Истребитель гулей. Роман о Готреке Гурниссоне

Десятая глава. Воспоминания

Готрек кривился, пока пил вино, найденное Лхосией, однако, как отметила Маленет, это уже был не первый осушенный им бурдюк. Прошло уже несколько часов после того, как начался костяной дождь, и вокруг Истребителя скопилась целая куча, все пустые. Выглядело это так, будто он бился против стаи летучих мышей и теперь разлёгся на их трупах, отдыхая. Дуардин кивнул на висевшие на стенах щиты.

— О чём здесь говорится?

Они сидели кружком, прямо в сводчатом проходе — силуэты на фоне мерцающего дождя. Поток костей окутывал дуардина и компанию световой рябью, создавая ощущение, будто они были под водой. Температура упала, поэтому они разожгли костёр. Лхосия села с одной стороны Истребителя, Маленет — с другой. Трахос уселся напротив, склонив голову, наклонившись к огню, его лицо по-прежнему скрывалось за шлемом.

— Щитовые стихи? — переспросила Лхосия. Её слова звучали несколько невнятно. Поупиравшись некоторое время, она, в конце концов, согласилась выпить немного вина. Лхосия утверждала, что прежде не пила, но, в конечном итоге её горе требовало чем-то смягчить его. — На них записаны деяния Непогребённых. Когда умирает предок, мы высекаем его историю на щите и вешаем этот щит на стене разделительной камеры. Так все, кто придёт в поисках их мудрости, будет знать, как они жили и как умерли.

Готрек оскалился в мрачной усмешке.

— Погребальные стихи. У нас были такие, в том месте, откуда я родом, — он схватил ещё один бурдюк с вином, выдернул пробку и, сделав долгий глоток, уставился на огонь.

— Откуда ты? — спросила Лхосия. Маленет отметила, что девушка старалась поддерживать разговор на отвлечённые темы, подальше от себя и своей потери, как будто бы не желая разделять своё горе с незнакомцами.

Готрек проигнорировал её, зачарованный пляской огня.

Лхосия посмотрела на Маленет.

— Его мир сгинул, — ответила альвийка. — Он утверждает, что его уничтожили. Где-то за пределами Смертных владений. Хотя больше он об этом ничего не скажет, — она усмехнулась. — О своих предках он говорит с той же охотой, что и ты о своих.

— Ты всё равно никогда не поймёшь, — проворчал Готрек. — Вы, вероломные эльфы, не имеете ни малейшего представления о традициях или истории, — он махнул в сторону щитов на стенах. — Тебя не заботят старшие твоего рода, не говоря уже о предках. Всё, что тебя волнует — это ты сама.

Маленет пожала плечами.

— Ну, кого-то же должно.

— Мой народ уважал своё прошлое и чтил предков, — продолжил Готрек, сочувственно глядя на Лхосию. — Как и ты. Мы высекали деяния на клятвенных камнях и… — он умолк, а затем тряхнул головой, словно неожиданно выходя из себя. — Какое это имеет значение? Они все сгинули. Всё погибло, и, благодаря предательству богов, я ничего не сделал, чтобы помочь им.

Лхосия по-прежнему держала кокон в руках. Теперь там не было ни света, ни хоть какого-либо признака находившейся внутри фигуры. Сейчас кокон больше походил на камень, покрытый пылью и обёрнутый бледной тканью. Маленет заметила, что жрица снова считает, молча повторяя про себя какие-то цифры. Затем она нахмурилась и посмотрела на Готрека.

— Почему ты не помог своему народу?

— Гримнир сказал мне, что я его наследник. Он обманул меня в Царстве Хаоса, пообещав мне долгожданную погибель, Он сказал, что это будет самая великая гибель, когда-либо обретённая истребителем. Ложь, от начала и до конца.

Готрек вскочил на ноги, пошатываясь в опасной близости от арки. Осколки костей врезались в землю в каких-то нескольких дюймах от Истребителя, пока тот разговаривал с тьмой.

— И пока я томился в этих убогих преисподних, забыв про всё и про всех, кого знал, они все погибли, — его голос стал хриплым. — Если бы я остался сражаться, то нашёл бы способ их спасти. Но боги обманули меня. Всех убили, а меня оставили в живых. Я поклялся умереть — а в итоге всех пережил! Что может быть более жестоким?

