Извек (Княжье похмелье)

... Лелька бесшумно скользнула в кусты. Почему-то ей впервые стало грустно после того, как "отвела глаза" человеку. Раньше они с подружками веселились от души, когда удавалось провести рыбарей или случившегося близ реки загулявшего мужика. Завидев такого неподалеку, русалки начинали плескаться у берега, будто бы случайно показываясь из воды, во всей своей красе. Но как только завороженный ротозей приближался, таращась на молодые блестящие тела, русалки внезапно и бесследно исчезали. Ошарашенный наблюдатель хлопал глазами и, потоптавшись на месте, в полном недоумении отправлялся восвояси. Проказницы тем временем, сидя в прибрежных кустах, глядели на его глупую рожу и похихикивали в кулачки. Теперь же Лельке было не весело. Чудесное умение оставило чувство вины. Как в тот раз, когда ради забавы стащила из-под носа у неповоротливого сома аппетитную улитку, а он, старый, только безнадежно повел усами. Когда всадник скрылся за деревьями, Лелька понуро побрела в реку. Зайдя по пояс, опустилась ничком в ласковую прохладу. По воде поплыли туманы длинных волос. Тело постепенно остывало от долгого пребывания на суше. Однако в сердце становилось все горячей. Снова и снова вспоминались открытое лицо незнакомца, внимательный взгляд серых глаз, смоляной изгиб бровей под светлыми волосами, перехваченными кожаным ремешком и бесшабашный смех, когда суровые черты мгновенно вспыхивали неудержимым весельем. Да, думала Лелька, таким не ведома "середина на половину", у них все в жизни яростно, самозабвенно и неистово. Гулять так гулять, воевать так воевать, любить... Лелька замерла. Что-то было не так. Сердце колотилось быстрее обычного, и прохлада воды ничуть не успокаивала поспешный стук. С каждым ударом в груди разрасталось зернышко странной тоски, сладостной и мучительной одновременно. Пытаясь отогнать это наваждение, Лелька извернулась и послала тело в глубину, туда, где дно пронизывали тугие струи подземных ключей. Влетев в ледяной поток, несколько раз перевернулась вместе с ним и, вновь оказалась на поверхности. Тоска подступила с новой силой, заполняя каждую клеточку тела. С трудом собравшись с мыслями, не сразу определила направление к подводной веси. Медленно, будто во сне, поплыла, ощущая, как берег с неудержимой силой тянет назад. Скоро почувствовала еле заметные встречные волны. Подобно тому, как по поверхности разбегаются круги от брошенного в воду камня, от каждой русалочьей веси исходили легкие подводные волны, уносящие прочь любой случайный предмет, будь то мусор, плавник или принесенные течением трупы. Лелька скользнула глубже и, распластавшись над самым дном, поплыла навстречу ласковым обережным волнам.

Глава 13

Аман-Гельтулей очнулся от звона в ушах. Башка трещала, будто побывала между воротами и стенобойным бревном. Глаз не открывал. Еле дыша, чувствовал как каждый удар сердца, граненым гвоздем, пробивает голову. Не слышал ни шороха трав, ни трелей жаворонков, только звон и удары сердца. Ощущая, как что-то лопается под черепом, разлепил глаза. Удивился, что не увидел ни шайтана ни его слуг. В размытых полосах путались зеленые пятна. Пока пытался навести в глазах резкость, между ушами протекла гордая мысль: Зеленое - это хорошо, значит попал к Аллаху. А уж всевышний не забудет своих верных сынов. Однако, зрение постепенно прояснялось, а вместе с ним приходило разочарование. Перед носом косо маячили стебли ковыля, подбитые подшерстком зеленой травы. Гельтулей попытался пошевелиться. В голове зазвонили медные била, усиливая и без того неслабую боль. Перевернувшись на спину, уставился в небо, попытался вспомнить кто он и зачем здесь, но память цепляла только вчерашний вечер, ужин и выход в дозор. Собрав силы, неуклюже, как малое дитя, встал на четвереньки. Постоял отдыхая. Затем, борясь со слабостью, начал взгромождать себя на ноги. Когда тьма в глазах рассеялась, увидал коней. В десятке шагов заметил тело Каймета. С первого взгляда понял, что тот мертв. Двинулся к лошадям. У потухшего костра никого не было. Вокруг покоились седла, бурдюки и дорожные мешки. Степняк покачался на нетвердых ногах, коснулся трещащей головы и двинулся к своему коню. По дороге подобрал седло, но через несколько шагов понял, что легче подвести коня. Бросил поклажу, сходил за жеребцом и, едва не падая, оседлал. Как древний аксакал, долго и осторожно всползал в седло. С высоты заметил еще несколько тел, подъехал ближе. Долго рассматривал убитых, складывая по кусочкам общую картину побоища. По отпечаткам не хазарских сапог понял, что нападавший был один. Однако, вид жутких зарубов, сделанных с нечеловеческой силой, поразил бы и видавших виды воинов. - Аллох экбер, - пробормотал Аман-Гельтулей. - Шайтан, в человечьем обличии... Назад, назад к Хану! Один в поле не воин, а Гельтулей не глупый урус, чтобы доказывать обратное. Надо брать большой отряд. С одним десятком воинов, даже по окраинам росских земель не проедешь. Руки уже направили коня в обратный путь, когда в больную голову пришла мысль взять заводного коня. Вернулся, ухватил скакуна десятника и, привязав узду позади себя, поспешил в стан Радмана. Боль в голове выматывала силы. От тряски в глазах темнело и плыли причудливые красно-черные узоры. Два раза менял коней, на третий раз не выдержал, сполз в траву и провалился в глубокую черную яму сна. Очнулся затемно. Боль, чуть отступив, притаилась в затылке. В брюхе мутило, будто съел гнилого мяса. Отвязав бурдюк, сделал пару глотков и еле удержал выпитое в себе. Постоял, справляясь со слабостью, снова заполз в седло. Скакал до полудня, пока далеко впереди не показалось дымное марево становых костров. Оба скакуна уже роняли пену, однако вид становища придал всаднику силы и Аман-Гельтулей хлестнул коня сильней. Скоро, от россыпи шатров, навстречу вытянулись пыльные хвосты за черными точками всадников от стана мчались самые лютые из личной охраны хана. Расстояние быстро сокращалось. Конь начал хрипеть, когда удалось разглядеть встречавших. Гельтулей, еле держась в седле, махнул рукой. Всадники на ходу развернулись и, образовав полукруг, помчались вслед. До роскошного шатра хана оставалось не больше броска копья, когда запалившийся конь пал. Аман сильно ударился о конскую шею и закувыркался по земле. Скакуна десятника Салмана развернуло тяжестью павшего собрата. Он со всего ходу перекувырнулся через голову, мощно грохнулся на спину и, в агонии, начал сечь копытами воздух. Аман-Гельтулей остановился в глубокой пыли, потеряв всякое понятие где верх, где низ. Покрасневшие белки глаз беспорядочно блуждали, разбитый нос и глубокие ссадины чернили пыль частыми каплями крови. Шевелился нелепо, руки то махали невпопад, то черпали высохшую и перемолотую копытами землю. На шум и крики из шатра показался хан. Небрежно отбросив тяжелый полог, шагнул к Гельтулею и остановился, рассматривая грязную копошащуюся массу под ногами. Лоснящееся лицо Радман-хана могло сойти за славянского идола, если бы не раскосые глаза, в которых власть и смерть теснили друг друга. Хан молчал. Терпеливо разглядывал одного из десяти, посланных разъездом по окраинам Киевских земель. И вот теперь лазутчик, скорее всего единственный уцелевший, барахтался еле живой в десяти шагах от загнанных насмерть коней. Наконец взгляд хана скользнул по толпящимся вокруг воинам, губы еле двинулись. - Поднимите! Подскочили двое, вздернули лазутчика как мешок с костями, выровняли тело и подняли мотающуюся голову. Третий догадливо плеснул в лицо холодной водой. В глазах Гельтулея проступил образ Радмана Лихого. Хан в упор смотрел на вернувшегося лазутчика. Наконец, когда зрачки Гельтулея перестали блуждать, прозвучал короткий, как удар ножа, вопрос: - Почему один? Из пересохшего горла Амана вырвался каркающий звук. Степняк поперхнулся, болезненно морщась проглотил вязкий пыльный ком в горле и с трудом прохрипел: - Иблис... Все убиты... Иблис вселился в уруса... Ночью убил всех... - Иблис? - улыбнулся молодой хан. - Почему тебя не убил? - Подумал, что убил... Аллах помог... не дал умереть. Радман покачал головой, губы растянулись в недоверчивой усмешке. Не сводя взгляда с Гельтулея, коротко распорядился: - К лекарю! К вечеру должен быть жив и говорить со светлым умом. Он развернулся и медленно скрылся за пологом шатра, где его ждало более приятное дело. В стане уже знали, что хан выбрал себе юную пленницу из захваченных недавно полонян. Именно она и должна была принести хану потомка, который прославит род Радмана в веках. Так предсказали звезды, которые никогда не ошибались. Оказавшись в полумраке шатра, Радман быстро забыл о вернувшемся Аман-Гельтулее. Он видел лишь широко раскрытые глаза избранницы звезд. Едва рука хана коснулась пряжки расшитого золотом пояса, как наложницы, приставленные следить за дорогой добычей, понятливо упорхнули прочь. Заметив, что полонянка сжала зубы и обреченно закрыла глаза, Радман улыбнулся. - Стерпится и слюбится! - вспомнил он пословицу, услышанную в русском плену и, по-хозяйски, шагнул к дрожащей пленнице... Когда, после долгих утех, вновь вышел из шатра, солнце уже смялось у окоема, будто кусок теста, замешанного на огне и крови. Радман глянул на догорающее небо, расправил плечи и неспешно направился к шатру лекаря. Следом двинулись пара телохранителей, даже в становище не спускавших с него глаз. Только полог шатра мог отрезать Радмана от охранников, но когда хан находился в шатре, к двоим у входа присоединялись еще шестеро, окружая шатер со всех сторон. Радман не спешил, ступал расправив плечи, с удовольствием вдыхал прохладный вечерний воздух. Легкое утомление после приятных трудов только улучшало настроение. Великое дело сделано! Скоро у него родится наследник. Радман уже видел, как будет учить сына ездить на коне, владеть изогнутым, как серп луны клинком и пускать в цель каленые стрелы. О, это будет великий воин, и родится он сильным и крепким. Четыре невольницы не спустят глаз с матери будущего хана и плод вызреет во чреве женщины, любая прихоть которой будет исполняться молниеносно и беспрекословно. Приятные мечты подняли настроение Радмана и, когда он зашел в шатер лекаря, от утреннего раздражения не осталось и следа. У старца царил вечный полумрак. На серединном шесте потрескивали два факела, роняя на утоптанную землю редкие чадящие капли. Навстречу поднялся Илюмджин-Ота, седой, иссушенный временем старик, лечивший раны еще отцу Радмана и собственными глазами видевший пленение великого Кури и сыновей. Встретив вопросительный взгляд молодого хана, старец простер тощую руку к дальнему краю, где на ворохе шкур лежал Гельтулей. Ссадины и кровоподтеки делали лицо черным, но пыль и засохшая кровь были заботливо смыты. Услышав шаги хана, Аман открыл глаза и, зажмурившись от разорвавшейся в голове боли, приподнялся на локте. Радман жестом приказал не подниматься и Илюмджин, тряся куцей бородой, вновь уложил больного. Хан шагнул ближе, опустился на корточки. - Говори! Все и медленно! Мы не торопимся. За спиной хана нависли фигуры охранников. Две пары глаз придавили Аман-Гельтулея к лежанке. Он качнул головой, что понял и... снова скорчился от боли. - Просто говори! - повторил хан, принимая из рук лекаря пиалу с отваром душистых трав. Отхлебнул, замер, вслушиваясь в слабый голос лазутчика. - Мы встали на ночь, - начал Гельтулей. - В трех днях пути отсюда. Я вышел в дозор на восход. Все было тихо, никого не видно и не слышно. Только шорох травы и крики ночных птиц. Потом темнота вдруг собралась в комок и ударила со всей силой. Хан двинул бровью, но перебивать не стал, лишь перевел взгляд на стоящего рядом лекаря. Тот бесстрастно смотрел в глаза, будто бы говоря, что встречал вещи и поудивительней. - Потом, - продолжал Гельтулей. - Настало утро. Каймет был рядом, уже мертвый. Я подошел к костру, там - никого. Все лежали в стороне, на полдень. Я видел следы, видел всех убитых. Так можно порубить ягнят, очень острой саблей и, только выпив очень много росского меду. Но наш десяток не ягнята... И десятник Салман не ягненок. Аман-Гельтулей перевел дух, преданно глядя на хана. Тот серьезно кивнул, подтверждая последние слова лазутчика. Гельтулей прикрыл глаза, заново вспоминая увиденное. - Ни один не спасся. Никого сами не успели ударить или ранить - на клинках ни капли крови. Салман просто разрублен пополам. Сабля в руке сломана как ветка, а ведь Салман своим дамасским клинком шлемы разрубал. Остальные по траве кусками раскиданы. У Басая кольчуга арабская, любой меч скользил, не спасла. Я такого ни разу не видел. Человек так не может. Иблис только. Человек - нет. Гельтулей затих, утомленный рассказом. Радман нахмурился, перевел взгляд на Илюмджин-Оту. Тот молчал, бесстрастно глядя в глаза хану. Поняв, что от него ждут каких-то слов, провел рукой вдоль узкой седой бородки. - Он не лжет. Все, что сказал, видел. Радман улыбнулся, поднялся, расправил плечи. - Видел говоришь? Хочу сам посмотреть. Выезжаем завтра. Он доедет? Илюмджин задумался на мгновенье, что-то решив, кивнул головой. - Завтра сможет. Не сказав больше ни слова, хан покинул шатер мудрого старца. Ночь пронеслась дикой кобылицей и, когда белый череп солнца показался над краем земли, большой отряд всадников уже горячил коней на краю стана. Едва Радман в сопровождении Гельтулея выехал вперед, войско, взбивая высокое облако пыли, хлынуло на простор степи. Слух о случившемся, ястребом облетел весь стан и, в прищуренных глазах степняков горел нетерпеливый интерес. Обсуждали, был ли то в самом деле шайтан или иблис, или Амана просто сильно стукнули по голове. Два раза останавливались, когда замечали, что Гельтулей бледнеет и качается в седле. Несмотря на спешку, Радман все же боялся потерять проводника раньше времени. К месту добрались на утро третьего дня. Аман-Гельтулей три раза оглядывал окоем, пока наконец не привел к месту недавней стоянки. Хан с любопытством смотрел на останки. Его не смущал ни трупный запах, шедший от почерневших тел, ни стада жирных раскормленных мух. Не обращая внимания на копошащихся в трупах червей, Радман с восхищением переводил взгляд с одного куска на другой. Задержавшись на половинках Салмана, проехал пару шагов и с улыбкой остановился у тела Басая, без одной руки. Другая рука с частью груди и головой лежала поодаль. С обоих кусков свешивались клочья хваленой арабской кольчуги, рассеченной будто старая рогожа. Направив коня в сторону, оглядел Каймета со свернутой ударом головой. Три десятка воинов рассредоточились вокруг стоянки, высматривая на земле какие-либо следы. Вскоре от самых дальних донесся свист. Радман стегнул коня и понесся было к ним, но увидав предостерегающий жест, резко осадил скакуна. В примятой траве осторожно копошился лучший следопыт Алибек. Завидев Радмана, молча сел, два раза ткнул пальцем в разворошенные участки травы. Спрыгнув с коня, хан склонился над землей. Среди сухих стеблей заметил слабый отпечаток подковы. Не поворачивая головы, ровным голосом поинтересовался: - Где здесь поблизости живут урусы? Телохранители уставились на подъехавшего Гельтулея. Тот, силясь припомнить, нахмурился, поднял голову, оглянулся. Прикинув время и место солнца, отложил что-то на пальцах и, развернув коня, поднял руку. - Вон там начинается лес. Если пойти от солнца, то к вечеру доберемся. Вдоль леса идет дорога. На конце дороги деревня. Голов пятьдесят семьдесят. Мужчин два - три десятка. Остальные не в счет: бабы, дети, старики... - Веди! - распорядился Радман. - Там и разузнаем про этого злого духа. Больше ему неоткуда взяться в этих краях. Подняв руку над головой, он помедлил, привлекая внимание всадников, и резко, будто отсекая голову, кинул ладонь в сторону проводника. Войско зашевелилось, готовое ехать и Гельтулей, не мешкая, тронул повод. Когда солнце покатилось к окоему, под копытами коней застучала сухая земля. Следопыты Алибек и Тушан поскакали вперед, держа коней по обе стороны от дороги. Заметив легкоразличимые отпечатки, вернулись, кивнули Радману. Хан с Гельтулеем пустили коней шагом. Двигались обочиной, рыская глазами по дорожной пыли. Скоро разглядели следы кованных копыт. Еще через несколько полетов стрелы, увидели отпечатки почетче. Хан спешился, присел возле следа. Смуглую щеку дернуло судорогой, когда