...Лелька, с отрешенным личиком, неподвижно сидела у кромки воды. Рядом с ней, на бревно то и дело опускались пугливые стрекозы и бабочки. Один раз, преодолевая принесенную рекой преграду, промелькнул уж. Взобрался на гладкую древесину, блеснул черными бусинками глаз и скользнул в воду. Над поверхностью осталась только изящная головка с двумя желтыми пятнышками. Вряд ли Лелька заметила охотника за лягушками. Ее взгляд был прикован к речной глади. Легкий ветерок давно просушил волосы и теперь робко перебирал длинные пряди, будто хотел заплести их в косу, да не находил нужной силы. Гонимая ветром рябь переливалась на закатном солнце и покрывала реку причудливой сверкающей чешуей. Русалка пребывала в том оцепенении, когда тело словно растворяется в окружающем мире, а глаза не могут оторваться от одной единственной точки, дающей покой и отдохновение. Краешком сознания Лелька заметила как недалеко от берега брызнула в рассыпную стайка плотвы. Воображение вяло нарисовало вечно голодную щуку, гоняющую на мелководье рыбью мелочь. Однако, вместо спины промахнувшегося хищника, из воды возникла косматая макушка водяного. Старый Щитень болезненно щурился, для его глаз и вечернее солнце было слишком ярким. На берег выходить не спешил - отдыхал, утомленный поисками любимой ученицы. Наконец, разглядев примостившуюся на бревне Лельку, ласково улыбнулся и двинулся из реки. Несколько мальков выскользнуло из спутанной бороды и серебристыми искорками шлепнулись в воду. Щитень остановился, загреб бородищу узловатой рукой и бережно потряс, выгоняя то, что не успело выпутаться само. Последним отцепился мелкий рачонок, ухватившийся клешней за кончик длинного уса, и упрямо не желающий возвращаться в родную реку. Убедившись, что живности не осталось, водяной встряхнул мочалкой бороды и ступил на песок. Подковыляв ближе, погладил Лельку по голове, помолчал. Будто вспомнив зачем пришел, вытащил из подмышки маленький сверток, развернул, встряхнул и расстелил на бревне рубаху с неброским узором по вороту и рукавам. Присев рядом, поинтересовался: - Узнаешь? Русалка оторвала взгляд от воды и несколько мгновений неверяще смотрела на принесенную одежду. - Деда, откуда? - Да все из старых укромов. - улыбнулся водяной. - Как чуял, что приберечь надо. Вишь, не ошибся, пригодилось. Эт мы, старики, без одежи подмерзаем. Вы же, все больше волосами наряжаетесь, а середь людей нагишом не можно. Вот только коротковата, думаю, будет. Ну, уж лучше, чем ничего... Он замолчал. Русалка задумчиво провела ладошкой по мокрой холстине, тронула пальчиком вышивку, подняла глаза на лешего. - Спасибо, дедушка Щитень. - На благо, внученька, на благо. - вздохнул старик. Он тронул ладонью лицо, будто бы смахивая капельки воды. Зажмурился, снова утерся и, часто заморгав, отвернулся. Лелька перевела взгляд на реку, еле слышно обронила: - Наверное... попрощаться надо... со всеми. - Не трудись, к чему кручину множить. Нынче наши собирались, поручили проводить, велели сказать... - водяной прерывисто вздохнул. - Народ твой тут, ты нам как дочь, не забывай и, да пребудут с тобой Светлые Боги... Щитень, не оглядываясь, двинулся в воду. Русалка еле заметно кивнула вслед. Глаза заблестели отражая бегущие по воде круги. Когда истаял последний, Лелька медленно двинулась вдоль берега. Приближалась первая из тридцати трех оставшихся ночей...
...Ярило, будто умытая детская мордашка, выглянул из-за холма и по траве наперегонки побежали неугомонные золотистые лучи. Один раньше всех добежал до Лельки и коснулся лба светлой теплой ладошкой. Русалка наморщила носик, поежилась от утренней свежести и открыла глаза. Уселась столбиком, тряхнула волнами волос, сладко потянулась. Ослепительный лик солнца вырастал на глазах, неумолимо вздымаясь над макушками деревьев. Лелька вдохнула и замерла, всем телом впитывая давно забытое дневное тепло. Именно эти ласковые прикосновения Ярилы и должны были погубить ее на закате тридцать третьего дня. Но в этом возрасте тридцать дней как тридцать лет. Да и наставница нагадала куда идти, чтобы до срока встретить того, кто ранил сердце и полонил душу. И обнадежила, что случится это гораздо раньше означенного дня. Теперь главное дойти, добежать, глянуть хоть разок, послушать голос, побыть рядом... а там не страшна и смерть, избавления от которой так и не дала жестокая Дана..
ЧАСТЬ 5
Глава 28
С пьяных глаз и коза - красавица... Витим - Большая Чаша
По своему обыкновению, Мокша не заходил в харчевни, не испытав плечом крепость двери. Будто ненароком, задевал косяк так, что стена вздрагивала, а те, кто сидел ближе к выходу, вздрагивали и расплескивали содержимое кружек. Мокша же, довольный результатом, как ни в чем ни бывало проходил мимо. И сейчас он вломился в корчму как медведь в тесный курятник. Удовлетворенно крякнул, глянув на крепкую древесину, что только мученически скрипнула под могучим плечом. В самом углу отыскал взглядом Эрзю и прокосолапил к нему, мимоходом приглядываясь к сидящим за столами. Эрзя позевывал, привалясь спиной к бревенчатой стене, лениво хлебал медовуху, вытирая кулаком повисающую на губах пену. Мокша уселся напротив, грохнув о лавку тяжелыми ножнами. Последний раз оглянулся на корчму и водрузил молоты кулаков на стол. Не дожидаясь когда рот Эрзи захлопнется после очередного зевка, проворчал: - Эй, спящая красавица, закрой пасть, кишки простудишь. Эрзя подавил зевоту и вперил в друга самый бодрый в Киеве взгляд. Мокша поощрительно кивнул, бросил взгляд на остывающего жаренного гуся, проглотил слюну. - В общем так! - начал он заговорщически. - Чую, пора пришла Извека искать. - Ой ли? - не поверил Эрзя. - Может пущай еще погуляет. - Нагуляться успеет, покуда искать будем. А время то самое! Намедни к старикам Млавы сваты приходили. Бают будто бы от самого Словиши-Гордого, для его сына. - Бедный сын. - посочувствовал Эрзя. - Вот уж несреча так несреча. Такую невесту и врагу не всякому пожелаешь. Мокша покивал, втягивая носом аромат гуся. - И не говори! Уж лучше хазарин на колу, чем жена дура. - Или Млава в невестках. - добавил Эрзя. - А откуда ведомо? - Да нынче Микулку встретил. Он и поведал. - Эт которого Микулку? Не того ли, что при Полоцке отличился? - Тот самый. - Ну, этот врать не будет. Славный малый. Не зря его Извек среди других отмечает. - Извек зря никого не отметит. - согласился Мокша. - Так как, поедем что ль? - Ты б хоть перекусил на дорожку. А то путь не близкий, когда еще перекусим по-человечески. Мокша не ответил. Поспешно кивнул и, захлебываясь слюной, вцепился в гуся. Тот хрустнул и, выпустив облачко пара, разломился под крепкими пальцами. Зная страсть Мокши, поесть с чувством, с толком, с расстановкой, Эрзя снова прислонился к стене и прикрыл веки. С улыбкой слушал хруст косточек, перемежающийся со стуком кружки и плеском медовухи. Один раз грохотнул полный кувшин, принесенный заботливым хозяином и звуки трапезы продолжились в том же духе. За столами по прежнему велись тихие разговоры, когда с улицы долетел топот полудюжины коней. Однако, копыта стихли, а ни смеха, ни молодецких криков слышно не было. Хозяин, дородный мужик, убивавший в молодости кулаком быка, искоса уставился на дверь. Стоял вполоборота, могучую пятерню опустил на рукоять тяжелого тесака для разделки мяса. Пауза затягивалась, гомон в корчме поутих. Дверь отворилась без привычного грохота, в проем ввалился потерянный Лешка Попович. Двигался, как слепой, ликом черен, глаза неживые. Следом шагнули угрюмые дружинники, придержали друга под локти, повели к пустующему столу. Добрыня, глядя под ноги, безнадежно качал головой, лишь у самого стола поднял глаза на хозяина, двинул рукой, мол, давай как всегда, и тяжело бухнулся на лавку. Остальные тоже загремели ножнами об пол, рассаживаясь вокруг Лешки, по вытертым до блеска лавкам. Последним в дверях показался Илья. С укоризной посмотрел на опустившего голову Лешака, дверь прикрыл бесшумно, чем удивил больше, чем неживой Попович. Прогромыхал сапогами к рассевшейся компании, придавил могучими чреслами край лавки и тяжко вздохнул, едва не загасив ближний светильник. Молча приняли кружки, одну вдвинули в бессильную руку Лешки, выпили. Муромец утер седеющие усы, окинул печальным взглядом настороженную корчму. - От так, други, в жизни бывает, - скорбно изрек он и, сурово глянув на пустую кружку, продолжил. - Идешь, идешь... и вдруг вывалишься! Все сделали умные лица, дескать, понятно, че ж непонятного. Однако, наморщив лбы, ждали разъяснений... Гадали: неужто князь из дружины выгнал, или, чего недоброго, отец помер, а все, что нажито, завещал соседу-жиду... Видя их недоумение, Илья крякнул, отхлебнул из спешно наполненной хозяином кружки и, снисходительно, как малым детям, разъяснил: - Шилом моря не согреешь,... хреном душу не спасешь! За соседними столами облегченно закивали, забулькали наполняемые плошки, послышались сочувственные вздохи. - Это верно! - А то как же! - Правильно! Не хрен без коня на пашню! - А мы уж подумали Татары Киев взяли! Муромец сморщился, как мулла в свинарнике, дождался когда стихнет гомон, насупился, подбирая слова для непонятливых. Грохнув кулаком по столу, предпринял последнюю попытку донести до этих тупоголовых простую мысль: - Курица - не птица, блоха - не кобылица, все бабы - дуры! - выдохнул он убедительно. - Окромя наших жен, конечно,... да и те не умней курей! Тут уж все поняли окончательно. Лица просветлели, многие ретиво кивали, вспоминая каждый свое. Сочувствовали Муромцу, себе и всем, кого так же угораздило. Гомонили, пока Велигой, не обронил вполголоса: - Млава нынче с сыном Словиши помолвилась... Стало слышно, как в подполе мышь устраивается на ночлег, все не решаясь на какой бок лечь, правый или на спину. Весенней грозой прогрохотала отодвигаемая Лешкой кружка. Лицо Поповича снова упало на чеканные наручи. По пальцам просеменила одинокая муха, остановилась, радостно потерла лапки: человек не замечает - значит не сгонит. Эхом кружечного грома отозвалась выволакиваемая хозяином бочка крепкого ромейского. Илья поощрительно кивнул, примерился к кружке - не самая ли маленькая досталась. Убедившись, что посудой не обидели, повел курганами плеч. - Вот и я говорю, баба с возу - мужику работы меньше. А Лешка вон, с тоски, умирать собрался, нечто льзя так! Хозяин, с подобающим случаю лицом, уже лил в кружки густой рубиновый напиток. Как бы невзначай, уважительно пробурчал: - Коль такие дела, можно чего и покрепше. Добрыня приложил руку к груди, мол, спасибо за заботу и понятливость. Потянулся вперед, вдвинул кружку Поповичу, разом осушил свою. Лешак медленно разогнулся, будто на плечах стоял княжий терем, не видя ничего вокруг себя, поднес бадейку к губам. Неверная рука дрогнула, по щекам побежали красные струйки, встретились на гладком подбородке, оросили кольчугу на груди. Пустая посудина стукнула о стол. На плечо легла пятернища Ильи. - Пей, друже, пей! Ты пьяный лучше... А то совсем с лица спал. Рази так можно! Дурной кобыле сам знаешь... - Извека! - перебил Лешак. Слова, будто ежи, с трудом лезли из горла. Други, сыщите Сотника... Повиниться надоть, зря на него гневился... Сыщите, други. Он потянул руку за второй кружкой. В корчме одобрительно загудели. - Вот это дело! - Повиниться для мужа не зазорно, да и нам не помешает мировую с ним осушить. - Однако где ж его сейчас сыщешь... - У Эрзи спроси, - прервал всех Велигой. - Либо у Мокши. Про Извека ежели кому и знать, то им одним. Токмо скажут ли!? За друга осерчали... И, выходит, поделом... Не-е! Думаю не скажут. - Не скажем! - громыхнуло от дальнего стола. Все головы повернулись на голос Мокши. Дородный великан, рядом с дремлющим у стены Эрзей, ломал ногу гусю. Отхватив от румяной ляжки изрядный кус, неспешно прожевал, запил из кувшина и, так же не оглядываясь, добавил: - Потому, как сами не ведаем. Эрзя приоткрыл один глаз, стрельнул по корчме, двинул носом и снова прикрыл веко. - Однако... - пробасил Мокша и вновь, под нетерпеливыми взглядами корчмы, принялся за ногу. Пока хрустел косточками, в его сторону обернулся и Лешка. В потухших глазах - отчаянье пополам с надеждой. Мокша степенно дожевал, побулькал вином, утерся. Длань вновь зависла над раскуроченным гусем, выцеливая кусок поаппетитней. Будто вспомнив о чем-то, помедлил, затем передумал и опустил руку на стол. - Однако, узнать-то можно. Бабка Агафья, ежели из ума не выжила, может подсказать. Ну, там... в воду поглядит, пару мышей сгрызет, поганку понюхает... О прошлом годе, помню, Эрзю так разыскала, когда тот, в соседней веси, у девок пропадал. Тады аж трех кажанов загубила, пока разглядела, где он обретается. Зато без ошибки... Ватага Лешки подхватилась как по тревоге. Об пол грохнула опрокинутая лавка. Кто-то спешно дохлебывал из кружек. Кто-то по привычке вставлял монетки между досками стола, дабы те не свалились на пол и не затоптались при потасовке. Мокша с сожалением оглядел остатки утки, однако тоже поднялся и, степенно утерев усы, развел лопатами ладоней. - Ну и пойдем, что ли. - Ага, - отозвался Эрзя. - Пока бабка не померла. Хотя, ее, поди, и палкой не уколотишь. Все подались из корчмы. Без промедления заняли седла и, дождавшись Эрзю с Мокшей, направили коней на отшиб, где в перелеске приютилась изба старой ведуньи. Почерневший дубовый сруб увидали только подъехав к опушке. Дверь, свидетельствуя о присутствии хозяйки, была открыта и все заметно взбодрились - ехали не зря. Лешка первый соскочил на траву, но замешкался, пропустил вперед себя Мокшу. Тот лучше всех знал бабку. Не раз обращался к ней за помощью, предпочитая выспросить о чем-либо у мудрой старухи, чем утруждать себя излишними раздумьями. Та тоже привечала уважительного балагура, частенько привозившего с собой разную хозяйственную утварь. И теперь все с надеждой поглядывали на Мокшу - как никак знакомый. Мокша, чувствуя свою значимость, степенно направился к крылечку...
