3. ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ

Миновал Покров Пресвятой Богородицы и, согласно старой традиции, новугородцы больше не выходили в поля для уборки урожая и начинали ждать прихода зимы. Уличные посиделки и гуляния, обычно длившиеся все лето — и не заброшенные даже из-за неурожая — прекратились, и юноши и девицы, охочие до бесед и танцев, по вечерам начинали собираться в избах.

Эта осень, пришедшая в новугородские земли, больше не сулила людям голода и лишений. Князь Ярослав сдержал свое слово и открыл торговые пути, идущие через Волок Ламский и Торжок, а также призвал с запада немецких купцов, тем самым наполнив до верха городские житницы и обеспечив Новугород хлебом на всю зиму. Теперь и стар и млад могли не бояться долгих холодов и зимней темени, доселе грозящих новугородцам неминуемой голодной смертью. Новугород оживал, наполнялся силой и удалью, несмотря на угасание природы перед первыми морозами. Архиепископ Спиридон не забывал в своих проповедях славить имя князя и призывать народ к благодарности и смирению перед княжеской властью.

В конце каждой седьмицы Спиридон присылал в Городище кого-нибудь из церковных служек с приглашением на проповедь. Александр, подобно своему отцу, никогда не проявлял особенной набожности и если и осенял себя крестом, то только потому, что того требовала традиция. И он совсем не хотел тратить время на выслушивание речей про житие библейских патриархов, божьи кары за прегрешения и грядущий Армагеддон — обо всем этом он и так слышал много раз. Но тиун Яким убедил его, что князь должен быть дружен с высшим церковным духовенством, так как церковь есть необходимая подпора княжьего стольца — и потому Александр стал исправно приезжать в Софийский собор на воскресные богослужения, заслужив тем самым одобрение архиепископа.

Куда более занятным, чем выслушивание проповедей, Александр находил посещение ремесленных улиц. Здесь, в столице Новугородской Вольницы, каких только ремесленников не водилось! Особенно княжичу нравилось знакомиться с ремеслами, которых не имелось в Переяславле-Залессском — к примеру, в Новугороде производилось стекло. Именно Новугородские земли славились месторождениями особенной глины, из которой производились прочные горшки, которые выдерживали нужный уровень жара, необходимый для выплавки стекла. Если Александр не был занят обучением метафизическим наукам, не решал дела в гриднице и не уезжал на охоту с Мусудом — то он обязательно стремился попасть в ремесленную мастерскую и получить от местных умельцев какой-нибудь полезный урок. Любознательность княжича и его неспесивое поведение заставляли простой люд диву даваться — как же так, отпрыск княжеского рода, а не совсем не ленив и не заносчив!

— А княжич-то не только мечом махать да командовать может! Смотри-ка, как простой смертный, меха[6] дует у печи! — шепталась чернь, видя, как княжич возится у горнила в стеклодувной мастерской.

Выполняя наказ отца, Александр, старался исправно исполнять княжеские обязанности. Когда нужно было он вместе с братом усаживался на кресло возле пустующего княжьего стольца в гриднице и под присмотром тиуна Якима Матвеевича принимал вестовых и делегатов от боярской клики. Вестовые докладывали о том, как обстоят дела в пограничных новугородских землях, не нарушаются ли установленные границы, исправно ли платятся подати с подначальных городов и весей. Бояре, в свою очередь, без устали роптали на завышенные поборы Ярослава и не забывали напомнить, что Новугород сполна платит содержание князю и его дружине — а сам князь-то уехал на чужую войну, обязательства свои забыл, дел не решает, всё бросил на самотёк!

Меж тем, отсутствие князя Ярослава всё более затягивалось.

Ярослав, войдя в Смоленское княжество, разбил войско Михаила Черниговкого и гнал его до самого Чернигова, где неудачливый князь заперся за стенами детинца и приготовился выдержать осаду. Великий князь Владимирский — Юрий Всеволодович — узнав о деталях распри между младшим своим братом и Михаилом Чернигоским, нежданно-негаданно принял сторону Ярослава и выслал дружину в помощь. Объединенные силы двух князей быстро сломили сопротивление черниговцев и заставили Михаила сдаться на милость победителей.

