Истребитель «17-У»

XIII. Судьба „Истребителя“

В день объявления мобилизации лицо прифронтовой полосы СССР начало меняться. Спешно маскировались заводы, фабрики, жилые дома, чтобы с неприятельских самолетов их нельзя было отличить. По ночам города погружались в черную тьму. Вокруг них выросли линии воздушных заграждений. Эфир бороздился радио-волнами шифров.

Затем началось… Высоко над землей схватывались в поединках самолеты, и на землю сваливались только обгорелые остатки их. Эскадрильи тяжелых бомбовозов прорывали воздушные заграждения, и тогда оглушительные взрывы тревожили настороженную тишину ночи. Население пряталось в убежища, и на улицах видны были только дежурные отряды Осоавиахима, тушившие пожары, подбиравшие случайных раненых и отравленных, уничтожавшие отравляющие вещества, которыми враг с воздуха атаковал город.

Бутягин работал в глубоком тылу. На него была возложена обязанность максимально использовать машины «Бутгруз». В уральских степях они засевали громадные пространства «Альбиной».

— Мы выдержим, — сказал Бутягин Ксении, недавно ставшей его женой, с которой он только-что возвратился с поездки по осмотру полей.

Он сидел на низенькой скамеечке около входа в юрту и держал в руках последние радио-сводки.

— Мы продвинулись вперед по всей линии. Вот, Ксения, эти новости. Это сообщает «Коминтерн», где теперь работает Голованов. Его сестра сейчас в тыловом госпитале. Самолеты наши в последнем сражений замечательно хорошо действовали. Они охраняют подступы к нашим житницам. Эх, как начинаю говорить о самолетах, так вспоминаю Антошу Лебедева. Ему бы теперь нашлась работа…

«Истребитель 17-У» прибыл в тыл армии империалистов на шестнадцатый день после начала военных действий. Красная армия успешно продвигалась вперед. Краснозвездные самолеты забирались далеко в расположение противника и там сбрасывали листовки, в которых говорилось о том, что война капитала против трудящихся есть величайшее преступление перед человечеством. Солдаты империалистических армий с вниманием читали их. В тылу противника начались волнения, и под ударами Красной армии противник вынужден был отступать, несмотря на то, что командование его сосредоточило против красных невиданные доселе средства истребления. Последняя надежда капитала была на «Истребителя 17-У».

— Я знаю, что вы презираете меня. Но я вас уважаю, Лебедев. И только вам одному во всем свете я скажу. Наш род велик, древен и славен. К нему принадлежал великий Умберто, которого историки представляют в своих описаниях разбойником, наводившим страх на берегах Адриатики. Умирая, он завещал нашему роду прославить имя Умберто. Оно должно сиять по всему лицу земли. И вот я, семнадцатый потомок по прямой линии от Умберто, стою накануне моего торжества. Завтра с восходом солнца «Истребитель» под моим управлением установит свою власть на земле.

— Гениально! — воскликнул Лебедев. — Пожалуй, вы правы. Я с первого взгляда увидел, что вы необыкновенный человек. В вашей фигуре и в вашем лице есть что-то такое, что просится не то на картину, не то на виселицу.

— Вы находите? — насмешливо спросил «Утиный нос».

Лебедев кивнул утвердительно головой:

— Уверяю вас.

Разговор происходил в одном из убежищ на линии белого фронта. Лебедев знал, что «Истребитель 17-У» находится где-то близко, что завтра, с восходом солнца, он примет участие в бою. Тогда наступит решительный перелом.

Слабо звякнул телефон. Умберто приложил трубку к уху. Разговор длился несколько секунд.

— Для вас, Лебедев, очень приятное известие, — улыбнулся Умберто, кладя трубку. — Ваш борт-механик Андрейко, которого я тоже не прочь был взять с собой в «Истребитель», несколько часов тому назад бежал к красным.

Из осторожности Лебедев ничего не ответил.

— А другое известие для вас, Лебедев, неприятно. Андрейко распропагандировал одного из наших летчиков и бежал с ним вдвоем на самолете. Но наша зенитная батарея подбила их и они, кажется, погибли.

Лебедев подумал: Если «кажется», то еще можно надеяться. Андрейко мой не подгадит.

Телефонный звонок яростно залился. Умберто схватился за трубку:

— Что? — закричал он по-английски. — Красные прорвали фронт? Требуется «Истребитель»? К вашим услугам, генерал!

Лебедев ловил не только слова, но и замечал малейшее движение лица Умберто. А когда тот бросил Лебедеву:

— Военнопленный Лебедев. Я приказываю вам следовать за мной. Я докажу вам мое торжество.

Медленно приподнялся Лебедев, как бы нехотя:

— Я принужден покориться силе.

Взметывались взрываемые земляные пласты, стлался удушливый запах отравляющего газа. Эскадрильи самолетов двигались с востока. В воздухе стоял непрерывный гул канонады.

Белый фронт поколебался. Он прорван. В штабе, куда сходились донесения по змеившимся проводам и по эфиру, склонялись над картами руководители белых армий, измеряли расстояния, посылали приказания. А в это время с востока, в противогазах, двигались массы вслед за танками и самолетами.

По серому полю, усеянному трупами, бежали отступающие; гремя, проходила артиллерия, бросая орудия и снаряды; валились на бок броневики, и люди выскакивали из них в панике перед наступающими с востока эскадрильями.