...Бабка отставила веник в угол, прислушалась. Кот, по обыкновению путавшийся под ногами, вздыбил шерсть, сверкнул желтыми углями глаз, и сиганул на печь. Старуха подтянула платок, вздохнула, уперла руки в бока. Сквозь дубовую ляду различила шаги многих человек. Мужчины. Не из пахарей. Скорее дружинники. Торопятся, но сдерживают шаг. Впалые щеки Агафьи растянулись в подобие улыбки. Опять кого-то потеряли, подумала она и, не торопясь, заковыляла навстречу. В дверь три раза бухнуло. Тут же послышался чей-то грубый голос: - Ты б еще тараном постучал, дурья башка. Перепужаешь бабульку, еще сподобится со страху. Постучали потише, но так же настойчиво. - Сподобится? Да я еще ваших внуков женить буду... - проворчала старуха. Она толкнула дверь и уперлась взглядом в кольчужную стену. Чуть выше нависал тяжелый подбородок, нос и глаза загораживал косяк. Богатырь отшагнул и, облокотившись на верхний край ляды, заглянул в проем. - Жива ль, бабуля?! Как здоровьице? - Сдохла! - съехидничала та. - Неужель не видишь. Вон - лежу в переднем углу и воняю, а крадовать* некому. За спиной Мокши кто-то поперхнулся смехом. Ведунья ткнула кулачишком в могучую грудь и тоже осклабилась.. - А здоровья? Здоровья на троих, таких как ты, хватит. Ну да заходите, чего на дворе топтаться. Почто ноги-то трудили? Либо нужда приключилась? Без нужды-то ко мне не ходят. Без нужды все чаще в журку заглядывают... Мокша вовсю щерился, слушая привычное ворчанье старухи. Махнув остальным, шагнул внутрь. Один за другим сгибаясь под притолокой, ватага потянулась следом. Кое-как уместившись в невеликой избе, обступили Мокшу и Поповича плотным гуртом. Сухая ладонь старухи повелительным жестом заставила вошедших расступиться и дружинники почти вжались в стены, высвобождая пространство посреди избы. Лешка с Мокшей поначалу остались впереди всех, однако, спешно посторонились, когда Агафья выволокла из-за печи кованный треножник. Постановив его на свободном месте, указала на ведро и проворчала, будто сама себе: - Во дворе бочка с дождевой водой, надо бы принесть ведерко. Мокша выхватил взглядом одного из молодцов, кивнул на дверь. Румяный гридень тут же бросился исполнять. Когда вернулся в дом, на треноге уже покоился широкий котел, а бабка копошилась у стола, перебирая холщовые мешочки и пучки сушеных трав. Не оглядываясь, коротко распорядилась: - В котел! Гридень исполнил и, не выпуская ведра, отступил к стене. Молчали. В тишине шуршали сухие травы, да старуха что-то бормотала, откладывая нужное в сторону. Эрзя, прислонившись к бревнам в самом углу, снова начал задремывать, когда в избе громыхнул неуместный смешок Мокши. - Эй, други, целоваться никто не желает? Двенадцать пар удивленных глаз уставились на весельчака, но тот ткнул пальцем в сторону треноги. - Да не со мной, с ней. Гости повернулись к котлу, в котором на поверхности воды маячили два выпуклых глаза. Лягушка не рисковала высовывать голову целиком и осторожно осматривалась. На лицах дружинников обозначились сдерживаемые улыбки. - Наслушались сказок, - проворчала старуха. - Готовы всех жаб перецеловать, лишь бы на халяву царевну заграбастать. Лентяи! Царевны то вокруг вас ходят. Их только глупые, да слепые не видят. А вы все за морем надеетесь сыскать. А что там за морем? Ерунда и бестолковки. Она сгребла травы в ступку, кинула сверху затертый до блеска пест и зашаркала к треноге. Приблизившись, не глядя окунула руку и ловко выудила лягушку из воды. Зеленая добыча дернула лапищами и затихла в цепкой длани старухи. Пальцем поманив водоноса, Агафья всучила квакушку молодцу и, направилась к столу. - Отнеси обратно. - бросила она через плечо. - А будешь возвращаться, дверь приткни поплотнее. Гридень поспешил выполнять. Пока бегал к бочке, бабка похрустела пестиком в траве, тряхнула ступу и, удовлетворившись результатом, отставила в сторону. Проковыляв за печь, долго гремела чем-то костяным, деревянным и железным. Наконец вынесла странный масляный светильник с болтающимися по трем сторонам цепочками. Умело приладила концы цепей к крючьям треножника и светильник оказался точно под дном котла. Зацепив с печной полки связку лучин, выбрала одну, что потоньше. Ткнула в угли, пождала пока займется и бережно понесла огонек к фитилю. Довольно хмыкнула, когда вспыхнувшее пламя колыхнулось раз-другой и уткнулось в выпуклое дно. Вернувшись к столу, собрала несколько странных стеблей с почерневшими соцветьями и, тронув их пламенем лучины, пошла вкруг треножника. Воздух начал наполняться густым горьковатым запахом. Каждый круг возле котелка погружал пространство избы в голубоватый туман. Муромец, стоявший возле дремлющего Эрзи, повертел головой, прислонился к бревнам и тоже прикрыл глаза. За последние дни спать приходилось мало и Лешкина маета изрядно утомила немолодого богатыря. Мокша, привыкший к бабкиной волшбе, довольно поглядывал на молодых парней, что застыли у стен с остекленевшими глазами. Один Лешка в нетерпении следил за действиями старухи: его горькую кручину не пробивало даже заполнившее избу марево. Мокша приблизил лицо к уху Поповича и со знанием дела объяснил: - Ща будем смотреть, где Извек ошивается. Поглядим, а там и увидим... - Вы-то увидите? - перебила Агафья сварливым шепотом. - Да у вас и средь бела дня глаза будто гонтой обшиты, под собственным носом ни рожна не видите, пока рожей не ткнуть... Мокша почтительно приложил руки к груди. - Вот ты, разума наша, и ткни перстом, где надо поглядеть, а уж мы расстараемся. Мрак в избе все сгущался, пока соцветья не дотлели и бабка не ткнула стебельки в воду. Высыпав содержимое ступки на ладонь, Агафья повыдергивала крупные кусочки и черенки, с оставшимся вернулась к котлу. Сотворив одними губами короткий наговор, сдула с руки на воду. Чешуйки молотой травы разбежались по поверхности, полностью прикрыв воду. - Так кого говорите ищете? Извека чтоль? - Его! - с готовностью откликнулся Мокша. - Или его конягу! А где конь, там и хозяин отыщется. - Ну, Извека так Извека. Старуха нагнулась у котла. Пальцами, не боясь обжечься, вытянула фитиль подальше. Лепестки на поверхности чуть колыхнулись, в середине обнаружился маленький темный прогал. С каждым мгновением черный глаз воды разрастался, пока все лепестки не прижались к краям котла. - Поглядим где проехал. - вздохнула Агафья и, сложив руки на груди, прищурилась. Мокша вытянул шею, вытаращился на темную гладь воды. Лешка подался вперед и замер, вглядываясь в призрачные сполохи поднимавшиеся со дна. Скоро оба рассмотрели еле различимую картинку, что росла, становилась ярче, отчетливей. Глаза едва успевали схватывать меняющиеся изображения. Поначалу шли знакомые места, да безлюдные дороги. За ними промелькнули толстые изумленные лица проповедников нового бога, пару раз показалась морда Ворона, которую сменили рожи степняков и какая-то маленькая весь. Один лишь раз вода осветилась прелестным девичьим личиком обрамленным чудесными волосами и, опять потянулись дороги, поля, леса. Бабка озадаченно крякнула, но следующая смена картинок заставила затаить дыхание. Скалы застило роскошным столом, над которым показалось жесткое сухощавое лицо. Следом обрисовалась приметная кайма леса оторочившая поле, хари лихих людей и невеликое городище с характерными сторожевыми башенками. Лешка встрепенулся, но озадаченно закусил губу. То, что увидели дальше, удивило еще больше. В немыслимом хороводе закружились невиданные рогатые рожи, брызги крови, кучерявый детина с шестопером и окровавленный старик на жертвенном камне. Затем блеснула стоячая вода, на миг застыл мальчонка в медвежьей душегрейке и белая голова конеподобного зверя. Появилась морская гладь, берег, две фигурки у костра, колченогий зверь, пробитый прутом, понурое, безмерно уставшее лицо, и зеленые веселые глаза под огненно рыжими прядями волос. Агафья всхлипнула, но тут же забыла как дышать, когда в чьих-то крепких ладонях показалось крупное яйцо. Непонятное метание темных пятен внезапно сменилось пространством, заполненным конным войском, поверх всего стриганули уши Ворона, полыхнул огонь, ощерилось лошадиное лицо могучего воина и... снова поля, стежки, лесные просеки. Картинка постепенно спуталась, пошла рябью и потухла. Бабка, остолбенев, молчала. Мокша таращился как отрок, равно готовый сменить воду или вскопать огород. Лешка же продолжал пялиться в воду. Судя по глазам, с отчаянным усердием обмозговывал увиденное. Старуха поправила платок и затушила фитиль. - Ну и вляпался... - обронила она хрипло. - Поглядим теперь куда поедет. Она взболтала воду, выловила неутонувшие ошметки, швырнула размокшее месиво на пол и замерла над успокаивающейся водой. Показалась уже виденная скала, стол, который прежде был завален роскошной снедью, явил опрокинутые кувшины и раздавленные заморские плоды. Аскетическое лицо теперь явно отдавало синевой. Туча пыли поднятая стаей степняков, река за деревьями, гибкий силуэт длинноволосой девки в странно коротком платье... Теперь уже Мокша хмыкнул, узнав знакомые места. Неожиданно в углу раскатисто грохотнуло и, вода, дрогнув, потемнела. - Ах, чтоб тебя! - прошипела бабка и метнула гневный взор на Муромца. Тот, проснувшись от собственного храпа, пристыжено хлопал сонными глазами, озирался то на застывших у стен дружинников, то на невозмутимого Эрзю. Встретившись со взглядом Агафьи, развел руками. - Виноваты будем, почтенная! Совсем Дрема глаза застил. Три дня ни разу не спамши, не емши, и не... - он запнулся. - Не отдыхамши в общем, только пимши! - Так ступай, поспи, - властно приказала старуха. - У этой ватаги в тебе нужды нет. Сами сдюжат. А вот за порядком приглядеть, пока их не будет, на то лучше тебя не найти. Агафья перевела дух, еще раз замороченно ругнулась, припомнив душу Чернобога, помет Рода-сокола и хвост Ящера. Завершив хитроумную тираду, уже мирно добавила: - Ступай, Ильюша, ступай. Ты в те края все одно не хаживал. Мест тамошних не видывал, тебе и оставаться. А за молодцами да Поповичем Эрзя с Мокшей приглядят. Тебе же надобно измудриться, да отваду перед князем придумать, чтобы Красно Солнышко наше ни мгновенья не сомневался. - Добре, уважаемая! - согласился Илья и поклонился хозяйке. - Оглядев дружинников, поправил ножны и, враз посуровев, повысил голос. - Ну, хлопцы, смотрите, чтобы мы за вас не краснели... Гридни медленно кивнули, смотрели очумело, будто спали с открытыми глазами, Мокша успокаивающе махнул рукой, мол, очухаются опосля. Протопали тяжелые сапоги и дверь за Ильей тихо прикрылась. Агафья прошаркала к столу, согнулась, выволокла лавку, пристроила сухое тело на самый краешек и, будто забыв про всех, уставилась в половицы. Поморгав выцветшими глазами, качнула головой. - Да-а, насобирал Извекушко на голову хлопот, как конский хвост репьев. Ну, две своры ворогов по своим следам таскать - дело привычное. Ну, не беда еще, по недомыслию с русалкой связаться - тут вы, мужики, все не башкой думаете... так ведь угораздило еще и с Кощеем схлестнуться... Над печью зажглись два зеленых огня. Кот помаячил в темноте, покрутился, устраиваясь поудобней среди черепков, и огни потухли. Старуха прикрыла глаза, покачалась из стороны в сторону, вздохнула. - Знаю где едет, немудрено узнать куда приедет, токмо мешать ему не след. Чую непростые веревочки на нем завязались. Ну, да каждому своя тропка... Однако, встретить Вешу надобно, а то как бы не сгинул вблизи родных земель. Нам и пропавшего Рагдая хватает. Хороших робят беречь надоть. Мокша, узнал ли ты стежку, по коей дружок уехал? - Как не узнать. - отозвался Мокша, глянув на Поповича. - А речка знакома ли? Тут уж кивнули оба. - Да как-то бывали... - Только не по дорожке речка-то! Бабка ухмыльнулась. - Эт смотря как ехать! Извек ваш токмо поначалу прочь от Киева правил, потом все одно по границам завернул. Видать оглядями на речку и выехал. Мимо нее и вернуться сбирается, коли жив будет. Посему езжайте по прямоезженной, пока о левую руку не покажутся три холма. Аккурат по правую руку роща березовая начнется. Тут и сворачивайте от дороги. С полдня проедете, попадете на другую. Доберетесь до развилки, там еще деревце должно стоять, думаю большое уже вымахало, годов то сколько прошло... Извеку мимо того места никак не проехать, так по моим думкам выходит. А уж по какой из двух стежек прибудет, того не ведаю. Там на месте разберетесь. А как разберетесь, поспешайте, помощь ему понадобиться может. Бабка покинула лавку, окунула руки в котелок и, подняв ладони, звонко хлопнула над головой. В избе посветлело. - Ну, в добрый путь! - закончила Агафья и простерла перед собой морщинистые ладони. Она едва успела двинуть глазами, как Лешака вынесло из избы. От удара в дверь дрогнули бревенчатые стены. Давно не смазанные петли выгнулись и явили на свет перекрученные гвозди. В гадальный котел посыпалась труха пополам с пылью. Очумелые от волшбы витязи затрясли головами, таращились вслед Поповичу. Непробиваемый чудесами, Мокша, радостно потер руки, глянул на притихшего возле Велигоя Репейку, указал на помятый крепеж. - Возьмешь плотника Мотрю, поправите дверь... Остальные вдогон! - рявкнул он и ломанулся наружу. В проеме, не успев повернуться боком, вломился плечами в косяк. Корни четырехгранных гвоздей покинули свои норы, и освобожденная дверь птицей отпорхнула во двор. С улицы донеслось: - Да косяк гляньте, тоже раскачался! Остальные, кто был в избе, вывалились в клубы пыли, поднятые летучей дверью. Лешака догнали только на излучине Лебеди. Поравнялись, крикнули, чтоб помедлил. Попович будто не слышал, несся вперед, изредка смахивая с лица клочки пены, летящие с конской морды. - Придержи повод, дурья башка! - взревел Мокша. - Коня запалишь! Дальше пешком пойдешь?! Лешка наконец внял голосу разума. Конь пошел легче, косясь на скачущих рядом, налитыми кровью глазами. Скоро пустился легкой рысцой, пока лапища Эрзи не протянулась к узде и не заставила идти шагом. Попович смотрел прямо перед собой. Губы все так же сжаты, но щеки от скачки потеряли землистый оттенок и слегка порозовели. - Вот и гоже, - успокаивающе пробормотал Мокша. - Сгоряча голову ломать не след. Дорога она ни куды не денется, разве что длиннее станет. За день все одно не доскачешь, а роздых, он и людям и коням нужон. Лешка медленно кивнул, соглашаясь, но из глубин тягостных дум не показалась даже кудрявая макушка. Так и ехал, перемалывая в голове черные глыбы кручины. Очнулся только когда конь под ним стал, а над ухом напомнила о себе луженая глотка Мокши. - Пандя*, гои! Привалимся! Спутники немедля расседлали коней, натащили сушин, запалили костер. Откуда ни возьмись у костра определились несколько походных фляг, не с водой, знамо дело. Над огнем, проколотые насмерть, зашипели куски молодой кабанятины, добытой Велигоем по дороге. В небо потекли будоражащие нутро запахи, в чарки полилась веселящая душу медовуха. Как водится, плеснули богам на четыре стороны, расселись. Двое гридней, наскоро перехватив полусырые куски, разошлись в стороны от костра - первый дозор, пока прочим роздых. Над головами, одна за другой, замерцали первые слезы Макоши. Нынче больше чем обычно, будто весь день проплакала за Лешку. Подсунув седла под голову, улеглись спозораночные - кому ни свет ни заря в дозор. Остальные потихоньку судачили, глядя на нервные языки пламени. Поглядывали на Ревяку, ждали песен. Молодой кощунник тихо сидел, уставившись в огонь широко раскрытыми глазами. Изредка рассеянно отхлебывал из чарки, молчал как и Попович. Но если в глазах Лешки темнели омуты тоски, то в очах Ревяки блестели озера чистой и светлой печали. Говорили, что вот в такие моменты и слагались в его душе песни. По началу многие злились, когда посреди пира или беседы, он забывал про все и впадал в оцепенение. Однако каждая новая песня с лихвой окупала прерванные разговоры и покинутые пиры. И сейчас все терпеливо ждали, когда Ревяк вынырнет из забытья и порадует души. Кое-кто уже гадал, чем утешит на этот раз. Раздольной плясовой, от которой хочется гоголем да в круг... или той, тихой, от которой у девок промокали платки, а у суровых мужей под бородами вспучивались желваки и к горлу подкатывал ком. В очередной раз поднеся к губам давно опустевшую чарку, Ревяк вздрогнул от щелкнувшего уголька и повел глазами вокруг себя. Эрзя с готовностью потянулся долить, однако певец опустил плошку на землю. На удивленный взгляд дружинника, с улыбкой помотал длинными волосами, схваченными слева в косичку, на манер варягов. Руки, лихо управляющиеся и с мечем, и с гуслями, легли на колени, веки опустились. Не найдя привычных струн, чуть дрогнули пальцы и, над затаившими дыхание спутниками, в ночи потекла долгожданная песня. Думал птицей лететь над водой В зов проститься, молиться о той, что сберегла крыла Криком помнить изгибы степей, В лапах бойни пропеть о тебе, Что сберегла крыла
