Из варяг в хазары

Глава 6 ХАЛИСА Лето 862 г. Белоозеро

— Смотри, какой красавец! — с восхищением произнес Хельги, указывая на огромного лося, вышедшего из лесу на низкий берег реки, по которой медленно плыли плоскодонные суда хазарского купца Вергела.

Легкий ветерок чуть шевелил буро-зеленые листья склонившихся к воде ив, остро пахло смородиной и медом. На носу и корме судов были разбиты шатры, в которых укрывались сейчас Вергел, его помощники и охрана, в качестве каковой он и нанял Хельги сразу после пожара. На первой лодке плыл сам хозяин, его старший помощник Имат — смуглый молодой парень с круглым ноздреватым лицом — и Хельги-ярл с Ирландцем и Никифором. Снорри и Радимир располагалась в пятой, замыкающей, лодке, остальные дружинники — весьма, впрочем, немногочисленные — рассредоточились по всему каравану.

Выгодно расторговавшись парчой и богатым оружием, Вергел закупил в Ладоге выделанные коровьи шкуры, полтора десятка бочек меда, кое-что из кузнечного товару, ну и, конечно, рабов, вернее, рабынь — самый ходкий товар на восточных рынках. Собственно, ради этого Вергел и предпринял столь опасное путешествие. Славянские рабыни — светловолосые, белокожие, стройные, — связанные попарно, находились в самой середине каравана, над их головами по приказу хозяина натянули навес из плотной ткани, не из сострадания, а чтоб лица не загорели. Белая-то рабыня выше ценится, нежели какая-нибудь смуглянка, уж в этой торговле Вергел знал толк, недаром начинал когда-то приказчиком Али-бей Селима, знаменитого сирийского работорговца. Сам купец — высокий, худощавый, смуглый, с большим крючковатым носом и пронзительными черными глазами — изволил отдыхать в кормовом шатре флагманской ладьи, рядом с ним, там же, на корме, стоял другой шатер, поменьше, — для дочери купца Халисы, сопровождавшей отца в дальнем пути.

Шатер на носу был отдан в распоряжение наемных варягов. Кроме рабынь, в средней лодке почти все караванщики были людьми свободными. Относительно свободными считались и гребцы, большую часть которых составляли должники Вергела, хотя имелся и с десяток наемных — тем купец весьма неплохо платил. Были и помощники, и слуги, и хорошо знающие путь люди, тот же кормщик Иосиф — высокий красивый парень иудейской веры. Несмотря на молодость, Иосиф ходил здешними реками в пятый раз и знал каждую мель, каждый порог и даже каждый камень. Тем не менее кормщик регулярно выставлял кого-нибудь из команды впередсмотрящими, мало ли что. Может, река обмелела, а может, бобры плотин настроили, навалили деревьев, того и гляди ладью прошибет на быстрине. Да и людишек местных, чуди да мери лесной, опасаться стоило. Не раз уже нападали на караваны в узких местах, грабили. Слава Иегове, не встретились они Вергелу на пути в Ладогу, а уж там-то, на постоялом дворе Ермила Кобылы, узнал купец, как ему повезло. Вот и решил перестраховаться — нанять дружину никому еще не известного молодого варяжского ярла, недавно прибывшего в Ладогу.

Хельги-ярл — так звали варяга — легко согласился и не запросил дорого. А дело свое, судя по толковым распоряжениям, знал. Вергел, правда, до конца ему не верил — он вообще редко кому доверял, — но, похоже, молодой ярл был человеком чести. Предложение хазарина как нельзя кстати оказалось и для Хельги: буквально на следующий день после пожара в поджоге, естественно, обвинили пришельцев. То есть Хельги-ярла и его небольшую дружину. Обвинили облыжно, без всяких доказательств, хорошо хоть, пока лишь на уровне слухов, которые — как хорошо знал молодой ярл — имеют обыкновение разрастаться и до крайности осложнять жизнь тем, против кого они направлены. Хельги даже догадывался, кто именно раздувал подобные слухи. Естественно, те, кто был недоволен варяжским присутствием, — те же чудины, весь, кривичи, словене. У каждого был в Ладоге свой интерес, но на время все объединились против пришлых — это было на данный момент выгодно и удобно. Еще бы, у варягов тут ни кола, ни двора, вот и подожгли, по злобе аль по пьяни — неважно. А коли подожгли, так пусть отвечают.

Тысяцкий ладожский уже собрался было отдать распоряжение, да опоздал. По совету Торольва Ногаты Хельги успел принять предложение Вергела — и тут же отплыл вместе с хазарами. И не считал такое поведение трусостью — нет, то был всего лишь хорошо просчитанный ход. В самом деле, уходя из Ладоги с хазарским купцом, Хельги-ярл убивал одной стрелою целых трех зайцев: оставлял с носом ладожских недоброжелателей, попадал в Белоозеро — ведь именно через него и проходил торговый путь, — ну и — а как же без этого? — добывал богатство и славу для дружины и для себя лично.

Напившись воды из реки, лось без страха посмотрел на проплывавшие мимо ладьи и, недовольно фыркнув, скрылся в лесной чащобе.

— Да, хороший мешок мяса, — кивнул Ирландец, стоя на носу рядом с ярлом. — И сколько леса вокруг — просто какие-то непролазные дебри! Похоже, они вообще нигде не кончаются, а тянутся себе до самого края земли. Ах, ты ж…

Выругавшись, Конхобар хлопнул себя ладонью по лбу и, поймав жирного овода, с отвращением швырнул его в воду. Что касается подобной живности — слепней, оводов, комаров, — их тут было просто немерено. Хельги даже задавался вопросом — кого же они тут жрут, в безлюдных чащобах, неужто друг дружку? Или зверья хватает?

— Как красиво вокруг! — незаметно подойдя сзади, произнесла Халиса, хозяйская дочка. Хельги с Ирландцем разом обернулись, и молодой ярл почувствовал вдруг, как сильнее забилось у него сердце.