Это было больше всего, что прежде слышала Маленет от Готрека о его прошлом за всё время, что они путешествовали вместе. Больше, чем слышала от него в ответ на любой вопрос с её стороны. Обычно он просто ругался, бурчал или смеялся. Вино повлияло на него не так, как эль, который он пил обычно. Он по-прежнему был угрюмым и едким, но больше склонен к разговорам.

— Что ты видел там? — спросила она, стараясь не выглядеть слишком заинтересованной, боясь спугнуть момент откровенности скупого на оную дуардина.

Даже Трахос прекратил бормотать себе под нос и поднял голову, посмотрев на Готрека.

Готрек вернулся к огню и шумно шлёпнулся на землю, всхрапнув, после чего ещё разок приложился к бурдюку.

— Твари без имён. Твари, для которых нет слов. Цитадели звука. Песни крови. Океаны ненависти. Вы бы не поняли, даже если бы я смог рассказать вам. Я не мог их понять, даже глядя на них. Долгое время я верил лжи. Верил в обещанную мне великую погибель. Биться с демоническими ордами до конца вечности. Пока либо не умрут они, либо не погибну я. Но там ничего не умирает. Не окончательно. Я убивал и умирал несчётное количество раз. Боги смеялись надо мной, — его слова наполнились горечью. — А затем забыли про меня, — он схватил охваченную огнём палку и врезал ей по земле, пламя сверкнуло в его единственном глазу, тлеющие угольки порхали вокруг его изрытого шрамами и временем лица. — Больше они меня не забудут.

Он выпил ещё немного и замолчал. Его прежнее настроение угасло. Маленет собиралась расспросить Лхосию о её народе, когда Трахос сделал то, чего не делал никогда. Он расстегнул застёжки и снял шлем. Уплотнения были помяты и покрыты грязью, они издавали странный шипящий звук, когда он расцеплял их.

Даже Готрек удивлённо поднял взгляд, когда грозорождённый вечный открыл своё лицо. Его волосы были длинными, белыми и заплетены в толстые косы. Освободившись от шлема, они упали на металл его кирасы, словно верёвки, создавая впечатление пожилого шамана. Его кожа была цвета полированного тика, а лицо, должно быть, когда-то было красивым, жестокой, львиной красотой. Когда-то. Теперь же каждый дюйм был покрыт шрамами. Это были не борозды от ожогов, покрывавшие левую сторону лица Готрека, а глубокие, неровные порезы. Один из них шёл прямо от челюсти ко лбу, заставляя его постоянно хмуриться. Он настороженно посмотрел на них, как если бы сняв шлем, оказался перед ними обнажённым.

— Как ты сбежал? — спросил он. Без шлема голос Трахоса утратил слабое металлическое дребезжание и превратился в глубокий, грохочущий тенор.

Казалось, комбинация из вина и удивления вывели Готрека из его обычного состояния угрюмой скрытности. Он посмотрел на Трахоса, затем сквозь него, как будто видя на месте грозорождённого кого-то другого.

— Я начал видеть… вещи, — сказал он. — То, что ещё не произошло, или то, что, быть может, случилось уже давно, — он покачал головой. — Полагаю, я сходил с ума. Сражаясь столь долго. Разъярённый предательством. Пытающийся вспомнить собственное имя.

Он посмотрел на Лхосию.

— У меня тоже когда-то был свой летописец, типа твоих щитовых стихов. Человек. Но не такой, как большая часть этой трусливой, неуклюжей расы. Он был опытным бойцом. И смелым. И при этом отличным кователем историй. Он поддерживал меня во всём. Он бы пошёл со мной, если бы я позволил ему. Затем, когда безумие поглотило меня, я решил, что смогу увидеть его, живого, в каком-то ином мире, каким-то образом сохранившегося на протяжении всех этих эпох моего чистилища, — он горько рассмеялся. — Мне иногда интересно, может он и правда где-то здесь, в этих ваших проклятых мирах, которые вы называете владениями. Но потом я задаюсь вопросом, не был ли это кто-то другой, тот, кого я видел, тот, кто вёл меня через Царство Хаоса, кто провёл меня через пламя.

Казалось, он только сейчас заметил, что все смотрят на него, и его лицо ожесточилось.

