История третья: На склоне Немяна Тамаля

Глава 7(20). Совершеннолетие

Штабс-капитан Антон Кулаков всегда спокойно осознавал, что если ему не везёт, то не везёт глобально. Сложно с этим поспорить, если знаешь эту особенность за собой с детского возраста.

Если уж служить, то только в героическом ударном батальоне, где разведка — это такая палочка-выручалочка, на которую можно свалить все проблемы; если уж сменить погибшего командира разведроты, то только тогда, когда эту обязанность уже давно возьмёт на себя человек, обладающий тяжёлым характером и совершенно фантастическим авторитетом среди бойцов; если уж попытаться взять командование на себя, то только когда вся рота в похоронном настроении из-за потери мальчишки-талисмана и видеть никого не хочет, включая новоявленного командира… продолжать?

— Коротов! — в вечернем сумраке нелегко заметить бойца, но на что-то всё-таки штабс-капитан ещё годится. — Где вы были и что с вашим внешним видом?

Первый вопрос риторический. Всем известно, что рядовой Коротов, он же просто Крот, безуспешно клеится к санинструктору Александре Горечане. Он был не одинок в своих порывах, но ему ничего не светило, ровно как и любому другому бойцу УБОНа. Кто-то всё пытался «повенчать» забольку с командиром батальона, но и с этим был дохлый номер.

Да, Горечана часто общалась с капитаном Заболотиным. Но отнюдь не в романтике дело было, а во всё том же вопиюще нарушающем все инструкции одним своим существованием (и исчезновением) мальчишке-талисмане. Как его там… целый ворох прозвищ и ни одного намёка на имя: Сивка, Индеец, Маська — последнее только в разведроте.

Горечана тяжело переживала пропажу пацанёнка. Заболотин тоже, только не так явно — Антон Кулаков даже не сразу это почувствовал…

— Крот, — просипел из темноты недовольный голос. Кулаков очнулся от раздумий, но успел заметить только смазанное движение на месте горбоносого «замка», а Крот уже согнулся от «лёгкого тычка» Кондрата.

Кулаков с неудовольствием понял, что уже и сам, вслед за батальоном, не вспоминает настоящего имени Кондратьева — Кондрат и всё тут.

— Кондратьев, я не просил вас вмешиваться, — укоризненно вздохнул невезучий штабс-капитан в сумрак.

— Я не вмешивался, ваше благородие, — в обращении неуловимая, дразнящая насмешка. Что он себе позволяет, право?.. Впрочем, Кондрат позволяет себе вообще почти всё. — Крот однажды доиграется и получит уже от самой Элички. И от Дядьки-младшего до кучи. Вам этого не надо.

Крот торопливо пытался оправить куртку и сделать вид, что всё в порядке, но в присутствии Кондрата опасался что-то высказывать вслух. Штабс-капитан вздохнул и признал своё поражение. Кондрат его снова опередил…

— Коротов, если ещё раз произойдёт подобное, то…

— … то его благородие уступит тебя мне, — снова сиплая насмешка из воздуха, а Кондрат уже отходит в сторону.

Кулаков закатил глаза, не стал ни опровергать, ни подтверждать и, махнув рукой, ушёл. Ударный батальон был сумасшедшим до последнего своего бойца. Чтобы здесь ужиться, надо самому немного тронуться умом, а Кулаков к этому был ещё морально не готов. Раньше он работал с более… сдержанными людьми, который, может, и не были столь талантливы, зато и уставные порядки блюли — но невезучего штабс-капитана никто не спрашивал, хочет ли он этого. Приказ поступил — извольте выполнять.

Ещё бы разобраться, что же там случилось с этим мальчишкой, но о нём Кулакову никто не рассказывал; и рядовые, и офицеры — все отмалчивались, словно не доверяя или вовсе не считая возможным вспоминать эту, наверняка не очень красивую и гладкую, историю. Кулакову оставалось ловить обрывки слухов, гадать и злиться, потому что призрак этого мальчишки словно всегда маячил между штабс-капитаном и остальным батальоном. Все знали, глухо скрывали друг от друга печаль, но были всё-таки вместе — кроме Кулакова.

— Вернётся — сам вам расскажет, — коротко отозвался на очередной вопрос Кондрат.

— Вернётся?

Прапор не стал отвечать.

А на «знак согласия» воцарившееся молчание не походило.

Почётного гостя охраняли на совесть. Сиф раньше даже не задумывался о том, сколько человек на самом деле в этом задействовано… Он не успел дойти и до ворот, как его ловко и аккуратно «повязали». Нет, носом в асфальт никто укладывать не стал, с ним обошлись, можно даже сказать, бережно:

— Руки, руки, — напомнил невзрачный парень в чёрной куртке, охлопывая Сифа.

— Держу, — буркнул Сиф, морщась от каждого прикосновения. — Правый набедренный карман.

— Что правый набедренный карман? — заинтересовался безопасник и тут же сам нашёл ответ на свой вопрос, выуживая из оного кармана белую книжечку. Кивнул напарнику и Сифу разом, чтобы, мол, задержанный, пусть и пацан, глупостей не делал, а сам шагнул ближе к уличному фонарю, с непроницаемым лицом разглядывая лейб-гвардейское удостоверение.

Из сумрака вынырнула ещё одна фигура в чёрном и с негромко переговаривающейся сама с собой рацией в нагрудном кармане:

— Что тут у вас? — голос был смутно знаком. Сиф неопределённо повёл плечами — мол, тут вот он я, а этот третий, по всей видимости, старший по званию, забрал себе книжечку, поглядел… и выдохнул: — Навкина бабка, Иосиф! — поднял взгляд на подростка и кивнул: — Да отпускайте, отпускайте, это точно Иосиф.

Сиф медленно опустил руки и вгляделся в своего «спасителя». Безопасник… знает его в лицо…

— Сержант Карин?

— Он самый, — невольно улыбнулся сержант. — Какими судьбами, неужто вернуться решил?

Сиф поморщился, сглотнул и выдавил:

— Позовите командира.

— А не князя?

— Не-не, не надо, мне командир нужен.

Карин рассмеялся, заметив испуг Сифа на предложение позвать князя, и спросил по рации:

— Сдарий полковник, можете спуститься?

Получив утвердительный ответ, Карин махнул остальным бойцам, чтобы возвращались на свои места, а сам вместе с Сифом неторопливым прогулочным шагом направился по аллее ко входу в отель. Шли молча — Карин изредка прислушивался к переговорам в рации, а Сиф… Сиф собирался с силами.

С Заболотиным они встретились примерно посередине, аккурат под вычурным фонарём-аркой. Рыжий ночной свет выхватил полковника из темноты внезапно, так что Сифу немалых трудов стоило сдержаться и не отпрянуть от неожиданности.

— Карин, что слу… — Заболотин не стал договаривать вопрос, уже сам разобравшись. Левая бровь скептично поползла вверх: — Ого! Попрощаться заглянул?

Сиф опустил глаза под этим взглядом и коротко ответил:

— Да нет.

Русские слова звучали будто даже непривычно.

— «Да, нет» — ответ просто прекрасный в своём дуализме.

Мальчик искоса поглядел на командира и, зажмурившись, выпрямил спину, не обращая внимания на всё сильнее ноющий рубец. Если командир говорит таким тоном, реакция на это возможна только одна. Открыл глаза, прищёлкнул пятками и выдал:

— Никак нет, не попрощаться, ваше-скородие. Фельдфебель Бородин много думал… — нет, Сиф, нет, не обращай внимания на скепсис вздёрнутых бровей, дави в себе неуместное желание хихикнуть! Да, «фельдфебель Бородин много думал» звучит смешно, но… — много вспомнил, осознал и счёл, что вы, ваше-скородие, от него так просто не отвяжетесь. Слишком много уже заплатил… заплатили. Мы.

Выдав всё это на одном дыхании, он выдохнул и осмелился встретиться взглядом с командиром.

— То есть, ты не остаёшься в Заболе, — тон «устав покусал» растворился в вечернем сумраке без следа. Теперь командир говорил совсем другим голосом.

— Никак нет, не остаюсь.

— И даже эти твои Шакалы…

— Кап и Тиль остались в Пролыни. Когда Тиля… выпишут, они вернуться к Немяну Тамалю.

— И твои родственники… — голос у командира откровенно неверящий.

— У нас с ними не сложились отношения.

— И… — Заболотин запнулся, сглотнул и наконец-то шагнул к Сифу. — И ты вернулся.

— Так точно.

— Навсегда.

Вот тут Сифу стало неуютно, но он предпочёл честный ответ:

— Я вернусь сюда, если братья влипнут в какие-нибудь проблемы. Кто-то же должен их разгребать.

— О, Боже… — вздохнул Заболотин. — И конечно же этот «кто-то» — это ты и только ты. «Братья». С ума сойти.

— Это точно, — согласился Сиф.

Всё происходило совершенно не так, как он предполагал. Без ссор, без выяснений и объяснений, без надрыва и эмоций. Только зашкаливающее неверие, что всё происходящее — правда.

Карин, которому наскучило наблюдать иллюстрацию к евангельской притче о блудном сыне, вручил Сифу его удостоверение и уведомил, что возвращается на дежурство. Заболотин только махнул ему рукой в след и кивнул воспитаннику:

— Пойдём радовать твоего крёстного.

Сиф невольно шагнул назад:

— Ой, я…

И тут Заболотин расхохотался, счастливо и выпуская всё тянущее его последние сутки напряжение.

— Боже, Сиф, — выдохнул он, отсмеявшись, — ты не боишься играть с забольскими безопасниками и Хамелеоном в догонялки, спокойно так между делом рвёшь отношения с кровными родственниками, братаешься с людьми, которых не видел шесть лет — и при этом до дрожи в коленках боишься собственного крёстного!

— Ну, я… — Сиф не придумал достойного оправдания. Бронзовый Элик Парядин на окраине сознания вовсе неприличным образом ржал, его всё происходящее крайне забавляло. — Ну, идёмте.

— Вот и идём, — Заболотин всё ещё посмеивался. Нет, происходящее совершенно точно не может быть реальностью. Наверное, это какой-то такой сон. Нервы, нервы…

Сиф испытывал примерно такое же чувство, поэтому оба шли молча, быстрым шагом, под который даже не надо никому из них подлаживаться, потому что именно этот темп — привычен. Наверное, оттого и тягостно так на сердце, потому что Сиф не навсегда вернулся, не собирается рвать с Заболом и снова всё забывать… И ещё это молчание командира — нет, не сейчас, сейчас-то понятно, а тогда. Почему так и не позвонил? Почему смотрит так… неверяще, словно Сиф просто физически не может вернуться?!

Они остановились у лифта в пустынном, залитым светом включенных через одну ламп холле первого этажа. Словно никого во всём мире нет, только они остались — полковник и фельдфебель, по-восточному темноволосый мужчина с усталым, а оттого непроницаемым лицом и белобрысый подросток, тревожно грызущий губу.

Их тени из-за нескольких ламп вокруг переплетались между собой — многослойное и многоголовое существо.

Тишина казалась абсолютной, и Сиф не сразу решился спросить:

— Почему вы не звонили?

Заболотин не ответил, невидящим взглядом буравя двери лифта. Потом словно очнулся:

— Что?