Молодая хазарка была столь ослепительно красива, что, казалось, красота ее затмевает солнце. Иссиня-черные, чуть вьющиеся волосы, нежная, золотисто-смуглая кожа, тонкий стан, под тонкими ниточками бровей обрамленные длиннющими ресницами глаза, черные, как бездонное ночное небо. А в глазах — желтые искорки-звезды. Халиса довольно неплохо говорила на языке славян. Как обмолвился как-то Вергел, ее кормилицей была ильменская рабыня. Хельги тоже учил этот язык, вместе с Ирландцем и Никифором. Учителем был Радимир, не перестававший удивляться поразительным успехам ярла. Хельги и сам удивлялся своим способностям, хотя и догадывался, откуда они у него…

— Красиво? — переспросил Ирландец. — Вот уж не сказал бы. Взгляни, девушка, сколько бесполезного леса вокруг! Плывем уже третий день — и ни одного селения.

— Так, может, селения скрыты в лесах?

— А тогда где же лодки, причалы, рыболовные снасти, стога на лугах, наконец?! Нет, не живет здесь никто — столько земли пропадает даром.

— Не считай чужих земель, Конхобар, — вступил в разговор Хельги. — Лучше б нам хоть когда-нибудь посчитать свои, да так, чтоб для подсчета не хватило пальцев на руках и ногах!

— Хорошо сказал, ярл! — засмеялся Ирландец и поинтересовался, почему «молодая леди» так редко радует их своим обществом.

— Обычаи хазар весьма строги, — улыбнулась девушка. — Я сейчас здесь только потому, что отец побоялся оставить меня в Итиле. У него там слишком много врагов и завистников, даже среди тарханов — нашей знати — при дворе самого кагана. Они не раз уже нападали и пытались увезти меня в свой гарем. Вообще, отец считает, что меня давно пора отдавать замуж, ведь мне уже целых семнадцать лет… Еще чуть-чуть — и никто не поедет свататься, кому нужна старая дева?

Халиса улыбнулась, показав ровные белые зубы. По восточному обычаю, она разговаривала, не поднимая на собеседников глаз, и лишь один раз, улучив момент, несмело взглянула на молодого варяга. Хельги перехватил ее взгляд и почувствовал странное удовлетворение от смущения девушки. Халиса покраснела и потупила взгляд. Лишь приход хозяйского помощника Имата помог ей выйти из неловкого положения.

Зыркнув по сторонам узкими глазами, Имат что-то произнес по-хазарски. Халиса ответила неожиданно твердо и даже, как показалось Хельги, с оттенком некоторого пренебрежения. Потом еще добавила что-то. Имат поклонился чуть не до земли и, приложив руки к груди, удалился на корму, по пути срывая зло на нерадивых гребцах. Он, конечно, использовал бы и хлыст из воловьей кожи, всегда заткнутый за пояс, однако не посмел делать это на глазах у хозяйской дочери. Лишь хлестнул по доскам борта, да так, что полетели щепки. Эх, если бы только молодой ярл мог видеть невзначай брошенный на него взгляд Имата! Взгляд, полный зависти, ненависти и злобы.

Халиса… Эта красавица была истинной страстью Имата, давно уже лелеявшего планы заполучить ее в жены и, увы, — Имат вовсе не был глупым — понимавшего, сколь несбыточны его желания. Несбыточны — в данный момент, пока она дочь богатея купца, а он — всего лишь приказчик, пусть даже и старший. Но ведь всё может измениться! И кто знает, где будет тогда Вергел, где Имат, а где Халиса…

— Отец зовет меня. — Простившись, девушка повернулась, пошла мимо мачты, чуть покачивая стройными бедрами под зеленым шелком одежд. Остановилась, оглянулась, улыбнулась:

— Я пришлю вам снадобье для вашего человека с последней лодки. — И скрылась за наполовину спущенным парусом. На последней лодке, под небольшим навесом, устроенным по просьбе Радимира, лежал бедняга Найден.

— Думаю, это снадобье придется весьма кстати, — проводив девушку взглядом, сказал Ирландец.

Ярл посмотрел на него:

— Что, его дела так плохи?

— Жарко. — Ирландец пожал плечами. — Если б было чуть попрохладней, парень бы давно поправился.

Найдена вытащили из леса Снорри с Радимиром, когда вместе с ладожским кузнецом Онфимом Лосем неудачно преследовали неизвестных злодеев. Впрочем, что значит — неудачно? Пропала лишь одна девушка — племянница кузнеца Ладислава, а ведь могло быть гораздо хуже! Найден тоже так считал, когда, слабым голосом попросив напиться, поведал о том, что произошло на поляне у лесного озера. Правда, он утаил, что узнал тех двоих, пришедших за девчонками, уж слишком страшной и кровавой была та тайна, и Найден чувствовал, что лучше ее оставить при себе. Узнав о том, что спасшие его варяги собираются покинуть Ладогу с хазарским купцом, он через Радимира попросился к Хельги в спутники. Опасался возможной встречи с теми двумя… Да и, что немаловажно, в купеческом караване можно было и подзаработать. Найден клялся, что не будет обузой, и первые два дня работал веслами наравне с другими гребцами, а потом вот слег. Напекло ушибленную голову, хорошо хоть череп не был пробит, лишь временами кружило голову да вздулась на затылке огромная шишка.

Зачем Хельги-ярл согласился взять его? Тому было несколько причин. Во-первых, Найден — по его же словам — хорошо знал пути к Белоозеру, — и пренебрегать этим не следовало — мало ли, как там всё сложится, может, придется срочно возвращаться обратно, а никто из людей молодого ярла здешних мест не знал. Во-вторых, этот ильменский парень неплохо говорил на языке хазар и волжских болгар и, как почти каждый местный человек, естественно, мог объясняться по-варяжски.

Было еще и в-третьих. Найден проговорился, что знает какую-то страшную тайну, касающуюся не последних людей в Киеве-Кенугарде. Хельги нюхом чуял, что тайна сия стоит того, чтобы ради нее оказать небольшую услугу Найдену, тем более что особых хлопот он до последних дней не доставлял. Да и сейчас дела у раненого явно шли на поправку — он уже сидел, а не лежал пластом, как раньше.

— Смотрите-ка, что это? — Брат Никифор указал на узкий мыс, даже, скорее, песчаную отмель, поросшую редкими кустиками. На отмели, у самой воды, шагах в десяти от медленно плывущей ладьи, что-то блестело.

— Неужто золотой ромейский солид?

— Я сплаваю, посмотрю, ярл?

— Давай. — Хельги кивнул. — Только быстро.

Вмиг скинув штаны и сутану, монах бросился в воду. Не успели лодки проплыть и нескольких сажен, как он уже вернулся, запрыгал на одной ноге, выбивая из ушей попавшую воду, и протянул ярлу найденную на отмели вещь:

— Вот.

