Киллеръ для венценосной особы

Глава 2

Выставка «Безопасность-97» проходила на ВДНХ, в 14-м павильоне, который запомнился Петру Ивановичу еще с 1982 года. В том благословенном году, когда все было молодо, зелено и прекрасно, праздновалось 60-летие образования СССР. В ознаменование круглой даты руководство страны решило немного погордиться достижениями, для какой цели и выбрало 14-й павильон – огромную стеклянную коробку с высоченным потолком, подпертым хитроумными, нарочито выставленными напоказ стальными фермами.

У входа в павильон в ту пору располагался экспонат, наиболее полно отражавший силу и могущество Страны Советов – гигантский стотонный «БелАЗ». Вернувшись за неделю до того из армии, Петр Иванович, в состоянии «море по колено» и будучи, конечно, «под газом», поспорил с друганом, что залезет «БелАЗу» на крышу. Собственно, если бы не второе условие – повесить на антенну фуражку постового милиционера, – может быть, и приключения никакого не вышло бы. Ну, залез бы да слез. А так получилось по полной программе – со свистками, погоней, перескакиванием через ограду, утыканную золочеными пиками. При этом теплом воспоминании молодости нынешний, почти сорокалетний, Петр Иванович уютно поежился под дубленкой и даже зажмурился от удовольствия.

«БелАЗа» около 14-го павильона уже давно не было. Подумалось: «Все демократы сволочи. Продали небось америкосам…» Не то чтобы Петр Иванович особенно не любил демократов – он и коммунистов называл сволочами, и упомянутых америкосов, и вообще почти всех. Он даже Аню иногда называл сволочью – конечно, мысленно и при том как-то особенно искренне и нежно. Просто нравилось ему это слово. А когда он в курилке называл сволочью генерального директора «Зоркого глаза», в голосе его звучали уважительные нотки при полном соблюдении субординации, вроде того: «Ну, Пал Семеныч, ну ты и сволочь». Генеральный, конечно, не обижался, уважал за честность и вообще считал настоящим мужиком; иначе разве назначил бы Петра Ивановича представлять фирму на выставке? Конечно нет!

С удовольствием размышляя о своих достоинствах, Петр Иванович подошел к выставочному входу, украшенному плакатом с кроваво-красной с потеками надписью «Безопасность-97». Под надписью красовалась конкретная морда какого-то гладко выбритого, включая голову, амбала с могучими челюстями, а снизу мелко так зеленело уточнение: «Наша сила – интеллект».

«Это точно, – машинально подумал Петр Иванович, – без мозгов сейчас никуда».

Назначенная «Зоркому глазу» экспозиция за номером 214 представляла собой шесть квадратных метров выставочных площадей, тесно уставленных образцами: домофонами, камерами скрытого наблюдения, датчиками движения и разбития стекол. Все импортное, красивое. Была еще мелочевка российского производства: саперные лопатки, электрошокеры, наручники и спецназовские маски. Маски хорошо раскупались нефтяниками, чтобы морда на морозе не мерзла. Однако все это богатство выбора меркло на фоне Аньки, которая по своей секретарской привычке пришла на работу вовремя и теперь, облокотившись на стойку, терпеливо дожидалась Петра Ивановича. В черных чулках, в кожаной юбке, в рвущейся на сосках маечке, она была такая… От нее просто трясло! Увидев свой коварный замысел в действии, Петр Иванович даже забеспокоился, станет ли кто на экспонаты смотреть. Сам бы он точно не стал. Если честно, в гробу он их видал, экспонаты эти.

– Ну ты даешь… Как будто полчаса как с Тверской! – другие комплименты почему-то не приходили в голову от восхищения и полноты чувств.

– Ах, Петр Иванович, – как будто рассердилась Аня, – опять вы со своими шуточками! Сами же сказали одеться попривлекательней!

– Угу, – сглотнул слюну Петр Иванович, – получилось…

Вокруг стенда уже столпилось не менее десятка посетителей, изо всех сил делавших вид, будто интересуются многочисленными предложениями «Зоркого глаза», а на самом деле, как и предполагал Петр Иванович, втихаря пялившихся на Анину маечку.