узнал киевскую подкову. Такими ковали лошадей княжьи дружинники. Радман оглянулся, скривил губы в недоброй усмешке. - Издалека твой иблис сюда пожаловал. И действительно один. Гельтулей опустился рядом, с сомнением поглядел на вмятую землю, но ничего не ответил. Проследил глазами как хан вскочил в седло, потрогал след, будто запоминая его на ощупь и угрюмо вернулся к коню. Радман же наоборот оживился. В глазах засверкал огонь охотника, вышедшего на след крупного зверя. Рука нетерпеливо взметнулась и отряд, настегивая коней, рванулся вперед. Однако скоро стемнело и кони сбавили ход. Всю ночь двигались по едва угадываемой дороге. Спешащая на отдых луна серебрила траву, безразлично взирая на ползущую по земле темную массу степняков. К веси подъехали в предрассветных сумерках. Всадники, подремывали. На дорогу не глядели, кони сами держались плотным табуном, а направление и скорость задавали едущие впереди. Въехав на пригорок, Аман-Гельтулей приподнялся в стременах, повел головой из стороны в сторону. Небо стремительно светлело и впереди обрисовались невысокие домишки небольшой, обнесенной оградой веси. Над домами начинали струиться редкие дымки. Гельтулей оглянулся и указал хану на просыпающееся селенье. Радман тоже привстал, то ли пересчитывал дома, толи разглядывал спускающуюся к ограде дорожку. Закончив осмотр, потянул из ножен старинный клинок. Небрежно ткнул им в сторону домов и отряд сорвался с места. Лава всадников, с каждым мгновеньем наращивая скорость, неудержимым потоком полилась по склону. Топот копыт слился со свистом и яростными криками. Жуткий вой, обогнал стаю степняков, пронесся вперед и резанул по душам селян. Весь замерла на тот краткий миг когда каждый вдруг ощущает, что радость кончилась и пришла беда. Детишки, высыпав из домов, бросились кто куда, но рев могучего чернобородого мужика заставил сбиться в кучку. Несколько мальчишек повзрослей подхватили младших за руки и припустили мелкими ватажками к лесу. За несколько мгновений до того как первые всадники достигли околицы, к ограде у крайних домов рванулся распоясанный мужик с бревном на плече. Стайка стрел прошмыгнула мимо и зарылась в пыли. Бегущий споткнулся, пробежал несколько шагов боком, но выровнялся и уверенно забросил бревно в развилки крайних столбов. Едва успел налечь всем весом на запор, как перегородку тяжело тряхнуло. Несколько лошадей, ударились грудью, потеряли всадников и осели на круп. У прохода возникла сутолока, кто-то валился на землю, попадая под копыта разгоряченных коней, кто-то пытался перескочить через препятствие, но лишь добавлял толчеи. Мужик же развернулся к вылетевшим из седел и только тут стали видны застрявшие в теле стрелы. Обламывая древки, он рванулся к ближайшему степняку, ухватил за голову, вывернул назад и ударом колена подбросил степняка вверх. Не глядя на безжизненное со сломанной шеей тело, развернулся ко второму, что уже поднялся и выхватил клинок. Бросил быстрый взгляд на лес, успел увидеть детишек, подбегающих к деревьям и неловко увернулся от удара. Лезвие полоснуло по груди, однако, мужик привычно сграбастал степняка и сунул в брюхо его же саблю. Кочевник схватился за торчащее из живота лезвие, выпучил глаза и не в силах вздохнуть, захлопал ртом. Макуха еще раз оглянулся на опустевшую опушку, перевел взгляд на грудь. Из сеченой раны белизну рубахи заливало красным, а сбоку уже блеснула кривая отточенная смерть. Широкий взмах и... русая голова слетела с крепких плеч. Обезглавленный сделал шаг и повалился на убийцу. Тот отшатнулся от тела, вгорячах пнул труп и бросился к коню. Перегородку, давшую селянам несколько лишних мгновений, уже выбили и, за ограду хлынули разъяренные всадники. Старая Осина-Травница, еще до атаки степняков, почуяла неладное. Быстро глянув на белоголового мальчонку, ходившего в учениках, прислушалась к чему-то и подалась из избы. Уже в дверях услышала яростный вой. Обратив на звук слезящиеся глаза, заметила надвигающуюся на весь беду. Замерев, видела как у ограды погиб Макуха, внучатый племянник, первым встретивший ворогов. Обернувшись к выскочившему следом мальцу, указала глазами на узкую тропку меж лопухов и необыкновенно спокойным голосом приказала: - Лети, Ратиборушко, до оврага, а там в лес. Лети, милый, обгони смерть. Властный жест старухи сорвал пацана с места, а Осина-Травница зажав в сухом кулаке оберег Рода, медленно пошла навстречу ворвавшимся в селение кочевникам. Видела выбегающего плотника Корнила, снующих меж домов Кочевников и остановившегося у ограды Хана с телохранителями. Радман неподвижно сидел в седле. Только черные глаза рыскали по деревне, выхватывая отдельные куски боя. Совсем рядом, из дома выскочил селянин с плотницким топором и бросился на всадника, небрежно поигрывающего клинком. Чогыр ловко отсек руку попавшемуся на пути мужику. Осадив коня, развернулся на месте и ощерил в улыбке ровные белые зубы. - Эй, урус, зачем хороший топор бросил? Бери, драться будем! Корнил не глядя на брызжущую кровью культю, оценил расстояние до топора и, вытянув уцелевшую руку, бросился к оружию. Степняк вновь показал ловкость. Едва топорище оказалось в руке, свистнула кривая сабля и вторая рука упала под тяжелые копыта. Сбитый конем селянин неуклюже забарахтался в пыли, пытаясь подняться. Кое-как взгромоздив тело на колени, снова увидел довольный оскал степняка. - Эй, зачем опять бросаешь? Драться надо, да? Теперь в зубы бери! И тут Корнил закричал, дико, безысходно. Щеки, с восьми лет не видавшие слез, заблестели крупными каплями. Поднявшись с колен, шатаясь пошел на всадника. Пыль, вокруг него, темнела от брызг крови и скатывалась в тестообразные сгустки. Сквозь шум набега опять пробился насмешливый голос: - Эй, какой глупый урус, когда меня видишь убегать надо! Степняк заметил, как раненного качнуло назад, и двинул коня к нему. Поравнявшись, все так же улыбаясь, с силой пнул в серое от пыли лицо. - Собака урус! Куда идешь? Ползать надо, когда перед тобой батыр! Белозубая улыбка не сходила со скуластого лица, пока безрукий снова не поднялся на ноги. Чогыр хотел сказать что-то еще, но еле живой мужик вдруг рванулся и укусил его коня за губу. От дикой боли жеребец взвился на дыбы и сбросил седока. Корнил качнулся к упавшему и, от всей души, влепил ногой по растерянной скуластой морде. Однако, силы уже покинули тело и он повалился на землю. Сквозь пыль проступила смертельная бледность. Яростный удар поднявшегося Чогыра рассек спину упавшего. Наспех отерев рожу, степняк взобрался на коня и спешно огляделся. Перед домами по всей улице темнели окровавленные тела. От крайней хаты тащили девку в разорванной одежде. У дальних домов десяток всадников окружил двоих мужиков с вилами. Рядом с ними несколько лошадей дергались в предсмертных судорогах. Тут же валялись неудачливые седоки. Прочие, не решаясь подойти, уже выдергивали из колчанов короткие луки и спешно накладывали стрелы на тетиву. Остальная масса степняков металась от дома к дому, забегали в двери, кого-то рубли на месте, кого-то, под крики и стоны, выволакивали наружу. Ставили на колени, задирали голову вверх и, вставив острие в рот, вбивали клинок на две трети. Бросив корчащееся тело, деловито устремлялись к следующему дому. Чогыр оглянулся в поисках подходящего дела, заметил у ограды хана. Тот, в окружении охранников, надменно наблюдал за происходящим. Встретив взгляд воина, Радман коротко повел рукой, приглашая батыра показать свою удаль. Чогыр лихо поднял коня на дыбы и красивой рысью устремился к дальним домам. У приземистой избы заметил бледную как полотно старуху, что шла прямо на него. Пришпорив коня, занес саблю и с гиканьем помчался на Осину-Травницу. Молниеносно преодолев разделяющее их расстояние, привстал в стременах. Точеный клинок уже сорвался вниз, когда костлявая длань Осины взметнулась навстречу. Череп старухи сухо лопнул под ударом и... в этот момент Чогыр увидел черноту. Слепота, посланная проклятьем, обрушилась мгновенно и оторопевший степняк не успел остановить скакуна. Конь на полном скаку прошел вплотную с избой ведуньи. Жердь для просушки рогожи выбила красивые белые зубы и, проломив шейные позвонки, выдернула Чогыра из седла. Повисшее на жерди тело дернулось и замерло в двух локтях над землей. Из безжизненной руки выпала гордость Чогыра - дорогой дамасский клинок. Полуприкрытые глаза Корнилы видели как блеснула упавшая сабля. Вместе с последними каплями крови, жизнь вытекала из безрукого тела, но губы, разбитые сапогом степняка, в последний раз улыбнулись: - Что ж ты, батыр, сам клиночки роняешь... Светозар выскочил на шум позже всех. Сон, сморивший после долгой охоты, не дал услышать первые звуки набега и он вывалился в самую гущу боя. На его глазах упали истыканные стрелами Борун и Дубыня. Напротив соседского дома, между степняцкими конями метались дети Рощака. Сам Рощак, с разрубленным затылком, ничком лежал на задушенном в медвежьих объятьях степняке. Еще пара смятых трупов валялась неподалеку. Кочевники кружили вокруг детей, что отчаянно уворачивались, ныряя под брюхо лошадей. Суматохи добавляли кони с опустевшими седлами. Охотник метнулся к оставленной у двери рогатине. Стрелой преодолев десяток саженей до Рощаковского двора, сходу пробил хребет одного из всадников, укрылся под падающим телом и из-под него вспорол грудь другому. Оттеснив детей в проем между домами, двинул рогатиной по кругу и рассек морду лошади. Седок, под дикое ржание, вылетел из седла и был мгновенно приткнут к утоптанной земле. Только тут беспорядочно толкущиеся степняки разглядели неожиданную помеху и ринулись на селянина. Завязалась ожесточенная круговерть. Ловкий мужик всякий раз успевал поднырнуть под оскаленные конские морды, нанося удары по лошадям и всадникам. Кони визжали, пятились и падали, мешая друг другу в тесном проходе. Улучив момент, Светозар оглянулся. Трое Рощаковских детей вжались в стену конюшни, что соединяла два соседних дома. Глаза с ужасом смотрели на кровавую сечу, но никто не пытался вырваться из бревенчатого тупика. - Бегите, - рявкнул Светозар и сноровисто впихнул рогатину под подбородок ближайшего всадника. Изготовившись встретить еще четверых, уже не оглядываясь проревел: - На кровлю! Быстро! И в лес! Наотмашь рубанув по коленям лошади, обратным махом рассек шею потерявшему седло воину и длинным выпадом достал живот еще одного. Снова оглянулся. Дети тщетно пытались заползти на крышу. Силенки, вымотанные беготней, подводили и ослабевшие руки срывались с гладких бревен. Светозар встретил обреченный взгляд трех пар глаз. Уже с малолетства каждый знал, что лучше смерть, чем живьем в руки кочевников. Все трое, вжались в стену, не дыша смотрели на последний бой дядьки Светозара. Видели как тот пытался расчистить дорогу к бегству. Как свалив еще двоих, завертелся между кочевников, но прыти не хватало. Уже не один ятаган задевал плечи, руки, спину. Рубаха повисла красными клочьями, но охотник все еще держался на ногах, орудуя окровавленной рогатиной. Вскоре пришлось остановиться. Больше двух десятков всадников перегородило выход из тупика, но теперь никто не лез напролом и кони просто топтались широкой дугой, отступая всякий раз, когда Светозар бросался вперед. Истекающий кровью охотник отступил к детям. Степняки потянули луки, перебрасываясь короткими фразами и поглядывая на разбросанных по земле соплеменников. Однако прозвучавший за спинами властный голос Радмана заставил остановиться. - Взять живым! Может это и есть наш злой дух. На смену лукам появились арканы. С десяток рук начали старательно готовить волосяные петли. Теперь, когда загнанному зверю никуда не деться, можно было не спешить. Однако, тяжело дышащий урус вдруг что-то рыкнул, бросил оружие под ноги и, пригнувшись, сцепил ладони. Дети, один за другим, серыми комочками стали вспрыгивать ему на руки, а Светозар мощными толчками отправлял их на крышу. Мгновенье, и все трое скрылись на той стороне кровли. Тут же блестящие от крови руки подхватили тяжелое сосновое древко и ткнули острием в землю. Под встревоженные крики степняков, охотник в один мах забросил тело наверх, но жесткие арканы уже взвились в воздух. Повинуясь наездникам, кони подались назад и Светозара сбросило на землю. Ладонь неудачно скользнула по рогатине, а затянувшаяся на шее петля повлекла к толпящимся кочевникам. Посыпался град жестоких ударов и застеливший глаза кровавый туман погрузил охотника в тяжелое беспамятство. Вернувшееся сознание плеснуло в уши торжествующий хохот и глумливые гортанные крики. С трудом разлепив залитые кровью глаза, Светозар обвел взглядом разоренную весь. Всюду убитые. Не обращая внимания на толкущиеся рядом широкоскулые морды, старался сосчитать побитых чужаков. Углядел два с половиной десятка, застонал от досады, маловато, тем паче, что с дюжину положил сам. Потом по белым, с красными пятнами, рубахам попытался прикинуть сколько уцелело селян. Даже если в домах порубили столько же, сколько на улице, получалось, что треть все-таки утекла. Теперь не пропадут. Дождутся на опушке тех, кто еще не пришел с охоты, вместе выживут. Морщась от боли, повернул голову. Сам был прикручен к жердям ограды, неподалеку от обезглавленного тела Макухи. Голова весельчака, облепленная жирными мухами, лежала в нескольких шагах позади. Светозар скрипнул зубами, перевел взгляд на приближающегося хана. Радман подошел вплотную, внимательно вгляделся в лицо охотника. - Кто убил моих людей? - Неужто слепой? - скривился Светозар. - Оглянись! Разуй глаза! Все здесь. Радман улыбнулся дерзкому ответу, одобрительно покачал головой. - Не сегодня, урус! Не сегодня. Шесть дней тому. Один конный, - рука хана двинулась направлении, откуда пришел его отряд. - В поле, с той стороны. - Так там бы и поискали, наши туда не ездят. - Знаю, копыта ваших лошадей уже смотрели. Только следы того конного ведут к вам. Говори где он. - Ни видом не видывал, ни слыхом не слыхивал. - медленно проговорил Светозар и, взглянув на вставшее солнце, постарался расправить плечи. Тело, налитое холодом то и дело колотила дрожь. Судя по шуму в ушах, легкости во всем теле и лужам крови натекшим под ноги, до встречи с богами осталось не очень много времени. Даже если начнут пытать, толку чуть. Успеет умереть гораздо раньше, чем припечет сколь-нибудь сильно. Понимал это и Радман. Несмотря на это, улыбка не сходила с тонких губ, а глаза продолжали колюче поблескивать из узких щелочек. Хан оглянулся на одного из телохранителей, тот моментально сорвался с места. Скоро послышались быстрые неровные шаги и за спиной Радмана вновь появился степняк с исцарапанным ребенком в запыленной рубахе. Светозар едва сдержал стон, когда узнал младшую дочь Рощака. На мордашке пролегли грязные следы от размазанных по лицу слез, на щеке расплывался большой кровоподтек. Девчушка смотрела на охотника, не отрывая виноватых глаз, в которых легко читалось, как ужасно выглядит его изуродованное лицо. Светозар подмигнул, и облизал разбитые губы. - Значит не успели? - Успели, дядечка Светозар, все успели, - торопливо затараторила девчушка. - Только я одна попалась. Уже на самой опушке в кротовью норку наступила, пока поднималась меня арканом и поймали. Я же всегда в этих норках спотыкаюсь... Звучная оплеуха степняка прервала сбивчивую речь. Из синих глаз брызнули слезы но, шмыгнув носом, она упрямо продолжила: - Зато видела за деревьями Ратиборку и всех Дубыниных... Вторая затрещина едва не сбила ее с ног. - Только из старших никто не успел! - все же договорила она сквозь зубы, закрыв ладошками лицо и еле сдерживая рыдания. - А про ловчих наших забыла? - улыбнулся Светозар, но осекся, когда степняк сгреб ее волосы и, резко запрокинув голову, приставил клинок к тонкой шее. Хан вновь приблизился к охотнику. - Кто убил моих людей? Скажешь, отпустим ее. Не скажешь будем потрошить как ягненка, так, чтобы не умерла. Потом медленно зажарим. Ну! Светозар сжал холодеющие кулаки, но не почувствовал онемевших пальцев. Выхода не было. Успокаивало лишь то, что заезжий дружинник наверняка уехал далече, а возвращаться будет другой дорогой. Конечно другой, что ему в наших краях делать. Охотник кашлянул, поморщился от боли в ребрах, сплюнул хану на сапог сгусток крови, но заметил, что промазал. Подняв