Камни Рун. Том 2

Глава 25. Скалы

Сердце Тати разрывалось от боли.

Великий Шаз смотрел на поле боя и пытался оценить ущерб. Очень много хороших воинов погибли в тот день, но им удалось рассеять гохринвийцев, которых сейчас по всей степи активно резали небольшие летучие отряды. Но какой ценой!

Больнее всего ему было еще и от того, что в очередной раз он понес личные, персональные потери. Гатис, который командовал войсками на левом фланге, столкнулся с тем, что часть гохринвийской конницы попыталась совместно с пехотинцами организованно прорваться и отступить, сохраняя построение. Это была значительная группа войск — не меньше двух тысяч человек, включая две сотни всадников, а это означало сохранение угрозы для обескровленного клана Тати.

И Гатис повел людей в атаку. Жесткую, опасную, но необходимую. Им нужен был тотальный разгром противника — слишком велики оказались потери кочевников.

И он, его альрафи, добился своего. Связал конницу противника, которая прикрывала пехоту от тварей, что перли из портала, рассеял строй пешего врага. Но сам Гатис при этом получил удар копьем в грудь. Он умер мгновенно, так и оставшись сидеть в седле, и Тати благодарил духов Степи за то, что они даровали этому воину славную смерть, которую будет помнить весь клан.

Сейчас, внутри себя, Верховный Шаз оплакивал своего альрафи. Они прошли вместе с Гатисом долгий путь, и пусть он не был урожденным членом клана, а пришел к ним с юга, желая стать истинным келандцем, отваги в его сердце было поболей, чем у прочих кочевников. А как он орудовал саблей!

Он стоял над телом своего друга и советника, которое аккуратно уложили на специальные конные носилки. В ближайшие дни клану предстояло много работы — собрать оружие и прочие трофеи, перебрать трупы, организовать похоронные костры для своих павших и большую пылающую яму для западных свинопасов. Учитывая, какая магическая вакханалия творилась в этом сражении, оставлять тела даже на несколько недель было нельзя, иначе годами придется охотиться на мертвяков, что разбредутся во все стороны. Так что уже третий день они занимались «большой уборкой».

— О, Великий, — воин глубоко поклонился, положив руку на живот.

— Вы их нашли? — спросил Шаз.

Его дочь и чужак пропали. Их не видели в бою, их не видели после. Если бы не порталы, которые так удачно открылись, и талантливое командование Гатиса, что вывели войска на левом фланге из-под удара демонов, клан Тати уже стал бы историей. Это точно было дело рук чужака, Рея, но где он сам? Порталы закрылись, исчерпав свою магическую энергию, всех монстров, что вылезли на поле боя — перебили или сами свинопасы, или добили келандцы, а печатник так и не объявился. Тати даже морально приготовился к тому, что Гатис — не последняя его потеря в этот день. Великий Шаз приказал пересмотреть тела павших келандцев, и если они найдут труп печатника или его дочери — сообщить ему лично.

— Мы не нашли тела, — сообщил воин, — но один из тыловых отрядов сообщил интересное.

— И что же? — спросил Тати.

— Они видели, как чужак и ваша дочь покидают поле боя. В самый разгар, — продолжил боец. — Еще до того, как уважаемый альрафи поднял свою саблю и повел людей в атаку…

Глаза Тати моментально налились кровью. Сбежали?! Бросили клан?! В самый разгар?!

— Ты уверен? — уточнил Тати.

Боец мелко кивнул.

— Уверен, Великий. Чужака сложно с кем-то спутать. И скакали они галопом, не жалея лошадей. Направились на северо-восток.

Тати так стиснул зубы, что те едва не захрустели. Покинуть поле боя — худшее преступление. Трусость для келандца непозволительная роскошь. А, кроме того, что он сам сбежал, бросив клан и Гатиса, так и увлек за собой его дочь. Ну и самое главное — он так и не получил его разрешения пройти к Храму Пустоты.

— Позови братьев, живо, — скомандовал Тати.

