История третья: На склоне Немяна Тамаля

Глаза страха (Вместо эпилога — за 2006 год)

Взгляды, взгляды, взгляды… Добрые, гордые, обрадованные. Старшие братья, дяди, друзья и соратники — сложно выразить каким-то одним словом все те отношения, что связывают стоящего навытяжку перед строем девятилетнего мальчишку в замызганной камуфляжной курточке и сам строй из пропылённых сотнями военных дорог матёрых бойцов.

— Мне?! — Сифка неуверенно коснулся металлического крестика на груди. «Солдатский георгий» — за что?! За то, что случайно нашёлся? Не побоялся под пулями броситься к командиру? Да он не замечал этих пуль вовсе, когда бежал!

А что спас Великого князя… Он всего лишь помогал Дядьке. О будущем крёстном он совсем тогда не думал!

— Тебе, — гордый не за себя, за воспитанника капитан Заболотин улыбнулся. — Без тебя мы бы оба там полегли, как остальные.

Сифка опять с недоверием коснулся кончиками пальцев награды. Он всё ещё не понимал, что такого сделал героического. Всё это торжественное построение роты, парадная рожа нового командира, поручика Кулакова, и ухмылка Кондрата… Происходящее было уж слишком нереальным. Должна же быть «ложка дёгтя на бочке с порохом», как говорит Чинга, которая возвращает с небес на грешную землю. Сифка с тех пор, как оставил за спиной развалины родного дома, вечно ожидал от жизни подвоха.

… Вот и ухмылка сползла с лица Кондрата, шевельнулись челюсти, словно сдерживая недовольные слова. Ага, вот оно что: дождавшись, пока почти все разойдутся, подошли визитёры из, как в УБОНе говорили, Центра. Сумрачные замкнутые лица, важность в каждом жесте. «Шишки» называл таких людей Кондрат.

Сухие поздравления юного героя… и посередь этого вдруг неожиданно тёплое, человеческое одного из «гостей»:

— Что, дошёл, разведчик? Ну, поздравляю. Уговор помнишь?

Капитан Заболотин нахмурился, разглядывая офицера. Он знал, зачем гости пожаловали, но Сифка-то откуда может знать контрразведку?

Сифка вздрогнул, вглядываясь в это неприметное лицо:

— Вам карту… вернуть?

— Оставь себе на память, — усмехнулся тот безликий офицер, помогший ему удрать из артдива. — Я не за картой.

Кондрат плавным движением встал между Сифкой и контрразведчиком:

— Это вы.

Одновременно с ним подался вперёд и Заболотин, который тоже сложил два и два и понял, откуда всё-таки у Сифки появились координаты УБОНа — информация засекреченная.

Безликий офицер не отпирался:

— Да, спасибо можете сказать мне.

— Спасибо за то, что вы подвергли ребёнка смертельной опасности, отправив его одного по территории боевых действий навстречу неизвестности? — не сдержался Заболотин.

Сифка нетерпеливо шагнул из-за Кондрата, развернулся на пятках к капитану и звонко возразил:

— А что, мне надо было в тыл отправляться?! Я сюда хотел! И никакой опасности не подвергался!

— Сифка… — Заболотин не мог с ним спорить. Не сейчас, когда ещё только-только начинаешь снова верить, что это лохматое чудо рядом и никуда больше не пропадёт.

— Он мне помог! — теперь мальчик стоял между своими командирами и Безликим, словно закрывая его от их гнева. — У нас с ним уговор!

— Это верно, — подтвердил офицер с усмешкой, ничем не выказывая удивления от такого «заступника», больше похожего на встопорщенного воробушка. Вот он какой, юный разведчик среди «своих». Это для чужих он злой зверёныш, то ли волчонок, то ли крыса. Против своих же — никакого запала, никакой злости… только возмущение от непонимания.

— Какой уговор? — коротко спросил Кондрат.

— Ну… — Сифка неуверенно обернулся к офицеру. — Когда я дойду — с меня эта, ну…

— Небольшая услуга, — подсказал контрразведчик. — С меня — информация о местоположении вашего батальона и карта, с нашего юного героя — просто одна маленькая услуга.

— То, чего вы хотите — это далеко не маленькая… услуга, — покачал головой Заболотин. — Ну зачем вам для этого ребёнок? Он только вернулся к нам и…

— Для нас — это очень даже маленькая, — заверил Безликий. — Уж поверьте. Я мог потребовать и чего-нибудь… серьёзнее.

