Из варяг в хазары

Глава 10 НАБЕГ Сентябрь 862 г. Итиль-река

По смолистому стволу сосны шустро скользнула вниз белка, маленькая, рыжевато-серая, с длинным пушистым хвостом. Встав на задние лапы, посмотрела на горящий костер, затем — вопросительно — на сидевших вокруг костра людей. Не перепадет ли от них что съедобное? Хоть уже и осень, и в лесу полно вкусных орехов, и сделаны запасы на зиму, а вот ведь всё мало. Маленький зверек белка, но жадный. И вредный — до чрезвычайности. Одно слово — грызун. Такой же, как полевая мышь или крыса, только что мех у белки пушистый, да и то не летом, а зимой. А поскольку до зимы еще далеко, то и стрелу на белку тратить зазорно. Снорри почесал за ухом, нагнулся и швырнул в зверька первый попавшийся под руку камень. Белка ловко уклонилась и проворно юркнула в буровато-красные заросли высоких папоротников. Только пушистый хвост мелькнул. Устыдившись своего ребячества — как-никак восемнадцать годков уже, — Снорри исподтишка осмотрелся — нет, вроде никто не заметил его дурацкого поступка, все — Хельги-ярл, послушник Никифор (бывший раб Трэль), Радимир, Ирландец — молча хлебали аппетитное дымящееся варево. За ними, ближе к ладьям, горели костры гребцов и слуг.

Хазарский купец Вергел к вечеру почувствовал себя не очень хорошо и залег пораньше в шатер, выпив на сон грядущий горького отвара из сушеных трав. Отвар тот, как хвастал Вергел, помогал ему ото всех болезней. Ну, а раз не было у костра Вергела — не было и Халисы, и Имата. Халиса скучала в своем шатре в одиночестве, коря себя — вот же, дура, не догадалась взять с собой служанку или подыскать по пути какую-нибудь сметливую рабыню.

Имат тем временем, исполняя важное поручение купца, тщательно подсчитывал оставшиеся товары. Через три дня — Итиль-город, стольный град великого кагана хазар. Дом. А что толку в таком доме? Кто он, собственно говоря, такой, Имат? Честно признать, человечишка роду незнатного, к знати-тарханам не принадлежащего, бедного. Даже, стыдно сказать, до сих пор еще не принял Имат иудейскую веру, которую каган считал исконно своей, а многие хазарские орды — особенно в степях, далеко от Итиля — вовсе и не признавали, оставаясь по-прежнему поклонниками множества местных богов, из числа которых они всё более возвеличивали небесного бога Тенгри. Имат же слишком долго прожил в стольном граде Итиле, чтобы не понимать: если хочешь чего-то достичь — следует стать иудеем. А достичь хотелось много, и прежде всего — богатства и власти. Одно с другим связано неразрывно.

Вот, к примеру, взять Вергела-купца. Вроде бы чем не жизнь? И богат, и дочь красавица, и наложницы из разных стран, на любой вкус. Ан нет! В любой момент может быть Вергел лишен всего по первому же слову кагана-бека, истинного правителя Хазарии. Ведь кто такой каган? Это персона священная, озаренная божественным светом. Дело ли его — вникать в пустые земные дела? Конечно, нет, у кагана дела поважнее — быть заступником хазар на небе и охранителем их от всякого зла. Делами земными каган-бек занимается, или шад, как его тоже иногда называют. И у самого кагана, и у каган-бека, родичей полно — вот они, родичи-то, всю власть и имеют. Жаль только, что Имат по отношению к ним… даже не седьмая вода на киселе. Вот и крутись, как хочешь. Да еще, того гляди, заподозрят в связях с людьми халифа багдадского, которые спят и видят, как бы отобрать у хазар все цветущие города — Саркел, Семендер, Итиль.