голову, с недоверием переспросил. - Отпустишь ли? - Слово хана! - расхохотался Радман. - Мое слово! Скажешь правду, отпущу и пальцем не трону. Говори кто был! - Гость был..., - ответил Светозар помедлив. - К нам заехал случайно, мимоходом. Купил кувшин заморского вина, немного мяса, хлеба. Пробыл ночь и уехал. - Куда поехал? Светозар указал глазами на другую сторону веси, где у прорехи ограды начиналась дорога, ведущая от села. - Откуда приехал? Какой сам? - оживился хан. - Говорил, что из-под Киева. А какой... Мужик как мужик, борода, руки, ноги, меч... все как у людей. Недовольный таким ответом Радман сжал губы. Однако, подумав, что среди своих гость мог показаться проще чем есть, задал другой вопрос. - Во что одет? На каком коне? - Одет в доспех. А конь как конь, - устало произнес Светозар. - Черный, с мордой, с копытами и хвостом. Обычный вроде конь. Ну, и уши конечно на месте. Красивые такие, мягкие, большие. Радман вдруг изменился в лице, побледнел, схватил охотника за волосы. - Повтори! - просипел он сдавленным голосом. - Про мужика или про коня? - Про коня! - зарычал Радман, сжирая пленника глазами. Видя непонятный гнев степняка, охотник замер. Боясь за жизнь девчонки, постарался успокоить хана, заговорил медленно, с расстановкой: - Конь черный. Копыта кованы по-киевски. Уши длинные и пошире чем у наших. - Черный высокий конь, длинные уши, каких не бывает. - шепотом повторил Радман. - Вроде так. Мне такие уши не попадались. Хан медленно повернулся к отряду. Обвел взглядом недоумевающие лица воинов. Махнул рукой охраннику, держащему Рощаковскую дочку. Тот отвел лезвие в сторону, пихнул ребенка от себя. Девчушка отлетела на несколько шагов, оглянулась, растерянно глядя на Светозара, но повинуясь его взгляду, развернулась и бросилась прочь. Хан прищурился вслед бегущей девчонке. Подождав, когда та пробежит половину расстояния до леса, сложил руки на груди. - Шамиль! Говорят, ты родился с луком в руках. Попадешь? Степняк скривил губы в самодовольной усмешке, молча выдернул стрелу из колчана. Скрипнул тугой лук. Каленый зуб наконечника плавно отошел назад и, чуть приподнявшись, на мгновение замер. - Пес! - выдохнул Светозар. Коротко тумкнула шелковая тетива и освобожденная стрела ринулась к маленькой цели. Летящая смерть почти настигла девчушку, но та вдруг споткнулась и упала, потеряв равновесие. Светозар успел заметить, как стрела прошла над ее головой и нырнула в высокую траву. - Кулема! Все норки собрала. - счастливо улыбнулся Светозар. - Убить! - прошипел Радман. Несколько воинов мгновенно оказались в седлах и погнали к опушке. Девчонка тем временем снова вскочила, оглянулась и прихрамывая побежала дальше. Впереди, между деревьями, мелькнула белая голова Ратиборки. Малец отчаянно махал рукой, призывая беглянку свернуть к нему, но степняки стремительно приближались и Светозар видел, что ей не уйти. Вокруг послышались азартные крики. Кто-то свистел, подбадривая погоню. Всадники перестроились в плотный полукруг. Ближайшие уже занесли над головой клинки, когда навстречу из леса плеснула стайка охотничьих стрел. Уязвленные точеными остриями, преследователи роняли сабли, сгибались, пытались остановить разогнавшихся коней. Вторая стайка просвистела над девчонкой и встретила преследователей у крайних деревьев. Радман заметил, как руки судорожно хватались за торчащие из тела древки. Один откинулся навзничь, задержавшись о круп лошади. Широкий резец разрубил гортань и просек яремную жилу. Над конем хлестнула тугая алая струя. Не успев погнать лошадей обратно, степняки поймали спинами третью выпорхнувшую из леса смертоносную стайку и, один за другим, начали падать с коней. Двоих сбросили задетые стрелами и обезумевшие от боли лошади. Кто-то из упавших еще корчился на земле, пытался ползти, но из леса выскочили шестеро с рогатинами. Не мешкая докололи раненых и, умело вырезав уцелевшие стрелы, так же быстро растаяли среди листвы. Видя ярость и досаду хана, Светозар слабо улыбнулся. Чувствовал как его наконец-то перестало трясти, хотя тело заледенело будто в проруби. В глазах плыли черные и красные круги, но еще умудрялся держать голову прямо. Встретив взгляд Радмана, еле слышно прохрипел: - Зря вы к нам пришли. На этой земле живет ваша смерть. Твоя и твоих... Акинак Радмана оборвал последние слова охотника. Не найдя на пропитанной кровью рубахе чистого места, хан шагнул к трупу Макухи и, старательно вытерев лезвие, вернул оружие в ножны. Голос был по прежнему спокоен, но глаза метали огонь. - Едем дальше. Будем ловить киевского гостя. - Радман помедлил и сквозь зубы добавил. - Если это тот, о ком я думаю, то будет праздник, большой праздник. Под крики десятников, он уверенно двинулся к коню, но в ушах все звучали последние слова Светозара: - На этой земле живет ваша смерть...

...За разоренной весью следы измельчились в сухой земле, но дорога не разветвлялась и Радман целый день вел войско, не особо беспокоясь, что преследуемый потеряется. Когда же стежка приблизилась к реке и на участках влажной почвы стали попадаться глубокие отпечатки, в глазах Радмана уже проблескивало нетерпеливое торжество. Хан благодарил небо, что оно не посылало дождя. Не смущало даже то, что дорожка все чаще терялась в полосах сочной травы. Скоро он должен найти того самого ненавистного уруса, которого он десятки раз встречал в тяжелых сновидениях. Однако, во сне враг показывался издали, как в злополучный день побега из плена. В этот же раз предстояло сбыться заветной мечте: встретить убийцу брата глаза в глаза. При одной мысли об этом, рука хана тянулась к оружию и, твердые, как корень ковыля, пальцы любовно оглаживали богатую серебряную рукоять. Нет, думал Радман. Не все упомнили предки, перечисляя три великих радости. Есть четвертое наслаждение в жизни, превосходящее все остальные - месть! Долгожданная, взлелеянная как ребенок и упоительная как глоток воды после изнурительной жажды... Сладостные мысли хана прервались. Дозорные, едущие в пределах видимости, остановились и Радман, в нетерпении, погнал коня вперед. Осадив скакуна, требовательно глянул на следопыта. Тот молча указал вниз по склону, где у самого берега желтели обрубки сосновых стволов. Над старым кострищем рогатились два колышка с обгоревшей перекладиной. Второй жест направил взор хана на землю под ногами коня, где хорошо различались глубокие замины от подков. Радман погладил голову орла, венчающую рукоять клинка и направил коня к берегу. Прощупав глазами каждую пядь земли вокруг кострища, выпрямился. - Теперь уже скоро! Догнать догоним. Не спугнуть бы, не упустить. Дозорные, повинуясь взгляду хана, поскакали дальше. Войско двинулось следом, обтекая заросший соснами склон. Светлый лик солнца висел в небе еще некоторое время, но скоро, будто обиженный зрелищем степняцкой своры, набросил на себя паволоку облаков и не показывался до самого вечера. Лишь на закате ненадолго высунулся, чтобы окрасить небо пурпуром, и грустно утонуть в волнах дальнего леса. Свет стремительно покидал вечернее небо заставляя кочевников остановиться. Наскоро пожевав сушеной конины, воины улеглись без привычных вечерних разговоров. Каждый знал, что хан выступит в утренних сумерках, как только можно будет отличить кусты от травы. Лишь дозорные, напрягая зрение и слух, двинулись в ночную темень. Радман долго лежал, глядя в догорающий костер. Рисуя себе ярчайшие картины расправы, не заметил как веки смежились. Сон обрезал звуки и образы реального мира, а на далеком берегу, за рухнувшим мостом, снова возник всадник на обрывке мрака. На фоне блистающего доспеха, снова стриганули крупные черные уши и, будто бы прощаясь до следующей встречи, всадник поднял руку в насмешливом приветствии. Радман услышал, как скрипнули собственные зубы. Показалось, что разделяющая их река вдруг исчезла и насмешник, пославший роковую стрелу, стоит возле своего черного жеребца. Вот рука с мечом пошла вверх и клинок блеснул в приветственном вызове на поединок. Из горла хана вырвался клекочущий звук. Радман дернулся за оружием и... открыл глаза. Край неба чуть позеленел, обозначив границу земли и воздуха. У костров зябко ежились разбуженные вернувшимся дозором воины, а рядом один из телохранителей дожидался его пробуждения.

Глава 14

В жизни, все намного проще, чем мы думаем и... гораздо сложнее, чем это может показаться на первый взгляд... Витим - Большая Чаша

Вечер застал Сотника у нагромождения скал. Три вершины будто собрались обмолвиться словом, да так и застыли посреди расстилающейся во все стороны мертвой пустоши. Оставаться на равнине, на ночь - и себя не любить, и коня потерять: кто знает, какие тут охотники по ночам шастают. Извек со вздохом поглядел на бугристый окоем, и направил коня к среднему исполину. Сумрачные глыбы, медленно вырастая, уходили вершинами к облакам. Средняя, самая большая, выделялась темными подпалинами, будто слагающий ее камень обгорел в давнишнем пожаре. Ворон прядал ушами, храпел, жалобно постанывал. Сотник наклонился, потрепал жесткую гриву. - Полно, травоед, не ворчи, скоро отдохнем. Конь скосил на хозяина карий глаз, стриганул левым ухом, мотнул головой. В проходе между скал замедлил шаг, почти остановился. Впереди, маячила одинокая фигура. Извек двинул плечами, удивляясь, что не заметил фигуру издали, поправил меч и послал коня чуть наискосок. Высокий незнакомец не двигался. Стоял без оружия, на ровном каменном пятачке, освещенном заходящим солнцем. Последние лучи падали на длинное лицо аскета, с квадратным волевым подбородком и прямым острым носом. Седеющие волосы торчали короткой густой щеткой, оттеняя черные, сросшиеся над переносьем брови. На камне рядом поблескивал странного вида плащ, сквозь ткань которого то и дело просвечивал шершавый гранит. Отставив руку с цветком, неизвестный самозабвенно созерцал яркие алые лепестки. Выждав, когда всадник приблизится, с умилением поднял глаза и приветливо улыбнулся. - Исполать тебе, добрый молодец! По делу спешишь, или от дела бежишь? полюбопытствовал он и, аккуратно воткнул цветок в одну из сверкающих застежек. Ладная одежда незнакомца никак не вязалась с серыми стенами скал. Такому бы жить в замке, подумал Извек, а то и во дворце, хотя во дворцах одежки поплоше будут. - От дела, от дела, - поспешно согласился Извек. Аскет кивнул, довольный ответом. Легким движением подхватил плащ, закинул через плечо. - Не откажи, мил человек, откушай со мной хлеба-соли, да поведай, что на белом свете деется? А то сам не знаешь, подозрительно подумал Сотник, на дурака уж не больно похож, вернее уж больно не похож. Будто услыхав эти мысли, незнакомец пожал плечами. - Давно тут живу, отшельничествую помаленьку, вдали от мира, делов не знаю. Так что не откажи, будь ласков. - Отчего ж не отобедать, - простецки ответил Извек, тоже прикидываясь лаптем. - Отобедать мы завсегда рады, а... где ты тут живешь? - А тут и живу, - небрежно бросил странный отшельник, и сухощавая длань плавно качнулась в сторону. Сотник недоверчиво проследил за рукой и едва не выпал из седла. Он мог дать на отсечение хвост своего коня, что миг назад в мрачной каменной тверди не было никакого прохода. Однако, в створе невесть откуда взявшейся пещеры, весело поблескивали факелы. Неровный свет выхватывал из темноты гладко отесанные стены, а ровный пол, казалось был вытерт сотнями ног. Незнакомец подхватил с камня искристый плащ и двинулся по проходу первым. Не желая выказывать недоверия, Извек ткнул каблуками в черные бока. Ворон то ли всхрапнул, то ли выдохнул из-под хвоста, дико сверкнул белком ошалелого глаза и нехотя зашагал следом. Каменный рукав вывел в небольшой светлый зал. Копыта Ворона то гремели по плитам пола, то беззвучно ступали по богатым коврам. Стены украшала искусная резьба, изображавшая шествие диковинных зверей. Заморские драконы и грифоны перемежались с полканами и многорукими людьми. За ними следовали лошади с рогом во лбу, крылатые псы и куча других тварей, о которых даже слышать не приходилось. Дольше всего взор задержали девы с рыбьими хвостами. Чувствуя как в сердце возвращается давешняя кручина, Сотник тяжело вздохнул и отвел глаза. В центре зала, посреди россыпи ярких подушек, возвышался каменный монолит, накрытый узорчатым ковром с коротким блестящим ворсом. На ковре сгрудились подносы снеди, вазы сладостей и кувшины вина. У дальней стены переливался цветами радуги небольшой фонтан, обрамленный хрустальным берегом в локоть высотой. Сквозь прозрачные кристаллы то и дело просвечивали яркие плавники невиданных рыб. Посреди звенящей воды, три аметистовых змея, стоя на хвостах, сплетались в сверкающую колонну. Из пучеглазых голов к расписному потолку взлетали искристые струйки воды и, рассыпаясь мириадами жемчужных брызг, падали в круглое озерцо. Незнакомец прошел к подушкам, жестом пригласил спешиться. Извек огляделся, неохотно покинул седло, отрицательно двинул головой. - Извиняй, дядько, пока не напою коня и не дам чего поесть, за стол не сяду. - Ах, это... Тогда веди вон туда, - с улыбкой промолвил хозяин и указал взглядом на фонтан. - Вода чистейшая, и сколько хочешь. Скрывая удивление, Извек повел коня вглубь зала. Чуть не споткнулся, когда из воздуха, возле фонтана, выпрыгнула круглая бадья с горой отборного овса. Ворон, завидев угощение, зацокал чаще. Не дожидаясь, пока расседлают, с разгону врубился мордой в крупные продолговатые зерна. Сотник еле оттащил, чтобы сдернуть уздечку. Седло уже сволакивал под шумное хрупанье крепких зубов. Пока собирал сбрую, пару раз глянул на диковинных рыб, беспокоясь, как бы коняга не сглотнул. Уложив в кучу седло, переметную суму и колчаны, направился к столу. Поискал глазами лавку, однако, рассмотрев как устроился хозяин, выбрал подушку побольше и привычно уселся лицом ко входу. Конь мирно хрупал за спиной, вздыхая и постанывая от удовольствия. Сотник рассудительно решил не отставать и потянул к себе блюдо с чем-то страшно душистым и похожим на еду. Пока гость уминал угощения, хозяин молчал. Только когда откупорили второй кувшин, незнакомец наполнил свой алмазный кубок и провел пальцами по сверкающим граням. - Так как в миру? - мягко напомнил он, отпил глоток и выжидающе посмотрел на гостя. Сотник помолчал, кумекая что и как можно говорить. Однако, незнакомец действительно походил на человека, который просто любопытствует, потому как врядли сам скоро выберется на люди. Скорее всего у хозяина были веские причины не прекращать отшельничества. Судя по всему, ему и одному было вполне сносно. - В миру-то? - переспросил Сотник. - В миру все как всегда - ни правды, ни покоя, теперь еще и богов перелопачивать взялись, новую веру на Русь волокут. По дороге, как водится, жгут все подряд, чтобы посветлее было, а землю кровушкой заливают, по мокрому-де волочить легче. - И кто же волочит? - Знамо кто, Красно Солнышко наше: Владимир-князь, да чернецы заморские. Их сейчас к нам наползло, как тараканов на сладкую сурью, не меряно. - А что за вера? - поинтересовался хозяин и отставив кубок, придвинул золотой кальян. - Вера? Вера хитрая. В какого-то бродягу Иисуса Христоса, коего тамошние людишки, за его доброту, на перекладине распяли. Причем с одобрения его же отца. Окромя того рассказывают и про мать этого Христа. Дескать зачала его непорочно, от голубя белого, на окно ее севшего. О как! Сотник раскраснелся от вина, говорил в охотку. Незнакомец слушал внимательно, согласно покачивал головой. - Однако, - продолжал Извек. - Такая оказия, помнится, и в наших краях случалась. Был у нас в дружине один бывалый вой, Ледогором звали. Силы нечеловеческой, одним ударом быка валил. И пока он на ратном поле кровь проливал, не свою, конечно, а басурманскую, жена его от скуки ребенком обременилась. Тоже видать непорочно, от голубя какого-то. Так вот воротился Ледогор из похода, подивился на это чудо и неделю от удивления не просыхал. А потом выловил этого голубя, да изломал птахе весь клюв, только перья летели. Больше этот голубок ни к кому летать не будет. Извек перевел дух, не спеша приложился к чаше. Хозяин улыбнулся рассказу, долил гостю вина. - Как, говоришь, новому богу имя? - Иисусом кличут, а по батюшке Христос, - ответил Сотник, почесал русую бороду и хмыкнул чужеземному имени. - Осталось к нам до кучи и Алоха