Княжий венец

Глава 18.

Место валорка нашла, когда темнеть уж начало. Вывела их на большую поляну на берегу болотца с чахлыми березками и ольхами. Деревца гнулись к земле, словно стыдясь своих корявых, узловатых веток. А никак по-другому болоте не вырасти. Травит сызмальства своим смрадом, или умри, или подчинись. Только люди не сгибаются.

Чтобы чем-то занять воина, Тамирис приказала сначала увести лошадей подальше, да привязать крепче. Предварительно закрыла им уши нехитрым заклятием, чтобы не шарахались от посторонних звуков. А шумно будет – это она знала точно.

Пока же было тихо. Болото, словно живое, вздыхало и чавкало где-то вдали, будто предчувствуя что-то. Подальше от берега, меж мертвых стволов, замелькали болотные огоньки. Те, что заманивают незадачливых ходоков. Но едва Тамирис начала подготовку – как и они пропали. Живое – оно чувствует наступление Тьмы и бежит, не разбирая дороги.

Когда Велеслав вернулся, девушка вновь чертила на поляне круг. На этот раз больший, метра четыре в диаметре. В нем еще один, защитный. Для себя и десятника. Мешающийся плащ повесила на ближайшую ветку, чтобы не мешал и не стеснял движений.

- Разожги вон в том углу костер, да пожарче, - мотнула головой, отрываясь на мгновение от своих рисунков. Что за уголек у ней такой, что на голой влажной земле рисовал ярко, будто на бумаге – было не понятно. В который раз заставило мужчину изумленно качать головой. Ох, и девка!

- Зачем?

- Тебе в темноте лучше видно будет. И тела «после» уничтожить надо. Наверняка – только огнем, чтоб не встали повторно.

Подумал Велеслав и зажег два костра, по обеим сторонам берега. Тамирис не возражала, вся с головой уйдя в подготовку. Руна Призыва, руна Силы, руна Тьмы. Внутри контура – Защита, Сила и Тьма. Да, Тьма тоже может оберегать то, что ей дорого и важно. Особенно если рядом бродит бешенная псина, пусть и родственная ей. Странное Тами почувствовала, когда спасала ребенка. Но понять было сложно, сущность перемешалась с жизненной силой и разобрать было тяжело. А вот с «неспящими» легче – свой силы у них нет, только воля того, кто их поднял. Значит и узнает она много больше.

Влила несколько капель крови во внутренний контур, усиливая, насыщая своей силой и своей Тьмой. Та охотно вплелась в скрытую вязь заклинания, защищая хозяйку. Случись что с Тами – ее сила развеется, вернется туда, откуда пришла. Во мрак и безвременье. А ее Тьма, за столько лет очеловечилась и не хотела обратно.

Когда со всеми приготовлениями было покончено, Тамирис поманила воина.

- Встань сюда, позади меня. Из этого круга – ни ногой. Никакого геройства и махания саблей. Стой за моей спиной, понял? Придержишь, если падать начну, но это в конце уже будет.

- Падать? – нахмурился князь.

- Ерунда. Это от упадка сил. Быстро пройдет. Единственное – вот, - она достала из кармана яркие четки, - когда глаза открою – вот на это я должна смотреть.

- Зачем?

- Там, во Тьме нет жизни и красок. Я должна видеть что-то яркое и красивое. Чтобы мне захотелось сюда вернуться.

- Точно поможет? – нахмурился князь, свел густые брови в одну линию. Все меньше и меньше нравилось ему происходящее.

- Конечно. Не в первый раз. Что-то живое действует лучше, цветы, например. Но здесь, на болотах, мы вряд ли букетов нарвем, правда? – иронично улыбнулась Тамирис, вручая ему четки.

Даже не подозревая как беспокойство за нее, былинку хрупкую, начало терзать внутренности. Еще беззащитнее казалась она, когда рядом стояла, едва доставая ему до плеча. Тонкая, изящная, глаза огромные – словно первоцвет весенний. Все внутри противилось тому, что будет. Ежели бы не нужда великая – никогда не дозволил бы ей на Болота эти треклятые ехать. Смеется, она хорохорится, так он затылком опасность чует. И выходит, что сам привел в злое место, а теперь еще и за спиной ее спрячется.

- Может еще чем подсобить? – выдавил из себя, с тревогой на лицо красивое глядя.

- Нет. И главное – ни под каким предлогом из круга не выходи. Железом их победить очень трудно, только если на мелкие куски рубить. Так эти по одному не ходят. Пока одного рубишь, остальные подойдут и тебя покрошат. А кровь когда чуют – они ловчее любого воина становятся. Не те это враги, десятник, что ты привык. Поэтому не подойдут обычные методы, понял?

