне захотелось зажмуриться, чтобы не видеть, что произойдет дальше. Нападать самой оказалось не так страшно.

Медведь и невидимка повалились на землю, пытаясь сжать друг друга в смертельных объятиях. Из горла легарда вырывался то рык, то болезненный хрип. Кланту хотелось помочь, но мне казалось страшным лезть в это сражение. Покатившись по траве, борющиеся приблизились к дереву, у которого за подносом замерла Эмма.

Мое сердце остановилось. Рыкнув и завизжав одновременно, я бросилась бежать.