Ярослав, вняв просьбе Юрия быть снисходительным к проигравшему, пощадил беспокойного князя, удовольствовавшись лишь разграблением Чернигова и унижением Михаила, коего он заставил встать на колени и поцеловать землю у своих ног. Простив таким образом своего врага, переяславский князь пообещал не разрывать договоренность о свадьбе Улии и Федора, при условии, что Михаил больше не рискнет смотреть в сторону земель, входящих в круг интересов Ярослава. Конечно же, Михаил дал такое слово — после чего распря была закончена.

Но на этом военные дела Ярослава в чужих княжествах не закончились. Едва отгремела битва за Чернигов, как ко двору князя прибыли посланцы из Полоцкого княжества от князя Святослава Мстиславовича. Тот, после изгнания со смоленского княжьего стольца и неудачной попытки отнять власть у наследника Мстислава Давыдовича, смог закрепиться на полоцком княжьем стольце. Однако порядка в новообретенном княжестве своими силами навести он не сумел — литовцы и немцы без стеснений нарушали границы и клали полоцкие земли под свою пяту. Прознав о том, что князь Ярослав недалеко, Святослав спешно отрядил послов к нему с просьбами о подмоге.

В обмен на помощь, полоцкий князь обещал отдать Ярославу львиную долю военной добычи и впредь быть верным соратником во всех его начинаниях. Переяславский князь не смог устоять перед возможностью еще больше обогатить свою казну и потому внял призыву Святослава и двинул свою дружину в Полоцкое княжество.

Такие вести от отца приносили Александру княжеские гонцы.

На новугородские земли пришла ранняя зима — лютая и снежная — какая бывает в неурожайные годы. Белым снегом замело леса, поля и дороги; льдом за считанные дни сковало озеро Ильмень, а затем и воды реки Волхов, остановив судоходство. Но жизнь новугородцев, как и бойкая торговля, не остановились с приходом суровых холодов — едва лёд на реках и озерах стал достаточно крепким, как их стали использовать в качестве дорог. Всё так же направлялись в Великий Новугород купцы, везя обозы, набитые разнообразными товарами. Всё так же с утра до вечера гудели ярмарки на городских улицах и шумели потехи, устраиваемые для завлечения толпы в торговую сторону.

Александр же всё ждал возращения отца, но вести получал неутешительные. Князь Ярослав не думал пока заканчивать поход против врагов Полоцкого княжества, так как убежден был, что еще не всю выгоду вытряс из литовцев и немцев. В своих посланиях сыновьям, Ярослав повелевал им вести себя примерно, помнить об отцовских наказах и выполнять все наставления тиуна.

Княжич же, хоть и старался внимать опыту и мудрости Якима Матвеевича, но не мог не тревожиться из-за новостей, которые приносили ему вестовые. Те докладывали, что из-за голода и неурядиц в Новугородской Вольнице ослаб страх в боярах, заправлявших делами в Пскове и что те перестали содержать в порядке линию острогов[7], выстроенных на границах с латинскими землями. Псков по праву назывался младшим братом и боевым оплечьем Новугорода, первым вставая на пути латинян, когда те пытались распространить свою власть вглубь русских земель — и без этих острогов, тянущихся с юга далеко на север, Псков да и вся Новугородская земля оказывались без защиты и предупреждения в случае нападения с западной стороны.

Новугородский князь не имел права вмешиваться в торговые и людские дела Новугорода и Пскова, но всё, что связано с воинским ремеслом, было в его власти — а потому Александр, как князь, чувствовал необходимость принять какое-то решение в вопросе острогов. Но тиун всячески отговаривал его от вмешательства в это дело, убеждая его, что не следует опрометчиво призывать псковитян к ответу.

— Обожди, княже! Псковские бояре — это не новугородские! Они кормятся от латинского стола и не боятся князя Ярослава так, как его боятся здесь, в Новугороде! Не нужно туда соваться, слепо поверив доносам. Еще оскорбятся они, совсем от Новугорода отпадут и присосутся окончательно к латинскому вымю! Давай дождемся возвращения князя Ярослава, пущай он своей светлой головой и великим разумением сам решит, что делать с острогами.