Кондрат положил Сифке руку на плечо и заставил мальчика отойти от контрразведчика. Остановился вплотную к Безликому и посмотрел в глаза. Спокойно, устало и внимательно. Безликий выдержал, хоть и подался назад.

— Если бы вы имели наглость потребовать что-то более, как вы выразились, серьёзное, вы бы ничего не получили. И вы это знаете, — сообщил Кондрат ровным сиплым голосом.

— Кондратьев! — возмутился Кулаков, в который раз безнадёжно упуская ситуацию. Батальон никак не хотел принимать в себя поручика, слишком ещё цепляющегося за правила и здравый смысл. А где действует УБОН — там невозможное возможно, а возможное просто не рассматривается, как незаслуживающее внимания. Поручику Антону Кулакову это никак не давалось.

Контрразведчик же возражать не стал.

— Допустим. Но мы рассматриваем текущую ситуацию… господин прапорщик. И текущую просьбу.

Вот теперь не выдержал бесцеремонно задвинутый в сторону Сифка:

— А что за просьба-то?!

На некоторое время воцарилось молчание. Офицеры переглядывались, никак не решая, кто же расскажет Сифке. Наконец Кондрат повернулся к нему:

— Прогуляться до родного города и обратно. Ты мелкий, шустрый и хорошо знаешь там местность.

Сифка сглотнул, и вместо голоса у него вышел только сип:

— Совсем… в Рату?!

— Да, — подтвердил Безликий. Сиф воззрился на него с испугом, словно тот предлагает ему прогуляться ночью на кладбище.

— Сифка, — вздохнул капитан Заболотин с такой тоской, что стало ясно: спорь он, не спорь, а приказ уже есть и его придётся выполнять.

Мальчик прикусил губу и сгорбился под перекрёстным взглядом трёх офицеров. Возвращаться туда было страшно до подгибающихся коленей. Прошлое — прошлому! Это слишком страшно — снова увидеть развалины родного дома. Нельзя их видеть, просто нельзя!

— Там сейчас егеря, — окончательно добил Безликий. — И нам нужно с ними что-то сделать. Нам — с тобой. Ты поможешь мне, Иосиф?

Если бы он предложил сходить в гости в замок людоеда — ну или там в заброшенный дом на краю посёлка, где старая ведьма жила — Сифка бы и то не отшатнулся от него с таким ужасом, налетая лопатками на Кондрата. Рукоять Кондратова пистолета впилась в спину.

— Вы с ума сошли?! — всё ещё пытаясь убедить себя, что просто неправильно понял взрослых, спросил мальчик жалко.

— На войне все сходят с ума, — Безликий улыбнулся краем отвыкших от этого движения губ. — И я. И твои… командиры. И ты сам. Разве не так?

Сифка не ответил, вжимаясь в бок Кондрата.

— Боишься? — с непонятной интонацией спросил прапор, наклоняясь.

Сифка дёрнулся и вновь промолчал. И это спрашивает у него всемогущий Кондрат, который — не рискнул связываться с егерями, будучи не в силах спасти Сифку?!

Захотелось забиться в уголок и сесть, обхватив коленки руками и спрятав голову. Потому что страшно до того, что воздух в горле застревает. Плен из памяти никогда не изгладится, пусть так, формально, на самом деле ничего страшного не произошло. Только поглощающее все мысли и чувства ощущение одиночества…

Кондрат стоял, положив руки ему на плечи, и молчал, словно зная, о чём думает мальчик. А может, и не словно — он хорошо «читал» людей. Контрразведчик и Заболотин молчали тоже. Конечно, приказ был, и решение мальчика мало на что влияло, но всё равно все почему-то ждали, что он скажет.

Поручик Кулаков, до того стоящий поодаль, вдруг подошёл к Сифке, чувствуя себя под взглядами остальных офицеров, как под прицелом снайпера. Все трое, даже этот контрразведчик, имели на «сына батальона» какие-то права. Кулаков же, несмотря на то, что формально командовал мальчиком, был и ему, и всем — чужим. Тяжёлые взгляды словно спрашивали: «Ну чего лезешь?» — но надо пересилить себя, решиться и сказать.

— Иосиф…

— Да? — снова сгорбился Сифка и посмотрел на поручика исподлобья. Старые, шакальи привычки неистребимы.