Хельги с Ирландцем вздрогнули. Это была изящная золотая фибула с изображением Слейпнира — восьминогого коня Одина и двумя рунами с обратной стороны — «Сиг» и «Альф». Такие фибулы с инициалами хозяев делали в Скирингсалле, городе, расположенном неподалеку от Бильрест-фьорда.

— Если б я нашел подобную вещь в Халогаланде, я бы точно знал, чья она, — поглядев на руны, задумчиво произнес ярл.

— «Сиг» и «Альф», — понимающе кивнул Ирландец. — Скъольд Альвсен!

— Но откуда здесь взяться Скъольду? — натянув рясу прямо на мокрое тело, изумленно воскликнул Никифор.

— Скъольду, конечно, неоткуда. А вот его людям… — Конхобар повертел фибулу в руке. — Очень похоже, что ее не так давно потеряли. Даже не успело занести песком.

— И какая-нибудь сорока или галка тоже не успела утащить ее в свое гнездо, — согласно кивнул Хельги. — Неприятная находка. Люди Скъольда вряд ли наши друзья. Следует быть осторожными… Если эти руны действительно означают то, что мы подумали, всё может быть.

Приложив руку к глазам, ярл пристально вгляделся вперед, словно ожидая увидеть за ближайшей излучиной паруса боевых ладей своего старого врага Скъольда.

— О, боги, так и знал, что вчера оставил ее там, у воды. — Набросив на плечи плащ, Лейв Копытная Лужа обнаружил отсутствие застежки. — А ведь дядя Скъольд подарил ее мне на счастье! Что же теперь — и счастья не видать?

С самым скорбным видом он посмотрел на двух проводников — длинного вислоусого варяга и тощего славянина с круглым, как бубен, лицом.

— Да, уж если сам Скъольд решился на такой щедрый подарок, значит, и вправду желал тебе удачи, Лейв, — кивнул вислоусый Альв Кошачий Глаз. Альв был родом из Халогаланда и когда-то неплохо знал Бьярни Альвсена, младшего брата Скъольда, отличавшегося буйным нравом и совсем не дружившего с головой, пустой, как котел. Бьярни, убитого на поединке молодым Хельги, так многие и звали до самой смерти — Пустой Котелок, тогда как его старшего братца Скъольда за глаза называли Жадиной.

— Вот вернусь, а дядюшка спросит: «Где же моя фибула?» — продолжал канючить Лейв. — И что же я ему отвечу? Сказать — потерял? Не поверит. Начнет всякие гнусности измышлять, типа того, что в кости ее проиграл или обменял на падших женщин.

— Не переживай, Лейв. — Альв Кошачий Глаз покровительственно похлопал юношу по плечу. — Скажи слугам, пусть еще на ладье поищут, может, под скамью закатилась?

— Кстати, ладожские кузнецы делают вещи не хуже, — поднял вверх палец кругломордый Истома Мозгляк. — Вернемся, закажешь — сделают. Этот ваш Скъольд и не отличит.

— Ага, не отличит. — Лейв захлюпал носом — несмотря на жару, успел где-то простудиться и теперь кутался в плащ. — Да и Альдейга эта сгорела, откуда ж там теперь кузнецы?

— О, не говори так, благородный витязь. — Истома растянул губы в улыбке. — Полгода-год, и отстроится город — краше прежнего. Леса-то вокруг полно.

— Интересно, отчего там пожар случился? — несколько успокоившись, почесал голову Лейв. — Наверняка из-за чьей-нибудь кузницы. Всё не по-людски у этих славян: понастроят кузниц в самом граде — потом вот горят. Нет чтоб где-нибудь на окраине кузницы ставить, как у нас, в Бильрест-фьорде, но куда там, ума не хватает, не зря ведь позвали к себе конунгом Рюрика Ютландца.

— Навряд ли из-за кузницы загорелось, — усмехнулся Мозгляк. — Люди говорят — подожгли город пришлые варяги.

— Так там и пришлых-то вроде не было, кроме нас…

— Да нет, Лейв, были. Некий Хельги с малой дружиной прибыл чуть позже тебя, вслед за Рюриком.

— Хельги? — Лейв вздрогнул. — Не молодой ли это бильрестский Хельги-ярл, сын старого Сигурда?

— Сигурда я знал, — кивнул Альв Кошачий Глаз. — А Хельги… Нет, не знаю такого. Впрочем, говорят, он из Вика.

— Из Вика? Точно не из Халогаланда?

— Да точно никто не скажет. А что тебе этот Хельги?

— Да так… — Лейв Копытная Лужа махнул рукой и встал на ноги. — Пойду-ка поищу лучше фибулу.

Он вышел из шатра. Ночь была хоть и не непроглядно темная, но уже и не такая светлая, какие были в июне. Было слышно, как на быстрине плескалась рыба. На черной речной воде виднелись ладьи, вытащенные носами на берег. Многие гребцы и слуги спали прямо в ладьях, завернувшись в плащи, а некоторые — в шалашах на берегу, там же были поставлены шатры для помощников и воинов Лейва, вернее, Скъольда Альвсена — именно он снарядил эту экспедицию, прослышав о баснословных прибылях восточных купцов. Несмотря на всю свою скупость, Скъольд не был глуп и, когда нужно, шел на возможный риск, если прибыль с лихвой перекрывала затраты. Вот как в этом случае. Отправив проштрафившегося племянника с глаз долой, Скъольд давал ему возможность реабилитироваться, причем не столько в собственных глазах, сколько в глазах Свейна Копителя Коров, который на предварительной беседе не возражал против того, чтобы выдать за Лейва свою внучку, красавицу Ингрид. Правда, только в том случае, если Лейв проявит мужество и смекалку, а главное, покажет способности в торговле. Бедняге Лейву ничего не оставалось делать, как, понурив голову, отправиться в дальние страны во главе экспедиции. Хорошо хоть, Скъольд на этот раз не пожадничал — выделил людей щедро, и сильных — для охраны, и умных — для торговлишки. Только гребцов пришлось искать на месте.

Как ни жаль было Лейву оставлять у пристани Альдегьюборга надежный широкогрудый кнорр, а пришлось нанять плоскодонные ладейки — не проплыл бы кнорр по здешним рекам, да и волоком его тащить весьма проблематично. С проводниками тоже загвоздка вышла — спохватились, уже когда отплыли. Хакон — старый Скъольдов слуга, бывший в здешних местах лет двадцать назад, речные пути, как выяснилось, запомнил плохо — не раз и не два ладьи садились на мели, правда, стаскивали их быстро — всё ж плоскодонные, не килевые.