Александр, хоть и испытывал сомнения, до поры до времени прислушивался к Якиму. Тяжело было ему, одиннадцатилетнему отроку, понять, где в делах с хитрыми и потерявшими страх боярами нужно надавить силой, а где отступить и действовать в обход. Даже его отцу, князю Ярославу, не легко было совладать с псковским боярством! Княжич помнил, какими словами почти четыре года назад псковичи отказались поддержать его отца в походе на Ригу! Своими мыслями и сомнениями Александр мог поделиться только с Мусудом, только ему он доверял всецело.

Кормилец, внимая ему, как мог старался ободрить воспитанника:

— Эти города — что Новугород, что Псков — издревле почитаются мятежными, свободолюбивыми. Говорят, поселились здесь беглецы из какого-то далекого древнего города, который был уничтожен страшной бурей. Та буря иссушила их земли и сделала воду горькой как полынь. И те, кто пережил эту бурю, ушли оттуда и стали подыскивать новое место для жизни. И нашли эти земли. Потому Новугород так и зовется — ибо он Новый Город, отстроенный взамен старого, погибшего града. И оттого души здешних людей отличаются от душ прочих русичей, нет в них кроткости, нет трепета перед княжеской силой, но есть страсть к свободе, даже если за свободу эту им приходиться платить кровью. Хочешь — не хочешь, но считаться с этим придётся. Даже батюшка твой, князь Ярослав, понимает это — потому и не торопится резать и жечь их, а хочет добиться от них смирения и повиновения через уразумение, что нужен он им как воздух и вода. И когда уяснят они это со всей твердостью — то уже не отпустят Ярослава с княжения, а если он уйдет, то будут умолять его вернуться.

Чувствуя сердцем, что Мусуд прав, Александр всё же вздыхал:

— Но как же быть с острогами?

— Авось ничего страшного не случится, латиняне и прочие псы, говорят, сидят пока что смирно и дурного не помышляют. А раз так, то подождут остроги возвращения Ярослава в Новугород, ничего с ними не станется!

— А если отец, вернувшись, спросит, почему я разрешил вопрос и вместо того сидел без дела?

— Как же ты можешь решить его, коли не знаешь, насколько в самом деле плохи дела с этими острогами?

Княжич помолчал, обдумывая вопрос, потом ответил:

— Могу взять малую дружину и сам объехать остроги, посмотреть, правда ли они забыты и заброшены, — заявил он вдруг. — Лёд на реках встал, открылись зимние путища и можно борзо подняться по ним до Ладоги, а оттуда пойти вдоль границ вниз по течению рек и озёр, да и осмотреть остроги.

Теперь уже Мусуд встревожился, услышав такие мысли от воспитанника:

— Ты чего, Олекса! Князь велел тебе беречься опасности, а не лезть на рожон!

— Какая ж опасность, ежели ты сам сказал, что латиняне сидят тихо и носу не показывают? — с неудовольствием возразил княжич. — Да и не стыдно ли князю бояться владения свои объезжать?

— Если б только в латинянах дело было! Там, на путищах хватает опасностей! Где тамошние племена могут по дурости облаву устроить, а где и на зимовья ушкуйников можно напороться.

— Отец оставил мне дружину в распоряжение, отобрав лучших ратников, — парировал Александр рассудительно. — Уж они справятся и с лесными племенами и с ушкуйниками!

Стараясь не задеть гордость мальчика, татарин зашел с другой стороны:

— Ну а если князь Ярослав осерчает на тебя за самовольство? Если не оценит, что ты без дозволения его отправился смотреть остроги? Что тогда? Чем оправдываться перед ним будешь, а?

Доводы кормильца звучали убедительно. Вспомнились Александру и строгие отцовские слова: «Учти, Олекса, ежели еще раз нарушишь данное мне слово — взбучку всю оставшуюся жизнь помнить будешь!» И хоть не боялся он отца и, если нужно, готов был принять от него наказание за своеволие своё, но обрушивать на свою голову его гнев необдуманным поступком он всё же не желал.

С облегчением приметив, что удалось ему воззвать к благоразумию мальчика, Мусуд мягко прибавил:

— Отправь князю донесение, изложи там всё по порядку.

