Княжич Олекса. Сказ второй

10. БЛАГОСЛОВЕНИЕ ВЛАДЫКИ

— В месяце декамбрий шесть тыщ семьсот сорок второго года от сотворения мира[11], собралися князь Ярослав Всеволодович с дружиною своею могучею идти на ливонцев, бесчинствующих в псковских землях, — аккуратно выводя буквицы, записывал церковный писец на пергаментном листе мысль свою. — Смута великая охватила земли сии, домогался власти в Пскове опальный князь Ярослав Владимирович вместе с орденом меченосцев и проливалася кровь православная обильно на землю русскую…

Занятие писца прервал торжественный церковный звон. Он оставил пергамент и поспешил вместе с другими обитателями владычных палат выйти на улицу. Князь вместе со своей хозяйской дружиной находился в новугородском детинце, в соборе Святой Софии — но подойти поближе и поглазеть на действо, развернувшееся в соборе и во дворе перед собором, для зевак не представлялось возможным. Весь двор и окрестности занимали княжьи дружинники, охранявшие подступы к белокаменному храму. Оставалось только вытягивать шею посильнее, в надежде увидеть хотя бы толику происходящего.

— Благословляю тебя, княже Александр Ярославич, на подвиги ратные! Будь славным и бесстрашным воином! И пущай не оставит тебя в битве милость божья и защита Спасителя нашего Исуса Христа! — возвещал архиепископ, совершая движения кабилом над головой сына князя Ярослава. — И да станешь ты гордостью и опорой батюшки своего, князя Ярослава Всеволодовича!

Освободив руки от кадила, Спиридон принял из рук князя Ярослава боевой шелом и приблизился к княжичу, стоящему на коленях перед церковным алтарем с почтительно склоненной головой. Владыка вначале поднял руки со шеломом вверх, а затем неторопливо опустил их на голову Александра, облачая того в шелом.

Шелом этот был изготовлен по случаю обряда крещения боем, что решился учинить Ярослав над неугомонным Александром, и поражал богатством отделки — железный корпус шелома покрывали золотые и серебряные пластины с библейскими орнаментами. Да, князь Ярослав никогда не скупился для своих сыновей! Когда почти два года назад сей обряд проходил его сын Федор, то и тогда князь даровал своему первенцу не менее роскошный боевой шелом.

Надев на голову княжича шелом, архиепископ снова простер руки к князю Ярославу и тот передал ему сложенный боевой стяг. По традиции князь-отец выбирал для сына символ для стяга, который в битве служил воинам ориентиром — и Ярослав выбрал Спас Нерукотворный. Бабы-умелицы вышили на стяге лик Исуса Христа, придав облику Спасителя устрашающий вид, какой и требовался для поднятия боевого духа. А вот цвет стяга Александр выбрал сам! Обыкновенно стяги выкрашивались к алые или белые цвета, но княжич Александр, со свойственным ему упрямством, пожелал выделяться среди прочих и выбрал цвет черный, как сама ночь. К такому пожеланию сына Ярослав отнесся снисходительно — пусть сын потешится, даже если и кажется его прихоть чудной кому-то вокруг.

Спиридон протянул княжичу стяг — и Александр принял его из рук владыки.

— Отныне ты не отрок больше, а муж ратный! — провозгласил Спиридон громогласно.

Александр, наконец, поднялся с колен, выпрямившись в полный рост. За два с половиной года, прошедших с момента возвращения Александра в Новугород, тот еще больше вытянулся в росте и раздался в плечах, смотрясь старше своего почти что четырнадцатилетнего возраста.

«Господь воистину одарил княжича здоровьем богатырским и разумением обширным! — подумал владыка Спиридон. — Не родись он в княжеской семье, то взял бы я его в обучение церковное — и вышел бы из него великий священнослужитель, способный сквозь тьму нести свет веры и мудрости на землях русских!»