— Да, нам не представить, что ты там пережил… но, может, стоит взглянуть своему страху в лицо? Иногда это помогает, поверь.

— Да что вы знаете, — недружелюбно откликнулся мальчишка.

— Немногое, — решил не спорить Кулаков. — Но это знаю точно. Потому что иначе никак, слишком страшно.

Сифка с удивлением посмотрел на него — даже брови разошлись от переносицы:

— Вы… тоже боитесь?

Кулаков дорого бы дал, чтобы сейчас все остальные присутствующие резко оглохли, но делать было нечего, пришлось отвечать — честно, глядя в серые, уже не такие звериные глаза:

— Да, Иосиф. Я боюсь. Я, чёрт возьми, до трясучки боюсь подвести батальон. Но приходится что-то делать. Что-то решать. И каждый раз смотреть в глаза своему страху… Мне тоже хочется забиться в уголок — и пусть умные опытные офицеры сами всё решают.

— Но вы не забиваетесь, — наморщил нос Сифка. — Вы лезете повсюду и… пытаетесь что-то делать.

— Верно подмечено. Лезу, — вздохнул Кулаков, вскочил и поспешно отошёл, чувствуя, как горят уши. От взгляда, которым его наградил прапор, хотелось провалиться сквозь землю. Хорошо ещё, капитан Заболотин смотрел нечитаемо — крайне задумчиво.

Снова над поляной висит молчание. Заглянуть в глаза своему страху — страшно. Страшнее самого страха. Но если уж этот поручик, который ну совсем не вызывает уважения, находит в себе силы делать то, что страшно, то Сифка-то и подавно сможет? Пусть его страх и сильнее…

— Так ведь приказ, наверное… уже всё равно есть? — Сифка повернулся к Дядьке. Тот невесело кивнул:

— Приказ-то есть, но, Сиф…

— Значит, я отправляюсь. Ну, приказы же надо выполнять.

Кондрат одобрительно сжал его плечо:

— Надо.

На плече наверняка будут синяки, но Сифка об этом меньше всего думал.

… По пустынной улице ветер гнал тучи пыли, заставляя глаза слезиться. Прикрываясь рукой, оглядывается молодой боец в выринейском камуфляже. Профессиональное чутьё солдата элитного — егерьского — отряда подсказывает, что так просто движения не мерещатся, и это стоит проверить. Да, может, просто ветер прошуршал пакетом или вороньё где-то неподалёку суетится, а то и собачья стая, по-шакальи дикая и злая. Боец-выринеец ненавидит эти шакальи стаи, ненавидит четвероногих людоедов, когда-то называвшихся «друзьями человека».

Флажок на автоматическую стрельбу — так спокойней. Показалось или нет?..

Нет, не показалось. На ступеньках, занесённых пылью и гарью, сидит грязный мальчишка и смотрит на егеря. На мальчике брезентовая шторомовка, в которую можно запихнуть вместе с ним ещё двух таких же, рядом лежит давно потерявший форму и цвет рюкзачок.

Пацанёнок смотрит с таким испугом, словно на месте выринейца стоит сам чёрт.

— Ты кто? — окликнул егерь сначала по-выринейски, потом по-забольски.

Мальчишка вскочил, но не сумел сдвинуться с места. Страх плещется в его глазах-плошках такой, что не двинешься.

— Сивкой кличут… — голос у пацанёнка осипший, словно простуженный. А может, и не словно. Ноябрь уже начался, холодно.

— Местный? — выринеец пока не опускал автомат, хотя и так было ясно, что мальчик ничего не способен сделать от страха.

— Ну да, — мальчик дёрнул головой в неловком кивке и вдруг, словно собравшись с силами, вздохнул с тоской: — Жрать охота…

Егерь задумался. Во-первых, местного надо расспросить. Во-вторых, мальчишка — это точно не опасность, а скорее развлечение, а в-третьих, к слову о развлечениях…

— Идём, — решил он, довольно улыбаясь. Бойцу нравилось ощущать себя имеющим на всё право солдатом из «элиты».

— Куда? — попятился мальчишка, не сводя взгляда с оружия егеря.

— К нашим, — усмехнулся егерь. — Понравишься — еды дадим. Пошли! — и повелительным жестом повёл стволом автомата.

Он был готов поклясться, что мальчишка больше всего на свете в тот момент желал дать дёру. Об этом просто кричало всё — и взгляд, и поза… Но почему-то не сбежал, а покрепче прижал к себе рюкзак и, ссутулившись, подчинился. Егерь довольно улыбнулся.