Хорошо хоть, на одной из стоянок вооруженные слуги привели двоих незнакомцев. Сказали, что те вышли из лесу и изъявили желание видеть главного. Лейв Копытная Лужа подозрительно осмотрел пришельцев. Один — высокий вислоусый викинг — вроде бы производил неплохое впечатление, но вот второй… Мелкий, круглолицый, увертливый. Глазки так и бегают, так и шарят. Ну, сказали, что здешние места знают неплохо. Тем более викинга узнал Хакон — Альв Кошачий Глаз когда-то гостил у Бьярни Альвсена, вернее, не просто гостил, а скрывался от мести. Убил кого-то в Трендалаге, вот и скрывался. Отсиделся да и свалил куда-то за море вместе с Бьярни, тогда еще совсем молодым парнем. Впрочем, Хакон не стал вдаваться в подробности, сказал только, что хорошо знает Альва. В общем, Лейв махнул рукой и согласился взять этих двоих в дружину. Впрочем, дружина — это громко сказано. Вряд ли можно так назвать толпу вооруженных слуг, людей явно неблагородных и не особо горевших желанием сложить жизни за хозяйское добро. Даже к обязанностям часовых относились они спустя рукава, что было чревато. Альв Кошачий Глаз, как настоящий викинг, конечно, терпеть подобное разгильдяйство не стал. Наладил-таки охрану: по его совету Лейв однажды проверил караул и прилюдно предал казни виновных. Это произвело надлежащее действие, повысило как сознательность слуг, так и авторитет Альва. С тех пор Лейв привык на него полагаться, хоть до конца так ему и не верил.

Оглянувшись на шатры, Лейв Копытная Лужа осторожно подошел к крайней ладье, где ютились прикованные к скамьям рабы.

— Грюм, — тихонько позвал он.

В ладье послышалось шевеление, и над бортом показалась лысая голова.

— Звал, хозяин?

— Звал, звал… — Лейв поманил слугу пальцем. — Знаешь, чего мне хочется, Грюм? — Он кивнул на спящих рабов, и слуга понятливо осклабился.

— Которую из двух? — деловито осведомился он. — Чернявую или немую?

— Мальчика!

— Мальчика? — Грюм гнусно захихикал. — Как скажешь, хозяин. Шалаш я выстроил, как ты просил. Какого мальчика?

Лейв Копытная Лужа заглянул в ладью. Задумался, придирчиво выбирая.

— Вон того, светленького, — решился он наконец. Губы его похотливо раздвинулись, по углам рта стекали слюни. — Приведешь в шалаш, свяжешь, я позже подойду. Сам будешь на страже.

— Слушаюсь, хозяин, — поклонился слуга. С бритым лицом, лысый, тощий, но жилистый, сильный, он, казалось, был безраздельно предан Лейву, исподнял любое его желание. На самом же деле Грюм являлся доверенным человеком Свейна Копителя Коров — именно его Свейн когда-то подарил своему приятелю Скъольду, чтобы знать всё, что тот замышляет. Мало ли, пригодится. Грюм сумел быстро стать нужным — расторопный, понятливый, молчаливый — чудо, а не слуга. Его-то и выбрал Скъольд для пригляда за племянником, пообещав по возвращении свободу. Свейн Копитель Коров, в свою очередь, тоже обещал кое-что…

Проводив молодого хозяина взглядом, Грюм бесшумно нырнул обратно в ладью. Рабов было не так и много — сколько смогли сторговать в Скирингсалле. Две женщины, темноволосая тощая фризка и немая славянка с тупым забитым взглядом, за бесценок купленная уже здесь, в Альдегьюборге, да полдесятка мальчиков-франков. Кто-то из морских конунгов, кажется Железнобокий Бьорн, недавно хорошо потрепал побережье франкского королевства — рабов в Скирингсалле и Бирке продавали уж совсем за смешные цены. На мальчиков этих Лейв возлагал определенные финансовые надежды. Женщины, правда, ценились дороже, да только не те, что были у Лейва, — уж больно страшные, таких в гарем ни за что не купят. Грюм покачал головой. Да, пожалуй, и сам он на месте молодого хозяина тоже выбрал бы мальчика… А может, и попробовать после Лейва?

— Эй, как там тебя? Карл, вставай, поднимайся. Сейчас, выдерну цепь… Вот так… Да не греми ты… И не скули — бить не буду. Заткнись, я сказал! — Угрожающе зашипев, Грюм пнул мальчишку в бок и, выкинув из ладьи, потащил к лесу.

— Будешь приводить его ко мне каждую ночь! — выйдя из шалаша уже ближе к утру, приказал слуге Лейв Копытная Лужа. На губах его застыла усмешка. Из шалаша раздавался слабый детский плач.

— Сделаю, как ты скажешь, хозяин, — заверил слуга и, дождавшись, когда кругленькая фигура Лейва скроется за деревьями, снова заполз в шалаш.

— Как, ты говоришь, тебя зовут? Карл? Ну, иди же сюда, Карл, не хнычь… Нет, не надевай тунику…

На торжище в Белоозере было довольно людно. На дворе стоял серпень-август, заканчивался сезон, и многие восточные купцы останавливались здесь для отдыха и мелкого ремонта после трудного перехода по озеру-морю Нево, Свири-реке, Онежскому озеру, Мологе…

Почти сорок домов насчитывалось в Белоозере, не считая тех, что за тыном, да не учитывая усадеб на том берегу Шексны-реки. Население — словене, а больше — весь — занималось ремеслом да охотой, иные кормились обслуживанием купеческих караванов либо торговлей мехами — «мягкой рухлядью». Этим в основном и жили. Жита почти не сеяли — обменивали привозное на шкурки соболей, куниц, белок. Хлеб сюда везли с юга. Почти по всему посаду дымили кузницы — местные кузнецы частенько в них же и жили, просто пристраивали к жилой половине дома бревенчатое место для горна и наковальни. Железо выплавляли в обычных домашних печах, используя большие горшки. Славились и белоозерские ювелиры, — чего только они не делали! Височные кольца, подвески — треугольные, с разным зверьем, что так нравились веси, бубенцы, игольники, браслеты, богато изукрашенные цветными каменьями шейные гривны, серебряные, золотые, медные перстни, фибулы, пряжки. По домам же многие хозяева лепили горшки, резали из кости гребни, правда, иногда и покупали привозные, фризские, те считались получше, вон их сколько на торгу — все прилавки завалены. А еще — ткани: и восточные — парчовые, атласные, шелковые, и из полуночных стран — разноцветное сукно тонкой шерсти, и местные — льняные. Тут же рядом булгарские купцы торговали изумительно красивыми кувшинами и тарелками из цветной глины — серыми, желтыми, красными, сделанными с помощью гончарного круга — новшество, еще не появившееся в здешних краях, — да огнивами с тяжелыми бронзовыми рукоятками.