приволочь, чтоб уж полный кишмиш в головах был. Хозяин забулькал кальяном. В задумчивости прикрыл глаза, меж бровей пролегли глубокие морщины. Когда в воздухе растаяло третье сизоватое облачко, медленно кивнул. - Да, припоминаю, был такой Иисус. Приходил к нашим волхвам учиться. Лет десять донимал, что да как, где правда, где кривда, что есть панацея, а что яд. Только поучили его волхвы, поучили, да прогнали палками. Бестолков уж слишком. Все, что можно и не можно, перевирал. Ни рожна из наук так и не понял. Ты ему одно талдычишь, а он все по-своему переиначивает. Там где и так ясно, он все с ног на голову перевернет, запутает, да еще кучу объяснений навыдумывает. Там же где надо причины и следствия запомнить, все мимо ушей пропускает, мол, кому надо пусть и так поверит. Умишко-то хиленький, да и телом слабоват. Хозяин выдохнул клуб дыма и задумчиво добавил: - А народишко его, в ту пору, молился Яхву. Был у Белобога такой ученик, тоже так себе, ни рыба, ни мясо. У них видать все такие: и хитрые, и пронырливые, да бестолковые. Извек поперхнулся вином. На собеседника уставился, как на блаженного. - Уважаемый, ты ничего не путаешь? Эт когда ж такое могло быть? - Веков восемь тому. Может девять, разве точно упомнишь. Мне времен считать незачем, что в том проку. Это поначалу в диковинку было, а на пятнадцатой сотне надоедает. - Постой, постой! - забормотал Сотник, тряся головой. - Вижу не врешь, да и незачем. Знаю, есть на свете долгожители, но десять веков... о таком ни разу не слыхал. - Да слыхал ты все, - устало ответил незнакомец. - Про меня любая собака слыхала раз по сто. А то и больше, ежели с детства считать. - Так как же тебя звать-величать? - Кощеем меня кличут. А до того Кошмой звали, а еще раньше... ну, то уже не помнят. Извек вмиг протрезвел. Волосы на голове зашевелились, стараясь выбраться из под плетеного кожаного ремешка. За спиной, возле бадьи с овсом глухо ухнуло. Извек медленно повернулся на звук и встретил стеклянный взгляд Ворона. Конь черной статуей сидел в хрустальном фонтанчике, нижняя челюсть отвисла, уши торчали в стороны. - Чахлык Нэвмирушший, - пробормотал Сотник. Губы одеревенели, но перепутавшиеся было мысли быстро разбирались по местам, и оторопь постепенно проходила. Кощей тоже глянул на обалдевшего коня, двинул черными бровями. - А ты говоришь, что не слышал. Да успокойся, хлопец, я чту покон. Вы тут гости так что забудь про все, ешь, пей, отдыхай. Он вновь наполнил кубки. Извек взял свой, жадно глотнул, утерся рукавом. - Ну дела! Кому расскажи, что сам Кощей вина наливал,.. в морду плюнут и пошлют к Никите-словоблуду, врать учиться. А уж если поведаю, что... мой Ворон, своим задом, у Бессмертного хрустальный фонтан поганил... тут и дурачок-Шишига брехуном обзовет. - А ты и не рассказывай, к чему язык трудить, коль не поверят. - негромко проговорил Кощей и опять приложился к кальяну. Сотник наморщил лоб, опустошил кубок, вперился в хозяина пристальным взглядом. - Почтенный, так ты говоришь... сам этого Христоса видывал? - И видывал, и слыхивал, и палю поперек задницы, на прощанье прикладывал, дабы больше не вернулся. - Так отчего ты его сразу не придушил, чтобы он дурью не маялся? До чего ж полезное бы дело сделал. - Всех не передушишь, - вздохнул Кощей. - Думаешь, он один такой? Нет, человече! Свято место пусто не бывает. Всегда находятся те, кому своя же несуразность покоя не дает. Вот и прут, как бараны, кто в боги, кто в оракулы, а кто в светлые князья... За спиной послышались судорожные глотки. Отошедший от страха Ворон шумно хлебал из фонтана, изредка сплевывая зазевавшихся рыбешек. Бессмертный невозмутимо продолжал: - Веков через пять-шесть примчался еще один хитрозадый, Мамед ли, Махмед, не помню. Тоже в ученики набивался, но оказался совсем... ни в зуб ногой ни пальцем в небо. Того тоже спровадили, да он, сметливей оказался. Дабы не возвращаться домой, не солоно хлебавши, отправился в земли этого Иисуса. Добравшись, ходил и собирал то, что тот напривирал. Год слушал и записывал, год читал и переделывал, год обратно добирался. Наконец воротился с великомудрой книжицей, - Кощей усмехнулся. - Иудейскому Талмуду с ней и рядом не пылиться. - Неужто так мудра? - не поверил Извек. - Мудра ли, нет ли, не скажу. Но вывернута хитро. Хотя, раболепия, конечно, поменьше... Сотник рассеянно кивнул, озадаченно потер бороду, поднял глаза на Бессмертного. - А скажи ка, почтенный, отчего так не кузяво вышло? Тебя послушаешь, так эти пришельцы в собственных портах путаются. Почему ж Светлые не совладали? Почто на нашу землю допустили? Видать, сильны те пришельцы? И почему друг с другом на ножах, если одним и тем же дышут? Кощей раздраженно скривил губы, побарабанил пальцами по алмазным граням бокала. Наконец, со скукой в голосе, заговорил: - А кто сильней? Князь, или псарь с конюхом? - он жестом остановил очевидный ответ и продолжил. - А когда князь на войне, в его опочивальню и псарь, и конюх повадиться могут. А повстречавшись в опочивальне, друг другу в глотку вцепятся, выясняя, кому из них хозяйничать. Светлым, тоже не сладко: у них порой как у вас, нос вытянут - хвост завязнет, хвост вынут - нос застрянет. Ну да что это мы все о грустном? Поговорим о тебе. Хозяин обратил взор к дружиннику. Сотник откинулся на подушки. Вино веселило и, растворяя давешние страхи, настраивало на задушевную беседу. Он лениво потянулся за крупным стручком канареечного цвета, отломавшимся от такой же желтой грозди, понюхал, повертел в руках, бросил обратно. - Смотрю я на тебя, Кощей, и все думаю, хороший вроде мужик, не жадный, даже конягу моего уважил. А рассказывают про тебя такое, что... - У нас всегда много рассказывают, - перебил Кощей. - Делов на жмень, а шуму на мешок. Хотя, кое о чем, может и не врут. Случалось и чудил, сдуру, пока не наскучило. Где - по молодости, где - по горячности. Бывало, и с девками баловал. Только, думаю, не больше вашего Владимира. Тот тоже - и на баб неугомонен, и на расправу скор. В князьях, правда, маленько остепенился, но только маленько. А что до меня, то признаю. Тыщи полторы разных батыров и витязей конечно же сгубил, - он помолчал, вспоминая. - Да! Как Бессмертным прозвали и до сего дня, тыщи думаю полторы, не боле. - Негоже, - снисходительно протянул Сотник. - Почто столько народу извел? Неужто такой злой? - Да какой там злой?! Сами виноваты! То им молодильные яблоки с живой водой подавай, то гусли-самогуды с сапогами-скороходами, то несметные богатства. А то вынь да положь каких-то принцесс плененных или царевен краденых. Один раз за Смерть-Бороной приходили, а я сам о ней только раз слышал... - заметив как Извек замер, Кощей осекся, развел руками и, глянув на гостя слишком честными глазами, сменил тему. - И ладно бы добрым словом попросить, так нет же - зальют глаза и лезут напролом, как лососи на нерест. Отгородишься стенами - прут через стены. Уйдешь под землю - кротами роют. На гору залезешь - муравьями карабкаются. Ну как тут не осерчать? - Кощей хлебнул из кубка, сделал скорбное лицо. - Потом и того хуже стало. Прознали, что смерть моя в яйце и давай наезжать на расправы все, кому не лень. Ни здрасьте, ни до свидания. Наскакивают, пинаются, как узкоглазые из горных монастырей, будто нет ни благородных мечей, ни всесокрушающих топоров. Ну... и сами, конечно, полегли - кто ж им простит такое издевательство? А позже, когда одна ведьма проболталась, что яйцо спрятано - вообще покоя не стало. До этого, редко да метко, лучшие бойцы приезжали. Орлы! Любо-дорого посмотреть. Теперь же любой землекоп в герои лезет. Перерыли всю округу, едва скалы не вывернули. Траву повыдирали, каждую песчинку просеяли, Ящер их задери. Пришлось перепрятывать поукромней. Яйцо теперь в утке. Утка, само собой, в зайце. Заяц - в сундуке. Сундук - на сосне. Да, хлопец, на сосне, а не на дубе, как многие думают... - А сосна? - не удержался Извек. Кощей ухмыльнулся. - Ты рот-то закрой, и уши подбери, а то по плечам висят, пыль собирают. Бессмертный подмигнул гостю, понизив голос продолжил: - Про то и дело у меня к тебе. Не возьмешься ли снести... - Эт я враз, - гаркнул Сотник. - Снесу напрочь, и сосну, и ель, и все, что там еще растет... - он примолк, заметив кислую гримасу хозяина. Кощей раздраженно сверкнул глазом: - Какие же вы все торопливые! - Так мы же не бессмертные, - оправдался Извек растерянно. - Нам рассусоливать некогда. - Снести и перепрятать в другое место, подальше и понадежней. А то и до сундука уже куча охотников, друг другу на головы лезут. Окрест тех мест, все дубравы вытоптали, скоро за рощи примутся. - Бессмертный испытующе Посмотрел на гостя. - Ну как, возьмешься? Извек выдержал взгляд, приложился к кубку, не сводя глаз с собеседника, осушил до дна. - Так просто и доверишься первому встречному? - Не так просто, и не первому, - Кощей улыбнулся, мечтательно прикрыл глаза. Длинные пальцы поглаживали алмазные грани кубка. - Ты отнесешь то, что надо, туда, куда надо. А я похлопочу для тебя. - Я привык сам для себя хлопотать, - отрезал Извек. Брови скакнули к переносице. - Сам! Всегда и везде! - Ой ли? Там, где я буду, сам не дохлопочешься. Так что послушай старшего, а топорщиться потом будешь. Сотник скрестил руки на груди, хмыкнул. - Излагай, папаша... Точнее дедуля! - Так вот, - тихо продолжал Бессмертный. - Ты отвезешь яичко, выбросишь его и забудешь, что Кощей тебе докучал. А я тем временем переговорю с кем надо, глядишь, да уступят старому приятелю, отпустят девку за тебя. И тебе радость, и баба при деле. Она ж тоже по тебе сохнет. Не знаю уж, что в таком нашла, но забыть не может, если слухи не врут. Лицо Извека застыло. Кощей спокойно ждал, пока взор синих глаз прояснится. Наконец Сотник справился с голосом, хрипло заговорил. - Старик, я правда сейчас слышал то, что ты сказал, или...? - Правда, правда. Услуга за услугу. Ты утрясешь мои людские заботы, я твои нечеловечьи. Ну как, сговоримся? - Сговоримся, ежели не надорвешься. Только объясни еще одно, почему сам не сделаешь. - Самому мне не способно, уж слишком я заметен. Стоит отойти от гор, сразу узнают, слетятся как комары на голую задницу. Придется не делом заниматься, а от назойливых отмахиваться. Хлопотно уж больно. - Неужто не сдюжишь, - не поверил Извек.- Ты же велик и могуч. - Не я один. Те тоже, не первый век на белый свет смотрят. Не будь их, я бы сам до моря прогулялся. Так что решай, откажешься - не обижусь. Сотник задумался. Кощеевым доводам верилось не очень, но награда того стоила. Русалка не выходила из головы, заполняя сердце тоской и отчаяньем. - Уговорил. Объясняй куда и как ехать. - Объясню, конечно же объясню! - оживился Кощей. - И расскажу, и покажу. Бессмертный щелкнул пальцами и, рядом дружинником возникла большая полукруглая чаша на кованной витой треноге. Заглянув в нее, Сотник почувствовал, как челюсть устремилась вниз. Вместо отражения потолка пещеры, в чаше покачивался краешек леса. Можно было рассмотреть даже отдельные кроны деревьев и прогал с елезаметной стежкой. - Поначалу поедешь сюда, - начал Кощей. - Найдешь дорогу, давно не езженную, но еще заметную... Сотник кое-как справился с лицом, негоже вою выказывать оторопь, смотрел на меняющиеся картинки и старался не пропустить ни одного слова. Дорога получалась неблизкая, и память должна была стать единственным проводником по новым местам. Глаза запоминали виды новых мест, в уши влетали малознакомые названия: Лемеш, Вышень, Проплешины... Беседа продлилась далеко за полночь. Бессмертный терпеливо рассказывал о каждой местности, обращал внимание на те или иные приметы, способные помочь в определении направлений. Уже под утро выложил перед гостем потертую дорожную флягу. - Фляга нескончаемая, - пояснил он. - Сколько из нее ни пей, она все полная. Да, вот еще утку жареную возьми. - он выдернул из воздуха тушку размером с трехмесячного порося. - Будешь есть, хребет не бросай. За ночь на нем еще нарастет. Печенья горсть. Последнее тоже, оставляй в сумке, не успеешь проголодаться как еще пять-шесть горстей прибудет. Бессмертный помолчал, раздумывая. Потом нехотя поднялся, откинул несколько подушек и выволок на свет потертые ножны с невзрачной рукоятью. - Меч-Кладенец! Не ржавеет, не ломается, не тупится, почти не утомляет. Сотник освободил ножны, глянул вдоль лезвия, качнул оружие в руке. Поискав глазами, на чем испытать, отломил от грозди невиданный желтый плод. Подкинул перед собой и, ощущая необычную легкость клинка, размашисто рубанул. Удивленно вскинул брови и снова потянулся к грозди. Рубанул еще раз. При ударе лезвие наливалось странной тяжестью, которая мгновенно исчезла на замахе. - Гожо! - с горящими очами восклицал Сотник, рассекая на лету желтые огурцы. - Эх, гожо! Чтобы остановить этот, почти детский восторг, Кощею пришлось бросить в дружинника тяжелый золотой подсвечник. Развалив и его с той же легкостью, Извек восхищенно осмотрел идеальную рубящую кромку и бережно положил клинок поверх фляги. Бессмертный, со скукой смотревший на забаву гостя, указал на гору подушек. - Уже поздно, доблестный Извек, отдохни с дороги, а я отправлюсь за поклажей. К утру обернусь. - И то верно, - согласился Извек. - Ступай дедуля! А мы с коником пока всхрапнем, чай, намаялись за день. Кощей направился к стене и скрылся в толще услужливо распахнувшейся скалы. Сотник переглянулся с Вороном, пожал плечами и завалился на мягкие подушки. Лежал, рассматривая вырезанное на стенах, шествие диковинных зверей, пока усталость и вино не смежили веки. Во сне, снова влетал в ночную реку, рыскал в черноте скрюченными пальцами, что-то хватал, но в руках, вместо Лельки, всякий раз оказывалась то коряга, то трава, то холодный рыбий хвост. Разбудил звякнувший в руках Кощея кубок и какой-то знакомый запах.. Извек продрал глаза, сел, зыркнул на Ворона. Тот спокойно набивал брюхо овсом. Причина запаха покоилась тут же, в двух шагах от фонтана. Кощей, ничуть не смущенный этим обстоятельством, жестом пригласил к столу и Извек, сладко потянувшись, присоединился к утренней трапезе хозяина. Пока завтракал, посматривал на белое, в голубых прожилках, Яйцо с два кулака величиной. Насытившись направился к Ворону. Кощей молча булькал кальяном, ждал, когда Извек оседлает коня и соберет дорожный скарб. Сам подал Яйцо и искоса смотрел, как Сотник застегивает пряжку. С удовлетворением убедился, что руки дружинника не дрожат, значит, ничего скверного не замышляет. - В добрый путь?! - полувопросительно произнес он. - Прокатимся - увидим! - улыбнулся Извек. В дальнем конце пещеры уже зияла дыра выхода. Кощей поднял раскрытые ладони. - Не обессудь, мил человек, проводить не смогу. Нам вдвоем теперь лучше не показываться. О вещичках моих не беспокойся, пусть покуда у тебя побудут. Только не отдавай никому. Встретимся, вернешь. - Не отдам! - пообещал Извек. - Что мне доверено, то только у мертвого заберут! - Вот и славно! - подытожил Бессмертный, со странной улыбкой. Сотник протянул ладонь и почувствовал холод крепкой Кощеевой длани. В следующий миг ловко вскочил в седло и направил Ворона через зал... Когда хвост жеребца скрылся за поворотом, хозяин брезгливо оглядел свои владенья. В следующий миг бадья с овсом и горка конских каштанов растворились в воздухе. Бессмертный шагнул за фонтан и скользнул к незаметной двери. Тень былой скупости оставила на лице кислый след: уж очень он не любил нарушать покой своих легендарных кладовых. - Ради достижения цели приходится расставаться со многими любимыми вещами! - философски изрек Кощей, вступая в зал поменьше. - Но, на время, - добавил он задумчиво. - Только на время... Взгляд его упал на вырезанное в скальном монолите кресло, в виде раскрытого рта. Сиденьем служил исполинский язык, над изголовьем нависала губа с торчащими из под нее клыками, а на месте подлокотников топорщились два не к месту пристроенных уха. Кощей опустился на вытертый до блеска камень, откинул голову на верхнюю губу и прикрыл глаза. Через некоторое время вокруг сгустился сизый туман и почти скрыл его сухощавую фигуру. Под сводами зала зазвучали неясные голоса, звяканье железа и хриплый хохот. Скоро звуки приблизились и стали четче. Уловив нужный голос, Бессмертный медленно вздохнул и заговорил, обращаясь к кому-то находящемуся очень далеко...