Недаром каган-бек так ненавидит поклонников Магомета. За все их подлости именем великого кагана велено срыть в Итиле-городе все мечети, а муэдзинов и мулл предать позорной смерти. Ох, как обрадовались этому решению раввины из синагог Итиля! Жаль, нет у Имата знакомого раввина, не успел еще обзавестись нужными связями: как приехал из степей, из захудалого своего рода, к дальнему родственнику, Вергелу, так всё по его купеческим делам и ездил по стране — от Итиля до Семендера, что на другом конце великого южного моря, тянущегося до самой Персии. Ничего-то нет у Имата — ни связей, ни влиятельных родичей, один Вергел-купец, который, конечно, помогает, но возможности его не так велики, как хотелось бы. Вот и приходится крутиться самому. Иногда так запаришься — думаешь, бросил бы всё да и вернулся в родные степи… но — Халиса…

Халиса! Как только увидел ее впервые Имат, так почувствовал, как защемило сердце. Искра любви в душе его, раз вспыхнув, горела с такой силой, что Имат, понимая, что он и Халиса вряд ли когда-нибудь будут вместе, даже был готов отправиться в самую далекую торговую экспедицию, вот хоть в землю склавинов-русов. Может быть, хотя бы в разлуке сердце забудет образ любимой? Нет… В этот далекий поход Вергел взял с собой и Халису. Халиса…

Всё чаще замечал Имат, как ищет красавица хазарка встречи с молодым варяжским ярлом. Попадается тому на глаза, будто случайно, проходит мимо, покачивая бедрами и бросая томные взгляды… Для Имата взгляды эти — нож в сердце. А ведь у варяга есть все шансы завладеть Халисой. Говорят, он знатного рода, а если так, то вполне может стать главным охранителем священной особы кагана. Лишь только примет иудейскую веру, и тогда… И тогда станет желанным зятем Вергела! А он, Имат? Приказчик заскрежетал зубами и, достав плеть, яростно хлестнул одного из рабов, недостаточно быстро убравшегося с его пути.

А Хельги-ярл всё так же сидел у костра в компании друзей-приятелей, и ничто его, кажется, не интересовало.

— Добрий ночи, кынязь, — услышал вдруг он за спиной приглушенный голос. Обернулся — один из старых слуг, почтительно стоя поодаль, делал призывные знаки.

— Что такое?

— Хозяйка Халиса желает видеть тебя, кынязь.

— Халиса? — Хельги улыбнулся. — Что ж, веди.

Она встретила его, как и всегда, полулежа. Распахнутый халат, алый, шелковый, расшитый золотыми узорами, открывал любопытному взору плоский живот красавицы, стройные бедра, затянутые в зеленые шальвары из полупрозрачной паволоки, узкий лиф — не поймешь, чего там больше, ткани или золота и драгоценностей?

— Расскажи мне про свою страну, Хельги-ярл, — попросила Халиса, указывая вошедшему на место подле себя. — Ты обещал, помнишь?

Хельги сглотнул слюну, чувствуя рядом с собой близость горячего бедра хазарской красавицы. А та томно потянулась, и красный шелк халата словно бы невзначай сполз с ее смуглого плеча вниз.

Хельги рассказывал, не сводя с девушки глаз, а та придвигалась всё ближе и ближе…

Ярл говорил о белых снегах Халогаланда, о синих фьордах и бурном волнующемся море, о смелых мореходах-викингах, о буре и о славных конунгах. Халиса слушала, и в черных глазах ее вспыхивали золотистые искры. И ни он, ни она не знали, что в кустах вереска, рядом с шатром, притаился терзаемый ревностью старший приказчик Имат. Уши его слышали приглушенный голос Халисы, глаза видели пред собой не ночь и звезды, а нечто совсем иное — смуглое девичье тело в руках счастливого соперника, руки сами собой судорожно сжимали кинжал. О, как было бы сладостно сейчас ворваться в шатер и вонзить холодное лезвие в спину ненавистного варяга! О Тенгри, сделаешь ли ты эту мечту явью?

Не в силах больше вынести того, что происходило в шатре, вернее, того, что сам себе напридумывал, Имат с бьющимся сердцем приподнял полог…

Парочка скромно сидела. Но! Рука Халисы лежала в руке варяга!!!

— Скорей! — ворвавшись в шатер, закричал Имат. — Там! Там! — Он указывал куда-то в сторону леса.

— Что случилось? — С обнаженным мечом Хельги выскочил из шатра.

— Там, в лесу… Я видел там всадников! — Приказчик наконец придумал, что сказать.

— Сколько и где именно? — спрашивал на бегу ярл.

