Кабинет диковин

Глава 1

Уильям Смитбек-младший мощно вздохнул и опустился на изрядно потертое деревянное кресло в кабинке таверны «Камень Бларни». Таверна располагалась напротив южного входа в Американский музей естественной истории и с незапамятных времен являлась излюбленным местом сборищ сотрудников музея. Музейщики в своей среде именовали таверну «Кости». Столь странное название таверна получила из-за мании владельца украшать костями каждое свободное место своего заведения. Музейные острословы утверждали: если полиция изымет эти украшения для исследования, половина дел, связанных с исчезновением людей в Нью-Йорке, будет тут же закрыта.

Несколько лет назад Смитбек проводил здесь долгие вечера, сочиняя с помощью забрызганного пивом портативного компьютера свои замечательные книги об убийствах в музее и побоище в подземке. Это место всегда было для него домом вне дома – убежищем, где можно было скрыться от всех земных передряг. Но в этот вечер даже «Кости» не могли привести его в хорошее расположение духа. Смитбек припомнил высказывание, которое он где-то вычитал. Речь шла о выпивке: «Жажда была настолько сильной, что покрывала весь мир тенью». Примерно так ощущал себя и Смитбек.

Это, вне сомнения, была самая отвратная неделя в его жизни. Ужасная ссора с Норой, бесполезное интервью с Фэрхейвеном и фитиль, который ему вставила эта вонючая газетенка «Нью-Йорк пост». А если быть честным, то не один фитиль, а два. И сделал это не кто иной, как его вечная Немезида Брайс Гарриман. Первый раз после убийства туристки в Центральном парке и вторично – в связи с костями, откопанными на Дойерс-стрит. Этот сюжет должен был принадлежать ему. По какому праву полиция дала эксклюзивное интервью этому ничтожному Гарриману? А он, Смитбек, репортер «Нью-Йорк таймс» и известный писатель, не смог получить информацию даже от своей близкой подруги. Мысль о том, что его держали на улице в обществе литературных поденщиков, в то время как Гарримана ждал королевский прием, выводила Смитбека из себя... Жажда становилась просто нестерпимой.

К нему, являя собой воплощение услужливого внимания, подошел официант. Рожу этого типа Смитбек уже давно знал почти как свою.

– Как обычно, мистер Смитбек?

– Нет. Имеется ли в этом заведении «Глен Грант» пятидесятилетней выдержки?

– Тридцать пять долларов порция, – страдальческим тоном произнес официант.

– Тащите. Поскольку я сегодня ощущаю себя старцем, я хочу выпить чего-нибудь, что соответствует моему возрасту.

Официант исчез в дымном полумраке, а Смитбек взглянул на часы и раздраженно осмотрел зал. Он опоздал на десять минут, но О'Шонесси опаздывал еще больше. Людей, которые опаздывали больше, чем он сам, журналист ненавидел почти так же, как и тех, кто приходил вовремя.

Из клубов табачного дыма материализовался официант с коньячной рюмкой, заполненной примерно на дюйм жидкостью янтарного цвета. Он благоговейно поставил сосуд перед Смитбеком и удалился.

Смитбек поднял бокал, слегка повращал его под носом и вдохнул аромат ячменя, дыма и воды, которая, по утверждению шотландцев, пробивалась на поверхность через гранит горных районов их обожаемой Шотландии. Чувствовал он себя уже гораздо лучше. Поставив бокал на стол, он взглянул на стойку бара, за которой орудовал сам хозяин заведения. В этот момент открылась находящаяся рядом со стойкой дверь, и в таверну вошел О'Шонесси. Смитбек помахал копу рукой, стараясь не замечать его дешевый костюм из полистирола. Несмотря на тусклый свет и клубы сигарного дыма, было видно, как поблескивает ткань пиджака. И как только уважающие себя люди могут носить подобные одеяния?

– А вот и оно, – произнес Смитбек, имитируя сильный ирландский акцент.

– Что точно, то точно, – в тон ему ответил О'Шонесси и проскользнул в глубину кабинки.

Словно по мановению волшебного жезла перед ними возник официант. Почтительно склонив голову, он ждал заказа.

– То же, что и мне, – сказал Смитбек и добавил: – Вы знаете, то, двенадцатилетнее.

– Да, конечно, – ответил официант.

– А что это? – поинтересовался О'Шонесси.

– «Глен Грант». Чистое, не прошедшее купаж шотландское виски. Лучше его в мире ничего нет. Я плачу.

– Как смеешь ты, проклятый оранжист-пресвитерианин, предлагать моей католической глотке подобное пойло, – осклабился О'Шонесси. – Пить подобную дрянь – почти то же самое, что слушать Верди в переводе. Я предпочитаю «Пауэрс».

– Это дерьмо? – театрально содрогнувшись, продолжил игру Смитбек. – Поверь, ирландское виски для питья не годится, оно подходит лишь для промывки двигателей.

Официант исчез, но тут же появился с еще одной коньячной рюмкой.

О'Шонесси взял бокал, понюхал его содержимое, скривился, чуть-чуть отпил и буркнул:

– Пить можно.

Пока они молча потягивали виски, Смитбек незаметно поглядывал на сидящего против него полицейского. Несмотря на то что О'Шонесси получил от него гору материалов на Фэрхейвена, сам он ничего взамен не имеет. Тем не менее коп ему нравился. О'Шонесси относился к жизни с циничностью фаталиста, и Смитбек его очень хорошо понимал.

По прошествии некоторого времени Смитбек откинулся на спинку кресла и спросил со вздохом:

– Ну и чего же мы имеем новенького?

– Меня уволили, – печально ответил О'Шонесси.

– Когда? За что? – мгновенно выпрямился Смитбек.

– Вчера. Если быть точным, то пока еще не уволили. Выгнали в административный отпуск и начинают расследование. Но это строго между нами, – сказал О'Шонесси, подняв на собеседника глаза.

– Само собой, – ответил журналист и снова откинулся на спинку.

– Слушание назначено на следующую неделю, но дело, похоже, уже решено.

– Но за что? Работа налево?

– Кастер мочится кипятком. Вытащил на свет одну старую историю. Припомнил мне взятку пятилетней давности. В сочетании с обвинением в неподчинении и невыполнении приказов этого будет вполне достаточно, чтобы вышибить меня из полиции.

– Толстозадый мерзавец, – заметил Смитбек.

Они снова замолчали.

«Еще один потенциальный источник информации отправился к дьяволу, – подумал Смитбек. – Жаль. Он порядочный парень».

– Теперь я работаю на Пендергаста, – очень тихо произнес О'Шонесси, покачивая в руке бокал.

Эта новость потрясла Смитбека гораздо больше, чем сообщение об увольнении.

– На Пендергаста? Каким образом?

Может быть, дела обстоят не так уж и плохо?

– Робинзону понадобился Пятница. Человек, который будет топать для него по улицам. По крайней мере он так говорит. Завтра я должен буду отправиться в Гринвич-Виллидж, понюхать в лавчонке, где, по мнению Пендергаста, Ленг покупал химикаты.

– Боже!

Дело принимало весьма любопытный оборот. Работая на Пендергаста, О'Шонесси не связан правилами департамента полиции, обязывающими хранить тайну следствия. Может быть, теперь получать информацию будет даже легче, чем раньше.

– Вы мне сообщите, если обнаружите что-то любопытное?

– В зависимости от обстоятельств.

– Каких именно?

– Если вы для нас кое-что сделаете.

– Боюсь, что я вас не понял.

– Ведь вы же репортер и проводите расследования, не так ли?

– Расследование – моя вторая натура. Но почему вам, парни, вдруг потребовалась моя помощь? – спросил Смитбек и, посмотрев в сторону, добавил: – И что скажет Нора, когда узнает, что я работаю в одной команде с ней?

– Она об этом ничего не узнает. Так же как и Пендергаст.

Смитбек удивленно посмотрел на О'Шонесси, но тот, судя по его виду, не собирался вдаваться в детали. «Вынудить этого парня говорить не удастся, – подумал Смитбек. – Будем ждать, когда он сам созреет для этого».

– Как вам понравилось мое досье на Фэрхейвена? – спросил журналист, меняя тему.

– Толстое. Очень толстое. Спасибо.

– Боюсь, правда, что там масса ненужного дерьма.

– Пендергаст, похоже, доволен. Попросил меня вас с этим поздравить.

– Пендергаст – хороший человек, – осторожно заметил журналист.

О'Шонесси кивнул, отпил виски и сказал:

– Но при этом постоянно создается впечатление, что он знает гораздо больше, чем говорит. А затем он буквально из ниоткуда бросает в вас бомбу. И вот как раз здесь вы и можете принести пользу, – чуть прищурившись, закончил О'Шонесси.

Ага, наконец-то.

– Я?

– Я хочу, чтобы вы слегка ковырнули землю. Поискали бы для меня кое-что. – О'Шонесси замолчал и после длительной паузы неуверенно продолжил: – Мне кажется, что ранение, которое он получил, отразилось на его здоровье гораздо серьезнее, чем мы предполагали. Видимо, слегка повредившись умом, он выдвинул безумную теорию. Настолько безумную, что я едва от него не сбежал.

– Неужели? – небрежно бросил Смитбек и, пытаясь скрыть свой интерес, отпил виски. Журналист прекрасно знал, какой оборот неожиданно принимают «самые безумные» теории Пендергаста.

– Точно. Вообще-то мне это дело нравится, и я вовсе не хочу его бросать. Но я не могу обслуживать сумасшедшие идеи.

– Это я уже понял. Ну и в чем же суть безумной теории Пендергаста?

На сей раз О'Шонесси молчал значительно дольше. В его душе явно развернулась сильная борьба.

«Придется разориться еще на одну выпивку», – стиснув зубы, подумал Смитбек и знаком позвал официанта.

– Еще по одному, – сказал он, когда официант подошел.

– Мне «Пауэрс», – сказал О'Шонесси.

– Как вам угодно. Плачу по-прежнему я.

– Как идет газетный бизнес? – поинтересовался О'Шонесси, когда официант принес заказ.

– Вшиво. «Нью-Йорк пост» меня обскакала. Причем дважды.

– Я это заметил.

– Здесь, Патрик, вы могли бы мне помочь. Ваш звонок о находке на Дойерс-стрит был по делу, но они не впустили меня в дом.

– Мое дело известить, а уж как протащить свою задницу в дом было вашей заботой.

– Каким образом Гарриману удалось получить эксклюзивное интервью?

– Я не в курсе. Мне лишь известно, что они вас ненавидят. Считают, что вы спровоцировали появление убийцы-имитатора.

– Боюсь, что из газеты меня теперь вышибут, – печально покачал головой Смитбек.

– Ну не за прокол же?

– За два прокола. Не будьте таким наивным, Патрик. Журналистика – бизнес кровососов. Или ты сосешь кровь, или кровь сосут у тебя. – Эта метафора не передавала целиком то, что хотел сказать журналист, но все же давала беседе нужное направление.

– Совсем как в моем деле, – невесело рассмеялся О'Шонесси. – И я теперь знаю, что значит быть уволенным, – печально закончил он.