- Да, - нехотя согласился.

- Ты мне еще нужен будешь. Так что побереги себя, - мягко улыбнулась Тамирис, подсластив пилюлю. Мужское самолюбие у десятника – выше некуда, будто военачальник какой. А потому успокоить его надо, чтоб глупостей не наделал.

- А что мне за это будет? – мгновенно расплылся в соблазнительной улыбке

- Жив останешься, - протянула она руку и щелкнула его по носу, заставив колдовские глаза распахнуться от изумления. Но не дала ему ответить, повернулась спиной и твердо произнесла: - Начинаем.

Глаза прикрыла и направила внутреннюю силу на призыв. Не смогут порождения Тьмы не ответить. Придут как примагниченные из ближайших окрестностей. Вкладывает силы экономно, и так изрядно потратилась, спасая мальчишку. Вычерпать резерв на одной битве – это верх неразумности, а она таковой никогда не страдала. Внезапно побежал по спине знакомый холодок. Идут. Распахнула глаза – верно все она рассчитала: со стороны болота показались медленно идущие фигуры. Кто скособоченный, кто руками нелепо махает – неспящие. Брели нестройной толпой, поднятые чьей-то злой волей. Вроде разума нет, а всегда сбивались они в кучу, будто помнили, что, будучи людьми, не жили поодиночке. Человеку легче вместе со своими быть, даже после смерти привычка остается.

Тами негромко пела призывную песню, ускоряя их. Приманить – не самое сложное. Оболочка бездумна, а тьма внутри чаще всего примитивна. Мертвяки послушно шли, повинуясь призыву. И не могло быть по-другому. Когда подошли ближе – стало заметно, что их изрядно потрепали. Жители погибшего селения не сдавались без боя, до последнего стараясь защитить родных и беззащитных. У бредущих тел была потрепана одёжа, у кого-то клочьями свисали куски поврежденной плоти или торчали изломанные кости. Но они все равно шли. А в пустых глазах горела только одна жажда – убивать. Не могут простить живым, что те еще живы. Кроме того, плоть теплая для них единственный источник продления собственного существования. Вот и грызут все, до чего дотянуться могут.

Не менее десятка их было, подошли нестройной толпой, пересекли первый круг и подошли ко второму. Замерли, нестройно пошатываясь. В ярком свете костров на обескровленных лицах мелькали зловещие блики. А в глазах безжизненных смерть стоит. Кто бы другой – бежал без оглядки, но Велеславу только злости внутри прибавило. Вот «это» по земле его ходит, люд простой губит! Его людей! Стиснул пальцами рукоять меча, изо всех сил напоминая себе, что слово дал – на месте стоять.

Мертвяки сгрудились и растерянно топтались в первом круге. Кто-то пытался ткнуться во второй, но тут же шарахнулся назад, будто получив невидимый ожог. От круга поднималась едва заметная дымка стены, которую пересечь не мог ни один. Так еще и первый круг – впустил и не выпускал обратно, со стороны казалось, что в воздух тыкаются лбами страшные гости.

У Велеслава руки зачесались от желания выскочить с мечом и уничтожить этих недомертвых. Перед глазами встала пустая деревенька и бледный мальчишка, которого они оставил в амбаре. Мертвяки треклятые! Из-за них все!

В этот момент Тамирис широко раскинула руки и громко начала произносить слова на незнакомом языке. Повелительные, отрывистые. Несколько мертвяков попытались неуклюже развернуться и сбежать – но было поздно. Из пальцев девушки заструились темные ручейки, что рванули к столпившимся. Почуяв опасность, один за другим неспящие начали бросаться на невидимую стену, раз за разом проверяя крепость ее защиты. Перекошенные злобой лица и пустые безжизненные глаза то и дело пытались приблизиться, чтобы впиться зубами в манящую живую плоть. Зубами клацали, слюной брызгали во все стороны от злобы бессильной. Не помогало.

Тогда взвыли страшными голосами от бессилия и ярости. Казалось, на все Болота вой нечеловеческий слышен. Многоголосый непрекращающийся рев вымораживал внутренности. Лютая ненависть ко всему живому в нем была. Вот только злоба, говорящую с Тьмой не остановила. Каждого мертвяка опутал ремень ее силы, обездвиживая.

