Киллеръ для венценосной особы

Глава 1

– Такое вот дело, Иваныч. Не подведи. Можно сказать, на тебя вся надежда.

«Хорошо говорит, прямо как замполит перед боем», – подумал Петр Иванович, с какой-то почти любовью глядя на генерального директора фирмы «Зоркий глаз». Вслух он, конечно, высказался по-другому – поднялся в полный рост и, приняв некое подобие стойки «смирно», выпалил:

– Оправдаю доверие, Пал Семеныч… Сука последняя буду, если продажи вдвое не повысим.

Директор довольно кивнул головой, искренне радуясь, что нашел наконец хотя бы одного сотрудника, воспринявшего идею насчет выставки с энтузиазмом. Все остальные менеджеры, узнав о тяжелом решении пустить их квартальную премию на шесть квадратных метров павильонного ковролина, заняли в отношении дорогостоящей рекламной акции позицию откровенного неприятия, граничащего с саботажем.

– Я вот за то тебя и люблю, что ты перспективно мыслишь, – проникновенно продолжил директор, – умеешь отказаться от утлого настоящего ради прекрасного будущего. Сейчас ведь какой народ пошел? Им все сразу вынь да положь – и хлебушек им положь, и маслице на него намажь, а потом еще икоркой сверху присыпь. А не намажешь, не присыплешь, крутанут хвостом – и к конкуренту, да еще нахамят напоследок. Вот скажи – можно с таким контингентом работать на перспективу?

– Да епть, Семеныч! – возмутился Петр Иванович, всем своим существом выражая согласие. – Ясен пень, нельзя так. Попортили народ всеми этими перестройками. Сознательности – ноль без палочки. Я целиком одобряю, хотя у самого в хате ремонт и деньги позарез нужны. Но я-то понимаю…

Сказав слово «понимаю», Петр Иванович, солидный мужчина 190 сантиметров роста и весом в центнер, почувствовал подступивший к горлу комок. На него снизошло умиление правильностью и благородством решительного отказа от благ земных ради… ради, конечно, тоже благ, но будущих, отнесенных, так сказать, в прекрасное далеко. А это ведь совсем другое дело…

Генеральный отечески-нежно глянул на самоотверженного менеджера и продолжил, с каждым словом все больше и больше напоминая маршала Жукова, излагающего планы штурма фашистской цитадели:

– Помни, Иваныч, главная твоя задача – толстый, перспективный клиент. Какой-нибудь банк или там торговый дом, в общем – у кого много дверей, замков и проблем с безопасностью. Надо, чтобы он нам оптом все склады подмел, до последнего проводочка. Как увидишь такого, как поймешь – хватай его за жабры и тяни, тяни сердешного, чтобы он даже взбрыкнуть не смог. Такой клиент – штучная работа, ради него – расшибись в лепешку.

– Расшибусь, – сурово пообещал Петр Иванович.

– Но и мелкого клиента забывать не надо. Когда перед стендом толпа, всякий полюбопытствует: мол, что там да к чему? Вот идет какой-нибудь председатель банка, скользит взглядом, всюду одно и то же. А у нас – толпа, народ интересуется, глазеет. Вот тогда и толстый клиент появится, у них знаешь нюх какой? А ты его высмотри и – хвать за пуговицу! И веди, веди, подсекай, чтобы не сорвался…

– Да что может быть народу любопытного в нашем ассортименте? – возразил, нахмурившись, Петр Иванович. – На фига ему камеры наблюдения или сигнализация?

Генеральный затряс пальцем, страстно желая возразить, но не находя пока что правильных слов.

– Нет-нет, народу-то как раз все это и нужно. Очень нужно. Архинужно, батенька. Вот скажи – у тебя дома в лифте ссут?

– Ссут, козлы…

– А в подъезде на стенках рисуют?

– Рисуют, гады.

– И что бы ты сделал, если б узнал, кто это делает?

Петр Иванович с недоброй ухмылкой сжал внушительный кулак и представил им символический жест, не нуждающийся в комментариях.

– То-то. А в чем проблема? Ставишь камерку негласного наблюдения, пишешь денек-другой на кассету, и наутро тебе – полное досье на всех этих козлов.

Восхищению Петра Ивановича не было предела.

– Блин, Семеныч… Ну ты голова… А мне, представь, в голову не пришло, хотя каждый день клиентам похожие схемы для банков впариваю. Слушай! А можно я «Пенхол» на недельку домой возьму? Полгода мечтаю одного засранца изловить, который мимо мусоропровода сыплет…

Генеральный торжествующе ухмыльнулся:

– Можно, Иваныч, даже нужно. А еще нужнее, чтобы ты на выставке всякому лоху про это рассказывал и чтобы он тебя слушал, развесив уши и создавая массовость. Нарисуй ему, понимаешь, прекрасный мир будущего, где все мастера настенной живописи ходят с ободранными ушами, все писуны в лифтах – с оторванными… Ну ты понял, да? Ярче краски, побольше пафоса – чтобы все видели, что у нас работают настоящие фанаты безопасности, профи на все сто процентов. Помни, ты – лицо фирмы…

Услышав словосочетание «лицо фирмы», Петр Иванович о чем-то глубоко задумался и некоторое время даже пропускал вдохновенную речь генерального мимо ушей. Наконец счастливая мысль окончательно оформилась; он в восторге хватанул кулаком по столешнице директорского стола и выпалил:

– Семеныч! Встречное предложение есть!