«Пора нажать», – подумал Смитбек и, склонившись к собеседнику, произнес с заговорщицким видом:

– Итак, в чем же состоит теория Пендергаста?

О'Шонесси, видимо, принял решение. Отпив виски, он произнес:

– Если я вам скажу, то вы должны будете использовать все свои возможности, чтобы проверить, есть ли шансы на то, что эта теория может соответствовать истине. Согласны?

– Конечно. Сделаю все, что в моих силах.

– И держите все сведения при себе. Никаких статей. По крайней мере пока.

Это было уже хуже, но Смитбек все же сумел утвердительно кивнуть.

– Верю, – сказал О'Шонесси. – Тем более что ее все едино не опубликуют. Газета не захочет стать всеобщим посмешищем.

– Понимаю, – кивнул Смитбек, которому стало почему-то казаться, что его дела идут совсем неплохо.

– Пендергаст считает, что Ленг до сих пор жив, – глядя в глаза журналисту, произнес О'Шонесси. – Думает, что этот парень сумел все-таки продлить свою жизнь.

Сердце Смитбека ухнуло в живот. Такого разочарования он давно не испытывал.

– Но это же чистое безумие, Патрик! Полный абсурд!

– А я что говорю?

На Смитбека накатила волна отчаяния. Это было даже хуже, чем ничего. У Пендергаста явно поехала крыша. Все хорошо знают, что действует убийца, копирующий старинные преступления. Прошло сто тридцать лет, а Ленг, значит, еще жив?! Чушь! Статья, о которой он думал, исчезала в голубой дали.

– Но почему он так решил?

– Пендергаст считает, что скелеты на Дойерс-стрит, останки с Кэтрин-стрит и труп Дорин Холландер имеют совершенно идентичные повреждения.

– Выходит, что Ленг убивал все это время? – покачал головой Смитбек. – Все сто тридцать лет?

– Да, так думает Пендергаст. И это еще не все. Он считает, что парень живет где-то на Риверсайд-драйв.

Некоторое время Смитбек молча играл коробкой спичек. «Пендергасту, видимо, пора хорошенько отдохнуть», – думал он.

– Пендергаст попросил Нору просмотреть старые сделки с недвижимостью, чтобы установить, какие дома не были отданы под квартиры, а также попытаться выяснить, какая собственность в районе Риверсайд-драйв за последние сто с лишним лет не проходила по завещаниям. Одним словом, сделать все, чтобы напасть на след Ленга.

«Полная потеря времени, – думал Смитбек, приканчивая ставшее вдруг безвкусным виски. – Что произошло с Пендергастом?»

– Не забудьте о своем обещании. Копните это дело. Изучите старые некрологи, просмотрите подшивки «Таймс». Попытайтесь найти хоть какие-нибудь крохи, подтверждающие безумные идеи Пендергаста.

– Да, да, – успокоил своего собеседника Смитбек, горько сожалея о своем обещании.

Все это означало лишь новую потерю времени.

– Спасибо, – с видимым облегчением сказал О'Шонесси. Смитбек опустил спички в карман, осушил бокал и поманил официанта.

– Сколько я вам должен?

– Девяносто два доллара, – грустным тоном произнес официант.

Чека, как всегда, не было. Смитбек не сомневался, что большая часть бабок отправится в карман этого человека.

– Девяносто два доллара! – воскликнул О'Шонесси. – Сколько же вы успели выпить до моего появления?

– Все хорошее в жизни не дается задарма, Патрик, – с похоронным видом ответил Смитбек. – И это в полной мере относится к чистому виски – тому, что называется «Сингл Молт».

– Вспомните о бедных, умирающих от голода детишках.

– А как быть с умирающими от жажды журналистами? В следующий раз будете платить вы. Если вы снова явитесь с какой-нибудь безумной теорией, то я вас просто разорю.

– Я же с самого начала говорил, что у Пендергаста поехала крыша. А выпивку я оплачу, если вы согласитесь пить «Пауэрс». Ни один нормальный ирландец ни за что не будет оплачивать подобные счета. Только шотландцы способны столько требовать за выпивку.

Смитбек свернул на Коламбус-авеню. Теория Пендергаста была, конечно, нелепой, но она подсказала журналисту хорошую идею. Преступления убийцы-имитатора и находка на Дойерс-стрит вызвали такой ажиотаж, что все начисто забыли о самом докторе Ленге. Кем он был? Откуда появился? Где получил медицинское образование? Какое отношение он имел к музею? И где, в конце концов, жил?

К нему снова вернулось отличное расположение духа.

Статья о серийном убийце докторе Ленге. Да, это как раз то, что надо. Этот материал поможет ему спасти свою задницу в родной «Таймс».

А если хорошенько подумать, это просто здорово! Ведь этот парень превзошел самого Джека Потрошителя. Энох Ленг: портрет первого серийного убийцы Америки. Да это же будет заглавная статья в воскресном приложении к газете! Одним выстрелом он убьет двух зайцев – проведет обещанное расследование и соберет материал о Ленге. Кроме того, он не обманет чьего-либо доверия. Доказав, что парень давно умер, он положит конец безумной гипотезе Пендергаста.

«А что, если Гарриман уже начал прорабатывать историю Ленга? – с ужасом подумал Смитбек. – Надо немедленно приступать к делу».

Журналистское расследование ему всегда удавалось лучше, чем Гарриману, и этим преимуществом следовало воспользоваться. Он начнет с того, что поищет в старых газетах упоминания о Ленге, Шоттаме и Макфаддене. Кроме того, надо будет изучить криминальную хронику. Не исключено, что там найдутся убийства, похожие по стилю на почерк доктора Ленга – иссечение части спинного мозга. Число жертв доктора скорее всего превосходит число останков, обнаруженных на Кэтрин-стрит и Дойерс-стрит. Не исключено, что некоторые из этих убийств были упомянуты в газете.

Кроме того, оставались архивы музея. Работая над книгами, он изучил эти архивы вдоль и поперек. Ленг имел контакты с музеем, и там наверняка есть золотая жила информации. Надо лишь знать, где ее искать.

Если расследование удастся, он сможет сказать Норе, где обитал доктор. Это будет маленький жест доброй воли, который, возможно, позволит восстановить их отношения. И кто знает, может быть, его усилия снова вернут Пендергаста на правильный путь.

Одним словом, встреча с полицейским оказалась полезной.

Глава 2

«Типичное место для Гринвич-Виллидж», – подумал О'Шонесси, свернув с Третьей авеню на Восточную Двенадцатую улицу. Здесь было полным-полно панков; будущих поэтов; сохранившихся с эпохи шестидесятых годов битников; стариков, которым не хватало либо средств, либо энергии отсюда съехать. За последние годы улица претерпела некоторые изменения в лучшую сторону, но на ней по-прежнему преобладали изрядно побитые временем дома, вегетарианские бары и лавчонки, торгующие подержанными виниловыми пластинками. О'Шонесси медленно брел, наблюдая за окружающими его людьми. Он увидел пытающихся ничем не выдать страха туристов; престарелого панка, голову которого украшали давно вышедшие из моды торчащие во все стороны пики красных волос; художников в забрызганных краской джинсах и накачанных наркотиками; скинхедов в кожаных куртках с блестящими металлическими прибамбасами. Скинхеды обошли его стороной, ибо ничто так не бросается в глаза на улицах Нью-Йорка, как полицейский в штатском – пусть даже находящийся в административном отпуске и под следствием.

Чуть впереди он увидел втиснувшуюся между двумя каменными домами крошечную лавчонку из крашенного в черный цвет кирпича. Что касается самих зажавших лавчонку домов, то те, казалось, осели под тяжестью бесчисленных пластов покрывающих их надписей и рисунков. На витринах лавки лежал толстый слой пыли, а сами витрины были забиты древними коробками и сосудами с настолько выцветшими надписями, что прочитать их было абсолютно невозможно. На крошечной грязной вывеске значилось: «Аптекарь Нового Амстердама».

О'Шонесси ненадолго задержался, чтобы лучше изучить фасад лавки. Он не понимал, как подобный реликт мог выжить в то время, когда на каждом втором углу города сияет своими витринами «Дуан Рид». В заведение никто не входил и никто из него не выходил. «Аптекарь Нового Амстердама» казался вымершим.

О'Шонесси шагнул к двери, рядом с которой находился звонок и висело объявление: «Оплата только наличными». Он нажал на кнопку звонка, и откуда-то из глубин аптеки до него донесся непонятный скрежет. После этого в помещении довольно долго стояла полная тишина. Затем О'Шонесси услышал неторопливые шаркающие шаги. Замок щелкнул, дверная ручка повернулась, и дверь медленно открылась. О'Шонесси решил, что видит мужчину. Голова человека блестела, как бильярдный шар, покрой одежды был явно мужской, однако лицо было каким-то нейтральным и не давало возможности определить пол этого существа.

Не говоря ни слова, непонятная личность развернулась и зашаркала в глубину дома. О'Шонесси двинулся следом, с любопытством оглядывая помещение. Он рассчитывал увидеть старинную аптеку с допотопным сатуратором для содовой воды и деревянными полками, уставленными аспирином и мазями. Но заведение оказалось типичным крысиным гнездом с паутиной по углам и бесчисленным множеством разнообразных покрытых пылью коробок. Борясь с подступающим кашлем и осторожно лавируя по узкому проходу между горами мусора, О'Шонесси наконец добрался до мраморной стойки, такой же запыленной, как и остальная лавка. Личность, впустившая его в помещение, заняла позицию за стойкой. У стены за спиной личности высились деревянные полки с рядами выдвижных ящиков. Вглядевшись в медные рамки со вставленными в них бумажными ярлыками, О'Шонесси прочитал: амарант, рвотный орех, крапива, вербена аптечная, чемерица, паслен, нарцисс, пастушья сумка, клевер. На стеллаже рядом с полками стояли сотни стеклянных лабораторных стаканов и многие десятки коробочек с химическими символами, начертанными красным маркером. На стойке лежала книга под заглавием «Искусство перегонки».

Аптекарь (все же это был мужчина) с вопросительной улыбкой на одутловатом бледном лице взирал на посетителя.

– Консультант ФБР О'Шонесси, – представился О'Шонесси, показывая удостоверение, которое выправил для него Пендергаст. – Если позволите, я задам вам несколько вопросов.

Аптекарь долго и внимательно изучал карточку. О'Шонесси даже показалось, что он сомневается в ее подлинности. Однако старик ограничился лишь тем, что пожал плечами.

– Какого рода люди посещают ваше заведение? – спросил О'Шонесси.

– В основном виккане, – недовольно скривился аптекарь.

– Виккане?

– Да, виккане. Именно так они теперь себя величают.

– Вы хотите сказать – колдуны и ведьмы? – наконец сообразил О'Шонесси.

Хозяин аптеки утвердительно кивнул.

– А кто еще? Доктора, скажем?

– Нет, докторов не бывает. Иногда заходят химики-любители. Те, кто свихнулся на пищевых добавках, тоже у меня бывают.

– Есть ли среди ваших клиентов такие, которые носят старомодную одежду или вообще странно одеваются?