Он отправит винефиков по их следу, с хорошим отрядом. Они вернут домой его дочь и, если получится, принесут голову чужака. Винати и Вирати сделали выводы из первого боя с печатником, тренировались вместе с ним, чтобы понять, как победить, если потребуется. И они сказали, что полностью уверены в своих силах.

Когда воин, мелко дернув подбородком, убежал выполнять его указание, Тати еще раз посмотрел на тело своего друга Гатиса.

— Твои предки гордятся тобой, мой альрафи, — тихо сказал Шаз, сжимая кулаки.

Не стоило печатнику так злить его, не стоило. Теперь он заплатит за это собственной кровью.

Мы шли на север уже две недели. Без припасов, утвари, даже теплой одежды. Если бы не Витати, с ее навыком выживания в Степи, я бы тут и сгинул, но винефик делала все для того, чтобы мы добрались к цели нашего путешествия.

Геора показала нам, насколько мы слабы и беззащитны, что перед ней, что перед Эдриасом. Я даже не был уверен, поможет ли мне камень рун в борьбе с пришлым магом. Но одно я знал точно — они не всесильны. Для того чтобы переселиться в другое тело, Эдриасу потребовалось уничтожить камень Малтора, а значит, сила камня невероятно велика. На этой слепой вере и держалась моя уверенность в том, что все жертвы, что мы принесли раньше и приносили сейчас — не зря.

Из всех благ, что могли понадобиться во время перехода, у нас был только короткий плащ Витати, что остался притороченным к седлу ее лошади, пара тяжелых сабель, небольшой полупустой бурдюк с водой, да моя магия. Сказать, что ушли мы налегке — не сказать ничего. Даже в конную прогулку по пригородам Шамограда, когда я только учился ездить на лошади, мы брали с собой больше, чем у нас было сейчас.

К концу первой недели, когда мы в конец оголодали, было принято решение зарезать моего коня. Животное устало, а скудная пища, которую нам удавалось раздобыть, совсем не насыщала. Особенно плохо было винефику, ведь меня подпитывала еще и сила осколков. А вот Витати, которая сначала держалась вполне достойно, с каждым днем становилась все слабее. Так что коня мы пустили на мясо, а из его шкуры с помощью сабли и силы осколков я смастерил нам несколько грубых жилеток — прикрыть спины от стылого степного ветра. Чтобы оприходовать нашу жертву, нам пришлось на пару дней задержаться на одном месте. Витати передохнула, перевел дух и я. Мы плотно поели свеженины, а оставшиеся лучшие куски мяса закоптили в самодельной печи, слепленной из грязи, камней и печатей Ур. Остальное я сжег в огне руны Тир, чтобы не донимал трупный запах и мухи.

А потом мы продолжили путь. В основном шел я — сила осколков камня подпитывала меня изнутри, да и шаг у меня был длиннее, чем у Витати, хотя время от времени мы менялись, но я не позволял себе слишком долго нежиться в седле. Ночами же я выдалбливал нам в земле степи небольшое укрытие, используя для этого дикие щиты. Это давало нам хоть какую-то защиту от ветра, но спать все равно приходилось, плотно прижавшись друг к другу, пытаясь уместиться под мелким плащом.

Время от времени меня подмывало пустить в ход магию осколков, чтобы, например, переделать плащ, но перед глазами моментально вставала фигура старика Йеши, который предупреждал меня об опасности этого занятия. Я и так прыгнул выше головы тогда, у позорного столба, когда вволю поиздевался над собственным телом и каналами. Витати же, не до конца понимая, на что я способен с помощью осколков, пребывала в блаженном неведении.

Когда начались холмы, мне повезло нарваться на довольно крупный камень, из которого я щитами высек небольшую чашу, достаточную, чтобы обварить в ней пару кусков конины на ужин, ибо жевать ее закопченной не было никаких сил. С топливом тоже были проблемы — мы обламывали каждый мелкий кустарник, что попадался на нашем пути, но по вечерам все равно приходилось нарывать сухой травы, чтобы развести хотя бы маленький костерок. Немного спасало то, что я мог использовать печать Ман для разогрева каменной чаши, но силы магического света хватало ненадолго, а руна Тир просто испортила бы нашу самодельную посуду.