-...Далеко, - пробурчал Бутян, громко чавкая. - Да и скудновато, чтобы тащиться за тридевять земель. - Неча! - поддакнул Дрозд, косоглазый подручный атамана. - В такую даль киселя хлебать? Не-е! пока обратно доедешь, опять проголодаешься. Он заискивающе глянул на Бутяна. Главарь перестал жевать, хлебнул из ковша и потянулся за следующим куском. Широченная лапища зависла над сочными дымящимися окороками. Пальцы подергались и, выбрав цель, вцепились в самый поджаристый шмот, покрытый душистой румяной корочкой. Втянув носом душистый пар, Бутян вгрызся в мякоть и, вырвав зубами изрядный кус, продолжил: - Ты бы, что-нибудь поближе разведал, да побогаче. Чтобы и вина, и еды, и золотишка поболе. Вроде давешнего каравана. Теперь, сам видишь, порева всей ораве недели на три достанет. Он по хозяйски обвел поляну рукой, с зажатым в ней укушенным окороком. Мощные, как у молодого скакуна, зубы снова впились в мясо. Не переставая жевать, Бутян слазил за пазуху и выволок пузатый кошель. - На вот, награди своих людей! Заслужили. Вы ведь у нас передовой разъезд. Без вашего нюха нам и зубы ни к чему. Так, что разузнайте что-нибудь поближе, а пока пейте и гуляйте. Хмуро слушавший вожака, Адиз увидал мешок с монетами и посветлел лицом. Подбросив тяжелый кошель на руке, сверкнул лисьим глазом. - Разузнаем! Вот только глотки промочим, и пыль дорожную с доспеха смахнем. - Смахните, - кивнул Вожак, с шумом проглатывая очередной кусок. Не успело мясо провалиться, как он замер с напряженным лицом и перестал замечать все вокруг. В голове зазвучал знакомый вкрадчивый голос: - Исполать тебе, доблестный Бутян. Рад знать, что ты в добром здравии. Не окажешь ли мне услугу. - Кощей сделал паузу. Бутян молчал, зная любовь Бессмертного к пространным учтивым вступлениям. Кощей тем временем продолжал: - Не съездишь ли со своими соколами поохотиться? Не близко, правда, но обещаю куш золотом. Каждому из твоих людей, столько сколько поместится в их шапки. Тебе отдельно - сколько сможешь унести. Бутян хищно улыбнулся, пробормотал сквозь зубы: - Сделаем. Для хорошего человека всегда рады. Что там? Весь, войско, обоз? - Путник. Один. Верхом на черном коне с длинными ушами. Мне нужен его меч, дорожная фляга, сумка, конь. Возьмешь это и привезешь мне, к Черной Горке. Там и расплатимся. - Заметано о, наищедрейший, хотя ты явно переплатил. Куда послать Адиза с людьми? Кощей помолчал. Бутяну послышался терпеливый вздох и в голове опять зазвучал негромкий голос. - Поедешь сам, и возьми всех своих людей, много не будет. Доберетесь до Серых Гор, встанете у дороги на выходе из Блуждалого леса. Человек поедет недели через две-три. Смотри не упусти. Голос умолк. В уши снова хлынул шум лагеря. Бутян влил в пасть ковш вина и глянул на подручного. Тот с готовностью таращил косые глаза. Помнил, что каждый раз, когда Атаман разговаривал сам с собой, приходилось срочно срываться с места. Теперь Дрозд ожидал приказа. Бутян стер с нижней губы капли вина и кивнул подручному. - Чирикай! Косоглазый поспешно мигнул и дернул из-за плеча перевязь с боевым рогом. Наспех обтер рот, приложился губами к серебряной оковке рога и, зажмурившись, надул щеки. Мощный хриплый стон, похожий на крик смертельно раненного Ящера, распугал сидящее на окрестных деревьях воронье. Воздух наполнили дружное карканье и беспорядочное хлопанье крыльев. По земле захлопали крупные лепешки птичьего помета. Косоглазый досадливо сморщился, кашлянул, глотнул вина и, глубоко вдохнув, снова приложился к рогу. На этот раз щеки едва не лопнули от натуги и... воздух над поляной продрал неимоверной силы рев. С десяток ворон, случившихся рядом, попадали замертво. Одна или две угодили в парующий котел с кипящим варевом, но этого уже никто не заметил. Все вскочили и, выплевывая недожеванные куски, бросились к лошадям. На ходу пытались высмотреть причину внезапной тревоги. Бутян довольно осклабился, блеснув на солнце лошадиной улыбкой: дисциплина - сестра удачи. Поднявшись, поправил на поясе топор, оглянулся. Сзади уже подбегали два рослых громилы, держа в поводу крупного серого жеребца. Атаман, не глядя, поймал повод и, удивительно легко для своей стати, запрыгнул в седло. Ковырнув в зубах ногтем мизинца, осмотрел войско. Еще раз довольно хмыкнул, вспоминая слова знакомого мудреца, теперь уже покойника: "мастерство вином не зальешь". Вокруг, стремя в стремя, стояли готовые к бою всадники. Правда, с трезвых коней смотрели, осоловевшие от вина и пищи, морды. Кое-кто качался и съезжал то на один, то на другой бок, но все поголовно с оружием в руках, готовые к чему угодно, когда угодно и где угодно. Смотрят преданно, хотя, некоторые уже мало что видят. Бутян ласково обвел взглядом своих головорезов, прокашлялся и заговорил голосом перекрывавшим шум любого боя: - Сынки! Жорево и порево - это очень здориво, однако, доедим потом. А пока надо кой-куда съездить и человечка одного сыскать. За него платят... Войско с готовностью рявкнуло что-то невразумительное, отчего в котле с похлебкой прибавилась еще одна ворона. Бутян развернул коня и, взмахнув рукой, окликнул подручного: - Дрозд! Десятка Камшука догонит потом. Пусть грузят добро в повозки и волокут следом. Косоглазый грохнул себя кулаком в грудь и поскакал отдавать распоряжения. Улыбка Бутяна вновь явила на свет квадратные зубы. - Ну, сынки, в путь?! - гаркнул он в полный голос и, под радостный хмельной рев, двинулся к просеке. Войско плавно потекло за атаманом, вытягиваясь в походную колонну. Со свистом и гиканьем вперед проскакал дозорный разъезд во главе с Адизом. Только им разрешалось ехать "поперед батьки". Бывалые воины знали свое дело и спешили выдвинуться на тыщу саженей вперед, дабы при надобности войско успело перестроиться к бою. Через некоторое время за спиной Атамана послышался быстрый топот. Дрозд осадил скакуна в трех шагах позади и, поравнявшись, бодро доложил: - Обоз готов, идет следом. Камшук со своими замыкает. - Вот и гоженько, - кивнул Бутян. А теперь слушай здесь. - Да, батька! - Скоро будем на месте, там станем ждать, пока не появится один человечек. Как появится - будем его немножко убивать. Причем насмерть. Предупреди всех десятников: меч, коня, флягу и сумку - мне! В цельности и сохранности! Сделаете - кошели станут тяжелее, много тяжелее. Не сделаете - развешаю всех на деревьях, как белка грибы. - Одна душа? - удивился косоглазый. - Это ж, на раз сморкнуться! Бутян с интересом поглядел на подручного. Когда отвел взгляд, на лошадином лице блуждала тень зловещей улыбки. - Не кажи гоп, хлопец! Чую не простой человечек. Оч-чень не простой...

...Войско неспешно катилось по равнине, но в этой кажущейся медлительности чувствовалась неотвратимость морского прилива. Три сотни всадников растянулись коровьим языком, сохраняя неуловимое глазом построение. Лишь опытный взор мог заметить, что каждый из трехсот, строго держался отведенного места в колонне, постоянно находясь в поле зрения десятника. Те, в свою очередь, постоянно поглядывали в голову колонны, где вокруг главаря держалась кучка вестовых. Бутян гордился своим войском. Он лично отбирал бойцов себе под стать. Сам же их натаскивал, используя богатый опыт и знания, накопленные смолоду, когда был наймитом в Цареградской страже. За годы, проведенные на службе, узнал почти все о воинских манерах разных народов. Изучил их слабые и сильные стороны. Смекалистый ум находил ошибки и недостатки, но природная хитрость подсказывала не лезть к военачальникам с советами, а мотать все на ус и выживать в любых ситуациях. Наконец, заматеревший в боях Бутян убедился, что в наемниках учиться больше нечему. Улучив момент, прихватил с собой маленько Цареградского золота и подался на вольные хлеба. Тут же мало помалу, стал собирать под своим началом крепких сорвиголов, сколачивая небольшое, но весьма справное по выучке войско. А с войском уже начал думать о том, чтобы потихоньку обосновать где-нибудь маленькое княжество и, к старости, зажить спокойно и беззаботно, наставляя детей и воспитывая внуков. Вдохновляли на это и уверенность в собственных силах, и пример одного древнего героя, про которого услышал в детстве от старого баяна. Тот герой, собрав на Дону ватагу лихих голов, тоже, в конце концов, добыл себе и власть, и славу, и счастливую старость. А мы чем хуже, частенько размышлял Бутян, глядя на своих рослых воинов. Крупное длинное лицо атамана чуть светлело, смягчая обычную суровость, однако, это не особо смягчало груботесанные черты. Что ж поделаешь, ежели уродился с такой рожей: могучая нижняя челюсть выдавалась вперед, за тонкими губами скрывались огромные крепкие зубы, которым, если бы не заостренные хищные клыки, могла позавидовать любая породистая лошадь.