– Да они здесь все нелепо наряжаются, – сказал аптекарь, сделав неопределенный жест куда-то в сторону Двенадцатой улицы.

О'Шонесси подумал немного и продолжил:

– Мы расследуем преступления, которые случились в конце позапрошлого и в начале прошлого века. Нет ли у вас старых записей, которые я мог бы посмотреть? Списки клиентов или что-то в этом роде?

– Возможно, и найдутся, – протянул аптекарь писклявым голосом и с заметной одышкой.

– Почему так неуверенно? – спросил О'Шонесси, которого ответ старца несколько удивил.

– Аптека сгорела дотла в тысяча девятьсот двадцать первом году. После того как ее заново отстроили, мой дед стал хранить все записи в несгораемом сейфе. Отец, после того как аптека перешла к нему, сейфом почти не пользовался. Там хранилось лишь то, что когда-то принадлежало деду. Отец умер три месяца назад.

– Примите мои соболезнования, – сказал О'Шонесси. – От чего скончался ваш батюшка?

– Мне сказали, что у него случился удар. Через несколько недель после его смерти ко мне пришел торговец антиквариатом. Он осмотрел лавку и купил несколько предметов старинной мебели. Увидев сейф, он предложил мне большие деньги за все имеющие историческую ценность документы и вещи, которые там могут оказаться. Это предложение меня заинтересовало, и я рассверлил замок. Но ничего интересного в сейфе не оказалось. А я так надеялся найти золотые монеты, старинные ценные бумаги или облигации. И антиквар, и я были страшно разочарованы.

– И что же там было?

– Документы. Регистрационные журналы и еще что-то в этом роде. Поэтому я и сказал вам «возможно».

– Я могу взглянуть на сейф?

– Почему бы и нет? – пожал плечами аптекарь.

Сейф находился в полутемной задней комнате среди штабелей пахнущих плесенью картонных коробок и полусгнивших деревянных ящиков. Высокий – до плеч – массивный металлический сейф был выкрашен в зеленый цвет, а на том месте, где должен был находиться механизм замка, зияло ровное цилиндрическое отверстие.

Аптекарь открыл дверцу и, отступив в сторону, пропустил к сейфу О'Шонесси. О'Шонесси присел перед открытой дверцей и заглянул внутрь. Перед его носом колебались многочисленные нити слипшейся пыли, и содержимое сейфа скрывалось в темноте.

– Вы не могли бы зажечь свет? – спросил О'Шонесси.

– Не могу. Здесь нет электричества.

– Нет ли у вас под рукой фонаря?

– Нет, – ответил аптекарь и тут же добавил: – Впрочем, подождите...

С этими словами он скрылся, чтобы вернуться примерно через минуту с горящей тонкой свечой в бронзовом подсвечнике.

«Невероятно», – подумал О'Шонесси, взял свечу и, пробормотав слова благодарности, поднес этот хилый источник света к сейфу.

С учетом его размеров сейф был почти пустым. О'Шонесси двигал свечу, фиксируя в уме содержимое металлического шкафа. В недрах сейфа он увидел пачку старых газет в одном углу, небольшие, связанные бечевкой пачки пожелтевших листков бумаги, несколько рядов древних регистрационных журналов, два новых на вид тома в переплете из ярко-красного пластика и с полдюжины обувных коробок с нацарапанными на них датами.

Поставив свечу на дно сейфа, О'Шонесси сразу взялся за старинные регистрационные журналы. Тот, который он открыл первым, оказался инвентарной книгой за 1925 год. На заполненных неразборчивым почерком страницах шел перечень закупленных аптекой лекарств. Остальные старые тома тоже были инвентарными книгами, но только полугодовыми. Заканчивались они тысяча девятьсот сорок вторым годом.

– Когда аптека перешла в руки вашего отца? – спросил О'Шонесси.

Аптекарь на миг задумался.

– Во время войны, – сказал он. – В сорок первом или сором втором году.

«Похоже на то», – подумал О'Шонесси, возвратил на место инвентарные книги и быстро просмотрел газеты. Там он не поднял ничего, кроме свежего облака пыли. Еще в сейфе были счета и накладные оптовиков. О'Шонесси не сомневался, что все эти поставки нашли отражение в инвентарных книгах.

Переплетенные в красный пластик тома выглядели слишком новыми, чтобы представлять для него какой-либо интерес. «Еще одна попытка», – решил О'Шонесси, снял верхнюю обувную коробку, сдул с крышки пыль и открыл.

Там оказались квитанции об уплате налогов.

«Проклятие», – подумал О'Шонесси и поставил коробку на место. Выбрав наугад другую и открыв ее, он снова обнаружил налоговые документы.

О'Шонесси сидел на корточках со свечой в одной руке и обувной коробкой в другой. «Неудивительно, что антиквар ушел отсюда с пустыми руками, – подумал он. – Ну да ладно, попытаться все равно стоило».

О'Шонесси вздохнул и наклонился вперед, чтобы вернуть коробку на место. Его взгляд снова задержался на красных папках. Странно. Аптекарь сказал, что в сейфе хранились вещи, принадлежащие деду. Но разве пластмасса не более позднее изобретение? Ее начали изготовлять наверняка позже тысяча девятьсот сорок второго года. Чтобы удовлетворить любопытство, он протянул руку, взял один из ярко-красных томов и открыл его.

Под красной обложкой оказались линованные, заполненные от руки листы бумаги. Листы были покрыты пятнами сажи, а некоторые из них даже частично обгорели, и их края осыпались.

О'Шонесси оглянулся. Хозяин заведения отошел от него и рылся в большой картонной коробке.

Полицейский достал из сейфа вторую красную папку, задул свечу и поднялся с корточек.

– Боюсь, что ничего интересного, – проронил он как можно более небрежно, держа обе красные папки в руке. – Но для порядка я должен представить в нашу контору хотя бы два этих тома. С вашего позволения, естественно. Всего на один-два дня. Это избавит меня и вас от бумажной волокиты. Получение судебного ордера на изъятие и все такое прочее...

– Судебного ордера? – с явной тревогой спросил аптекарь. – Да берите их так. И держите, сколько вам заблагорассудится.

Оказавшись на улице, О'Шонесси задержался, чтобы стряхнуть с пиджака пыль. Собирался дождь, то и дело вспыхивали зарницы, вырывая из темноты прокуренные марихуаной забегаловки и кофейные лавки Двенадцатой улицы. Откуда-то издали, перекрывая шум уличного движения, до него докатился раскат грома. О'Шонесси поднял воротник пиджака, сунул бесценные красные книги под мышку и заторопился к Третьей авеню.

С противоположной стороны улицы за уходом О'Шонесси наблюдал притаившийся в тени дома человек. Как только О'Шонесси растворился в сумраке, человек вышел из тени. На нем был длинный черный плащ, а лицо его скрывали поля надвинутого на брови черного котелка. Человек прошел несколько шагов, легонько постукивая по тротуару тростью. Затем он огляделся по сторонам, неторопливо перешел через улицу и двинулся в направлении заведения, которое только что покинул О'Шонесси.

Глава 3

Билл Смитбек очень любил помещение редакции, именуемое «моргом». «Морг» был прохладной комнатой с рядами металлических полок, стонущих под весом переплетенных в кожу томов. Этим утром помещение было абсолютно безлюдным. Другие репортеры бывали здесь редко, предпочитая пользоваться электронными версиями газеты, охватывающими лишь последние двадцать пять лет. А когда этого казалось недостаточно, они обращались к микрофильмам, просмотр которых не доставлял удовольствия, но позволял существенно экономить время. Для Смитбека обращение к старым страницам было и интересно, и полезно, поскольку это позволяло обратить внимание на те жемчужные зерна, которые легко пропустить, прокручивая пленку. Любопытная информация частенько появлялась на соседних страницах или в последующих номерах.

Когда он выступил с идеей статьи о Ленге, редактор буркнул нечто невнятное, и это означало, что предложение пришлось ему по вкусу.

Когда Смитбек уходил, чудовище посмотрело на него своими тараканьими глазами и пробурчало:

– Только постарайся, чтобы затея не кончилась пшиком, как интервью с Фэрхейвеном. В твоем опусе должна быть изюминка. Ты меня понял?

Нет, этот материал будет не чета тому провальному интервью. Статья произведет фурор.

В «морге» он появился в полдень. Библиотекарь принес первый из заказанных им томов, и Смитбек почтительно его открыл. Ноздрей коснулся аромат пожелтевшей бумаги, старой типографской краски, плесени и пыли. Это была подшивка за январь 1881 года, и Смитбек быстро нашел статью о пожаре в Кабинете диковин Шоттама. Статья была опубликована на первой полосе, и ее обрамляла изящная гравюра, изображающая языки пламени. В публикации, кроме всего прочего, упоминалось об исчезновении известного профессора Джона К. Шоттама и высказывалось осторожное предположение о его гибели. В статье также говорилось, что исчез человек по имени Энох Ленг. Журналист, судя по всему, мало что знал о Ленге и поэтому весьма туманно именовал его жильцом и «ассистентом» профессора Шоттама.

Смитбек быстро пролистал газету и нашел следующую статью о пожаре, в которой сообщалось, что, судя по всему, обнаружены останки Шоттама. Об Энохе там ничего не говорилось.

Вернувшись к началу, Смитбек принялся искать в секции городских новостей статьи о музее или лицее, где упоминались бы Ленг, Шоттам или Макфадден. Работа шла медленно, поскольку Смитбек то и дело натыкался на захватывающие материалы, не имеющие отношения к интересующей его теме.

Проработав без перерыва несколько часов, Смитбек начал немного нервничать. В газете была масса статей о музее, там имелось несколько материалов о лицее и даже присутствовали отдельные упоминания о Макфаддене, Шоттаме и их коллегах. Но о Ленге ничего не было, если не считать тех отчетов о деятельности лицея, в которых Ленг упоминался наряду с именами всех других присутствующих на собрании. Профессор Энох Ленг явно не хотел светиться.

«Это мне ничего не даст», – подумал Смитбек и решил, что пора прибегнуть к другому варианту атаки – более сложному, нежели первый.

Начав с 1917 года – того года, когда доктор Ленг забросил свою лабораторию, – Смитбек принялся искать в газете упоминания об убийствах, которые по описанию напоминали бы почерк Ленга. Каждый год в свет выходило триста шестьдесят пять номеров «Нью-Йорк таймс». Убийства в то время были явлением довольно редким, поэтому Смитбек мог позволить себе просматривать только первые полосы газеты. Кроме того, он не забывал и о некрологах. Сообщение о смерти доктора Эноха Ленга представляло интерес не только для О'Шонесси, но и для него самого.

Любопытных убийств все же оказалось предостаточно, так же как и захватывающих некрологов, и Смитбек то и дело ловил себя на том, что читает какие-то совершенно ненужные ему публикации. Работа шла медленно.

Однако в номере за 10 сентября 1918 года ему в глаза бросился заголовок: «Изуродованное тело в доме на Пек-Слип». Автор, как было принято в то время, старался пощадить чувства читателей и не открывал деталей имевшихся на трупе повреждений. Однако из статьи следовало, что они находились в нижней части спины.