Сиф терпеливо и как можно более бесстрастно, чтобы не дай Бог не выказать совсем детскую обиду, переформулировал:

— Алёна звонила, Краюхи звонили, незнакомые номера звонили… А вы? Почему?

На сей раз Заболотин не гулял в своих мыслях и вопрос не прослушал.

Лифт приехал, оба зашли в кабину, и под шорох закрывающихся дверей полковник медленно спросил в ответ:

— Что ты сказал о цели своего побега Алёне?

Сиф не помнил, а вот у командира слова Алёны явно крепко отпечатались в душе.

— Ты сказал, что отправляешься в Рату. И это было всё, что она могла сообщить, как только сообразила, в чём дело. Непосредственно перед отъездом ты сбежал в город, в котором проживает твоя семья… как предлагаешь мне это понимать?

— Откуда вы знаете про Сергия? — вздрогнул Сиф.

С мягким толчком лифт приехал, и они вышли в столь же пустынный холл. Людей в этом мире по-прежнему не существовало вовсе, лишь они двое смели нарушать покой дремлющего здания.

— Так ты Иосиф Сергеевич? — усмехнулся Заболотин, но Сиф немедленно съёжился, как дикий зверёк:

— Нет! Сергий мне не отец больше.

Заболотин поднял руки и миролюбиво перебил:

— Хорошо, хорошо. Откуда я знаю… Ну а с кем ещё ты мог столкнуться в тот наш приезд в Рату так, что ничего не захотел мне рассказывать?.. К тому же мне Артём твой рассказал.

— Когда?

Ноги их сами отнесли до ближайшего кожаного диванчика. Оба сели, почему-то не торопясь в номер. Словно Сиф не вернулся, а так, в гости заглянул и скоро уйдёт.

— Перед вашим ночным… вояжем в Пролынь. Взялся давать мне советы по твоему воспитанию… Я его послал. Видимо, зря, раз он тебя в Пролынь потащил в отместку.

— Я сам захотел! — возмутился Сиф. — Я… за Тиля волновался.

— Да, логика железная, — хмыкнул полковник.

Сиф обиделся и отвернулся, но долго не выдержал и снова спросил:

— Ну и что с того, что в Рате Сергий живёт?

Заболотин заговорил уже другим тоном, не в обычной своей насмешливо-мягкой манере, а тихо, грустно, словно всё ещё не веря в возвращение Сифа — сказать по правде, Сиф тоже не до конца в это верил.

— Сиф… Мы с тобой поссорились, ты с кем-то поговорил по телефону и удрал. Что прикажешь мне думать? Что ты решил прогуляться? Гуляют в парке, а не в другом городе. Что ты снова рванул к своим Шакалам? Они в Пролыни, вероятнее всего, оба. Ты уехал в Рату. А я не в праве отнимать тебя у твоей настоящий семьи, так я всегда считал… — он не стал обращать внимание на то, как вскинулся Сиф на слова о настоящей семье. Надо было выговориться — и ему самому, и чтобы Сиф узнал и понял. — Знаешь, как я боялся этой поездки, боялся, что ты найдёшь их, этих по крови близких тебе людей и захочешь остаться? И если насчёт Шакалов я ещё могу спорить, потому что тебе они — формально — никто, то кровь… Сам понимаешь. Я боялся этого всю поездку, готов был даже смириться с присутствием Анатоля, лишь бы ты не думал о семье, ведь, в конце концов, от твоих Шакалов я имею право тебя хоть силой оттащить… как и сделал в Пролыни, а потом вдруг ты сбегаешь — и не к ним. Всё. Финита.

— И вы меня так просто отпустили?

— Я не имел права поступить иначе, — отрезал Заболотин. В этом он был весь — в нерушимых, порой безопасных, вроде солдатской кепки шесть лет назад, а иногда болезненных для исполнения принципах. — Потом уже Краюхи подняли бучу, вспомнилось про звонок, запросили, прослушали… Безопасники встали на уши, разыскивая этого твоего Хамелеона.

— Нашли?! — перебил Сиф, не удержавшись. Слушать чужую исповедь — тем более собственного командира! — было неприятно, хотелось поскорее сменить тему.

Заболотин качнул головой:

— Нет, — и, не поддавшись соблазну, вернулся к своей истории: — Я уж было начал надеяться, но твой след потеряли. Причём ты опять-таки не рванул в Пролынь сразу после взрыва — кстати, слава Богу, что твоего крёстного удар не хватил от этих твоих приключений. Ты остался где-то в Рате, и я понял, что, по всей видимости, опасения мои подтвердились.

Сиф медленно кивнул. Да, он отправился к Сергию, Шанхай чуть ли не прямым текстом посоветовал ему это… Снова неприятно кольнуло осознание, что Шанхай вёл какую-то свою игру, а Сиф ему доверял.

Заболотин помолчал, потом ещё тише добавил:

— Когда я это понял, то не выдержал. И позвонил твоей подруге.

— Какой? — не понял Сиф. Из «подруг» у него тут только Алёна, а уж ей-то зачем звонить, если можно просто прийти в соседний номер?

— Твоей школьной… Наде Семёновой. Ты же однажды с моего телефона звонил, я и сохранил…

Сиф помертвел. Если Расточка узнала, что он… нет-нет, только не это!

— Зачем?

— Я не стал о тебе ничего рассказывать, как ты и просил всегда, — поторопился успокоить Заболотин. — Но сказал насчёт твоего побега и семьи. И попросил позвонить, узнать… и напомнить, что у тебя есть ещё мы и Москва.

Так вот почему она звонила, понял Сиф. И почему у неё был такой странный, грустный голос. Она знала…

Но продолжить разговор им не дали. Видимо, привлечённый голосами в коридор выглянул один из Краюх, но немедленно пропал, чтобы через несколько секунд появиться вновь, но на сей раз в компании брата и князя.

Сиф понял, что хочет стать невидимкой или просто куда-нибудь исчезнуть, но увы, его уже заметили.

— Вернулся? — коротко спросил Крёстный, пока Краюхи молча пожирали мальчика глазами в ожидании объяснений.

Сиф только утвердительно дёрнул головой, опасаясь встречаться с Крёстным взглядами и пояснять, как командиру, что Забол его не насовсем отпускает.

Тут к тёплой встречающей компании присоединилась и Алёна, торопливо застёгивающая на груди рубашку — кажется, уже собиралась ко сну, когда услышала, что в коридоре что-то происходит.

Сиф невольно поперхнулся, уже успев забыть, как на него действует появление цыганки. Особенно если рубашка у неё застёгнута всего на две пуговицы, вид встопорщенный и поражённый, и на макушке волосы смялись в упрямый хохолок. Это была Алёна.

— Сиф, — выдохнула она и резко шагнула к нему. Брови сползались к переносице, как грозовые тучи в небе перед тем, как громыхнуть.

— Сейчас Индеец будет бит, — предрёк один из Краюх.

— … с особой жестокостью, — подтвердил второй, наблюдая, как Сиф пытается задвинуться за диван и прикинуться кадкой с пальмой.

Близнецы почти угадали. Но не успела Алёна как следует встряхнуть «этого придурка», как оный «придурок» заскулил и принялся бормотать что-то про то, что он уже бит и не надо его трогать.

— Где бит? — сурово спросила девушка.

— Много где… — осторожно ответил Сиф, на всякий случай отодвигаясь подальше. — В лесу был бит… Из электрички сигал… А перед этим ещё чуть не подорвался, и…

— А ну показывай! — прикрикнула сердитая Алёна. — У-у… убью придурка!

— Не надо убивать, — попросил Сиф. — Иначе либо Иосифу Кирилловичу придётся тебя отмазывать, либо он надолго останется без шофёра… Скандал вокруг члена императорской фамилии будет.

Краюхи рассмеялись, а вот Алёна только больше нахмурилась:

— Ну-ка давай, давай, не отвлекайся. Небось так и ходишь весь в ссадинах…

Сиф осторожно задрал край майки и продемонстрировал не самый чистый после всех приключений бинт, но стоило Алёне сделать к нему ещё шаг, как отшатнулся, коленом налетая на диванчик.

— Не надо, — мотнул он головой. — Не к месту сейчас, Алён…

— Но…

— Со мной всё в порядке, — отрезал мальчик, понимая, что терять сейчас голову — не лучший вариант.

Кажется, Крёстный это понял или угадал каким-то своим фамильным чутьём, потому что успокаивающе коснулся локтя Алёны:

— Действительно, уж кто-кто, а Сиф знает, что такое травмы и как их приводить в порядок.

Девушка в первое мгновенье вздрогнула, как от удара тока, потом опустила взгляд и пробормотала, что всё понимает и просто переволновалась. Сиф ссутулился, прекрасно расслышав укоризну в голосе, но решил, что в этой ситуации лучше промолчать. Иногда многословные извинения делают только хуже.

— Наверное, пора расходиться, — предположил князь, глядя на обоих одинаково понимающим что-то, чего молодые люди ещё сами не осознали, взглядом. Улыбнулся и продолжил тоном, подразумевающим, что всем следует улыбнуться и отвлечься: — Вдруг нам повезёт, и с утречка пораньше в Москве наконец-то погода наладится?

С точки зрения Сифа, это была самая неприкрытая попытка сменить тему — что может быть деланней и нелепей обсуждения будущей погоды в такой компании?.. Но Иосиф Кириллович не зря носил титул Великого князя и разъезжал с дипломатическими миссиями по всему миру: нелепость сработала лучше любых тонких, психологически выверенных намёков, и все расслабились.

Наверное, именно поэтому резкий звонок мобильного у Заболотина заставил всех вздрогнуть и повернуться в немом ожидании на источник звука.

— Да? — полковник остался спокоен и невозмутим. — Ещё раз?.. О как. Благодарю, что сообщили, да, я передам его величеству. Жаль. Хорошо. Да. Да, всё в порядке. Благодарю. Да. До свиданья.

Сифу не требовалось гадать, кто и зачем звонил, по тону и лицу видно: по службе — значит, местные безопасники; новость оказалась неожиданной, в чём-то неприятной — уж слишком коротко стал командир рубить фразы, да и чего стоит одно его «Жаль» с непередаваемой интонацией сдержанной вселенской скорби; последняя порция «да-да-да» — это стандартное, наверняка уточняли, всё ли здесь в порядке… Интересно, это насчёт Хамелеона? Или, может, о Шанхае стало что-то известно?

Командир повесил трубку, убрал телефон в карман рубашки и сообщил:

— Ян Петр Ратей, помощник Хамелеона, в выринейском посольстве. Выдавать отказываются, мол, несовершеннолетний. О Хамелеоне по-прежнему никаких известий, по всей видимости, он благополучно пересёк границу, пока все прыгали за Ратеем по городам и весям.

— Умный чёрт, — оценил изящность решения Филипп. — А звонок? — и кивнул на Сифа.

— Запись, — качнул головой Заболотин. Ещё раз прослушали, и стало ясно, что в трубку просто прокрутили сделанную заранее запись. Наверняка Ратей и звонил…

Сиф вспомнил разговор с Шанхаем в Рате, после взрыва. Да, ещё тогда можно было догадаться, что этим всё и кончится. А ещё Шанхай, который всё тогда наверняка уже знал, но Сифу сообщал в час по чайной ложке, изображая «метод дедукции»…

— Зато теперь Выринея однозначно показала свою связь с КМП, — безмятежно улыбнулся князь, ничуточки не огорчённый таким поворотом. — Ну или хотя бы сочувствие. Что, в общем-то, и требовалось доказать. Так что… всё к лучшему.