Ночь пролетела как молодость, когда оглядываешься на нее, поверх светлых голов внуков, опираясь на плечи детей. Не успели вернуться спозараночные, а ватага уже седлала коней. Солнце, будто похмельный витязь в корчму, вовсю лезло из-за леса. Умытые и пышущие силой вои разбрызгивали сапогами обильную росу, на мир смотрели весело и бесшабашно. Даже Лешак выглядел посвежевшим, а в глазах начал проблескивать прежний огонь. Мысль, что скоро увидится с Извеком, на которого так незаслуженно осерчал, постепенно пересиливала душевную тягость от пакостной выходки Млавы. Эрзя, открывший было рот для походного клича, едва не свалился с седла, когда Лешка поставил жеребца на дыбы и гаркнул во все горло: - Выходим! Тронулись. Скоро Мокша поравнялся с Эрзей. Потеребив чуб, будто что-то вспомнил, окинул взглядом отряд. - Надо было Рахту с Сухматом кликнуть! Эрзя наморщил нос, отмахнулся. - Поздно! - Как так поздно? - Утекли лешего ловить. Два дня уж как. - Опять последнего? - не поверил Мокша. - А какого же еще? Ежели б не последний, разве кто ногой бы шевельнул! Мокша озадаченно помолчал, пожал плечами. - Так они ж семь штук уже последних наловили, а все не уймутся. - Этот, говорят, самый последний. - Ага, как же, - хохотнул толстяк. - Я эту сказку еще про самого первого слыхал. Тогда тоже брови гнули, да губы надували, клялись, что распоследнейший. Теперь вот за восьмым отправились. Эрзя утомленно вздохнул, и блеснул глазом на друга. - Да нет их, семи-то. - Как нет? Должны же вроде все у князя в зверинце сидеть. - А так и нет! Сбегают все. Больше седьмицы еще ни один не просидел. Поговаривать уж стали, что не лешие это вовсе, а так: мороки какие-нибудь. Ради куражу попадаются, чтобы перезимовать, а как глянут, чем у нас кормют, так восвояси подаются, на вольные хлеба. - А может статься, они одного и того же ловют? - Могет и так. - рассудительно согласился Эрзя. - Токмо, завсегда в разных местах. - И не мудрено! - со знающим видом изрек Мокша. - Он уж, бедный, небось не ведает в какой стороне от них, ретивых, укрыться. Вот и сигает по разным местам. - Могет и эдак. Впереди показался многовековой дуб. Темнел раскидистой громадой возле самой дороги. В широкой тени могла разместиться малая дружина, а под нижними ветвями легко мог пройти конный с княжьим знаком на копье. Всадники притихли. Тянули шеи, пытаясь разглядеть за дубом знаменитую развилку, венчающую окончание Киевских земель. Разглядели скоро, когда дуб загородил полнеба. Ревяка задрал голову, губы начали было сплетать слова, но по плечу хлопнула ручища Мокши. - Но но, не засыпай! А то чую, опять глазы в кучу, мысли к песне, был Ревяк и нет Ревяка! Дай-ка топорик, грамотку нацарапать. Ревяка опустил туманный взгляд, будто во сне выудил из-за пояса топор, и вновь вознес взор к небу. Пока балагур шумно сопел у ствола, песня обрела образ и уложилась под темечком до более подходящего случая. В другой раз останется лишь острогать, да огладить сердцем, положить вдоль напева души... - Готово! - донеслось от дерева. Мокша, пыхтя, закончил работу. Вернув топорик улыбающемуся Ревяке, отошел на дорогу, глянул на дело своих рук. Горделиво обернулся на спутников. - Так, робята, бабка Агафья баила, что Сотник наш должон тут проехать. Однако каждый пень в лесу знает, что для Извекова коня семь дней не крюк, а с таким хозяином и все восемь. Поэтому сделаем так: - Мокша кашлянул, почесал затылок, глянул на Эрзю, который хитро щурился, но лицо старался делать попроще. Вы, гуртом двинете по левой стежке. Левая она завсегда самая короткая. Мы с Эрзей двинем по правой, которая крюком лежит, потому как правая - самая трудная. Ежели бабка не соврала, то деваться Извеку некуда, на одну из дорог все одно выйдет. - А коль не встретим? - улыбнулся Велигой. - Значитца рано поехали. А потому доедем до ближайших весей, буде оные имеются, расспросим тамошних и, назад, к этой развилке. Ежели Сотник до нас прибудет - увидит зарубки на дереве и обождет. Ежели нет... - Тады будем кататься, пока снег не выпадет! - подытожил Эрзя под общий гогот. Выпрямившись в седле, махнул рукой. - Все ясно! Поехали что ль.
Глава 29
Внучка волхва поправила посох поудобней и вполоборота повернулась к Алтыну. - А мы правильно едем? Микишка поморщил кожу на лбу, покусал губу, пожал плечами. - А тут до Киева одна дорога. Можно, конечно, и через степь, только там вряд ли ближе будет. Тот путь по кругу идет. А на этом скоро должна быть развилка, от нее, до киевских земель дня три, если напрямки, как глаз видит. По земле, знамо дело, подольше. Ну а вдвоем, да на Шайтане, думаю, за седьмицу будем. Он ласково погладил Дарьку по плечу и, помолчав, добавил: - Ежели, конечно, нигде по дороге не задержимся. - Хорошо бы не задерживаться. - вздохнула Дарька, вспоминая частые заминки на Проплешинах. - Хорошо бы. Будто проникнувшись желанием седоков доехать быстрее, Шайтан усердно примолачивал траву трехпалыми копытами. Время от времени требовательно выгибал пепельную шею. Дарька со смехом чесала набалдашником посоха у основания ушей, отчего каждый раз слышалось блаженное урчание. Алтын тоже улыбался. Чувствовал себя счастливо. И потому, что ехал в Киев, на княжью службу, и потому, что рядом была Дарька. Скоро показалась долгожданная развилка. Правда, с той стороны откуда подъезжал Шайтан, казалось что две стежки устремляются к огромному одинокому дереву и, миновав его, сливаются в одну дорогу. Та, чуть погодя, выбегала на простор и стелилась по степи, заходящей широким лоскутом на земли киевской Руси. Алтын покосился на дорогу. Рассмотрел на обочине вывороченные с корнем пожелтевшие пучки травы. Следов после недавнего дождя не осталось, но то, что трава вытоптана по краям не оставляло сомнений, что проскакал не один конь. Не желая волновать Дарьку, промолчал. К чему преждевременные опасения, если не ведомо кто и незнамо куда проскакал. Когда поравнялись с исполинским стволом, девчонка ткнула локотком в Микишкины ребра и указала на бугристую кору. На шершавых наростах желтели свежие зарубки. Алтын направил Шайтана ближе, но, вглядевшись в знаки, с досадой цыкнул. - Такого слова я не знаю. - Это не слово. - засмеялась Дарька. - Это буквицы, каждая из которых есть не звук, но смысл. Смотри, вон "Зоря", "Бысть", рядом - "Чети" и "Пути" с "Омегой". А внизу - "Сотня" с буквицей звуком "И", знать имя. Правда, начертаны не по-покону, да видно условлено так. - Так че пишут-то? - не выдержал Микишка. - Ниче ж не понять. Дарька пожала плечами, вздохнула. - Так и я не все поняла. Смотри сам, - она подняла руку и стала водить от знака к знаку. - Свет знаний, бытие в совести, согласие, и... конец пути, либо остановка. Внизу же непонятно, толи означение начертавшего, толи того кому предназначено. Алтын почесал кучерявую макушку, потянул повод и направил Шайтана дальше. - Ну и гоже! Не нам послано, не нами и прочтется. Глянь ка, вот за этой равниной должна быть киевская земля. Что-то внезапно покорежило светлый настрой Алтына. В широком седле Шайтана вдруг стало неуютно, как раку в котле с закипающей водой. Голова поворотилась вбок, будто кто-то потянул за уши. Пробежав глазами вдоль небозема, увидел грязное пятно, ползущее по волнам сухих трав. От пятна по ветру стелился могучий язык поднятой в воздух пыли. Прикинув силу ветра, Микишка присвистнул. Выходило не меньше сотни всадников. Судя по форме пятна, догоняли не знающие строя степняки, что и вдесятером умудряются скакать ордой. Шайтан, почуяв беспокойство хозяина, задрожал ноздрями и ускорил бег. Рога уложил по встречному ветру, забрал к показавшейся впереди полосе леса. Дарька лишь раз бросила взгляд назад и, не проронив ни слова отвернулась. Больше не оглядывалась, будто бы забыв об опасности, но тонкие пальцы, казалось вот-вот продавят плотную древесину дедовского посоха. Микишка все чаще оглядывался. Теперь уже не было сомнения, что их заметили. Далекая туча всадников уже не смещалась в сторону, а казалось замерла на месте, как бывает, когда кони скачут точно по направлению к цели. Лесок впереди заметно вырос, но не сулил беглецам надежного укрытия, если преследователи успеют сильно сократить разделяющее их расстояние. Скоро глаза уже различали отдельные массивы деревьев. - Быстро догоняют! - поинтересовалась Дарька, почти не повышая голоса. Еще раз удивившись хладнокровию девчонки перед лицом смерти, Алтын постарался сделать голос таким же спокойным. Беспечно, как на масленичных гуляниях, ответил: - Не-е, не быстро! Просто догоняют! Дарька кивнула. Не сказав больше ни слова, подняла глаза к солнцу, будто надеясь, что Ярила спрыгнет с неба и скроет их ночной тьмой. Однако тот видимо созерцал что-то в другой стороне и его путь до окоема насчитывал еще полторы дюжины пальцев. Скоро от общей кучи отделились около десятка всадников и, рискуя загнать коней устремились вперед. Видя, что беглецы приближаются к спасительному лесу, решили любой ценой догнать раньше. Привстав в стременах и пригнувшись к гриве, настегивали взмокших коней, смахивая со скуластых лиц клочки пены. Сквозь узкие щелочки глаз видели широкую спину всадника, а когда тот оглядывался, различали впереди второго седока и удивлялись выносливости их скакуна. Заранее радовались добыче. Даже если у этих двоих не окажется ни денег, ни дорогого оружия, такой конь сам по себе хороший куш. Приблизившись на полет стрелы завыли от досады, когда беглецы влетели в редкий перелесок. Однако разглядев, что это лишь рощица, стоящая на отдалении от основного лесного массива, смекнули что к чему и погнали еще пуще, обходя рощицу по краю. Пока Шайтан сбавил ход и петлял между деревьями, степняки окончательно сократили отставание. Когда деревья вдруг кончились и беглецы вылетели на открытый участок, сбоку выметнулась погоня. Дикий визг преследователей выстудил сердце и Микишка, понял, что уже не уйти. С запоздалой досадой осознал, как ошибся, приняв узкую полоску деревьев за опушку. Глянув на близкую границу векового леса, выдернул шестопер и примерился половчей соскочить, но вой вдруг оборвался. Степняки резко осаживали коней, растерянно оглядывались друг на друга, указывали вслед беглецам, что-то кричали. Несколько человек прикладывали руки к голове и топорща ладони наподобие рогов. Но Алтын не успел задуматься об этом - сверху упала густая тень. Черная тяжелая туча поглотила солнце и, зарокотав, хлестнула по земле голубой ветвистой молнией. Завыв от страха, степняки погнали измученных коней назад, а Дарька, наконец оглянулась. Микишка не узнал ее побелевшее лицо с черными кругами у глаз. - Эй, ты чего! - воскликнул он, придерживая Шайтана на краю густолесья. - Все хорошо, - еле слышно отозвалась девчонка. - Все хорошо, теперь уйдем. Гроза, тем временем, набирала силу. Порыв ветра вцепился в гриву леса и, остервенело рванув верхушки, плеснул первыми каплями дождя. Сразу стало темно как зимой в погребе. Мощные струи воды в мгновение ока промочили одежду и забросали землю сбитой листвой. От Шайтана повалил густой пар. Белоголовый дышал тяжело, но на смертельно загнанного был не похож. Тряся мокрыми кругляками ушей, стремился поскорей углубиться в лес и напролом пер через буйный малинник. Почувствовав прикосновение Дарькиной ладошки, воркнул как токующий теререв и засучил куцым обрубком хвоста. Туча над головой напыжилась, и снова раскололась слепящим зигзагом. Оглушительный треск едва не вдавил всех троих в мокрую хвою. Шайтан дрогнул всем телом, задрал вбок мокрую морду, жалобно посмотрел на людей. Дарька успокаивающе похлопала по острому как сулица рогу, прошептала несколько слов и козлоконь почти перестал дрожать. Микишка озирался по сторонам. По разнице краев неба пытался засечь направление, хотя определить светлую сторону было не так просто. Проехав еще немного, вспомнил про зажатый в руке шестопер. Смахнул капающую с лица воду, стал неловко заталкивать его между поясом и намокшей рубахой. Устроив наконец оружие на прежнее место, обнял освободившейся рукой Дарьку и мгновенно почувствовал как ее колотит крупная дрожь. И тут до Алтына дошло. - Разума моя, так это ты Перуновых Коров призвала? Спутница только кивнула в ответ, накрыв лапищу Микишки маленькой ладошкой. Тот, глядя на ярящуюся стихию, присвистнул. После очередного громового раската приблизил губы к ее уху, тихо поинтересовался: - А на долго ты такой Карачун устроила? Дарька откинула голову, отыскала взглядом глаза Алтына. - Со страху, думаю, надолго, - виновато пробормотала она. - Хорошо если до темноты кончится... - Эт хорошо! - похвалил Микишка. - Эт гораздо хорошо! Опосля такого дождичка наших следов и с псами не отыщешь. Сама вот только измучилась. Дарька погладила его пальцы. - Ничего, к утру все пройдет. Мне бы только поспать немного. А во сне опять силы наберу. Микишка застонал от досады. Где ж тут спать, когда ливень как из ведра и пусто, как в амбаре весной. Пошарив глазами по колоннаде сосен, вынул из тонких рук посох, снял ее безрукавку и прижав девчонку к себе, укрыл медвежьей шкурой сверху. Заглянул в лицо, заметил слабую улыбку. Почувствовав жар его тела, Дарька прикрыла глаза и едва не замурлыкала от вливающегося в нее тепла. Скоро дрожь прошла и она задремала. Гроза тоже остепенилась и, будто только из гордости, тужилась затихающим дождем. Сосняк пошел вниз, переходя в череду мелких овражков. За стволами обозначилось светлое пятно. Микишка оживился и с надеждой впился глазами в подымающуюся от земли туманную дымку. Как и ожидал, на пути стали попадаться поваленные стволы, подкопанные овражками и не удержавшиеся на тонком слое почвы. Упавшие вековые гиганты лежали подобно мостам, небрежно перекинутым с одного склона на другой. Дождь прекратился. Туча сползала с небосклона и в воздухе натянулись струны лучей заходящего солнца. Решив, что степняки не рискнут двигаться по лесу на ночь глядя, Микишка направил скакуна вдоль одного из овражков и скоро увидал то, что искал. Гигантской птичьей лапой в воздухе торчали корни древней сосны, свалившейся в сторону от оврага. Под громадным выворотнем чернело подобие норы. Песок, на котором стояло дерево, осыпался, в то время как корни еще держали собой толстый слой дерна, образовывающий надежный навес. Даже в самые сильные ливни, в такие берлоги не попадало ни дождинки. Подобравшись ближе, Алтын спрыгнул на мокрый песок и торопливо вскарабкался по склону. Внимательно осмотрев темный провал, остался доволен. Как и ожидал, под земляным пологом было сухо и достаточно просторно для двух человек. Над входом торчало могучее нагромождение корней, часть из которых тянулась к небу, а другая пронизывала стены и потолок норы толстыми, высохшими до звона змеями. Воодушевленный удачной находкой, вернулся к Шайтану, снял Дарьку с седла и осторожно отнес к берлоге. Затем спустился за посохом и пристегнутым к седлу добром. Снова забравшись к убежищу, выволок из сумы белую праздничную рубаху. Еще раз вспомнил добрым словом Калину, позаботившуюся, чтобы брату было в чем появиться в Киеве. Натертая воском, кожа сумок не успела промокнуть и полотно было сухим как осенний лист. Помявшись немного, Алтын отвернулся и, протянул рубаху за спину. Сзади послышался шорох, рубаха выползла из руки и маленькая ладошка, на миг, благодарно стиснула Микишкины пальцы. Прошелестела сухая ткань и усталый Дарькин голос произнес: - Как мне в таком наряде? Алтын медленно развернулся, окинул взглядом спутницу и просиял, глядя на доходящий до щиколоток подол и свисающие до колен рукава. - Красивше не бывает! Только в плечах узковата и коротка маленько. хохотнул он, но тут же сделал суровое лицо. - А теперь спать! Переметная сума, распрощавшись с огнивом, обозначила изголовье и Дарька, не особо сопротивляясь приказу, тут же свернулась калачиком. Некоторое время еще слышала, как ополченец выжимает промокшую одежду и развешивает ее на корнях выворотня. Уже засыпая, различала клацанье кремня по кресалу и треск разгорающегося костра. Потом звуки истончились и растаяли, уносясь на крыльях тихого Дремы. Микишка глядел в огонь. Вспоминал пережитый страх, удивлялся внезапному отступлению преследователей, думал как выбираться дальше, чтобы снова не нарваться на степняков.