До обеда пришлось заливаться соловьиным дуэтом о достоинствах домофонов «Коммокс» и камер скрытого наблюдения «Пенхол». Народ, косясь на маечку, слушал безропотно и не перебивал. Пассажи насчет отрывания ушей и прочих частей тела у нарушителей правопорядка также пришлись публике по вкусу, и в самом скором времени вокруг экспозиции собралась немалая толпа. Вещая поставленным баритоном о светлом будущем, в котором на каждого гражданина из-за каждого угла будет посматривать ассортимент «Зоркого глаза», Петр Иванович не забывал и главную задачу – отыскание «толстого клиента» по критерию наличия свиты, соответствующих ботинок, наручных часов и стрелок на брюках. Во всяком случае, именно такие инструкции выдал генеральный. Персонажи с часами и брюками попадались довольно часто, а двое или трое – даже со свитой и удобной табличкой «V. I. P.» на лацкане пиджака. Все складывалось наилучшим образом, и хотя ни одного из «толстых» пока «окучить» не удалось, радостное предчувствие удачи буквально витало над экспозицией «Зоркого глаза». Конкуренты отдыхали, злобно поглядывая в сторону неказистого, но нахального стенда, но ничего поделать не могли: на ихних мымр после Аньки все равно никто бы не клюнул.

К трем часам дня Петр Иванович ощутил некое першение в горле и, заметив, что Аня и в одиночестве неплохо справляется с задачей привлечения посетителей, решил немного отдохнуть, пройтись по выставке, людей посмотреть и себя показать. По жизни он разговорчивостью не отличался и от вдохновенной болтовни в течение нескольких часов рисковал напрочь потерять голос.

Посмотреть было на что: стараниями крупных инвесторов выставку оформили на высшем уровне, особенно отличились инофирмы. Посередине зала соорудили огромный самоцветный какой-то бассейн, в котором золотые рыбки шныряли вокруг невиданных водорослей: просто так, для красоты, без всякого рекламного намека. Одну стену сплошь уделали красными и белыми розами, а другую – какими-то махровыми цветами, с виду – японскими. По углам расположились искусно устроенные мраморные чаши-фонтаны; в них пузырилась «Балтика № 7», и оттого вокруг толпилось особенно много народу. Чтобы предупредить суету, широким массам ограничили доступ золочеными цепочками; негры в алых набедренных повязках черпали пиво серебряными половниками и затем разливали в пластиковые стаканы всем желающим. Желающих, конечно, находилось немало, но и негров тоже нагнали в огромном количестве, да и носились они со своими половниками очень проворно, как и положено настоящим неграм. Какая-то американская фирма туроборудования даже устроила у себя целый тропический лес, в котором красногрудые зеленохвостые попугаи прыгали с лианы на лиану. Мясистые стебли вились вокруг столбов, устроенных на манер баобабов, а под столбами в искусственном болоте недвижно возлежала хищная рептилия – не то крокодил, не то аллигатор. Таким замысловатым способом рекламировались средства от насекомых, накомарники и специальные тропические палатки. Вообще безопасность на выставке понималась в самом широком смысле: неисчислимые производители предлагали на выбор что угодно: от активной танковой брони до пистолетных глушителей. Была даже фирма, рекламировавшая крысиную отраву необыкновенной мощи, и там же почему-то раздавали в рекламных целях особо чувствительные презервативы. У Петра Ивановича с собой была пачка «на всякий случай», но он взял еще парочку (больше не давали). Во-первых – халява, а во-вторых, его не покидало какое-то странное и радостное предчувствие, что пригодится.