У пристани покачивались на светло-серых волнах Шексны торговые суда, булгарские, хазарские, словенские. Средь них и плоскодонные ладьи молодого варяжского купца Лейва Копытной Лужи. Сам Лейв, в сопровождении верного слуги Грюма и Альва с Истомой Мозгляком, неспешно прохаживался по торговым рядам. Приценивались, торговались, спорили, крича и ругаясь. Как ни искал, так и не нашел Лейв подходящей золотой фибулы. Похожие были, но только бронзовые, а это, ясно, совсем не то. Вызнали и цены на рабов — можно было б и продать здесь всех скопом тем же булгарам, да только подозревал Лейв, что восточные купцы специально занижают цены, да и старый Хакон советовал пока повременить с продажей — уж раз взялись дойти до Булгара-города или вообще до самого Итиля, то чего уж…

Взяв в руки узкий кинжал в изящных сафьяновых ножнах, предложенный в числе прочих товаров горбоносым темноликим купцом в белой чалме и полосатом халате, Лейв подкинул его в руке, спросил цену. Узнав, нахмурился… И услыхал вдруг за спиной знакомую речь. Явно говорил норманн-варяг. Интересно, много их тут? Молодой купец обернулся… и тут же быстро отвернулся. Это был его давний обидчик, Снорри из Бильрест-фьорда. Тот самый, что когда-то на глазах у всех пнул его, опрокинув в лужу, и кому он, Лейв, прозванный с той поры Копытной Лужей, поклялся отомстить. Оставив Альва с Истомой любоваться молодыми рабынями, которыми торговал один из купцов, Лейв отошел в сторону и кивком головы подозвал Грюма:

— Видишь во-он того парня, светловолосого, в синем плаще?

— Да, господин.

— Незаметно пойди за ним и вызнай всё, что сможешь.

— Сделаю, господин. — Грюм поклонился и исчез в толпе.

— Вот мы и встретились, глупый и нахальный Снорри, — прошептал Лейв. — А ты думал, я прощу тебе свой позор? Ну, нет… Похоже, теперь моя очередь.

Снорри между тем еще потолкался по рынку, чуть не поругался с каким-то вислоусым варягом из-за серебряного перстня. Перстень понравился обоим, и никто не хотел уступать. Слово за слово, дело дошло до ссоры. Снорри схватился за меч, и только вмешательство стражи — воинов местного конунга — предотвратило возможное кровопролитие. А перстень, по совету подошедшего бильрестского ярла, решено было поставить на кон. Нашлись и кости. Метнули… Увы, изящная серебряная вещица с овальным голубым камнем досталась вислоусому.

— Что ж, когда-нибудь повезет и тебе, парень! — насмешливо улыбаясь, произнес он и зашагал прочь в компании какого-то круглолицего.

— Вот нидинг, — в сердцах бросил Снорри. — Зря ты помешал мне, ярл. Я б ему живо отрезал уши.

— И попал бы на суд местного князя. Ты стал слишком задирист, Снорри. — Хельги-ярл рассмеялся.

Снорри обиженно надул губы, совсем как в детстве.

— Понимаешь, Хельги, есть в Вике одна девушка…

— Ах, вот оно что! Ну, не дуйся, найдешь еще что подарить своей девушке. Пошли-ка лучше поищем, где здесь можно выпить доброго пива.

— И искать не надо, ярл, — на этот раз захохотал Снорри. — Я уже вызнал — во-он за той усадьбой. Ирландец с Радимиром давно уже там. А вот Трэ… Никифор отказался, обозвал корчму каким-то вертепом и сказал, что лучше просто посмотрит город. Кстати, Халиса, хозяйская дочка, тоже с ним увязалась. Видно, наш купец, узнав, что Никифор монах, проникся к нему доверием. И этот, Найден, с ними — он же говорит по-хазарски. Ну что, идем мы наконец в корчму, ярл, или нет?

— Идем, идем, Снорри.

Друзья покинули рынок и пошли по неширокой дороге, огибающей холм с деревянным укреплением-детинцем. Следом за ними, таясь, поспешил и лысый Грюм, верный слуга Лейва Копытной Лужи.

— Скажи Халисе, что всё, что она рассказывает о Хазарии, весьма интересно, — попросил Найдена Никифор. — Вот только я не совсем понял, кто у них главный — каган или этот, шад?

Найден перевел. Он уже совсем оправился от полученного когда-то удара и рад был предложить услуги своим спасителям, к коим он теперь причислял не только Снорри с Радимиром, но и всех ближайших друзей варяжского ярла Хельги.

— Конечно, главный — каган, — ответила Халиса. — Он царствует. Но шад — правит.

Нижнюю часть лица девушки скрывала полупрозрачная вуаль из зеленого шелка; длинное, до самой земли, платье, ярко-голубое, как майское небо, было расшито по подолу и вороту тяжелой золотой нитью. Порывы легкого ветерка, дующего с реки, играли иссиня-черными волнистыми волосами хазарской красавицы. Все втроем, охраняемые четверкой преданных слуг Вергела, они неспешно прогуливались по окрестностям посада.

— А где… где же ваш князь? — остановившись на вершине холма, как бы между прочим спросила вдруг Халиса.

— Думаю, ярл решает сейчас важные торговые вопросы, — важно сдвинув брови, ответил монах, хотя на самом-то деле так не думал, знал наверняка: в вертеп отправился ярл вместе с друзьями — пить хмельное пиво да смотреть на бесстыдные танцы полуголых булгарских рабынь.

— Жаль. — Девушка покачала головой. — А мне бы так хотелось его повидать.

