Истребитель «17-У»

VII. Через Тихий океан

Под навесом, вблизи опытного поля, Бутягин и Груздев в рабочих куртках, вымазанные в масле и бензине, возились около своей машины. Нужно было внести в конструкцию ее некоторые изменения. При первом опыте обнаружилось, что машина заставляет прорастать семена, находящиеся в земле. Но в почве находятся семена сорных трав, и нужно было сделать так, чтобы прорастали не они, а посеянные технические культуры.

Над решением разных мелких деталей работали все лаборатории академии. Газеты и журналы были полны описаний опытов с замечательной машиной «Бутгруз».

— Отдых 5 минут, — скомандовал Груздев. Он сделал несколько гимнастических упражнений, чтобы размяться.

— Что-то у меня стали руки затекать во время работы… Ну, Николай Петрович, — кивнул он Бутягину, — теперь наша модель покажет себя. Вовсе не нужно, чтобы одна машина и сеяла и веяла. Проще всего машину пускать по предварительно очищенной почве. Вот и все. Я знаю, вам хочется, чтоб наша машина на болоте чернослив выращивала. Но не надо доводить фантазии до невероятного.

— Это вовсе не из области невероятного, — отозвался Бутягин. — Постараться воплотить в жизнь полезную мысль, хотя и фантастическую на первый взгляд, это совсем не так плохо, инженер.

Тут же около машины стоял с блестящими глазами Голованов и слушал разговор обоих изобретателей, к которым он давно уже успел почувствовать искреннюю привязанность.

— Отчего у вас, товарищ Голованов, сегодня такой радостный вид? — спросил Груздев.

— Как же мне не радоваться, товарищ Груздев, — улыбнулся Голованов. — Все у нас идет самым замечательным образом. Ведь вот тогда посеяли пшеницу, а выросла трава. Но ведь и наша «Альбина 115» тоже проросла. А потом что случилось. Сорная трава росла только до известного предела, а потом принялась и наша «Альбина» расти. Травка-то оказалась только вот этакая, — Голованов при этом показал палец, — а пшеница выросла мне по плечо.

Бутягин улыбнулся в ответ:

— Ну, а главная-то радость, что насчет гибели нашего друга Лебедева соврали?

— Еще бы… Как тогда напечатали телеграмму, что и Лебедев и Андрейко пропали, так я три дня сам не свой ходил.

— Но куда же он девался? — спросил Груздев.

Телеграмма из Иокогамы не совсем соответствовала действительности. Вот что происходило с Лебедевым и Андрейко.

Отправной пункт для международного перелета через Тихий океан, в котором участвовали 12 стран, был назначен в Иокогаме. Направление было выбрано на побережье Центральной Америки. Перелет нужно было сделать в четыре перегона, пользуясь островами по пути.

В Иокогаме летчики с нетерпением дожидались благоприятной сводки метеорологического бюро, и, наконец, после недельного дождливого периода установилась хорошая погода. Лебедев стартовал вместе с бельгийским самолетом «Альберт». Пилот его, Жан Этербек, был старше по возрасту Лебедева, и о нем шла слава, как о смелом и опытном летчике. За парадным обедом в Иокогаме Лебедев сидел против Этербека. Лицо его казалось моложе, чем на тех фотографиях, которые Лебедев видел в авиационных журналах. Хотя за обедом нужно было развлекать соседок, но все же Лебедев успел перекинуться парой фраз с бельгийским летчиком. Под внешней вежливостью Лебедев уловил скрытое высокомерие и подумал:

— Придется этому молодчику сбавить спеси…

Когда выяснилось, что вылетать придется вместе с бельгийцем, Лебедев сказал своему борт-механику:

— Ну, Андрейко, нужно держать ухо востро. Мы не должны перед бельгийцем лицом в грязь ударить. Не знаю, как ты, а я еще помню, как бельгийские фашисты в 1928 г. на нашей советской выставке в Брюсселе хулиганили. Я хулиганить, понятно, не собираюсь, но дать этому Жану несколько очков вперед надо, чтобы не зазнавался.

Ранним утром в день отлета Лебедев написал короткую приветственную записку своим друзьям. Андрейко тоже отправил письмо и на конверте написал: «Тов. Екатерине Головановой. Деревня Вертуновка, Храбровского РИКА, СССР».

На аэродроме шли последние приготовления. Крепкие рукопожатия, заиграла музыка, и бельгийский аппарат побежал по площадке аэродрома. Потом сразу взмыл вверх. Андрейко стоял около своего самолета и шепнул Лебедеву:

— Круто берет, где-то сядет…

Лебедев как будто пропустил это мимо ушей:

— Андрейко! Стань покрасивее и сделай умное лицо. Смотри, тебя снимают. Видишь, пять человек ручки вертят. Через неделю в Москве нас с тобой в кино показывать будут.

Андрейко приосанился и козырнул по направлению к кино-операторам. Лебедев тоже повернулся и крикнул:

— Привет Красной Москве!

Потом скомандовал Андрейко:

— Полезай! Сейчас отправляемся…

К самолету приблизился президиум комитета по перелетам. Еще раз обмен прощальными любезностями. Лебедев занял свое место. Завертелся пропеллер. Заработали ручки кино-аппаратов.

— Есть контакт!

Аэродром побежал перед глазами назад. Аппарат поднялся ввысь и сделал круг над аэродромом. Лебедев нацелился в голубом небе на бельгийский моноплан и принялся догонять его.