— Там… Вон за тем кряжем.

Под ногами бегущих трещали сухие ветки. Вот и опушка, горящий костер, сидящие вокруг воины.

— Опасность! — добежав, крикнул Хельги. — Все за мной!

Миг — и у костра уже никого не было. Викинги — даже Никифор и Ирландец — восприняли слова ярла как само собой разумеющееся. Ну, опасность так опасность. Давно следовало ожидать, даже как-то странно, что раньше никто не попытался напасть на богатый купеческий караван.

— Вон тот кряж! — Хельги указал острием меча на темную громаду утеса, выделяющегося даже на фоне лилового ночного неба. — Вы, Никифор, Ирландец… Ты тоже с ними, Имат… Идете прямо, можете даже шуметь, но будьте начеку. Остальные… — Он оглянулся на Радимира и Снорри. — Вы оба — за мной. Вперед.

Повинуясь указанию ярла, все собравшиеся дружно исчезли в лесу.

Ярл был спокоен и деловит. Всё существо его сладостно трепетало от предчувствия настоящего мужского дела. Как это здорово — искать встречи с врагом под покровом ночи, чувствуя рядом с собой надежную поступь верных друзей. Узкая тропа змеей поднималась на вершину утеса. Осторожно, словно волки, Хельги, Снорри и Радимир пробирались меж деревьями, в кровь царапая щеки. Где-то внизу было слышно, как под чьими-то ногами трещит хворост. Это шла группа Ирландца.

— Теперь те, кто прячется на вершине, должны будут либо напасть, либо уйти, — прошептал Хельги.

— Ночью нападают только нидинги, — презрительно усмехнулся Снорри. — Впрочем, думаю, в здешних местах таких немало.

— Я б на их месте не нападал, — покачал головой Радимир. — Это не основные силы, скорее — дозор.

— Ты прав, — кивнул ярл. — А ну-ка… Я — прямо, вы — с флангов.

Не дожидаясь ответа, он нырнул в чащу… Больно ударили по лицу колючие ветки. Хельги пригнулся, осторожно — ни одна ветка не хрустнула — пробрался вперед. Там, где деревья были слишком густы, чтобы пройти, он полз бесшумной змеей, так что не слышно было, как шуршат опавшие листья. Они и не шуршали — Хельги-ярл знал, как надо вести себя в лесу, как знали это и Радимир, и Снорри… Вот и вершина. Сумрачные мохнатые ели. Ветер, а внизу — тихо. Боковым зрением Хельги заметил, как двинулась справа чья-то тень… Подобная же тень возникла и слева… Ярл усмехнулся.

— Похоже, мы опоздали, — вложив меч в ножны, громко сказал он. И тут же рядом с ним материализовались тени, левая — Снорри, правая — Радимир.

— Показалось, что ли, этому дурню Имату? — почесал модно подстриженную бороду Радимир.

А Снорри — Малыш Снорри! — выругался. И откуда он только знает такие слова? Хотя ему ведь уже не двенадцать лет, как тогда, в Мерсии… Вот и ругается, как и Радимир… Ругаются-то ругаются, да, однако, хорошо видно, что им обоим пришелся по душе этот быстрый ночной рейд: испытать, как напряжены нервы, как до отказа обостряются чувства, как от предчувствия опасности играет кровь в жилах — да за это можно без раздумий отдать жизнь!

Радимир вдруг повел носом.

— Пахнет навозом! — сказал он. Хельги принюхался — ну да, так и есть, пахнет свежим навозом! Значит, вовсе не показалось приказчику — всадники здесь действительно были, и не так уж давно.

— Вниз пойдем, по тропе, — приказал ярл. — Глянем.

Тропа как тропа. В меру узкая, каменистая, вокруг лес и ночь — ничего не разглядишь, даже в мертвенно-бледном лунном свете. Может, что покажется ближе к реке?

Внизу их уже ждали остальные. Ирландец, Никифор, Имат.

— Ищите. — Хельги указал на тропу. Все дружно принялись искать, даже не спрашивая что. А зачем спрашивать, и так ясно — что…

Вот и ползали меж камнями вдоль узкой тропинки аж почти до самого утра. А утром, когда первые лучи солнца желтым пожаром загорелись на лесистых вершинах утесов, Никифор обнаружил следы копыт. А Снорри — у самой воды — смазанный неясный зигзаг от носа небольшой лодки.