Смитбек несколько раз перечитал заметку, его репортерский нюх снова заговорил в полный голос. Итак, доктор Ленг все еще действовал. Он продолжал убивать даже после того, как забросил лабораторию на Дойерс-стрит.

К концу дня он выудил еще с полдюжины убийств, которые могли быть совершены Ленгом. Итак, примерно один труп в два года. Конечно, могли быть и другие тела, которые просто не были обнаружены. Не исключено, что Ленг перестал скрывать трупы, оставляя их в разных частях города. Жертвами всех преступлений, на которые обратил внимание Смитбек, были бездомные бродяги, которых хоронили без всяких церемоний. В результате никто не заметил общих черт, характерных для всех этих убийств, и связи между этими преступлениями установлено не было.

Последнее убийство с характерным для Ленга почерком случилось в 1935 году. После этого в Нью-Йорке произошло множество убийств, но ни в одном из них не было тех «странных повреждений», которые служили как бы личной подписью доктора Эноха Ленга.

Смитбек произвел в уме быстрый подсчет. В Нью-Йорке Ленг появился в семидесятых годах, видимо, молодым человеком лет тридцати. Следовательно, в 1935 году ему было около семидесяти. Итак, почему же все-таки прекратились убийства?

Этот вопрос не вызывал сомнений – Ленг умер. Правда, некролога Смитбек не нашел, но, поскольку Энох Ленг избегал внимания к своей персоне, появление некролога было маловероятно.

«Таков конец теории Пендергаста», – подумал Смитбек.

Однако чем больше он думал, тем больше сомневался в том, что Пендергаст искренне верил в подобный абсурд. Подбросив эту чушь, агент ФБР явно преследовал какие-то только ему ведомые цели. Этого типа всегда отличали изобретательность и умение находить неожиданные ходы. Не говоря уж о его скрытности. Истинные намерения специального агента остаются для других тайной. Смитбек решил обязательно поделиться с О'Шонесси своими умозаключениями. Коп, несомненно, успокоится, поняв, что с головой у Пендергаста все в порядке.

На всякий случай Смитбек просмотрел подшивку еще за год, но некролога так и не нашел. Получается, что этот парень не оставил в истории даже своей тени. Журналисту почему-то стало страшно.

Смитбек посмотрел на часы. Пора кончать. Он провел в «морге» безвылазно десять часов.

Но старт оказался многообещающим. Одним махом ему удалось обнаружить полдюжины нераскрытых убийств, которые могут быть приписаны Ленгу. До того как редактор начнет требовать результат, у него остается еще пара-тройка дней. А может быть, и больше, если он сумеет показать, что в куче дерьма, которую он разгребает, встречаются жемчужные зерна.

Смитбек поднялся с очень удобного кресла и удовлетворенно потер руки. Теперь, когда он изучил все то, что было известно о Ленге обществу, можно было переходить к личным документам доктора.

Из газет он выяснил, что Ленг работал в музее в качестве так называемого исследователя-гостя. Смитбек знал, что в то время все посторонние ученые, чтобы получить неограниченный доступ к собранию музея, подвергались тщательной проверке. Проверялись как их личность, так и академические успехи. Все претенденты должны были представить сведения о возрасте, семейном положении, ученых степенях, специальности, круге своих интересов и домашний адрес. Это могло указать путь к другим, скрытым пока кладам – таким как контракты о сделках, договора об аренде или иные юридические действия. Возможно, Ленгу и удавалось избежать внимания публики, но от бдительного взора музея он укрыться не мог.

К концу расследования он будет знать доктора Ленга, как родного брата.

Смитбек покинул газетный «морг» со смешанным чувством нетерпения и радостного предвкушения.

Глава 4

О'Шонесси стоял на ступенях федерального здания «Джэкоб Джавит». Дождь прекратился, и на улицах Нижнего Манхэттена там и сям виднелись лужи. Пендергаста не было ни в «Дакоте», ни здесь, в местном отделении ФБР. Полицейский испытывал целую гамму чувств, среди которых преобладали нетерпение, любопытство и напряженное ожидание. Не найдя сразу Пендергаста, он даже испытал нечто очень похожее на разочарование. Агент ФБР наверняка по достоинству оценил бы его находку. Может быть, она послужит тем ключом, который позволит Пендергасту закрыть дело.

О'Шонесси нырнул за одну из гранитных колонн здания, чтобы провести еще одну инспекцию журналов. Он быстро просматривал бесчисленные колонки записей, сделанные когда-то синими, а ныне серыми чернилами. Записи содержали в себе буквально все: имена покупателей, перечень химикатов, их количество, цены, адреса доставки и даты покупок. Ядовитые вещества были записаны красными чернилами. Пендергаст будет от этого в восторге. Ленг, конечно, делал покупки под вымышленным именем, давая при этом ложный адрес, но дело в том, что при каждой покупке он должен был пользоваться одним и тем же псевдонимом. Поскольку Пендергаст уже составил перечень некоторых редких химикатов, которыми пользовался Ленг, будет несложно сопоставить этот перечень с учетом продаж и установить таким образом псевдоним Ленга. Если это же имя Ленг использовал и для других денежных операций, то эти маленькие красные книги помогут очень сильно продвинуть расследование.

О'Шонесси еще пару минут изучал записи, а затем, сунув журналы под мышку, направился по Уорт-стрит к станции подземки. Журналы охватывали период между 1917 и 1923 годами – то есть время до уничтожившего аптеку пожара. Это были единственные уцелевшие в огне документы. Они принадлежали деду теперешнего владельца, а его отец поместил эти бумаги в пластиковый переплет. Именно поэтому тот антиквар ими не заинтересовался. Журналы выглядели слишком современно. И ему самому просто повезло, что он...

Антиквар. Теперь, когда он о нем вспомнил, ему показалось подозрительным, что любитель старины заинтересовался сейфом уже через пару-тройку недель после смерти старика. Можно даже допустить, что смерть не была случайной. Нельзя исключать, что это был убийца-имитатор, хотевший получить дополнительную информацию о том, какие химикаты покупал Ленг. Впрочем, нет... Это невозможно. Убийца, копирующий преступления доктора, появился только после публикации статьи. Визит антиквара состоялся раньше. О'Шонесси выругал себя за то, что у него не хватило ума поинтересоваться внешностью антиквара. Что ж, он всегда может вернуться в аптеку. Не исключено, что туда захочет заглянуть и сам Пендергаст.

Неожиданно для самого себя О'Шонесси замер, а затем ноги сами собой пронесли его мимо станции подземки на Энн-стрит. Он повернул было к станции, но потом снова передумал, сообразив, что находится почти рядом с домом номер шестнадцать по Уотер-стрит, тем домом, где когда-то обитала Мэри Грин. Пендергаст уже побывал там вместе с Норой Келли, но сам О'Шонесси дома пока не видел. Вообще-то смотреть там не на что, но, поскольку теперь он напрямую занимался расследованием, ему хотелось собственными глазами увидеть все, что имеет хоть какое-то отношение к делу. О'Шонесси вспомнил о нищенском, вызывающем жалость платье и об отчаянной записке девочки.

Лишние десять минут – не время. Ужин может и подождать.

Он прошел по Энн-стрит и свернул на Голд, насвистывая мелодию из «Нормы» Беллини. Это был коронный номер Марии Каллас, и О'Шонесси просто обожал арию. Полицейский пребывал в превосходном настроении. Детективная работа, которую он вновь для себя открывал, оказалась делом по-настоящему увлекательным. И кроме того, он вдруг понял, что у него имеется талант сыщика.

Лучи заходящего солнца прорывались сквозь облака, бросая на улицу длинные тени. Слева от него тянулся виадук Южной улицы, за которым виднелись причалы на Ист-Ривер. Погрузившись в размышления, О'Шонесси не заметил, как на смену зданиям банков и различных городских служб пришли жилые дома. Некоторые из них, с обновленными кирпичными фасадами, были заселены, а другие стояли унылыми и пустыми.

Становилось заметно холоднее, однако последние лучи солнца приятно согревали лицо. Свернув налево, на Джон-стрит, он направился к реке. Перед ним тянулись ряды старинных пирсов. Некоторые пирсы были заасфальтированы: ими, видимо, еще пользовались. Другие уходили в воду под пугающим углом, а иные разрушились настолько, что от них остались лишь ряды торчащих из воды свай. Солнце скрылось за горизонтом, оставив на память о себе багровое небо. С реки навстречу этому зареву поднимался туман. На противоположном берегу реки начали вспыхивать окна невысоких домов Бруклина. О'Шонесси ускорил шаг. Похолодало настолько, что от дыхания поднимался пар.

Лишь миновав Перл-стрит, О'Шонесси почувствовал, что за ним следят. Он не знал, как уловил слежку. Это произошло на уровне подсознания. Возможно, что до его слуха долетел какой-то звук. Впрочем, не исключено, что сработало шестое чувство битого жизнью копа. О'Шонесси продолжал идти, не снижая шага и не оглядываясь. Он держал в кобуре под мышкой собственный тупоносый револьвер, пользоваться которым умел довольно прилично. Горе тому грабителю, который решит, что перед ним легкая жертва.

О'Шонесси остановился и вгляделся в лабиринт крошечных, спускающихся к реке улочек. Ощущение того, что за ним следят, только усилилось. О'Шонесси давным-давно научился доверять своим чувствам. Как и у большинства опытных полицейских, у него появился своеобразный и весьма чувствительный радар, мгновенно дававший знать о возникновении опасности. Любой коп должен обзавестись этим радаром как можно скорее, если не хочет получить свою отстреленную задницу в подарочной коробке с красной лентой. О'Шонесси почти забыл, что обладает этим инстинктом. С тех пор как он им последний раз пользовался, прошло много лет, но укоренившиеся навыки бесследно не пропадают.

О'Шонесси не останавливался до тех пор, пока не дошел до Берлинг-стрит. Свернув за угол, он нырнул в тень, прижался к стене, выдернул из кобуры «смит-вессон» и стал ждать, затаив дыхание. О'Шонесси слышал, как негромко плещется у пирсов вода, откуда-то издали до него долетал шум уличного движения. Где-то лаяла собака. И больше ничего.

О'Шонесси осторожно выглянул из-за угла. В зоне причалов и на прилегающих к ним улицах он никого не увидел, хотя было еще достаточно светло.

Сержант выступил из тени, держа наготове револьвер. Тот, кто за ним идет, наверняка свалит, увидев оружие.

По прошествии некоторого времени он неторопливо вернул револьвер в кобуру, снова огляделся и двинулся по Уотер-стрит. Почему ему продолжает казаться, что слежка не закончилась? Неужели на сей раз его радар посылает ложные сигналы?

Когда О'Шонесси подходил к середине квартала и дому номер шестнадцать, ему показалось, что за угол метнулась какая-то черная тень и послышался стук каблуков о плиты тротуара. Мгновенно забыв о Мэри Грин и обо всем, что с ней связано, О'Шонесси ринулся вперед, держа перед собой револьвер.

Перед ним тянулась Флетчер-стрит. Темная и совершенно пустынная. Но на дальнем углу улицы горел фонарь, и О'Шонесси успел заметить исчезающую тень. Ошибки быть не могло.