...Аман-Гельтулей чувствовал свою значимость. Раньше и шапка десятника казалась несбыточной мечтой, а теперь по приказу хана он вел целую сотню воинов. Аман- Гельтулей гордо посматривал вокруг себя, хмурил брови, определяя направление движения. Изредка, со скрытой радостью, видел следы проехавших недавно соплеменников и даже различал отпечатки копыт ханского жеребца. Сердце наполнялось гордостью, что ведет отряд точно к Радману. Любой другой не смог бы так быстро отыскать своих в чужой земле, разве что следопыт Алибек... Осматривая хозяйским взглядом расстилающуюся вокруг степь, одним из первых заметил в стороне одинокую точку. Сотня, по первому же взмаху его руки, свернула в сторону незнакомца и стала набирать скорость. Какое-то время Аман чувствовал себя сносно, но скачка неуклонно поднимала в голове муть и каждый скок отзывался толчком под теменем. Благо боль не усиливалась и пока можно было терпеть. Впереди уже можно было рассмотреть далекую фигурку всадника и пепельную масть его скакуна, однако, как Гельтулей ни старался, не мог разглядеть привычный, для росских лошадей, хвост. Видя легкую добычу, несколько горячих голов вырвались вперед. Следом, не желая отставать, прибавила ходу и вся сотня. Толчки, в голове Амана, стали превращаться в топорные удары, но он все еще терпел, боясь выказать слабость. Расстояние сокращалось и скоро стала понятной медлительность беглеца: над серым крупом обозначились два седока. Однако, выносливость скакуна с обрубком хвоста вызывала удивление. Лошади степняков уже порядком взмокли, а серый снова прибавил ходу. Голову Гельтулея кололи тяжелые удары раскаленного молота. Не в силах терпеть боль, он свистнул и крутнул рукой. Оглянувшись на свист, десяток скороходов, застегали коней чаще и вырвались вперед. Аман потянул повод, заставив коня перейти на шаг. Тяжело дыша, смотрел как встала вся сотня. Всадники вертели головами то на Гельтулея, то на удаляющихся соплеменников. Посыльный хана перевел дух, приблизился к ним. Не обращая внимания на злые недоуменные взгляды, проехал сквозь оторопелых воинов, остановился, глядя вслед удаляющейся погоне. Чуть погодя, небрежно бросил через плечо: - Если до леса не догонят, то ушли урусы. Никчему всем лошадей загонять. Если же догонят, то справятся сами. Те, кто слышал его слова, согласно закивали, передавали сказанное дальше. Там невнятно мычали, успокаивались, хвалили правильное решение. Однако, когда беглецы нырнули в стену зелени, по сотне пронеслось раздосадованное рычание. Преследователи же рванулись в обход перелеска и рычание стихло. Когда всадники скрылись с глаз, Аман понял, что то, что казалось опушкой всего лишь островок деревьев. Его войны должны были обойти преграду и встретить беглецов с обратной стороны. Гельтулей отвязал от седла бурдюк, с удовольствием напился и терпеливо ждал возвращения погони. Ждать пришлось недолго. Из-за деревьев выехали охотники. По мере приближения, стали видны растерянные лица. На многих угадывался плохо скрываемый страх. Аман-Гельтулей недовольно поморщился: все-таки упустили, однако вид бойцов вызывал любопытство. Кони остановились, роняя пену. Десятник затравленно взглянул на ханского посыльного и попытался сморгнуть заливающий глаза пот. Заговорил нервно, оглядываясь на своих воинов. Те торопливо кивали, подтверждая слова десятника. - Мы почти догнали уруса, скакали наперерез, можно было докинуть камнем. Только это не урус совсем.. - А кто же, - насмешливо перебил Аман-Гельтулей. - Не знаю, только конь под ним... не конь, а Скакун Иблиса. Белая как кость голова, короткий, как у барана хвост и острые, как кинжалы рога. Старики рассказывали, что к тому, кто увидит его, приходит смерть. Отряд сдвинулся плотней, каждый силился расслышать говорившего. Едва десятник замолчал, все взоры устремились к Гельтулею. Тот ухмыльнулся, провел рукой по запыленному лицу. Не верил сказанному, но понимал, что десять бывалых воинов врать не будут. - Смерть приходит? - переспросил он. - А вы до сих пор живы?! По плотной толпе прокатился смешок, но рука Амана поднялась и все вновь утихли, ловя каждое слово. - Упустили, так упустили! Идем дальше. Хан ждет. Он развернул коня и двинулся обратно по истоптанной конями земле. Скоро, цепкий взгляд вновь выхватил среди ковыля следы Радманова войска и к Гельтулею вернулось благодушное настроение. Еще немного и он успешно догонит хана. Быть может даже останется сотником приведенного отряда. Он оказался прав. На следующий день, недалеко от виднеющейся впереди реки, догнали Радмана. Сделав преданно-суровое лицо, Гельтулей выехал вперед. Остановившись на почтительном расстоянии, приложил ладонь к груди, склонил голову и повел рукой назад, к застывшим за спиной всадникам. Хан кивнул и, скользнув по сотне холодным взглядом, двинулся дальше. Аман-Гельтулей выкрикнул короткую команду и, ведомые им воины послушно двинулись за ним. Гельтулей ликовал. Сомнения рассеялись. Теперь, с молчаливого согласия Радмана, он стал полноправным сотником. У Радмана около двух сотен, у него сотня. В этом походе он - второй человек, после хана. Теперь-то он удачу из рук не упустит...
Глава 30
Улыбнешься ты устало, ты не думала, не знала, тайной грустью провожала дней обман... Дмитрий Ревякин
Лелька ступала по остывшему за ночь песку. Заметив створку ракушки, присела, попробовала пальцем край, бросила, двинулась дальше. Через несколько шагов подобрала наконец осколок с острым краем и, развернувшись к встающему солнцу, остановилась. Отмечая новый день, сделала маленький надрез на краю рукава, уже пятый. Отбросив скорлупку, продолжила изнурительный путь. Под палящими стрелами Ярилы темнело в глазах, но русалка была бы рада, если бы день удлинился вдвое. Тогда и ей удастся пройти больше и, быть может ускорить встречу. Тело русалки, не привыкшее к долгим сухопутным переходам, отзывалось болью в каждой клеточке. А может просто начинались отголоски страшного предупреждения о тридцати трех днях человеческой жизни. Сегодня она наконец не выдержала и некоторое время пробыла в воде. Плыла против течения, выбиваясь из сил, но несмотря на это, скоро почувствовала как ей стало легче. Кости перестали плющиться в невидимых клещах и сухожилия больше не разрывались от невыносимого огня. С уходом боли проснулось чувство голода и ей пришлось остановиться, чтобы как-то утихомирить стонущий желудок. Три крупных перловицы* приостановили голодные спазмы, а огромный, только что полинявший рак, показался сказочным лакомством и напрочь прогнал все воспоминания о голоде. Покончив с едой, снова пошла по суше. Сокращая извивы реки, двигалась от излучины к излучине, но скоро почувствовала, что засыпает на ходу. Кое как добрела до заросшего деревьями берега, вновь спустилась к воде и прикорнула в корнях большой ивы. Впервые за последние годы увидела сон. Пригрезилось заплаканное лицо Даны, которая что-то гневно кричала, но вместо слов слышались только плеск воды и топот далеких коней... Проснулась внезапно, от ощущения страха. Села, прислушалась, всмотрелась вдоль деревьев в обе стороны русла. Река по-прежнему дышала спокойствием, но сердце все колотилось пойманной птицей. Не переставая прислушиваться, Лелька осторожно двинулась по берегу. Держалась в тени деревьев, но скоро почти успокоилась и зашагала смелей, пока не услышала конское ржание. Сердце вновь екнуло: вдруг это тот, кого искала, однако, донесшийся из-за деревьев хруст подсказал, что всадник едет не один. Поддавшись внезапно нахлынувшему ужасу, побежала по песку. Поравнявшись с камышами остановилась, чутко ловя каждый звук и вновь различила шум идущих сквозь заросли коней. Не зная куда деваться, отступила в воду и, жалея, что опять мокнет и без того выцветшая рубаха, отплыла в гущу камышовых стеблей. Река вернула чувство безопасности, но Лелька забралась поглубже и замерла, не сводя с берега встревоженного взгляда. Скоро хруст валежника приблизился, заставив погрузиться до самых глаз. Из прибрежных кустов выросли лошадиные морды. Глаза вожделенно смотрели на реку, но всадники не торопились устраивать коням водопой. Забросив поводья на ветви, огляделись и, как муравьи, высыпали на берег. Потягиваясь и разминая уставшие в седлах тела, подступили к самой кромке. Приседали, опускались на четвереньки и жадно пили, черпая руками прохладную воду. Напившись, наполнили походные фляги и только тогда отвязали лошадей. Кони, толкая друг друга, наперегонки потрусили в реку. Первые забредали по колено и вставали опустив головы. Задние, желая добраться до невзбаламученной воды, потыкались в плотную стену хвостов, но жажда пригнула их головы там, где стояли. Никто не заметил, как среди зелени камышей блеснули полные ужаса глаза и, колыхнувшаяся поверхность воды скрыла движение перепуганной русалки. Пока лошади жадно утоляли жажду, десятники выкрикивали команды, указывали куда уложить седла и где разводить костры. Дозорные, прихватив полоски вяленного мяса, спешили из лагеря. Радман, в сопровождении телохранителей, двигался вдоль берега. Прежде чем покинуть седло, проехал вдоль костров и, только убедившись, что все в порядке, спешился. Тут же подскочил один из приближенных и, ухватил коня, побежал вверх по течению: ханский конь должен пить чисто. Скоро к небу потянулись нити костров. Вокруг каждого сгрудились до полутора десятков пропыленных воинов. Двигались челюсти, текли негромкие разговоры, в лучах закатного солнца лоснились широкие скулы. Вокруг костра хана наоборот царило молчание. Хан терял терпение, злился на все, что видел. Уже начал сомневаться правильно ли сделал, послушавшись совета и заехав ближе к киевским землям. Снова переспросил лазутчиков, но те еще раз убежденно заверили, что вернуться можно только по двум тропам, которые сходятся у древнему дереву и сливаются в одну единственную дорогу. Выслушав их, Радман направился вдоль лагеря. Следом, безмолвные как тени двигались телохранители. На обратном пути до слуха хана донесся знакомый голос лучшего следопыта. Хан остановился в стороне от света костра, прислушался к разговору. Видел расстроенное лицо Алибека, считавшего себя великим следопытом. - Ай-вах, какая девка... - качал головой Алибек. - Какая девка. Стан гибкий как тюльпан весной... Ножка маленькая, как листок плачущего дерева... Пояс тонкий, как древко копья, а волос, ай-вах, длинный как зимняя ночь... - Волосы тоже по следу определил? - недоверчиво вскинул брови Тушан. - Эй, зачем след? Алибек волос нашел. Длинный как песня старого акына. Цветом как край неба перед рассветом... Ай-вах, какая девка... - Эй, таких не бывает! - отмахнулся Тушан. - Может тебе Пери привиделась? У костра громко захохотали. Алибек раздул ноздри, сверкнул глазами. Рука дернулась к шапке. Пальцы бережно выудили щепку, уцепили что-то с краю. Щепка крутясь волчком скользнула к земле и в руках великого следопыта оказался поблескивающий в свете костра волос. Руки разошлись в стороны, но пальцы так и не дошли до концов волоса. Смеющиеся рожи вытянулись. - Аллох экбер! - воскликнул Тушан. - Где видел? Алибек презрительно махнул рукой вдоль берега. Не желая больше говорить, обиженно поднял щепку, начал сматывать находку. Все уважительно загомонили. Головы раскачивались, языки оценивающе цокали, каждый рисовал в воображении описанный образ. Все стихло, когда из кустов выступил Радман. - Так ли хороша как сказал? Алибек замер от неожиданности, но не теряя достоинства глухо ответил: - Может даже лучше. - Поймаешь? - Один, не знаю! - задумчиво произнес следопыт. - Впятером изловлю. Сидящие у костра с интересом уставились на хана. Тот пробуравил Алибека взглядом, кивнул. - Утром возьмешь восьмерых. Как поймаешь, догоните. Если будет такая, как сказал, то не пожалеешь. Не говоря больше ни слова, Радман двинулся в темноту. Великий следопыт расправил грудь, по-хозяйски оглядел сидящих у костра. - На этой земле есть такие девки, которым любая Пери позавидует...
Глава 31
Смерть воина - не старуха с косой! Это милая и ласковая ожога, что утешит нас на своей девичьей груди. Витим - Большая Чаша.