В конце концов, мальчишка — это хотя бы не шакалья стая.

… Дежурные кошеварили, а рядом с ними крутился Ян. Яну было двенадцать — невысокий, в отца светловолосый и уже сейчас крайне независимый и решительный.

Ему было мало отцовских писем и редких звонков. Он хотел увидеть войну — и он её увидел, сбежав из дома и однажды объявившись в отряде вместе с пополнением. Чего бы ему этого ни стоило, но Ян добился своего: остался здесь, с отцом, хотя бы временно.

— Якав, кого ты привёл?! — он первым заметил возвращение бойца.

— Ходячее развлечение, — усмехнулся Якав. Забольский мальчишка оглядывался затравленно, словно загнанный в угол зверёныш, и молчал, то ли не понимая по-выринейски, то ли просто проглотив язык от страха.

Ян с интересом подошёл, рассматривая найдёныша. Низенький, хрупкий, как девчонка, грязный до ужаса и до трясучки испуганный. Ну и какое из него развлечение? Даже жалко его. Дурак Якав.

— Эй, — окликнул пацанёнка Ян. — Ты откуда тут?

— Я… просто, — с заметным забольским акцентом, но всё-таки по-выринейски отозвался тот.

— И как тебя звать?

— Сивкой кличут, — снова, как и Якаву, ответил он, не отрывая взгляда от костра. Голоден, наверное.

Один из стоящих рядом с Якавом бойцов из остатков соседнего отряда, что присоединились к ним, задумчиво сказал:

— По-моему, я где-то этого мальчишку видел…

— Мало ли, — беспечно отмахнулся Якав. — Может, тут заметил. Да и вообще, таких в каждом городе десятки, чего ты.

— Ну да-а… — вздохнул солдат. — Это точно. Хотя я видел… да, этот очень похож на того, которого мы тут, в пригороде поймали. Ещё до того, как наш Далий…

Якав только отмахнулся и не стал слушать «соседа». Разговор Яна с найдёнышем был интересней.

— … И зачем ты, Сивка, за нашим следил? — это «нашим» слетело с губ Яна со скрытым удовольствием и превосходством. Это было здорово — говорить о грозном егерьском отряде «наши».

— Я… Я не следил, я просто… — мальчишка вцепился в свой рюкзак до побелевших костяшек кулачков. — Ну я просто тут. Жил я тут, — и шмыгнул носом.

— А потом правительственные войска разрушили твой город? — Ян похлопал его по плечу, чувствуя, как от каждого прикосновения этот Сивка сжимается и вздрагивает, как испуганный щенок. — Бывает. Не переживай, война скоро закончится.

Мальчишка замотал головой. И впрямь щенок.

— Чего? — не понял Ян, с чем из сказанного не согласен этот Сивка. — Мы правда закончим войну ещё до зимы! Вот увидишь. И отомстим за тебя и твой дом.

Это было здорово, выговаривать все эти замечательные гордые слова. Яну очень нравилось это чувство, вот только взгляд у найдёныша был странный Испуганный, конечно, но и ещё… какой-то. Было в нём что-то неправильно, и это рождало тревогу.

— Нет, — вдруг тихо-тихо, сипло ответил забольский беспризорник. — Вы не отомстите.

— Почему? — озадачился Ян. Происходящее уже не нравилось. Мальчишка вёл себя неправильно, и надо было его, пожалуй, поправить. Научить. Хотя жалко, конечно.

— Потому что вы… сами… — с каждым словом словно преодолевая тяжесть тонн воды, старательно выговаривал пацанёнок, — сами мой дом… разрушили.

Ян не поверил своим ушам и даже отступил на шаг.

— Что?!

Бойцы стали к ним с интересом оборачиваться, до этого момента не сильно вслушиваясь в разговор.

Мальчишка затравленно огляделся, но вдруг выпрямился и упрямо повторил:

— Это вы Рату бомбили. Ваши. Я помню.

— Глупый, — обиделся Ян и ударил коротко, без отдельного замаха — просто выбросил руку в челюсть хорошо поставленным боксёрским ударом.

А этот несносный беспризорник умудрился каким-то чудом увернуться. Куда делись ужас в глазах, ссутуленные плечи и покорность побитого щенка в каждом жесте?

Щенок ощерился, показывая мелкие острые зубки, и стоящий поодаль Якав вдруг подумал, что это вовсе не щенок. В собственный лагерь Якав привёл самого настоящего шакалёнка.