Он помчался по улице и, свернув за угол, замер.

Проезжую часть пересекал здоровенный черный кот. Хвост у зверя стоял трубой, и при каждом шаге его кончик подрагивал. Теперь О'Шонесси оказался совсем рядом с Фултоновским рыбным рынком, и резкий запах разнообразных даров моря бил в его ноздри. Со стороны гавани до него долетел скорбный гудок какого-то буксира.

О'Шонесси невесело рассмеялся. Ирландец не был предрасположен к паранойе, но иного слова для характеристики своих действий он подыскать не мог. Видимо, это расследование давит на его психику.

Сунув журналы под мышку, О'Шонесси продолжил путь в сторону Уолл-стрит и подземки.

Однако на сей раз у него не осталось сомнений. Он слышал шаги. И довольно близко. Раздалось легкое покашливание.

Полицейский обернулся, снова выхватив револьвер. Было настолько темно, что тротуары, каменные подъезды и доки скрывались в глубокой тени. Преследователь, кем бы он ни был, оказался человеком настойчивым и при этом очень умело вел слежку. На грабителя это не похоже. И негромкий кашель говорил о том, что парень хочет, чтобы жертва знала о слежке. Этот человек пытается его напугать, заставить нервничать и в конечном итоге совершить ошибку.

О'Шонесси резко развернулся и пустился бежать. Побежал он не потому, что испугался, а для того, чтобы заставить этого человека бежать следом. Домчавшись до конца квартала, ирландец свернул за угол и покрыл бегом примерно половину следующего квартала. Затем он остановился и, тихо вернувшись на несколько шагов, растворился в тени дверной ниши. Когда ему показалось, что до него долетел топот ног, он прижался спиной к двери и, держа револьвер наготове, изготовился к прыжку.

Тишина. Она продолжалась одну минуту. Затем две. Затем пять. По улице проехало такси, прорезав лучами фар ночную мглу и туман. О'Шонесси осторожно выступил из тени и огляделся по сторонам. Улица снова была совершенно пустынна. Полицейский двинулся по тротуару в направлении, обратном тому, откуда прибежал. Он шел медленно, держась поближе к стенам домов. Может быть, преследователь свернул в другую сторону или вообще отказался от своей затеи?

И в этот миг из ближайшей к нему дверной ниши метнулась темная фигура, и тонкий шнурок, мелькнув над головой, затянулся на его шее. Одновременно с этим ему в ноздри ударил тошнотворно сладкий химический запах. Одна рука О'Шонесси потянулась к скрывающему голову нападающего капюшону, а указательный палец другой конвульсивно нажал на спусковой крючок. Затем под его ногами разверзся темный бездонный колодец, и ирландцу показалось, что падение во тьму длится бесконечно.

Глава 5

Приходил в себя Патрик О'Шонесси чрезвычайно медленно. Ему казалось, что его голову разрубили топором. В висках стучала кровь, язык опух и приобрел сильнейший металлический привкус. Он открыл глаза, но вокруг него царила полная тьма. Опасаясь, что ослеп, он попытался поднять руки к лицу. Но конечности почти не двигались. Ирландец потянул сильнее и услышал лязг металла.

Кандалы. Он закован в кандалы.

О'Шонесси подвигал ногами и понял, что те тоже в железе.

В тот же миг владевшее им тупое безразличие исчезло, и он вернулся в страшную реальность. Перед его мысленным взором с безжалостной ясностью встали события прошлой ночи – звук шагов, игра в кошки-мышки на пустынных улицах и низко опущенный капюшон. На какой-то миг поддавшись панике, он сделал яростную попытку стряхнуть с себя оковы. Потерпев полное фиаско, полицейский лег на спину и попробовал взять себя в руки. Паникой делу не поможешь. Надо думать.

Где он?

Видимо, в каком-то подвале. А сам он узник. Но кто его мог захватить?

Еще не успев задать себе этот вопрос, он уже знал ответ. Это сделал убийца-имитатор. Хирург.

Накатившая на него новая волна паники сразу отхлынула, когда ему в глаза ударил луч света. После долгого периода полной тьмы ощущение было почти болезненным.

О'Шонесси быстро огляделся по сторонам и успел увидеть, что находится в небольшой, совершенно пустой комнате со стенами из неотесанного камня. Его руки и ноги были прикованы цепями к влажному и холодному бетонному полу. В одной из стен виднелась дверь из покрытого ржавчиной металла, и луч бил прямо ему в лицо из небольшого отверстия в двери. Свет неожиданно померк, и из щели раздался голос. О'Шонесси видел, как двигаются влажные губы.

– Не волнуйтесь, прошу вас, – почти ласково произнес голос. – Это не займет много времени. Сопротивление совершенно излишне.

Щель со стуком закрылась, и О'Шонесси снова погрузился во тьму.

Он слышал звук удаляющихся шагов, прекрасно понимая, что ожидает его в ближайшее время. Ему довелось это видеть в прозекторской комнате. Хирург вернется. Он вернется и...

Не смей думать об этом. Думай о том, как освободиться.

О'Шонесси попытался расслабиться и начал с того, что заставил себя дышать глубоко и медленно. Специальная подготовка полицейского оказалась полезной. Он ощущал, как покой мало-помалу разливается по всему телу. Безнадежных положений не бывает, ведь даже самые изощренные преступники иногда совершают ошибки.

Он же вел себя крайне глупо. Его обычная осторожность пала жертвой неумеренных восторгов в связи с находкой журналов. Как он мог забыть слова Пендергаста о постоянно подстерегающей их опасности?

Что же, больше ему глупить не придется.

«Это не займет много времени».

Хирург скоро вернется, и к встрече с ним надо быть готовым.

Ведь, прежде чем приступить к операции, преступник должен будет освободить его от оков. И в этот момент О'Шонесси на него нападет.

Но Хирург не дурак. Судя по тому, как он его захватил, у парня острый ум и железные нервы. Можно, конечно, изобразить бессознательное состояние, но этого будет явно недостаточно.

Ситуация предельно простая: сделай или умри. Следовательно, это надо сделать. И сделать безукоризненно.

Он глубоко вздохнул. Потом еще раз. После этого, закрыв глаза, он нанес сильный скользящий справа налево удар себе в лоб металлическими браслетами.

Кровь хлынула почти сразу, а сильная боль его даже обрадовала. Она не позволит ему забыться, заставит думать о чем-то постороннем. О'Шонесси знал, что раны на лбу кровоточат очень сильно.

После этого ирландец осторожно улегся на бок. Со стороны могло показаться, что он потерял сознание, ударившись головой о стену. Бетонный пол под щекой казался ледяным, а стекающая по векам и носу кровь, напротив, очень горячей. Это сработает. Должно сработать. Он не может себе позволить оказаться на прозекторском столе в положении Дорин Холландер.

Ему снова удалось подавить накатившую на него волну паники. Все очень скоро кончится. Он услышит шаги Хирурга. Дверь откроется. Как только будут сняты оковы, он неожиданно нападет на мерзавца и скрутит его. Он не только спасет свою жизнь, но заодно и арестует терроризирующего Нью-Йорк убийцу.

Спокойствие. Главное сейчас – сохранять спокойствие. Веки смежены, кровь капает на бетонный пол. О'Шонесси сосредоточил все свои мысли на опере, и его дыхание сразу стало ровнее. Очень скоро стены крошечной камеры раздвинулись, и волшебные звуки «Аиды», вырвавшись на свободу, вознеслись в высокое небо.

Глава 6

Пендергаст стоял на широкой эспланаде и задумчиво взирал на пару каменных львов, охраняющих вход в публичную библиотеку Нью-Йорка. Под мышкой агент ФБР держал небольшой коричневый сверток. Над городом только что пронесся короткий ливень, свет фар легковых машин и автобусов отражался в бесчисленных лужах. Пендергаст перевел взгляд со львов на длинный и весьма импозантный фасад библиотеки. Было далеко за девять вечера, и библиотека давно закрылась. Потоки студентов, ученых, непризнанных поэтов и туристов, льющиеся в течение всего дня через величественные порталы здания, иссякли уже несколько часов назад.

Пендергаст еще раз внимательно оглядел каменную эспланаду и прилегающие к ней тротуары Пятой авеню. Убедившись в отсутствии слежки, он поправил бумажный сверток под мышкой и начал подниматься по широким ступеням.

Чуть в стороне от главного входа в гранитной стене была небольшая дверца. Пендергаст подошел к ней и легонько постучал костяшками пальцев в бронзовую панель. Почти в тот же миг дверь открылась, явив миру библиотечного охранника. Это был высокий крепкий парень со светлыми, очень коротко стриженными волосами. В руке охранник держал потрепанную книгу.

– Добрый вечер, агент Пендергаст, – произнес страж. – Как поживаете?

– Прекрасно, Франсэ, – ответил Пендергаст и, указав кивком головы на книгу, спросил: – Как вам нравится Ариосто?

– Очень нравится. Спасибо за совет.

– Мне кажется, что я рекомендовал вам перевод Бэкона.

– Копия перевода Бэкона имеется лишь у Несмита в отделе микрофишей. Все остальные экземпляры на руках у читателей.

– Напомните, чтобы я прислал вам свой экземпляр.

– Спасибо, сэр, я это обязательно сделаю.

Пендергаст еще раз кивнул и проследовал через мраморный вестибюль, не слыша ничего, кроме звука своих шагов. На пороге помещения номер 315 он снова немного задержался. Это был главный читальный зал библиотеки. Он увидел ряды деревянных, залитых желтым светом столов и длинную стойку из темного дерева, делящую зал на две равные части.

Днем за этой стойкой работники библиотеки принимали заказы читателей и отсылали требования в подземные хранилища по пневматической почте. Но с наступлением вечера всякая жизнь в читальном зале замирала.

Пендергаст зашел за служебную стойку и прошел к небольшой двери, едва заметной среди стеллажей. Открыв дверь, он стал спускаться по находящейся за ней лестнице.

Под главным читальным залом находились все семь уровней книгохранилища. Первые шесть являли собой настоящие города. Тесно стоящие ряды книг казались бесконечными. Это в совокупности с низкими потолками хранилища порождало у многих нечто похожее на клаустрофобию. Что касается Пендергаста, то тот, лавируя между стеллажами и вдыхая запах пыли, плесени и старой бумаги, испытывал состояние полного душевного покоя. Подобное, надо сказать, случалось с ним крайне редко. Бремя расследования стало казаться ему не таким уж и тяжким; и даже рана, похоже, болела не так сильно, как до этого. На каждом повороте, на каждом перекрестке в этом лабиринте полок в памяти Пендергаста всплывали открытия, совершенные им во время его прежних литературных экспедиций. Открытия, которые порождали прозрения, позволявшие мгновенно решать, казалось бы, неразрешимые загадки.

Но времени на реминисценции не было, и Пендергаст ускорил шаг. Добравшись до очередной, еще более узкой лестницы, он продолжил спуск в недра хранилища.