Сиф приободрился, поймав взгляд князя. Да уж, если даже его злоключения с Яном князь отнёс к «лучшему», то есть шансы отделаться одними бесконечными насмешками Краюх, без выговоров, душеспасительных бесед и прочих неприятных моментов.

То, что Краюхи скоро начнут зубоскалить на тему «побега», не вызывало никакого сомнения: они уже глядели на Сифа с фирменной насмешливой хитринкой, сдерживающим фактором выступали «старшие» — командир и князь.

— Я, наверное, пойду? — Сиф старался ни на кого конкретно не глядеть. — Вымотался вусмерть…

— Идём, — согласился командир. — Время позднее. Иосиф Кириллович, доброй ночи.

— Спокойных снов, — кивнул князь, улыбаясь, сначала Заболотину с воспитанником, затем и Алёне. — Рад, что всё так закончилось… Лёш, Филь, идёмте…

Близнецу хором пожелали всем присутствующим спокойной ночи — в их устах это звучало далеко не абстрактным пожеланием — и, развернувшись, ушли вместе с князем, как всегда один на полшага впереди его, второй позади.

Алёна зевнула, прикрывая рот ладошкой, и тоже ушла, с порога погрозив спине Сифа кулаком. Развернулась, собралась уже шагнуть в номер, и тот кто-то ухватил её за локоть:

— Подожди.

У «кого-то» был Сифов голос, поэтому Алёна невольно затормозила и обернулась:

— Что, неугомонный? Опять сбежишь?

Сиф мотнул головой и шагнул вперёд, привставая на цыпочки.

Нелепый поцелуй горчил кофе, который Алёны пила, казалось, целую вечность назад — ещё до внезапного возвращения «этого неугомонного».

Отступив друг от друга, молодые люди одинаково растерянно вздохнули, так и не поняв до конца, что это было.

— Ты что, опять на обезболивающем? — происходящее было настолько неправильным, что Алёна не нашла ничего лучше, чем испортить всё дурацким вопросом.

Сиф только отрицательно качнул головой, оберегая вкус кофе на губах. Потом буркнул «спокойной ночи» и пулей вылетел за порог. Алёна всё так же ошалело захлопнула за ним дверь и взъерошила свой упрямый «ёжик» волос. Ей было да прикушенной губы неловко.

— Чего так долго? — поинтересовался Заболотин и красного Сифа, появившегося на пороге.

— Я… так, — не смог внятно объяснить Сиф. Ну не озвучивать же очевидное: они завтра возвращаются в Москву, и их дружная компания во главе с Великим князем распадётся? И уже никогда не повторится. А раз и так, и сяк никогда не повторится, то что толку останавливать себя и стыдится?.. Но отчего-то всё равно голос пропал, щёки горят, и хочется провалиться на первый этаж.

— Ладно, надеюсь, ты ужинавший? — проницательности Заболотину было не занимать, особенно когда речь заходила о его воспитаннике, поэтому оставалось только сменить тему, пока юный фельдфебель не осыпался на паркет горсткой стыдливого пепла.

— Да, мы с Капом перекусили прежде, чем я поехал, — поспешно подхватил Сиф. — Я, наверное, сразу в ванную? Ноги помою и спать. Так я у Капа мылся…

В ответ командир с самым невозмутимым видом протащил мимо него в ванную пакет, в котором Сиф признал их аптечку.

— Давай, раздевайся, — позвал Заболотин, раскладывая по краю раковины всё необходимое. — По роже видно, что на тебе живого места нет.

Перед глазами Сифа всплыл Кап — интонация был точь-в-точь — и юный офицер хихикнул. «Командир» — это диагноз.

— А что с рожей-то?

— Губа разбита, — спокойно принялся перечислять командир, — ссадина на лбу, синяк на скуле… Молчу о состоянии шорт и явно не той майке, в которой ты отсюда сбежал.

— Шорты и майка не на роже, — проворчал Сиф, осторожно стягивая с себя одежду. Командир был прав: тело ныло всё, от кончиков пальцев на ногах до тянущей боли в основании черепа.

— … А рубец на загривке у тебя воспалился, — заметил Заболотин между делом. Он, в отличие от Капа, не стал тактично обращать внимания на шипения и порывы к самостоятельности, а просто ухватил несносного воспитанника за патлы, когда тот начал уж слишком вертеться. — Замри!

Сиф смирился, зная эту хватку и этот голос. Лучше уж замереть и не рыпаться, а то от сострадания и бережности в жестах командира не останется ни капли.

Память подкинула образ из прошлого, и Сифу осталось только молча подивиться, насколько иногда бывают похожи командир и Кондрат. Хотя ой как друг друга не любят.

— Приедем в Москву, пойдёшь к врачу.

— Но…

— Хватит, — устало оборвал Заболотин. — Не будь дураком, Сиф, сам же знаешь, что надо.

— Ну ладно, ладно, — не стал спорить подросток, хоть и хотелось. — Просто, может, само заживёт?

Заболотин тяжело вздохнул, моля Бога о терпении:

— Воля твоя, но с моего ракурса этот рубец мало похож на то, что само заживает.

Сиф попытался разглядеть рубец в зеркале, но виден был только самый краешек. Командир посторонился и спросил с долей любопытства:

— Ну что? С твоего ракурса как?

— Пойду, пойду, — смирился Сиф. — Раз уж вам так хочется…

На здоровое плечо опустилась ладонь, и Заболотин спокойно начал бинтовать воспитанника.

— Нет, Сиф.

— А? — не понял мальчик, без словесной просьбы поднимая руки в стороны, чтобы командиру было легче.

— Моё «хочется» в твоём решении не должно быть единственным аргументом.

— В смысле?

— В прямом, — руки мерно двигались, укладывая бинт с профессиональной сноровкой. — Сиф, ну ты же не дурак. И уже не маленький. Ты доказал, что умеешь принимать решения, даже пытаешься за них ответственность нести, так что пинками гнать тебя куда-то я не буду. Можешь заняться самолечением, если уж такой недотрога, но пускай это будет взвешенное и осознанное решение.

С треском надорвав бинт, Заболотин завязал узел и отошёл, придирчивым взглядом инспектируя дело рук своих.

Сиф ещё раз поглядел в зеркало, на сей раз, правда, не видя ничего под белоснежными слоями бинта:

— Ладно, схожу. А то ведь Эля Горечана прознает, приедет в Москву и уши оторвёт, — он невольно улыбнулся. — За несознательность.

За зеркальной гладью отражения командир улыбнулось в ответ.

… Сиф осторожно присел на кровать, с трудом удерживая себя от желания со сладостным стоном сразу же заползти под плед. Командир же, наоборот, встал и направился к дверям. На пороге, протянув руку, чтобы выключить свет, вдруг спросил:

— А как тебя твой Артём-то отпустил? Оставить тебя в Заболе — это ведь его заветная мечта, разве нет?

Сиф закутался в плед, поджал ноги, вздохнул и объяснил: — А я ему всё рассказал.

Шесть лет спустя Сечено Поле будет пустынными холмами с мемориалом по погибшим в минувшей войне и стрелой-дорогой к нему. А сейчас Сеченский деревообрабатывающий заводик, с начала войны заброшенный сельский аэродром да пара посёлков, раскиданных по разным концам этой причудливо бугрящейся территории, ещё живы. Ну, как живы — это полуразрушенные строения, раскиданные плиты да чадящий пожар на месте одного из цехов. И бой, то утихающий, то вспыхивающий с новой силой в разных уголках Сечена Поля.

Шесть лет спустя этого уже почти ничего не будет. Молодая поросль скроет остовы зданий, ангары разберут, разбитая взлётная полоса станет основой для дороги к мемориалу, а остатки некогда жилых домов скроются с людских глаз, словно их в одночасье поглотят окружающие холмы…

Только откуда это знать тем, кто сейчас отдаёт свои и чужие жизни в попытке то удержаться на месте, то выбить противника? Бои идут здесь уже давно, войска отходят, приходят, вновь покидают Сечено Поле… С месяц, никак не меньше эти холмы и эти развалины то и дело становятся ареной для всевозможных наступлений, отступлений, манёвров и засад. Почему именно здесь? Сказать сложно. Одним словом — судьба…

Здесь размалываются, лепятся, ломаются и снова склеиваются жизни. Кровь, смерть и жизнь сплетаются в один неразрывный клубок, яркий, как взрыв сверхновой. Судьбы пересекаются по одному только велению свыше, никак иначе не объяснить всех встреч… Вот и судьбы этих трёх — пересеклись. Трое людей, такие непохожие между собой.

Первый — командир батальона, безмерно усталый человек с едкой горечью в уголках равнодушных глаз. Второй — раненный офицер в камуфляже без знаков различия, проваливающийся в небытие от боли.

А третий ещё совсем мальчишка с грязно-зелёной банданой на белобрысой голове и автоматом в руках.

Это было бы слишком жестоко — умереть от какого-то бессердечного кусочка металла, что во множестве сновали мимо, когда ты видишь перед собой того самого человека, который дал смысл последним месяцам жизни. Конечно же, Сивка рухнул за сложившийся карточным домиком железный ангар целым и невредимым, с горящими от восторга глазами.

— Ты меня нашёл!

Заболотин неуверенно улыбнулся:

— Ты… нашёлся.

Бросаться в объятья друг друга они не стали — было не до того.

— Так, Сивка, наш батальон…

— Я знаю, где он, — перебил Сивка. — За аэродромом, в лесу, да?

Удивляться познаниям мальчишки Заболотин не стал, только кивнул и продолжил:

— Патроны ещё есть?

— Полтора магазина, — отрапортовал найдёныш, всё так же бестолково улыбаясь.

— Хорошо. Тогда отправляйся к нашим, пусть выручают. Скажи, это правда очень важно. Понял?

— Так точно, — «уставная» фраза слетела с губ Сивки просто и естественно.

— Выполняй.

Выхода не было. Раненого надо доставить к своим во что бы то ни стало. Даже ценой собственной жизни и… нет, о смерти этого белобрысого недоразумения, без которого в груди гуляли стылые ветра, думать не получается на физическом уровне. Сердце прихватывает, словно у столетнего деда.

Мальчишка перехватил свой «внучок» поудобней, последний раз бросил полный незамутнённого детского счастья взгляд на командира, широко улыбнулся и канул. По-пластунски, плавно, от укрытия к укрытию. Профессионально.

А потом вдруг очень даже непрофессионально дёрнул куда-то в сторону и окончательно исчез из виду. Орать «дурной!» и шипеть «сам убью!» толку уже не было.

… Спустя вечность в какофонию звуков боя вклинился визгливо-натужный вой неизвестно откуда взявшегося мотора, грохот, с каким машина прыгает по ухабам, и — вот он, четырёхколёсный монстр выринейского производства по заокеанским технологиям. Застыл, хлопая смятой «штурманской» дверью, и мальчишеский дискант не попросил, не крикнул — приказал:

— Залазьте! Так быстрей!

