Киммерийский аркан

XXIII. Через пески

Войско Карраса двинулось через пески. Перед выступлением три дня простояли на берегах мелкого озера. Вдоволь поили лошадей, запасали воду в бурдюки и баклаги.

Уходя, войско оставило за собой пятно грязи, люди, лошади и верблюды выпили всю воду, черпали со дна с песком и илом, порой попадались крошечные рыбешки или лягушки. Не скоро теперь река, сама к концу лета пересыхающая, сумеет наполнить водоем.

Человек может продержаться без воды совсем недолго, а на таком солнце — едва ли больше одного дня. Даже верблюды, сотворенные специально для выживания в пустыне, и те предпочитают обходить Мертвые Земли.

Там даже для них нет пищи и воды.

Там, среди каменного крошева и песчаных барханов, могут жить лишь змеи, скорпионы, да ящерицы. Но и они на день прячутся от испепеляющих лучей Солнца в песок, в норы, в трещины в скалах. Иногда в раскаленном, текущем от жары воздухе пронесутся вдали стайки пугливых джейранов, но они далеко не заходят в глубь Мертвых Земель.

Когда-то здесь вершилась судьба киммерийцев и всей Степи. Именно здесь, на краю Мертвых Земель, отец Карраса настиг и разгромил бегущих от него оюзов. Отыскав несколько курганов, оставленных предками, киммерийцы принесли на их вершинах жертвы — зарезали коней, пролили их кровь, молоко и кумыс. Кроме коней принесли в жертву нескольких вздумавших роптать аваханов, которые замыслили побег, чтобы предупредить соплеменников.

Умилостивив предков, великий каган приказал выступать вперед без малейшего промедления. Выступили в путь вечером и шли всю ночь. Шли и утро, пока Солнце не набрало полную силу. Остановились лагерем вблизи скальной гряды. Там среди валунов искали себе прибежище от зноя, ставили легкие шатры или просто растягивали на древках копий кусок ткани, лишь бы спрятаться от палящих солнечных лучей.

Впереди шли налегке небольшие отряды в три-четыре всадника, потом возвращались и указывали дорогу.

Войско разделилось на четыре части и каждый отряд шел своей тропой. Иначе было нельзя, не хватило бы воды в источниках и колодцах. Она была теплая и солоноватая, но для питья все же пригодна. Воины, наломав высохшего на солнце кустарника, на небольших костерках заваривали ягоды или травы. Пустая вода, особенно выпитая в изобилии, тут же бросала в пот, человек только отдувался, да отирал голову, но вскоре снова начинал страдать от жажды — пуще прежнего. А горячий чай, хотя и дико казалось пить его среди раскаленных солнцем камней, жажду утолял много лучше. Лошадей поили, обделяя порой себя. Верблюды ревели, требуя пропустить их к воде, но для них время пить еще не пришло.

Фелан и Перт, никогда не бывавшие так далеко на Востоке и никогда не воевавшие в пустынях, сочли переход слишком опасным, слишком трудным. Они говорили что-то еще, но Каррас их не слушал. Сейчас была война, а на войне у великого кагана — абсолютная власть.

Каррас ехал в середине своего каравана. Доспехов на нем не было, голову он обмотал светлой тряпицей. Вся армия двигалась как будто в тишине. Люди мало говорили, и почти всегда тихими голосами, будто боялись побеспокоить кого-то или что-то, скрывавшееся в песчаниках.

На четвертый день начали погибать лошади, которым требовалось много больше жидкости, чем могли дать колодцы. Люди на глазах худели, становились все суше и жестче, кожа их темнела и темнели их мысли.

На пятый день передовые разъезды увидели горную цепь на юго-востоке.

Только вечером того дня киммерийцы и их союзники ступили в предгорья.

Здесь начинался другой мир — горы шумели лесом, поля зеленели сочной травой, а Солнце, которое в Мертвых Землях прожигало до костей, как будто умеряло свою ярость.

С высокогорья налетал прохладный, приятный ветерок. Вдали виднелись снежные шапки на вершинах самых могучих гор.