В черных, с золотистыми искорками, очах ее на миг промелькнула досада, но умела владеть собой Халиса, умела скрывать гнев и маскировать ненависть — еще бы, ведь была она дочерью богатого торговца и единственной его наследницей. Знала — надо выбирать жениха, и не варяжскому ярлу быть им, а… может быть, как ведает Иегова, самому шаду? Что же касается этого красивого северного князя, Хельги-ярла, так, кажется, его зовут, то… То почему бы не вскружить ему голову? А ему — почему бы не ответить на призыв взбалмошной хазарки, до поры до времени таящей вулкан своих страстей под непроницаемым покровом обычаев и обрядов?

С вершины холма, поросшего высокой травою, открывался великолепный вид на близкий посад, на сверкающую на солнце речную гладь, на большое озеро далеко за лугами и на бескрайнюю полосу леса. Стоящие у пристани ладьи казались отсюда маленькими смешными корабликами, что мастерят иногда дети.

— Чьи это корабли, Хакон? — поинтересовался Истома Мозгляк.

— Какого-то хазарского купца. А что?

— Да нет, ничего. — Истома сплюнул в воду. — Только, похоже, у этого хазарина те же товары, что и у нас.

— И что с того? — заволновался Лейв Копытная Лужа. Он уже знал, что Истома никогда ничего не посоветует зря.

— А то, что они могут оказаться в Булгаре раньше нас либо одновременно с нами, что одинаково плохо.

— Чем же?

— Они же собьют нам цены, сынок! — не выдержал тупости Лейва Хакон. — Мы зря не продали здесь рабов, вряд ли в Булгаре возьмем за них хорошую цену.

— И что же делать? — понял наконец Копытная Лужа. — Надо что-то придумывать: либо расторговаться поскорее здесь, продав всё лишнее, с чем много хлопот, либо… либо…

— Либо — надолго задержать купца здесь, — продолжил Истома. — Это хорошая мысль, вот только как ее исполнить? Подумаем.

Он думал долго, до самого вечера. Советовался с Хаконом, с Альвом, с другими приказчиками, бегал к хазарским судам, о чем-то выспрашивал артельщиков. За это время Лейв Копытная Лужа успел еще раз пройтись по торгу, вернуться обратно, перекусить печенной на костре рыбой и выслушать вернувшегося с докладом Грюма.

Затем вновь все собрались в шатре Лейва, и Истома Мозгляк поведал то, что ему удалось узнать. Оказывается, хазарин отправился в путь не один, а с дочкой-красавицей, которую побоялся оставить в Хазарии без присмотра. Выходит, дочку он любит, души в ней не чает и наверняка строит насчет нее какие-то планы. Скорее всего — мечтает выдать замуж за какого-нибудь знатного человека. А если эта красавица-дочка вдруг исчезнет именно здесь, в Белоозере? Что купец будет делать — искать дочку, или спокойно продолжит путь?

— Но как же мы ее украдем, если она всё время на ладье? — выслушав Истому, пожал плечами Альв Кошачий Глаз.

— Всё время на ладье, говорите?! — вдруг усмехнулся Лейв. Глаза его зажглись. Сейчас собравшиеся поймут, что и он, Лейв Копытная Лужа, сам по себе тоже чего-нибудь да стоит, несмотря на молодой возраст.

— Дочку хазарина зовут Халисой, она до сих пор гуляет меж холмов в компании какого-то поклонника распятого бога и четырех вооруженных слуг, — важно поведал Лейв. — У хазарина еще есть и наемники-норманны, людишки известного многим здесь молодого бильрестского ярла Хельги, сына старого Сигурда.

— Вот их-то и следует опасаться, — кивнул Альв, — а не вооруженных слуг. Сколько их, ты говоришь, там? Четверо?

— Если считать всех… — Лейв пошевелил толстыми губами. — Получится шестеро.

— Шестеро…

— Нет, пятеро… Монах, как мне сказали, встретил здесь своих собратьев из свиты какого-то Константина или Кирилла, именуемого некоторыми просветителем хазар, болгар и словен.

— Значит — пятеро.

Альв и Истома переглянулись…

В живых остался лишь один Найден — опять повезло. А может, снова получив удар по голове, он просто слишком быстро вырубился, так что его сразу сочли мертвым? Четверым хазарским воинам — вооруженным слугам Вергела — повезло меньше. Вернее сказать, вовсе не повезло. Четыре остывающих трупа с колотыми ранами в груди лежали у подножья холма, зачем-то аккуратно уложенные лицами на восток. Один из них держал в мертвой руке желтый пергаментный свиток.

Хельги нагнулся, разжал скрюченные пальцы. «Вргл хзр», — было написано рунами.

— Хазарину Вергелу, — перевел ярл. Развернул свиток, бросил взгляд на Вергела: — Читать?

Хазарин кивнул.

— «Если хочешь увидеть живой свою дочь, через десять дней зароешь на этом же месте сто кун», — прочел Хельги и тут же подсчитал: — Пять гривен серебром. Не очень-то большая цена… Похоже, здешние лиходеи еще не совсем потеряли остатки чести. До нитки не раздевают.

— Так она жива, слава Иегове! — До Вергела наконец начал доходить смысл письма. — Да я не пять… я десять гривен готов заплатить. Жива! А десять дней. Что ж, подождем…

— Да, пожалуй, — согласился Хельги.

За это время многое можно придумать, хотя, вообще-то, можно и ничего не придумывать, а просто сидеть и ждать, ведь и в самом деле выкуп за красавицу Халису потребовали невеликий. Однако не сумма выкупа насторожила Хельги — впрочем, может быть, и она тоже. Но самое главное — руны. Почему письмо было написано норманнскими рунами? Не хазарскими, не местным словенским письмом-глаголицей. Почему? Автор не знал словенского? Маловероятно.