— Я что сказал?! — Заболотин не мог описать всю полноту охвативших его чувств. Горячей всего оказалось желание выдрать юного безумца так, чтоб потом неделю садиться не мог и впредь соображал, что творит.

— Затаскивай раненого, — уже жалобней крикнул несносный мальчишка. — А то подорвут к навкиной матери, пока я тут торчу…

В салоне машины царила отвратительная смесь запахов: горелых резины и волоса, пороха, крови, чего-то ещё непонятного… Но до амбре никому дела нет. Ровно как и до весьма характерных следов трупов, которые нашли на этих четырёх колёсах свой конец, но куда-то из машины подевались.

Сивка почти сполз с сиденья — длины ног не хватает, чтобы нормально рулить — но газанул решительно, как только Заболотин втащил раненого и забрался следом.

— Ты где водить научился? — единственный вопрос, который смог выдавить из себя Заболотин в той адской болтанке по разбитой в хлам взлётной полосе.

— Чинга, — сумасшедше улыбнулся мальчишка. — Давал пару раз порулить…

По автомобилю стучали пули, ещё чуть-чуть, и под колесом хлопнула бы граната, но Сивка в последний момент словно почуял это, вывернулся, чуть не завалив четырёхколёсного монстра на бок, и смертельные осколки приняло на себя разрушенное здание.

— Наши нас убьют, — вдруг понял Заболотин. Эта мысль должна была ему придти в голову с самого начала, но когда болтаешь на полу машины в обнимку с раненым — голову поднять невозможно из соображений безопасности, и мысли не могут её, голову, найти.

— А?! — стараясь перекричать творящийся вокруг ад, крикнул Сивка, тоже почти сползший на пол и рулящий вслепую, наудачу, лишь изредка привставая, чтобы убедиться в верности выбранного направления.

Машину со скрёжетом влетела во что-то, но пережила это, и Сивка, вывернув руль, продолжил сумасшедший автопробег.

— Наши выринейский джип сами подорвут! — крикнул Заболотин, как только к нему вернулось дыхание.

— Да? — мальчик даже удивился, но от этого только больше вдавил газ. — Ну…

— Тормози метров за тридцать до башни ЛЭП! Дальше пешком!

Сивка поймал мысль на лету и не стал ничего переспрашивать. Завидев ЛЭП, дал по тормозам, с визгом заворачивая. Машина подскочила на очередном препятствии — только клацнули зубы всех присутствующих — и замерла.

Сивка вывалился мешком из машины и просто лежал в ожидании, пока командир придёт в себя, разберётся, как открыть дверь, выберется и вытащит раненого. Сил шевелиться не было.

— Сивка, — хрипло позвал капитан. — Я понимаю, тебе тяжело… но нам надо идти.

Мальчик застонал в голос с раненым, но приподнялся и сел на корточки. Раненый, впрочем, тоже пытался сесть под прикрытием машины.

— Двигаем, — Дядька, такой ненавистный сейчас, непреклонен.

Остальной путь слился для Сивки в один протяжный миг, бесконечный, ужасный, со звоном в ушах и туманом, застилающим зрение. В тот момент, когда чьи-то руки подхватили его и потащили, мальчику уже было всё равно, кто это: свои ли, чужие, ангелы ли Божьи из рассказов Дядьки и отца Николая…

— Дожили, — Дядькин голос заставляет вспомнить, что ты больше не один, и расслабиться, выпуская автомат из рук. Верный «внучок» повис на ремне и, кажется, цепляется о землю, пока Сивку куда-то тащат, но это уже неважно. Ну, то есть, то, что автомат рядом — это хорошо, куда без него, но держать его уже нет никакой необходимости…

Дядька снова рядом.

… Сквозь баюкающее забытье просачиваются шуршащие звуки, словно кто-то устраивается в спальнике. Становится тепло и покойно. Невнятный в полуобморочном сне голос — знакомый, почти такой же родной, как Дядькин — всё говорит, говорит, и неважно даже, что. От звуков этого голоса становится всё спокойнее, и внутри одна за другой расслабляются до боли тугие струны, такие натянутые раньше, что даже вздохнуть полной грудью не получалось, только урывками.

— … А я тогда думал — предашь, не выдержишь, а ничего так и не произошло. Не узнали, понял я. Ты ничего не сказал, а я, глупый солдафон, все слабости мира ребёнку приписал. И когда понял, что ошибся, был готов тебя просто похоронить. Снова не верил, лысый дурак. Прости, Маська, ты настоящий солдат. А я слепой, как крот. И надеяться не умею. Вон, Дядька надеялся ведь. Хоть в далёкой глубине души, но верил. Прости, Маська, лысого слепого дурака…

Голос шуршал и шуршал рядом. Сиплый, чуть слышный. Привычный.

Сивка отпустил последнюю внутреннюю струну и наконец-то сумел сделать глубокий спокойный вдох. Реальность быстро поплыла прочь, уступая место снам.

Сны тревожные, пронзительно-яркие, кружились кругом, но стоило вспомнить, что всё позади, что вокруг родные люди, и очередной кошмар, трусливо поджимая хвост, уползал прочь.

Изредка сквозь сонную пелену до Сивки доносились голоса, стрёкот выстрелов, над ухом начинала трещать рация, кого-то куда-то срочно требуя. Но Сивка знал, что это его не касается. Находящиеся рядом люди временно заслонили его от войны. Откуда было это знание?.. Словно родной сиплый голос нашептал на ухо.

Наверное, это всё же был сон. Потому что, первый раз проснувшись, Сивка услышал знакомый кашель где-то за стеной. По всему выходило, что Кондрат и не думает придаваться нежностям. Командиру не до того.

Сивка приподнял голову, чтобы разобраться, что такое тёплое его укутывает со всех сторон, отогревая за все прошедшие бессонные холодные ночи, и обнаружил себя бережно упакованным в спальник. Но додумать мысль и найти причинно-следственные связи мальчишка не успел: толком так и не проснувшись, он заново провалился в сны. Организм брал своё, окончательно поверив, что Сивка оказался среди своих. В батальоне… дома, где бы батальон ни находился.

Поиски закончились, как закончилось и одиночество.

Утро началось телефонным трезвоном, и кто-то бесцеремонно затряс Сифа за плечо, суя мобильный в руки:

— Возьми ты трубку, третий раз уже звонит!

— А? — слепо щурясь со сна, переспросил Сиф, тыкая непослушными пальцами в телефон в поисках зелёной кнопки. Наконец, трезвон стих, и мальчик собрался было завалиться обратно ухом на подушку, но из трубки донёсся голос Капа, и пришлось тащить её и засовывать между ухом и подушкой.

— Сива, алло?

— Кап, ну что случилось?

— Я с Лавеиным говорил только что. Он сказал, кризис прошёл. Тиль, кажется, выдержит…

Сиф ещё недостаточно проснулся, чтобы полностью прочувствовать новость, но даже до его сонного разума дошло, что если кризис прошёл — то это хорошо. Что он и озвучил, отчаянно растирая слипающиеся веки.

Кап немножко подумал и спросил с подозрением:

— Я что, тебя разбудил?

— Ага, — не стал отпираться Сиф, но глянул на часы и поспешил заверить: — Хотя я собирался просыпаться.

Кап оценил полную бессмысленность фразы и хмыкнул:

— Ладно, Сива, дрыхни. Я через часик позвоню, когда с Тилем поговорю.

— Да я… — Сиф вслушался в тишину и со вздохом добавил уже в пустоту: — … проснулся.

И поудобней устроился щекой на подушке.

— Ну, раз проснулся, — раздался откуда-то с потолка голос командира, — то вставай, соня.

Сиф попытался сесть, но получилось только со второй попытки. Всё тело, до последней косточки, болело так, что хоть зубами скрипи. Возмутительно бодрый командир возвышался над кроватью и сочувственно выслушивал этот зубовный скрежет.

— В Москве обещают распогодиться к ночи, так что после обеда вылетаем. Ты как, живой?

Сиф кособоко повернулся и спустил одну ногу на пол:

— Нет. Дохлый от и до.

— Сиф, давай без жаргонизмов… Один день официоза остался, — Заболотин вернулся к компьютеру.

Сиф не стал отвечать на привычное ворчание, спустил вторую ногу, но вставать не торопился. Он пытался понять, что происходит с организмом — трусливая паника или вправду полный износ? Тело человеческое любит пугаться, поднимать крик о скорой безвременной кончине, плакать и бунтовать… и в девяти случаях из десяти, раз у тела хватает сил на истерику, их хватит и на то, чтобы встать и двигаться дальше.

Но в том единственном случае паника всё же справедлива — когда в целом силы ещё есть, но что-то одно действительно на следующем шаге окончательно выйдет из строя.

Пока Сиф старался себя убедить, что происходящая — не более чем «девятиразовая» паника перетрусившего организма. И это даже получалось, если старательно не думать о тянущем болью загривке, который, казалось, «зацепило» только вчера. Ну и, до кучи, о нехорошо проявившейся боли в грудной клетке — как раз там, куда прилетела пуля Леона. Травмы последних двух дней на удивление были терпимы…

Осторожно поднявшись на ноги, Сиф огляделся в поисках одежды и без энтузиазма обнаружил на стуле «парадку».

— Да-да, — перехватил его взгляд Заболотин, отворачиваясь от компьютера. — У нас через час торжественное прощание с Заболом. Часа на три… но, — он усмехнулся, увидев ужас в глазах ординарца, — ты вместе с Одихмантьевым тихо улизнёшь после особо торжественных речей, минут через сорок, вряд ли больше. Дождётесь нас в аэропорту, вас там никто не тронет.

— И, надеюсь, к нам никого ближе, чем на километр, не подпустят? — уточнил Сиф, который не жаждал снова столкнуться с Яном или Шанхаем. Хотя Ян же в выринейском посольстве прячется…

— Не подпустят, — успокоил полковник. — Особенно к тебе. Ты у нас больше всех… приключения любишь.

Юный фельдфебель закатил глаза, но не стал оправдываться и похромал в ванную, смывать остатки сна. Спросонья пытаться влезть в парадную форму — опасное занятие, белая рубашка так и норовит помяться, когда ты с третьей попытки пытаешься попасть рукой в соответствующий рукав. Конечно, был риск, что в номер кто-то внезапно войдёт… Но Сиф старательно отогнал от себя образ Алёны, сквозь смуглый загар которой появляется возмущённый румянец.

… Когда он высунул нос из ванной комнаты, в комнате слышался голос одного из Краюх, что-то вещающего насчёт планов на сегодня. Сиф бочком проскользнул в дверь и принялся торопливо одеваться, стараясь приноровиться к возражениям тела. Краюха деликатно сделал вид, что ничего не заметил — Филипп, наверное.

— Сиф, — окликнул Заболотин, прерывая обсуждение, — тебе перед этим твоим Капом ещё звонили, глянь, а?

— Ага, — Сиф влез-таки в брюки и теперь старательно воевал с пуговицами. Мелкая моторика давалась всё ещё по-утреннему плохо.

Неотвеченный вызов был только один — от Капа же. Зато рядом висело непрочитанное сообщение от Кимы: «People! 26 на Арбате и потом на Сетунь — мой ДР! Жду ВСЕХ!»