С гор текли реки, которые впадали в озера, и эти озера дарили жизнь предгорьям.

Каррас громко возблагодарил богов за то, что они позволили ему пересечь Мертвые Земли. Пока люди ликуя, поили отощавших коней чистой озерной водой, он собрал совет. Войско собиралось в единый лагерь. Каждый военачальник доложил ему о потерял в людях и лошадях. Людей погибло мало — трое пали жертвой ярости Солнца, один провалился в пещеру, падая с высоты разбился насмерть, судьба полудюжины была не ясна — они отстали и заблудились во время ночных переходов. С лошадьми было хуже — чуть ли не половина едва держались на ногах, несколько десятков пали, многие были больны. Нужно было время, чтобы восстановить силы скакунов, откормить их на зеленых склонах гор.

Каррас скрежетал зубами. Опять время! Опять ждать.

Киммерийцы и их союзники рассыпалась по предгорьям, выставили охранительные посты и предавались отдыху.

Каррас не отдыхал. Он приказал Дагдамму отобрать две сотни воинов на самых сильных лошадях, и отправить их в разные стороны — на разведку. Они вышли к границам страны аваханов, но эти земли как будто не стерегли — слишком уж далеко от обычных путей прошло киммерийское войско.

Каррас все время похода, а особенно пристально сегодня, смотрел на Керима. Как тот поведет себя в близости родной земли?

Он знал, что авахан ненавидит его и весь Каганат. Но быть может, жажда власти, которую он так умело разжигал в груди юного огнепоклонника, победит любовь к погибшему отцу и сентиментальную любовь к родной земле?

Керим тосковал по Афгулистану.

Во время пути Каррас вел себя с ним покровительственно и вежливо. Как будто это немного умерило бушевавшую в Кериме ненависть. Каррас не мог понять причин этой ненависти. Да, он убил отца юноши, но эмир едва помнил имя сына и тот служил в его гвардии простым всадником. Да, он уничтожил аваханскую армию, но разве не участь воина погибать за своего господина? Неужели Керим не понимает, что он счастливец, избранник судьбы — он уходил их Гхора рядовым всадником, а возвращается претендентом на престол своего отца?

Однажды, после очередного разговора за чашей кумыса, Керим обратился к Каррасу.

— Великий каган, названный отец, ответь мне на один лишь вопрос.

— Спрашивай. — милостиво разрешил Каррас.

— Почему твой родной сын не с нами сейчас?

— Потому что он ведет другой отряд, и ты знаешь это. — сказал Каррас таким тоном, что Керим понял — дальнейшие вопросы опасны.

Через день вернулись разведчики. С собой они везли сведенья и длиннобородые головы убитых аваханов.

— Мы вышли к землям, которыми правит мелик Абулсаид. — доложил Дагдамм. — за горами начинается подвластная ему часть страны. Примерно сотня миль благодатной долины. Потом горные кручи и сразу за ними открывается дорога на Гхор.

— Керим. — повернулся к своему пленнику Каррас. — Расскажи об Абулсаиде.

— Истово верующий человек, настоящий сын Ормузда. Храбрый воин, не раз сражался в войнах моего отца. Чадолюбив. Богат.

— Он был верен твоему отцу?

— Да, отец никогда не подвергал сомнению его преданность.

— Может ли он стать нашим союзником?

— Этого я не знаю.

— Значит, это надо узнать. Пиши письмо Абулсаиду. Зря ты, Дагдамм, зарезал этих людей — указал Каррас на головы аваханов. — Не так вступают в земли союзников.

— Они бросились на нас, потрясая пиками! — огрызнулся Дагдамма. — Я не знал, что теперь в ответ на нападение киммерийцы встречают врага хлебом и кумысом!

Дагдамм посмотрел на Керима с ненавистью. «Аваханский ублюдок! — говорилось в этом взгляде. — теперь ты стал любимцем моего отца?!».

— Я думаю, если Абулсаид захочет поддержать меня в борьбе за трон, то мы сумеем уладить это дело миром. Надо будет подарить ему что-то. — подал голос Керим.