Сотник потерял счет времени. Каждый день казался седьмицей, вся прожитая жизнь - кратким мгновением. По вечерам едва расседлав коня, тяжело опускался на землю, допоздна смотрел на звезды, засыпал уже под утро, ненадолго. Во сне улыбался, снова разговаривал с Лелькой, видел счастливыми Рагдая и Ясну, но рассветы топили все в волнах серой реальности. Попив из родника или ручья, трогался в путь. В полдень третьего или четвертого дня обвел равнину рассеянным взглядом, ехал вроде правильно, однако, впервые дорога в Киев не радовала. Конь, не привыкший к долгому молчанию, тщетно ворочал ушами, пока наконец не услышал хозяйский голос: - Что-то наша жизнь корчит нам кислые гримасы. И каждый день все горше и горше. Ворон согласно дернул головой. Чувствовал, как хозяина гложет черная тоска. Опахала ушей разошлись в стороны и поникли как завядшие васильки. В последнее время, под тяжестью кручины, хозяин стал другим. Разговаривал все реже, а когда говорил, голос звучал глухо, бесцветно. Чуялось, что причиной всему не разговор ночью на лесном капище и даже не встреча с Мокшей, после которой пришлось так долго мотаться под открытым небом. Главная ожога Извеку случилась после встречи со странной девчонкой, от которой пахло рекой и туманом. Ворон помнил как сам потянулся к речной незнакомке. Большинство киевских матрон пахли иначе, все больше душными заморскими притираниями, от коих едва не сшибает с копыт и забивает ноздри сладкими пряными смрадами. Конь громко втянул пропитанный степью воздух, ощутил как рука Сотника похлопала по шее. Тихий голос ласково произнес. - Не вздыхай, ушастый. Жизнь долгая, авось и до лучших времен доживем... Черные лопухи резанули по ветру, застыли, улавливая неслышимый звук. Извек вяло оглянулся, почти сразу заметил на вершине холма двух всадников. С такого расстояния, на фоне неба не различались ни одежда, ни лица. Однако, посадка в седле и сложение коней выдавали кочевников. Оба усердно махали руками пока рядом не появился еще один, судя по осанке, главный. Все трое замерли, глядя в сторону одинокого путника. - Подраться что ли, - вслух подумал Сотник. - Может полегчает. Ворон продолжал плестись, поглядывая на степняков и, казалось, был не против. Извек уже собрался натянуть повод, когда вокруг троицы, подобно черной траве, начали вырастать фигуры воинов. Купол холма заполнился десятками всадников. Все, в ожидании приказа, смотрели на предводителя. Взгляд Сотника скользнул по колчанам. Один был пуст, во втором топорщилось не больше половины стрел, степняков же перевалило за сотню и они продолжали прибывать. - Нет, травоед, - протянул Извек. - Нынче забава отменяется. Не люблю засады и охоты. А тут, чую, ежели не первое, то второе уж точно учинят. Надо бы утекать отсюда, пока ветер без сучков... и без дрючков. Вместо ответа Ворон взбил копытами пыль и стремглав понесся над островками ковыля. Фигурки на холме недолго оставались на месте и, когда дружинник оглянулся, черная стая уже стекала по склону. Сотник досадовал, что дал волю кручине и пропитавшая душу тоска приглушила прочие чувства. Притупилось и ощущение опасности, которое делало зрение острым, а движения быстрыми. Отголосок страха лишь лениво перевернулся с боку на бок и вновь безразлично затих. Впервые угроза быть убитым, принималась с безразличием, и это безразличие испугало по настоящему. Во истину - воин в тоске опасен... для себя. Нет, так не пойдет, подумал Сотник, не для того Селидор так долго маялся с оболтусом Вешкой, чтобы тот, из-за душевной маеты, сгинул до срока. Да и друзья бы не поняли, сложи он голову бездумно, не попытавшись вывернуться из клещей Несречи. Извек снова глянул за спину. Степняки уже скатились с холма и пылили по равнине плотным табуном. Надеясь на выносливость своих лошадок, скакали ровно, уверенные, что конь киевского ратника запалится первым. Ворон не торопился их разочаровывать, держал размеренный галоп, готовый в любой момент наддать или умерить пыл. Он, в отличии от хозяина, не прекращал кормиться и теперь ломил резво, с удовольствием, полный свежей нерастраченной силы. Сердце дружинника наконец проснулось и погнало кровь мощней, быстро учащая удары. В голове прояснилось, мысли забегали с прежней прытью. Внезапно, яркой искрой, сверкнуло воспоминание о ведьмином угощении. Извек судорожно стал припоминать, осталось ли хоть одно из яблок. Прикинув, сколько сжевал сам и сколько отдал Ворону, решил, что одно-два должно остаться. Прогнувшись назад, потянулся к седельной суме. Не сразу справившись с застежкой, скользнул рукой внутрь. Поминая Ящера, зашарил рукой в неразберихе барахла. Попадалось то огниво со скребницей, то плошка, то мешочек с запасными тетивами. Наконец, под лошадиным гребнем и мотком веревки нащупал два сморщенных комочка. - Яга! - воскликнул Сотник, дивясь, что плоды, за все время пути, не размялись и не сгнили. Коли целы, то и свойств своих утратить не должны. Осторожно вытянув усохшие яблоки, сунул в сапог и продвинул поглубже, чтобы не вывалились. Теперь, когда есть хоть какое-то подспорье в бою, осталось лишь найти удобное место... если, конечно, не удастся уйти от погони. К досаде, голая степь не особо старалась заботиться о беглеце и, лишь дразнила краешком леса, показавшимся по правую руку, на самой границе огляди. Постепенно забирая в ту сторону, Сотник еще раз обернулся. Преследователи раскусили его замысел и строй раскололся надвое. Треть всадников отделилась и припустила напрямую к далекому лесу. Остальная масса непоколебимо следовала за ним. Расчет был прост: путь к лесу отрежет один отряд, второй же измотает и настигнет по прямой. Извек оскалился, знал, что Ворон, даже по дуге, сможет обойти первых и изрядно измотать вторых, а там... как накатит. Присмотревшись к отделившимся, насчитал около сотни. Что за роковое число, мелькнуло в голове, не могли двумя десятками обойтись? Хотя, че нам сотня! Мы и не такие дела заваливали! Он хмыкнул, ощущая за голенищем плотные кругляки яблочных сухарей. Солнце уверенно воцарилось в зените и во всю силу прижаривало плечи и макушки. Ворон, лоснясь взмокшей шкурой, упрямо сек подковами пушистые ковыли. По груди Извека то и дело пробегали щекотливые ручейки. Лицо же не успевало заблестеть бисером: упругий встречный ветер высушивал пот, покрывая кожу мельчайшим налетом соли. Только из под волос, иногда скатывались крупные мутные капли. Степнякам тоже было не сладко. Все чаще, то один, то другой, снимали тяжелые мохнатые шапки и скакали без них, остужая мокрые головы. Оскаленные пасти некоторых лошадей запенились. Клочья еще не срывались со сверкающих удил, но чувствовалось, что еще немного и, по ветру полетят первые пташки лошадиного измора. Посланные на перехват преодолели почти половину расстояния, но видя, что беглец уходит по прямой, успокоились. Скакунов уже не гнали, однако, ослушаться приказа не осмеливались и, все больше удаляясь от основного войска, продолжали править к лесу. - Ну, что, травоед, покажем как надо ногами шевелить! - крикнул Сотник, пригибаясь к шее Ворона. Конь с готовностью прибавил прыти, переходя на свой неповторимый ход, вызывающий зависть всей дружины. Сухие метелки ковыля смазались в размытые полосы, ветер выпрямил трепещущую гриву, хвост едва дрожал сдавленный уплотнившимся воздухом. Извек почувствовал, как сила встречного потока привычно перекрыла горло, борясь с удушьем, задышал сквозь сжатые зубы. Оглянувшись зарычал от злорадства: степняцкий табун безнадежно отставал. Под копыта лошадей полетели крупные желтоватые хлопья. Конь предводителя и с тремя десятками жеребцов еще держались, но скорость, как и у прочих, оставляла желать лучшего. Отделившийся отряд, уже сливался с темной полоской леса и Извек прикидывал расстояния между группами. Оглянувшись еще раз, решил, что самое время, и направил Ворона по пологой дуге к лесу. Свистящий в ушах воздух не дал услышать летящий следом вой бессильной ярости. Степняки поняли, что недооценили кованного по-киевски коня, и теперь всадник быстро удалялся к спасительной линии леса. Радман видел, что уже не угнаться, но губы тронула злая улыбка. Там, впереди, уже ждут семь десятков всадников, которым приказано взять кровного врага живым. Ну, в крайнем случае, полуживым, чтобы тот мог видеть глаза хана, слышать перед смертью его слова. Улыбка стала еще шире, когда разглядел, как его войны растягиваются у леса полумесяцем и беглец движется в самую западню. Радман знал, что опытные батыры уже сжали в руках жесткие арканы, видел, как далекие точки собираются в плотный полукруг, в центре которого сейчас тот самый лучник, на черном, как душа Иблиса, коне. Хан уже не спешил. Зверь сам шел в ловушку, и стоило поберечь хороших коней. Он поднял руку, всадники перешли на шаг. То, что случилось после этого, заставило Радмана оторопеть и вновь бросить коня в сумасшедший галоп...
...Сотник пожирал глазами летящих на встречу степняков. Чувствовал как в душе, сметая остатки тоски, занимается ярость. Как, подобно лесному пожару, она стремительно растет и как его собственное тело срастается воедино с телом рвущегося в бой коня. Заметив в руках кочевников арканы, захохотал и вытянул на свет заскучавший без дела меч. Расстояние стремительно таяло. Ловцы в середине придержали коней, всадники по краям дернулись вперед, чтобы замкнуть кольцо, и... в этот миг Извек впервые услышал боевой рев Ворона. Утробный звук надавил на уши, прошел по телу, заставляя жилы звенеть, как перетянутые струны. Меч в руке стал невесомым. Все вокруг потеряло яркость цветов, но стало отчетливей и резче. Сотник мог рассмотреть каждый волос на взметнувшихся арканах, каждую щербину на степняцких клинках. В следующий миг Ворон неуловимо ушел от брошенных петель и протаранил двух всадников стоявших на пути. Лошади опрокинулись, давя неудачливых седоков, а черный жеребец уже метнулся к следующим. Извек заработал мечем. На крутящемся коне держался только благодаря силе ног. Пользуясь растерянностью, старался порубить как можно больше, пока кочевники не опомнились. В воздухе повисли рубиновые брызги, вопли ярости, досады и боли. Ржание коней, попавших под копыто или зубы черного жеребца, резало уши. Большая часть степняцких лошадок оробела перед оскаленным зверем и, на какой-то миг, вокруг дружинника образовалось пустое пространство. Можно было вырваться к близкому лесу, но Ворон пошел по второму кругу. Извек улучил момент, выхватил у падающего степняка саблю и стал разить обеими руками. Мельком заметил, как самые хитрые вскидывали луки. Стреляли торопливо, целясь в одичавшего скакуна, но тот все время был в гуще боя и большая часть стрел била степняцких лошадей и подвернувшихся седоков. Несколько поспешных выстрелов все же достигли цели, Сотник видел древки, торчащие в смоляной шкуре коня. Засевшую в своем бедре, заметил лишь когда сшибся с кем-то бок о бок. В пылу брани обломил мешающийся черен и не почувствовал боли. Он уже вошел в то пьянящее состояние когда бой становится сутью настоящего, слышал рев боевых рогов и дикий клич Синего Волка, чувствовал за с собой души предков, видел мечущуюся рядом тень Рагдая и парящий в небе знак Рода. Неистовствовал смертоносным коловоротом, изводя поредевший отряд. Бурлящий в жилах огонь выпарил боль от попаданий степняцких сабель. Замечая несущуюся в отдалении главную стаю, знал, что скоро почувствует на челе длань Перуна и прикосновение мягких губ Апии... Внезапно протрезвел, будто окатили ледяной водой. Яркой вспышкой перед глазами встало испуганное личико Лельки, в огромных глазах стояли слезы. Вырвавшийся из груд крик сорвал с губ клочья пены. Сдавил ногами конские бока, заставив Ворона попятиться. Тут же одна из стрел чиркнула выше наруча. Хрипящий жеребец рвался продолжить, но рывок узды развернул голову к лесу, а удар шпор сорвал с места. Степняки не преследовали. Пораженные дикостью одиночки, беспомощно озирались на приближающегося Хана, оглядывали взрытую копытами, почерневшую от крови землю, на которой корчились раненые и громоздились трупы. Радман осадил коня на краю побоища. По бокам остановились телохранители, позади подтягивались две сотни отставших. Грудь хана вздымалась, горящие глаза жгли деревья, за которыми скрылся беглец. С трудом оторвав взгляд от леса, оглядел остатки отряда. Взмахом руки приказал подручным успокоить покалеченных, сам медленно двинулся к опушке. Уже стоя у промятых кустов, слышал за спиной конские хрипы и вскрики раненых. Стона Радмана не слышал никто...
Глава 32
Страх существует для того, чтобы предупреждать нас об опасности, а не для того, чтобы заставлять нас бояться... Витим - Большая Чаша.