Сиф вздохнул, глянул на календарь: ага, воскресенье… И уклончиво пообещал «постараться быть». Но цепочка ассоциаций и образов неудержимо побежала дальше: Кима-Арбат-компания-Расточка… И настроение ухнуло вниз неостановимо, как горный обвал, потому что тут же вспомнились их последний разговор и рассказ командира, почему Расточка вообще позвонила.

Отмолчаться не удастся… Да и не хотелось больше молчать, скрытничать, не договаривать и выбирать. События последних дней породили уже почти устоявшуюся привычку действовать, а не вязнуть в размышлениях, как мушка в смоле, которой спустя тысячи лет предстоит стать солнечно-тёплой подвеской на шее какой-нибудь девчонки — такой кулон родители однажды привезли Расточке, но та, правда, переделала его в браслетик.

— Сиф? — оклик Филиппа, и мальчик понял, что последние несколько секунд продремал с открытыми глазами.

— А?

— Проснись, Индеец. С вами в аэропорт отправится сержант Карин с парой ребят. Основная трудность — вам исчезнуть надо будет максимально незаметно, потому что нам проблем со СМИ не нужны в свете происходящего с КМП и Выринеей.

— Ты же знаешь, что я журанлюг не переношу, — поморщился Сиф. — Так что ты лучше Одхимантьева инструктируй.

— А с ним Лёша беседует, — ухмыльнулся Краюха. — Вместе с князем. А к тебе персональная просьба… — и, сделав выразительную паузу, издевательски вздёрнул брови и закончил: — Никуда больше не убегай.

Заболотин вздохнул, но укоризненного «Филь!» не прозвучало, и Сиф стушевался, расшифровывая это молчаливое, скрытное одобрение.

По счастью, Филипп развивать тему не стал, вскочил и кивнул:

— В общем, через пятнадцать минут все собираемся — и в путь. Вещи закинут в аэропорт. А я побежал! Индеец, выше нос, как в одиночку пол-Забола объехать — так пожалуйста, а журналистов боишься?

— Язва, — пробормотал Сиф вслед весело унёсшемуся к князю Краюхину.

— Вещи-то все собрал? — отвлёк его Заболотин. — А то не дай Бог забудешь что-то. Зарядка, одежда, зубная щётка?

Сунув зубную щётку куда-то между футболками, Сиф осторожно присел на диван и снова взялся за телефон — мысль о Расточке не отпускала. Может, стоит и с ней поступать так, как привык здесь, в Заболе? Действовать. Пока не раздумал.

Номер он набрал по памяти.

Гудки сменились удивлённой тишиной и, наконец, неуверенным вопросом:

— Спец?

— Привет, — сипло выдохнул Сиф и с шумом прочистил горло. Не помогло, разумеется. — Можешь говорить?

На секунду захотелось, чтобы Расточка ответила «Нет».

— Да… Чего звонишь?

Сиф даже удивился. Раньше им и в голову не пришло бы задавать друг другу такой вопрос.

— Открытка дошла?

— Открытка? — удивилась Расточка. — Нет пока.

Сиф не знал, как долго идёт почти из Горья в Москву и даже не помнил, когда открытку отправлял. Но неделю назад точно…

— А письмо?

— Нет, — удивилась Расточка.

— Жаль, — вздохнул Сиф. Разговор получался неправильным, приходилось каждую новую фразу мучительно придумывать. С друзьями так быть не должно. — Ну ничего. Дождёмся вместе — я уже вечером в Москве буду.

— Прилетаете? — в голосе Расты промелькнула улыбка, но слишком быстрая.

— Ну да. Завтра после школы встретимся?

— Я… я у Каши спрошу, — неправильно-спокойным голосом отозвалась Расточка. — Мы вообще хотели подарок Киме покупать.

— Ну, вот и сходим, — обрадовался Сиф.

— Может…

Покосившись на командира, Сиф встал и вышел в коридор, заодно вытащив к дверям свою рюкзак. Присел на тумбочку под опустевшей вешалкой — на той остались только две фуражки — и пристукнул пяткой по дереву, выражая этим несогласие с тем, как по-дурацки проходит разговор.

— Алло? — нарушила молчание Расточка. — Чего молчишь?

— Задумался… я так, не обращай внимания, — торопливо пробормотал привычное Сиф. Потом поправился: — Ну… ты же рада, что я вернусь?

Расточка шумно вздохнула в трубку и сказала невпопад:

— А в сети пишут, Великий князь тоже сегодня к ночи прилетает. Ради него облака разгонят…

— Я знаю, — не стал отпираться Сиф. — Опекун… ну, ты сама понимаешь же, почему мы в Забол сорвались.

— Понимаю, — вздохнула Расточка, и в кои-то веки голос у неё был совершенно искренний. — Это-то меня и пугает, Спец по мировому лиху.

— Знаешь, — настала очередь Сиф вздыхать, — если бы мне дали выбирать, я бы, наверное, всё равно его выбрал. Он — моя семья, понимаешь?

«Этот твой опекун, который откуда-то знает мой телефон, говорил, что ты нашёл свою семью в Заболе», — вот, что хотела сказать Расточка. И Сиф ответил сразу на всё — и на сказанное, и на вот это «междустрочное». Только не признался, что выбор уже и на самом деле произошёл.

— Фиговая же у вас семья. Ты да он…

— Ничего, живём, — Сиф поглядел в сторону командира, гадая, прислушивается ли он к разговору. — Всё не так плохо, как тебе кажется. Вон, с дедом же ты ладишь?

— Деда — особая статья.

— Мой… опекун — тоже, — юный фельдфебель, хиппи и просто самый обычный подросток замолчал, мучительно подбирая слова. Но любая приходящая в голову фраза казалась либо лживой, либо глупой. Ни того, ни другого Расточка не примет — их дружба и сейчас уже дала какую-то нехорошую, болезненную трещину из-за забольской поездки.

Разломы в такой, глубинной дружбе лечатся только одним. Правдой. И правдой же могут окончательно разломать.

Но офицер Лейб-гвардии ведь не должен лгать? И… дядя Элик, он ведь тоже, наверное, не любил ложь… На фотографии он смотрел прямо и твёрдо, в глаза — а ведь немногие это умеют.

— Он меня с войны вытащил.

— Деда бы оценил, — голос Расточки чуть-чуть улыбнулся, не губы, а сам голос. — Он таких историй много знает.

— Ты у него спроси, не пацифист ли он часом, — вдруг хихикнул Сиф, чувствуя, как отпускает напряжение. И Раста хихикнула в ответ:

— О да, «И первый ядерный удар мы нанесём за мир во всём мире!» — потом прислушалась к чему-то и уже серьёзней сказала: — Там Каша уже идёт. Ему трубку дать?

Конечно, Каша был лучшим другом и, наверное, тоже хотел бы услышать радостную весть, но…

— Сама расскажешь. Ты, Раст… кинь сообщение, если решите, что для определённости голосовать за подарок Киме надо втроём.

— Хорошо, — серьёзно пообещала девочка, и с коротким гудком тина в трубке обесчеловечилась.

Сиф некоторое время слушал эту мёртвую тишину, потом встал и заглянул в комнату:

— Ваше-скородие… можно я вниз спущусь?

— Вниз? — обернулся от компьютера полковник. Сиф вспомнил свой побег и уже заранее смирился с жёстким «Нет», как Заболотин пожал плечами и поглядел на часы: — Через десять минут у машины встречаемся. Там Алёна скоро спустится.

— Да я и собирался у машины подождать… — Сиф нацепил фуражку «сикось-накось» и покосился на себя в зеркале. — Р-разрешите идти?

— Ну иди, — дозволил Заболотин, снова возвращаясь к компьютеру.

Доверие оказалось штукой неожиданно тяжёлой и серьёзной. Дурачиться расхотелось… Правда, Сиф и не собирался дурачиться, он просто хотел перехватить Алёну до начала кутерьмы с официозом.

С ней тоже надо было поговорить.

… На улице не то чтобы распогодилось, но изредка сквозь облака проглядывало неуверенное светило, согревало всё, что видело, и снова пряталось. Сиф устроился на скамеечке у клумбы, подставляя спину солнечному теплу, и принялся терпеливо дожидаться Алёны, теребя окантовку фуражки. За спиной, в окружающем гостиницу парке, чирикали птицы, какие — Сиф не знал, потому как в Москве сталкивался только с триадой «воробьи-голуби-вороны». Эти птицы были звонче, но столь же бестолковые, как и их московские коллеги. Одна пёстренькая пичуга скакала по дорожке рядом со скамейкой, косясь на офицерика то одной, то другой чёрной бусиной-глазом.

— Кыш, — фыркнул мальчик, притопнув ногой.

Птичка подскочила, встрепыхнув крылышками, отлетела на пару метров и продолжила скакать вокруг, соблюдая на сей раз уважительную дистанцию.

— Тьфу на тебя, — вздохнул Сиф и перестал обращать на неё внимание.

Солнце снова спряталось за пелену облаков, и неуловимо похолодало. Сиф с тоской огляделся — деревья, здания, дорожки, ещё какие-то подсобные строения и снова деревья. Города отсюда видно не было… Хотя, может, это и к лучшему — уехать, всерьёз не попрощавшись с городом. Не побродив по его улицам и улочкам. А то влюбишься ненароком — всё своё, родное, забольское! — и уезжать станет ещё тяжелее. А и так тошно…

На дорожке заскрипел под чьими-то лёгкими, танцевально-ровными шагами гравий. Сиф повернулся всем корпусом, оберегая спину:

— Алён?

Цыганка сбилась, отступила на шаг, и смуглая кожа на скулах приобрела чуть уловимый терракотовый оттенок.

— Сиф! — Алёна рассердилась, словно её застали за чем-то ужасно личным. — Ты чего тут сидишь?!

— Тебя жду, — Сиф хотел пожать плечами, но передумал из-за загривка.

— И зачем, интересно? — Алёна остановилась перед ним, уперев руки в боки. — Почему не со своим командиром сидишь?

— Он работает и меня в это дело не посвящает. Здесь он вообще меня ни во что не посвящает, с самого начала. Типа, хоть у кого-то должно быть подобие отпуска… и время читать учебники.

Алёна нахмурилась:

— Ну и шёл бы ты тогда учебники читать!

— У меня будет куча времени в самолёте. И всё равно весь июнь придётся в школу ходить, догонять программу, не отверчусь… И вообще, Алён, ты чего меня гонишь? — Сиф с обидой взглянул на девушку снизу вверх.

— Потому что, — Алёна растеряла весь свой боевой пыл и отвернулась, переключая своё внимание на всё так же скачущую вокруг них птицу. — Потому что ты, Сиф, дурак.

Сиф тоже посмотрел на птичку. Та смутилась от столь повышенного внимания и упорхнула в кусты.

— Ты не первая, кто открывает мне эту великую тайну, — спокойно сказал подросток, снова поворачиваясь к Алёне. — Ну и что, что дурак?

— А то, — Алёна всем корпусом отвернулась и дальше рассказывала уже ближайшему фонарному столбу: — Ты же знаешь, что я его люблю. И всегда любить буду. Потому что влюбиться в сочинённый тобой образ — легко, только вот первые же встречные чувства, неважно, какие, его разрушат. Но в моём случае он вряд ли когда-нибудь разрушится… А тут ты.