Хельги чувствовал, как в голове его снова начинают шуметь барабаны… Все разрозненные образы, предположения и догадки постепенно сливались в единую картину… Автор письма — норманн, несомненно норманн. И он знает, что в окружении хазарского купца тоже норманны. И даже, наверное, точно знает кто. Более того, уверен! Скорее всего, это кто-то из Халогаланда, может быть, даже — если вспомнить найденную на берегу фибулу — из окружения Скъольда Альвсена. А уж Скъольд своей выгоды не упустит. Наверное, он направил в Альдегьюборг кнорр с товаром, и, может быть, даже не один. Затем кнорры перегрузили, и вот… И вот зачем им эти нелепые десять дней! Халиса им и не нужна вовсе, это лишь предлог, чтобы на десять дней задержать караван Вергела. Да, похоже, всё так. Но купец совершенно напрасно полагает, что его дочери ничего не грозит. Как раз наоборот. Она ведь похитителям не нужна, не нужен особо и выкуп. Скорее всего, Халису убьют либо продадут в рабство, а несчастный Вергел… что ж, пусть сидит здесь все десять дней…

Пожалуй, следует ему помочь, хотя бы из-за Халисы, она-то здесь вообще ни при чем. А погибнуть может запросто. Всё-таки придется попробовать выручить девушку. Так… Сначала надо установить точно, кто и как устроил этот налет. Не может же быть, чтоб никто ничего… С рыбаками переговорить, с артельщиками, с пастухами — вон травы-то здесь какие сочные, наверняка где-то рядом выгон. А потом… Нет, даже не потом, даже сейчас поговорить с Найденом, если, конечно, он пришел в сознание…

Найден пришел в сознание. Правда, ненадолго, слишком уж силен был удар — на этот раз был пробит череп. С ним пытался говорить Конхобар Ирландец. Найден, с перевязанной окровавленными тряпицами головой, лежал на кошме в кормовом шатре и бредил:

— Снова они, снова… Это он их послал, он… Он не человек… Он приносит…. Жертвы… Жертвы… Кровавые жертвы… Бедный Важен, бедный… Как он кричал! И этот… с окровавленными руками. И волки. Волки. Волки… Они воют… На всё Перуново капище… Но нет! Нет! Эта жертва не Перуну… Князь… Князь… Жертва… Кром… Не знаю такого бога…

Ирландец вздрогнул и затряс Найдена за плечи с такой силой, словно хотел вытрясти душу:

— Как звали того бога, которому приносили в жертву людей? Кром? Да услышь же!

Найден неожиданно очнулся и внятно произнес:

— Кром.

И снова закатил глаза.

— Но кто, кто приносил жертвы? — не отставал до крайности возбужденный Ирландец.

— Они… Те, что были в лесу… И князь…

— Какой князь?

— Киев… Князь… Дир…

Найден дернулся и впал в забытье, на этот раз уже не реагируя ни на что.

— Да кто, кто был в лесу?

Напрасно взывал к раненому Хельги. Тот больше не отвечал. Лишь Конхобар Ирландец дико шептал что-то, глядя прямо перед собой округлившимися глазами. Хельги прислушался.

— Бог Кром. Кром Клейх, древнее кровавое божество Эйрина. Я думал, он давно уже закончил свой страшный путь, однако… Однако, оказывается, ему до сих пор приносят кровавые жертвы! И где? В Киеве. Князь Дир… Это всё неспроста. Я чувствую, чувствую злую силу Черного друида Форгайла, ярл!

— Вот тебе, белокожая сучка! На, получай! — Старший приказчик Вергела, круглолицый Имат, с оттяжкой ударил плетью по голой спине привязанной к мачте рабыни. Полетели вокруг кровавые брызги. Рабыня дернулась и застонала.

— А, кричишь? Кричи, тварь! — Имат с наслаждением ударил еще. — Такие же, как ты, белокожие, похитили Халису… Мою Халису… На же, тварь, получай!

Привязанная к мачте девчонка уже не стонала — выла. Спина ее быстро превращалась в бурое кровавое месиво. Остальные рабы в страхе смотрели на взбесившегося хазарина.

Услыхав крики, не раздумывая, вспрыгнул на борт ладьи проходивший мимо Хельги-ярл. Хоть и понимал умом, что негоже вмешиваться в отношения хозяина и собственности, тем не менее… словно что-то его подтолкнуло…

Хельги, подбежав к мачте, схватил хазарина за руку, вывернул… Плеть со стуком упала на окровавленные доски палубы. Имат скривился от боли и зашипел, злобно, словно оторванный от сметаны кот. С холодной улыбкой ярл положил руку на рукоять меча. Хазарин подхватил плеть и стрелой вылетел из ладьи.

— Кто ты? — Подойдя ближе, ярл приподнял за подбородок заплаканное лицо рабыни. Дрожащая от страха и боли девушка была почти полностью обнажена, лишь бедра прикрывала рваная грязная тряпка. Хельги всмотрелся. Белая, чуть тронутая загаром, кожа, растрепанные волосы по плечам, словно спелая рожь, глаза чистого василькового цвета, полные слез и надежды. Не эту ли девушку ярл видел тогда на улицах Альдегьюборга?

— Меня… меня зовут Ладислава, — сквозь слезы прошептала рабыня.

— Ладислава? — вздрогнув, переспросил ярл. — Где-то я уже слышал это имя…

— Что ты здесь делаешь, князь? — раздался за спиной молодого ярла хрипловатый голос Вергела. Из-за высокой костистой фигуры купца выглядывало перекошенное злобой лицо Имата.

— Я? Спасаю твою собственность, купец Вергел, — с усмешкой ответил Хельги. — Иначе твой сумасшедший слуга забил бы ее до смерти.

— Эта рабыня — собственность Имата, и он волен делать с ней, что хочет, — сухо произнес купец. — Если же уважаемому ярлу угодно что-либо, он может высказать это мне, и мы всё уладим.

Хазарин неплохо говорил по-словенски.

— Уважаемому ярлу угодно, чтоб здесь не было никаких воплей. Они очень мешают размышлять о спасении Халисы, — резко заявил Хельги.

— О спасении? Но ведь за нее назначен выкуп?

— Напрасно ты веришь в это, купец. Я расскажу тебе всё, но прежде прикажи своему слуге не бить больше своих рабынь.

— Он всё исполнит. — Вергел строго посмотрел на приказчика. Тот посерел лицом, даже вроде бы словно стал ниже ростом. — Ты же поведай мне всё, что узнал, ярл. — Хазарин повернулся к варягу: — Я и сам чувствую, тут не в одном выкупе дело…

— Что же вы там встали, входите, — увидев чью-то тень перед шатром, громко произнесла Халиса. В шатер, плотоядно улыбаясь, вошли Истома Мозгляк, Альв и мокроносый Лейв Копытная Лужа.

— Ну, кто будет иметь ее первым? — оглянувшись, вымолвил Истома на языке славян. — Ты, Альв? Или уступим молодому хозяину, хоть, говорят, ему больше нравятся мальчики-рабы?