— Что бы ни случилось, мои поиски выплеснули меня в ту уродливую духовку, которую ты называешь Акши, в окружение болтливых идиотов, претендующих на звание истребителей. Потомки Гримнира, сказали они. Если бы они знали его так же, как я, то задумались бы о том, стоит ли претендовать на подобное родство. Никто из них не понимает, какой коварный мошенник их бог, — он стукнул по руне на груди. — Они столь же бесполезны, как и он. Так что, в конце концов, быть может они и правда его потомки. Они сделали эту безделушку, а потом у них не хватило сил, чтобы её использовать.

— Что это? — спросила Лхосия, протянув руку, чтобы прикоснуться к руне. Но затем резко отдёрнула назад, когда золотой лик в груди Готрека полыхнул жаром, опалив руку девушки.

— Имущество ордена Азира, — огрызнулась Маленет, бросая предупреждающий взгляд на жрицу.

Готрек рассмеялся, его настроение немного улучшилось.

— Просто подойди и попробуй забрать, эльфиечка, — он отодвинул бороду, пытаясь взглянуть на руну. А затем скривился, когда увидел лик бога-прародителя дуардинов, который был ей придан. — Взгляни на него. Засевшего в моей проклятой груди. Дразнит меня каждый раз, когда я вижу его тупую образину.

— Это Гримнир? — спросила Лхосия.

— Да. Его подобие, по крайней мере.

— Ты носишь символ бога, которого презираешь?

— Не по собственному выбору, девочка. Он не выглядел так, когда я вбил его себе в грудь. Кроме того, от него есть прок. Как они это называют? — спросил он, покосившись на Маленет.

— Пра-золото, — ответила альвийка, закатив глаза. — Огненные убийцы утверждают, что это кусочки Гримнира, разбросанные по всем мирам, — она уставилась на руну. — Нелепо, как, впрочем, и все дуардинские легенды, но пра-золото определённо обладает силой. Они вбивают его в свои тела, чтобы питать собственную ярость, но ни одна другая руна не равна той, что в теле Готрека, — она позволила своему взгляду погладить металл. — Это мастер-руна, выкованная самим Крагом Черномолотом. И когда Готрек уничтожит себя, я отнесу её в Зигмарон.

Пульс Маленет участился, когда она подумала, что это будет означать для неё. Она станет тем, кто даст оружие достаточно мощное, чтобы выиграть войну во Владениях. Она начнёт с чистого листа. Никого не будет волновать, что она делала в прошлом. Ни один из её врагов в Азирхейме не сможет покуситься на неё. Сам Зигмар, возможно, сделает её святой.

— Значит, — заговорила Лхосия, хмуро глядя на Готрека, — когда ты говоришь о своей гибели, ты имеешь в виду, что хочешь уничтожить себя? — она покачала головой. — Ты говоришь, что твоя культура почитает наследственную мудрость, а затем собираешься пустить по ветру все эти знания? Что может быть большим преступлением, чем самоубийство? Это предательство твоих предков и твоих потомков. Ты должен сохранить свою мудрость. Ты должен бороться, чтобы передать то, что знаешь.

— Я — Истребитель, девочка, — ответил Готрек. — Я должен искупить… — он смолк, а затем пожал плечами. — У меня есть, что искупать, пусть никто здесь об этом и не помнит, — он осушил остатки своего бурдюка и скривился. — Боги, что за моча дракка.

Они снова сидели в тишине, слушая шелест дождя и треск костра. Затем Лхосия посмотрела на Трахоса.

— Ты тоже слуга Истребителя?

Маленет рассмеялась.

— Я служу Богу-королю, — ответил Трахос. Пламя костра подчёркивало его звериные черты, делая лицо грозорождённого почти толь же диким, как у Готрека. Его глаза напоминали звёзды, тлеющие под свирепо сведёнными бровями. — И ордену Азира, — он посмотрел на Маленет. — Мы оба.

Лхосия посмотрела сперва на Маленет, потом на Трахоса. Их взаимная неприязнь была столь очевидна, что сомнение, прозвучавшее в последующем вопросе юной жрицы, не вызвало удивления.

— Вы работаете вместе?

Теперь настала очередь смеяться Готрека.

— Эльф хочет руну, и ей всё равно, если для этого мне придётся помереть. Красавчик чувствует то же самое, но его перекручивает от желания понять, что, по мнению молотомёта, будет более правильным решением. Он отчаянно нуждается в руне, но не может заставить себя поступить дурно. Правда, улыбчивый? Ты не хочешь быть таким же дикарём, как я.

Глаза Трахоса сверкнули от переполнявших его эмоций, он дёрнул головой, но промолчал.