Из подземного убежища-ангара на поверхность выползло серое чудовище: «Истребитель 17-У». Как бы оглядываясь слепыми своими глазами, оно приподнялось над поверхностью серого поля и понеслось навстречу потоку отступавших.

Лебедев сидел в кабине, являя собою воплощенную усталость. Он видел, как Умберто спокойно передвигал рычажки на распределительном мраморном столе. «Истребитель» несся окутанный дымом навстречу восходящему солнцу. Вот уже не видно бегущих. Впереди на земле причудливые очертания окопов. Это передовая линия противника.

До боли в висках сжал Лебедев челюсти.

Противник? Нет, — друзья и товарищи… И он, Лебедев, находится в самом нутре этого истребителя вместе с безумцем Умберто.

Мысли жгли мозг Лебедева. Надо найти сейчас же решение. Надо помешать Умберто.

Сверкающий диск выплыл из-за горизонта. Умберто взглянул вперед и повернул рычажок. На белом циферблате выпукло вычертилось слово «Смерть».

Самолеты закувыркались, падая — «Истребитель» действовал… Вот загорелись направо какие-то постройки. Вот взлетел на воздух артиллерийский склад. «Истребитель» несся, сея вокруг смерть и разрушение. Какое-то полуразрушенное селение, попавшееся ему на пути, в несколько секунд было превращено в мертвую однообразную пустыню.

Умберто крепкими нажимами передвигал рычажки, бесстрастно смотря вперед:

— Вот мое торжество… Здесь — высшая красота…

У него на лице появилась тонкая судорога. Лебедев смотрел на искажавшиеся черты «Утиного носа». Мысли вихрем понеслись в голове…

И тут Лебедев с размаху, самым простым мужицким ударом, наотмашь ударил правым кулаком в лицо Умберто. Он метил таким образом, чтобы ударить по его здоровому глазу. И не промахнулся. Умберто свалился. Коленом придавил его Лебедев. Сдавил руку, которую тот протягивал к мраморному распределителю.

— Довольно с вас, сеньор Умберто. Поторжествовали, и будет!

Лебедев скрутил руки Умберто и изо всей силы повернул рычаг направления. «Истребитель» дал задний ход, повернул на 90° в левую сторону и понесся вдоль линии белого фронта, все сметая на своем пути.

Что-то зафыркало внутри распределительного стола.

— Не довольно ли? — спросил себя Лебедев и, прищуривая глаза, нажал кнопку около циферблата «смерти». Потом он наклонился над лежавшим Умберто:

— Сеньор! Как остановить ваш «Истребитель»?

Умберто ничего не отвечал.

— Придется обходиться своими средствами, — уже совсем улыбнулся Лебедев, склоняясь над мраморной доской. Он припоминал, как работал здесь Умберто, и осторожно пробовал рычажки.

И вдруг «Истребитель» остановился, грузно осевши на землю. Лебедев покрутил вариометром и, к его великой радости и удивлению, из рупора послышался голос:

— Алло, Алло! Говорит Москва.

Андрейко, проснулся на жесткой койке походного госпиталя. В его мозгу еще дрожали картины побега, обстрела самолета шрапнелью и не совсем удачное снижение. Безумно болела голова, и парусиновый тент госпитальной палатки казался ему расстилавшимся над ним серым предутренним небом. В этом небе нет просвета. Оно безнадежно и уныло. Но что это? Как-будто на небе вспыхнули две звездочки. Они быстро летят, спускаются прямо…

Над головой Андрейко наклонилась сестра в белой повязке. Глаза ее блестели. Это были те звездочки, которые увидал Андрейко. Он узнал милые, знакомые черты. Простонал:

— Катюша, это ты?..

У кровати стояла сестра милосердия Катя Голованова.

Опять наступила передышка в борьбе труда с капиталом.

«Истребитель 17-У» и его изобретатель стояли перед пролетарским судом.

Просьба Умберто о помиловании была уважена. Он писал, что заблуждался и хочет теперь своими знаниями содействовать торжеству Республики труда, охраняемой «Истребителем» от дальнейших покушений на него.

В лаборатории академии встретились Бутягин, Груздев и Умберто. Разговор коснулся книжки с таинственными формулами.

— Меня поразили в ваших записях необычные валентности химических элементов, — сказал Бутягин. — Они во многих случаях ниже общепринятых. Правда, я припоминал, что некоторые элементы, например — углерод, иногда способны образовывать соединения низшей валентности, которые обычно крайне ядовиты. Но всё-таки я ничего не понял.

Умберто потряс головой:

— Я добился образования соединений с ненормальной валентностью элементов помощью тех же самых вибраций, которые применяли вы…

— Так в чем же дело?

— Я применил вибрации другой частоты. Я обозначил их буквой «Z».

Бутягин подумал и махнул рукой.

— Об этом надо будет еще подумать. Только знаете что, — сейчас я рад за себя. Вибрации вибрациями, а вот наши пошли на помощь земледелию и мы видим пользу от наших трудов. И сознание этого — очень большая радость. Так, что ли?

Он протянул руку Груздеву. Тот пожал ее. Умберто мог только сказать:

— Я даже не смею завидовать вашей радости. Я глупо заблуждался.

— Ошибки никогда не поздно исправить, — внезапно пробасил кто-то.

Все обернулись. В дверях стоял улыбающийся и жизнерадостный Лебедев.