— Скоро можно будет ставить мясо, — тихо сказала Витати, пошевеливая ветки в яме походного костра.

В последние дни степь стала преображаться, постепенно переходя в предгорное малолесье, так что одинокие кустарники или даже мелкие деревца стали попадаться значительно чаще. Не приходилось больше извращаться с печатной магией.

— Сколько нам осталось? — спросил я.

Винефик только пожала плечами. Я нечасто задавал этот вопрос, но чем ближе были горы, что уже виднелись на горизонте, тем меньше терпения у меня оставалось.

— Неделя, может две. Смотря как будем двигаться, — сказала девушка.

На разговоры сил не оставалось. Все уходило на то, чтобы переставлять ноги, держаться в седле, и постоянно искать топливо для костра. Весна, что наступала полным ходом, здесь целиком и полностью нивелировалась близостью гор. Незаметно, но мы поднимались, все выше и выше. Стала появляться кое-какая живность, в лице сусликов и кроликов, но на охоту просто не было времени. Мы просто шли вперед.

Витати не говорила об этом, но я видел, что девушка терзается тем, что произошло на поле боя, тем, что она испугалась Георы. Я не мог винить ее в этом — я-то отдаленно понимал, с кем имею дело — но винефику от моего знания легче не становилось. А собственная гордость не позволяла келандке смириться с тем, что она, обученный винефик белых рун, практически идеальный и неуязвимый убийца магов, спасовала перед волшебницей. И внутреннему голосу Витати было плевать, что Геора даже не из этого мира — воспитание давило на нее, словно огромный пресс, выжимая силы и радость от того, что мы оба остались живы.

Меня одолевали тяжелые думы, примерно с той же проблемой боролась и Витати. Мы не вспоминали былое, не обсуждали планы, и ни слова не сказали о том, что будем делать «после». Казалось, не осталось ни прошлого, ни будущего, не осталось вообще ничего, только мы двое — бредущие к растущим и растущим перед нами горам. Я старался полностью отрешиться от мирского. Всё, не осталось моей жизни в Шамограде, не осталось учителя, не осталось Отавии и империи, не осталось даже Витати, той Витати, которую я всегда знал. Сейчас мы были просто два путника, измученные, уставшие, но упрямые, что переставляли ноги и двигались вперед. Я завладею камнем рун, я не отдам его Эдриасу, но что потом? Даже если хитрый маг не следит за каждым моим шагом, используя только одному ему известные тропы междумирья, то у меня на хвосте висит его подружка по имени Геора. Почему-то она считает, что имеет право распоряжаться древним артефактом, считает, что сможет противостоять Эдриасу.

Если бы не высокомерие Георы, мы бы могли дать колдуну бой. Вместе. Моя магия и сила пустоты, моя связь с ревущим источником силы, что тонкой нитью тянулась сквозь пространство мира куда-то далеко, за изнанку, мое понимание того, кто такой Эдриас. И ее, Георы, фантастическая сила и навыки, ее ненормальная скорость, ее стремление победить. Если бы она не была столь высокомерна, если бы она попыталась найти во мне союзника, а не инструмент — все бы обернулось совершенно иначе.

Но Геора была одного поля ягода с Эдриасом, я сразу это понял. Она не видела во мне человека, не видела потенциального союзника, она вообще, казалось, не считала меня разумным существом. Так, червь под ногами великих пришельцев, чья задача — копошиться в горе гумуса и умереть, став частью естественного удобрения.

Я же загривком ощущал, что это ее высокомерие погубит нас всех. И откуда она узнала о камнях? Откуда знает обо мне?

Маленькая догадка вспыхнула в моем измученном разуме, разгоняя тьму неведения. Конечно же! Эдриас, он нашел ее. Частью — солгал, частью — сказал чистую правду. Что-то посулил, чем-то пригрозил, и вот, Геора, как верная ищейка, что взяла след, гонит меня через два континента, желая вцепиться в горло. Но не раньше, чем я выйду на нужное ей место, не раньше, чем я приведу ее в Храм Пустоты.

