Киммерийский аркан

XIII. Битва в лагере аваханов

Каррас приказал поднять одну на другую несколько больших телег. Так получилось величественное, но шаткое сооружение. Очевидно, зов крови предков-горцев не совсем еще угас в жилах Карраса. На вершину рукотворной горы он взобрался ловко, не выказывая никаких признаков страха высоты. Там он уселся, привычно подвернув ноги. Сверху было хорошо видно то, что не разглядишь со спины ни одного коня.

Лагерь аваханов растянулся в долине обмелевшей реки. Берега были по большей части пологи, но в некоторых местах все же обрывались вниз отвесно.

Зрение кагана с годами почти не слабело — он легко различил шатер эмира. Этого надушенного, накрашенного и разряженного любителя мальчиков Каррас презирал так сильно, как только мог. Его брат Бахтияр был хотя бы настоящим мужчиной, хотя и проклятым аваханом. Шад — просто глупец.

Как только к нему прискакал пропыленный Дагдамм, и прокричал «аваханы!», Каррас все понял. Смутные слухи о том, что в дальней степи что-то происходит, движется какое-то войско, ему доносили давно, не меньше пяти дней. Но что это большой поход бородатых южан, Каррас не мог вообразить.

Узнав о том, что Керей наконец-то нарушил свою традицию не участвовать в битвах великих степных царей, Каррас злобно хохотнул. Наконец-то появился повод удавить этого хорька.

Он не стал медлить. Каррас бывал в гостях у аваханов и знал, как у них делаются дела. Великий эмир никогда не нарушит свое привычное течение дня, если только с неба не упадет звезда. Звезды надушенный дурак любит чуть ли не больше, чем мальчиков. Пока ему донесут о столкновении передовых отрядов, пока он соберет других бородатых дураков, чтобы думать…

За это время киммирай проделают десять миль.

— Вперед рысью! Оставьте обозы! Скот пусть разбегается, куда хочет! Сегодня вечером мы или будем пировать аваханскими яствами, или выпьем с предками в чертогах героев! Хан харрадх! Идите быстро, как можно, только не загоняйте коней. Возможно, драться придется сразу, с хода.

Киммирай и гирканцы устремились вперед.

На ходу изрубили и затоптали конями две или три дюжины аваханов — должно быть сторожевые разъезды.

И в самом деле, когда первый гирканский воин поднялся на берег, лагерь аваханов пребывал еще в полном спокойствии.

Гирканцы принялись сыпать стрелами, и это в первый миг посеяло панику в рядах аваханов. Стрелы убивали и ранили, и поток их казалось, не иссякал. Гирканцы били навесом, стрелы пробивали легкие кольчуги или и вовсе незащищенные тела. Аваханы были не готовы к бою. Каррас увидел, как пронзенный стрелой пал Шад. Надушенного эмира видно не было.

Но все же южане были умелыми воинами. Они сумели совладать с паникой. Каррас разглядел, как нескольких трусов зарубили свои же командиры. Воины начали сбиваться в отряды, закрываясь щитами из которых строили настоящие стены. Стрелы искали бреши в обороне, пронзали случайно выставившиеся руки, ноги и головы, но аваханы сумели избежать бесславной гибели под дождем стрел. Они принялись строить из своих телег кольцо вокруг лагеря. Тех, кто оставлял линию щитов ранили и убивали, но место павших занимали новые. Товарищи укрывали их своими щитами и часто эти щитоносцы гибли, но спасали жизни тех аваханов, что тащили неповоротливые телеги, сцепляли их цепями.

Всюду носились раненые, перепуганные, озлобленные кони. Гирканцы старались не убивать лошадей, и причиной тому было не мягкосердечие. Убитая лошадь превращалась в укрытие, а раненая причиняла лишь хлопоты. Огромные аваханские верблюды, тоже утыканные повсюду стрелами, ревели, скидывали тех аваханов, что пробовали их оседлать, опрокидывали шатры.

Поначалу, застигнутые врасплох гирканскими стрелами, аваханы думали лишь о том, чтобы выжить. Но очень скоро и в их руках появились натянутые луки.

О, эти южане умели драться и пешими!

Выждав миг, когда ливень гирканских стрел начал ослабевать, отважные подданные эмира сами начали стрелять в ответ.

Им было сложнее целиться, и они не были готовы к такой перестрелке. Но когда-то там, то здесь с седел начали валиться гирканские всадники, стало ясно, что бой не выиграть только с помощью тетивы и стрелы.

— Киммирай!!! — зычный голос кагана раздался будто из поднебесья. — Киммирай, вперед!!! Рубите их!!! Хан харрадх!!!

— Хан харрадх!!! — отвечали воины-киммирай.

Они тоже умели стрелять из луков и немало стрел в тех тучах, что обрушивались на головы аваханов, были выпущены их руками. Но настоящей их силой был смертоносный удар длинными копьями и тяжелыми конями, который опрокидывал любого врага. Потом наступало время меча или аркана, в зависимости от того, в чем больше нуждались киммирай — в рабах, или в скальпах.

