Глава вторая

Как утверждал владелец и одновременно капитан шхуны «Черепаха», имя это его единственное судно получило отнюдь не за тихоходность и неповоротливость. Уж на воде-то, говорил он при случае, эти твари с панцирями бывают весьма проворными. И при этом, в отличие от легкомысленных рыб, они способны таскать на себе тяжести. Детенышей, например. Не говоря уж о, собственно, панцире — тоже далеко не пушинке.

Вот и корабль свой капитан-владелец «Черепахи» использовал для перевозки грузов — то тканей и пряностей, то мяса и древесины, то бочек с рыбой или фруктами. Лишь бы платили и платили достойно, а сам груз значения не имел. По слухам, не иначе, распускаемым конкурентами-завистниками, не чурался хозяин «Черепахи» доставлять и кое-какие запретные товары. Дурманящие травы, например. А то и даже невольников.

Трудно было сказать, сколько правды содержалось в этих слухах. Но одно было известно доподлинно: вряд ли на побережье материка и на близлежащих островах остался хотя бы один порт, куда не заходила «Черепаха». Вполне возможно, шхуна и ее капитан-владелец почитались за своих даже в логовищах пиратов. А что, тем ведь тоже надо было трофеи куда-то сбывать. Не между собой же обмениваться. Каперская же грамота вкупе с правом заходить хотя бы в порты королевства, перепадала далеко не каждому.

В общем, деньги зарабатывать хозяин «Черепахи» умел, считать их тоже. А еще был способен ценить время — как собственное, так и имеющееся в распоряжении команды. Понимал, в отличие от некоторых особо бесшабашных мореплавателей, что каждый лишний день может обернуться дополнительным заработком. Ну, или потерей оного, если распорядиться этим днем с недостаточным толком. И именно из-за этого понимания команда шхуны в один голос могла жаловаться на слишком короткие отпуска по заходу в очередной порт. Ну, то есть могла бы, если б было кому жаловаться. И кабы недостаток времени на выпивку, продажных баб, карты и кости, а также, само собой, на драки, не оборачивался хорошим жалованьем.

За последние полтора десятка лет, кстати, команда «Черепахи» потеряла всего двух матросов. Сущий пустяк в сравнении с другими кораблями. Причем только один ушел сам — до того доконали его всегдашняя маета на судне и недостаток отдыха. Второй же и вовсе свалился за борт во время шторма. И его просто-напросто унесло невесть куда.

Еще одним достоинством животного, в честь которого назвали шхуну, была осторожность. При малейшей опасности черепаха предпочитала целиком забираться в панцирь. Дабы большие, голодные, зубастые, но… не отличающиеся умом хищники приняли ее за камень. Или еще за что-нибудь, но непременно неживое и несъедобное.

Осторожен был и хозяин-капитан одноименной шхуны. Каким бы безудержно-алчным он ни казался со стороны, а излишне предпочитал все-таки не рисковать. Даже если какая-нибудь заведомо опасная затея сулила в случае успеха большой куш, капитан «Черепахи» хорошенько обдумывал свои возможности, прикидывал шансы. И нередко бывало, что предпочитал ответить отказом. А потерю выгодной вроде бы сделки наверстать, несколько раз помотавшись по знакомым маршрутам. Да с грузом, который имеет поменьше шансов привлечь лихих людей — что из пиратов, что из особо алчных таможенников.

В свете всего этого удивительно было, что однажды «Черепаха» вдруг сошла с хоженого маршрута и направилась подальше от обитаемых земель. Шхуна везла груз красок и тончайших тканей из Султаната Каат. По прибытии в порт одного из Вольных Городов капитана-владельца ждал неплохой заработок. Причем, что немаловажно, за скорость обещали приплатить отдельно.

Однако капитан-хозяин зачем-то отдал столь странное распоряжение. Из-за которого «Черепахе» пришлось бы сделать немалый крюк, чтобы вернуться на маршрут. Зачем — капитан не мог объяснить даже себе. Просто предчувствие какое-то возникло, необъяснимое желание, перерастающее в зуд, а порой даже в муку. Так некоторым людям временами хочется выпить, хоть повода вроде нет. Или дать в морду кому-нибудь, пусть даже первому встречному.

Или вот взять кроликов. Даже если б они умели говорить, все равно вряд ли объяснили бы, что заставляет их цепенеть при виде змей. Не дает удрать и, соответственно, не быть съеденными.