Да, благоволил владыка Александру! Княжич покорил его своим умом и прилежанием — тому легко давались науки и языки иноземные — и хоть и примечал Спиридон, что не шибко уж Александр набожен, но прощал архиепископ то ему, понимая, что сложно стать поистине набожным с таким отцом, как Ярослав Всеволодович. Вот если б появилась у Спиридона возможность взять в свои руки воспитание княжича, то вырастил бы он из него истово верующего человека! И стал бы тогда Александр, подобно Иосифу Прекрасному, светочем праведности и веры…

Архиепископ не случайно сравнивал Александра с библейским праведником! Ежели и раньше выделялся Александр прелестью лица своего, то, чем старше он становился, тем пуще расцветала красота его. И справедливо опасался владыка Спиридон того, что однажды станет эта красота причиной несчастия на подобие того, что случилось и с Иосифом, чье прекрасное лицо толкнуло жену египтянина Потифара на грех и лжесвидетельство. Подтверждение своим тревогам архиепископ видел всё чаще, замечая, какие взгляды исподтишка бросают на Александра все вокруг!

Свои мысли Спиридон даже попробовал высказать князю Ярославу:

«Не пора ли тебе, пресветлый князь, подумать о женитьбе своего сына Александра?» — спросил он как-то князя, улучив время, когда тот пребывал в добром расположении духа.

«Думать-то я подумал, владыка! И невесту подыскал даже, — ответствовал ему Ярослав. — Но прежде должен я женить старшего сына, а уж потом венчать Александра! А свадьбу Федора, сам знаешь, пришлось отложить по мольбе Михаила Черниговского, дабы смог он собрать требуемое приданное для своей дочери».

Да, Спиридон знал всё это! После того как переяславский князь взял приступом Чернигов и разорил вотчину Михаила, обнищал князь черниговский и потому в оговоренный срок не смог выставить затребованного Ярославом приданного. Впрочем, не захотел Михаил отказываться от возможности породниться с потомком Всеволода Большое Гнездо и потому упросил Ярослава дать ему отсрочку, чтобы смог он выполнить все поставленные в свадебном договоре условия. Переяславский князь пошел Михаилу навстречу и согласился сыграть свадьбу на год позже, чем планировалось — и только грядущим летом должны были зазвенеть свадебные колокола на венчании Федора Ярославича и Улии Михайловны!

«И все же, князь, внемли совету моему, — не успокаивался архиепископ, — не тяни с женитьбой Александра!»

«С чего это ты, владыка, так озаботился сим вопросом?» — осведомился с подозрением князь.

«А с того, что уж больно пленительна краса сына твоего! Редко встречается столь ладный лик, как у княжича Александра, — прямо сказал Спиридон. — И хоть и дан тот лик сыну твоему Господом нашим и не мне порицать творение Божье, однако ж не могу я закрыть глаза и не видеть того, в какой грех краса Александра может ввести! Безо всякого стыда и девки младые засматриваются на него и бабы замужние! Негоже Александру, пусть и невольно, вводить их в грех! Жени его поскорее!»

Доводы владыки вызвали у князя только смех.

«С каких это пор супружество помешать может князю баб в грех вводить?» — ухмыльнулся Ярослав порочно.

Архиепископ только и вздохнуть безнадежно смог! И чего он дожидался от такого человека, каким являлся князь переяславский? Какой сам Ярослав жизнью живет — к такой жизни и сыновей своих приучает! Нет у того стыда христианского! Что князю супружеские обеты да клятвы? И правда, что может остановить князя, ежели тот захочет взять приглянувшуюся бабу? Кто посмеет его осудить за это? Никто!..

Кто-то из церковных служек осторожно кашлянул и Спиридон, выйдя из задумчивости, спохватился — он еще не завершил обряд благословения княжича на первый ратный подвиг. Александр все еще стоял перед ним неподвижно, памятуя, что владыка должен осенить его крестом и подать руку для церемонного поклона. Спиридон перекрестил княжича и протянул ему свою старческую длань и тот, поклонившись, почтительно коснулся лбом его руки.

— Аминь! — проговорил архиепископ чинно, на том заканчивая церемонию.