Выбравшись в конце концов из лестничной клетки, Пендергаст оказался на седьмом уровне. В отличие от верхних этажей, где все книги и журналы были тщательно каталогизированы, здесь царил хаос. Вместо длинных упорядоченных улиц с боковыми проходами и перекрестками здесь преобладали узкие – на радость крысам – проходы и тупики. Этот уровень посещался крайне редко, несмотря на то, что здесь, по слухам, нашли свое упокоение просто потрясающие книжные коллекции. В помещении стояла духота, дышать было трудно. Создавалось впечатление, что воздух на седьмом уровне не циркулирует вот уже несколько десятилетий. От лестничной клетки во все стороны разбегались проходы между стоящими в беспорядке книжными шкафами.

Пендергаст остановился в мертвой тишине седьмого уровня, и его гипертрофированно острый слух уловил слабое шуршание – это колонии чешуйниц проедали себе путь в неисчерпаемых запасах целлюлозы.

Тут же раздался другой звук – более громкий. Кто-то сопел.

Пендергаст, лавируя между шкафами, двинулся на звук. Источник сопения становился все ближе.

Вскоре перед ним появилось световое пятно. Повернув за последний угол, Пендергаст увидел большой деревянный стол, залитый ярчайшим светом рефлектора, которым обычно пользуются в своей работе дантисты.

На краю стола располагалось несколько предметов: шило, катушка суровых ниток, пара белых хлопковых перчаток, переплетный нож и тюбик с клеем. Рядом с ними стопкой лежали справочники: «Враги книг» Блейда, «Энтомология города» Эблинга и «Методы хранения бумажных предметов искусства» Клаппа. На библиотечной тележке рядом со столом находилась куча старинных томов, пребывающих в разной степени разрушения. У некоторых отсутствовали переплеты, у других были разорваны корешки, а иные вообще распались на отдельные страницы.

За столом спиной к Пендергасту сидел человек. Грива исключительно густых и спутанных седых волос ниспадала на его сгорбленную спину. Человек снова громко засопел.

Пендергаст, выдерживая приличное расстояние, привалился плечом к одному из стеллажей и легонько постучал костяшками пальцев по металлу.

– «Я слышу чей-то стук», – не поворачивая головы, процитировал человек хорошо поставленным и очень мужественным голосом. И шмыгнул носом.

Пендергаст еще раз постучал.

– Иду, иду! – ответил сидящий и громко засопел.

Пендергаст постучал в третий раз, значительно более громко и настойчиво.

Человек распрямил плечи и, издав раздраженный вздох, возопил:

– «Восстань, Дункан, от стука моего! Ты это можешь».

После этого он положил инструменты переплетчика на книгу, с которой работал, и обернулся.

У человека были тонкие седые брови, гармонирующие по цвету с гривой, а радужная оболочка глаз имела странный желтый цвет, что придавало его взгляду зловещее, почти львиное выражение. При виде Пендергаста на его морщинистом лице появилась улыбка. А после того как он заметил под мышкой гостя сверток, улыбка стала значительно шире.

– Неужели меня осчастливил своим появлением сам специальный агент Пендергаст?! – воскликнул он. – Суперэкстраспециальный агент Пендергаст.

– Как поживаете, Врен? – слегка склонив голову, спросил Пендергаст.

– Я приношу тебе свою почтительную благодарность, – сказал человек и, показав на тележку с книгами, продолжил: – Но времени в обрез и слишком много страждущих детишек.

Нью-Йоркская публичная библиотека дала приют множеству странных заблудших душ, и среди них не было более странного существа, чем призрак, известный под именем Врен. О нем, похоже, ничего не было известно. Оставалось загадкой, является ли обращение Врен его именем или фамилией. Впрочем, это могло быть ни тем ни другим, а просто прозвищем. Никто толком не знал, состоит ли он в штате библиотеки. Для всех было тайной, чем он питается. Находились люди, которые утверждали, что Врен поддерживает свое бренное существование, потребляя переплетный клейстер. Доподлинно было известно лишь то, что он никогда не появляется за стенами библиотеки. Во всяком случае, на улице его никто не видел. Кроме того, все знали, что он обладает уникальным охотничьим инстинктом при поиске скрытых на седьмом уровне сокровищ.

Врен обратил на гостя блестящие, словно у ястреба, желтые глаза и сказал:

– Что-то вы сегодня сами на себя не похожи.

– Именно, – ответил Пендергаст, не вдаваясь в подробности. (Врен, впрочем, и не ждал от него никаких объяснений.)

– Мне интересно, помогли ли вам эти... как их? Ах да, отчеты старой водопроводной компании и книга народных преданий о «Пяти углах».

– Да, и очень заметно.

– И что вы принесли мне сегодня, лицемерный соблазнитель? – поинтересовался Врен, показав на сверток под мышкой Пендергаста.

Пендергаст оттолкнулся от стеллажа и ответил:

– Это рукописный текст «Ифигении в Тавриде».

Врен слушал Пендергаста с каменным выражением лица.

– Манускрипт был иллюминирован в монастыре Святого храма в конце четырнадцатого века. Одна из последних работ монахов перед страшным пожаром тысяча триста девяносто седьмого года.

В желтых глазах старика промелькнула искра интереса.

– Книга привлекла внимание папы Пия Третьего, который объявил ее святотатственной и приказал сжечь все экземпляры. Она же знаменита рисунками и надписями на полях, сделанными переписчиками. Говорят, что эти записи имеют прямое отношение к утраченным частям фрагментарного «Рассказа повара» из «Кентерберийских рассказов» Чосера.

Искры интереса в глазах Врена превратились в алчное бушующее пламя. Он протянул руку.

– Но взамен я попрошу вас об одной услуге, – пряча сверток за спину, сказал Пендергаст.

– Кто бы сомневался, – бросил Врен и убрал руку.

– Вам известно что-нибудь о завещании Уиллрайта?

Врен подумал немного и отрицательно покачал головой. Седые патлы разлетелись в разные стороны.

– С тысяча восемьсот шестьдесят шестого по тысяча восемьсот девяносто четвертый год он заведовал городским земельным управлением. Парень прославился как страшный барахольщик и по завещанию передал библиотеке массу афиш, рекламных объявлений, театральных программок, городских циркуляров и других документов того времени.

– Видимо, поэтому я ничего о нем и не слышал, – сказал Врен. – Судя по вашим словам, эта коллекция и яйца выеденного не стоит.

– Кроме документов, Уиллрайт пожертвовал публичной библиотеке довольно значительную сумму.

– Это объясняет, почему его коллекция все еще хранится.

Пендергаст согласно кивнул.

– Но она заслуживает не больше чем седьмого уровня.

Пендергаст снова ограничился кивком.

– Что вас в ней интересует, лицемерный соблазнитель?

– Если верить некрологу, Уиллрайт занимался научной работой. Он изучал историю крупных земельных собственников Нью-Йорка. Для этого он, в частности, собирал копии всех документов по сделкам с недвижимостью, проходивших через его управление. Контракты менее чем на тысячу долларов его не интересовали. Мне хотелось бы познакомиться с этими документами.

– Но мне кажется, что более полную информацию по этим вопросам можно найти в Нью-Йоркском историческом обществе, – прищурив глаза, сказал Врен.

– Это действительно так. Или, вернее, так должно быть. Но документы по некоторым сделкам необъяснимым образом исчезли из их архивов. В первую очередь это касается владений, стоящих вдоль Риверсайд-драйв. Все попытки найти нужные мне документы успехом не увенчались. Человек, которого я попросил это сделать, был поражен их пропажей.

– И поэтому вы пришли ко мне.

В ответ Пендергаст протянул ему сверток.

Врен принял пакет, благоговейно повертел его в руках и разрезал бумагу переплетным ножом. После этого он положил книгу на стол и стал освобождать от обертки. Создавалось впечатление, что о присутствии Пендергаста он просто забыл.

– Я вернусь через сорок восемь часов, чтобы познакомиться с даром Уиллрайта и забрать свой иллюстрированный манускрипт, – сказал Пендергаст.

– Это может занять больше времени, – ответил Врен, стоя спиной к Пендергасту. – Коллекция в целом виде могла и не сохраниться.

– Я верю в ваши таланты.

Врен, пробормотав нечто нечленораздельное, натянул свои перчатки, нежно открыл застежки и впился жадным взглядом в написанные от руки страницы.

– И еще кое-что, Врен.

В тоне Пендергаста было нечто такое, что заставило любителя литературы оглянуться через плечо.

– Вы не будете возражать, если я попрошу вас вначале найти для меня материалы Уиллрайта, а уж затем приступить к изучению манускрипта?

– Агент Пендергаст, – с видом оскорбленного достоинства произнес Врен, – вам прекрасно известно, что ваши интересы для меня всегда на первом месте.

Пендергаст взглянул в лукавое лицо старика, на котором теперь читались обида и негодование.

– Да, конечно, – сказал Пендергаст и неожиданно исчез в тени стеллажа.

Врен поморгал своими желтыми глазами и вновь обратил все свое внимание на богато иллюстрированный манускрипт. Он точно знал, где находится коллекция Уиллрайта, и достать нужные материалы было делом каких-то пятнадцати минут. Таким образом, для изучения манускрипта в его распоряжении оставалось сорок семь часов и сорок пять минут. На седьмой уровень снова вернулась тишина. Могло показаться, что появление Пендергаста было не более чем сон.

Глава 7

По Риверсайд-драйв шел человек. Он шагал нешироко, но твердо, металлический наконечник его трости ритмично постукивал по асфальту тротуара. Солнце вставало над Гудзоном, придавая маслянистой поверхности реки розовый оттенок. Прохладное осеннее утро было совершенно безветренным, и листва деревьев парка Риверсайд оставалась неподвижной. Человек глубоко вдохнул, и его обостренное обоняние уловило весь букет городских ароматов: исходящий от воды запах мазута и дизельного топлива, пахнущий влагой воздух парка, отвратительную вонь улиц.

Человек свернул за угол и остановился. В разгорающемся свете нового дня короткая улица казалась совершенно пустынной. А чуть дальше, через квартал, шумел Бродвей. С того места, где человек остановился, были даже видны огни витрин и отблески рекламы. Но здесь, ближе к реке, царил полный покой. Большинство смотрящих на реку зданий было заброшено. Его дом стоял рядом с местом, где много лет назад располагался открытый манеж, на котором упражнялись в верховой езде самые состоятельные молодые дамы Нью-Йорка.

Манеж, естественно, давно исчез, и на его месте появилась служебная подъездная дорога, изолирующая жилые дома от шума движения по Риверсайд-драйв. Островок, образованный служебной дорогой, порос травой, на нем высились деревья и стояла статуя Жанны д'Арк. Это было одно из самых тихих и совершенно забытых мест острова Манхэттен. Забытых всеми, кроме него. Еще одно достоинство этого куска земли заключалось в том, что оно кишело уличными бандами и считалось опасным. Последнее было очень кстати.

Человек прошел по аллее для конных экипажей к боковой двери особняка и, открыв ее, оказался в пропитанном запахом плесени помещении. Руководствуясь лишь чутьем (все окна были плотно заколочены), он прошел вначале по темному коридору, затем еще по одному и оказался перед дверцей стенного шкафа. Человек потянул на себя дверцу. Шкаф оказался пустым. Он вошел внутрь и повернул ручку в стене. Стена бесшумно отодвинулась, открыв путь на ведущие вниз каменные ступени.