С другой стороны, объяснений и не требовалось. Отчитываться-то капитану-владельцу было не перед кем. Если где обсуждение действий капитана и было под запретом, то в первую очередь на борту «Черепахи». Потому, услышав очередной и довольно странный приказ, члены команды лишь поворчали немного да вполголоса. После чего шхуна все-таки сошла с прежнего курса.

От подспудного желания удалиться от обитаемых земель у капитана-владельца успела разболеться голова, начало пошаливать сердце, а аппетит временами пропадал напрочь. Порою очередной завтрак, обед или ужин хозяина «Черепахи» оборачивался срочным бегством к ближайшему из бортов. Где, свесившись с него, капитан исторгал в море то немногое, что успевал съесть.

Само собой, на поведении владельца судна это сказалось не лучшим образом. И прежде не отличавшийся мягкостью и кротким нравом, он теперь поминутно бранил подчиненных за лень и за то, что корабль движется-де недостаточно быстро. А еще распорядился выпороть того единственного матроса, который робко так решился ему возразить. Что, мол, он и так сутки не спал, делает что может, а кто виноват, что ветер недостаточно сильный? И вообще, чего капитана так потянуло, демоны знают куда?

Но капитан-хозяин не желал ничего слушать. Ни вопросов, ни возражений с объяснениями. Отпускать его начало лишь неделю спустя. Когда, уже после захода солнца, «Черепаха» начала приближаться к острову — необитаемому, судя по отсутствию хотя бы на берегу домов и других искусственных сооружений. А также по обильно разросшемуся лесу, покрывавшему остров почти целиком. О, в тех местах, где живет много людей, лес становится куда реже и выглядит гораздо худосочнее.

В голубовато-пурпурных сумерках остров показался капитану-хозяину шхуны удивительно красивым. Стоя у борта, капитан неотрывно разглядывал его в подзорную трубу, любуясь на скопище развесистых деревьев, светлую полосу песка да непрерывно дымящийся вулкан. И чувствовал, как покидают его напряжение и недомогание последних дней.

— Из-Монта-Фог, — услужливо сообщил штурман, как раз подошедший с засаленной картой под мышкой, — дрянное место, говорят.

— Ну, не всему, что говорят, нужно верить, — возразил один из матросов, — вдруг здесь где-то клад зарыт…

— …или живет одинокая красавица, — вторил его товарищ, причмокивая, — которую прокляли, а проклятье может снять лишь тот, кто ее полюбит. Хорошенько так… м-м-м, полюбит. А из одежды на ней, представь, только пара пальмовых листочков. Хотя и это необязательно… ой, а что там еще, бивень моржовый мне в глотку?

Вопрос, увенчавший его разглагольствования, был задан уже совсем другим тоном — тревожным, даже испуганным. А вызван был донесшимся плеском. Словно кто-то плыл в прибрежных водах. Причем совсем недалеко от «Черепахи».

— Рыба, должно быть, какая-то, — предположил капитан-хозяин, отрываясь от созерцания Из-Монта-Фог и откладывая подзорную трубу, — или птица. Больше-то кому?..

Плеск за бортом, между тем, становился все громче и отчетливее. Кто-то или что-то, оказавшееся в море близ необитаемого острова, явно приближалось. Пока, наконец, почти три десятка рук — холодных, бледных, частично лишенных кожи и даже плоти — не вцепились в мокрые доски борта «Черепахи».

Живым существам подобные фортели были бы не по силам. Не говоря уж про боль, с которой они неизбежно оказались бы сопряжены. Вот только существа, подплывшие к шхуне со стороны Из-Монта-Фог, уже не чувствовали боли. И двигались отнюдь не благодаря силе собственных мышц. Поскольку к миру живых уже не принадлежали.

Эти ходячие трупы оказались не лишены кое-какой смекалки. Ее хватило, чтобы обойти «Черепаху» и подобраться к ней незаметно… почти. Свидетелем же того рокового мига, когда мертвяки вцепились в дощатый бок корабля, стал лишь боцман, вздумавший как раз отлить за борт. Он-то и погиб первым.

Затем пришел черед корабельного мага — юного, не отличавшегося большим мастерством, зато шустрого. Он недолго соображал, когда ходячие трупы один за другим перемахнули через борт, забираясь на палубу. И даже успел сжечь одного из них молнией.