Княжич Александр, широко улыбнувшись, повернулся к отцу и ему отвесил почтительный поклон. Тот, окинув сына гордым взглядом, коснулся его плеча и промолвил поучительно:

— Отныне обязан ты с честью соблюдать воинскую стезю!

— Так и будет, батюшка! — обещал Александр.

По случаю сделанного над княжичем обряда благословения на крещение боем, в Рюриковом Городище князь Ярослав затеял празднество. На морозе жгли костры во дворище, пили хмельные напитки, озорничали с приглашенными скоморохами, катались на санях и водили хороводы вокруг огня под пиликанье гуслей и флейт. То были прощальные гуляния — назавтра дружина князя Ярослава выдвигалась в псковские земли, дабы побить вторгнувшихся туда ливонцев.

Миланья, сидевшая за одним из столов, поставленных во дворище, куталась в пуховой платок и издали наблюдала за мужем своим. Тот стоял рядом с Александром и, насмешливо щурясь, наблюдал, как княжич играет с ручным бурым медведем, которого с собой привели скоморохи. Все окружающие находили косолапого крайне занятной забавой — тот был обучен стоять на задних лапах, мог играть на гуслях и пританцовывать в придачу. Александр этого огромного зверя совсем не пугался и то гладил его по голове, то прикармливал с руки, то требовал, чтобы тот пританцовывал и крутился вокруг себя.

Рядом с Мусудом вертелся, будто приклеенный, княжич Андрей — то и дело пытаясь отвлечь его какими-то расспросами. С той поры, как напали ушкуйники на Рюриково Городище и погиб кормилец Андрея боярин Савелий, младший брат Александра мечтал заполучить Мусуда в свои наставники. Не раз Андрей просил отца своего, князя Ярослава, назначить Мусуда и его кормильцем тоже, дабы он смог наравне со старшим братом приобщиться к тайнам ратного мастерства татарина. Князь спросил мнения Александра по этому вопросу, на что тотчас услышал возражения — не захотел тот делить своего наставника с Андреем. Пришлось младшему княжичу удовольствоваться другим кормильцем, коего подобрал ему отец — боярином Климом Мирославовичем. Но вопреки всему, продолжал Андрей добиваться расположения Мусуда, то и дело приставая к нему с различными вопросами и просьбами.

Миланья перевела взгляд с Мусуда на княжича Александра.

Тот продолжал оставаться для нее, колдуньи, загадкой! Не могла она уразуметь, как получилось у Александра нарушить рок, довлевший над Мусудом и предрекавшим тому смерть в бою от топора ушкуйника! Ведь тогда убивалась Миланья от горя и кляла себя за то, что отправила она мужа своего на верную смерть — а что же вышло на самом деле? Узнала она потом, что Мусуд цел и невредим — что спасла его стрела княжича в последний момент! И как Миланья не смогла этого увидеть своим колдовским даром?

Тоскуя по мужу, Миланья то и дело отправляла ему послания, в которых слезно просила забрать её вместе с дочерью в Рюриково Городище. Однако Мусуд отмалчивался в ответ! Супруг явно опасался того, что она снова попытается под каким-нибудь предлогом разлучить его с княжичем — и потому и не думал содействовать её возвращению в новугородские земли. Миланья и гневилась и плакала от расстройства, места себе не находя вдали от Мусуда. И прошедшим летом она, устав от молчания мужа, погрузила свои пожитки на телегу, наняла себе сопровождающих и отправилась в Новугород без приглашения.

Вот было удивление Мусуда, когда объявилась она перед воротами Рюрикова Городища вместе с дочерью Вассой на руках! Ну а князя Ярослава её самовольство от души рассмешило — такой бравый и суровый воин, как Мусуд, не может бабу свою держать в узде! Подтрунивая над смущенным татарином, князь, однако, отнесся к Миланье терпимо и разрешил той остаться в Городище подле супруга. Так и воссоединились муж и жена. И хотя первоначально Мусуд держался с ней настороженно, будто ожидая в любой момент подлой уловки, но, спустя время, оттаял и вернулась в его отношение к Миланье прежняя ласка.