— А тебе, парень, не купцом быть, а воином. — Радимир одобрительно похлопал по плечу Имата. Тот не знал, что и делать, — надо же, случайно попал в точку!

Хельги оглядел друзей:

— Что скажете?

— Думаю, за нами давно следят, ярл, — первым, как самый младший, начал Снорри.

— Хорошо, — кивнул ярл. — И кто же?

— Кочевники. И у них есть сообщник. Следы лодки. — Снорри кивнул на берег. — Они сговаривались здесь, как половчее напасть.

— Кочевники, — по-славянски повторил Радимир. — Болгары?

— Нет, господин, не болгары, — покачал головой Имат. — Для них это слишком уж далеко. Это баранджар, русы называют их — печенеги, страшные, не ведающие пощады люди! Надо сообщить Вергелу и приготовиться к худшему.

Сильно побледневший приказчик тяжело вздохнул.

— Только печенегов нам и не хватало. — Хельги неожиданно рассмеялся. — Что ж, теперь мы о них, по крайней мере, знаем. Думаю, скоро будет славная битва.

Все, кроме Имата и Никифора, радостно заулыбались.

— Ну наконец-то разгоним кровь! — возбужденно воскликнул Снорри. — Уж посмотрим, что это за печенеги такие, а, Радимир?

— Конечно, посмотрим, приятель! — Кривич обнял Снорри за плечи. — И еще посмотрим, чей меч проворнее! Ставлю свой плащ против твоей кольчуги, что мой клинок отведает крови первых трех печенегов быстрее, чем твой. — Радимир повернулся к Хельги: —А тебя, ярл, прошу быть свидетелем в битве.

— Что ж, пусть будет так, — согласно кивнул тот. — Только вот плащ у тебя, Радимир, какой-то выцветший.

— Да ты что, ярл?! — обиделся кривич. — Настоящая фризская шерсть! А золотая нить по краям? А фибула? Смотри, как блестит! Больно глазам.

— Да прям-таки… — хохотнул Ирландец.

— Так ты вместе с фибулой его ставишь? — потрогав двумя пальцами плащ, уточнил Снорри. — Хорошо, я согласен. Будь свидетелем, Хельги!

— Конечно. А кто выиграет, ставит всем бочку браги!

— Тьфу!

Не в силах слушать весь этот языческий бред, Никифор с отвращением плюнул в воду, что немедленно вызвало среди присутствующих очередной приступ смеха. Лишь один Имат в ужасе смотрел на «варягов», как он, на славянский манер, скопом именовал всех чужаков, включая ромея Никифора, Радимира из славянского племени кривичей и Конхобара Ирландца.

Кончился день, последний погожий осенний денек, с пронзительно синим, прозрачным небом, безоблачным и высоким, с золотом и багрянцем деревьев, купающихся в золотых лучах солнца, с ярко-голубой лентой реки. Уже сразу после полудня спряталось за облаками солнце, небо стало серым, низким, сделалась хмурой река, а к вечеру из сизых, похожих на расплывчатый кисель туч начал накрапывать дождик. Пока еще относительно теплый.

— Вон там хорошее место. — Истома Мозгляк указал рукой на большой черный камень у излучины реки, прямо по курсу судна. На камне была изображена извивающаяся змея — древняя руна, означающая «Путь». — Вели, Лейв, править туда.

Лейв Копытная Лужа, стоявший на носу рядом с Истомой, нехорошо осклабился. Он больше не собирался следовать ничьим советам. У самого голова на плечах есть. В самом-то деле, сколько можно? Вот послушал того же Истому с Хаконом и за просто так лишился нескольких рабов, которые, между прочим, тоже серебра стоят. А дав себя уговорить Альву, так и не получил вожделенной золотоволосой девки, рабыни Мозгляка. Ух, как не вовремя вернулся он с реки! Лейв неприязненно скосил глаза на Истому. Стоит тут и в ус не дует. Надеется выгодно продать свою девку. И ведь продаст же! Эх, жаль, не всем так везет. А не везет из-за непрошеных советчиков. Нет уж, хватит, нечего их больше слушать!