А вот прочих членов команды нападение мертвяков застало врасплох. Кто-то схватился за кортик или саблю. Кто-то бросился на поиски оружия, оставленного в кубрике или еще где. Были среди моряков «Черепахи» и те, кто сразу перепугался и попробовал спрятаться, например, в трюме. Надеясь отсидеться во время заварушки, а там будь что будет.

Не получилось организованного сопротивления еще и потому, что капитан-хозяин шхуны не отдавал по этому поводу никаких распоряжений. И в схватке не участвовал. Вообще не предпринимал никаких действий. Но просто уставился как-то слепо на картину расправы со своей командой — оцепенев, точно кролик перед змеей.

С мертвяками, в свою очередь, подобного разброда не было. Действовали они слаженно — как даже не сплоченная команда, а части единого организма. Не раздумывая, обходясь без устных приказов и вообще без слов. А главное: в отличие от персонажей страшных сказок, эти мертвяки ни тупыми, ни неуклюжими не были, и на сонных мух не походили. Но двигались проворно, а били с такой силой, что даже оружия им не требовалось. Да и куда там оружию. Морякам оно не очень-то помогло, потерь среди ходячих мертвяков почти не было. Если не считать одного, сожженного магом и еще одного, кому чья-то сабля снесла голову. Голова, впрочем, скоро вернулась на место — водруженная парой нащупавших ее рук.

Есть такой обычай, что капитан покидает судно последним. Выполнить его владельцу «Черепахи» не довелось. Удрать он так за время сражения… вернее, расправы, не решился. А растерзан был далеко не в последнюю очередь.

И лишь когда на борту остались одни трупы — как ходячие, так и двигаться не способные — первые из названных позволили себе и кое-какие слова. Вернее, один из них. Тот, в чьем рту, уже лишенном губ, поблескивал золотой зуб.

— Вот я и снова стал капитаном! — прохрипел мертвяк, подбирая с борта саблю и вскидывая ее над головой.

Остальные мертвяки захрипели, засвистали и затопали в ответ, выражая так свое одобрение.

* * *

То, что сэру Ролану, как он сам выразился, предстояло посодействовать великому делу соединения Ключей Стихий, было еще мягко сказано. По большому счету все хлопоты, связанные со сбором Ключей, легли именно на плечи конфидента. Простого смертного, даром, что приближенного к королю. Ну и подчиненных его еще.

А ведь, казалось бы, у Прирожденных с их магическим могуществом было куда больше шансов договориться с дшеррами, каатами и лил’лаклами. Так нет же! Во всяком случае, тот единственный из хозяев Острова Огня, с которым довелось общаться Ролану, привел целый ряд доводов, конфиденту показавшихся одинаково нелепыми.

Во-первых, Прирожденные принципиально не вмешивались в дела смертных. Считая, что те должны сами справляться со своими трудностями и невзгодами. В противном случае человечество со временем вроде как превратится в подобие скота, неспособное к самостоятельному существованию и нуждающееся в постоянной опеке. Причем Братство с Острова Огня не желало сделать исключение даже в столь исключительных обстоятельствах — перед угрозой гибели всего живого.

Во-вторых, коль каждый народ получил по Ключу и избрал для него своих хранителей, никто не должен был иметь преимуществ. Иначе говоря, хранители одного Ключа, принадлежащего одному из народов, прав на остальные не имели. Не стоило и настаивать.

Ну а в-третьих, наконец, по мнению Прирожденного, Ролан и его спутники были избраны судьбой, высшими силами или разумом Черной Звезды — если таковой имелся. Не больше и не меньше. Ведь не зря же именно конфиденту Лодвига Третьего удалось заключить союз с Дшеррами, положив конец более чем вековой вражде. И Анику тоже не просто так донимали ее видения. Как и не было случайным попадание к Джилрою карты, приведшей к Ключу Огня. Не бывает таких случайностей, заверял Прирожденный.

Вот потому путешествию Ролана, Джилроя и Аники на борту «Перста Сабрины» не суждено было окончиться ни на Из-Монта-Фог, ни даже на Острове Огня. Теперь фрегат королевского флота держал курс к порту Веллунда. Дабы оттуда конфидент мог отправиться на встречу с Великим Дшерром. В том, что, по крайней мере, эта встреча увенчается успехом, Ролан был уверен почти полностью. Ведь именно боевые грифоны королевства, а также раздобытая конфидентом Серая Гниль избавили племя разумных ящеров от Роя, не один век терзавшего их материк.