Человек спустился по лестнице и ощупью нашел старинный выключатель. Ряд вспыхнувших электрических ламп вырвал из темноты длинный каменный тоннель с выступившими на потолке каплями влаги. Человек повесил пальто на бронзовый крюк, положил котелок на шляпную полку и опустил трость в подставку для зонтов. После этого он, громко стуча по камням пола, двинулся по коридору к железной двери с прямоугольной прорезью на уровне лица.

Прорезь была закрыта.

Немного выждав, человек достал из кармана ключ, открыл замок и толчком распахнул металлическую дверь.

Камеру залил яркий свет, открыв взору забрызганный кровью пол и лежащие в беспорядке цепи со скобами. Цепи, так же как и одна из стен, тоже были залиты кровью.

В камере, естественно, никого не было. Он обвел помещение взглядом и улыбнулся. Все было готово для приема очередного гостя.

Человек закрыл дверь, повернул ключ в замке и прошел через холл в обширное подземное помещение. Там он включил яркие лампы и подошел к хирургической каталке из нержавеющей стали. На каталке лежали старинный кожаный саквояж и два переплетенных в ярко-красный пластик журнала. Человек поднял верхний журнал, открыл его и с живым интересом принялся просматривать первые страницы. Судьба, как всегда, оказалась горазда на выходки. По всем законам эти журналы должны были давным-давно сгинуть в огне. Попав в нехорошие руки, они могли причинить ему немалые неприятности. И причинили бы, если бы он случайно не оказался в нужном месте в нужное время. Но теперь они вернулись к тому, кому должны принадлежать по праву.

Человек вернул журнал на место и неторопливо открыл саквояж медика.

Внутри его на дымящемся слое сухого льда лежал цилиндрический контейнер из прочного серого пластика. Человек натянул на руки перчатки из латекса, осторожно извлек контейнер из саквояжа и, поставив его на каталку, отвинтил крышку. Затем он запустил руку в контейнер и с неимоверной осторожностью вытащил из него какой-то удлиненный предмет. Если бы не пятна крови и частицы оставшейся на нем мягкой ткани, этот предмет можно было бы принять за толстый канат с отходящими в разные стороны многочисленными крошечными отростками. Человек едва заметно улыбнулся, а его светлые глаза радостно сверкнули. Еще раз внимательно осмотрев странный предмет, он отнес его к находящейся рядом раковине и промыл дистиллированной водой из стерильной бутыли. Как только странная масса очистилась от мелких осколков костей и другого мусора, он поместил ее в резервуар миксера, закрыл крышку и нажал на кнопку пуска. Мотор машины громко взвыл, и помещенный в резервуар предмет превратился в тестообразную массу.

Через определенные промежутки времени, каждый раз сверяясь с записями в блокноте, человек четко отработанными движениями загружал в миксер какие-то химикаты. Тестообразная масса светлела, становясь все более жидкой и прозрачной. Затем экспериментатор выключил свой супермиксер, перелил практически жидкий материал в длинную трубу из нержавеющей стали, поместил трубу в находящуюся здесь же центрифугу, плотно закрыл крышку и повернул тумблер. Раздалось гудение.

На работу центрифуги уходило двадцать минут и тридцать секунд. Это была лишь первая стадия длительного процесса. При работе следовало соблюдать абсолютную точность. Малейшая ошибка на любом этапе в дальнейшем только усиливалась, и полученное вещество становилось совершенно бесполезным. Но после того как он решил получать исходный материал здесь, в лаборатории, а не в городе, весь процесс будет протекать в более благоприятных условиях.

Экспериментатор возвратился к раковине, в которой лежало тщательно свернутое полотенце. Он приподнял край ткани, полотенце развернулось, и в раковину выпало с полдюжины окровавленных скальпелей. Человек начал их мыть. Мыть медленно и любовно. Это был старинный инструмент. Тяжелый и прекрасно сбалансированный. Конечно, этот антиквариат был не так удобен в работе, как новомодные японские скальпели со сменяемыми лезвиями, но зато он хорошо лежал в руке. Даже в век супермиксеров и аппаратов, анализирующих ДНК, для старинных инструментов тоже находится место.

Поместив скальпели в автоклав для сушки и стерилизации, человек снял перчатки, тщательно вымыл руки и столь же тщательно вытер их льняным полотенцем. После этого он взглянул на центрифугу и, убедившись, что процесс идет нормально, подошел к небольшому шкафу. Открыл его, достал листок бумаги и положил листок на каталку рядом с саквояжем. На листке каллиграфическим почерком были начертаны пять имен:

Последнее имя было уже вычеркнуто. Человек извлек из кармана сверкающее лаком вечное перо, отвинтил колпачок и провел тонкую ровную линию по четвертому имени, завершив ее изящным завитком.

Глава 8

Смитбек неторопливо завтракал в своем излюбленном кафе неподалеку от дома. Он знал, что музей распахивает двери лишь в десять часов утра. Журналист еще раз просмотрел фотокопии статей из старых номеров «Таймс». Чем больше он их читал, тем сильнее в нем росло убеждение, что все эти убийства были работой Ленга. Даже география говорила об этом. Большая часть убийств случилась в районе Нижнего Ист-Сайда.

В девять тридцать он потребовал счет и, наслаждаясь бодрящим осенним воздухом, направился пешком в музей. Смитбек даже не заметил, когда начал насвистывать. Журналист оставался оптимистом, несмотря на то что ему еще предстояло уладить свои отношения с Норой. Если он доставит ей желанную информацию на серебряном блюде, то это будет прекрасным шагом к примирению. Не может же она злиться на него вечно. Ведь у них так много общего. Им уже доводилось пережить хорошие и плохие времена. Если бы у нее был не такой бешеный нрав...

Для радости у него была еще одна причина. Да, конечно, время от времени чутье его подводит. Так, например, случилось с этим дурацким визитом к Фэрхейвену. Но в большинстве случаев его журналистский нюх действует безотказно. Работа над статьей о Ленге начинается как нельзя лучше. Теперь ему остается откопать несколько самородков, связанных с его личной жизнью, и, если повезет, разжиться фотографией. Самое главное, у него есть идея, как этот материал раздобыть.

Он чуть прищурил глаза от яркого солнца и глубоко вдохнул осенний воздух.

Несколько лет назад, когда он писал статью о выставке, посвященной разного рода предрассудкам, ему удалось отлично познакомиться с музеем. Смитбек узнал все закоулки, научился находить самые короткие пути. Знал, какие экспонаты стояли в потаенных уголках, и познакомился с множеством архивов. И если где-то в стенах музея скрыта информация о Ленге, он до нее обязательно доберется.

Когда распахнулись огромные двери музея, Смитбек сразу же постарался затеряться в толпе ранних посетителей. Светиться ему было совершенно не с руки. Он отдал сумму, которую предлагали добровольно внести всем визитерам, приколол полученный значок и прошел через Ротонду, глазея с открытым от восторга ртом на громадные скелеты. Ему казалось, что таким образом он лучше сойдет за провинциального туриста.

Вскоре журналист откололся от толпы и продолжил путь самостоятельно. Один из самых малоизвестных, но очень полезных для него архивов находился на первом этаже. В просторечии он именовался «Старые записи», и в нем находилось огромное число шкафов с разного рода личными делами, начиная с основания музея и кончая примерно 1986 годом, когда все сведения о персонале были компьютеризированы. После этого вся кадровая работа велась в новых, сверкающих стеклом и хромом офисах на четвертом этаже. Он до сих пор помнил «Старые записи» с их запахом нафталина и тронутой плесенью бумагой, с бесконечными рядами шкафов с личными делами давно ушедших в иной мир постоянных и ассоциированных сотрудников музея, гостей-ученых и спонсоров. «Старые записи» хранили еще не утратившие значение материалы (некоторые из них – весьма деликатного свойства) и в силу этого обстоятельства пребывали под замком и постоянно охранялись. Прошлый раз он посещал архив по делу и имел официальное письменное разрешение. Теперь ему предстоит искать новые подходы. Охранники могут его узнать, однако по прошествии стольких лет это маловероятно.

Смитбек прошел через просторный зал птиц – пустой и гулкий. Птиц он не заметил, поскольку все его мысли были заняты разработкой плана вторжения. Довольно скоро он оказался перед двустворчатыми бронзовыми дверями с табличкой, на которой было начертано: «Архив личных дел. Старых». Взглянув в щель между створками, он увидел двух сидящих за столом и попивающих кофе стражей.

Когда Смитбек вернулся в зал птиц, у него уже созрел план дальнейших действий. Он резко развернулся, вышел в коридор и поднялся на второй этаж в огромный Мемориальный зал Селоса. Там за длинной стойкой разместился ряд жизнерадостных дам, всегда готовых дать визитерам необходимую справку. Смитбек снял значок посетителя, бросил его в мусорную корзину и подошел к ближайшей даме.

– Я – профессор Смитбек, – представился он с улыбкой.

– Слушаю вас, профессор. Чем могу вам помочь?

– Не могу ли я воспользоваться вашим телефоном? – спросил Смитбек, одарив ее самой очаровательной улыбкой из своего арсенала.

– Конечно, – сказала женщина и достала из-под стойки телефонный аппарат.

Смитбек пролистал лежащий рядом телефонный справочник музея, нашел и набрал нужный номер.

– «Старые записи», – ответил грубоватый голос.

– Рук на месте?! – пролаял Смитбек.

– Рук? Здесь нет никакого Рука. Вы набрали не тот номер, приятель.

Смитбек, имитируя крайнюю степень раздражения, засопел в трубку и спросил:

– Кто сегодня там у вас дежурит?

– Я и О'Нил. Кто говорит? – прозвучал свирепый вопрос. Собеседник Смитбека, кем бы он ни был, большим умом, видимо, не отличался.

– "Я"?! Кто "я"?

– В чем проблема, приятель?

Смитбек пустил в дело максимально официальный, чуть ли не ледяной тон:

– Если вы не поняли, то разрешите мне повторить. Могу ли я позволить себе, сэр, поинтересоваться, как вас зовут, и спросить, не станете ли вы возражать против формального выговора за неподчинение?

– Мое имя Балджер, сэр. – Грубый тон охранника сменился подобострастием.

– Балджер, значит. Именно вы мне и нужны. С вами говорит мистер Храмрехем из департамента людских ресурсов, – раздраженно сказал Смитбек. Имя он сознательно произнес быстро и невнятно.

– Прошу прощения, сэр, я не сразу вас понял. Чем могу быть вам полезен, мистер?..

– Вы определенно можете мне помочь, Балджер. У нас возникли кое-какие проблемы в связи с некоторыми... хм... противоречиями в вашем личном деле.

– Какими именно, сэр? – В голосе Балджера звучала тревога.

– Вопрос конфиденциальный. Мы все обсудим, когда вы явитесь сюда.

– Когда?

– Сейчас, естественно.

– Хорошо, сэр, но я не уловил ваше имя...

– И скажите О'Нилу, что я посылаю к вам человека проверить, как вы там трудитесь. К нам поступила довольно неприятная информация. Речь идет о проявлениях халатности.