— Ты уже был здесь прежде, — сказала Лхосия, наклоняясь и внимательно изучая доспехи грозорождённого. — Ты уже был в Аметистовых княжествах.

— Что? — удивилась Маленет.

Лхосия указала на различные приборы и снаряжение на поясе Трахоса. Среди измерительных приборов были спрятаны песочные часы в металлической оправе, заполненные пылью, которая мерцала при каждом движении. Венчал часы декоративный усмехающийся череп.

— Или ты купил это у кого-то другого, кто был в Аметистовых княжествах.

Трахос хмыкнул и накрыл часы. Он выглядел злее, чем когда-либо прежде, его голова снова дёрнулась.

Готрек фыркнул от удовольствия.

— О, скелет в шкафу?

Трахос подхватил один из мехов с вином и сделал долгий глоток. Он проигнорировал интерес, явно видный на лицах Маленет и Готрека, и повернулся к Лхосии.

— Я, вместе со свитой горозорождённых вечных, сражался в южных областях Аметистовых княжеств. Это были Молоты Зигмара. Моя же собственная свита была… — он поколебался, после чего постучал по бирюзовым доспехам. — Я принадлежу к грозовой палате, известной как Небесные защитники, но я остался последним. Я возвращался в Азир, когда примкнул к Молотам Зигмара. Мы были незнакомы, но хорошо бились рядом. Мы захватили Амальфейскую крепость, затем обыскали всё побережье. На расстоянии почти трёх сотен миль в её окрестностях боле не дышит ни одного слуги Хаоса.

— Амальфейская крепость, — Лхосия кивнула. — Мне знакомо это название. Радиканские князья. В древние времена они были нашими союзниками. В библиотеках Незыблемой крепости до сих пор хранятся священные тексты, написанные князьями-радиканцами, — она покачала головой. — Вы вернули себе крепость? Прошли века, несчётные века с тех времён, когда эти земли были свободны от Хаоса.

Что-то мелькнуло в глазах Трахоса, но сгинуло так же быстро, как и возникло.

— Мы захватили крепость и земли вокруг неё. Я был прикреплён к Молотам Зигмара для выполнения особых обязанностей, — он постучал по инструментам на поясе. — Моя работа заключалась в том, чтобы послать весть в Азир, чтобы остальные грозорождённые из их палаты смогли найти путь через эфирную пустоту. Пока мои товарищи собирали местных жителей и вооружали их, я помогал тем, кто занимался ремонтом крепости, — он замолчал и ещё отпил из бурдюка. — Прошли недели. Ни словечка из Азира, — он хмуро покачал головой. — Ну, то есть я не смог ничего разобрать. Только вой и крики. Кто-то пытался меня предупредить. Только это было больше похоже на крики из-за толстой стены. «Некротрясение» было единственным словом, которое я смог разобрать, но мне оно ни о чём не говорило.

Он покачал головой и продолжил.

— Мы продолжили нашу работу, обыскивая равнины в поисках оставшихся хаоситских собак, — его перчатка металлически взвизгнула, когда грозорождённый сжал пальцы, словно выдавливая из кого-то жизнь. — Они пытались сбежать. Мы атаковали. Свирепо. Жестоко. Я показал Молотам Зигмара, как сражаются Небесные защитники. К этому были не готовы даже связанные кровью. Они расслабились. После стольких лет они не ожидали, что кто-то попытается вернуть Аметистовые княжества. Они думали, что эти земли принадлежат им, — его голос становился всё громче, как будто он обращался к толпе, а не трём своим спутникам, сидевшим напротив у костра. — Но мы вернули их обратно! Почти без потерь. Мы снесли их идолов и цитадели. Мы разрушили их тюрьмы. Мы освободили убогие души, которые десятилетиями не видели света. Это было великолепно. Молот падал. Связанный кровью умирал.

Маленет осторожно забрала у него из рук мех с вином, прервав воспоминания грозорождённого. Она сделала глоток и после тихо заговорила.

— И всё же, когда ты встретился нам с Истребителем в Акши, ты был один. С тобой не было никаких Молотов Зигмара, когда ты нашёл нас на Убиенном пике.

Трахос посмотрел на неё, его голова затряслась, гнев тёк из его глаз.

Она осторожно приблизила руку к одному из клинков, гадая не слишком ли сильно на него надавила.

Гнев Трахоса утих и он расслабился.