Теперь, когда Рой был уничтожен, дшеррам достались новые земли — несопоставимо больше тех, что в свое время были захвачены людьми. При таком раскладе, считал конфидент, дшеррам в пору было не только смириться с прежде неприятным соседом, Колонией королевства. Но и пойти навстречу Ролану, если тот попросит Ключ Воды. Коль речь теперь зашла об угрозе не просто одному материку и народу, а всему миру.

Но вот с каатами, а паче — с недавними врагами рукокрылами переговоры обещали быть намного труднее. Ролан это понимал и потому намеревался отправиться и к тем, и к другим после визита к дшеррам. Интуитивно решив начать с того этапа, который считал полегче.

Он еще не знал, что в один из дней пути к Веллунду вся его миссия по сбору Ключей Стихий окажется под угрозой. Вообще не подумал об опасностях, поджидавших в море… как и о том, что затея эта может вызвать чье-то противодействие. Кого-то весьма могущественного. Нет — все, что волновало Ролана, это трудности в предстоящих переговорах. Нападения он не ожидал, уверившись в своей защищенности хотя бы на борту «Перста Сабрины».

Сам злополучный день выдался раздражающе душным и непривычно пасмурным, окрасившим море в неприятный темно-серый цвет. Не радовал и ветер: он то слабел, то начинал дуть не совсем в нужную сторону. А то и вовсе не туда. Небо и погода будто не могли определиться, помочь Ролану в пути или помешать, наслать шторм и волны высотой чуть ли не как стены Каз-Рошала или утихомириться.

Мокрые от пота и утомившиеся, кажется, с самого утра, моряки передвигались по кораблю чуть ли не с нарочитой вялостью. Так же нехотя они переругивались, поминая между делом недобрым тихим словом и это затянувшееся путешествие.

А где-то через пару часов после полудня погода оказалась на грани мертвого штиля, тогда как обстановка на судне сделалась столь же близка к состоянию повального мучительного безделья. Хмурый капитан спорил с одним из корабельных магов, который тоже не выглядел довольным. Капитан призывал волшебника хоть немного воздействовать на погоду, особенно на ветер, дабы фрегат мог возобновить путь. Маг оправдывался с постной физиономией и раздраженным голосом. Заявляя, что и рад был бы, да силенок ему сегодня не хватает. Тяжко, мол. Как и остальным.

И в этой обстановке безоглядной скуки, даже какого-то безвременья, хотя бы один из матросов нашел себе какое-то развлечение. Заметив, на что можно переключить внимание, отвлекаясь от вынужденного безделья.

— Парус справа по борту! — выкрикнул он, вглядываясь вдаль, туда, где серая морская гладь сливалась с небом столь же безрадостного цвета, — небось, пираты на подходе.

На последней фразе в голосе матроса послышались даже нотки надежды. А рука бережно так дотронулась до рукояти кортика. Словно чтоб убедиться в его наличии.

— Не, он под флагом королевства идет, — донесся голос его товарища, дежурившего в бочке, закрепленной на самой высокой из мачт. Он как раз нацелил подзорную трубу в ту сторону, куда указывал первый из матросов.

Капитан, слыша и того, и другого, хотел вначале отдать приказ готовить пушки. Но после слов о флаге королевства махнул рукой и продолжил переговариваться с корабельным магом. Правда, все больше для формы.

Меж тем корабль, замаячивший на горизонте, приближался. Он явно и намеренно шел на сближение, чему способствовал попутный ветер. Да, незаметно для команды «Перста Сабрины», он задул вновь. Причем как раз в том направлении, что было более удобно этому кораблю. Фрегату же королевского флота этот ветер, скорее, мешал.

Когда оба корабля сблизились настолько, что на «Персте Сабрины» смогли даже прочесть название подвернувшегося судна — «Черепаха» — добрая половина команды фрегата приблизилась к правому борту, дабы поприветствовать соотечественников. Находился неподалеку и сэр Ролан. Хотя встречу двух судов лично он воспринял без энтузиазма и особого интереса.

И вот примерно в тот самый момент с бочки на мачте донеслось:

— Ого! Да кто… что это там на борту?

Помимо «ого!» вопрос предварялся ругательством, не заслуживавшим того, чтобы быть ни записанным, ни повторенным. Еще одно ругательство последовало после вопроса.

А затем к борту «Перста Сабрины» устремилось несколько тросов с абордажными крюками. И сразу три из них с первого раза достигли цели.