— Первого же, кто дотронется до меня, сожгут, — ничуть не испугавшись, надменно произнесла пленница. — Остальных оскопят и продадут людям халифа — скопцы там ценятся дорого.

— Откуда ты знаешь словенский? — усаживаясь рядом со связанной девушкой, удивленно спросил Истома Мозгляк. Та ничего не ответила, лишь презрительно скривила губы.

«А хороша! — подумалось Истоме. — Хороша! И ведь, похоже, совсем не боится». Последнее сильно насторожило его. Мозгляк по опыту знал, что подобная смелость должна иметь под собой хоть какие-то основания.

— У вас на ладье полно лишних глаз, — соизволила пояснить Халиса. — И вы думаете, их не заставят говорить?

Истома сглотнул слюну. Не глупа, змея, не глупа! Эх, надо было убить ее сразу, там бы и закопали. Быстро и безопасно. А всё Альв… Ишь, захотелось попробовать красавицу.

— Что? Что она говорит? — нетерпеливо выпытывал Лейв, а Альв Кошачий Глаз молчал, вожделенно пяля на красавицу маленькие бесцветные глаза.

— Она смиренно просит не трогать ее, — соврал Истома. — Обещает рассказать кое-что об отцовских делах. Думаю, неплохо будет послушать.

Не слушая его, Альв дернулся было к красавице. Истома тут же ухватил его за рукав туники.

— Разве я когда-нибудь советовал тебе плохое, Альв? — яростно шепнул он. Варяг кивнул, задумался…

— Завтра ты можешь иметь ее хоть всю ночь, — снова шепнул ему Мозгляк. — А сегодня надо воспользоваться моментом, задобрить ее и побольше вызнать.

— Хорошо, — уяснив суть идеи, кивнул Лейв. — Узнавай, что надо. А мы, пожалуй, придем завтра.

Натужно зевнув, он вышел на кормовую палубу. Потоптавшись, Альв Кошачий Глаз тоже последовал за ним. Повернулся и Истома Мозгляк.

— Не уходи. Сядь, — тихо произнесла Халиса, и Истома послушно опустился на кошму.

— Я слушаю тебя, ханум, — произнес он на родном языке пленницы. Та улыбнулась.

— Ты почему-то показался мне умней остальных, — сказала она. — Слушай же… Я хочу стать женой шада Хазарии. Главной женой. И ты можешь помочь мне в этом. Представляешь, какова будет награда?

— И как же я тебе помогу?

— Ты поможешь мне бежать. Наймешь в ближайшем селении лодку и людей.

Истома кивнул. Вот это женщина! Как она близка ему по духу… Вот бы…

— Не бойся, я не обману тебя. Слишком мелким был бы обман.

— Что я получу сейчас?

— За мое спасение? — Халиса рассмеялась. — Часть серебра моего отца. Но не здесь, в Булгаре. Я умею быть благодарной. Ну, решайся же быстрее. Думаю, за нами уже скачет погоня. Они быстро догонят нас, ведь река петляет.

А ведь хазарка права, во всём права, подумал Истома. Особенно в том, что касается тайной части похищения. Да, всем этим слугам, гребцам, кормчим на роток не накинешь платок. Разболтают, обязательно разболтают. А если еще кого-нибудь и пытать будут… Им с Лейвом еще в Булгар плыть, а Булгар — это почти Хазария. Булгарский каган хазарскому подчиняется, это так. И не скроешься там нигде — земля незнакомая, народ чужой. Найдут, схватят — дело времени, — а потом… Не очень-то хочется быть оскопленным, правда, этого пока не понимают соратнички. Глуповат Альв, да и Лейв этот — тоже не ума палата. У него, у Истомы, по здравом размышлении два выхода осталось: либо немедля бежать обратно в Белоозеро и дальше, до Ладоги… А бежать нельзя — тот, за кем велено следить, как раз в Булгар поплывет. А Дирмунд-князь хоть и далек, да гневлив больно. Правда, и щедр, этого не отнимешь. Нет, возвращаться нельзя. Значит, один путь остается — тот, что предложила эта хитрая хазарская девка. Ну, умна, ну, хитра, ну, коварна!

— Вижу, ты уже решился, — улыбнулась Халиса. — Вечером обговорим всё. Сейчас иди… Нет, постой… Поцелуй меня…

У Истомы задрожали колени. Это ж надо, он, Истома Мозгляк, лежит в жарких объятиях молодой хазарской красавицы, быть может будущей царевны.

— Ну, хватит, хватит… — расхохоталась Халиса. — Моя девственность слишком дорогой товар, чтобы ею разбрасываться. Помни про оскопление.

— А как… как я найду тебя в Булгаре?

— А, ты насчет денег? — Халиса задумалась, потом сняла с левой руки синий стеклянный браслет, слишком дешевый, чтобы кто-то попытался его с нее снять. С силой разломив браслет пополам, девушка протянула половину Истоме:

— Будь у крайних рядов, там, где торгуют купцы халифата. Надень это на шею, мой человек найдет тебя…

Ночью к становищу каравана Лейва бесшумно подплыла лодка-однодеревка с двумя гребцами. Ее встречал сам Истома. Выбрался на топкий берег, прокричал по-утиному, махнул гребцам, затем обернулся. Легкая женская фигурка, закутанная в длинный плащ, выбежала из леса и проворно прыгнула в лодку, тут же исчезнувшую в ночи.

— Вот так женщина… — стоя на берегу, восхищенно прошептал Истома.

А лодка к утру вылетела к излучине, что за бобровой запрудой. Халиса велела гребцам держать к берегу. Место уж больно удобное.

— Для чего удобное? — переглядываясь, пожимали плечами гребцы, но не спорили — уж слишком щедро было заплачено, да и еще обещано столько же.

Где-то на берегу, за ближайшим лесом, послышался стук копыт. Хазарка вздрогнула.

— Ну вот, кажется, и они… По крайней мере, хоть не тащиться до Белоозера. Эй, гребцы, высаживайте меня на берег, сами — в камыши. Если махну — подплывете, если нет — плывите до Белоозера, там получите расчет.

Стук копыт приближался, еще миг — и из-за леса вылетели всадники. Остановились у излучины. Халиса разглядела всех: отца, Имата, красивого варяжского ярла…

— Эй, сюда! — замахала она руками. — Я здесь. Сюда же скорей!

Всадники прислушались и, увидев девушку, во всю прыть помчались к реке.