— Мы раздавили Хаос. Мы сделали то, что должны были сделать. Эти звери не могли пробиться сквозь доспехи нашей веры, но… — он поколебался. — Но Хаос не единственная угроза в пустошах Шайиша. Голоса из Азирхейма становились всё слабее и отчаяннее, поэтому мы сосредоточились на укреплении крепости и вооружении освобождённых рабов. Мы понимали, что не пройдёт много времени, прежде чем сведения о наших успехах доберутся до полевых командиров, контролирующих оставшуюся часть княжества. Мы одержали победу благодаря скорости и неожиданности, а не превосходящим силам. Без подкрепления нам бы пришлось несладко. Сперва невольники боялись нас так же, как своих поработителей, но затем увидели шанс. Возможность отомстить, по крайней мере. Некоторые до сих пор помнили легенды о временах до Хаоса. Временах, когда человек не знал тирании. Под нашим присмотром они стали сильнее. Отважней. Мы начали выбираться в соседние деревни, укрепляя их, постепенно распространяя влияние на всё княжество. Когда начались нападения, мы были готовы. И смертные тоже.

Его лицо потемнело.

— Но затем до нас стали доходить слухи о других вещах. О людоедстве среди ничтожных, которых мы вооружали и кормили. Мы поделились с ними словом Зигмара. Мы поведали им, что Эра Хаоса прошла и настала новая эпоха, но стоило нам уйти, как они снова погрузились в собственную дикость, — его голос задрожал от ярости. — Если бы люди знали, чем мы пожертвовали, ради спасения этих Владений. Если бы они знали, что это значит. Мы бессмертны, но мы… — он покачал головой. — После столь долгого времени под плетью Хаоса, они вновь впали в порчу поклонения Богу крови. По крайней мере, так я думал поначалу. Я выехал из крепости, чтобы убедиться лично.

Его голос успокоился.

— Но это был не Хаос. Они поклонялись не Кхорну. Я понял это, как только добрался до первой же деревни. Поклонение любого вида теперь было выше их понимания. Они больше не были людьми. Она заползли в братские могилы, оставленные их угнетателями, и выкопали останки, — он поморщился. — Они ели трупы, питались ими, словно животные. После всего, что мы для них сделали, я не мог этого понять, — он врезал кулаком по земле, раскидав угли. — Мы освободили их, а они превратились в животных. Неужели они не видели, что рискуют всем? Они оставляли нас открытыми для атаки. Мы их спасли, а они нас предали! Они даже не… — Трахос снова оборвал себя и тряханул головой.

— И что ты сделал? — спросила Маленет, чувствуя, что грозорождённый не хочет заканчивать рассказ.

Очевидно, вино оказало на Трахоса такой же развязывающий язык эффект, как и на Готрека. Видно было, что слова разрывают его изнутри, но он не мог перестать говорить. Маленет видывала таких прежде. Слишком пристыженных, чтобы говорить о своих деяниях, но уже не имеющих сил молчать.

— Я был в ярости, — пробормотал он. — Некоторые из Молотов Зигмара были там и попытались меня успокоить, но я не слушал. Я уничтожил эту деревню. Эти люди собирались всё испортить, и я решил… Я их убил. Всех. Я показал им, как Бог-король обращается с теми, кто предаёт своих спасителей.

Маленет пожала плечами.

— Выглядит вполне разумным. Вы спасли их, а они превратились в трупоедов. Это невоспитанно, как минимум. Я не могу обвинить тебя за то, что ты предал их молоту.

Готрек нахмурился.

— Ты сказал, что другие, из Молотов Зигмара, пытались сдержать тебя. Почему? Ты делал работу Зигмара. Они были трупоедами. Как те твари, с которыми мы сражались здесь, в Морбиуме. Почему бы тебе не прикончить их?

Трахос отвёл взгляд, но его голос оставался по-прежнему ровным.

— Я был в ярости. Это было своего рода безумие. Я слышал, как мои товарищи зовут меня, но это было похоже на крики из пустоты эфира. Они не имели смысла. Словно воющая на меня стая зверей. Мои молоты поднимались и падали, крушили и уничтожали, мои глаза залило кровью. Только истощение, наконец, вынудило меня остановиться. А потом я увидел тела.

Маленет кивнула, догадываясь. Понимая, наконец, почему разум Трахоса был сломлен так же, как его тело.

— Они не все были гулями, не так ли?

Грозорождённый не ответил.