— Отправлял уже, — снова вздохнул тот. — Ответа только не дождался.

— Так отправь еще. А ответ рано или поздно придёт.

Княжич вздохнул третий раз, но потом все-таки кивнул согласно.

— Хорошо. Так и сделаю.

Близилось Рождество Христово, когда у врат Рюрикова Городища появился конный отряд, сопровождавший сани, запряженные тройкой крепких лошадей. В санях сидел седовласый мужчина важного вида, облаченный в теплый тулуп, накинутый поверх песцовой шубы. Переяславские дружинники, несшие стражу у ворот, не пропустили отряд за крепостные стены, перегородив путь копьями и потребовали от главы отряда ответ — кто они такие и с чем пожаловали.

— Имя мое Борислав Радомирович. Кем я буду? Купец с псковской стороны! — горделиво сообщил седовласый всадник. — Прибыл я ко двору князя Ярослава Всеволодовича с сокровенным известиями, весьма для князя полезными.

— Али ты не знаешь, что нет в Новугороде князя Ярослава? — таков ответ был стражи. — Не вернулся еще князь из похода в смоленские земли!

— То мне известно! Но дело мое не терпит промедления, — солидно проговорил приезжий. — Слышал я, что оставил он наместниками сыновей своих, княжичей Александра и Андрея, а так же тиуна над ними.

— Все верно!

— Так доложите им о моем прибытии!

В княжеские хоромы был отправлен служка с сообщением о нежданных гостях с псковской земли. Ждать ответа Бориславу Радомировичу пришлось недолго, вскорости служка вернулся и передал приказ — пропустить купца за ворота и проводить в хоромы. Войдя в гридницу, купец оказался в просторном зале, обогреваемым большой изразцовой печью. Вдоль стен тянулись дубовые скамьи, предназначенные для советников князя и его милостников — сейчас, в отсутствие князя Ярослава, они пустовали. В дальнем конце зала возвышался княжий столец, а на лавке возле него сидел мальчик лет семи-восьми, очевидно, княжич Андрей. Рядом с ним стоял почтенного возраста мужчина, на груди которого висела, тускло мерцая при свете лучин, печать князя Ярослава Всеволодовича — значит, это был тиун Яким Матвеевич.

«Но где же старший княжич?» — успел подивиться купец, как в гридницу из боковых дверей вошел Александр.

Второй сын князя Ярослава, как видно, только зашел в хоромы с улицы — щеки мальчика разрумянились от колючего мороза, а на его теплых меховых сапогах еще остался снег. Как и сказывала народная молва — княжич обладал необычайно красивым ликом и ясными серо-зелеными глазами. Следом за княжичем вошел высокий и широкоплечий татарин с хитрым и пытливым взглядом — его лицо наискось пересекал багровый рубец, задевая веко, отчего один его глаз казался чуть меньше второго. Татарин остановился за креслом Александра, замерев в собранной позе, как подобает несущему службу воину. Про него Борислав Радомирович был наслышан — в народе сказывали, что татарин этот является доверенным лицом князя Ярослава, а также кормильцем и телохранителем княжича Александра.

Купец, сняв меховую шапку, принялся земно кланяться.

— Исполать вам, пресветлые князья! Долгих лет жизни вам и вашему отцу, светлому князю Ярославу! — проговорил он и, прибавив еще несколько фраз, прославляющих род Ярослава и его славные дела, седовласый мужчина многозначительно заявил: — Просил я передать, что известия я принес тайные, сокровенные. Их не должны слышать случайные люди! Потому прошу светлых князей, — он поглядел поочередно на Александра и Андрея, — удалить из гридницы лишние уши.

Брови Александра слегка приподнялись, выдавая его удивление, однако он все же кивнул, давая сигнал четырем дружинникам, охранявшим гридницу — те вышли за дверь и прикрыли за собой створы. Но татарин не вышел вместе с ними, вместо этого он приблизился к Бориславу Радомировичу и встал недалеко от него, у стены. Купец, конечно, понял, что княжий кормилец устроился напротив него не просто так, а для того, чтобы держать его под своим надзором и не позволить сделать ни одного лишнего движения в сторону Александра и Андрея.