...Тесный подлесок хрустел ломанными ветвями и норовил выхлестать глаза. Ворон щурился, спасаясь от веток и острых сучков, ломился почти вслепую. Вспомнив про зажатый в кулаке меч, Сотник выставил клинок перед собой. Другой рукой управлялся с поводом, не давая Ворону налететь на деревья, валежины и коряги. Остановились нескоро, когда густая поросль молодняка кончилась, и стволы пошли пореже. Извек оглянулся. Некоторое время прислушивался к лесу, но слышал лишь грохочущее в ушах сердце. Убедившись, что погони нет, бросил меч острием в землю, потянул ноги из стремян. Ворон дрожал, роняя ошметки вязкой липкой пены. Часто моргал слезящимися глазами. Прерывисто вздохнул, когда хозяин тяжело сполз с седла, чтобы осмотреть его раны. Постанывая терпел, пока Сотник осторожно извлекал ножом застрявшие в теле стрелы. С одной, засевшей в груди, пришлось повозиться. Тростниковый черенок, расшатанный скачкой по кустам, отвалился и Извек едва успел уцепить ногтями тонкую железную ость. Покончив со стрелами, отыскал несколько ростков чистотела. Почти не чувствуя жгучей горечи, дробил зубами толстые четырехгранные стебли. Полученной рыжей кашицей замазывал кровоточащие раны и, только закончив с последней, перевел дух. Привалившись к ближайшему стволу, оглядел себя. Наручи и пластины доспеха помялись, приняв на себя большую часть ударов. Кольчужные участки уберегли от резанных ран, но тело под ними ломило от ушибов. В остальном, не считая ссадин на голове и руках, был цел. Всего две стрелы нашли незащищенные места. Скользнувшая возле локтя, лишь продырявила рукав и рассекла кожу, но засевшая в бедре, все торчала обломанным древком. Штаны вокруг раны набухли и прилипли к ноге. Чувствуя, что горячка боя проходит, и боль все явственней заявляет о себе, поспешил поскорей закончить с лечением. Вспоров штанину, повел лезвием ножа вдоль древка, почувствовал, что край наконечника едва скрылся под кожей. Облегченно вздохнул и, зажав у самой ноги, дернул. Отодрав подол рубахи, распустил полотно надвое и примотал огрызки чистотела к обеим ранам. Больше всего на свете хотелось лечь полежать, но чутье воина толкало двигаться дальше, тем более, что впереди лес светлел и можно было узнать, сильно ли отклонился от нужного направления. Вынув меч из земли, повозил лезвием по дерну, но, так и не оттерев дочиста, сунул в ножны. Поймал узду, потащил остывающего Ворона за собой. Скоро приблизился к просвету между деревьями и с досадой понял, что впереди не поляна, а противоположная опушка длинной лесной полосы. Настоящий же лес начинался дальше, у холмов, поросших частым кустарником. Однако, оказалось, что двигался правильно. Где-то с той стороны холмов лежала дорожка в родные земли. Уже недалече. В родных местах и земля помогает, достало бы сил добраться. Ворон покачивался от усталости, хлопал сухими губами, жалобно смотрел на хозяина. Сотник отвел глаза, виновато пробормотал: - Держись, родной, не до водопоя сейчас. Вот уберемся подальше, поищем где напиться. А пока придется пождать. К холмам, двинулся пешком, ведя измученного конягу в поводу. Чувствовал себя разбитым, но видел, что Ворону еще хуже. Раны от стрел еще сочились, приманивая мух запахом свежей крови. Благо жилы уцелели, а мясо пробито неглубоко. Бешеные прыжки не давали степнякам ни прицелиться, ни придать стрелам полную силу... От самого леса что-то мешало идти. Долго пытался понять, что в измотанном теле не так, пока не вспомнил про упрятанные в сапоге кругляши. Они-то и мяли ногу при каждом шаге. - А яблочки-то съесть забыли. - пробормотал Сотник и полез дрожащей рукой за голенище. Случайно взгляд упал на опушку. Сердце ударило в ребра и затихло. Из леса выезжали степняки. Повинуясь неслышному на таком расстоянии окрику, войско рассыпалось вдоль опушки и замерло. Из-под сени деревьев выехал предводитель. Остановив коня, застыл в седле каменным истуканом. Извек едва мог различить пятно лица, но чувствовал, как его буравит исполненный ярости взгляд хана. Сотник вытянул из-за голенища яблоки, выпрямился и, с деланной непринужденностью расправил плечи. В голове приглушенно, будто удары далекого била, зазвучали слова Селидора: ... Буде противник силен и грозен, лицедействуй и дури. Коли чуешь в себе сил с избытком, яви себя уставшим и слабым. Поединщик пойдет в бой бесшабашно и не таясь, что ошибкой его будет. Ежели же устал и слаб, держись бодро и удало, дабы враг был осторожен и не рвался завершить расправу буйно и коротко. Тогда успеешь собраться для удара... Извек глянул на израненного Ворона. Тот все еще тяжело дышал, на хозяина поглядывал вопросительно. - Взбодрись, ушастый, - сипло проговорил Сотник. - пусть думают, что нам все нипочем. Дыши, пока они там кумекают. Вдогон им, небось, не больно охота. Ведают, что по прямой нас и стрелой не догнать... было. Извек вздохнул, оглядывая раны от стрел. Сам чувствовал, как слева, чуть ниже ключицы, начинает проклевываться тупая боль. Провел рукой по груди. Нащупав странное, бросил быстрый взгляд, присвистнул. Несколько пластин, будто осенние листья, вывернули края и сияли глубокой бороздой, оставленной концом степняцкой сабли. Подвигав плечами, сморщился: толи ребра треснули, толи мясо на ребрах расплющило. - Оказывается и мне досталось, - пробормотал он, не спуская глаз с кочевников. - Ниче, друже, еще маленько передохнем, а там куснем по яблочку и двинем, пока сил хватит. Глядишь, может и уйдем. Ворон шумно втянул воздух, выдохнул со стоном, подвигал верхней губой. Извек раскрыл ладонь, подкинул на руке сморщенные комочки и, застыл, заметив на опушке движение. Степняки спешно покидали седла. Не выпуская уздечек из рук, следили за вожаком, что медленно тронулся от леса. Отъехав на сотню шагов, хан привстал в стременах, лениво поднял руки и, не опуская, двинулся дальше. Сотник почувствовал, как сердце натужно погнало кровь по ноющему телу. - О, как... - пробормотал он и осекся. Мягкие теплые губы в одно мгновение смели с ладони оба яблока. В ответ на удивленный возглас дружинника, Ворон попятился и прижал уши. Глаза виновато лупали на хозяина, а зубы торопливо перемалывали легкую добычу. - Нечто льзя так! - укоризненно посетовал Сотник. - Бесстыжий! Слопал все в одну харю и огрызка не оставил. А ведь с такой закуской свадьбу сыграть можно. Ворон отступил еще на шаг, но Извек вновь направил взор к лесу. Не оглядываясь, еле слышно добавил: - А может тебе и нужней. Глядишь, улепетывать помогут. Хан, тем временем, преодолел две трети пути. Стали различимы дубленые чешуи кожаного доспеха, богатая сбруя и мокрые пятна на груди его скакуна. Видя, что дружинник и не думает убегать, степняк опустил руки на бедра и продолжал путь, горделиво выпятив грудь. Не доезжая броска копья, остановился, медленно огладил черную бородку. Непроницаемое лицо застыло деревянной маской, но брызжущие ненавистью глаза змеей скользнули по русичу и его коню. На тонких губах промелькнул призрак улыбки, когда заметил гнутые пластины, перетянутые раны Извека и потеки крови на Вороне. Извек тоже покосился на жеребца. Тому вроде легчало, ноги дрожали меньше, глаза смотрели живей. Поникшие уши встрепенулись, от голоса степняка: - Узнаешь ли ты меня, несчастный, чей последний день двинулся к закату? Сотник двинул бровями, переваривая чудное звучание родной речи в устах иноземца. Улыбнувшись, почесал макушку. - А должен? - Должен. - процедил степняк. - Наши дороги пересеклись второй раз. Последний. Извек кашлянул, почувствовал, как грудь слева резануло болью. Едва сдержав страдальческую гримасу, ответил с простецким лицом. - Может и видал. Мало ли вас по дорогам мотается, всех не упомнишь. Кочевник посерел лицом, но все еще держал себя в руках. Извеку показалось, что уже видел эту сдерживаемую ярость в узких щелочках глаз, эти бугры желваков на широкой нижней челюсти, эти вздувающиеся, как у коня, ноздри. Когда догадка почти проломила скорлупу памяти, губы всадника вновь разомкнулись. - Посмотри в глаза твоей смерти, ибо я - Радман. Сын великого Кури! Радман, брата которого убили твои стрелы! Радман - хан, чей отпрыск скоро вытопчет ваши земли и сложит курган из ваших черепов! Который... - О, Светлые Боги! - протянул Извек с радостной улыбкой. - Да неужто тот самый, что с брательником в яме сидел? А потом как-то выскребся, да утек через Калинов Мост? Ну точно, как же я сразу не узнал! Сотник потешно всплеснул руками, тут же почувствовал еще несколько просыпающихся ушибов, но оттягивая время для Ворона, продолжал заговаривать Радману зубы. - А, кстати, кто вам тогда пособил? Трое улизнули, пятерых стрелами забили, да только их течением унесло, так и не разглядели, чьего роду-племени... - Это не нам пособили, - презрительно ощерился хан. - Это вас продали. - И кто же нас продал? - Ваши же киевские иудеи. Они скоро всю Русь с потрохами продадут. Половина княжей челяди уже с их рук ест. Быть вам всем и купленными, и проданными, и под ярмом степи согнутыми. - Эт мы еще посмотрим, а как увидим, там и поглядим. - тихо молвил Извек оглядываясь на Ворона. Радман расценил взгляд по-своему. Легко спрыгнул с коня, выдернул из-за пояса камчу и, что есть силы стегнул своего скакуна по крупу. Жеребец завизжал от боли и рванул прочь. Хан проводил его долгим взглядом и обратил к дружиннику торжествующее лицо. - Плачь, собачий сын, пора умирать! Извек согласно кивнул, мол, что ж тут поделаешь, положил ладонь на рукоять меча. Сабля Радмана легко выпорхнула из ножен и вычертила в воздухе замысловатый сверкающий узор. Хан шагнул вперед. Не мигая наблюдал, как меч Извека сытым удавом выполз на свет и замер, поблескивая свежими зазубринами. Радман вновь выписал клинком сияющие круги, заставляя лезвие свистеть рассекаемым воздухом. Этими прелестями будешь землепашцев пугать, подумал Сотник, а передо мной неча сквозняки гонять. Он осторожно втянул воздух и, с досадой ощутил, как боль с новой силой стегнула от грудины к подмышке. Вдобавок и левое бедро вспомнило о пришедшихся по нему ударах. Извек хмыкнул старой пословице: вот сейчас и проверим, сколько чего за одного битого дадут. Радман остановился в пяти шагах. В горящих глазах читалась досада, что приходится давать ненавистному русичу быструю смерть. Первый наскок, стремительный, но осторожный, был скорее испытанием противника. Извеку пришлось отступить, уходя от первых двух ударов. Три следующих высекли искры, наткнувшись на грань его меча. На лице хана промелькнул хищный интерес кота, охотящегося за мышью. Он встряхнулся и, улыбаясь двинулся вокруг Извека. Замахнувшись в голову, ударил вниз. Клинок просвистел, едва коснувшись подола. Сотник поморщился, неловкая свиля* едва уберегла и без того отбитую ногу. Ударил в ответ, не особо хитро, проверяя защиту степняка. Тот лишь опустил руку, легко пропуская летящий меч в пяди от лица. Мгновенно бросился вперед, целя острием в перевязанную руку, но дружинник будто ждал этого и успел метнуть тело вбок. Закружили дальше. Следя за движением степняка, Извек оказался лицом к Ворону. Оживший конь, не дыша, следил за поединком, поймав на себе взгляд хозяина, в нетерпении переступил ногами. Извек мучительно соображал, как заполучить несколько мгновений, чтобы успеть прыгнуть в седло. Понимал, что на этот раз поединщик из него никудышный. Ярость, заставлявшая не чувствовать ударов, откипела окончательно, и запоздалая боль брала свое. Тело сделалось неуклюжим, каждое движение давалось с трудом и вязло будто в смоле. Исход боя становился все более очевидным. Уже дважды Сотник еле успевал отбивать ловкие удары Радмана. Скверно, подумал Извек. Так недолго и без башки остаться. Надо бы что-то измудрить, пока ветер без сучков. Хотя, если терять окромя головы нечего, может ею и рискнуть. После очередного наскока хана, Сотник отшатнулся и бессильно опустил руку с мечом. Заметив, как глаза хана сверкнули злорадством, неосторожно глянул в сторону леса. В тот же миг Радман резко скакнул вперед и обрушил клинок на голову дружинника. Извек запоздало вскинул руку. Сабля промяла слабую защиту и, лязгнув, впечатала подставленный плашмя меч в голову Извека. Дружинника отбросило на несколько шагов. Качаясь как мертвецки пьяный, он чудом удерживался на ногах. Руки висели плетьми, глаза невидяще блуждали, а по лицу скользнула юркая красная струйка. Не глядя на оглушенного противника, Радман воздел руки, медленно развернулся к войску. Далекие фигурки воинов заблестели вскинутыми клинками, спустя мгновение донесся радостный вой. Не спеша, чтобы видели каждое движение, Радман шагнул к шатающемуся Извеку, взялся за рукоять обеими руками. Далекий крик затих. В полной тишине, узорчатый дамасский клинок пошел вверх и, будто накапливая мощь, замер в высшей точке замаха. Зубы хана блеснули в жестокой улыбке, с губ сорвалось зловещее: - Отправляйся же... - Да некогда мне, - мрачно откликнулся Извек. - Дел полно! Плечо дружинника вздрогнуло. Радман застыл, не понимая что произошло. Встретив усталый, но вполне осмысленный взгляд Сотника, почувствовал между ребрами холод. Опустив голову, увидел торчащий в груди меч. Не веря глазам, попытался рубануть дружинника, но силы подвели и он скрючился от пронзившей грудь боли. Перед глазами поплыли цветные пятна. В меркнущем сознании всплыло недавнее предсказание мудрецов о наследнике. - Не увижу... - прошептал Радман и рывок клинка выдернул его угасающую жизнь. - Ну уж извиняй, - буркнул Извек вытирая лицо. Глянув на окровавленную ладонь, зло сплюнул. Вяло тряхнув мечом, вернул его в ножны и тяжело обернулся к коню. - Ну, что стоим косорылимся? Бежать надо! Или будем глазки таращить? Ворон, будто опомнившись, заспешил к хозяину. Коснувшись мордой окровавленного лица, зазвенел удилами. Извек провел по лбу второй рукой, вытер обе ладони о штаны. Поправляя повод, проворчал сварливо, как дед Пильгуй: - Ты бы на себя посмотрел. Сам весь в дырьях. Конь, дрожа от возбуждения, косился на далекий лес. Извек неловко вставил ногу в стремя, скрипнув зубами, кое-как взгромоздился верхом. Назад не смотрел. И так знал, что степняки уже прыгают в седла и отбивают руки о лошадиные крупы. Слух ловил приближающиеся звуки погони. Ворон едва дождался когда хозяин усядется и, с места, рванул в галоп. Навстречу снова ударил воздушный поток. Сотник зажмурился. Чувствовал себя прескверно, гадал: на долго ли хватит коню молодильной силы бабкиного угощения и, не свалится ли он с седла раньше времени. Казалось, он сам и был боль. Болело все: от костей и сухожилий, до кожи и корней волос. В ранах, под намокшими повязками, отдавался каждый удар сердца, суставы ломило, голова трещала, как городские ворота под стенобойным бревном. Боль была во всем, что видел, и во всем, что со встречным ветром вламывалось в уши. Так плохо ему не было никогда. Даже когда отроком задремал в новгородской корчме, а пятеро ушкуйников, оглушили и долго били ногами, он чувствовал себя лучше...
Глава 33
Неча сопли жевать, воевать так воевать! Языческая частушка
Мокша все дивился на странного скакуна. Поначалу, когда из-за кустов выехали двое на чудном рогатом коне, подумал, что оборотни. Однако, услыхав из уст незнакомцев имя Извека, успокоился и проводил новых друзей к ожидавшим в лагере дружинникам. Там, вместе со всеми, второй раз выслушал рассказ о приключениях Сотника. В конце истории, услышав про напутствие Извека, весело хлопнул Микишку по плечу. - Радуйся, паря! Попал куда надо! Я и есть Мокша, а вон тот, длинный как копье и есть Эрзя. А это - доблестные княжьи дружинники, которые по милости одного из нас торчат теперь здесь, вместо того, чтобы сидеть в какой-нибудь харчевенке и следить, чтобы кружки не стояли пустые. Когда хохот утих, Мокша хлопнул себя по лбу. - Да вы небось голодные! Алтын с Дарькой замотали головами, но великан уже взгромоздил себя на ноги, заглядывая в висящий над костром котел. Теперь уже никто не подтрунивал над его привычкой таскать в седельном мешке пузатую походную посудину. Поначалу, конечно, веселились над чудачеством балагура, который может забыть и накидку, и шлем, и кольчугу, но меч и котел - никогда. Тяжелые ножны оттягивали окованный пояс, а заветная железяка, на десять человек, постоянно раздувала мешок позади седла. Вода закипела. Мокша достал крупу, но Дарька тут же оказалась рядом: - Давайте я постряпаю. Ваше дело воевать. Мокша хмыкнул, расплылся в улыбке. С готовностью отдал мешок, кивнул на разделанные тушки двух зайцев. - Уважь, милая, а то не дай боги пересолю, придется все самому слопать. Скоро в котле весело булькали куски зайчатины, покрывая разваривающуюся крупу слоем жира. Между пузырей кувыркались мелко накрошенные коренья и душистые травы. Микишка довольно наблюдал, как Дарька хлопочет у котла с кашей. Вместе с дружинниками ловил носами дразнящий запах. Глотая слюнки, все терпеливо ждали когда еда поспеет, поглядывали на изнывающего Мокшу. Тот уже дважды примерялся выхватить из-за голенища любимую ложку, да снять пробу, но укоризненный взгляд Эрзи всякий раз усаживал на место. Наконец Дарька подула на мешалку, попробовала крупинку каши и, ко всеобщей радости, кивнула, что готово. Мокша, не доверяя никому столь сложное дело, тут же ухватился за жердь и не дыша переместил котел на траву. Едва приготовился наполнить плошки, когда донесся ослабленный расстоянием протяжный свист. Головы вскинулись, взгляды вперились в сторону холма. Со склона, атакующим соколом, летел дозорный. Дружинники, забыв о каше, бросились отвязывать лошадей. Через несколько мгновений, разгоряченный дружинник осадил жеребца, едва не порвав удилами конскую пасть. Прямо с седла заорал: - Степняки! Больше сотни, догоняют одного. Беглец правит туда! - он указал рукой на обрыв, подступающий почти вплотную к реке. - Только боюсь не доедет. На той стороне в лесу еще десятка два конных! Не успел он договорить, как кто-то взлетел на коня. Скрипнуло седло и всадник стрелой сорвался с места. В мгновение ока все, кроме внучки волхва и Мокши, оказались верхом. Балагур проводил Поповича укоризненным взором, поморщился, вдевая ногу в стремя. - Скоренек Попович на подъем, ох и скоренек. Сигает пуще блохи, ящер задери-прожуй-выплюнь. Уже со спины своего битюга, оглядел отряд, ухмыльнулся. - Поспешим, гои! А то, самое веселое, пропустим...