— Вот это номер! — со смесью удивления и возмущения воскликнул капитан, — пираты… да они что же, теперь под нашими флагами ходят? На торговых судах?!

Действительно, такого поворота на фрегате не ожидал никто. Даже столь далекие от добродетели представители рода людского, как морские разбойники, соблюдали кое-какие правила. В частности, выдавать «порося за карася» — пиратский корабль за мирное торговое судно — у них было не принято. Черному флагу с ухмыляющейся черепушкой надлежало гордо реять даже над самой утлой из разбойных посудин, тем самым нагоняя страху на жертв. Мелочь вроде бы, а пиратам приятно. Дает лишний раз ощутить свое превосходство над моряками иного сорта: мирными, законопослушными. И частенько не умеющими за себя постоять.

Другой вопрос, что все перечисленное к фрегату королевского флота и его команде не относилось. Не годились моряки с «Перста Сабрины» в беззащитные жертвы. Оружие оказалось при них, наготове. С проклятьями, зато вмиг воспрянув духом, матросы выхватили сабли и кортики. И один за другим перерубили тросы с «Черепахи».

— К пушкам, живее! — рявкнул капитан,

А затем, приметив взглядом одного из магов, подскочил к нему и встряхнул за плечо.

— Чего застыл, медузу тебе в штаны? — для начала услышал от капитана маг, — действуй давай. Не видишь?

Конфидента, до поры наблюдавшего за происходящим с холодной отрешенностью, внезапная попытка нападения несколько удивила. И не только тем, что некая пиратская шайка прибегла к столь неожиданной тактике. Ролан искренне не понимал, как кому-то из морских разбойников могло прийти в голову атаковать боевой корабль королевского флота. По-дурацки вероломная уловка негодяев с «Черепахи» не отменяла главного: у «Перста Сабрины» и пушек имелось гораздо больше, и смотрелась пиратская шхуна рядом с ним как драчливый мальчуган лет семи против взрослого мужика. Скорее, забавно, чем грозно. Так что шансов в бою один на один у «Черепахи» против «Перста Сабрины» не было.

Но, как видно, пираты не понимали этого, поскольку об отступлении и не думали. Напротив, сразу несколько бортовых пушек «Черепахи» бабахнули. И фрегат дрогнул, когда выпущенные ядра врезались в хрустнувшие доски борта.

Несколько матросов ринулись в трюм: к пушкам, для ответных выстрелов. А еще раньше пушек свое слово в начавшемся сражении сказала магия. Один из корабельных волшебников — тот, которому не хватило сил повлиять на направление ветра — сумел, тем не менее, сотворить огненный шар размером чуть ли не с полведра. И метнул его, источающий жар и сияющий, в направлении пиратской шхуны.

Со злым торжеством капитан и матросы «Перста Сабрины» смотрели, как на палубе «Черепахи» вспыхнул немаленький костер, как огонь перекинулся на одну из мачт, как занялись паруса. Однако противную сторону это обстоятельство, казалось, ничуть не смутило. Корабли продолжали сближаться. И когда между бортами осталось чуть больше десятка футов, и команда фрегата, и сэр Ролан увидели то же, что первым заметил матрос, сидевший в бочке на мачте. И поняли причину. А поняв — содрогнулись от страха и отвращения.

С соседнего судна на них взирали существа, мир живых покинувшие, и уже давно. Ходячие трупы, почти уже скелеты — время и дневной свет поспособствовали разложению их мертвой плоти.

Тем не менее, мертвяки с «Черепахи» были вооружены и двигались… да неплохо двигались, надо сказать. С саблями в руках один за другим они прыжками преодолевали расстояние, оставшееся между кораблями. Чтобы в следующий миг обрушиться с атакой на моряков «Перста Сабрины».

Один из мертвяков — невысокий, но коренастый, еще приметил сэра Ролана. И устремился в его сторону, потрясая сразу двумя саблями, по одной в каждой руке.

— Сэр конфидент, — прохрипел он, ощерившись, и демонстрируя золотой зуб, — что… небось, не ожидали снова меня увидеть? Не волнуйтесь. Уж эта-то наша встреча действительно станет последней!

* * *

Когда случилось нежданное нападение на «Перст Сабрины», Аника сидела в каюте. Так что момент атаки она пропустила. И не торопилась выходить на палубу даже когда услышала хлопки пушек, когда мертвяки с «Черепахи» пошли на абордаж, а снаружи зазвенели сабли.