Дагдамм, на рослом рыжем жеребце, которым заменил совсем вымотавшегося Вихря, гарцевал впереди киммерийской тысячи.

— Хуг!!! — пролаял он.

— Хугхугхугхуг!!! — зазвучало в ответ.

Три сотни его собственных дружинников собирались вокруг царевича.

— Сын мой! — прогремел сверху Каррас. — Принеси мне голову эмира!

— Я принесу тебе его голову и головы его братьев! — отвечал Дагдамм, в глазах которого сверкали огни боевого безумия. Он не был «дэли» — помешанным, которые в бою совершенно теряли голову, начиная рубить своих и чужих, но порой опасно приближался к этому состоянию.

— Руби ублюдков!!! — голос Дагдамма был столь силен, что громовой рык его отца показался немногим громче шелеста ветра. — Руби их, киммирай!!!

— Хан харрадх!!! Руби их!!!

И киммирай лавиной покатились вниз, на аваханский лагерь. Рубить мечами и топорами, пронзать копьями, топтать конями.

Гирканские воины нестройной толпой хлынули следом.

Дагдамм различил очертания большого шатра со знаменем над ним. Должно быть это ставка самого эмира. — решил он, и направил коня туда.

Он несся впереди войска, зная, что в любой момент его жизнь может прерваться от случайной стрелы или копья, не помогут никакие верные щитоносцы. Но страха не было, был только злой восторг. Он метнул короткое тяжелое копье, которое ударило в лицо совсем юного, безбородого авахана. Тот упал, открывая место в строю. До столкновения остался лишь миг.

Киммирай перед самым ударом метнули свои тяжелые короткие копья, которые частью вонзились в щиты, частью принесли смерть или увечья.

— Руби их!!! — успел выкрикнуть Дагдамм, и мир, казалось, исчез в пыли, грохоте и яростных криках.

Два войска столкнулись.

Рыжий жеребец сбил с ног двух или трех аваханов, беспомощно упиравшихся в землю выставив перед собой щиты. Они пробовали остановить киммерийский натиск копьями, но в последний миг нервы у одного не выдержали, и он повернулся убегать. В то же мгновение наконечник копья скользнул по могучей груди рыжего, распоров шкуру. От удара конь ощутил лишь слабую боль, а человек был сокрушен, ни одна его кость не осталась целой. Беглецу Дагдамм разрубил затылок. И тут же на морде его коня повис бородатый воин в кольчуге. Дагдамм проломил ему голову. Рыжий встал на дыбы и ударами копыт смял еще несколько шлемов вместе с черепами.

Рядом с Дагдаммом падали наземь киммерийские всадники, убитые и раненые сами, или потерявшие коней. Но аваханов погибло больше, и они дрогнули. У тех, кто стоял ближе, не было выбора, они дрались просто, чтобы выжить, но в задних рядах опять поднялась паника.

Дагдамм раздавал удары направо и налево. Он молотил по головам, по щитам, по оружию, которым его пытались поразить.

И случилось то, что обычно случалось в такой миг.

Оглядываться было некогда, но царевич знал, что повсюду происходит то же самое — киммерийские всадники ломают линию защиты спешенных аваханов. Иначе он был бы уже мертв.

Враг пал духом. Плотный строй стоявший плечо к плечу и щит к щиту стремительно обращался в толпу испуганных людей. Чем больше аваханы паниковали, тем больше их гибло.

И они дрогнули. Сначала дрогнули, а потом и вовсе сломались.

Одни старались не бежать, а отступать, сдавать позиции, но не показывать врагу спины. Другие же пускались наутек и даже бросали оружие.

Безумный натиск не прошел для киммирай даром. Они тоже потеряли убитыми и ранеными многих своих товарищей. А уж коней лишилось не меньше трети.

Но дело было сделало — аваханы побежали. Сейчас надо рассеять их по степи, а потом просто ловить как сайгу, гнать и бить, гнать и бить!

У большинства убитых сегодня будут разрублены затылки — злорадно подумал Дагдамм.

Сам он решил дать себе и коню передышку. Даже его огромные силы были конечны, а сегодня он дрался уже в третьей битве, и весь день провел в седле.

Он отъехал чуть в сторону и наблюдал, как победа превращается в сущий разгром.

Гирканцы мало участвовали в лобовой атаке, но теперь, когда впереди был не строй щитов и копий, а беззащитный лагерь, в котором только кое-где сохранялись очаги сопротивления, настало их время.

Визжащие дикари на своих мохнатых конях мигом наводнили почти все пространство лагеря. Стена из телег, которая так и не была по-настоящему возведена, теперь не защищала аваханов, а лишь не давала им бежать.

Многие устремились к мелкой реке, переходя ее вброд, ища спасения на противоположном берегу, там, где еще не царил разгром.

Дагдамм слишком поздно понял это.

Каррас с вершины рукотворного холма видел все. Он принялся яростно браниться и слать одного вестового за другим, но тщетно.