Они никогда с Мусудом не говорили о том её видении, которое вынудило Миланью отправить мужа на спасение княжича. Мусуд был мусульманином и, хоть Ярослав Всеволодович и дал им княжеское разрешение жить как муж и жена, однако мир Миланьи оставался для Мусуда чуждым и далеким. Не желал Мусуд понимать её веры! И Миланья не винила его за то, довольствуясь тем, что он не требует от нее изменить веры и словно бы не замечает её странных разговоров и колдовских дел.

А вот с Александром такой разговор состоялся!

Вскоре после её возвращения в Рюриково Городище, Александр пожаловался на головную боль и попросил привести к нему Миланью — ибо слышал он, что умеет она хвори лечить. Мусуд немедленно привел к нему жену. Оказавшись в светелке княжича, Миланья поняла, что хворь у княжича была мнимой — тот солгал, чтобы встретиться с Миланьей под благовидным предлогом.

«Мусуд, подожди за дверью, — велел Александр своему кормильцу. — Не беспокойся о супруге своей, я не обижу её».

Не понимал он, что Мусуд боялся не за нее, а за него! Когда дверные створы за телохранителем закрылись и остались они одни, княжич не сразу нарушил молчание — он просто смотрел на нее прямым, пристальным взглядом, будто прожигая насквозь. И от того взгляда стало Миланье вдруг не по себе, хоть мало что на всем белом свете могло заставить её испытать тревогу.

«Ты — колдунья», — сказал княжич наконец.

«Люди много чего про меня говорят», — небрежно пожала плечами та.

«Я видел тебя подле моей матери, когда та страдала родами. Видел, как ты колдовала над ней».

Миланья против воли утратила дар речи, пораженная его словами.

«Но я не о том хотел спросить. То дело прошлое и, если бы хотел поговорить об этом с тобою, то завел бы разговор куда раньше, — продолжил Александр ровно. — Я хочу лишь знать одно. Ты ли это отправила Мусуда ко мне на выручку той весной, когда напали ушкуйники?»

Она могла бы попробовать солгать, но не стала того делать:

«Твоя правда, княже, — призналась она. — Я это сделала».

«И упросила ты меня его отправить с тобой в Переяславль, потому что знала, что беда случится?»

Опустила Миланья голову низко, соглашаясь со своей виной.

«Уберечь я его думала… Только раскаялась потом! Прости, княже, что не поведала тебе о грядущей напасти! И не вини Мусуда, ничего он не знал о задумке моей — а коли б знал, то не оставил бы тебя ни за что! Потому я обманула и тебя и его!»

Она опасалась, что княжич спросит о причинах, вынудивших её передумать, но его интересовало другое.

«Почему не предупредила меня о том?» — спросил он сурово.

Женщина вскинула на него взор, в котором сквозила и насмешка и горечь одновременно.

«А ты, княже, поверил бы в мои россказни?» — спросила она в ответ.

Александр опять погрузился в молчание, а в его глазах слабо замерцал гнев.

«Обманув меня, ты обрекла на смерть тех, кто служил моему отцу верой и правдой. Ты обрекла на смерть ни в чем не повинных жен, последовавших за мужьями своими в Новугород. Тебя следовало бы сурово наказать! — произнес княжич негромко, но угрожающе холодно. — Твое счастье, что Мусуд — супруг твой! Не хочу я заставлять его горевать по умерщвленной жене, пусть и дурной! И потому разговор этот останется между нами, даже Мусуд не должен знать о нем. Ступай отсюда! И живи дальше, колдунья!»

Поспешила тогда Миланья покинуть княжескую светелку.

Мусуд, подозревая, что Александр о чем-то допытывался у нее, спрашивал Миланью о произошедшем в княжеской светелке. Но та упорно отмалчивалась, не желая раскрывать тайну беседы с княжичем. Она не боялась, что Александр изменит свое решение и все-таки решится казнить её — нет, раз уж тот сказал так, значит, от слова своего не отступится! И хоть был княжич разгневан на Миланью за проступок её, но благородство не позволит ему оставить верного друга своего без жены, а его дочь без матери. Так что волноваться было не о чем.