Девушка понимала: проку от нее в начавшемся сражении все равно не будет. И не только потому, что ростом и внушительным телосложением боги ее обделили — как, впрочем, и отца. Вдобавок, фраза, оброненная Аникой у ворот крепости Прирожденных — «никогда никого не убивала, и, надеюсь, никогда не придется» — не была пустой бравадой. Как и уловкой для того, чтобы обойти магического привратника.

То есть, конечно, выросшая в столь малоприятной части столицы, как Ножи, дочь Ханнара была вынуждена с детства отстаивать свое право на жизнь. Хотя бы перед такой же малолетней шпаной. С правилами-то рыцарской чести те сбивавшиеся в стайки звереныши знакомы не были. И потому без зазрения совести нападали на любого, кто был заведомо их слабее. Хоть на одинокого прохожего, а хоть на такое же, как они дитя трущоб. И то, что иное дитя было девчонкой, их не останавливало.

Аника, впрочем, в ту пору тоже в долгу не оставалась. И дабы пережить очередную встречу с шайкой гикающих сопливых бродяжек, ради того, чтобы как можно меньше осталось после этой встречи у нее синяков и ссадин, Аника пускала в ход все, что подворачивалось под руки. Палки, камни, комья грязи и собственные кулаки тоже. Но если кто из шпаны и погибал тогда, то по сугубой случайности… да и то навряд ли. Детеныши воров, шлюх, головорезов и попрошаек отличались удивительной живучестью, превосходя в этом качестве тараканов и крыс. Будь иначе, любители неправедной поживы попросту бы вымерли.

Примерно с той поры Аника и привыкла считать, что брать чужое чаще всего дозволительно, а вот зарезать или зарубить кого-то — поступок грязный и гнусный. Все равно, примерно, как в нужник провалиться: тоже потом едва ли отмоешься. Потому и теперь в бой юная воровка не рвалась, оружие себе не подыскивала. Но справедливо рассудила, что с внезапной напастью боевой корабль королевского флота сладит и без нее. Или, увы, не сладит, но и в этом случае ее вмешательство вряд ли что-то изменит.

Зато куда больше, чем сражение и его исход Анику интересовала находка на Из-Монта-Фог. Четвертинка шара, так называемый Ключ Стихий. Девушке нравилось его рассматривать, эта черная и вроде бы невзрачная с виду вещица казалась ей интереснее любой драгоценности.

Еще в пещере, где хранился сундук с кладом, Анике показалось, что извлеченный из этого сундука Ключ Огня был живым. Слишком теплым он оказался для камня или металла. Не требовалось быть мастером алхимии, чтобы сообразить, что сделан Ключ не из того и не из другого. А из чего именно — даже те же алхимики понять не смогли. Наверняка этот материал встречался в мире донельзя редко… если вообще имел отношение к этому миру. С тем же успехом Ключи могли оказаться осколками Черной Звезды.

С живым существом Ключ Огня роднило еще и то, что теплота его не была постоянной. И от того, насколько тепло или холодно вокруг, почти не зависела. Источник тепла, согревавшего Ключ, явно находился внутри него. И временами то усиливался, то слабел.

Мало того! Прислоняя к Ключу ладонь, и надолго ее не отводя, Аника вскоре начинала ощущать, как внутри чудесной находки что-то пульсирует. Точно сердце бьется! И с каждым его ударом девушка ощущала, как тепло растекается по ее жилам — куда там самому крепкому вину! Тем паче, от этого тепла голова Аники не тяжелела, не клонило ее в сон. И рассудок ее не покидал, так что желания делать глупости, за которые потом будет мучить совесть, не возникало.

Напротив, от близости Ключа усталость сменялась бодростью, вялая грусть — решимостью действовать, а праздные мысли разбегались из головы прочь, оставляя ее свежей и ясной.

Но даже этим чудесные свойства Ключа, обнаруженные Аникой, не исчерпывались. Еще одно дочь Ханнара заметила незадолго до встречи «Перста Сабрины» с захваченной мертвяками шхуной. Водрузив Ключ Огня себе на макушку, плотно обхватив его кистями обеих рук и закрыв глаза, вскоре Аника наслаждалась завораживающими грезами наяву.

Перед глазами девушки проносились видения огня во всех его ипостасях. Солнце — не маленький кружочек, а, как оказалось, огромный и какой-то лохматый огненный шар. От его лучей темнота сменялась дневным светом, разрастались травы, распускались цветы. Огонь в очаге, огонь в печи, огонь в камине — он согревал сидевших подле него людей, помогал готовить пищу или просто коротать время в тепле, когда снаружи льют дожди или воет вьюга.