— Эй, ребята! — крикнул Лейв кормчему. — Плывем прямо, не заворачивая.

— Но ведь стоянка… — начал Истома.

— Какая разница, — пожал округлыми плечами Лейв. — Станем чуть позже.

— Так ведь дождь! — не унимался Мозгляк. — Да и место здесь хорошее, тут и родник, и…

— Нет, — сказал, как отрезал, Копытная Лужа. И даже очень себя зауважал за такой ответ. Заметил краем глаза, как одобрительно кивнул старый Хакон. Да и Альв Кошачий Глаз улыбнулся.

— Еще проплывем дотемна, — важно объявил Лейв. — А уж потом встанем. Шатры разобьем прямо тут, на ладьях, чтоб утром долго не собираться.

— Но там же порог! — закричал Истома, но его никто не слушал. До тех пор, пока не налетела на камни передняя ладья.

Хорошо налетела, с разгону: ветер-то попутный был, вот и подняли, на свою беду, парус. Потерпевшее крушение судно снимали с камней артелью. Одни заводили за грудь ладьи крепкие сыромятные ремни и пеньковые канаты, другие тянули, третьи толкали судно баграми. И в конце концов вытянули-таки! Правда, ночь уже наступила — темная, дождливая, холодная. Настоящая осенняя ночка. Разбитые на ладьях шатры намокли враз, так что к утру внутри не осталось ни одного сухого местечка. Все ворчали, и Хакон, и Альв Кошачий Глаз, и, уж конечно, Истома. Один только Лейв радовался, как малый ребенок. Пускай дождь, пускай глупо поступил, да ведь зато всё по его указу вышло! Пусть все видят, кто здесь главный! Это ведь он, Лейв Копытная Лужа, ближайший родич богачу Скъольду, чьи товары и деньги. Вовсе не Хакон, и уж тем более не Альв, а он, он, Лейв, здесь самый главный хозяин. Настоящий хозяин, как сказал, так и вышло!

Истома Мозгляк провел очередную бессонную ночь — всё охранял рабыню, а после того случая с рабом Хакона удвоил бдительность. Что ж, до Итиля недолго осталось, можно и потерпеть. Стучал по мокрым доскам обшивки дождь, проникал во все уголки судна. Под присмотром кормщиков рабы вычерпывали воду. Слышалась ругань и свист бича. Наконец всё стихло. То ли кормщики угомонились, то ли просто решили прекратить до утра это бесполезное дело. Теперь только шум дождя сливался с тихим шепотом волн.

Вымокшая до нитки Ладислава дрожала от холода. Толстые некрасивые фризки давно уже спали, время от времени громко похрапывая во сне. А Ладиславе не спалось. Всё грезился ей молодой варяг на белом коне. Не простой варяг, ярл. Ярл по имени Хельги, Олег. Хельги-ярл…

— Вот, по-моему, неплохое место для стоянки. — Хельги кивнул на излучину, где, прямо по курсу, высился большой черный камень с изображением ползущей змеи.

Кормчий Иосиф закивал, залопотал что-то по-своему. Радимир перевел, дескать, говорит, всегда здесь и стояли. Ну, всегда так всегда. И вправду удобное место. Вода в излучине спокойная, почти стоячая, рядом поляна, лес, почва сухая, а справа, у камня, журчит небольшой узкий ручей. Вот только плохо, что дождик накрапывает. Что ж, хоть не снег. Слуги быстро растянули шатры, развели костры для обогрева и варева. От заполыхавшего пламени всем сразу стало как-то веселей, кое-где уже послышались песни.