— Ты убивал людей, — продолжила она. — Вот почему остальные грозорождённые пытались тебя остановить.

Трахос заговорил, его голос был тих.

— Я прошёл обратно тем же путём, что и пришёл, но не мог понять того, что видел. Эти трупы… Некоторые определённо были теми пожирающими мёртвую плоть тварями. Но другие… — он покачал головой.

Готрек отпил ещё вина и поморщился.

Лхосия смотрела на Трахоса новыми, полными ужаса глазами.

— И что сделали Молоты Зигмара? — спросила Маленет.

Голос Трахоса был унылым и выхолощенным.

— Они пытались обуздать меня. Пытались отогнать меня.

Маленет недоверчиво рассмеялась.

— Ты сражался со своими? С теми, кто одного с тобой рода?

— Нет! Не так. Я не имею в виду, что напал на них. Не так, как вы подумали. Даже сейчас, изменившись, я бы не навредил одному из воинов Зигмар. Но я им сопротивлялся. Я оставил их. Бросил на произвол судьбы. Я не мог избавиться от лиц, которые видел. И до сих пор не могу.

Готрек задумчиво оглядел Трахоса, а когда заговорил, его голос был мягче обычного.

— Боги нас дурачат. Всех нас. Ты был там, потому что они приказали тебе там быть.

— Бог-король не приказывал убивать мне беззащитные семьи.

Готрек сердито уставился на дождь.

— Когда боги говорят о Порядке или Хаосе, они имеют в виду славу — свою славу. Им плевать на тех, кто завоёвывает для них эту славу.

— Ты изменился? — заговорила Маленет.

Трахос в замешательстве покачал головой.

— Это твои слова. Ты сказал: «как бы я ни изменился, но я никогда бы не навредил одному из воинов Зигмара».

Трахос уставился на Маленет и впервые с их встречи, она почувствовала что-то иное, кроме насмешки, при взгляде на грозорождённого. Она не чувствовала, что смотрит в глаза мужчины. Этот взгляд не мог принадлежать человеку. Кем они были, эти грозорождённые вечные? Она не задумывалась об этом раньше, но теперь почувствовала озноб, осознав, каким странным он был. В некотором смысле он казался даже менее человечным, чем трупоеды.

— Я потерял себя, — пробормотал он, наконец, выпустив её из плена его нечеловеческого взгляда, и уставился в огонь. — Первый раз я погиб в битве при Висургисе. Это было великолепно. Мучительно, да, но великолепно. Когда я почувствовал, что моя душа, по-прежнему нетронутая, пылает в залах Зигмара, вбиваемая в Наковальню апофеоза, я понял, что переродился. Перекован, чтобы я снова мог драться. Затем я умер снова, сражаясь с зеленокожими на Орротском перевале. Боль тогда была сильнее, но слава, всё ещё, была невообразима. Шанс снова жить, снова сражаться за Бога-короля, противостоять всему дурному во Владениях смертных.

Он посмотрел на звёзды.

— Когда я умер в третий раз, казалось, что боль никогда не кончится. Возможно, что-то пошло не так? Возможно, я слишком сломлен, чтобы быть спасённым? Сомнения снедали меня. Но мучения казались бесконечными. И это было не самым худшим. Когда всё закончилось, и я смог присоединиться к своей грозовой палате, то не мог вспомнить, что это значит. Почему мы сражались? Всё, что раньше казалось таким важным, теперь ощущалось как сценические указания в пьесе или слова песни. Ничто не выглядело реальным.

Он повернулся к Готреку, качая головой.

— Я не мог вспомнить свою семью. Даже имя своего отца. Или место своего рождения.

— А потом тебя отправили в Шайиш, — сказала Маленет, догадываясь, что будет дальше.

Он кивнул, не встречаясь с ней взглядом.

— Всё, что я мог вспомнить — песни. Гимны, которые мы узнали в Азире. Эти славные мелодии. Я пел их, сражаясь, молясь, чтобы слова сдерживали меня — чтобы они направляли меня, когда разум уже не мог. Но правда в том, что я не знаю, кто я. Я убил столь многих во имя Зигмара, думая, что выполняю его работу. Но был ли это я? Всегда? — он нахмурился и снова замолчал.

Какое-то время все молчали. Даже Готрек выглядел встревоженным речью Трахоса.

Что-то пришло на ум Маленет.