Видела Аника и другие воплощения огненной стихии — разрушительные, а не одни только мирные. Горящие леса, горящие дома, сжигаемые трупы… или люди, сгоравшие заживо. Извергались вулканы, источая реки и озера раскаленной лавы, безжизненные пустоши возникали на месте цветущих долин.

А еще было целое море огня. Вернее, целый мир, где ничего, кроме огня не было. Куда ни взгляни — всюду плясали языки пламени, взметались искры. Как завороженная, Аника любовалась на бесчисленные огненные сполохи, казавшиеся ей живыми… как и сам Ключ. Не могла быть эта непрерывная изменчивость и одновременно воплощенная гармония мертвой.

Увлекшись созерцанием полных огня видений, Аника не хотела отрываться от него, даже когда дверь с шумом распахнулась. И в каюту ворвался Джилрой. Отлучавшийся, дабы перехватить что-нибудь съестного на камбузе, он теперь вернулся. Причем выглядел взлохмаченным и взволнованным… даже испуганным каким-то.

— А ты все здесь? — выпалил он со смесью возмущения и опять-таки страха, — все с этой штукой играешь? Да знаешь вообще… ай… демонова мамаша, да что ж это еще за дрянь-то такая?

Назвал «демоновой мамашей» веллундец, правда, не Анику. Вообще, последняя фраза-вскрик вырвалась ровно в то мгновение, когда девушка с неохотой открыла глаза и посмотрела в его сторону. И тогда же на рукавах и даже рыжих волосах Джилроя вспыхнуло пламя. Было оно слабым, нестойким. Веллундцу хватило несколько хлопков, чтобы сбить его, самому не пострадав. Гораздо острее Джилрой воспринял само свое внезапное возгорание. Что, впрочем, не помешало буквально на ходу отгадать его причину.

— Слушай… как ты это сделала? — вопрошал веллундец, зачем-то тыча пальцем в сторону Аники, — магический дар, что ли прорезался?

— Дар… магический, — проговорила девушка в нерешительности, случившееся с Джилроем удивило и ее тоже, — это вряд ли. По-моему, я вообще здесь ни при чем. Это все он… Ключ.

С этими словами она осторожно сняла Ключ Огня с головы. И положила перед собой — на койку, где сидела, скрестив ноги.

— Я просто видела огонь… много огня, — молвила Аника вполголоса, — огонь повсюду и во всех проявлениях. Я… как будто… общалась с огнем — удивительно, да?

— Близко, видимо… хм, общалась, — сказал Джилрой мрачно, — так близко, что он уходить не захотел. Аж на меня накинулся…

Внезапное возгорание, даром, что легкое, его отнюдь не обрадовало.

— А удивительно, я думаю, только то, что от огня я пострадал, — добавил, рассуждая вслух, веллундец затем, — и больше никто и ничто. А то ведь вся каюта могла полыхнуть. И вся эта посудина.

— Ну да, — с нерешительностью согласилась Аника, — почему так? Почему ты?..

И сама же следом ответила на свои вопросы:

— Ворвался внезапно и грубо. Дернул меня… отвлек. И мне это не понравилось.

— Хороший повод сжигать компаньонов, — проворчал Джилрой.

— Прости, — Аника развела руками, — получилось… как это еще называется? Самопроизвольно, вот! Все равно, что чихнуть.

— Да уж, — пробормотал веллундец и, вздохнув, присел на соседнюю койку.

А уже в следующий миг внезапно подскочил, осененный удачной, как ему самому показалось, мыслью.

— Слушай… чуть не забыл, — затараторил Джилрой, — а ты могла бы повторить это? На палубе? На нас, знаешь, мертвяки напали. Да-да, целый корабль — думали, с пиратами, а оказалось, с ходячими трупами. И хоть наших вроде бы больше, а справляются с трудом. Те ж как демоны бьются. Я сам чуть не огреб от одного из них, когда с камбуза шел.

— Лады, — Аника вздохнула, не испытывая энтузиазма от предложения веллундца, — ну, то есть… я попробую.

В сопровождении Джилроя она вышла на палубу, не выпуская из рук Ключа Огня. Схватка с мертвяками была в самом разгаре. Звенели клинки, топали, тяжело переступая, ноги сражающихся. И успех, увы, был пока явно не на стороне защитников фрегата.