— Так что же ты собирался поведать нам? — заговорил княжич Александр.

— Имя моя Борислав Радомирович. Родом я из псковщины, из старого купеческого рода, что испокон веков жили на этих землях. В Великий Новугород привели меня не только лишь дела торговые, но и желание предупредить князя Ярослава о назревающей в Пскове боярской смуте. Тревожные вести я принес для вашего досточтимого князя-батюшки! — степенно заговорил гость. — Бояре, управляющие городом и имеющие большие торговые дела с латинянами, замыслили недоброе — хотят они совсем отпасть от Новугорода и призвать к себе орден меченосцев из ливонских земель. Об этом бояре тайно шепчутся у себя в хоромах, совещаются, думают, как бы им сподручнее провернуть задуманное. Узнав о возвращении князя Ярослава на княжение в Новугород, застрашились бояре, что помешает он им открыть врата Пскова перед ливонцами! Боятся они, что прознает он про их планы да накажет сурово! Но даже так они не оставляют своих дурных намерений! Но пусть то, что я сказал, худо — но это еще не вся беда, о которой мне удалось прознать…

— Что еще тебе ведомо? — задал вопрос старший княжич, внимательно слушавший его речь.

— Соглядатаи шепчут, что латиняне замыслили войну против князей русских. Поговаривают, что в будущую годину или около того сам отец латинской церкви хочет дать благословение для этого! Говорят, будто соберутся все силы немецкие и пойдут огнем жечь нашу землю, да крестить народ православный в веру латинскую. А бояре псковские только тому и рады! Кому война, а кому мать родна! Вот так-то…

Пока Александр молчал, обдумывая услышанное, заговорил тиун:

— А тебе какой интерес выступать против псковских бояр? — обратился Яким Матвеевич к купцу. — Разве ты не из одной с ними клики?

Резкое обращение тиуна задело купца за живое, он сердито приосанился.

— Семи пядей во лбу не надобно иметь, чтобы твердо знать: латиняне не хотят, чтобы мы богатели, они хотят богатеть сами! Кто из бояр надеется разжиреть под их крылом — тот обманывается жестоко. Все, что принесут латиняне на землю псковскую — этот меч и огонь! Отнимут у нас все, что нажито, а ежели не захотим отдать по доброй воле — перережут всех без жалости. Знаю я это твердо! Потому и явился сюда! Без твердой княжеской руки скоро и псковские и новугородские земли с благословения бояр уйдут под власть латинян!

Яким Матвеевич хотел что-то ответить купцу, но Александр движением руки велел ему молчать.

— Благодарю тебя, Борислав Радомирович, что принес мне вести, пусть и не утешительные, — заговорил княжич ровным голосом. — Будь покоен, отец мой, князь Ярослав, узнает обо всем, что ты поведал мне. И поверь, он призовет предателей к ответу.

Купец, довольный услышанным, снова принялся земно кланяться.

— Слава князю Ярославу и вам, его сыновьям!

— Ступай с миром! — кивнул старший княжич ему благосклонно.

Когда дверные створы закрылись за купцом, Александр вскочил с кресла и решительным шагом пересек гридницу, подойдя к развешенной на стене карте. Княжич пристальным взглядом изучал карту, цепляясь взглядом за точки, обозначавшие остроги, контролировавшие водные и сухопутные торговые пути. Мусуд молча подошел к нему, уже догадываясь, о чем думает его воспитанник.

— Возьмем полсотни ратников на борзых конях и пройдем этим путем, — мальчик провел пальцем по линии, обозначавшей реку Волхов. — Поднимемся до Ладоги, до самых рубежей, где кончается порядовка острогов. Оттуда пройдем по Водской Пятине к реке Нарове, — Александр указал на другую реку на карте. — Нарова впадает в Чудьское озеро, которое выведет нас к Пскову. А от Пскова пройдем к Изборску и окажемся у низовья порядовки острогов.

Закончив излагать план, княжич наконец взглянул на Мусуда.

— Когда думаешь выступать в поход, княже? — только и спросил тот.

Александр вдруг сурово усмехнулся, становясь тем самым похожим на своего отца.