У следующего стенда он задержался надолго, поскольку разделял известную мужскую слабость к оружию. Тут было чем погордиться за Родину; и все позволяли потрогать, примерить и приложить к плечу. Через десять минут Петр Иванович облачился в бронежилет и каску из отечественного кевлара и в таком прикиде пострелял в мишень из электрической снайперской винтовки с лазерным прицелом. Глядя на свое отражение в зеркале, Петр Иванович испытал мучительное желание хотя бы сфотографироваться на память – до того он себе понравился, хоть на обложку «Братишки» помещай. Даже взгрустнулось немного – такой весь из себя герой, и лицом и голосом, а вынужден торговать видеокамерами да отлавливать «толстых клиентов»… Привычно вспомнились сволочи-демократы – не развали они армию, остался бы на сверхсрочку, гонял бы сейчас свой Т-80 по полигону и чувствовал себя человеком. Впрочем, не в характере Петра Ивановича было всерьез и подолгу на кого-нибудь злиться, пускай даже и за дело, и на демократов. А тут еще поставили диск с такими залихватскими военными маршами, что от первых же звуков всякая печаль бесследно исчезла, уступив место бодрому и приветливому настроению.

Из-за этих маршей произошла небольшая стычка. Стоявший рядом с Петром Ивановичем пожилой джентльмен, до включения музыки любовно щупавший выставочный образец автомата «АК-103», на первом же такте переменился в лице и громко, с надеждой быть услышанным, заявил:

– Дожили! Советское оружие под фашистские марши рекламируют!

Петр Иванович, услыхав, что марши фашистские, немного смутился. Во-первых, музыка ему понравилась, а во-вторых, почему-то казалось, что во время службы в 21-й Краснознаменной ордена Суворова Таганрогской мотострелковой дивизии он частенько маршировал под нечто подобное. Впрочем, возражать он не стал, не полагаясь на свою память и музыкальный слух. Но молодой человек, заправлявший музыкальным центром, отреагировал живо:

– Не может быть! Диск называется «Советская военная музыка». «Егерский марш», если хотите знать.

Пожилой джентльмен побагровел от возмущения.

– Да? С каких это пор егеря в Советской Армии появились? Да если хотите, мой отец… этих егерей фашистских… на Кавказе… из трехлинейки… в сорок втором году…

Против сурового отца с трехлинейкой возразить было нечего, и молодому человеку ничего не оставалось, как повторить, неловко пожимая плечами:

– Так написано. Советский марш, егерский.

Пожилой джентльмен не унимался:

– При Сталине за такое расстреливали. И правильно делали. За идеологическую диверсию…

И он принялся пространно объяснять про врагов, которые зачем-то намереваются воспитывать молодое поколение на фашистской музыке, коварно выдавая ее за нашу, отечественную. Управляющий музыкальным центром помалкивал, демонстрируя профессиональную терпимость; критик между тем распалялся все больше и больше. К счастью, в спор вмешался какой-то интеллигентного вида мужчина из толпы. Он предложил парадоксальную версию, согласно которой этот марш мог быть и советским, и фашистским одновременно. Мол, в то время авторского права не признавали, и композиторы не стеснялись тянуть друг у друга мелодии. В качестве доказательства он пропел приятным баритоном отрывок из «Хорста Весселя» «Мой фюрер, мой фюрер, мой фюрер» на мотив «Все выше, все выше, все выше». Этот музыкальный экспромт почему-то сразу убедил потомка героического стрелка, высказывания его стали заметно либеральнее и окончились утверждением, что музыка не виновата, она строить и жить помогает, а что строить и как жить – на то надо самому голову иметь на плечах.

К моменту окончательного примирения и согласия из динамиков уже раздавались политкорректные звуки «Прощания славянки», под которые Петр Иванович, терпеливо дожидавшийся окончания интересной дискуссии, бодро и весело отправился дальше. Посвистывая в такт, он весело шел мимо куцых экспозиций криптографов и электриков и минут через пять оказался в самом дальнем углу выставки. Мало кто отваживался бросить столь дерзкий вызов огромности 14-го корпуса; основная масса посетителей тусовалась вокруг ярких экспозиций, расположенных в центре зала. И Петр Иванович не дошел бы, не преодолел бы скучнейших стендов, увешанных синими схемами и серыми чертежами, малодушно свернул бы налево или направо, но волнующие душу звуки маршей буквально дотолкали его до конца коридора – само движение под музыку радовало, доставляло почти забытое после армии удовольствие от ходьбы в такт.