Не таким уж плохим решением стало казаться просто лечь и умереть. Прямо тут, посреди степи. А лучше — отойти подальше, на запад или восток, чтобы эта проклятая колдунья состарилась в поисках Храма. Великий Хребет не зря называют так: он растянулся с востока и на запад, рассекая плоть Восточной Пресии, как торчащий позвоночник, разделяя континент на северную и южную половины. Нет, когда-нибудь она найдет скрытую у подножья гор маленькую пещеру — именно так мне виделся Храм Пустоты, хотя Витати никогда не описывала его подробно — но к тому моменту пройдет немало времени, которого у Георы, по ощущениям, не было.

На очередном привале Витати повела себя как-то беспокойно. Сначала оглядывалась, потом — замерла над костерком, что я развел в очередной выдолбленной яме со специальным боковым ответвлением для создания тяги. Копать их, кстати, с каждым днем становилось все труднее и труднее, благо горы дали нам то, чего не было в степи — вдоволь топлива для розжига, так что больше не приходилось крутиться, согнувшись в три погибели, вокруг места стоянки, обрывая сухую траву.

— Что такое? — спросил я, но винефик только на меня шикнула.

— Мне кажется, мы тут не одни, — ответила Витати. — Я заметила еще утром, но думала, показалось.

Сразу стало как-то неуютно, а по моему беспокойному взгляду Витати сразу поняла, о чем я думаю.

«Геора?» — спрашивали мои глаза.

«Нет, не она» — мотнула головой винефик.

На секунду я испытал облегчение, на смену которому довольно быстро пришла глухая тревога. Если не Геора, то кто идет за нами по пятам?

На следующий день встали еще до рассвета. Витати сказала, что до храма осталось всего пара дней пути — выйти к подножью ближайшей к нам горы, что острым пиком взмывала в небеса, найти тонкую, выбитую неведомо когда в теле скалы тропку, а по ней — уже всего ничего, и мы на месте.

Местность вокруг становилась все гористее, а уклон увеличивался. Гора же перед нами, будто бы вовсе, стала шагать навстречу; если раньше она маячила на горизонте, постепенно приближаясь, то сейчас стала нависать над нами, будто каждый миг была готова обрушиться нам на головы.

— Вот она, — указала Витати куда-то правее.

Я присмотрелся в нагромождение камней, присыпанное хлипкими кустиками, пытаясь угадать ту саму тропу. Получалось плохо.

Стрела просвистела у самого моего уха, щелкнув о гранитную породу под ногами, а вторая, что должна была угодить в голову — уже отскочила от оранжевой глади дикого щита Ур. Стреляли откуда-то сверху, будто неизвестный лучник забрался на камни для лучшего обзора. Я прикинул угол, с которым стрела ударила по камням и щиту — футов пятнадцать, не выше…

Витати, оскалившись словно дикий зверь, схватила свою саблю, я тоже потянулся за оружием, что было приторочено к седлу. В следующий десяток секунд по нам ударило еще несколько стрел, все из которых я успешно принял на щиты. В это же время я смог рассмотреть снаряды получше: короткие, тяжелые, стрелы конного лучника. Кочевники?!

— Трус! — крик доносился из-за насыпи, которую мы обогнули по пути к тропе. — Выходи вперед и я обещаю подарить тебе легкую смерть!

Голос был отдаленно знаком, я его уже слышал, и не раз…

Когда из-за препятствия показался старший из близнецов, Винати, я уже знал, с кем мы имеем дело. Не стало неожиданностью это и для Витати, которая встала рядом со мной, сбросив плащ и сжимая в руках саблю.

— Почему ты преследуешь нас? — крикнула винефик. — Брат! Отступись! У нас есть миссия!

— Молчи! — рявкнул Винати. — Твою судьбу решит Великий Шаз! Тебе мы жизнь сохраним, беглянка.

Винефик демонстративно стал посреди дороги, полностью отрезая нам пути к отступлению, а за его спиной появилась еще дюжина воинов, все с разнообразным оружием в руках. Место они выбрали, конечно, удачное. С одной стороны — скала, с другой — обрыв, путь назад перерезан, путь вперед сложен и извилист, что превратит нас с Витати в легкую мишень.