Гирканцы, а частью и киммирай принялись разграблять лагерь, тащить все, до чего могли дотянуться.

Киммирай, поминая всех своих богов, старых и новых, скальпировали убитых врагов. Гирканцы больше уделяли внимания шатрам и обозным телегам. Ловили лошадей, верблюдов. Успели затеять несколько ссор и драк из-за добычи.

Меж тем разгромленные аваханы уходили за реку, их почти никто не преследовал.

Дагдамм сообразил, что происходит, но было поздно.

Он ясно различил, как грузный бородатый авахан, верхом на тонконогом вороном коне, остановил беспорядочное бегство. Его звучного голоса и нескольких ударов плетью оказалось для этого достаточно.

Бахтияр — узнал его Дагдамм. Как и отец, он бывал у аваханов, и видел эмира и его братьев. Бахтияр был самый сильный, Шад — самый храбрый, эмир — самый хитрый. Шад кажется, убит. Но жив Бахтияр. Это плохо.

Аваханы были разгромлены, но не уничтожены. Они теперь собирались с силами на противоположном берегу реки. Река была неширокой и неглубокой, но все же представляла преграду.

Через эту полосу мутной воды теперь летели брань, угрозы, обещания скорой и страшной расправы, а также стрелы. Но обе стороны слишком выдохлись, чтобы прямо сейчас продолжать сражение.

Каррас, выбранившись, все же приказал большому барабану замолчать. Киммирай были сильными людьми, возможно — самыми сильными в Степи. Но нельзя требовать от них второй такой яростной атаки подряд.

Великий каган уже спустился со своего помоста.

Подъехал Дагдамм. Судя по тому, что он совершил сегодня, силы уже вернулись к сыну. Каррас ощутил укол чего-то, что походило на зависть. Зависть к юной силе Дагдамма и к лежащим перед ним долгим годам жизни. Сам он начнет стареть уже очень скоро.

Мысль была мрачная, злая, тяжелая.

Удачная атака на аваханов не принесла победы — Дагдамм не прославился.

— Я принесу тебе голову эмира и голову Бахтияра. Но не сегодня. — сказал Дагдамм.

— Поспеши, сын мой.

Вот и вся благодарность за вовремя принесенную весть о появлении грозного врага. Вот и вся благодарность за почти выигранную битву. — угрюмо подумал Дагдамм.

Прежде он вспылил бы, повысил голос.

Но то было до касания смерти и до ночей, проведенных с Балихой.

— Моя участь — повиновение. — сказал Дагдамм и чуть склонил голову.

У ног эмира Сарбуланда испустил дух, захлебнувшись собственной кровью его брат. Сарбуланд закрыл глаза Шада, положил ему на веки золотые монеты.

— Прости, брат. — только и сказал повелитель аваханов. Тут же он поднялся, готовый действовать, а не предаваться скорби.

— Мы пропустили первый удар, потому что недооценили врага, его умение быстро передвигаться и готовность яростно нападать. — сказал он почтительно склонившему голову Абдулбаки. — Но мы выдержали это, сохранив большую часть войска и порядок в рядах наших воинов. Сегодня же варвары заплатят за свою дерзость. Сейчас они примутся отмечать свою победу, думая, что с нами покончено. Когда они перепьются, мы нанесем ответный удар. Я сам поведу своих сыновей. Следом пусть идут малик Бехзат и малик Бариалай со своими людьми. Мы нападем на варваров и постараемся внести в их ряды сумятицу. Я постараюсь поразить их вождей. Если нам будет сопутствовать удача, пусть в битву вступают остальные малики. Если же нет, мы с сыновьями станем мучениками веры.

В отряде личной гвардии эмира и в самом деле служили несколько его сыновей от низких наложниц, а также несколько сыновей его братьев. Остальные четыре сотни воинов принадлежали к родовитой аваханской знати.

«Детьми эмира» они звались в знак признания их высокого происхождения.

Это были отлично вооруженные и обученные воины, владевшие самыми лучшими лошадьми и доспехами в войске. Но именно это обстоятельство делало отряд «детей эмира» столь ценным, что в битву его бросали редко, приберегая на самый крайний случай. Обычно «дети» охраняли священную для аваханов особу своего «отца», выполняли роль стражей дворца или походного шатра. И если уж эмир собрался возглавить своих «детей» в битве — значит положение крайне тяжелое.

— Бахтияр. — сказал он старшему брату. — Ты не пойдешь со мной в битву. Храни наш лагерь и войско. Если Ормузд отвернулся от меня, и я не найду победы, погибну или попаду в плен — уходи обратно, стараясь сохранить как можно больше людей и лошадей. Не мсти за меня, не ищи славной гибели. Сохрани себя и войско для Гхора и для веры.

Эмир вскочил на коня. Ему подали оружие — лук, колчан со стрелами, короткое копье. Он проверил туго ли натянута тетива.

— Пусть будет над тобой благословение Ормузда. — напутствовали эмира Бахтияр и Абдулбаки.