ЧАСТЬ 3

Глава 15

Не подмажешь - не поедешь, не упав - не полетишь. Витим - Большая Чаша

Укутанная тающим туманом дорога, уводила все дальше в лес. Нити солнечных лучей, прорвавшись сквозь густую листву, колыхались над травой и высвечивали россыпи крупных росинок. Извек достал из переметной сумы Кощеево угощение. Придирчиво осмотрел душистые лепешки с орехами и сморщенными коричневатыми ягодами. Не заметив ничего необычного, попробовал, удивился свежести, будто печенье только на рассвете рассталось с жаром печи. Ворон бодро топотал под разноголосый щебет утренних птиц. Жадно ловил ноздрями аппетитный запах, косил глазом и фыркал, успешно выклянчивая лакомство: каждая третья лепешка доставалась ему. Наевшись, Сотник обмахнул бороду и, на всякий случай пошарил в суме. С удовольствием убедился, что там еще осталось, отряхнул руку, застегнул потертый ремень. Лес становился гуще. Солнечные зайцы постепенно исчезли, и под изумрудным пологом воцарились прозрачные светлые сумерки. Завтрак навеял благостное настроение, будто все события последней седьмицы приснились и теперь наступило светлое пробуждение. В голове промелькнула мысль: может все привиделось, и Лелька, и берег, и река... Может воображение в полудреме просто вытянуло ее образ из далеких юношеских грез? Может и не было ее у костра... - Было! - ответила тупая игла в сердце. - Было! Будто в подтверждение, Ворон ржанул, потряс гривой и шумно вздохнул. Извек нагнулся вперед, почесал жесткую челку. - Ниче, ниче! Все у нас будет хорошо. Вернемся - найду и тебе хорошую кобылку и, на ночь в поле отпущу... а то и на две. Ворон заметно воспрял духом. Цокот стал звонче, черные лопухи вытянулись в небо. Извек усмехнулся. - Как нам все-таки мало надо для счастья. Чтобы жилось не голодно, не холодно и было к кому приласкаться. Потом, конечно же, детишки... Ну, само собой, чтобы было на что их с мамкой побаловать. А там, чтобы для отпрысков хорошие пары нашлись. И, чтобы внуки радовали, и чтобы героями были. И чтобы в ратном деле с ними всегда Спех был. И, конечно же... Ворон звякнул удилами. - Да... - спохватился Сотник. - Для счастья нужно совсем немного. Наезженная просека вывела на тесную полянку и разделилась надвое. - Ага, вот и развилка, - изрек Извек. - Видишь, травоед, не соврал Кощей. Все как в сказке: направо поедешь - хрен знает, куда уедешь. Налево поедешь - хрен знает, когда приедешь, хотя нам вообще-то налево. А назад поедешь... - Да никуда ты, сказочник, не поедешь. Здесь и останешься... На полянку из-за деревьев медленно вышли рослые мужики с наглыми мордами. В руках недобро поблескивало разномастное оружие. У кого меч, у кого палица или кистень. Двое при топорах. Один то ли с рогатиной, то ли с самодельным копьем, увенчанным жутким наконечником в локоть длиной. - Как же я не люблю охоты и засады... - досадливо сморщился Извек. В тот же миг сзади, отрезая путь к отступлению, грохнулось толстое неструганное бревно с привязанными торчмя заостренными кольями. Такие же шипастые загородки перекрыли и оба разветвления дороги. Ворон остановился, стриганул шелковистыми ушами. Приехали, подумал Сотник, плакало Кощеево яичко, эти мордовороты из него глазунью сварганят. В такой тесноте не развернуться, а на коне без маневру воевать не сподручно. Перед внутренним взором мелькнуло Лелькино личико, и он с тоской пробормотал: - Извиняй, девка, неувязочка вышла. Попробуем, конечно, отбрехаться, однако, ежели что, не обессудь. Он глянул на матерого мужичину вдвое шире остальных. Вожак лениво прислонился к стволу, по-хозяйски осматривал и коня, и всадника. - Кошель кидай сюда, мечик налево, суму с харчами - направо, одежу сымай и клади прямо перед ногами, тады может и отпустим живым. Ну... или еле живым, - он цыкнул зубом и отлепился от дерева. - И с лошадкой своей прощайся, мои хлопцы с утра ничего не ели, от голоду с ног валятся. Он оглянулся на сытые рожи товарищей, с десяток глоток глумливо захохотали. Ворон переступил копытами, но Извек придержал повод и с укоризной глянул на главаря. - Почто, уважаемый, коника пугаешь? Он у меня робкий, теперь от страху спать ночью не будет, а убаюкивать некому. - Ниче, мы его убаюкаем! Заснет без задних ног! - разбойник зло усмехнулся и, под дружное ржание, двинулся вперед. - Слезай! Растопыренная пятерня потянулась к уздечке. Извек почувствовал, что вылетает из седла и едва успел сжать ногами конские бока. Ворон одним прыжком развернулся, вскинул зад и впечатал оба копыта в улыбающуюся морду. Главаря отбросило в кусты. Еще один дикий прыжок и конь, как ни в чем ни бывало, снова встал мордой к разношерстной компании. - Предупреждать надо, - сквозь зубы прошипел Сотник, косясь на бандитов. Улыбки застыли и медленно стекли с заросших бородами лиц. Мужики подобрались, поудобнее прихватывая оружие. На главаря не оглядывались - из гущи промятых кустов не доносилось ни звука. Зато всадник вдруг торопливо заговорил: - Эй, робята, не горячись! Ну, дурной он у меня, сам иногда боюсь. Вы еще не знаете, как он кусается. Да лучше и не знать. Намедни ярл Якун на него брагой дыхнул, так он у ярла полщита откусил. Дракон, а не конь, хоть и дурной маленько. Ворон, тем временем, кротко ущипнул пучок травы и, пытаясь сжевать, зазвенел удилами. Разбойники замерли, недоверчиво переглянулись и уставились на оборванного детину с копьем. Тот повел холмами плеч, прищурился, оценивая расстояние. Могучая ручища с бревноподобным древком пошла вверх. Ворон всхрапнул, недожеванная трава веером разлетелась в стороны. - Понял! - шепнул Извек и, как клещ, вцепился пятерней в гриву. Едва вторая ладонь упала на меч, конь вмял задние копыта в землю, и бросил мускулистое тело вперед. Сверкнули выпученные глаза копейщика. С удивительной для гиганта ловкостью он все же успел увернуться от черной, как смоль туши, но меч всадника достал по хребту. Клинок с хрястом прорубил мощную спину и сбил копейщика на траву... Едва коснувшись земли, Ворон снова крутнулся волчком и замер, как вкопанный. Двигались только трепещущие от возбуждения ноздри, да глаза, цепко следящие за каждым движением противников. Извек отцепился от гривы, прибрал повод, сделал страшное лицо. - Ну все, робята, шутки кончились. Щас слезу с этого дурака и возьмемся за вас всурьез, причем вдвоем. Кого этот бешеный не загрызет, того сам раскрошу. Мужики мрачно поглядывали на упавшего приятеля. Умирающий скреб руками траву. Кровь из глубокого проруба залила обездвиженные ноги. В последнем усилии он все же поднял голову. Пальцы потянулись к лежащему рядом копью, но по руке уже побежали судороги. Неожиданно детина прерывисто вдохнул, дернулся и уткнулся в землю. Ватага сдвинулась с места и стала медленно надвигаться. Извек, как мог незаметно, выдвинул ноги из стремян. Почувствовав осторожное движение, конь дрогнул боками и еле слышно ржанул. Извек приготовился к очередному прыжку, приметив рябого верзилу с потертым кистенем. Тот двигался вперед осторожно, но был ближе других. Сотник прикинул расстояние и тихо шепнул одними губами. - Давай! Ворон стрелой сиганул с места. Используя мощь лошадиного прыжка, Извек с силой дернулся в сторону. Вылетая из седла, развернулся боком и со всего маху обрушился на рябого. Оказавшись между землей и дружинником, разбойник смягчил падение всадника, но не выдержал двойного удара. Сотник услышал как у того хрустнули ребра. Перекатившись через голову, вскочил и оказался под градом беспорядочных ударов. Сзади доносились предсмертные хрипы, и топот, перемежающийся глухим стуком. В какой то миг Извек замер, не обнаружив перед собой нападавших. Трое оставшихся отступили к деревьям, круглые глаза перебегали с дружинника на гарцующего коня и обратно. Еще один с трудом встал на ноги. Не поднимая разбитой головы, сделал пару шагов и упал к ногам Ворона. Разбойники попятились. - Ну что, гуляки? - зло произнес Извек. - Догуливать будем? Вопрос подстегнул оставшихся. Еще мгновенье и, трое уцелевших скрылись в кустах, с хрустом проламывая себе дорогу. - Вот и повоевали, - вздохнул Извек и погладил коня по ушам. - Не! Врет бабка! Ты раньше не человеком два года был, а по меньшей мере драконом, и точно бешеным. Ну ладно, поехали дело делать. Нам налево. Ворон послушно двинулся к левой дорожке и встал перед заостренными кольями, дожидаясь когда хозяин уберет препятствие. Сотник удивленно выгнул бровь, своротил перегородку и вернулся в седло. - Ну, дела! Может, с тебя и уздечку снять? Сам будешь поворачивать, а мне только говорить куда?! Ворон, как обычно, ничего не ответил. Извек в десятый раз принялся перемалывать в уме беседу с Кощеем. Получалось странно. Вроде бы все было по уму, но в душе не проходило ощущение чего-то гадкого. Может, стоило дать Бессмертному в морду и, как подобает доброму вою, развернуться и самому броситься искать Лельку? А он, как презренный жид, ввязался в странную историю где обещана услуга за услугу. В который раз захотелось плюнуть на договор, достать Яйцо, грохнуть его, окаянное, о землю и... к ней - желанной, таинственной, прелестной... Однако уговор дороже денег! Дал слово - держись! И деваться теперь некуда - честь превыше всего. К тому же, может и не врет Бессмертный, что людскими хлопотами русалку не достать?! Сотникова голова шла кругом. Грешным делом начинал завидовать Рагдаю. У того только любовь не земная, а любимая - совсем человеческая... Извек отвлекся от раздумий, завертел головой, сверяя местность с рассказом Кощея. Пока вроде все шло, как по писанному. Путь пролегал по холмам, кое-как одетым в смешанное редколесье. За холмами ожидалась ровная возвышенность. За ней, если верить Бессмертному, начинался настоящий лес через который тянулась наезженная дорога до Вышеня, небольшого городища на окраине обжитых земель. Вечерело. Все блекло на глазах и постепенно приобретало цвет остывающей булатной поковки. Солнце расплескало за день всю ярость и едва теплилось за горсткой кучевых облаков. Последние связки вялых лучей высветили круглую впадину. На дне различались заросшие травой и осевшие в землю руины. На поверхности остались несколько растрескавшихся гранитных плит. Пока Извек осматривался, Ворон со скрипом выдрал пук травы и, перекладывая удила поудобней, захлопал губами. Недовольно замер, пока хозяин расстегивал пряжку и со вздохом облегчения вывернул голову из уздечки. - Проглот! - буркнул Сотник и потянул ремень подпруги. Уложив седло на траву, выложил съестное на плоский камень. В два больших глотка промочил горло и взялся за ужин. Жевал без особого желания, все обдумывал пути-дорожки, на которых оказался. Пока прихлебывал вторично, вспомнилась присказка Деда Пильгуя - кривая стрела прямо не летает. Невесело заглянул в горлышко фляги. Усмехнулся ромейскому утверждению, что истина в вине и хлебнув еще раз, завалился на траву. Едва закрыл глаза, как появилась Лелька. Стояла по пояс в воде и манила точеным пальчиком. Вокруг плескали мелкие плотвички, гоняемые парой щурят. Сотник делал осторожные шаги к русалке, но та оказывалась все дальше и дальше от берега. Внезапно нога Извека попала в яму, он окунулся с головой и... проснулся. Небо еще не начинало светлеть, но сон больше не шел. Ворон тоже, будто и не спал вовсе, бодро ощипывал кусты. Выехали затемно. Впереди, сколько хватало глаз, простиралось умытое росой поле. Ни дорог, ни троп. Одна трава с сочными, хрустящими на все лады, стеблями. Как ни странно, Ворон ни разу не потянулся губами к лакомой зелени. Растопырив ноздри шумно вдыхал прохладный воздух с редкими облачками тумана и за три сажени обходил холмики особо густой травы. Сотник молчал, присматривался к черным ушам коня. Они то и дело подергивались, настороженно ловя отсутствующие звуки. Скоро рассвело еще больше и Извек понял причину этой настороженности: в изумрудной поросли одного из холмиков рыжела рукоять меча. Чуть подальше над такой же зеленой кочкой, как подснежники на прямых деревянных стеблях, сверкали белизной оперения стрел. Над виднокраем показалась лысина солнца. Его лучи скользнули по росе и обнаружили в гуще травы останки, питавшие буйную зелень. Настырные стебли с неудержимой силой пробивали истлевшую одежду и, миновав кости, протискивались сквозь любые щелки побуревших от дождей доспехов. Кое где сверкали широкие улыбки черепов, разрубленных вместе со шлемом. Местами, склонившись над землей, темнели обветренные древки копий. Изредка попадались холмики побольше, в них просматривались дуги лошадиных ребер. Вся земля была пропитана смертью и Ворон чуял это несмотря на запахи цветущих трав. Ноздри коня продолжали топорщиться, даже когда мертвое поле кончилось и показалась длинная стена вековых деревьев. Желая побыстрей убраться от неприятного места, Ворон припустил торопливой рысцой, но быстро успокоился и перешел на размеренный шаг. Скоро достиг перелеска. Чем дальше, тем больше дорожка превращалась в широкую просеку. Сотник, пригретый солнцем, начал задремывать. Опять привиделась Лелька. Девчонка весело смеялась и шла навстречу Извеку, но храп Ворона спугнул виденье, и русалка умчалась, распустив по ветру длинные сполохи волос. Конь вывернул голову, заметил, что глаза хозяина открылись и снова навострил морду вперед. - Че фырчишь? Шел себе спокойно и иди, не мешай думать, - проворчал Сотник недовольно, и тут только заметил крепкого парня, появившегося из за поворота тропы. Молодец неспешно брел, глядя себе под ноги. Под мятой рубахой угадывались богатырские плечи, распахнутый ворот открывал крепкую шею с висящим на шнурке круглым оберегом. Сзади поблескивал, заткнутый за пояс, добротный шестопер. Наклонив кучерявую голову, хлопец упер щетинистый подбородок в мощную грудь и приближался, не замечая ничего вокруг. От нечего делать цеплял носками сапог шишки и распинывал их по кустам. Не пропускал и мухоморы. Разваливал в труху красные в пупырышках шапки, какое-то время стоял, тупо глядя на россыпь грибных ошметков, и шел дальше. Погруженный в себя, что-то бормотал, гулко и неразборчиво. Извек остановил коня, подождал. Наконец, когда кучерявая макушка грозила боднуть коня в морду, Сотник привстал в стременах, кашлянул: - Здрав будь, паря! О чем сетуешь? Может помочь чем? Кучерявый вскинул голову, едва не зацепив конские ноздри. Ворон с храпом отшатнулся, увидав разбитую морду хлопца. Сотник присвистнул: глаз хлопца задавлен фиолетовым мешком, черные лепешки губ перекосились и не давали рту полностью закрыться. На обеих распухших скулах по две-три засохших ссадины. Ворон закачался от стукнувшего в нос перегара. Парень медленно вынырнул из глубоких дум. Покрасневшие, без тени испуга, глаза съехали с лошадиной морды, отыскали