— Что с тобой случится, когда ты вернёшься в Азир? Известие о твоём бегстве из Шайиша, возможно, уже дошло до них. Если только Молоты Зигмара не умерли. Что скажут твои командиры, когда ты вернёшься один, с пустыми руками, потеряв своих людей?

— Я не вернусь с пустыми руками. Я подчинюсь любому решению, которое будет сочтено целесообразным, но я не вернусь, если только не получу прямого указания, — он посмотрел на руну в груди Готрека. — Я вернусь с призом.

Смех Готрека разнёсся по залу.

— Ну конечно! Ты тоже хочешь, чтобы я помер, как и канавная девка. Таким образом, ты сможешь вырезать эту штуку из меня и…

— Нет, — Трахос сжал кулаки. — Я не убийца. Что бы я ни делал в прошлом, я буду пытаться сохранить тебе жизнь. Я не позволю тебе навредить себе, пока не смогу убедить отправиться со мной в Небесный град.

Готрек вскочил на ноги, пошатываясь от выпитого вина, и схватил свой топор.

— Убийство? — спокойный сочувствующий тон покинул его голос, сменившись диким рёвом. Его лицо было искажено яростью и весельем. — Не должно быть никакого убийства, приятель. Сразись со мной в честном бою. Заработай эту проклятую руну!

Трахос не пошевелился.

— Я не стану. Ты не создание Хаоса или агент Губительных сил. Ты так же и не созданный мстящий призрак Великого некроманта, которому ты бросил вызов, — он покачал головой. — По правде говоря, никто из нас не знает, кто ты на самом деле. Я сомневаюсь, что ты сам это знаешь. Я не буду драться с тобой, — он раскрыл ладонь и уставился на потрёпанные клёпаные пластины своих латных перчаток.

Готрек постоял ещё немного, после чего грузно шлёпнулся обратно на пол и схватил ещё один мех. Его воинственности не хватало обычного рвения, как будто он механически делал то, что все от него ждали.

— Жаль, — пробормотал он.

Маленет задумалась над тем, что только что узнала. Грозорождённый вечный, чья вера поколеблена, был гораздо меньшей угрозой, чем бескомпромиссный фанатик, с которым, как она думала, они путешествуют. Не было никакой надежды убедить Готрека отправиться в Азир и принести клятву служения Богу-королю. И если Трахос слишком устал от битв, чтобы просто убить дуардина и забрать руну, это означало, что она была единственной, кто мог вернуть её в Азирхайм. Она откинулась на спину и пригубила вина, после чего схватила немного еды, которую Лхосия сумела выудить из подземных хранилищ храма, чувствуя себя немного счастливее, чем некоторое время назад.

— А ты? — спросила Лхосия, поворачиваясь к альвийке. — Ты тоже здесь, чтобы защитить Истребителя?

Маленет сдержала ухмылку, а Готрек фыркнул.

— Она защитит меня, только если моя смерть лишит её шансов забрать мою руну.

Маленет притворно всплеснула руками.

— А как же душа, которую ты несёшь? — поинтересовалась Лхосия.

Маленет рассмеялась.

— Ты не захочешь узнать, что у меня на душе.

— Нет, — прервала её жрица. — Я не имею в виду твою душу. Я имею в виду ту, которую ты носишь на шее.

Трахос и Готрек оба удивлённо подняли взгляд.

Маленет обхватила рукой амулет.

Она знает, что ты сделала, рассмеялась госпожа, обрадованная таким поворотом событий. И как же ты это объяснишь?

— Что ты имеешь в виду? — спросила Маленет, слишком явно повысив голос. — Это просто память об убийстве.

Лхосия нахмурилась, подозрительно оглядев Маленет.

— Ты, конечно же, знаешь, что это нечто большее? Если нет, то я могу объяснить. Я верховная жрица Савана. Даже самая закутанная душа открыта мне. Я вижу каждую душу в Морбиуме.

Маленет внутренне выругалась. Ей нужно было заставить эту идиотку заткнуться, прежде чем она всё испортит.

— Он закончился, — заговорил Трахос.

— Что, — огрызнулась Маленет.

— Дождь.

— Наконец-то! — воскликнул Готрек, вскакивая на ноги.

На их глазах последние осколки со стуком врезались в камни площади. Затем они перевели взгляд на Лхосию, но та по-прежнему смотрела на амулет Маленет.

Готрек протопал на площадь, и махнул рукой на звёзды.

— Выглядит, как отличная погодка для похода!