— Что? — спросил Дагдамм. — Мою голову?

— Ни о чем подобном речь не идет. Абулсаид — страстный охотник. Подари ему своих соколов.

— Моих соколов?!

Дагдамм любил своих соколов до того, что взял их с собой на войну. В обычные дни грозных птиц, с завязанными глазами везли в обозе. Особый раб заботился о них, чистил и следил за здоровьем, но никогда не кормил. Только Дагдамм кормил их. Птиц он поймал сам, причем они были уже взрослыми, а не слетками. Дагдамм кормил их с рук, гладил, давал им ласковые имена, в том смысле, как он мог понимать ласку. Во время длинных переходов царевич иногда отрывался от основного воинства, чтобы поохотиться. Из трех птиц он больше всего любил беркута, пойманного им на северных границах года три назад.

— Если это поможет нам найти союзника среди аваханской знати, ты подаришь Абулсаиду и своих соколов и своих жен.

— О, вот жен я подарю легко! — с поддельным усердием воскликнул Дагдамм, кривляясь, изображая верноподданнический поклон.

— Прекрати вести себя как юнец! — повысил голос Каррас.

Керим своим изысканным почерком написал витиевато-вежливое письмо Абулсаиду, которое заканчивалось намеком на возможную страшную расправу над ним и его семьей. Дагдамм, ругаясь на чем стоит свет, принес клетку в которой сидел чудовищно огромный, едва ли не с гуся, беркут. Казалось, сейчас свирепый киммерийский царевич, способный голыми руками убить человека за непочтительность, заплачет словно ребенок, у которого отнимают игрушку.

Письмо и беркута Абулсаиду повез один из воинов Керима.

Он исчез на три дня, но на четвертый день прибыл вместе с небольшим посольством. Возглавлял посольство молодой мужчина, только-только начавший отпускать положенную правоверному бороду. Это был сын Абулсаида — Назим. В тех же цветистых, обходительных выражениях, которыми Керим писал Абулсаиду, сын мелика поприветствовал на землях отца дорогих гостей. Великого кагана Карраса, да правит он девяносто девять лет, и законного эмира всего Афгулистана — Керима, сына Сарбуланда.

Абулсаид обещал выступил полноценным союзником в походе за возвращение Кериму отцовского трона, подло захваченного узурпатором Бузахуром.

Опасаясь ловушки, Каррас предложил Назиму остаться у него в гостях, разделить скудную походную трапезу. Посланниками к Абулсаиду он отправил Фелана и Дагдамма. Первый должен представлять из себя почтенного главу рода — аваханы, как и кочевники высоко ценили уважение к старшим. Дагдамм же должен был стать глазами и ушами отца.

Они вернулись скоро. Два дня, проведенные в крепости Абулсаида, прошли в основном за пирушками. Дагдамм подарил мелику еще двух ловчих птиц, а затем, чтобы уж наверняка — обученного присматривать за ними раба. Раб плакал и целовал сапог царевича, но тот был неумолим. Длиннобородый Абулсаид немало веселился, наблюдая за этой сценой. Со слов Дагдамма выходило, что это смешливый, тучный человек легкого нрава, с каштановой бородой, которая составляет его величайшую гордость. Каррас ни на миг в это не поверил. Слабые разумом и духом не остаются правителями подолгу, даже если и наследуют власть от отцов. Обычно всегда находится кто-то более умный и жестокий, убирающий со своего пути глупого и слабого властителя. Абулсаид правит уже двадцать лет — сказал Керим. Значит каким бы легким ни казался его нрав, он не таков.

Сам Каррас встретился с Абулсаидом позже, уже когда его войско вступило в земли мелика. У толстяка оказался змеиный ум. Но по каким-то соображениям он в самом деле решил поддержать Керима в борьбе за трон. Или он за что-то ненавидел Бузахура, или им двигали другие мотивы, столь скрытые, что и сам мелик не осознавал их в полной мере.