лицо всадника. - Здорово, коль не шутишь! - проговорил он, пытаясь улыбнуться. - А то намедни тоже начали за здравие... и наздоровались... Кучерявый сморщился и слизнул выступившую на губе капельку крови. - Да нет, не шучу, - серьезно произнес Сотник. - Мне шутить недосуг, я по делу еду. - И мне сейчас не до них, - не расслышал парень. - Хотя и без дела иду. Он отступил в сторону, освобождая дорогу, но всадник снова заговорил. - Ты случаем не подскажешь, далеко ли еще до Вышень- града? - До Вышеня ? Не, не далече. Шагом поедешь - скоро доберешься, а поскачешь - еще раньше будешь. Молодец отвернулся, но голос дружинника снова не дал погрузиться в истребление мухоморов. - А далеко ли оттуда до Гиблых Проплешин? Кучерявый поднял красные, как у вурдалака, глаза. - Эт те мимо надоть, через город не попадешь. Везде разъезды. Ни туда, ни оттуда не пущають. На проплешинах, последнее время нечисть разгулялась. А тебе-то туда зачем? - Парень подозрительно пробежал взглядом по всаднику, ремням упряжи, коню, задержался на копытах. Убедившись, что дыма из под ног не видно, расслабился, махнул рукой со сбитыми костяшками. - Хотя мне без разницы. Из лесу выйдешь - по левую руку, ближе к окоему, увидишь курган. Объедешь справа. За ним начинается овраг и через полторы тыщи шагов распадается на пять пальцев. Поедешь по безымянному. Он и выведет на край Проплешин, аккурат там, где дорога. Только ночью не суйся, пережди в овраге у ручья, а утречком по туману и поедешь. Коли повезет, то стражи не будет, она обычно подале стоит. Сотник кивнул. - Добро, так и сделаю, спасибо за совет! - Не благодари раньше времени, может на смерть едешь, мне такая благодарность не нужна. - Ну тогда может выпьешь за мое здоровье? - предложил Извек, достал Кощееву баклагу и протянул ее парню. Тот открыл рот, глаза ожили. - Выпью! Это я всегда готов, особливо за здоровье. Он ловко поймал флягу, рванул пробку и запрокинул голову. Кадык запрыгал. Вино, направляемое опытной рукой, булькало в глотку не теряя по дороге ни капли. - Гожо-о! - выдохнул кучерявый. Чуть отдышавшись, вопросительно показал всаднику пробку, тот кивнул: - Пей-пей там еще много. Парень восхищенно глянул на щедрого незнакомца, приложился повторно. Оторвавшись от баклаги, закупорил и с сожалением отдал владельцу. - Благодарствуйте, дядько! Ожил! Слава богам, теперь живее всех живых... - Ну, бывай! - Извек спрятал вино в суму, тронул коня. - Эй! Погодь чуток! - донеслось сзади, парень подбежал, заглянул в глаза. - Возьми меня с собой, вдруг пригожусь. А то жуть как надоело дома сидеть. Одни и те же морды, одно и то же пойло, одно и то же веселье... в конце, он указал на свое неровное лицо. - Возьми! Дорогу подскажу. Мне в наших краях каждый бугорок знаком. Лучше всех ведаю, как и куда пробраться. - Ну пойдем, коли так, - согласился Извек. Конь без понуканий продолжил путь, а битый детина скакнул от радости и зашагал рядом. - Будем знакомы, меня Микишкой кличут, по прозвищу Алтын, - он гордо хмыкнул. - Это потому, что больше алтына с собой никогда не ношу. Все остальное на месте выигрываю, в корчме ли, на базаре, или на привале, когда в походе. Только мы давно в походах не были. Как к Киеву пристали, так и стережем землю с этой стороны, от всяких там басурман. Теперь вот нечисть расплодилась, ее удерживаем. Вот. А тебя как рекут? - С рождения Извеком звали, а по прозвищу... по прозвищу Сотником кличут. - Никак войском командовал? - воскликнул Микишка с уважением. - Да нет, какой из меня воевода. - Странная кличка! - Обыкновенная, - Извек вздохнул. - Как-то на реке Смородине, через мосток ехал, а навстречу - сотня, или около того, степняков. Мосток узкий, не разъехаться. А я, если честно, с ночи еще не просох, как тут уступишь. Ну, коня назад отослал, он-то трезвый, а сам встал посередь... и, всю ту сотню во хмелю и... того. А они, оказалось, к князю наниматься ехали. Те, кто с берега видел, кричали, да я занят был. С тех пор и прозвали Сотником. А коня Вороном звать. Умный, спасу нет, с полуслова все понимает. Жеребец гордо вскинул голову, уши поставил торчком, хвост коромыслом. Алтын похлопал глазами, восхищенно протянул. - Ну ты силен! - Да уж, - кивнул Сотник. - Что могу, то могу. Иной раз столько выпью, что сам удивляюсь. И упасть бы пора, ан нет, полдружины на ногах не стоит, а я, размявшись брагой, только во вкус вхожу. А уж если с закуской... Микишка выпучил глаза, долго шел молча, а челюсть захлопнул, только когда в рот влетела муха. Впереди посветлело. Лес расступился и вдалеке на холме показался Вышень. Из-за ограды торчали крыши домов, кое-где к небу тянулись сизые дымки очагов, а у ворот, еле заметные с такого расстояния, сновали людишки. Дорога сворачивала вправо, но кучерявая голова Микишки мотнулась в противоположную сторону: - Нам туда. Во-он курган, а чуть дальше - начало оврага. Когда солнце миновало зенит, холм остался позади, почти загородив измельчавший на таком расстоянии Вышень. Копыта коня мягко бухали по еле заметной ложбинке, которая постепенно углублялась и переходила в овражек. Тот, в свою очередь, рос, пока пологие пятиаршинные склоны не обернулись песчаными осыпями в семь саженей высотой. Двигались вдоль ручья, покуда не добрались до небольшого озерца. В разные стороны расходились овражки поменьше. - Теперь гляди, - объяснял Микишка. - Сзади будет рука, слева, значитца, большой палец, за ним будет указательный, средний и безымянный. Нам туда. - А мизинец? - А, как раз на конце мизинца, у дороги, дозор. Там тоже родничок, возле него они и сторожат, дабы ни туда, ни оттуда ни души не проскочило. С ними колдун, чтобы личины с нечисти сшибать. С кого личины собьют - под топор. - А ежели не собьют? - А тоже под топор. Вдруг да кудесник оплошал, чтоб уж не думалось. - Тоже верно, - согласился Извек, а про себя подумал. - Везде все одинаково: бей своих, чтоб чужих боялись. Ворон двинулся в указанный отросток оврага, отмечая копытами ровную дорожку пересохшего русла. Скоро показался хилый родничок, дававший начало былому ручью. Однако, без помощи дождей источник совсем ослаб и теперь еле наполнял песчаное корытце не больше конской головы. Желоб оврага измельчал до двухсаженной канавы и уткнулся в непроходимый бурелом. - Вот они, - гордо улыбнулся Алтын. - Гиблые Проплешины. Только тут не пролезешь, обождем до утра, а там, в тумане, и двинем по опушке. Саженей через двести дорога, широкая, милое дело ехать. Он довольно потянулся и улегся на теплый песок. Извек соскочил с седла. - Добро, здесь и подождем. Ворон тут же принялся общипывать чахлые кустики. Нехотя оторвался от еды, когда хозяин, сдернул уздечку и потрепал за длинное ухо. Когда из переметной сумы показалась жареная утка, величиной с индюка, Микишка подскочил, как ужаленный. - Ну, дядько, ты даешь! - Пока не даю, пока только достаю, - поправил Извек, выгреб пару горстей лепешек и, наконец, к вящей радости Алтына, выволок давешнюю флягу. - Ну, пора и перекусить. Микишка всхлипнул от восторга. - Какое там перекусить! Попируем не хуже князя, правда вина маловато... - Хватит тебе вина, - проворчал Сотник. - Его здесь целой дружине хватит, и коням в придачу. Алтын оглянулся на Ворона, который тоже удивленно пялился на флягу. - Видать, непьющие у вас дружины! - сочувствующе предположил Микишка. - Пьющие, пьющие! Извек отломил утиную ногу, протянул спутнику и весело добавил. - И едящие! Причем много. Ну, за встречу! Микишка самозабвенно осушил чашу и вгрызся в румяную утятину. Закрыв глаза, прожевал сочный кусок. - До чего ж необыкновенная хозяйка готовила, здоровья ей и долгих лет, уважительно изрек он и снова вцепился в утиную ляжку, наблюдая счастливыми глазами за повторным наполнением плошек. - Эт ты точно сказал, - улыбнулся Сотник. - И про хозяйку, и про долгие лета. И надо бы дольше, да некуда. Он поднял чашу, кивнул. Осушили по второй. Умяли ножки, принялись за крылья. Чаши наполнялись еще несколько раз, пока Микишка, глядя на оставшееся от утки туловище, не забеспокоился. - Слушай, давай остальное оставим. По Проплешинам дня два переть, а жрать там нечего, нечисть всего зверя извела, галок с воронами и тех пожрали. А морды нелюдям натощак бить не больно сподручно. - Не боись, паря, не оголодаем. - Да я не боюсь, но все же оставить бы птицу, вон еще печенья куча, а я за водой сбегаю, вина, наверное, тоже на глоток. - Ну, сбегай, ежели не лень. Печенье - тоже еда, хотя и не совсем для мужиков. Алтын уцепил плошки и припустил к ручью. Сотник с неохотой спрятал остаток гуся, следом побросал кости, взамен выгреб лепешек, оглянулся. У ручья удивленный Ворон внимательно наблюдал, как здоровый молодец, на полусогнутых ногах, семенит с плошками по песку. Извек встал, подождал водоноса и вытянул вперед руки. - Плесни-ка! Счастливое лицо Микишки вытянулось, он судорожно глотнул. - А как же вода? - Твою на две разольем, вином разбавим, вот и будет хорошо. Плещи! Алтын опустил одну чашку. Из второй, тонкой струйкой, лил на широкие жилистые ладони. Вода кончилась, Сотник вытер руки о штаны и присел к печенью. Флягу двинул приятелю. - Наливай! Тот бережно располовинил оставшееся в своей чашке. Взялся за флягу и выронил из рук. Схватил крепче, поднял и замер. Отгоняя наваждение, тряхнул головой. - Она же... - Да наливай ты! - не выдержал Извек. - Не чудится тебе, не... чудится! Фляга полная. Вино, в дрожащих руках, полилось неверной струйкой. Неверяще глядя на рубиновый напиток, Микишка обалдело забубнил. - Светлые боги, чудеса! И не сплю вроде, и не намухоморился, и не упился пока... как есть чудеса! Извек ухмылялся зачарованности спутника. Наконец не выдержал, успокоил. - Да не рубись ты так, Микиша, сказано тебе - все хорошо. Ты в здравом уме, не бойсь и не удивляйсь. А флягу я у знакомой кикиморы позаимствовал, если это тебя утешит. Парень опустил флягу, обиженно посмотрел на дружинника, сдул с пробки песчинки и буднично сунул в горловину. - Почто сразу не сказал? У кикимор знамо дело, и не такие чудеса встретишь. Тем более у знакомых. Я уж думал, ты сам колдун. А кикимора эт ничего, она баба своя. А своя баба... Он умолк, поднес чашу ко рту. Украдкой окунул край оберега, глянул, облизал и с удовольствием выпил. Помолчав, блаженно заключил: - Своя баба - это хорошее пойло. Сладкие лепешки уходили в охотку. Когда на тряпице остались две, Алтын сыто зевнул. - А это, думаю, на завтрак сгодится. С утра много есть - вредно. - А с вечера? - С вечера вообще - смерть! А умирать лучше сытым! Он засмеялся, но, когда над головой прошла волна теплого воздуха, смолк, икнул и оглянулся. За спиной стоял Ворон, шумно втягивал аромат печенья и выразительно смотрел на Микишку. - Понял, понял! Только не гляди так, а то заплачу! - проворчал Алтын, сгреб лепешки и, отдав жеребцу, показал пустые руки. Ворон благодарно ткнулся губами в ладони, коснулся ноздрями Микишкиной физиономии, тот болезненно поморщился. - Болит? - посочувствовал Извек. - Есть маленько, - признался Алтын, тряхнув чубом. - У нас вечно все не слава Роду. То одно, то другое, то третье, всякое разное... а морды, по утру, всегда разбиты одинаково. Скушно... - Да уж че ж веселого, - согласился Извек. - Когда с утра морда синяя, разве гоже... Эт ежели у других морды синие, тогда весело, а когда у себя... - Вот я и решил, плюнуть на все, да на мир посмотреть. - с серьезным лицом закончил Микишка. Сыто потянувшись, опустился на теплый песок и, поправив шестопер, забросил руки за голову. Осоловелые от сытости глаза мечтательно уставились в небо. Извек двинул к себе седло, прилег, примостив голову на потертой коже. С удовольствием вдохнул вечерний воздух, огладил русую бороду. - Эт правильно. Дома сидючи, ума не наживешь. А почто в последний раз скучать начали? Нечто повздорил с кем? - Не-е, - протянул Микишка. - Я тихий. Ну, почти всегда. Даже в журке почти не бываю. Разве что изредка, когда пить хочется. А последний раз... в общем длинная история... - Да мы, вроде, и не спешим, - подбодрил Сотник. - Расскажи! Ночь, небось, не короче будет. Да и мне интересно послушать где, как и кто чем дышит. - Не, не спешим, - поддакнул Микишка. Собрав на лбу складки, подумал и, решившись наконец, неохотно заговорил: - Ну... Завелся у нас как-то лиходей. Как какой мужик в журке задержится, так у его бабы гость объявляется. Да такой ласковый, что жинки одна другой радостней оставались. И мужам благо: ни тебе упреков, ни ворчания. Некоторые, правда, призадумались. Уж больно жинки довольны, когда они из корчмы приползают. Репы чесали долго, потом все же смикетили. Опосля того, как одному с пьяных глаз в ночи примерещилось, как из верхних окон его терема будто бы кто-то на землю сиганул. Он с улицы к терему, да под окнами на грабли наступил. Когда в себя пришел, вокруг уж покой и тишина. Он к жонке, та - ни сном ни духом... Словом чудеса да и только. Однако мужики решили, что завелся в Вышеньграде злыдень-проказник. Ну тут уж расстарались. И засады на него делали, и облавы на огородах учиняли, да только шалун как лазил, так и не унялся. Иной раз и боярским дочкам подолы задирал, опосля чего вся родня по полночи с кольями металась. Да только зря все это, с коровьими мозгами молодого оленя не поймаешь... А не пойман - не вор. И что глупой девке во тьме примерещилось - это уже ее дело. Может то леший к ней в окно лазит. А леший, он чью хошь личину на себя напялит. Микишка замолчал, мечтательно прикрыл глаза. Извек лыбился. Услыхав про лешего, хмыкнул и осторожно поинтересовался: - И ко многим этот леший лазил? - Ко многим, - вздохнул Алтын кротко. - Да разве его окаянного поймаешь. Он ведь как сквозняк, шасть и нету его. - Ага, - поддакнул Сотник. - Его дело мужеское: набедокурил - в кусты! И что, с тех пор так ни разу и не сцапали? Лицо Микишки омрачилось. Он снова уставился в небо, рубаха на груди медленно поднялась, опала. - Разок-то сцапали. В самый последний. Из-за того, что у одной хозяюшки меду перебрал, и ладно бы просто перебрал, так еще с собой кувшинчик прихватил. С тем гостинцем, после трудов праведных, в корчму подался. Там с друзьями и отведывал, пока один боярин не признал посудинку из своего дома. - Микишка болезненно перекосился, горестно помотал головой. - Вот так и погуляли: начали за здравие, а потом... Сотник ухмыльнулся. Прикрыл веки, но снова услышал голос Алтына: - А ты с чего в наши края забрел? - А тоже на мир посмотреть, да по дороге дела нашлись. Правда ежели бы не одна баба... дура... словом, сидел бы я сейчас в корчме с другами своими, да мед с пивом пил. Ладно, давай сны смотреть, вдруг что интересное увидим. - Ага, давай поглядим, - согласился ополченец...