— А что я? — Сиф облизал враз пересохшие губы. — Меня тоже Расточка в Москве… ждёт. Наверное.

Алёна присела на противоположный край скамейки и кинула свой пиджачок между ними, как государственную границу проложила. Сиф не выдержал, улыбнулся и положил на пиджак свою фуражку. Алёна немедленно сдвинула её на «Сифову» половину.

Так и сидели несколько минут, напряжённые, разделённые шофёрским пиджачком и офицерской фуражкой. Потом Алёна вскочила, подхватила пиджак и скороговоркой выдохнула:

— Забудь всё, Сиф. Я пошла машину заводить, — и умчалась к парковке.

Сиф вздохнул, провожая её взглядом:

— Не, я уже убедился, что забывать — это очень-очень плохо. Себя забудешь ненароком.

Выждав некоторое время для приличия, юный фельдфебель встал, нацепил фуражку и отправился следом. Что там Филипп говорил — через пятнадцать минут? Они уже точно прошли…

Сиф появился аккурат к тому моменту, как к машине спустился командир в сопровождении одного из забольских «безопасников» — не с Кариным, другим, Сиф понял это ещё издалека, по походке.

— О, Сиф, — обрадовался Заболотин и кивнул забольскому офицеру: — Вот, этого симпатичного молодого человека вместе с Аркадием Одихмантьевым вам надо будет сопроводить до аэропорта.

«Симпатичный молодой человек» сдвинул в задумчивости фуражку на затылок и пришёл к выводу, что в целом он прощён за бедлам последних дней — раз уж «симпатичный», а не «несносный».

— Сделаем, — кивнул офицер. Разглядывая его — высокого, с резкими, вытесанными на лице чертами, похожего этим на Шанхая, и аккуратными красными ушками «бабушкиного внука» — Сиф отметил про себя, что раньше его не видел и голос его не слышал. Либо он совсем высокого чина, так что Сиф просто физически не мог с ним пересечься, либо в охране князя за время его отсутствия случились какие-то перемены.

— А Карин? — на всякий случай уточнил он.

— Сержант будет непосредственно с вами, — вполне доброжелательно пояснил офицер, мило пунцовея ушами на солнце. — А я занимаюсь этим вопросом… в целом.

— Он нам тебя нашёл, — пояснил Заболотин. — Поднял нас на уши, что ты там в одиночку с Хамелеоном разбираться отправился.

— Ну, не только я, — отмахнулся офицер, разглядывая с высоты своего роста Сифа. — Ну да ладно. Я гляжу, его величество уже спускается… В добрый путь, — и, кивнув коротко обоим, удалился — не каланча даже, а сложенный некогда из огромных глыб маяк на вершине скалы, источенный ветрами до обманчивой хрупкости. Только светили под прочно обосновавшемся на небе солнцем алыми искорками уши.

Иосиф Кириллович и правда как раз появился в дверях. Краюхи по обычаю подпирают с боков, Одихмантьев идёт сзади в своей степной задумчивости, пятым, позади всех, маячит уже забытый Сифом секретарь, который терпеливо дожидался всю тёплую компанию в Горье.

— Ну что, все в сборе? — улыбнулся Великий князь, когда все расселись. — В последний раз в такой компании едем куда-то… Пожалуй, я даже буду скучать, — он улыбнулся Сифу, поймав его взгляд в зеркальце заднего вида.

Алёна, которая, наоборот, теперь демонстративно отворачивалась от юного фельдфебеля, резко тронула машину с места, всем своим видом показывая, что уж она-то точно скучать ни секунды не будет, если этот белобрысый офицерик исчезнет из её жизни. Столь старательно показывая, что это отдавало школьным театром.

Впрочем, её-то желание вскоре пусть и временно, но сбылось. Алёна по обычаю осталась дежурить в машине под бесконечные цыганские напевы, а вот остальные последовали за князем отдавать последнюю, официальную дань уважения приютившей их стране.

Филипп, отвлёкшийся на секунду от очень важной обязанности — буравить всех недружелюбным взглядом — обернулся к Сифу и вдруг весело шепнул:

— А глянь, справа от президента, чуть поодаль… та девушка, с которой ты вальсировал, помнишь? С родителями.

Сиф пригляделся, вспоминая тот бал. Елена, кажется? Ну да… Господи, как же давно это было! Кажется затяжным сном, а не реальностью, произошедшей с ним всего две недели назад. Бал, вальс… и Алёна.

Стараясь отвлечься от слишком бурной фантазии, Сиф попытался вслушаться в торжественные речи, но потонул в этой дипломатии спустя полминуты с полным ощущением, что по его мозгу прошлись миксером и хорошенечко взболтали. Понять, что кто имеет в виду, было совершенно невозможно. Осознать взаимосвязь слов и реальности — тоже, если не в большей степени.

Оставалось переминаться с ноги на ногу позади командира, глазеть по сторонам — красивые интерьеры, сущий дворец! — и изредка поводить плечами, чувствуя, как затекает правая рука. Этот навкин рубец… Лёгкое прикосновение командира к предплечью заставило вздрогнуть и поспешно вернуться в этот мир.

— Мы сейчас отправимся в парк, — полковник говорил, лишь чуть обернувшись, еле слышно. — Вы с советником не выходите с нами, на первом этаже встретитесь с Кариным, и дальше уже он вас поведёт. Понял?

— Так точно, — одними губами и незаметным кивком откликнулся Сиф, ловя краем глаза, как словно невзначай к Одихмантьеву поворачивается один из Краюх.

Операция «Исчезновение» прошла без сучка, без задоринки. Сиф и Одихмантьев чуть отстали на лестнице, независимо друг от друга и едва ли обменявшись одним-двумя быстрыми взглядами, и появились на первом этаже, уже когда князь со «свитой» выходил на улицу.

— Фельдфебель Бородин? — окликнул возникший из ниоткуда Карин.

— Аркадий Ахматович, идёмте, — позвал Сиф, поспешно ныряя следом за забольским сержантом в анфиладу боковых комнат. Одихмантьев, даром, что на ходу медитировал, не отстал. Пройдя одно чисто офисное помещение, две небольших, но парадных гостиных и без счёта просто мелких, помпезно отделанных и строго-деловых комнат неизвестного назначения, все трое вдруг оказались на улице — с другой стороны от здания. Двое парней в форменных куртках появились из ниоткуда, как и Карин до этого.

— Идёмте, — Карин обернулся к своим подопечным. — Машина ждёт.

— Да, — вдруг улыбнулся Одихмантьев, хитро щурясь, — вот уж не думал, что мне на старости лет снова придётся удирать отсюда.

— Снова? — удивился Сиф.

Карин отвернулся и уже перебрасывался короткими фразами с рацией, парни из охраны изображали безмолвные тени, а неброская тёмно-серая машина с затонированными стёклами поджидала в двух шагах.

— Да, мы с Иосифом однажды спешно исчезали с глаз гостей, — Одихмантьев чуть слышно по-стариковски вздохнул. — Как раз накануне вторжения выринейских войск.

Сифу стало неуютно от такого совпадения. По счастью, в машине было, на что отвлечься — разглядывать пистолет одного из охранников, гадать, какого класса защиты на нём «бронник», украдкой любоваться Горьем, стремительно проносящимся мимо…

В аэропорту они моментально оказались в небольшой тихой комнате где-то на самом верху, в чайнике исходил ароматным паром забольский чай, а Карин желал приятно провести время и обещал сообщить, как появятся новости об остальных.

— Подождите, — окликнул Сиф. — Просто помимо Яна… Яна Петра Ратея за мной ещё один человек… гонялся. Я боюсь, он тоже связан с Хамелеоном.

Карин удивился. Сильно удивился, развернулся всем корпусом и с высшей степенью недоумения в голосе быстро спросил:

— Что за человек?

— Он назвался Захаром… Щацким.

Карин не ответил, скрывая замешательство необходимостью ответить по рации, торопливо бросил Сифу:

— Что же, я скажу, — и поспешно исчез.

— Шаций — на стороне Хамелеона? — поинтересовался Одихмантьев с неуловимой медитативной улыбкой, разливая чай по тонким фарфоровым чашкам. — Не поторопились ли вы с выводами, Иосиф?

— Скорее, он на своей собственной, — буркнул Сиф. — Но о Хамелеоне в курсе. И о Яне.

Одихмантьев пожал плечами и протянул юному фельдфебелю чашку:

— Нас это уже не должно волновать.

— … Действительно, — послышался на пороге недовольный женский голос. — Этого олуха вообще ничего не должно волновать, кроме состояния его здоровья.

Сиф поперхнулся первым же обжигающим глотком, пролил, зафыркал и торопливо поставил чашку на стол, вытирая подбородок салфеткой. Ещё не хватало испачкать парадную рубашку из-за какой-то… какой-то… Элички.

Пусть и не санинструктора уже, а вполне себе важного доктора Александры Елизаветы Горечаны.

Жены дяди Элика.

— А…

— Да-да, Индеец. Я тоже очень рада видеть тебя живым, а вот насчёт здоровья Ге… кхм, полковник Заболотин меня предупредил, что тут не всё так радужно, — Эля заправила косу под ворот и с деятельным видом потёрла руки. Повернулась на мгновенье к Одихмантьеву и уточнила: — Мы ведь вас не смутим?

— Нет, — качнул головой Одхимантьев, весело щуря глаза. — Молодому человеку необходим осмотр, я уверен.

— А вот я — нет, — проворчал Сиф, осторожно делая глоток чая. Потом с кислой физиономией отставил чашку и поднялся: — Да-да, ладно, я всё понимаю.

Эля невольно расплылась в улыбке, но тут же наклонилась, пряча её, и принялась копаться в своей сумке.

— Рубашку снимай, Индеец. Жалобы?

— Нет, — отрезал Сиф, осторожно расстёгивая пуговицы левой рукой.

— Отлично, — оптимистично отозвалась Эля, по-прежнему избегая смотреть на подростка. — Тогда просто перечисли все свои отсутствующие жалобы.

«Старшего сержанта Эличку» слушался даже Кондрат. Сипло фыркал, зло язвил, но не спорил.

— Тот самый рубец. Царапины на рёбрах. Правое запястье.

— Ещё возможная слабая контузия, ушиб грудной клетки — когда ещё в Горье срикошетила пуля, — присовокупила Эличка, проявляя немалые знания о Сифовых приключениях.

Сиф понял, что родной полковник сдал его, как стеклотару.

Отпираться было бессмысленно, поэтому оставалось только аккуратно повесить рубашку на спинку стула и, ёжась, предстать перед Элей в виде «недоделанная мумия».

— Хорош, — откомментировала Эля точно с той же интонацией, с какой сам Сиф на её месте сказал бы это ёмкое слово. — Сам разбинтуешься или помочь?

Когда в четыре руки Сиф был освобождён от бинтов, Эля воспряла духом:

— А, так всё не так страшно! А то я уже ужасов навыдумывала. Ссадины обрабатывай сам, знаешь прекрасно, как это делается.

— Знаю, — согласился Сиф, который, как и любой мальчишка, и в Москве частенько обо что-то обдирал бока и коленки. Не в таком масштабе, правда.