— Ты почти одолел меня там, на поле, печатник, но не думай, что сейчас тебе так повезет, — прокричал винефик, указывая на меня саблей. — Мы оба знаем, что ты был готов умереть в том бою, и умер бы, тебя спасла она!

Я покосился на Витати, что стояла рядом. Девушка была готова к бою. Неважно, соплеменники или кто-то иной встанет на нашем пути — мы дойдем до Храма. Я же лихорадочно пытался понять, что тут происходит. Почему за нами отправили погоню? Что случилось? Гатис прекрасно знал, что наша атака — самоубийство, и если мы ретировались с поля боя, а келандцев не размазала по всей степи Геора, то мы выполнили нашу часть уговора. Отвели главную угрозу от клана, спасли жизни, обеспечили победу… А то, что клан Тати победил, сомнений не было. Проигравшие не играют в погоню и не ищут предателей. Вот только настоящим предателем был альрафи, который струсил и не вступился за нас перед Великим Шазом, хотя должен бы.

— Ну что, предатели, что решили? Выйдешь вперед, печатник? Один удар, и все для тебя закончится, — оскалился Винати.

Эти слова взбудоражили мою кровь.

— Предатели?! — взвился я. — Это я скажу Гатису по возвращению в степь. Твоя смерть, винефик, будет на его совести!

По рядам келандцев прошел нервный смешок.

— Гатис? — спросил Винати. — Я бы хотел сказать, что вы скоро встретитесь, но ты — лживая собака, а он — уважаемый воин. Он вместе с духами предков и Степи, а тебя ждет лишь тьма, печатник.

Его слова застали меня врасплох. Гатис погиб? Но тогда…

Скала, что была по правую руку от нас, пошла трещинами, а уже в следующий миг на наши с Витати голову посыпались осколки скалы. Мои щиты только что не взвыли — пошли волнами и искрами, пытаясь удержать тысячи тонн гранита и породы. В глазах опять потемнело, а из носа и глаз хлынула кровь — это было намного хуже, чем удар в щиты гохринвийской конницы — но я выстоял. Помогли и части камня рун в моей груди, к которым я почти сразу же обратился за силой.

Не успела осесть пыль, как келандцы пошли в атаку, а с обрушившейся скалы к нам спустился и Вирати. Вот он, второй братец, куда же без него. Именно его дикие щиты взорвали породу, что едва не похоронила нас с Витати под собой.

Они ударили синхронно. Режущие щиты, острия сабель, копья, стрелы — почти два десятка точек давления на щит. И мне пришлось сбросить оранжевую преграду, слишком велики были затраты магической энергии, слишком сложно было держать щит после удара скалой.

На то и был расчет кочевников. Истощить меня одной могучей атакой, а после — порезать на ремни. Но они не учли, что со мной была Витати.

Девушка, словно призрак, шагнула в облако пыли, скрываясь из вида, а уже через мгновение я услышал полный боли крик. Кричит — значит живой, кричит — значит просто рана, не смертельная. Смертельно раненые даже толком не хрипят, только хватают ртом воздух, почти сразу же падая замертво под ноги своему убийце.

Я же отпрыгнул в сторону, разрывая дистанцию, и начал собирать печать отвода глаз Лагу. Надолго ее не хватит, особенно вплотную к противнику, но парочку кочевников отправить к предкам я успею…

Закончить колдовство мне не дали — в руку ударила короткая стрела, пробивая насквозь ладонь.

— Идиот! — воскликнул Винати, в два прыжка приближаясь с занесенной над головой саблей.

Завязался ожесточенный бой. Конечно, место было выбрано удачно, но слишком узкое, чтобы полноценно реализовать численное превосходство. Больше четырех человек одновременно атаковать нас не могло — просто негде было развернуться после обвала — так что мы с Витати встали плечом к плечу, как на тренировке, и держали оборону.

Гатис погиб. Гатис так и не рассказал, что мы сделали, и сейчас Тати справедливо считал, что мы бросили клан на произвол судьбы. Я бросил, трусливо сбежав с поля боя.