– Говори! – обрадовался директор. Энтузиазм Петра Ивановича лился целебным бальзамом на его душу, израненную безжалостным скепсисом прочих сотрудников.

– Анька!

– Аня? Что Аня? Зачем?

В «Зорком глазе» работала одна-единственная Аня – Анна Даниловна Сапрыкина, секретарша фирмы. Она не выделялась никакими особыми деловыми качествами, помимо, пожалуй, добросовестности; но что касалось внешних данных, то даже самый злостный недоброжелатель, даже будь он женщиной, не смог бы поставить их под сомнение.

Как описать красивую женщину? Сообщить сакральное соотношение объемов? Рассыпаться в комплиментах ее глазам, волосам и губам? Все это пути, ведущие в никуда; обязательно найдется кто-нибудь, кто, не видав оригинала, удивленно пожмет плечами и скажет: «Она худа!» Или наоборот: «Она толста!» Или, например, брезгливо поморщится, заслышав про «тяжелые черные пряди, благоухающие ароматами роз». Но тот же самый скептик, увидав Анну Даниловну, царственно восседающую в своем секретарском кресле, немедленно застыл бы в позе немого обожания, не имея в голове ни единой мысли, кроме: «О Боже, какая красота!» или чего-нибудь в этом роде, с поправкой на имеющийся словарный запас. И пускай даже наш воображаемый недоброжелатель поначалу имел в виду иной идеал красоты – например, модный ныне тип истощенной диетами накрашенной мумии, только и способной что ковылять по подиуму, пошатываясь от недоедания. Пустяки! Вся эта блажь мгновенно улетучилась бы при первой же встрече с Анной Даниловной, изумительное тело которой казалось идеальным, умозрительным телом, каким-то чудом воплотившимся в нашем несовершенном мире.

Может показаться странным, отчего такая красавица работала всего лишь секретаршей во всего лишь маленькой торговой фирме? Господи, да потому что дура! Да-да, при всех своих достоинствах Анна Даниловна представляла собой тип самой настоящей мечтательной дуры, весьма равнодушной к тому же к материальной стороне бытия. Духовную сторону по большей части составляли романы с какими-то недопринцами то из числа недалеких смазливых мальчиков, то из среды коварных и циничных подонков. Благодаря крошечности своего ума, совершенно теряющегося посреди изобилия души и сердца, Анна Даниловна потратила дюжину лучших лет своей жизни на то, чтобы постичь все разнообразие ничтожества десятка недостойных избранников, и к тридцати годам являла… нет, не печальный, напротив – восхитительный, неимоверно прекрасный пример справедливости поговорки «Не родись красивой, а родись счастливой».

Петр Иванович, конечно, восхищался красотой Анны Даниловны наравне со всеми прочими мужчинами «Зоркого глаза»; однако из какой-то малопонятной скромности не считал себя достойным ее внимания. И напрасно! На самом деле он нравился Анне Даниловне, но она в свою очередь разделяла расхожее предубеждение, что ежели мужчина не делает шага навстречу, значит, не очень-то и любит, а самой навязываться неприлично. Эти громоздящиеся недоразумения придавали их деловому партнерству оттенок грубоватой нежности, не доходящей даже до невинного обмена подарками между 23 Февраля и 8 Марта. Нежность обитала в интонациях, жестах и движениях – но между всем этим и тем, что называют беспощадным, сметающим все преграды словом «любовь», зияла пропасть шириною в бесконечность. Взаимная симпатия порой отделяет от любви надежнее, чем ненависть; постоянно довольствуясь малым, можно за всю жизнь не достичь цели, находящейся совсем близко.

Невозможно сказать, в какой пропорции креативное озарение Петра Ивановича диктовалось симпатией к Анне Даниловне, а в какой – рациональным расчетом; однако его предложение внешне выглядело вполне рассудочным и сулило должный рекламный эффект.

– А вот зачем, Пал Семеныч! Анька – баба видная, можно сказать – красивая. Так ведь?

– Да что уж там – красивая баба, кто бы спорил, – поддакнул заинтригованный генеральный.

– Ну вот. Поставим ее около стенда, скажем, чтобы нарядилась покруче, – пускай народ приманивает? А я буду уже про камеры впаривать. Народу толпа набежит, зуб даю. На Аньку-то поглазеть… Опять же, в четыре глаза последим, чтобы с экспозиции чего не свистнули.

Генеральный задумался. Предложение Петра Ивановича казалось в высшей степени дельным, но оставаться на целую неделю без секретаря тоже не хотелось. И все же, подумав минутку, Павел Семенович согласился – слишком уж много оказалось поставлено на карту этой злосчастной выставки, чтобы приберегать козыри в рукаве.

– Ладно, бери…

– Возьму! – радостно выпалил Петр Иванович и заторопился к выходу.