...Сотник правил вдоль берега, туда где вдалеке угадывался проход между рекой и крутым склоном холма. Там хоть и не Калинов Мост, но браниться с такой оравой все же способней чем в поле. На узком пятачке сразу не окружат, посему можно продать себя подороже, тем паче, что всадникам придется путаться среди мощного орешника. К близкому лесу сворачивать не стал. Издали заметил среди зелени подозрительные проблески: не иначе засада. Будто в подтверждение, лес выдохнул пару десятков конных, которые погнали коней наперерез. - Чтоб вам всем салом подавиться! - прошипел Сотник, направляя Ворона ближе к берегу. Выпрямившись в седле, прикидывал, успеет ли проскочить за холм. Выходило, что степнякам от леса ближе, однако Ворон пока шел резвей, да и по кустам, на степняцкой лошадке здорово не разгонишься. Внезапно, из-за далекого обрыва, навстречу выметнулся всадник. - О! Еще один вой-одиночка. - пробормотал Извек. - Неужель дурню не видать, какой хвост за мной увязался? Он бросил взгляд назад, выругался - такую ватагу и слепой за тридевять земель увидит. Но, смельчак явно не был слепым и стремительно приближался, ловко правя между орешинами. Сотник уже собрался махнуть рукой, чтобы тот поворачивал, когда узнал знакомую фигуру и разглядел оскаленное лицо Лешака. - Тебя только не хватало! - расхохотался Извек в отчаянии. - И так тесно, аж вожжей не прокинуть... Приготовившись уклониться от столкновения, подобрал повод и пригнулся к шее коня. Однако, Попович выдернул меч и молнией промчался мимо. Сотник растерянно оглянулся. Лешка, оттянув руку с клинком за спину, летел на степняков. Загораживая его, из орешника вырвался засадный отряд. - Приехали, тормози! - крикнул Извек Ворону и откинулся в седле. Разгоняя коня вслед за Поповичем, изо всех сил гаркнул: - Ишь, какой прыткий! На мою добычу глаз положил? Я их заманивал, а ты на готовенькое навострился... Лешка скрылся в гуще погони, а ближайшие степняки уже подлетали к Извеку. Ворон бесстрашно принял первого коня грудью и, опрокинув вместе со всадником, сделал несколько скачков в сторону. Возникла свалка. Волна кочевников раскололась и завертелась двумя беспорядочными потоками. Пробиваясь сквозь них, Сотник метнул взгляд поверх голов. Старался разглядеть Лешку, который завязал бешенную канитель в хвосте отряда, и сигал из стороны в сторону, ловко уворачиваясь от ударов. Оглянувшись, Извек не поверил своим глазам: из-за холма выметнулись около десятка ратников на мощных киевских конях. По кустам стегнул молодецкий свист. За ним донесся неистовый рев Мокши: - Да будет сеча славной, а смерть красной! - Яга! - пронеслось над полем боя и солнце засверкало во вскинутых клинках. Извек хохотнул. Сморгнув внезапные слезы, хрипло крикнул Ворону: - Держись, милый, осталась самая малость! Ворон будто не слышал его слов, метался среди степняцких коней, как кистень в крольчатнике. Сшибался грудь в грудь, опрокидывал на круп, рвал зубами, бил копытами. Когда же рядом с Вороном врубился разъяренный Шайтан, Сотник пожалел, что не успел свалиться раньше. Теперь сил едва хватало, чтобы держаться на черном урагане. В очередной раз проморгавшись от кровавых брызг, набрал в грудь воздуха и что есть духу заорал рассвирепевшему жеребцу: - Стоять, дурень! Сдохнешь! В берсерки захотелось!? Стоять сказано! Натягивая повод, едва не рвал коню губы, снова орал, пока тот не остановился на краю свалки, рыча и топорща круглые ноздри. Боясь, что он вновь бросится в безумную атаку, Сотник наклонился к крупным ушам и торопливо заговорил ласковым голосом: - Умница! Все, отдышись! Не хватало нам еще от усталости пасть! Пока уговаривал, не заметил бросившихся к ним всадников. Углядел опасность только когда Ворон неожиданно скакнул вперед. Один степняк пролетел мимо, конь другого тоже не успел притормозить и натолкнулся на черную громадину. Будто пес, ловящий муху, Ворон извернулся и цапнул конягу за морду. Держал визжащего сородича, пока Извек не раскроил череп седоку. В следующий миг уже развернулся в другую сторону и замер в готовности. - Вот и гоженько, - торопливо похвалил Сотник. - Теперь давай потихоньку, полегоньку, одного за другим. Ворон послушно загарцевал посреди сумятицы. Колол черепа попадающимся под копыта степнякам, вовремя поворачивался нужным боком, давая Извеку пустить в ход меч. Кочевники, мешая друг другу, бестолково толклись вокруг отдельных свалок. Численный перевес оказался бесполезен: каждый из русичей оттягивал на себя горстку всадников и начинал вертеться среди них, разя все, до чего дотянется. Кони с пустыми седлами тут же добавляли сумятицы, не давая зажать ратников в плотный круг. Степняки пробовали пустить в ход луки, но, в стремительной круговерти, стрелы не приносили пользы и язвили соплеменников. От визжащего Шайтана шарахались и свои, и чужие. Почуяв, что его сторонятся, козлорогий быстро смикетил что к чему. Выбирал кучу погуще, коротко разгонялся и врезался рогами вперед, калеча коней, уродуя всадников. Уцелевших мгновенно доставал Микишкин шестопер. Мокша, громко крякал, помахивая лопатой тяжелого клинка. Одного за другим, будто кружки со стола, смахивал кочевников с седел. Когда не дотягивался до седока, бил плашмя по конским лбам и стаптывал битюгом свалившихся всадников. Разошедшись не на шутку, едва не зашиб на замахе подвернувшегося под руку Поповича. Тот, как всегда, веником сновал по полю боя. Оказывался то тут, то там, успевал помочь завязшим в гуще врагов и тут же, рубя направо и налево, несся в другую сторону. Эрзя, как всегда, бился экономно. Пользуясь длинной рук, пренебрегал защитой и выдавал быстрые встречные удары. Краем глаза приглядывал за горячащимся Микулкой. Тот колошматился самозабвенно и, вгорячах, лез в самую сутолоку. Вот и теперь вокруг молодого витязя замкнулось кольцо мохнатых шапок. Эрзя смял крайних, но видел, что не успевает. Несколько клинков уже достали Микулку, но пока без особого вреда. Половина атакующих отвлеклось на Эрзю. Молодец начал было справляться, но среди прочих вырос огромный степняк, сжимающий в древообразной руке саженный клинок. Тяжелая сабля ударила по шлему и, едва Микулка пошатнулся, достала открытый бок. Когда Эрзя пробился к нему, парень уже уткнулся в конскую гриву. Несколько рук взметнулись добить, но удары долговязого дружинника опередили. Сбив нападавших с коней, Эрзя оказался перед потным громилой. Зазубренная оглобля сабли пошла вверх, но меч оказался проворней. Острие влетело в оскаленную пасть и, пробив небо выскочило обратно. Степняк уронил руку и, заливая себя кровью, мягко завалился на спину. Быстро оглядевшись, Эрзя поворотил коня к Микулке. Тот пытался выпрямиться, руки соскальзывали с шеи коня. - Жив! - выдохнул Эрзя. - Ага, - растерянно ответил тот. - А где мой меч? - Под копытами глянь, щит там же. Только погодь малость, отдышись. Сеча сместилась вдоль реки и, судя по всему, подходила к концу. Заметив, как Микулка скользнул с коня, Эрзя закружил вокруг, оттягивая атакующих на себя и, едва паренек снова оказался в седле, поспешил к раскрасневшемуся Мокше. Балагура обложили со всех сторон, но это не особо смущало круглолицего весельчака. Полуторный меч неутомимо описывал дугу за дугой, каждый раз губя то неосторожную лошадь, то зазевавшегося седока. Смертоносная мельница приостановилась на лишь миг, когда сзади донесся задорный крик друга: - Ну ка, коновал, подвинься, дай другим погреться! - Валяй! - откликнулся Мокша. - Для хорошего человека дерьма не жалко! Как там хлопец? - Цел! - Ну и гоже! Мелькнула фигура вездесущего Лешки. Поучаствовав несколькими ударами в общем деле, понял, что управляются и погнал взмокшего коня дальше. На скаку ловко увернулся от тела, сорвавшегося с Шайтановых рогов и восторженно хохотнул: - Вот бы мне такого! - Больше нету! - отозвался запыхавшийся Микишка. Сеча уже не кипела отдельными очагами, а бурлила сплошной беспорядочной толчеей. Внезапно один из степняков вырвался из свалки и, схватив лук, издал гортанный крик. Повинуясь приказу, полдюжины всадников двинулись к нему. Ревяк вовремя заметил грозящую опасность и погнал коня к стрелку. Тот уже наложил стрелу и, поджидая прикрытия соплеменников, высматривал цель. Заметив спешащего к нему дружинника, вскинул оружие. Ревяк не успел пригнуться. Свисающую у виска косичку больно дернуло. - А, пес! - воскликнул Ревяк и дернул повод. Конь послушно вильнул из стороны в сторону. Выгадав заминку, певец швырнул меч, будто простую дубину. Клинок сорвался с руки и огромной стрекозой устремился к цели. Удар опрокинул готовый выстрелить лук и стрела ушла в небесную синеву. Еще мгновение и железные объятия дружинника выдернули лучника из седла. Хватая ртом воздух, степняк попытался ухватиться за нож, но пара оглушительных зуботычин окончательно выбила из него дух. Ревяк тряхнул разбитой рукой, завертел головой в поисках меча. Близкий топот заставил броситься в сторону. Едва поднялся, как другая конская туша вновь сбила на землю. Спасаясь от копыт, извернулся ужом, откатился вбок, заметил в двух шагах холодный блеск своего клинка. Кувырнувшись через плечо, успел схватить рукоять, вскочил. Завертелся посреди подоспевших степняков. Изловчился рубануть одного по колену, под крики боли и досады, пару раз достал лошадиные морды. Потихоньку отступал к коню, пока не получил удар поперек спины. Дыхание перехватило. Меч выпал из руки. Над макушкой снова просвистела сабля, но подогнувшиеся колени сберегли голову от смертельного удара. Ревяк понял, что теперь не уцелеть. В глазах темнело, жухлая трава медленно двинулась навстречу...
Сеча иссякла. Мокша с Эрзей облизывали пересохшие губы, мрачно оглядывались. Дышали тяжело, но лица с каждым мгновением светлели: убитых не было. Едва шевельнули упавшего Ревяку, тот вздрогнул и открыл глаза. Не увидев возле себя ни Ящера, ни Перуна, разочарованно сплюнул и неуклюже поднялся. Теперь, не обращая внимания на рассеченную спину, певец бережно нянчил руку со сбитыми костяшками. Остальные, даже те, кто капал на траву кровью, держались бодро, смотрели соколом, то и дело лыбились. Один Извек выглядел как мертвец но, ко всеобщему удивлению, умудрялся держаться в седле. Несколько дружинников разбрелись, собирать степняцкие клинки. Иногда коротко взмахивали мечами, прекращая мучения раненых. Передвигались все тяжелей, пригибаясь под грузом срезанных кошелей и вязанок сабель. Дюжину уцелевших ворогов согнали к берегу. Помятые кочевники сбились плотной кучкой, загнанно смотрели на верховых, сгоняющих бесхозных лошадей в табун. - Ну что, - расплылся в улыбке Мокша, утирая испарину. - Все здесь, которых железом не достали? Эрзя окинул взглядом поляну усыпанную телами, прищурился на оставшихся в живых степняков и виновато развел руками. - Не все, друже, один утек. - Как так? Почему не словили? - Почему, почему... По колчану! - передразнил Эрзя. - Сколько нас и сколько их! Некогда было за каждым смотреть, надо было с мечиком управляться. А этот, который утек, видать хитрей прочих был. Увидал, что с нами запросто не совладать и ломанулся, как Рахта за последним лешим. Только у опушки и догнал... - Догнал!? - не понял Мокша. - Стрелой! - пояснил Эрзя невозмутимо. - Потому и не все здесь. Один вон, у опушки лежит. - Так это гоже! Че ж голову морочишь? Мощный торс богатыря развернулся к пленным. - Ну, что, господа доблестные степняки, схлопотали на орехи, да скорлупки не по зубам оказались? И не мудрено! Как говаривал не помню кто, кажется Никита-Лживый Язык: кто к нам за шерстью пожалует, тот, значится, сам же без шерсти и озябнет. И он был прав! Не рой другому яму, в нее хрен знает, кто упасть может. Короче, почтенные, тушите свет и колите крынки, отвоевались значится... Эрзя зачарованно слушал речь друга. Изредка восхищенно покачивал головой, в глазах сверкали лукавые огоньки. Мокша же расходился вглубь и в ширь, как паводок, набирающий мощь с каждым лучом весеннего солнца. - А сейчас, уважаемые супротивники, ежели не объясните куда и откуда ехали, каждый из вас получит по репе! Узкоглазые лица посветлели, послышался удивленный ропот: - Добрый урус, очень добрый! Кушать давать будет. Репа вкусная, урус добрый! - У, бестолочи! - сморщился Мокша и, уже со зверским лицом, рявкнул. Каждый получит по своей репе! По наглой степняцкой репе! Для наглядности, он небрежно щелкнул ближайшего двумя пальцами по темени. Степняк, не успев ойкнуть, мешком рухнул под ноги. Остальные попятились, глаза от страха стали как у новгородцев, ропот стих. Мокша неспешно приблизился к кусту и брезгливо вытер жирные пальцы о листья. - Вот народ... внутри башки сала совсем нет, а снаружи жиру больше, чем волос! - Ну дык, степняки ж! - лениво обронил Велигой. - Баню в повозке не устроишь, парилку в шатре не учинишь, вот и не моются. - Так может искупаем их маленько? - заботливо предложил Мокша, но тут же передумал. - Нет, сначала пущай все расскажут! Баня потом! Он повернулся к дружинникам, хлопнул в ладоши, привлекая внимание. - Значится так! Мы, тут с Эрзей, этих батыров маленько побеседуем, а вы потихоньку собирайтесь и оттягивайтесь к лагерю. Там и харч в котле, и лапник надран, и кострище с дровами. Раненым покой нужон и забота! Закончив поучительную речь, потер тяжелые сковороды ладоней и снова обернулся к степнякам. Те, видя, как мимо прогоняют их коней, совсем сникли. Ратники тем временем зашевелились, приспосабливая связки клинков к седлам. Перешучиваясь, двинулись в сторону стоянки. Алтын с Поповичем приблизились к Извеку. Поехали бок о бок, готовые в любой момент подхватить покачивающегося Сотника. Поймав на себе любопытный взгляд, Микишка подмигнул и гордо выпятил грудь. - А я Дарьке жениха нашел! Хорошего! Ей тоже очень нравится. Она за ним даже из городища уехала. Извек слабо улыбнулся: - Добрая весть. Надо бы побыстрей ехать, а то как бы невеста не заскучала. Микишка рассмеялся. - Ничего, дождется! Мы вроде не надолго отлучились. - Вроде не надолго. - тихо согласился Сотник. Отряд растянулся по узкой полосе песка. Скоро, из-за обрыва показался дымок лагеря. Возле костра, на фоне зеленой листвы, белела полотняная одежка. Опираясь на дедовский посох, Дарька с замиранием сердца считала возвращающихся. Сочла раз, обмерла, пересчитала заново, снова не досчиталась двоих. Облегченно