Драка завязалась мгновенно, так, что не растащишь. Мальчишки умеют драться так зло и ожесточённо, как взрослым и не снилось, молотя руками и ногами, кусаясь, бодаясь и катаясь с противником по земле.

… Потом клубок распался, и противники вскочили на ноги, тяжело дыша и сверля друг друга одинаково злыми взглядами.

— Не трогайте нас, — выдохнул Ян. — Я сам!

Выринейцы, собравшиеся вокруг импровизированного ринга, послушались. В конце концов, это действительно дело мальчишек, пусть сами и разбираются. Возражал только тот «сосед», из бывшего отряда Герга Далия, но его никто не слушал.

Снова сцепившись, пацаны полетели на землю единым четырёхруким-четырёхногим организмом. Раскатились, опять бросились друг на друга, пытаясь задушить, приложить головой об землю, сделать как можно больнее…

И если бы не ожесточённое исступление на лицах, их можно было бы принять за братьев. Одинаково пыльные, светловолосые, одинаково упрямые и злые. В движениях беспризорника давно нет никакого страха, растаял бесследно в тот момент, когда мальчишка нашёл в себе силы возразить Яну.

Ян, конечно, был сильнее и тяжелее, найдёнышу-Сивке приходилось полагаться только на ловкость и скорость — и вскакивать, вскакивать с земли в тот же момент, как Ян его туда в очередной раз уронит.

А в какой-то раз заболец не вскочил — откатился к своему рюкзаку, засунул руку внутрь… и отбросил рюкзак в сторону, под ноги Якаву.

— Драпай, — с жалостью в голосе попросил мальчишка Яна. И сам первым дёрнул прочь. Ян сорвался следом, ничего не понимая, просто в азарте драки.

Следом помчались несколько солдат — для порядка.

А за их спинами громыхнул взрыв. Забольский мальчишка, завернув в ближайший переулок, сноровисто полетел на землю. Ян, почти догнавший, упал следом. Якав и два других солдата остались где-то за их спинами. Что стало с теми, кто не побежал, думать даже подорвавшему их мальчишке не хотелось…

Но приказ он выполнил. К тому же он теперь точно знал, что остатков выринейского егерьского отряда под командованием Герга Далия больше нет. И большей части того, которым, как там ему говорили… Ратей командовал, — тоже.

Рядовой Бородин, только отгремел взрыв, вскочил и припустил со всех ног, стараясь не думать о Яне и чувствуя необычную лёгкость внутри. Нет, конечно же Яна было жалко. Но зато наконец-то ушёл парализующий тело страх, отступил безвольно и больше при свете дня никогда не вернётся.

Заглянуть ему, страху, в глаза оказалось безумно сложно, но рядовой разведроты ударного батальона особого назначения армии Российской Империи Иосиф Бородин сумел. Кулаков оказался на удивление прав.

… А Ян тряс головой, ничего не понимая. Драка, рюкзак, бег, взрыв… Взрыв — внезапно понял он. И внутри стало холодно-холодно. Потому что отец не побежал за ними, побежали только Якав, прозванный Хамелью — хмелем, и ещё кто-то из солдат «соседнего» отряда.

Когда Якав, слегка контуженный, но живой, приблизился к мальчику, тот разрыдался, как девчонка, и с криком «Ненавижу тебя, Кирей! Зачем ты его только привел!» — полез с кулаками.

Но Сифка этого уже не видел. Он докладывал, что остатков седьмого егерьского отряда больше нет — того самого отряда, из-за которого просыпался ночью с воплем на губах, и судорожно, давясь воздухом, шептал самому себе, что в батальоне ждут Кондрат и Дядька, что он, Сифка, нужен им. Его не бросят.

Сифка поежился, вспоминая сумасшедший взгляд Яна, враз оставшегося без своего отряда, и попытался не думать, что было, когда он сам потерял Шакалов. Да и что думать и терзаться понапрасну, если наконец-то пришло долгожданное распоряжение выдвигаться за город. А там… там Безликий же обещал отправить его наконец-то обратно в батальон!

— Молодчина, — коротко кивнул тот, когда Сифка и впрямь предстал перед ним и доложился «как положено». — Чисто сделал.

Мальчик чуть улыбнулся и вдруг, посерьёзнев, решился и спросил:

— Когда вы меня отпустите обратно, в УБОН?