Громче запела Тамирис, силу вкладывая. Но не в путы, а в амулет. Ему отдавая силу, его упрашивая помочь. Замерцал он потусторонним зеленовато-белым светом, что побежал, зазмеился по черным путам Тьмы… Мертвяки забились в судорогах пуще прежнего, предчувствуя неизбежное. Змеями разветвившиеся путы проникали внутрь тел и выдирали черные сгустки, собирая вырванное в единый шар. Свела Говорящая руки, будто на ладонях добытое из мертвяков держала.

С хрипением начали оседать тела, переставая дергаться. Яркий свет медальона усилился, окутал судорожно дергающийся, пытающийся вырваться из клетки шар. Свет вбуривался в масляно-гладкую поверхность, испаряя его, рассеивая. А когда осталась лишь концентрированная черная сердцевина, Тамирис подняла руки и со всего размаху вогнала его глубоко в землю. Последнее слово запирающего заклятья сорвалось с губ, и только после она начала оседать. Уже не чувствуя, как подхватывают сильные руки.

Тьма вокруг серая, клубящаяся. Не опасная совсем, будто пышные облака перед грозой. Баюкает на своих ладонях, мягко покачивает, даруя отдых измученному разуму и телу. Вот только обманчива эта заботливость. Нельзя здесь надолго иначе можно не вернуться. Совсем немного Тамирис позволила себе понежиться на ласковой перине, расслабляя напряженные мышцы. Возвращаться. Нужно обязательно возвращаться.

- Почему? – спрашивает утомленный разум.

- Дело не завершено, – это уже совесть. Она, негодница, никогда не дремлет и не дает расслабиться. Зная, что где-то есть люди, которым можно помочь. Должно!

С трудом, превозмогая себя, она распахнула глаза.

Поклялся Велеслав, что никогда ей не расскажет, но сердце у него в пятки ухнуло, когда подхватил враз обмякшее тело. Не зная, чем помочь, опустился на колени, ее к себе прижимая. Почти как ребенка баюкал, касаясь прохладной бледной щеки. Ресницы лежат густым веером, отбрасывая тени и придавая ей еще более утомленный вид. Да почему Она это должна делать! За что ей это! Ее дело детей рожать да жизни радоваться, а она тут, на Болотах. С мертвяками и с ним.

- Давай, девочка. Ну что же ты? Открывай глаза, красивая.

Просит он, а Тамирис не шевелится. И голова, как поникший маков цвет. Что делать-то? Увозить ее, али тут должны остаться? Страх за нее смешивается со злостью на девчонку. Не сказала ничего толком, все сама решила сделать. Самостоятельная и гордая. И откуда только на его голову такая! Такая красивая… Против воли любовался ею, удивляясь, как такая на свет уродилась. Дуги бровей изящные, кожа мраморная, губы нежные. Вот только глаза закрыты и никак открываться не хотят.

- Давай милая, просыпайся. Холодает тут, - пусть и завернул он девушку в плащ свой, да только холод будто изнутри ее идет. Эвон и щеки, и руки ледяные. Сам не зная зачем, коснулся губами ее лба, будто согреть пытался. Кожа – чистый атлас. Нехотя отстранился, погладил по щеке. Вновь и вновь шептал, чтоб вернулась.

Будто услышав зов – нехотя открыла глаза. Да только нет того цвета сумерек закатных, от которого душа замирает. Тьма там клубится. Глаза распахнула, а сама смотрит и не видит, слепая будто. Екнуло где-то за грудиной от этого взгляда в никуда.

- Тами, птичка моя. Я тут, с тобой, - поднес к ее глазам те самые четки яркие. В свете костра огоньки и отсветы по граням пляшут, отблескивают бусины металла меж ярких каменьев. Сначала смотрела на них будто мимо, словно не видела совсем. Затем сморгнула, прищурилась, вглядываться начала. Взгляд осмысленным становится, и видит Велеслав, как медленно исчезает тьма, уступая уже привычному фиалковому цвету. Кто бы рассказал – не поверил, а тут своими глазами увидал.

- Очнулась, - облегчение в голосе не скрыть.

Смотрит она задумчиво на него, потом все же губы трогает слабая улыбка. Глядит ровно, а будто в душу заглядывает.

- Вернулась. Дело не закончено.

- Поехали отсюда. Ты замерзла совсем.

- Нельзя. Помоги встать, - морщась от боли, ибо за грудиной обжигает холодом, Тамирис позволила поднять себя на ноги. Делая вид, что не заметила, как лежала в объятьях воина. Очень удобно и надежно, надо сказать.