Странно, однако нелегкий разговор с княжичем принес Миланье чувство облегчения! Как будто освободилась она от тяжкого бремени, камнем лежавшего на её сердце. Александр был первым за долгие годы, с кем Миланья могла говорить откровенно. Он был первым, кто смотрел на нее без страха перед её колдовским даром! Да, княжич Александр был совсем не так прост, как думала о нем прежде Миланья! Совсем не прост!..

— Довольно с косолапым потешаться, Олекса! — услышала она раскатистый голос князя, восседавшего на кресле у главного стола, накрытого под зимним небом. — Ну-ка, покажи мне удаль молодецкую вместе с братом старшим своим! Где Федор?

Кликнули Федора и тот вышел из гридницы, куда ушел после того как озяб на морозе. Услышав, что отец хочет посмотреть на бой меж сыновьями своими, старший княжич изменился в лице — он совсем не желал сражаться с Александром, ибо знал твердо, что проиграет тому в схватке. Уж больно ловок и мастеровит в бою был Олекса! И Федору совсем не хотелось пережить унижение на глазах у строгого отца и кучи народа, собравшегося во дворище! А тут еще и Александр подлил масла в огонь, задорно воскликнув:

— А чего мне один Федор? Я его быстро уложу! Дайте тогда мне еще парочку противников, чтоб я уж не заскучал!

Рассмеялся князь Ярослав и разрешил присоединиться к Федору еще двум молодым ратникам из числа младшей дружины. Скинув на снег тулупы, все они взяли в руки деревянные мечи и щиты, дабы в пылу драки взаправду не навредить друг другу. Князь скомандовал начать бой и трое противников двинулись на Александра, надеясь окружить его и общими усилиями заставить спасовать перед атакой. Но княжич сперва ловко уходил от попыток окружить его, а затем, изучив тактику противников, сам пошел в наступление.

— Эх, не по-русски дерется княжич! — посетовал кто-то из бояр, находившихся подле Ярослава. — Что ж это за татарские приемчики?

И правда, Александр свободно использовал в бою выпады, которым в свое время Мусуда обучили в крепости Аламут. Приемы те были не знакомы русским ратникам и потому они терялись перед неожиданными атаками Александра, не представляя точно, как и с какой стороны нужно держать удар и закрываться от нападения.

— Какая разница, по-русски или нет? — хмыкнул князь, взирая на бой с удовольствием. — Для победы все средства хороши!

Первым Александр вывел из боя Федора, ловко опрокинув его с ног и ткнув тупым концом деревянного меча то в грудь — то символизировало поражение и смерть противника. В двумя оставшимися ратниками провозился он еще какое-то время — но скорее только ради того, чтобы покуражиться и покрасоваться перед отцом. Наконец, он ударил каждого из них мечом — и, будь в его руках настоящий меч, то раны эти оказались для противников княжича смертельными. Победно улыбнувшись и переводя дыхание, участившееся в бою, Александр повернулся к Ярославу.

— Резво ты их уложил! — заметил князь-отец одобрительно. — Хвалю!

Видя, что Федор, отряхиваясь от снега, собрался вновь уйти в гридницу, Ярослав прибавил:

— Чего ж ты, Федор, так сплоховал? Почему самым первым тебя свалили?

Побагровев от стыда, старший княжич понурил голову и пробормотал:

— Прости, батюшка, что подвел ожидания твои!

Князь знаком велел ему сесть рядом с ним и тому пришлось подчиниться, хоть он чувствовал себя замерзшим. Ярослав более ни слова не сказал Федору, но тот не осмеливался отлучиться из-за стола, боясь вызвать еще большее недовольство своего отца. Ежась от холода и постукивая ногами друг о дружку под столом, старший княжич сердито смотрел в сторону веселого и разгоряченного Александра.

Он чувствовал угрозу со стороны своего младшего брата!