Вопрос, казалось, застал контрразведчика врасплох. Офицер думал несколько томительных секунд, потом поднялся из-за стола и потянулся. При мальчишке он мог позволить себе сбрасывать маску железного человека. Этот Сифка никому не расскажет…

Вообще у них были странные отношения, с которыми Безликий — в обычной жизни полковник Ермилов — раньше никогда не сталкивался. Мальчишка ему доверял, но доверие это оказалось почему-то очень ценным и важным. Этот Сифка его защищал даже от своих командиров, которых, это было видно и невооружённым взглядом, боготворил. И скорее язык себе проглотит, чем расскажет кому-нибудь о том, каким видел Ермилова — и до безумия уставшим, и тихо матерящимся ночью над картами, и просто… обычным человеком. Из плоти и крови.

— Что, надоел я тебе? — потянувшись, посмотрел на мальчика контрразведчик.

Сифка неуверенно повёл плечами:

— Я по своим… соскучился. Нет, вы хороший, просто…

«Хороший» Ермилов в очередной раз только и смог, что улыбнуться в ответ на такое. Да, с Сифкой ему пришлось научиться улыбаться, потому что мальчишка как ляпнет иногда — хоть стой, хоть падай.

— Понимаю. Ну, вообще говоря, своё дело ты сегодня сделал. Возвращайся с Богом, как раз скоро машина отправится в сторону Дикея. Тебе надо будет… ладно, я тебе просто по карте покажу перед отъездом. Карта у тебя ведь с собой?

Сифка улыбнулся:

— С собой, конечно…

— Вот и ладненько. Ну что, боец… спасибо. Ты, правда, нам сильно помог. Я не знаю, кого ещё егеря подпустили бы к себе так близко да ещё и без обыска. Страшно было?

Сифка уткнулся взглядом в пол и тихо-тихо отозвался:

— Ага.

— Но ты смог. Такой же безумец, как и все убоновцы, — Ермилов примерно представлял, что может служить для мальчика «комплиментом» — и не прогадал. Сифка, улыбаясь, поднял на него взгляд и уточнил:

— Правда?

— Абсолютная правда, — подтвердил Ермилов. — Все вы, убоновцы, такие… Ладно, боец, всё, собирай манатки, переодевайся. Поедим — и отправляйся.

… Шофёра Ермилов инструктировал лично, потом, дополнительно, и Сифку, расписав ему подробный маршрут. Когда убедился, что все всё поняли, вздохнул, отгоняя малодушное желание найти повод задержать Сифку хоть на денёк, и вручил мальчишке его новенький армейский ранец — уж чего-чего, а снарядить юного рядового «по полному» контрразведчик сумел, вплоть до хороших ботинок подходящего размера.

— Ну, всё. Никому ничего не рассказывай… ну, ладно, своим командирам — можешь. Но только в общих чертах, разумеется, — он подмигнул мальчику. — Ещё раз спасибо. Вряд ли мы когда-нибудь ещё увидимся, но я про тебя не забуду, не волнуйся. Так что… удачи!

Сифка поставил ранец на землю, и Ермилов, плюнув на то, что все его видят и надо быть железным контрразведчиком, крепко обнял мальчишку.

— Спасибо, — в который раз повторил он. И совсем не егеря имелись в виду. Теперь Ермилов знал, почему Сифкой так в УБОНе дорожили — мальчишка дарил удивительное ощущение настоящей жизни даже здесь, на войне. Кто бы мог подумать, что учиться улыбаться так тяжело?

— Да ладно вам, — отозвался смущённый Сифка неожиданно по-взрослому. — Мне это тоже нужно было.

— Тогда просто удачи тебе, убоновец.

Сифка отстранился, поправил автомат на плече, кепку, вытянулся по струнке и козырнул полковнику:

— Р-разрешите идти?

Ермилов кивнул, и мальчишка запрыгнул в машину. Шофёр, стараясь не ржать при офицере, завёл мотор.

… Далеко позади остался Ермилов со всей лесной базой. И Рата, город, в котором не должно было быть войны, но всё же она там была. Впрочем, Сифка больше не вспоминал о Рате — он спал и видел сны, как здоровается с Кондратом и Дядькой… Вернее, отдаёт честь, как его научил Ермилов. Сифка уже начал привыкать к короткому «Так точно» и вскидыванию руки к козырьку — и, удивительное дело, это даже начало ему нравиться.