Поднял Велеслав ее на ноги, но за плечи продолжил держать. Не отпускал, чувствовал, что едва на ногах стоит. Постояла пару мгновений, убедилась, что колени не дрожат и поковыляла к месту, куда тьму загнала. Нехотя отпустил, уж больно правильно она в его руках чувствовалась. Приложила девушка ладонь к земле, проверила – надежно все. После чего подошла к ближайшему телу.

- Зачем они тебе?

- Многое рассказать могут. Даже сейчас.

- Нешто подымать их будешь? – напрягся князь.

- Вот еще, - поморщилась валорка, - так посмотрю.

Были у нее подозрения. Пока вытаскивала сущность из тел, коротко посмотрела. Не до того было, нельзя концентрацию терять. Зато сейчас, по остаточному следу в телах можно было многое понять. Это ж как отпечаток ноги в глине. Ясно будет многое.

Расправила ладонь над лежащим телом. Ее Тьма брезгливо дернула щупальцами. Набралась от хозяйки высокомерия и теперь свысока смотрела на тех, кто уже к живым не относился. В ответе мы за тех, кого приручаем. Даже если неживое оно, а все равно норовит с нас пример брать.

Отбросив брезгливость, с академическим интересом вглядывалось в остаточные следы внутри тел. Изучить надо было как можно скорее, ибо без сущности внутри, разлагаться тела начнут быстрее обычного. Смерть особенно стремительно прибирает к рукам тех, кто долго от нее бегал. Изучала Тамирис, всматривалась – и ох, как не нравилось ей то, что она видела. Может ошиблась? Подошла ко второму, судя по добротной одежде – тело когда-то было купцом, в отличие от предыдущего простолюдина с грязными волосами «под горшок». Увы и ах, не могло быть сомнений. Совершенно не нравилось ей то, что она видела. Вот только как не отворачивайся от правды, она от этого не изменится. Лучше сразу посмотреть ей в глаза и готовиться к неизбежному.

- Все, - она со вздохом поднялась на ноги, - то, что нужно, я увидела. Сожжем и поедем отсюда.

- Много их, долго гореть будут.

- Не долго. Я помогу. Относи и клади прямо в костер.

Не стал Велеслав спорить. И уговаривать, чтоб побереглась – тоже не стал. Хотя, видят Боги, ой, как хотелось. Но мешать мастеру дела пустыми советами – глупо и не к месту.

Едва только швырял он мертвяка в костер, как девушка из маленького мешочка сыпала щепоть порошка неизвестного. И так с каждым. А их девятеро князь насчитал. После приказала отойти подальше и вновь руки в сторону развела. Смотрел он на фигурку, что взмахом рук костер подняла выше роста человеческого и немел в который раз от изумления. Необычным стал костер, будто выцвел – бело-черным, но яростным. А диво в том, что еще и жара от него не чувствовалось совсем. Вмиг охватило странное пламя тела, проглотило будто чудище голодное. Ни гула от него, ни запахов горелого. Пара минут и исчезло странное пламя, возвратились привычные, красно-оранжевые языки. А тел нет, лишь уголья. Потанцевало на них, осело, словно не по вкусу пришлось. Потухли уголья, подернулись седым пеплом. Кончено. Только мрак кругом, да звезды яркие над головой. Второй костер следом погас, будто из него силы выпили.

- Все, воин. Теперь можем ехать.

- Погодь, дай хоть факел разжечь. Ни зги ж не видно.

- Не утруждайся, - девушка раскрыла ладонь и на ней засветился белый шар размером с яблоко. Хорошо так вокруг светил, ажно каждую былинку под ногами видно.

- Ты бы сама не утруждалась, - проворчал князь, косясь на удивительную девушку. Может она еще и летать умеет?

- Это для меня не трудно.

Довел он ее до привязанных к дереву лошадей. Мирно те стояли, даже ушами не прядали. Щелкнула валорка пальцами и вмиг забеспокоились, зафыркали.

- А это почему?

- Уши я им заклятьем закрыла. Чтоб не пугались понапрасну.

Неопределенно он хмыкнул, чтоб в который раз удивление придержать.

- Я тут давеча видал место хорошее для ночевки, - думал долго уговаривать придется – ан нет, сразу согласилась.

- Веди.

Не стали верхом садиться, недалече примеченное место было. Удивительным лес казался в странном белом свечении ее шара. Все кругом другое, словно спустились куда-то в потустороннее. «А с ней и не боязно будет спуститься», - мелькнула мысль. Уважение в душе просыпалось, от умений ее и бесстрашия, с которым работу свою делала.