Эля оптимистично кивнула и принялась ощупывать рубец. Сиф не видел её лица — только изредка ловил взглядом сосредоточенно прикусившее губу отражение в стеклянно-гладкой поверхности стола.

Александра Елизавета Горечана некоторыми повадками напоминала своего племянника. Вернее, строго наоборот, но значения это не имело. Главное, что и вправду — напоминала.

— Ой! — Сиф невольно дёрнулся, когда Эля в очередной раз куда-то надавила.

— Обрабатывай ты рубец каждый день и не прыгай по оврагам — всё бы у тебя уже зажило, — отрезала женщина. — А теперь тебе остаётся только твердить, что шрамы украшают мужчин, и снова каждый вечер прилежно обрабатывать. А не будет заживать — к врачу пойдёшь в Москве как миленький.

— И вы туда же… — Сиф заставил себя замереть. — Будь моя воля — я бы не прыгал по этим оврагам!

Эля хмыкнула: Сиф уловил из всей фразы самое главное. Ей-богу, этот подросток иногда больше походит на Кондрата, чем на всё семейство Парядиных и своего командира вместе взятых.

— Да верю-верю, — она ещё порылась в сумке и принялась обрабатывать Сифу спину. По комнате поплыл резкий медицинский запах. — Ты с твоим… отцом-то…

— Говорил я с Сергием, — поспешно перебил Сиф. Ему было то больно, то просто щекотно, и, обозлясь на весь мир, мальчик резко добавил: — Только он мне не отец.

Рука Эли дрогнула, и снова стало больно. Сиф дёрнулся, но сдержался и остался стоять.

— По… почему, Индеец? — тихо спросила женщина, сама отступив на шаг и бестолково теребя в руках ватку. Сиф не смог разобрать её интонации — жгучая смесь неверия, огорчения, надежды, понимания и — непонимания разом.

— Это было слишком давно. Я не Илей Парядин, я Иосиф Бородин, и толку мучить себя понапрасну? Я сделал выбор. Я и в Рате-то оказался далеко не из-за Сергия, просто зашёл по дороге.

Я, я, я… главное — не думать о том, каково это для Сергия и даже, наверное, для самой Элички.

Женщина помолчала, потом взяла себя в руки и принялась бинтовать Сифу спину:

— Эх, Индеец-Индеец, бестолочь ты категоричная…

— Но со мной вы говорите по-русски.

— По привычке.

— Да, вы каждый день с русскими пациентами возитесь.

— Да рожа твоя, Индеец, уже рефлекс вызывает.

— Я совсем не изменился?

Эля вздохнула:

— Да в том-то и дело, что изменился. Большой уже мальчик. Элик был чуть старше тебя, когда мы впервые встретились… такой же белобрысый. Я натравила на него свою собаку, когда надоело, что пристаёт, а он, зараза, с Лёлей сразу подружился.

Сиф сообразил, о ком она говорит, только через несколько секунд.

— Дядя Элик?

Эля не ответила, надорвала бинт и крепко затянула узел.

— Руку, — коротко попросила она и принялась осторожно ощупывать запястье. Это было щекотно. — Ага, тут всё цело.

Сиф обрадовался — хоть что-то в порядке… И вдруг задохнулся от боли — Эля теперь ощупывала рёбра. Щупала долго, не слушая зубовный скрежет, придушенные вздохи и неразборчивое бормотание по-забольски себе под нос.

Сиф раньше не смог бы точно сказать, где именно ноет в груди при слишком глубоком вздохе, но теперь это он определил со всей ясностью. Не ведающие жалости женские пальцы безошибочно нашли это место и теперь щупали вокруг, по самой границе между «Навкина мать, умираю!» и «Кх-х-х, осторожней!» — а сама Эля наклонилась и теперь чуть не сталкивалась с Сифом лбами.

— Так, — отстранившись, многозначительно вздохнула она.

— Доктор-доктор, что со мной будет? — чтобы как-то развеять неприятное предчувствие, процитировал, дурачась, анекдот Сиф.

Эля русский фольклор знала неплохо.

— Пациент, вы умрёте.

— Умру?!

— Рано или поздно — несомненно. Все умрут.

— Все?! Что же я наделал! — Сиф не сдержал булькающий внутри смех и расхохотался, держась за грудь. Эля смеялась вместе с ним. Даже смешок невозмутимого Одихмантьева скользнул чуть слышно по комнате.

— Ладно-ладно, Индеец, не плакай, если ты помрёшь — нынешние травмы будут не причём. В Москве рентген сделай, но мне кажется, это просто ушиб. Будь там трещина — ты сразу растерял бы всё своё желание бегать и прыгать, ещё в Горье. А сейчас… ты падал?

— В большой овраг — там, в лесу, под Ратой. И ещё из электрички прыгал.

— Оно и видно, поэтому и заболело снова. Больше в овраги не падай. И из электричек. Авось и заживёт всё к середине лета…

Сиф приободрился:

— Значит, всё в порядке?

— Ты до чёртиков везучь, — улыбнулась женщина, убирая всё обратно в сумку. — И слава Богу, что так. Возвращайся в Москву со спокойной совестью, только рентген там сделай и за рубцом следи.

— Есть, — прищёлкнул каблуками Сиф и расплылся в дурашливой улыбке.

Эля хмыкнула, но вдруг посерьёзнела:

— А с… Сергием ты всё-таки по…

— Нет, — отрезал Сиф, не слушая. — У меня своих проблем хватает. До его проблем мне дела нет.

Эля отвернулась.

— Ты жестокий, — заметила она тихо.

Сиф хотел что-то ответить, но почувствовал, что лучше промолчать.

— Элик тоже, — ещё тише вздохнула Эля. — И самым жестоким было то, как он ушёл.

Сиф окончательно растерял весь пыл.

— Но я же не умер, — неуверенно сказал он.

— Да, а Сергий не носит под сердцем ребёнка.

Эля судорожным жестом вскинула сумку на плечо и неестественно громко, с бодростью, от которой заболели зубы, сообщила:

— Я пошла. Удачи вам всем и всё такое. Привет… Дядьке.

Идеально прямая спина, гордо вскинутый вверх подбородок, ровный шаг — самообладанию любой разведчик позавидует.

Сиф потеряно замер посреди комнаты и только смотрел на закрывшуюся за Элей дверь.

А потом сообразил, что детей у Эли нет.

— Иосиф, — позвал Одихмантьев, — ваш телефон вибрирует.

Сиф и сам уже услышал жужжание оставленного на столе телефона. Звонил Кап, и пришлось взять трубку, хотя Сифу сейчас было совсем не до братьев-Скалешей.

— Алло, Кап? — подросток всё ещё пребывал в непонятном полусне, собирая разбегающиеся мысли. Удар Эллиных слов словно только сейчас набрал силу. С каждой секундой Сиф всё больше осознавал настоящий смысл…

— Сива, свободен? — Кап возмутительно весел. Переключиться на его проблемы сложно. Но, наверное, полезно — отвлечёт.

— Ну… да.

— Мы так и подумали. Мы тебя по телеку смотрели.

— Меня?! — привычный страх встряхнул Сифа и заставил загнать мысли об Эле и всём кровном семействе вглубь, туда, где хранились решение никому в школе не говорить о звании, последний напутственный взгляд Кондрата — тогда, после войны — и разговор с Александром Станкевичем в конце марта. То, о чём Сиф старался никогда не думать.

— Ну, не знай я, что ты точно где-то подле своего полковника есть — не догадался бы, — хохотнул Кап. — Спрятался за чужими спинами, даже не посмотреть на тебя во всей красе парадного мундира, которым ты так дорожишь.

Сиф не обратил внимания на беззлобную, в общем-то, поддёвку. Главное, что его не видно.

— Ну а потом мы глядим, когда вы все в парк переместились — полковник твой на месте, князь на месте, те двое похожих, словно их одна навикна мать родила…

— Они и есть близнецы, — хмыкнул Сиф.

— Короче, нет тебя да ещё одного. Совсем нет. Ну, мы подождали полчаса — и позвонили. Может, ты просто сбежал с торжества и ничего не делаешь.

Сиф последнее время очень болезненно воспринимал слово «сбежал», но не стал поправлять — какое дело Капу с Тилем, как всё там произошло на самом деле. Зато, между делом отметил он, Кап убеждённо говорит «мы». А значит, Тилю больше не страдать от одиночества — разве что, наоборот, от излишней опеки.

— Вы примерно угадали. Как вы там?

— Да вполне, — в голосе Капа звучала широчайшая улыбка. Рядом слышался ещё один, неразборчивый голос — Сиф узнал Тиля и сам улыбнулся. А Кап обстоятельно рассказывал: — Лавеин доволен прогрессом, говорит, теперь в физическом плане это просто вопрос времени. Ну а психологически… мы справимся.

Кап, как положено командиру, не испытывал ни тени сомнения. Даже если бы ему пришлось объяснять Сифу, что Земля стоит на трёх черепахах и парочке китов. Командиру сомнения испытывать по статусу не положено.

— Здорово, — односложно обрадовался Сиф. Ну а что тут ещё можно было сказать?

— Со мной связывался, кстати, Ивельский. Насчёт Тиля. Я сначала его болотом послать… а потом договорились встретиться в Пролыни на выходных. В конце концов, он же Тилю квартиру оставил и вообще нормальный старикан…

Сиф не сомневался, что так будет, но теперь из-за Ивельского не волновался. Тиль в надёжных руках, никакому Хамелеону не по зубам братская привязанность командира Стаи. Кап за своих кому угодно пасть порвёт без угрызений совести.

— Вот… — Кап тем временем задумался и вдруг вспомнил: — Ах, да, ещё кое-что.

— Да?

— Я видел этого твоего Захара Щацкого здесь.

Сиф сглотнул и сипло спросил:

— И он?

— Да ничего он. Мужик как мужик, только рожа страшная — ну, из-за ожогов. Я ему о тебе ничего не говорил.

Сиф выдохнул:

— Слава Богу!

— … Но он и так знает, — закончил Кап. — Честное слово, он сам откуда-то в курсе, что ты в Горье со своими и сегодня улетаешь. Хотя, может, просто посмотрел телик? Правда, столкнулся я с ним ещё утром, когда только к Лавеину пришёл… Ой, — стало слышно, как Кап зажал динамик рукой и что-то заговорил по-забольски в сторону. Потом снова вернулся к разговору: — Так, тут док пришёл. Короче, счастливого тебе полёта, не теряйся. Созвонимся ещё, наверное?

— Созвонимся, — пообещал Сиф, поглощённый мыслью о Шанхае. Опять тот его обыграл…

— Вот и ладненько. Однажды мы ещё к тебе в Москву нагрянем, готовься!.. Или ты к нам.

— Увидим…

— Ага, увидим. Не скучай, братишка! — и Кап повесил трубку.

Сиф залпом допил остывший чай, налил себе ещё и тяжело вздохнул. Что теперь делать с Шанхаем? Да, Карин наверняка сказал кому следует, но… Надо было ещё вчера всё рассказать командиру!

Но теперь терзаться было уже поздно. Оставалось утешать себя мыслью, что для того, чтобы достать Сифа в Москве, у Шанхая руки коротковаты.