Самолет плавно и быстро несся вперед. Слышен был ровный шум мотора.

— Что-то поделывают мои московские изобретатели? — подумал Лебедев.

Ему вспомнился Бутягин с проектом своей машины. Вспомнился тонкий профиль Ксении.

— Как-то идут их опыты? Не появился бы опять «Утиный нос», не помешал бы…

Лебедев достал из кармана кусочек твердого горьковатого шоколада и принялся задумчиво жевать его. Компас показывал направление на юго-восток. Рядом с компасом медленно разворачивалась на роликах, соединенных с мотором, карта маршрута. Стрелка показывала то место на карте, где в каждый данный момент находился самолет. В момент отлета Лебедев установил стрелку на кружок, помеченный «Иокогама».

Лебедев взглянул на приборы. Самолет шел с хорошей скоростью — около 250 километров в час. Карта передвигалась, показывая однообразную голубую окраску, которою на географических картах обозначают воду.

С карты Лебедев перевел взгляд на летевшего впереди бельгийца. Он не подавал никаких знаков. Значит, все в порядке.

Так тянулся целый день. Лебедев пробовал заговаривать с Андрейко, но бесполезно. Борт-механик мирно спал, сидя рядом.

К вечеру на развертывавшейся карте, направо от стрелки, показались первые точки. Это была группа островов. Бельгиец потянул южнее.

— Андрейко! Протри глаза! Через час снизимся на острове. Можешь искупаться в океане, если хочешь.

Заспанный голос Андрейко недовольно ответил:

— Где там искупаться! Враз акулам на ужин попадешь…

Солнце почти касалось горизонта. Бельгиец кружил над маленьким клочком земли.

Лебедев тоже подтянул самолет к этому клочку и начал кружить, как ястреб, выискивая аэродром. Внизу вспыхнули прожекторы. Их свет был слаб по сравнению с заходящим солнцем. Но Лебедев все-таки ориентировался среди четырех огней, указывавших границы посадочной площадки. Лебедев кружил, давая время сесть бельгийцу, а сам ругался:

— Через три минуты солнце сядет. В темноте поломаешь самолет.

Бельгиец приземлился. Лебедев тоже повел самолет на снижение. Через минуту аппарат уже катился по аэродрому.

К аппарату бежали люди и что-то кричали. Солнце зашло, и небо сразу потемнело. При электрическом свете аэродромных фонарей Лебедев увидал типичные лица газетных корреспондентов. Вспыхивал магний — это фотографировали вновь прибывших. Лебедев чувствовал себя уставшим. Он стоял рядом с Андрейко под лучами наведенных на них прожекторов и, улыбаясь, смотрел, как вертелись ручки у кино-аппаратов. Потом к ним ринулась толпа туземцев: малайцев, китайцев и еще каких-то смуглокожих ребят, каких никогда не видывал Лебедев.

Всей группой пошли к домику местного резидента. Остров принадлежал Соединенным Штатам, и здесь все свидетельствовало об американской технике. Аэродром был так оборудован, что никак нельзя было подумать, что этот островок находится посредине Тихого океана. В павильоне аэродрома был хороший ресторан, но Лебедев взмолился, чтобы его отпустили, и отказался от ужина. Спать, только спать!

Этербек поддержал его:

— Мы не собираемся гостить у вас, многоуважаемый мистер Пертхорн, — сказал он резиденту. Через 30 часов мы должны продолжить наш путь.

— Очень жаль, — пожевал бритыми губами мистер Пертхорн.

На следующее утро Лебедев увидал, что Андрейко сидит под крылом самолета и страшно ворчит.

— Какая тебя муха укусила?

Андрейко принялся рассказывать:

— Всю ночь не спал, и теперь заснуть не могу. Жарко… У бельгийца борт-механиком мусье Шарль. Замечательный парнюга. На всех языках может разговаривать. Оба мы выспались в воздухе, вот вчера и пошли с ним шататься по этому острову. Весь-то он величиной с тарелку. Зашли в здешний трактир. Шарль вино пил. Они без этого не могут. А я только смотрел на него, потому что я дисциплину соблюдаю. В трактире здешняя публика на нас глазела. Я вижу, что бедно живут и очень забитый народ. Только один осмелился и стал что-то по своему говорить. Шарль разобрал. Оказывается, спрашивают, правда ли, что мы советские и как наш самолет называется.

— Ну и что же?

— Я ему ответил.

— Когда же ты по-ихнему разговаривать выучился?

— Очень просто. У них трактир-то почти что на открытом воздухе. Посмотрел я на небо, а над самыми нашими головами звезда — и так она красным цветом и переливает. Показал я на эту звезду и говорю: «Вот она, наша голубушка, наша красная звезда. И знайте, товарищи, что и самолет наш называется «Красная Звезда».

— Ну что ж, тебя поняли?

— Разумеется, поняли. Большой среди них разговор поднялся, а Шарль заметил мне, что зовется та звезда «Мира». Образованный народ! Удивительно, как это он название ей знает! Я ничего не имею против. Совершенно правильно. Наша звезда мирная. А Шарль смеется. «Мира», — говорит, — значит «удивительная». Я и с этим согласился. Потому что «Красная Звезда» всему миру удивление.

Лебедев выразил одобрение:

— Сумел агитнуть! Молодец! Придет время, Андрейко, и не одна наша «Красная Звезда», а тысячи их будут перелетать через моря и океаны. Они сотрут границы, и все народы будут жить одной семьей.