— Неужто даже отговаривать не станешь? — спросил он с некоторым лукавством.

— А зачем?.. Я по твоим глазам вижу, что тебя никакими речами не уговорить! — тяжко вздохнул татарин. — Но возьмем мы с собой не полсотни, а сотню дружинников, не меньше. Нужно нам готовыми быть к любой опасности в дороге, да и не забывай, что в псковщине тамошние бояре могут нас встретить ой как неласково!

— Твоя правда, — согласился с его доводами княжич. — Лучше взять сотню ратников для надежности.

Тиун Яким, прислушивавшийся к их разговору, поспешил вмешаться:

— Куда же ты засобирался, княжич? — спросил он растерянно.

— Я с малой дружиной отправлюсь проверить остроги, что выстроены на границах с латинянами. Нельзя откладывать на потом этот вопрос, ежели грозит нам опасность от латинских собак! — пояснил Александр, обернувшись к тиуну. — К тому же ранее уже докладывали мне, что часть из них находятся в упадке, а какие и вовсе брошены стражниками. Нужно убедиться в этом воочию. А в Новугороде пусть Андрей останется наместником, покуда меня нет.

— Негоже тебе, княжич, в твоем-то возрасте, да еще без благословения отца отправляться на такие дела! — запротестовал Яким Матвеевич немедленно. — Князь Ярослав строго повелел мне беречь тебя, Александр, и брата твоего Андрея от любой опасности! Не можешь ты отправляться с дружиной в поход, не одобрит этого твой батюшка. Поставь во главе дружины бывалого ратника, опытного в своем деле, да и отправь с поручением, а сам в Городище оставайся.

Мусуд подумал, что предложение тиуна как нельзя лучше разрешает ситуацию: и остроги будут проверены и Олекса останется в безопасности, здесь, в Новугороде. Мысль, что Александр в походе может подвергнуться опасности, заставляла сердце татарина сжиматься от страха за непоседливого княжича. Однако ж, вместе с тем, понимал Мусуд прекрасно, что ежели Александр что-то вбил в свою голову, то тут уже ничего не поделаешь — всё равно ведь тот всё сделает по-своему! И раз уж княжич решил лично идти проверять остроги, то теперь его волю уже ничто не изменит…

Александр оглядел тиуна с ног до головы гордым взглядом, после чего изрёк:

— Мой отец поставил тебя советником при мне. И дело твое — давать советы, но не приказывать мне, как дела княжеские вести! — не спуская пристального взора с гридника, он сделал несколько шагов к ему и с нажимом проговорил: — Не навязывай мне свои законы! Я — князь! Я и есть — закон! Закон для тебя и всех остальных! Так что не забывай своего места, тиун!

Смотрелся княжич в этот миг настолько внушительно, что тиун против воли отступил перед им.

— Княже, не гневись! Кто же спорит, что слово твоё — закон? — пробормотал он смущенно. — Я только о твоей жизни беспокоюсь, ради блага твоего…

— Беспокойся о моем брате, — холодно Александр кивнул в сторону Андрея. — А я сам по себе буду!

Мусуд слушал княжича со смиренной безнадежностью: он знал, что так всё и выйдет. Стоит только попробовать осадить Олексу, как он сразу же показывает княжеский норов и становится невыносимым гордецом — который, чуть тронь его, сразу вспыхивает аки огонь! Потому татарин и не попробовал даже отговаривать его от затеи с походом по острогам.

— Так когда же выдвигаемся, княже? — снова спросил Мусуд, желая ненавязчиво отвлечь Александра.

Тот перестал буравить Якима Матвеевича взглядом и посмотрел на кормильца.

— Завтра. Сегодня же распорядись, чтобы подготовили запасы нам в дорогу и выбрали коней повыносливей.

— Будет выполнено, — почтительно склонил голову татарин.

Княжич Андрей, доселе боявшийся сказать хоть слово и навлечь на себя гнев брата, все-таки решился заговорить:

— Зачем тебе ехать, Олекса? Вдруг батюшка осерчает на это?

Алекснадр бросил на младшего брата темный, непонятный взгляд, но не удостоил его ответом и поспешил покинуть гридницу.

Загрузка...