Уже четверо матросов валялись на досках палубы — мертвые, а в лучшем случае тяжелораненые. На каждого из других мертвецов, движимых неведомой силой, и потому враждебных, приходилось по три-четыре моряка из команды «Перста Сабрины», однако отбивались те с трудом. Ходячие трупы и фехтовали быстрее и двигались заметно проворнее. А главное: они не уставали.

Один из корабельных магов суетливо мотался по палубе как таракан на раскаленной сковороде. И, прячась за спины то одной, то другой группы сражающихся товарищей, выпускал в мертвяков, когда магическую стрелу, а когда небольшую молнию. Весьма, кстати, небольшую и тусклую. Очевидно, на большее его уже не хватало.

Еще один волшебник вовсе улепетывал прочь с палубы, огибая вышедших навстречу Анику и Джилроя. «Мои силы не беспредельны!» — посетовал он на бегу.

Был здесь, в пучине схватки, и сэр Ролан. Он как раз орудовал шпагой, отбивая атаки невысокого, но коренастого мертвяка. Изловчившись, конфидент смог попасть шпагой прямо в его лицо… вернее, в образину, в череп с остатками кожи. Клинок угодил в глаз мертвяку — на редкость удачный удар… при условии, если сражаться с живым противником. Здесь же Ролану пришлось судорожно отдернуть шпагу назад. Упокоиться окончательно мертвяк не желал и, как ни в чем не бывало, предпринимал новые атаки.

Еще Аника заметила, как один из матросов саблей перерубил мертвяку ногу. Тот зашатался, теряя равновесие… но вместо того, чтобы рухнуть, внезапно бросил саблю и вцепился в противника обеими руками. Намертво вцепился — что прозвучало бы почти как каламбур. Встречным выпадом сабля матроса пронзила туловище ходячего трупа насквозь, но тот словно не заметил данной атаки. Смертоносной, но опять-таки, лишь для живых.

Подоспевшие еще два матроса пытались оттащить мертвяка, но тщетно. Окоченевшие и оттого твердые и крепкие, как капканы, пальцы ходячего трупа впились в горло несчастного моряка, лишая его надежды на спасение.

«Силы не беспредельны, — прошептала Аника, повторяя слова сбежавшего мага, — силы живых не беспредельны. Сколько бы наши ни продержались, рано или поздно все выдохнутся. А мертвяки — нет».

С этими словами она снова водрузила на голову Ключ Огня и, судорожно удерживая его руками, настраивала себя на ненависть к ходячим трупам. Жгучую как сам огонь ненависть к этим противным природе порождениям… не иначе, чьей-то магической силы — злой, готовой истребить все живое.

Простояла Аника так минуту или две. А затем со столь же злым торжеством смотрела, как мертвяки вспыхивают один за другим. Причем ярко так вспыхивают, словно огромные факелы. Не в пример тому, как давеча едва не загорелся Джилрой.

Как видно, даже мертвая гниющая плоть способна была гореть. И даже у тех, кто давно мертв, сохранились какие-то ощущения. Если и не чувство боли, то хотя бы понимание опасности и стремление уцелеть. Движимые этим стремлением, мертвяки побросали оружие и ринулись каждый к ближайшему из бортов. Чтобы с ходу броситься в спасительную воду под удивленными взглядами моряков.

А уже в следующий миг после того, как последний из ходячих трупов сиганул за борт, удивление и недоумение сменились радостью. И вздохами облегчения, переросшими в торжествующие вопли.

— Победа! Ура! — раздалось с разных концов палубы, а двое матросов даже отсалютовали друг другу кортиками.

— Трюм потом не забудьте проверить, — распорядился капитан, не терявший делового настроя, — и якорь. А то прицепится еще что-то из этой погани.

— Ты сделала это! — между тем чуть ли не в ухо Анике кричал Джилрой и зачем-то еще встряхнул ее за плечи, — ты нас спасла! Да-да, всех нас!

А сама дочь Ханнара молчала со смесью облегчения и… какой-то неловкости. Что-то подобное мог бы ощущать, к примеру, бедняк-работяга, узнавший о причитающемся ему богатом наследстве. Причем узнавший в компании таких же небогатых трудяг. И чувствующий, что незаслуженные, с неба свалившиеся блага отныне делают его здесь чужаком. Превращают в мишень для зависти и подозрений.

Загрузка...