...Утро, как по заказу, затопило землю зыбким туманом. Микишка ежился и, пока Извек седлал коня, успел побродить вдоль границы Проплешин, прислушиваясь все ли спокойно. Вернулся довольный. Жуя печенье, махнул рукой. - Все в лучшем виде. Из проплешин ни звука. От наших тоже. Скорее всего еще спят. Можно выдвигаться. Запив завтрак, двинулись в путь. Вдвоем помогли Ворону преодолеть осыпающийся склон, и молча зашагали вдоль колючего кустарника переплетающего древесные стволы. Как и обещал Микишка, скоро заросли прервались, открывая большой прогал с хорошо наезженной дорогой. В десяти шагах от него, туман быстро редел, будто боялся заползать далеко в гиблые места. - Вот и добрались! - весело подмигнул Алтын. - Вернее забрались. Осталось теперь пробраться и выбраться. Сотник не разделял его радости. По поведению коня чувствовал, что место Ворону не нравится и он с огромным удовольствием ломанулся бы куда подальше, только бы не в этот тихий, застывший лесок. Подобрав уздечку покороче, Извек двинулся пешком. И коню спокойней, и Алтыну голову не задирать. Микишка, обрадованный такой расстановкой, бодро зашагал вперед, поглядывая по сторонам и донимая расспросами про киев, дружинников и княжьи пиры. Сотник неохотно отвечал все больше слушая, не хрустнет ли где-нибудь ветка, не мелькнет ли подозрительная тень. Постепенно разговорчивость ополченца заглушила чувство опасности, да и Ворон двигался спокойней, реже сопел в ухо и тыкался мордой в плечо. Заметив впереди просветы, собрался было уже сесть в седло, как Микишка вдруг умолк, деловито потянул носом, и оглянувшись на дружинника, многообещающе кивнул. - Где-то недалече по-моему колобродит кто-то. Может скоро и увидим. Дорога вильнула в сторону и деревья неожиданно расступились. Обойдя богатырский орешник, выступили на край длинной поляны. Ворон стал вбитым колом, едва не выдернув повод. Микишка тоже врос в землю. Упер руки в бока, смотрел вдоль дороги, не оборачиваясь тихо проговорил: - Вот и они. Он посторонился давая дружиннику обзор. Извек присвистнул, почувствовал как по спине промчалась ватажка мурашек. Покрепче сжал уздечку и, понизив голос, медленно проговорил: - Ты глянь, какая нежить в ваших краях ошивается. Я таких не то, чтобы не видывал, а не слыхивал отродясь. Ни одной знакомой морды, ни упыря с чугайстырем, ни анчутки с мережей*, ни болотника завалящего. Не иначе, чужие в ваши края пожаловали. - Знамо дело, чужие! Какие ж еще! - подтвердил Микишка. - Со своими забот не было. Жил поживали себе спокойно, никому не мешали. А эти лезут из Проплешин, как грибы из-под осины... Впереди, где дорога, миновав поляну, опять уходила в чащу, толпилось десятка три кожистых созданий с рогами разной величины. Стоя в тени деревьев, твари настороженно оглядывались и двигали носами по ветру. На свету поблескивали мокрые свиные рыла, рыльца и кабаньи морды. Кое-кто, замечая людей, тыкал в их сторону кривыми когтистыми пальцами. Однако на дороге показалась другая компания и про путников тут же забыли. Вновь прибывшие уступали количеством, но, в отличие от рогатых, все как один были верхом. При меньшем уродстве в телах, вид имели тоже неприятный. Ветерок донес затхлый запах. Ворон храпнул и попятился. Извек цыкнул на него, чтоб стоял и продолжал рассматривать всадников. Голые по пояс тела казались грязными и лоснящимися от тухлого сала. На лысых головах топорщились у кого - четыре уха, у кого - три. Над приплюснутыми носами недобро сверкали узкие щелочки глаз. Мясистые плечи покрывали клочки свалявшейся шерсти. На локте каждого висел маленький выпуклый щит с шипом в центре. Ладони сжимали кривые тяжелые мечи. Во главе отряда, на самом крупном конеподобном существе восседал необъятный толстяк с коротким жезлом в пухлых ручищах. На конце жезла рассыпал голубые искры светящийся шар. Поморщившись от вони, Микишка потянулся за шестопером, но над ухом прогудел голос Сотника. - Погодь, паря! Это веселье не про нас. Видишь, у них своя беседа назревает. Нам туда соваться не след. Ты гляди, че делают!.. Беспорядочная ватага рогатых попятилась и, на удивление Извека, совершила подобие военного перестроения. В первом ряду оказались мелкие уродцы, похожие на анчуток, но без клочка шерсти, покрытые лишь чешуйчатой кожей. На голых черепах, между перепончатыми ушами, торчали кривые, но острые костяные бугорки. В корявых руках держали короткие зазубренные тесаки и плоские щиты, больше похожие на крышки от котлов. На их плечах лежали древки длинных трезубцев, которые держали копейщики второго ряда. Те выглядели покрепче. Рога были подлинней и загибались вперед. Чешуя, более крупная, отливала зеленым и фиолетовым. За поясом у каждого торчала длинная колотушка с ржавыми или обгоревшими шипами, походившими на четырехгранные гвозди. Позади, последнего ряда, стояли три самых крупных уродца. Малоподвижные твари в блестящих плащах жутко поглядывали по сторонам горящими глазами. Когда шевелили руками, между пальцами поблескивали мелкие молнии. Руководил строем тощий демон, восседающий на большой длинноногой ящерице с птичьей головой и хвостом, как у крысы. Демон выкрикнул каркающие команды и отряд выровнял ряды. Противник тем временем скучковался перед своим вожаком. На несколько мгновений все стихло. Растущее напряжение почти рвало воздух. Сотник обернулся к Ворону. Тот внимательно смотрел на дальний край поляны, будто собрался учиться искусству военных действий. Микишка облизал пересохшие синюшные губы и шмыгнул распухшим носом. Впереди разворачивалась серьезная потасовка. Обменявшись несколькими пучками красных и синих молний, отряды с диким воем сшиблись в рукопашной. Не обращая внимания на обугленных и заживо горевших, кусали, кололи, резали, топтали, драли и рубили. Клочья шерсти, кровь и чешуя разлетались во все стороны. Сотник азартно наблюдал, высматривая манеру боя и навыки незнакомцев. - Глянь, паря, как колошматятся! Почище наших мужиков, вернее, погрязнее их. - Ага! - протянул Алтын. - Волтузятся от души. Может, это нас не поделили? - Не-е, мы здесь не при чем! - задумчиво проговорил Сотник. - Скорее шишек не хватило, или, к примеру, поганок. Ставлю гривну, что победят те, у которых конница. - Даю алтын за рогатых, - ответил Микишка, не сводя глаз с развернувшегося боя. Черти, смятые вначале напором скаковых животных, разделились на равные группки и, пропустив мимо себя всадников, вновь сдвинулись в плотный строй. Теперь, когда противник потерял скорость и спешно разворачивался, преимущество было на стороне длинных трезубцев. Рогатые воины по команде взмахнули оружием и мощным броском послали древки вперед. Многие животные попадали или остановились от тяжелых ран, нанесенных тройными остриями. Рогачи тут же рванулись вперед и ловко повыдергивали трезубцы. Длинные рукояти позволяли оставаться в недосягаемости для кривых клинков и копыт. Многие всадники уже продолжали пешими. Сеча достигла самой высокой точки, но исход ее был ясен. Ловко орудуя трезубцами, кожистые воины быстро расправлялись с вонючими лохмачами. Тех, кого подранили зазубренные вилы, быстро добивали юркие бойцы с короткими тесаками. Бой постепенно затихал и становилось видно, что в пешем отряде тоже большие потери. Оставшаяся горстка рогатых метнулась к вожаку всадников, единственному оставшемуся в седле, но тот взмахнул над головой жезлом и оказался отгороженным от всех ровной стеной огня. Брошенные трезубцы, сгорая на лету, падали внутрь круга горстками пепла. Яростно сверкнув тремя глазами, вожак вытянул руку в сторону предводителя рогачей и сделав странный знак пальцами... исчез. Пламя тут же стихло. Демон на тощей ящерице еще раз что-то прокричал и, развернувшись, медленно двинулся в лес, объезжая вековые деревья и заросли кустарника. За ним потянулись три молниеметателя и дюжина оставшихся воинов. Почти половина из них была ранена, но никто не шевельнулся помочь друг другу. Даже предводитель, с обугленной в первой атаке рукой, не повел взглядом на свою рану. - Неплохие бойцы, - оценил Сотник, провожая их взглядом. - А самое главное, забывчивые. Не хотелось бы мне стать похожим на нашего жареного гуся. - Мне бы тоже не хотелось, - подтвердил Микишка. - Хотя вовсе они не забывчивые. Нас двое, мы свежие, тем более у этих троих сил осталось маленько, они сейчас и на три сажени не стрельнут. К тому же боятся, вдруг у нас лук есть, а у них, видимо, только эти трое и остались. Извек двинулся вперед. На ходу оглянулся, сверкнула белозубая улыбка. - С меня полгривны. Только скажи, как победителя определил? - А мы с ними с уже встречались. И с теми и другими. Эти рогатые самые настырные, лезут напролом. Наш кудесник рассказывал, что им лучше сдохнуть в бою, чем провиниться перед демоном, который над ними поставлен. Провинишься, мол, устроят такую вечную муку, что любая смерть благом покажется. Конечно, над этими демонами еще выше власть есть. Диавол какой-то. Его еще Люцифером называют, Астаретом, Велиалом, Асмодеем, Сатаной, Вельзевулом... еще как-то, не помню уж всего. Так того, верховного, вся эта гадость, еще больше боится. Вот и дерутся, как бешеные, правда, когда под надзором. - А эти, которые верхом? - напомнил Сотник, стягивая гривну. - Узкоглазые? Это другого поля ягоды. Мустахи, дивы, аблаи, джинны всякие. Тоже имеют над собой главного, то ли Иблиса, то ли Шайтана, но сильны только скопом, как степняки. Грудь на грудь слабоваты. Так себе: набегут, навоняют, получат отпор и обратно. Им тут тяжко приходится, здесь не степь и не горы. А гривну себе оставь, мы же на базаре и не в корчме. - Тогда возьми это, - весело предложил Извек, доставая из кошеля монету. Уговор дороже денег. - Пойдет! - согласился Микишка и, ловко подкинув денежку, спрятал в пояс. Дальше шли молча. Приближалось место побоища. В нос ударил удушливый запах горелой плоти, выжженной травы и разорванных внутренностей. Тела громоздились разновеликими кучами, будто кто-то нес, потряхивая, дырявую котомку с трупами. Тут только удалось разглядеть верховых животных, издали напоминавших рогатых лошадей. Остановились возле крайнего. Пока Микишка отдирал от уздечки восьмиугольную звезду, Сотник внимательно разглядывал странного боевого скакуна. Поджарое лошадиное тело оканчивалось коротким козлиным хвостом. Крепким сухим ногам позавидовали бы лучшие жеребцы, если бы не странные, разделенные на три пальца, копыта. Но самой странной была голова зверя. Изящная узкая морда походила на лошадиную, но над ушами из черепа торчали длинные дугообразные рога с удивительно острыми концами. Гладкие, молочного цвета костяные пики росли под таким углом, что при желании легко могли пробить что угодно. Это подтверждали и рыже-бурые кровяные разводы на рогах некоторых животных. Голову покрывала мягкая, белоснежная шерсть. Там, где голова присоединялась к мощной шее, проходила резкая граница между белой и серой шерстью, отчего издалека казалось, что на туловище коня нацепили выбеленный дождями рогатый череп. Это ощущение усиливали непривычно крупные глаза. - Вот это скакуны! - пробормотал Извек и побрел дальше, разглядывая неподвижные тела. Микишка брел в трех шагах сбоку. Поднимал чужое оружие, вертел в руках, отшвыривал и шел дальше. Несколько раз срывал с убитых странные браслеты в виде охватывающего руку нетопыря. Подобрал и две разрубленные цепочки с подвешенными к ним черными камнями. Перешагнув чьи-то внутренности, услышал слабое поскуливание, оглянулся и попятился. Один из мертвых зверей вдруг поднял голову и посмотрел на ополченца жалобными глазами. Извек тоже оглянулся на звук и теперь удивленно взирал на ожившего. - Вот те на! Живой коник объявился?! Ворон, тебе приятеля не надо? Посудачить, новостями обменяться? Ворон косился настороженно. Тоже впервые видел таких белоголовых. Рогатый испуганно хлопал ресницами, но понял, что врагов нет и принялся громко скулить, тараща на людей умные красные глаза. Заднюю ногу крепко пришпилил к земле большой трезубец, голову держала уздечка, запутавшаяся на убитом всаднике. Избегнув смерти от ран, теперь был обречен на смерть от голода и жажды. - Ну что, коняга? Радуешься?!.. - беспечно спросил Микишка. - Чему ж тут радоваться? - не понял Сотник. - Как чему? Тому, что жив остался, что люди добрые мимо шли, теперь помогут и отпустят на все четыре стороны. Он уцепился за дуги трезубца и, набычившись, потянул. Земля заскрипела и вырвалась большим мохнатым комом. - Ну вот, - облегченно вздохнул Алтын, вытряхивая копыто из прогала между остриями. - Теперь башку отцепим, и гуляй себе на здоровье. Впрочем, лучше вертайся к себе. Животное торопливо вскочило, оказавшись ростом с Ворона, встряхнулось. Еще раз скульнув, развернулось к растерявшемуся спасителю и быстро облизало разбитую рожу Алтына. Кожу защипало, будто в нее воткнули мириады мелких иголок. Микишка отплюнулся и чуть было не стукнул шестопером между рогов. Утираясь рукавом, проклинал и нечисть, и проплешины, но внезапно почувствовал, что жжение прошло, а вместе с ним исчезла боль в ссадинах и синяках. - Ладно, двигаем отсюда, - проворчал он и направился к дороге. - Нам еще шагать и шагать, а тут козлы с поцелуями лезут. Сотник ухмыльнулся, запрыгнул в седло. Двинулись дальше, через пару сотен шагов услыхали за спиной приглушенный топот. Оглянулись, насторожено взялись за оружие. Топот приближался и скоро из-за поворота вытрусил знакомый зверь. Увидав спасителей, радостно вильнул хвостом и заторопился к ним. Алтын в сердцах плюнул скрестил руки на груди. - Не было у бабки забот! Теперь рогатое порося привязалось... - Конь это к добру, - утешил Извек. - Даже такой чудноватый. Микишка покосился, чувствуя подвох, но Сотник, как ни в чем ни бывало, рассудительно продолжал: - И не рубись, что он с рогами, у моего вон тоже - уши как у зайца, и ниче: нормально. Конь это конь. Примета есть такая, говорят, что если есть конь, то обязательно повезет. И если хорошенько покормить, то повезет быстро и далеко. О, как! Микишка молчал, не особо довольный объяснением, но белоголовое создание уже подсеменило и замерло перед ним, радостно суча коротким хвостом. Посопев, Микишка сурово погрозил зверю пальцем. - Целоваться не лезть! Не то рога обломаю. Сотник хохотнул, запрыгнул в седло. - Забирайся верхом! Поехали. Да и имя придумай какое-нибудь. Конь без имени не конь, а так... лошадь. Микишка осторожно восполз на спину козлорогого, поерзал задом, устраиваясь в непривычно большом седле. Ткнул каблуками в серые бока. Зверь послушно тронулся. Алтын хохотнул: - Вот же подвалило! Конь! Мне, да на халяву... Чудеса! А как же назвать? вспомнил он. - Да так и назови: Шайтан! Думаю они со своим главным не сильно отличаются, да и имя звучное, гордое! Ополченец помолчал, обдумывая кличку. Пошевелил губами прикидывая звучание, наконец утвердительно кивнул. - Пойдет! А че, имя хорошее, тем паче, что наши имена такому рогатому не к лицу... точнее не к морде. Сотник лыбился. Ворон скептически поглядывал на нового попутчика, но особой враждебности не выказывал. Микишка постепенно осваивался в седле. Разобравшись с широким толстым поводом, с удовольствием правил. Шайтан послушно шел зигзагом, вставал, поворачивался кругом. Все больше удивляясь выучке скакуна, Алтын осмелел: то пускал шагом, то легкой грунью. Несколько раз останавливался и, покружившись на месте, резво догонял Сотника или вырывался на сотню шагов вперед. Проехав несколько раз на рысях, решился и пустил галопом. Услышав свист Извека, резко осадил, подождал дружинника. - Ты, хлопец, так животину замучаешь. - поучительно заговорил дружинник. Да и раскатывать остерегся бы. Как бы еще кто-нибудь не повстречался, пока ты тут гарцуешь. Микишка враз посерьезнел, и вправду забыл, что вокруг не чисто поле. Запоздало огляделся, прислушался и смирно поехал рядом. Несмотря на то, что за день никто не встретился, до самого вечера больше не куролесил. Незадолго до сумерек, свернул в сторонку от дороги, указал на родничок. - Лучше тут остановиться. Дальше тоже есть где привалиться, да места совсем нехорошие. Там эти гады кишмя кишат. Да и тут еще неизвестно как ночью будет. - Тогда здесь встаем. - согласился Сотник. Покумекав, решили все-таки развести небольшой костер. Засветло поужинали, достали печенье, отдыхали похлебывая из фляги. Ворон снова пристроился рядом, терпеливо ждал, пока тот или другой поделится лакомством. Дождавшись, довольно хрупал печеньем и замирал до следующей подачки. Шайтан, долго глядел на избалованного коня, но все-таки решился и несмело шагнул к костру. Часто моргая горящими глазами, скульнул, замотал коротким хвостом. Ворон опасливо покосился на гладкие, будто шлифованные, рога, но все же толкнул задом, отгоняя от лакомой кормушки. - Ну, длинноухий! - прикрикнул Извек. - Не балуй, всем хватит, и рогатым, и безрогим. Микишка щедро ухватил жмень лепешек, покровительственно улыбнулся и, по одной, скормил белоголовому. Тот довольно урчал, огонь в глазах потускнел, веки прикрылись. Сотник обернулся к Ворону и поучительно изрек. - Нечисть нечистью, а пожрать тоже любит! У них небось таким не кормили, пусть отъедается. Ворон обиженно фыркнул и отошел. Постоял, шевеля бархатными ноздрями, но не выдержал сладкого запаха и снова вернулся к огню. - А-а, травоед! Голод не тетка, - протянул Дружинник и полез в суму. Хотя ты ж не голодный, эт сколько же в тебя лезет? Он достал последние лепешки, разделил поровну. Одну бросил обратно. - Это на развод. Последнюю брать не велено! Схрупав все печенье, копытные, будто сговорившись, двинулись к ручью. Скоро от воды раздалось хлюпанье двух ртов. Извек покусывал травинку, сквозь замершие деревья задумчиво глядел на бесформенный ком солнца, что медленно тонул в месиве окровавленных облаков. Алтын недоуменно трогал свои ссадины. - Ничего не понимаю, морда не болит вовсе, и вроде как тоньше стала... Чудеса! - Какие ж это чудеса? - возразил Сотник. - Забыл как с рогатым лобызался? Простые псы и те за день-два раны зализывают, хотя и без рогов. А если такой зверюга лизнет, может и за день зажить. Ополченец с удовольствием растянул губы, подергал пальцами и удовлетворенно вздохнул. От воды вернулись довольные кони, стали у дерева и через минуту задремали. Микишка сдвинул шестопер на живот и растянулся на траве. - Пора и нам всхрапнуть, завтра с рассвета поскачем, а то уж больно задержались. Как бы совсем в этих проплешинах не завязнуть. - Застревать никак не можно! По делу еду, - откликнулся Сотник. - Вот как выполню, тогда не прочь и погулять тут недельку-другую с вашими молодцами. Да разобраться заодно со здешними новоселами. А ты из местного ополчения будешь? - Ага, как нечисть с проплешин полезла, так всех, кто поздоровей, снарядили с воями в дозор выходить. Не часто, конечно, народу хватает. Раз в неделю, от заката до заката. А ты как узнал, что из ополчения? - Да ни один дружинник, если не упился, спать без дозора не ляжет. Тем более здесь, в самой гуще этих чуднорылых. - Так давай я постерегу, - спохватился Алтын. - Я, пока спать и... не хочу. Полночи посижу, а потом ты. У нас всегда так делают. - Да не рубись! Ворон постережет! У него слух получше нашего будет. Ежели что - разбудит. А то и твой козлявый, глядишь, шумнет, если своих почует. Извек улегся. Рядом свалился на траву Микишка, и через миг успокоенно засопел. Костер затухал. Издалека донеслось бульканье болотных газов. За ним не последовало ни звука, и Сотник облегченно закрыл глаза.