вздохнула, когда Микулка, доехавший первым, объяснил про Эрзю с Мокшей. Заметив раненых, бросилась готовить тряпицы и травы. Когда подъехали остальные, девчонка уже закатывала рукава. Быстро оглядев певца, указала на брошенные поверх лапника плащи. Пока Алтын с Лешкой стаскивали с Сотника измятый доспех, Микулка с Радивоем, уложили посеченного певца на живот. Ревяка скрежетал зубами и бранился, как последний золотарь. Увещевал, чтобы плюнули на спину и перевязывали руку. Рычал, что не хребтом на гуслях играет, а без пальцев ему ни спина, ни голова не нужны. Не выдержав его стенаний, подошла Дарька. Пригляделась к окровавленным пальцам, кивнула дружинникам, чтобы держали, плеснула водой и бережно промокнула тряпицей. Укоризненно покачав головой, кивнула, чтобы продолжали раздевать. - А повязку! А травы и коренья! - умирающим голосом воскликнул Ревяк. - Только хуже будет, - отмахнулась Дарька - Пусть так подсохнет, там только кожа содрана. - Благодарень тебе, разума! - облегченно простонал молодой баян и тут же звонким голосом рявкнул: - Какого лешего заснули! Валяйте, мучители, потрошите спину! Пока с певца скручивали пробитую кольчугу и подбирались к ране на спине, девчонка, занималась Извеком, похожим на большой замес рассечений, кровоподтеков и опухолей. Ревяк же, больше не издал ни звука. Опасаясь, как бы он не помер, Дарька споро закончила с ранами Сотника и метнулась к певцу. Тот лежал с закрытыми глазами, беззвучно шевелил губами, дергал головой, мучительно морщился и вновь что-то бормотал. Бредит, решила Дарька. Торопясь сделать все, пока парень без сознания, не осторожничая промыла рану, свела края и приложив сверху истолченных листьев волицвета, прижала чистый лоскут. Другой рукой пропустила под плечи ремень, подождала пока Велигой прогнет певцу спину и сняла с шеи длинную полотняную полосу. Едва сделала пару плотных витков, как вдруг Ревяк растопырил пальцы здоровой руки. - Погоди-погоди! - пробормотал он, умоляюще. Оба замерли, не дыша. Поняли, что певца плющит приступ боли. Ревяк же страдальчески сощурился, закусил губу и... внезапно счастливо улыбнулся. Взмахнув ресницами, открыл светлые очи и, глядя в никуда, ясным голосом затянул новую плясовую: Забирают в долги тебя и меня, Вянут листья ольхи, разбег унять .... Как упрямым плечом упреки отвел И лукавой братвой целовать завлечен твои руки... Велигой с Микулкой зашипели ругательства, а внучка волхва звонко расхохоталась. Уже не остерегаясь, довязала рану и отошла к другим раненным. Наконец, когда довольная Дарька собрала лекарские пожитки, из-за холма выехали Эрзя с Мокшей. Ратники потянулись к костру, настала пора приступить к ужину. Держащийся бодрячком Микулка, двинулся снять котел с разогретой кашей, но неожиданно покачнулся и повалился в траву. Раздались возгласы удивления. Ревяк скривился, но тоже тянул шею, пытаясь понять, что случилось. Первой опомнилась Дарька. Развернув Микулку на спину, тронула шею, приподняла веко и обернулась за помощью. Дружинники сорвались с мест и, мешая друг другу склонились над упавшим. Подняли на руки, бережно отнесли на лапник, недоуменно оглянулись. Дарька стояла, растерянно закусив губу. На вопросительные взгляды, беспомощно пожала плечами. - Жив. Только почему-то без памяти... Кто-то, в поисках колотой раны, уже осматривал Микулкину кольчугу, но кроме двух-трех лопнувших колец повреждений не нашли. Решили было осмотреть и спину, но Ревяк остановил, сказал, что после боя ехал следом и спину видел, была цела. Следивший за всем Сотник подозвал Микишку. - Отыщите-ка его шлем, глянем что там с головой. Уж больно знакомо завалился. Подоспевший к этому моменту Эрзя, услыхал команду и, опередив ополченца, зычно, чтобы слышал каждый, возопил: - Всем искать шлем Микулки! - А че его искать, - откликнулся Мокша, обрушиваясь с коня. - Парень он правильный, не то что ты! Шлемы не раскидывает, а после боя зараз к седлу приторачивает. Там и смотри, не ошибешься. Ратники зашевелились пропуская Поповича с Микулкиным шлемом. Лешка трогал железный купол, отчего одна бровь заползала выше другой. Сотник принял протянутый шлем, повернул разными боками, присвистнул. - Ну, а я что говорил! Нахлобучили нашего молодца от души. Как вообще жив остался? Небось, все мозги перетрясли. Он повернул продавленный купол, чтобы каждому было видно. Металл промялся, как тонкий золотой кубок от удара тяжелого охотничьего ножа. Только толщина шлема и добротность подшлемника не дали голове треснуть как орех. - Дарья, погляди-ка у него справа над ухом. Девчонка присела возле Микулки, провела пальчиками по пышным вихрам. Глаза округлились, когда нащупала шишку величиной с кулак. Оглянулась на Извека, кивнула. - Значит так и есть, - заключил Извек. - Ну-ка, ребята, снимайте с него кольчужку, поглядим, не досталось ли окромя этого. А ты, умница, пока положи ему на лоб мокрую тряпицу. Мокша бережно приподнял молодого витязя, держал как ребенка, пока стаскивали булатную байдану. Уложив обратно, задрал к шее расшитую петухами и конями рубаху. На месте лопнувших колец, на боку обнаружился лиловый синяк. Пятерня Мокши двинулась к ребрам Микулки, но Дарька остановила его руку. - Не надо, дядечка, не трогай, я видала такое, там ребра сломаны. С ним теперь осторожно надо, тогда все быстро заживет. Парень он молодой, здоровый. Будто в подтверждение ее слов, Микулка судорожно вздохнул и открыл глаза. Увидав столпившихся друзей, дернулся встать, однако тяжелая длань Мокши мягко удержала на месте. - Лежи, друже, не дергайся. Ты теперь все будешь делать с разрешения вот этой девоньки. Иначе все! - Угу, - послушно согласился парень. - Понял. А че все? Он встревожено обернулся к лежащему рядом Сотнику. - Умрешь если ослушаешься! - грозно пообещал Извек. - Э, нет! Мне умирать никак не можно! - насупился Микулка. - Мы ж седня еще ниче не жрали! А натощак умирать... эт уж совсем не по-людски! Натощак... Последние слова заглушил дружный гогот. Скоро, накормив лежачих, все тесным кругом расположились вокруг костра. Жевали кашу, ожидая рассказа о судьбе степняков. Мокша поскреб опустевшую миску, облизал ложку, взялся за кусок вяленого мяса. Прожевав первый кусок, довольно осклабился, глянул на бледного Извека затем на Поповича. - Вишь-ка ты, вот все и образумилось. И Млава при деле, и у тебя башка выправилась. Правда, побегать пришлось маленько... - Да и попрыгать. - виновато согласился Лешка. - Эх, дурень, - ласково пожурил Мокша. - Радоваться надо было, а ты на дыбы. Едва не усох от кручины. - Чему радоваться? - донесся непонимающий голос Микулки. Все взоры устремились на молодого витязя. Несмотря на зашибленную голову, он внимательно слушал разговор и теперь, хлопая глазами из-под мокрой тряпицы, ждал ответа. Мокша пожал плечами, мол, и так все ясно, а Эрзя терпеливо пояснил: - Радоваться надо, что такую язву за себя не взял. То-то бы намаялся с такой женой. - Да-а, с такой занозой можно и до смерти не дожить. - со знающим видом подтвердил Мокша. - Ну да теперь дотянешь... ежели раньше не помрешь. Вокруг послышались смешки. Извек тоже было хохотнул, но сморщился от боли. Сбоку фыркнуло. Ворон, не отходивший от хозяина ни на шаг, посторонился, а на месте черных ушей блеснули гладкие рога и красные огни глаз. Алтын, догадавшись о намерениях козлоконя, злорадно ткнул пальцем в сторону Сотника. - Ага! Теперь твоя очередь с козлорогим целоваться! В тот же миг белая голова Шайтана пошла вниз, Извек едва успел зажмуриться, как теплое и мокрое прошлось по его лицу. Когда язык сдвинул повязку и скользнул по рассеченному лбу, дружинник едва не взвыл от боли, но стиснул зубы и замер, помня как быстро полегчало Микишке на проплешинах. Дарька бросилась поправлять повязку, но рука Алтына остановила. - Не бойся, хуже не будет, проверил на собственной роже. Дарька промолчала, глядя на лоб Сотника. Края раны вновь разошлись, однако, кровь не текла. Смахнув оставшиеся темно-красные сгустки, Шайтан еще раз прошелся по ране языком и скромно отошел в сторону. Внучка волхва тут же стянула края раны и примотала тряпицу заново. Едва закончила, как руки дружинника сжались в кулаки. - У-у, людоед, - прошипел Сотник зажмурившись и зашевелил губами, перебирая всех родичей Ящера. Все замерли, не понимая, что происходит. Микишка же глумливо лыбился, знал, какие мириады игл бегают теперь по Извекову лицу. - Так что там со степняками? - подал голос Микулка. Мокша глянул на Эрзю, скорчил суровый, как у идола Могуры, лик. - Да ни что! Нету их там больше, Ящер задери-прожуй-выплюнь. - Ни одного! - добавил Эрзя. Микулка понятливо кивнул, но, судя по лицу, ответом остался недоволен. Подвигал губами, упрямо покачал головой, наконец, не выдержал: - Негоже безоружных! - Что так? - не понял Мокша. - По-твоему надо было их сюда тащить и кашей, из моего любимого котла, кормить? Не-ет, дружок, на это я даже пьяный и связанный не пойду. Да и че ж такого, что безоружные? Я чай тоже меча не вынимал. Дарька с ужасом округлила глаза. - Всех голыми руками убил?! - Ага, - скромно подтвердил Эрзя. - Голыми, как ограбленный ромей! Только не убил, а в путь направил, чтобы бежали шибче. - Эт как? - оторопел Микулка. - Как, как, - передразнил Мокша. - А так, как водится! Брал голыми руками, пригибал за голый загривок к земле, направлял в сторону голой степи и, голым сапогом под зад, чтобы неслись без остановки до самого стана. - Зады тоже голые были? - еле слышно уточнил Микулка. - Да ты что! - возмутился Эрзя. - Кто ж захочет потом сапоги мыть? Вокруг засмеялись. Один Ревяк сморщился, в красках представив мытье сапог после степняцких задов. Мокша тем временем дожевал полоску мяса и принялся за основательное повествование: - До того как мы их, стало быть, восвояси проводили, эти батыры немало интересного поведали. - балагур украдкой взглянул на Извека, но тот невозмутимо пялился в звездное небо и Мокша продолжил: - Явились сюда эти доблестные хлопцы... с кем бы вы думали? С Радманом сыном Кури. Удивленное молчание было наилучшим поощрением рассказчику и круглое лицо Мокши победно засияло. - Так вот... нет больше Радмана-Бешенного! Подмолодил его наш Сотник! Потому то и гнались за Векшей как штоломные, едва всех коней не сгубили. О, как! Взгляды устремились на Извека. Велигой задумчиво хмыкнул. - Выходит, те роды и семьи, что он собрал теперь разбегутся? Гоже! То-то наши обрадуются... - Не обрадуются, - посмурнел Мокша. - Если верить этим чумазым батырам, выходит, что Радман, перед походом, полонянку одну заикрил. Теперь будут ждать рождения великого отпрыска. Звездочет ихний напророчил, что соберет это дитятко войска невиданные и, что потопчут они всю Русь изрядно... - Все одно, в ближайшие годы поутихнут, - вмешался Эрзя. - А к той поре и наши сыны подрастут. Так что, поживем увидим. Микулка глядел на усталого Извека. В глазах горело неудержимое любопытство. Наконец, окликнув Сотника, спросил: - Как же ты Радмана оприходовал? Возле него же всегда не меньше двух сотен сабель. - Он меня еще пьяного не видел... - улыбнулся Извек, но Мокша перебил. - Значитца так. Их и тут было под три сотни. И хотели они, поначалу, нашего сокола живьем взять. Однако Векша их так потрепал, что Радман решил уже просто убить стервеца. Да не тут-то было. Ворон их лошадок скорее бы насмерть загнал, ежели бы догонять взялись. А тут еще как на зло Киевские земли рядом. Вот Радман и вызвался на двобой, пока Сотника окружать будут. И все бы хану удалось, да только бой не в его кошель пошел. Хотя... Мокша поглядел на Извека. - И герою нашему тоже не сладко пришлось. - Сбавляй, почтенный, - в шутку возмутился Сотник. - Что ж мне было, по всем правилам, до вечера с ним волтузиться? Ну, подставился маленько, чтоб его на лихой удар вытянуть, ну, не рассчитал с устатку, ну схлопотал по башке. Только я же вот он, лежу как живой, а Радман где? И все его войско? Мокша кивнул, поднял указательный палец. - Да! Однако не все войско! Когда все за тобой рванули, с десяток следопытов в другом месте были. Их к реке отправили. А позже еще один ушел, сообщить, в стане, что Радмана нет. Аман-Гельтулей, кажется. Ты его, сказывали, еще раньше встречал. Сотник хмыкнул. - Жив, значит, акын! Ну, вольному воля, а следопыты почто утекли? - Да, сдури! Взялись для хана русалку изловить. Намедни, видать, кумысом обожрались, вот она им у реки и примерещилась. А откель тут русалки, да тем паче, на берегу. Хотя, - Мокша хохотнул. - Вишь, повезло дурням, живы остались... Сотник вмиг оказался на ногах и, вперился в рассказчика дикими глазами. - Где! У какой реки? Мокша вытаращился в ответ, икнул от неожиданности. Когда из-за плеча Извека высунулась морда Ворона, оторопело пожал плечами: - Да вона, она тут одна извивается... река-то. А следопыты, вроде недалече от того места, где Радман полег. Хотя, я точно... Извек отшатнулся, бросил взгляд в сторону реки, с места прыгнул на Ворона. Из под копыт коня взлетели куски дерна и фигура всадника растаяла в ночи. Когда дробный топот затих, тишину нарушил обалделый голос Мокши: - Не знал, что кто-то резвей Лешки сигать может... Ну и рванул, Ящер задери-прожуй-выплюнь! - И растопчи. - добавил Эрзя, многозначительно глядя на друга. Тот беспомощно развел ручищами. - А че я такого сказал! Он че бешенный, или не навоевался еще? Нахрена ему следопыты? Эрзя терпеливо похлопал друга по плечу, безнадежно покачал головой. На обиженный взгляд великана медленно объяснил: - Думаю, за девкой поехал. Может знакомы, или друзья. Бабка Агафья помнишь что ляпнула? - Что? - Что русалку возле него видела. Ее-то, видать, степняки и ловют, или уже поймали. Следопыты у кочевников гораздо хороши... - Так какого Ящера мы тут спим! - взревел Мокша, вскакивая. Все, включая раненых, рыпнулись вставать, однако, балагур вновь рыкнул, будто Новгородский Вепрь: - Цыть, торопыги! Ревяку с Микулкой - лежать! Остальным - обихаживать до времени! Велигой, Эрзя - седлать коней и вдогон! Со мной естественно! Скоро топот трех коней смешался с криками ночных птиц. Дарька обвела взглядом оставшихся, покосилась на мятый доспех Сотника, напоминающий изорванную рыбью шкуру, беспокойно глянула на Микишку. - Ниче, - успокоил ополченец. - Векша муж здоровый, да и остальные не парубки...
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