Александр упорно завоевывал благорасположение их отца, шаг за шагом оттесняя в сторону Федора. Чем дальше, тем яснее понимал первенец, что Ярослав отдает предпочтение второму своему сыну и считает того куда более достойным своим наследником. Да, пока что отец еще делает вид, будто относится к ним равнозначно — он даже оставлял Федора своим наместником в Новугороде в прошлом году, покуда был в Переяславле-Залесском — но то лишь видимость! Недалек тот день, как Ярослав открыто назовет Александра своим преемником!

«Так не должно быть! Не должен младший быть лучше старшего! — думал, кусая потрескавшиеся от холода губы, Федор. — Так Олекса меня и с княжьего стольца сбросит! Ему только дай на то время!»

— Чего уж попросту красоваться, Олекса? — заговорил снова князь Ярослав, желая подразнить своего любимого сына. — Давай-ка, сразись тогда с достойным противником! Мусуд! Уж больно сын у меня самодоволен! Проучи-ка его.

Народ во дворище тут же радостно заулюкал, предвкушая захватывающее зрелище.

— Обещай не поддаваться, — сказал Александр, когда Мусуд, скинув теплые одежды, вышел в круг, образованной толпой.

Начался бой меж княжичем и кормильцем его. Собравшийся вокруг люд подзадоривающее свистел и выкрикивал слова поощрения бойцам. Хоть и просил Александр татарина не щадить его и атаковать в полную силу, Мусуд все равно сдерживал скорость выпадов и силу ударов. И когда княжич смог задеть его бочину деревянным мечом, нанеся воображаемую рану — не смертельную, но ощутимую, случись такое ранение в настоящем бою — то вскричал Александр разгневанно:

— Поддаешься!

Поняв, что своим нежеланием биться в полную силу, он унижает Александра сильнее, чем если бы он просто разбил его в пух и прах, Мусуд взялся за дело всерьез. Он пошел в наступление, своим напором не позволяя Александру перейти в атаку и вынуждая того уходить в оборону. Княжич достойно парировал удары, радуя своего учителя прекрасным пониманием техники боя. Однако здесь, на ограниченном участке и без возможности использовать какую-нибудь хитрость — шансы на победу у Александра неумолимо таяли. Мусуд был сильнее его, выше и крепче, не говоря уже про огромный ратный опыт! Александр отражал его наступление долго — достаточно, чтобы вызвать одобрительную улыбку у князя Ярослава — однако, все же, оказался брошенным на землю и получил тычок мечом в ребра.

— Доволен?! — процедил Мусуд сквозь зубы, обращаясь к княжичу.

Зеваки вокруг восторженно вопили, восхваляя татарина и его боевое мастерство.

— Молодец, Мусуд! Окоротил ты его отменно! — заявил Ярослав тогда. — А тебе, Олекса, еще учиться и учиться ратному ремеслу!

Кормилец протянул руку своему воспитаннику и тот, ухватившись за нее, поднялся с земли. Стряхнув с волос снег, Александр поклонился Ярославу, благодаря того за отцовские наставления. Потом поклонился и наставнику своему, благодаря за боевую науку. Подняв тулуп и шапку, свалившуюся с головы в пылу сражения, княжич оделся и ушел за стол к отцу, где уселся и пригубил горячительный напиток. Федор меж тем с трудом скрывал довольную улыбку — правильно, что Мусуд надрал Олексе мягкое место! Уж больно тот заносился со своим ратным мастерством!

Мусуд, чувствуя себя до крайности неуютно, отошел в сторону, к костру.

«И зачем князь столкнул нас лбами? — подумал он угрюмо. — Не важно, победил я или проиграл, все равно задел гордость Олексы!»

Неторопливо к нему подошла Миланья и ласково взяла мужа под руку.

— Не нагулялся еще? Пойдем уж в дом! Побудь со мной, ведь завтра уходишь ты в поход!

Мусуд оглянулся в сторону княжьего стола. Князь Ярослав что-то степенно обсуждал с боярами, а Александр внимательно слушал его речь. Похоже, сегодня он уже не нужен более ни Александру, ни Ярославу. Тогда заставил себя Мусуд улыбнуться супруге своей и ответил ласково:

— А что же? Пойдем домой!