Черные всадники улыбались, слыша близкие песни. Улыбались, предвкушая стремительный ночной набег, когда кони несутся вскачь, свистят стрелы и истошно кричат поверженные враги. Красивые ткани, рабы, серебро — вот чего ждал от этого набега печенежский князь Хуслай. Светловолосый, зеленоглазый, красивый — он совсем не походил на тот образ широкоскулого кочевника-баранджара, которым хазарские матери пугали детей. Скорее, он напоминал славянина или норманна — прямой нос, высокий, без единой морщинки, лоб, тонкие черты лица. Да и в его лихой сотне мало нашлось бы скуластых и узкоглазых, в основном все под стать вожаку — светлоглазые молодые парни. Оставив становище, они рады были испытать свою молодецкую удаль под началом славного Хуслай-бека, уже всем известного вождя, несмотря на молодость и некоторую бесшабашность. Рядом с князем, верхом на вороном коне, нетерпеливо гарцевала его родная сестра Юкинджа — шестнадцатилетняя печенежская красавица с буйными рыжеватыми волосами и чуть вытянутыми глазами, огромными, как ночные звезды.

Выехав на лесную опушку, Хуслай скривил тонкие губы:

— Где же твой человек, Сармак?

Сармак старый знакомец Истомы — поморщился.

— Боюсь, этот предатель забыл, кому служит.

— Да пусть он подавится нашим драгоценным камнем! — немедленно высказалась Юкинджа. — Давай-ка начнем без него, братец! Надо ведь мне испытать хоть когда-то подаренную тобой саблю.

— Помолчи, девица, — покачал головой Хуслай, — время еще есть. Подождем, а уж если не появится этот Истома, тогда что ж, обойдемся и без него.

Юкинджа обиженно поджала чуть припухлые губы.

— Не дуйся, сестрица, — с улыбкой взглянул на нее Хуслай. — Помашешь еще своей саблей — рука устанет. Вообще же, для женщины вовсе не это главное…

— Ах, не это? — Словно рассерженная рысь, Юкинджа спрыгнула с лошади. Подбежала к брату, выхватив саблю: — А ну-ка, бек, сразимся с тобой до первой крови! Посмотрим, что для кого главное. — Девушка азартно покачивала острым концом клинка. — Ну, ну же…

— Отстань от меня со всякими глупостями, — недовольно отстранился от сабли Хуслай. — И помни, со смерти наших бедных родителей я для тебя и мать, и отец. Вот захочу — и вздую тебя, чтоб не выпендривалась! Да не шипи ты, знаешь ведь, как я тебя люблю.

— Знаю, братец. — Улыбнувшись, Юкинджа засунула саблю в ножны. — Просто хотела немного потренироваться.

— Вот женю тебя, на муже и тренируйся, — под смех орды заявил бек. — Боюсь только, негде взять для тебя подходящего мужа. Побьешь ведь его и подчиняться не будешь.

— Не буду, — сверкнув глазами, кивнула девчонка и обернулась к всадникам: — Хохочете, словно жеребцы.

— А мы и есть жеребцы, Юкинджа! — со смехом ответил кто-то. — Вот, пограбив купцов, пойдешь за меня замуж? Я тебе красивое покрывало подарю.

— Засунь его себе знаешь куда?

— Ладно, хватит ржать, — прикрикнул на всех Хуслай. — Кажется, идет кто-то… Нет, показалось. Ладно, больше ждать не будем. Как угомонятся купцы — так и начнем. Лазутчики высланы?

— Давно уже!

— Что ж, тогда в путь. Да смотрите у меня — чтоб ни одна упряжь не звякнула!

Тихо, словно волки, печенежская сотня исчезла во мраке ночи.

Они напали, как и всегда, внезапно. Только раздался вдруг среди ночи дикий разбойничий посвист, полетели стрелы, да с улюлюканьем вырвались из лесу всадники. Впрочем, их уже ждали. Первый десяток тут же попал в специально вырытую и замаскированную пожухлой травой яму. Кони ломали ноги, а всадники, переворачиваясь через головы, летели прямо в костер.

— Смотри, Радимир, — вот мой первый! — азартно вскричал Снорри, нанося быстрый удар. Поверженный всадник захрипел, пораженный в горло. Скоро настал черед и второго, и третьего — панцири из коровьих шкур не являлись преградой для острия франкских мечей викингов. Хельги-ярл с удовлетворением наблюдал, как до того притворявшиеся спящими люди проворно расправлялись с нападавшими. Те не ожидали подобного отпора и, судя по всему, тут же бы и скрылись, как делали обычно все кочевники, да только вот на обратном пути внезапно попадали в засеки, устроенные для них изобретательным ярлом. Это было ударом для печенегов — вместо купцов встретить настоящих воинов, вполне готовых к схватке. А тяжелые, груженные богатством ладьи, как только началась схватка, по знаку ярла быстро отошли на середину реки. Увидев это, печенеги завыли.