Осознание чудовищности этой ошибки, бессмысленности происходящего боя, того, что мне приходится убивать умелых воинов только потому, что Тати оказался слишком высокомерен, чтобы меня выслушать и принять мой план…

Надо как-то от них оторваться, отрезать… Я видел, что Витати не хотела их убивать, щадила. А значит, она ждет того же и от меня.

Рука болела просто ужасно, а пальцы почти не гнулись. Но ответом на мой вопрос была магия.

Винефики были столь сильны, потому что связывали печатных магов рукопашным боем. Ты не можешь собрать хоть сколько-нибудь внушительное заклинание, когда тебя каждую секунду пытаются зарубить саблей. Не можешь, если ты не ученик Трибунального Истигатора и фиолетового архимага Круга.

— Отвлеки их! — коротко шепнул я Витати, стоящей рядом.

А сам поднял перед собой щиты, закрываясь от шальной стрелы, и отбежал к тропе, за скалы, будто бы струсил.

Мне надо буквально пять секунд, пять секунд покоя и концентрации, чтобы собрать печать Рад-Эонх-Эонх…

Когда я выскочил из-за укрытия, держа перед собой шестифутовую голубую печать, что должна была парализовать весь отряд преследователей, то увидел, как на Витати наседают сразу четверо, в том числе и Вирати.

Бойцов спасало только то, что вся четверка пыталась не зарубить винефика, а взять ее живой, Витати же придерживалась той же идеи и не рубила насмерть, стараясь наносить глубокие, но не смертельные порезы.

Я врубился в бок одного из воинов, ударив его саблей по ноге, а после — замкнул контур печати, высвобождая парализующее заклинание. Мгновение — и все бойцы замерли, в злобе и ужасе вращая глазами. Единственное, что им осталось — редкое дыхание да глубокий, грудной рык. На движение же они были больше не способны.

Тяжело выдохнув и убедившись, что Витати цела, я собрал еще несколько печатей Эонх, влив в них достаточно силы, чтобы весь отряд простоял на месте не менее пяти часов.

— А теперь послушайте сюда, — начал я, встав перед замершими истуканами. — Гатис знал, что мы уйдем. А еще он знал, что мы откроем перед этим порталы, которые помогут клану Тати победить.

Витати бросила на меня недовольный взгляд — я немного переврал договоренности с помощником ее отца, но если альрафи мертв, то никто об этом никогда не узнает.

— Все это мы сделали в обход воли Великого Шаза, который просто хотел бросить меня грудью на строй гохринвийцев, принеся в жертву, — продолжил я, проходя между замерших фигур и опуская пальцами им веки.

Некоторые бойцы, погрузившись в беспомощную тьму, от накатившего на них ужаса едва не завыли, но я не обращал на это внимания.

— Но альрафи был мудрым человеком и опытным военачальником. Он принял мой план, и вы победили, раз уж Тати отправил за нами погоню. Но если последуете за нами дальше — найдете только смерть, — закончил я, демонстративно ударив саблей по камням, чтобы железный звон разлетелся во все стороны, отражаясь от скал и камней.

Уже выдвигаясь на тропу, мы прихватили кое-какие припасы, что были при себе у воинов — их личные вещи лежали в паре сотен шагов от места сражения, а коней они оставили, видимо, еще раньше. Также я подлатал целебными печатями несколько порезов, а напоследок обновил парализующий контур под ногами отряда.

Уже когда мы отошли от места схватки достаточно, чтобы нас не услышали, Витати спросила:

— Зачем ты закрыл им глаза? Это выглядело жутковато.

Я только криво улыбнулся и посмотрел на свою боевую подругу, жену и наставницу в одном лице:

— Жутковато ослепнуть от того, что у тебя высохли глаза. Я не знаю, сколько продержится заклинание, но точно заметил, что они не могли моргать. Поэтому и опустил им веки, — ответил я, с наслаждением наблюдая, как меняется лицо Витати.

От удивления брови винефика взмыли вверх, а сама она подавила нервный смешок. Не сдержался и я. Впервые после бегства с поля боя мы оба рассмеялись, а на душе стало легче и теплее. Эта маленькая победа будто бы говорила нам — все будет хорошо.