Получая от нового союзника всяческое вспомоществование (стада скота для людей, сено и зерно для лошадей, несколько табунов тонконогих аваханских коней), войско Карраса быстро миновало гостеприимную долину. Уже на горных перевалах к ним присоединился почти тысячный отряд воинов Абулсаида, возглавляемых его младшим сыном Тавузом.

Каррас принял эту помощь, но опасался, что если в его воинство вольется еще больше огнепоклонников, то не он пойдет завоевывать Гхор, а аваханы начнут воевать за трон его руками. Потому в первом же бою он послал Тавуза вперед, под ливни стрел, которые обрушил на врага эмир Бузахур.

Они рвались наверх, по склону пологого холма к ставке эмира, и с каждым шагом их становилось все меньше и меньше. Аваханы убивали аваханов, кровь потоками лилась на дно оврага. Ломая себе шеи и сминая мечущихся во все стороны людей, катились вниз раненые, истошно визжащие кони. Тавуз в той битве пал, отряд его был обескровлен, но зато оставшиеся в живых влились в ряды воинов, подчиненных Кериму — законному эмиру Афгулистана.

Киммерийцы на своих могучих степных конях обогнули подножие холма, зашли воинам узурпатора в тыл и закидали их стрелами, прежде, чем пойти на таранный удар.

Теперь у Абулсаида не было пути назад, не было возможности остановиться. Он выступил на стороне Керима и теперь должен был драться за трон для Керима. Он послал новых людей и новые табуны лошадей.

С высокогорных равнин спустились, чтобы обагрить мечи кровью и наполнить седельные сумы богатой добычей, чистокровные горцы-афгалы, в которых не было вендийской крови. Они лишь склоняли головы перед военной силой Гхора, но жителей долин всегда считали чужаками и захватчиками. Это были дикие, жестокие люди, больше похожие на самих киммерийцев, чем на аваханов из долин. Их мелик — одноглазый, горбоносый великан Гулям, легко встал на колени перед Каррасом, потому что знал — это ни к чему его не обяжет.

Киммерийский каган никогда не завоюет высокогорные плато, на которых веками жили и сражались афгалы.

Разгромив Бузахура в первой же битве, Каррас преследовал бегущего узурпатора.

Если села и города соглашались открыть ворота и присягнуть эмиру Кериму, то их щадили, и уходили, взяв только выкуп. Если селения сопротивлялись, то следовал короткий и кровавый штурм, после которого на улицы городок врывались обезумевшие от ярости степняки и горцы, и начиналась резня.

Бузахур не успел еще утвердить свою власть по-настоящему, а его бегство с поля боя и вовсе отвратило от эмира как правителей областей, так и простолюдинов.

К Гхору Каррас подошел во главе вдвое большего воинства чем то, с которым он пересекал Мертвые Земли.

Но Гхор, каменный город, расположенный на возвышенности, сдаваться не собирался. Бузахур сумел сплотить вокруг себя городскую знать и жителей. С юга к нему должны были подойти воины из племени, к которому принадлежала мать узурпатора. Совершенные вендийцы обликом, они и вооружены были по-вендийски.

На деньги из все еще не опустошенной казны, Бузахур нанял в северной Вендии еще около трех тысяч мечей.

В Гхоре точили оружие, готовили камни, чтобы сыпать их на головы атакующим, укрепляли ворота и стены. У защитников была надежда и на крепость стен, и на скорый приход союзников.

Многоплеменное воинство Карраса обложило город со всех сторон, и на многие мили вокруг горели огни лагеря. Каррас приказал тогда каждому воину разжечь два костра, чтобы создавалась видимость неисчислимого множества. А утром, когда туман спустился с гор, и укрыл собой долину, в этом тумане защитники Гхора могли различить только какое-то непонятное им движение, лошадиный храп и глухо переговаривающиеся голоса.

Когда взошло Солнце, долина была пуста — все осаждающие ушли.

Самые простодушные ликовали, приписывая исчезновение варваров вмешательству Ормузда Светоносного, более умудренные сразу заподозрили воинскую хитрость, не зная только, в чем она заключается.