— Войте, войте, собаки, — натягивая тетиву лука, ругался Радимир. — На! Эх, мимо! Увертливый, сволочь…

— Это ты про кого? — подавая стрелу, поинтересовался Ирландец.

— Да во-он, видишь, на вороном коне рыжий мальчишка… Уложил уже немало наших. Ну, я его всё-таки достану. Достану!

Размахивая мечом, Радимир бросился наперерез в гущу дерущихся. Сладостной смертоносной музыкой звенело железо мечей, и хрипы умирающих были тому достойным сопровождением.

— Радимир, у меня уже трое! — вытирая с лица кровавые брызги, оглянулся на приятеля Снорри, растрепанный, улыбающийся, счастливый. Много ли надо истинному викингу для счастья? Только музыка боя!

— Потом посчитаемся, — ухмыльнулся Радимир, без труда отмахиваясь от вражеских сабель. Выбравшись на край поляны, он осмотрелся. Ага, вот он, рыжий, — взобрался прямо на камень, тот самый, со змеей, что высится над стремниной. Видимо, решил уйти вплавь.

— Врешь, не уйдешь! — Стиснув зубы, кривич, звеня кольчугой, побежал следом за рыжеволосым. Вот и камень. Высокий, холодный, скользкий. И как же рыжий так ловко на него взобрался? Впрочем, и он, Радимир, ничуть не хуже. А ну-ка…

Миг — и кривич уже был на вершине. Рыжий обернулся, сверкая глазами… и рысью бросился на Радимира…

«Да это же девка!» — подумал кривич, падая вместе с врагом в черную воду реки.

После боя справляли тризну. Погибших, всех вместе, и врагов, и своих, сложили на большом кострище, сложенном из мертвых высохших деревьев, которые есть в любом лесу, надо только уметь искать… Повалил черный дым, и гулкое пламя взметнулось ввысь, в светлое утреннее небо.

— Вы стойко бились на трупах врагов, — читал хвалебную вису Хельги. — Никто не избегнет норн приговора.

— Никто не избегнет норн приговора, — хором повторили дружинники. Снорри, Ирландец, Никифор… Не было только Радимира. Не было его и среди павших. Правда, кто-то видел, как он падал со скалы в воду.

— Упал и больше не вынырнул! — держась за раненую руку, взволнованно пояснял Имат. А Снорри плакал. Плакал, никого не стесняясь, и слезы градом стекали по его щекам.

— О Радимир, названый брат мой! — сквозь слезы шептал он. — Ты спас меня от мечей алеманов, и от алчных когтей жрецов, и от гнилой ямы. А как славно мы веселились вместе в Сигтуне, с веселыми фризками? Ты видишь, Радимир, я плачу. Плачу от гордости за тебя, моего друга. Ведь ты — я знаю — в Валгалле, и девы Одина наряжают тебя в праздничные одежды. Я рад за тебя, Радимир, но всё равно плачу. Не от зависти, нет, и не от горя. Просто мне будет очень не хватать тебя в этой жизни, хотя, быть может, мы вскоре с тобой и встретимся там, в Валгалле, в небесных чертогах Одина.

— Да, сейчас Радимир именно там, — обняв юношу за плечи, кивнул Хельги. — Жаль, мы не нашли его тело.

— Только не говори, что его унесли злобные духи воды! — жалобно произнес Снорри. — Ведь это не так, не так? Скажи же…

— Конечно не так, — утешил ярл. — Сам посуди. Ну разве могут какие-то там водяные духи справиться с таким воином, как Радимир?

— Конечно не могут, — воспрянул духом Снорри. — Вот и я так думаю. Значит, он всё-таки в Валгалле. В Валгалле… Жаль только, с нами его уж больше не будет.

Снорри снова заплакал.

А погребальный костер горел, разгораясь всё больше, и оранжевое пламя его отражалась в мокрых от слез глазах Снорри, в глазах Хельги-ярла, Вергела и в темных глазах Халисы.