– Хорошо, сэр, но...

Смитбек положил трубку. Сидящая за стойкой дама взирала на него с любопытством, если не с подозрением.

– О чем шла речь, профессор?

Смитбек улыбнулся, пригладил ладонью непокорный вихор и сказал:

– Всего лишь маленький розыгрыш коллеги. Мы иногда так развлекаемся... Пребывание в этой обители старого мусора иногда навевает такую скуку...

Дама улыбнулась.

«Святая простота», – подумал Смитбек и, ощущая некоторое чувство вины, отправился назад к «Старым записям». По пути ему встретился один из охранников, которых он видел в щель двери. Страж трусил по залу. На его физиономии был написан страх.

В департаменте людских ресурсов, как и в других административных службах, людей было гораздо больше, чем того требовало дело. От других подразделений его отличало то, что вызов туда мог означать большие неприятности для работника музея. Одним словом, все его очень боялись. Охраннику потребуется десять минут на то, чтобы добраться до департамента людских ресурсов. Столько же времени уйдет на поиски несуществующего мистера Храмрехема. Еще десять минут на возвращение. Итого в распоряжении Смитбека было примерно полчаса. За эти тридцать минут он должен убедить второго стража пропустить его в архив и найти там необходимые бумаги. Времени было в обрез, но Смитбек вдоль и поперек знал архивную систему музея и бесконечно верил в свои способности. Журналист не сомневался, что найдет досье Ленга.

Он снова пересек зал птиц, подошел к бронзовым дверям «Старых записей», остановился, расправил плечи, выпятил грудь и, глубоко вздохнув, властно постучал.

Дверь открыл оставшийся на дежурстве охранник. Страж выглядел очень юным. Судя по его виду, он только-только окончил школу. Парень уже был до смерти напуган.

– Чем могу вам помочь?

Смитбек схватил вялую руку парня, потряс ее и сказал:

– О'Нил? Мое имя Морис Фэннин. Меня послали сюда кое-что прояснить.

– Прояснить?

Смитбек проскользнул в помещение и огляделся по сторонам. Он увидел ряды старых металлических шкафов, заставленный пластмассовыми кофейными стаканами и усыпанный сигаретными окурками стол. Стены архива были выкрашены в ядовито-желтый цвет.

– Позор, – произнес журналист.

В архиве повисло неловкое молчание.

– Мы попытались выяснить, О'Нил, как здесь идет служба, – сверля юнца взглядом, начал Смитбек, – и, должен признаться, О'Нил, мы разочарованы. И очень сильно.

О'Нил мгновенно затрясся от страха.

– Простите, сэр. Может быть, вам лучше поговорить со старшим?.. С мистером Балджером?..

– С ним уже разговаривают. И ему, поверьте, предстоит долгая беседа. Когда вы в последний раз проверяли состояние картотеки?

– Проверяли что?

– Состояние картотеки. Когда это случилось в последний раз, О'Нил?

– М-м... Я не знаю, что это такое, сэр. Начальник ничего не говорил о проверке файлов и...

– Странно. Я полагал, что вас ознакомили с этой процедурой. Именно это я и имел в виду, О'Нил. Халатность. Работа с прохладцей. Итак, начиная с сегодняшнего дня вы должны ежемесячно проверять состояние картотеки. Вы меня поняли? Ежемесячно.

Смитбек нахмурил брови, подошел к шкафу и потянул на себя один из ящиков. Как он и предполагал, шкаф был на замке.

– Шкаф заперт, – пояснил охранник.

– Вижу. Это может заметить любой идиот. Где ключи? – постучав по ручке ящика, спросил журналист.

– Вон там, – произнес несчастный парнишка, кивая в сторону укрепленного на стене ящика.

Смитбек подумал, что та обстановка запугивания и общего страха, которую создала в музее новая администрация, иногда может быть весьма полезной. Молодой охранник пребывал в состоянии такого ужаса, что даже не попросил Смитбека предъявить удостоверение личности.

– А ключ к ящику?

– У меня на цепочке.

Смитбек, якобы в поисках других проявлений нерадивости, еще раз внимательно огляделся, стараясь при этом не упустить ни одной детали. На всех шкафах имелись ярлыки с указанием даты. Даты, похоже, начинались с 1865 года – года, когда был основан музей.

Журналист знал, что все ученые со стороны, для того чтобы проводить исследования в музее, были обязаны получить специальное разрешение комитета кураторов. Протоколы заседаний комитета и анкеты, которые заполняли претенденты, скорее всего находятся в этих ящиках. Ленг наверняка должен был испрашивать подобное разрешение. Если его досье все еще здесь, то оно содержит массу личной информации, включая полное имя, адрес, образование, сведения об ученых степенях, направлении исследований и список публикаций. Некоторые из них могли быть приложены к делу. В досье даже могло оказаться его фото.

Смитбек постучал костяшками пальцев по шкафу за 1880 год и сказал:

– Возьмем для примера эту картотеку. Когда в последний раз проверялось ее состояние?

– Никогда, насколько мне известно.

– Никогда?! – мастерски сыграв негодование, воскликнул Смитбек. – Чего же вы в таком случае ждете?

Охранник суетливо распахнул ящик на стене и, нащупав там нужный ключ, открыл металлический шкаф с картотекой.

– А теперь позвольте мне показать вам, как проводится проверка, – сказал Смитбек, выдвинул ящик и сунул руки между папками, подняв изрядный клуб пыли. Из первой папки торчала желтая картонка с какими-то индексами. Журналист схватил ее и поднес к глазам. Оказалось, что это каталог всех дел, находящихся в этом ящике. Имена были расположены в алфавитном порядке, все картотеки были датированы, и, кроме того, здесь же имелись отсылки к другим имеющим отношение к этому человеку документам. Замечательно. Слава музейным бюрократам позапрошлого века!

– Всегда начинайте с индекса, – наставительно произнес Смитбек и помахал перед носом стража желтой картонкой.

Страж согласно кивнул.

– Они содержат сведения о всех хранящихся в данном шкафу картотеках. После этого вы проверяете наличие картотек. Эта Процедура и называется проверкой.

– Понимаю, сэр.

Смитбек быстро пробежал глазами имена на карте и, не увидев среди них имени Ленга, сказал:

– А теперь проверим год тысяча восемьсот семьдесят девятый. Выдвиньте, пожалуйста, ящик.

– Слушаюсь, сэр.

Смитбек достал индекс за 1879 год. И здесь Ленг не был упомянут.

– Вам следует действовать с величайшей осторожностью, – продолжал свои поучения журналист. – Хранящиеся здесь документы имеют непреходящую историческую ценность. Откройте следующий.

– Есть, сэр.

Проклятие. И здесь ничего не говорится о Ленге.

– Давайте быстро проверим еще несколько лет.

Смитбек попросил охранника открыть еще несколько шкафов и принялся поспешно просматривать желтые картонки, не забывая давать О'Нилу ценные указания. Годы неуклонно катились вспять, и Смитбек начал впадать в отчаяние.

И вот в индексе за 1870 год ему в глаза бросилось нужное имя.

Ленг!

Его сердце забилось чаще. Забыв об охраннике, Смитбек принялся лихорадочно перебирать картотеку на букву "Л". Затем, замедлив поиск, он просмотрел нужную букву еще раз. Потом еще. Но дела доктора среди них не оказалось.

Ленг побывал здесь первым.

Смитбек чувствовал себя так, словно на него рухнула скала. А ведь это была великолепная идея!

Журналист выпрямился и взглянул в растерянное, испуганное лицо охранника. Полный провал. Он совершенно напрасно запугал до полусмерти бедного мальчишку. Какая растрата умственной энергии и драгоценного времени! Это означает, что все надо начинать с нуля.

Смитбек понимал, что из архива пора смываться. Балджер мог вернуться с минуты на минуту. И к дискуссии он наверняка расположен не будет.

– Сэр? – робко произнес юный охранник.

Смитбек вяло задвинул ящик, взглянул на часы и утомленно сказал:

– Мне пора возвращаться. Продолжайте нести вахту. Вы отлично работаете, О'Нил. Действуйте в том же духе.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Мистер Фэннин...

В первый момент Смитбек не мог понять, к кому обращается юный страж. Но вспомнив, что мистер Фэннин – это он сам, журналист сказал:

– Слушаю вас.

– Скажите, а копии картотек тоже надо проверять?

– Копии? – переспросил Смитбек.

– Да. Те, что находятся в особом хранилище.

– В особом хранилище?

– Да. Там, за стеной.

– Ах да, конечно. Благодарю вас, О'Нил. Это мой недосмотр. Покажите мне хранилище.

Молодой охранник провел журналиста к стальной двери в дальней стене комнаты. В центре двери сверкал штурвал, похожий на корабельный.

– Вот здесь.

– Вы можете его открыть?

– А его и не запирают. С тех пор, как был отменен особый режим хранения.

– Понимаю. И как же выглядят эти копии?

– Это дубликаты всех хранящихся в шкафах картотек.

– Что ж. Пожалуй, стоит взглянуть. Открывайте.

О'Нил, с трудом потянув дверцу, открыл взору небольшую, сплошь заставленную шкафами комнату.

– Давайте взглянем... ну, скажем... на год тысяча восемьсот семидесятый.

– Вот, – оглядев внутренности хранилища, сказал охранник.

Смитбек подошел к шкафу и выдвинул ящик. Копии были сделаны на самых ранних образцах фотобумаги и походили на старинные фотографии – выцветшие и туманные. Смитбек принялся перебирать глянцевитые листки и довольно быстро добрался до буквы "Л".

Вот оно. Разрешение, выданное Эноху Ленгу и датированное 1870 годом. Несколько страниц светло-коричневого цвета с записями от руки, сделанными тонким неразборчивым почерком. Смитбек одним быстрым движением извлек листки из папки и сунул их в карман пиджака, замаскировав свои действия громким кашлем.

– Отлично, О'Нил, – сказал он, обращаясь лицом к молодому человеку. – Но эти картотеки тоже надо обязательно проверять.

Выйдя из хранилища, Смитбек продолжил:

– Что же, О'Нил, вы работаете хорошо, за исключением проверки картотек. Но это дело исправимое, и я замолвлю за вас слово.

– Благодарю вас, мистер Фэннин. Я стараюсь. Очень стараюсь...

– Если бы я мог сказать это и о Балджере... Очень рад, что мне довелось встретить здесь по-настоящему ответственного работника.

– Вы совершенно правы, сэр.

– Желаю успеха, О'Нил, – бросил Смитбек и начал поспешный отход.

Это было сделано вовремя. В зале птиц он встретился с Балджером. Лицо старшего охранника было покрыто красными пятнами. Он шагал, заложив большие пальцы рук за пояс. Висящие на ремне ключи откликались на каждый его шаг позвякиванием, а брюхо воинственно колыхалось. Одним словом, мистер Балджер был вне себя от гнева, или, выражаясь менее изящно, писал кипятком.

Когда Смитбек добрался до ближайшего выхода из музея, ему стало казаться, что драгоценные бумаги уже успели прожечь здоровенную дыру в подкладке его пиджака.