Воцарившееся молчание прервал Одихмантьев, в своей обычной невозмутимой манере заметив:

— Забол — не соседний город, на каникулах не покатаешься.

— Я знаю, — Сиф недовольно мотнул головой и потянулся за своей рубашкой.

— Рассчитываете на помощь своего крёстного? Не слишком ли эгоистично с вашей стороны?

Сиф ни на что не рассчитывал и не строил пока никаких планов. Он просто знал, что на будущий год обязательно сюда вернётся, каким угодно путём. Сомневаться в этом было попросту глупо.

— Есть же ещё поезда, там билет дешевле… И вообще, какое вам дело, Аркадий Ахматович?!

Старик покачал головой и улыбнулся:

— Ой, большое, Иосиф. Потому что вашему крёстному есть дело до вас, а так уж повелось, что его дела — мои дела.

Сиф вспомнил, как ещё в Пролыни, кажется, Одихмантьев рассказал ему о желании Великого князя сделать из него, Сифа, дипломата… но сердито отбросил эту мысль. Что бы там Аркадий Ахматович ни говорил, а Сиф сам разберётся, кем ему стать. В конце концов, свою судьбу он выбрал уже давно и, пожалуй, теперь не жалеет, что прекрасно знает, что же будет дальше: окончание школы, Академия и снова служба в Лейб-гвардии… А может даже — в личной охране Императорской Семьи, как Краюхи? Сиф теперь видел их работу вблизи, фактически, изнутри — и понял, что это по меньшей мере не скучно… и полезно.

Ход мыслей Одихмантьева, видимо, в целом совпадал по направлению. Пожилой Соловей-Разбойник молчаливо сидел, изредка делая мелкий глоток из остывающей чашки, глядел куда-то вдаль и изредка — искоса на своего младшего собеседника. Молчал-молчал, молчал-молчал и вдруг произнёс:

— Иосиф, вы сколько лет назад присягу принесли?

Эту дату было невозможно забыть:

— Шесть и почти семь месяцев.

— Вы, я гляжу, хорошо это помните.

Сиф усмехнулся, довольный сменой тему:

— А как забыть свой день рожденья? Уже шесть лет его так праздную.

Одихмантьев тихо рассмеялся, словно откашлялся:

— Как же у вас, военных, всё просто…

— Ну, это же и день моего крещения всё-таки, — не то чтобы стремясь оправдаться, но всё же уточнил Сиф. — Так Иосиф Кириллович с… Дядькой решили.

Одихмантьев рассеянно потянулся к опустевшему чайнику и некоторое время лил себе в чашку воздух, потом спохватился, вздохнул и поставил чайник на место. Поглядел вдаль… Сиф невольно проследил за его взглядом, но сквозь стену и неброский сельский пейзаж в вычурной раме видно ему ничего не было, хотя старик смотрел туда с интересом, пронзая взглядом любое препятствие — что пожилому советнику Великого князя какой-то холст в раме.

— Иосиф, — задумчиво спросил он, — а вы никогда не задумывались, верно ли всё это было?

— Что? — возмутился Сиф. — Вы о присяге?!

— Я вообще, — старик прищурился и отвёл взгляд от картины и того, что видел за ней. — Вы довольны, как сложилась после этого судьба? Даже снова оказавшись в Заболе?

Взгляд искоса… Сиф понял, что Одихмантьев имеет в виду: если бы абсолютно всё Сифу нравилось, он бы не сбегал… Но что тут скажешь в ответ? Передумал? Осознал, что от прошлого никуда не деться, не перешагнуть и не плюнуть — только принять и понять, что же его толкало тогда, звало и тянуло. Что заставило пройти то огромное расстояние от артдивизиона до родного батальона, что потом хранило его от ночных кошмаров о смертельном одиночестве…

— Аркадий Ахматович… Да, конечно, у нас с командиром далеко не всё идеально. Но мы стараемся. Мне надо было уйти, чтобы… можно было вернуться.

Слова — книжные, голос — сиплый. Да, не тянет это на проникновенную речь, совсем не тянет.

— Но вы же ушли всерьёз.

«Глупый был», — а вслух чуть иначе:

— Я тогда мог думать только о Капе с Тилем, они же братья мне… Я думал, они — важнее, чем какие-то долги и связи.

— Дружба действительно важнее многого в этой жизни, — Одихмантьев не одобрял, просто констатировал факт.

— Но я тогда не помнил, почему вообще стал… таким, каким стал. Конечно, если забыть, как всё началось, то не понять, какого фига я вообще в Лейб-гвардии корячусь и не могу обычной жизнью жить!

Одихмантьев смотрел внимательно, но не поворачивая головы. Кажется, ему просто нужно было, чтобы Сиф выговорился. Произнёс вслух всё то, что крутилось в голове клубком неоформленных ощущений.

— Я… в детстве я умнее был, — вздохнул Сиф, усилием воли гася образы прошлого. — Правда. Я не заморачивался долгами, и всё было гораздо проще.

— А как же долг жизни перед вашим командиром? Вы рассказывали однажды, я помню.

На сей раз Сифу удалось пронзить взглядом пейзаж на стене и увидеть воочию прошлое. Маленький Индеец, проснувшийся в лесу под Ратой, оскалился в наглой ухмылке, демонстрируя свою полную от всего мира независимость… но на командира смотрел с простой человеческой надеждой испуганного ребёнка. Командир защитит от кошмаров. От одиночества. Командир не побоялся однажды предложить ему всю свою жизнь, только бы Сивка смог после этого жить по-человечески… А потом просто был рядом, и это даже важнее.

— Иосиф?

— Какие долги… Долг жизни — это смерть, пусть несбывшаяся. Жизнь важнее.

Молчание. Уже две пары глаз задумчиво разглядывают картину на стене.

— Вы, кажется, стали умнее, Иосиф.

— Не, в детстве я гораздо меньше глупостей делал.

— Вот-вот, говорю же — поумнели, — усмехнулся Одихмантьев. — Раньше вам бы подобное заявление и в голову не пришло.

Выслушивать такое было обидно, но Сиф спорить не стал. Одихмантьев удовлетворённо кивнул:

— Да, вы уже не ребёнок, Иосиф. С чем вас и поздравляю.

По событиям последних дней Сиф уже понял, что подобные поздравления должны не слишком радовать. Вроде бы и правильно всё: отвечаешь за друзей, сам выбираешь путь и принимаешь решения… но в конечном итоге этим же ты подвергаешь друзей опасности, огребаешь по пути и вынужден сам признавать свои решения ошибочными и признаваться другим в этом.

Это, безусловно, круто. И правильно. Но иногда страшно, потому что не всегда за спиной есть «страхующие» взрослые.

Вдруг в голове вновь всплыл вопрос, с которого начался весь этот непростой разговор о прошлом и взрослении. Доволен ли он? Верно ли всё было?

Поглядев на ушедшего в свои мысли Одихмантьева, Сиф понял, что тому ответ не нужен. Пожилой Соловей-Разбойник просто хочет, чтобы Сиф ответил себе на эти вопросы, прежде чем они родятся у самого Сифа в сознании… точнее, сформулируются, потому что ощущение это Сифа нет-нет, да и теребило с первого визита в Рату.

Теперь-то Сиф знал — помнил — ответ: почему всё так сложилось и не могло сложиться иначе.

— Аркадий Ахматович…

— А? — словно очнувшись от дрёмы, отозвался советник, но внимательно блеснувшие чёрные глаза никак не были сонными.

Что же, Аркадий Ахматович, вы сами учили спрашивать прямо. Правда, вы говорили о друзьях, но…

— А почему вы всё это спрашиваете?

— Знаете, Иосиф, — голос у Одихмантьева стал сонным и тихим, — вы мне просто небезразличны.

— Из-за Крёстного?

Старик медленно качнул головой:

— Нет, мой дорогой фельдфебель, не только. Вы мне просто понравились — ещё тогда, в Москве. Юный, взъерошенный, немножко заспанный… офицер. То и дело впечатлённо поглядывающий на нашу Алёну.

Портрет Сиф проглотил, не поморщившись. Не самый нелестный, если хорошо подумать.

— Ну спасибо…

— Не за что, Иосиф. Будете в Москве заглядывать к крёстному — не забывайте про старика. Я, может, и ещё о чём порасспрашиваю.

— Ладно, — невольно улыбнулся Сиф. — Я, правда, вряд ли буду заглядывать… Всё-таки Великий князь и…

— Право, мой юный фельдфебель, — зашелестел-рассмеялся Соловей-Разбойник, — неужели вашего крёстного это хоть когда-нибудь смущало? Не вы же себе его в крёстные выбирали…

— Это точно. Кажется, даже для командира это решение было… сюрпризом.

Снова быстрый внимательный взгляд из-под полуприкрытых век. Словно на мгновенье прочитать мысли собеседника и снова уйти в себя. Сиф уже привык к этой манере и почти не пугается.

— Вам так нравится всё помнить?

Подросток смутился:

— Да не всё. Просто я не думал, что это окажется так легко. Не конкретные воспоминания, а… часть жизни принять, — он увлёкся, обнаружив, что, выражая ощущения словами, становится увереннее. Уходит страх, что однажды память снова пропадёт. — Просто когда стало совсем хреново — словно внутри что-то ожило. Рефлексы. И я… принял, потому что тогда было иначе никак. Я, конечно, не помню, кто что говорил и что происходило, но помню, что это просто было. Часть моей собственной жизни, а не чьи-то рассказы. Крещения, присяга… всплывает вдруг картинка, несколько секунд — как меня Чинга будит перед крещением. А остальное — я просто теперь знаю, верю, что это было…

— Подъём, герой! Собственную присягу проспишь!

Сивка спросонья долго не мог понять, чей же это такой знакомый голос, но потом сообразил и с коротким восторженным воплем вскочил прямо в спальнике:

— Чинга!

— Да, да, я — это я, — разведчик подхватил «мумию ребёнка», не дав Сивке рухнуть. — Вылазь из спальника.

Сивка, пытаясь собраться с мыслями, завертелся, разыскивая молнию. Чинга нашёл её быстрее и, рассмеявшись, расстегнул спальник:

— Эх ты, копуша. Всё на свете проспишь, а тебя уже все ждут. Кондрат, Дядька, отец Николай… Пора уж тебе присягнуть-то, а?

Пока Сивка хлопал глазами и шмыгал носом, Чинга, как на малого ребёнка, натянул на него куртку и легонько подтолкнул в спину:

— Пойдём, пойдём! А то Кондрат сейчас будить придёт, а до этого лучше не доводить дело…

Мальчик вылез из палатки, шнуруя ботинки, и только тут сообразил:

— Присягнуть?

— Ну а что? — удивился Чинга, подкручивая ус. — В конце концов, в боевых действиях участвуешь, а присягу всё никак не принесёшь. Непорядок! Да и вообще, — он весело посмотрел на ошалевшего от яркого рассветного солнышка мальчика, — отец Николай настаивает, чтобы ты на Евангелии присягнул, как положено.

— Но я не крещён, — наморщил нос Сивка. — Пока что.

Ему вдруг вспомнился их с капелланом разговор — тогда, по пути к батальону, поздним вечером в доме тихой женщины Галины с грустными лошадиными глазами. Вот уж не думал раньше Сивка, что станет с кем-то разговаривать о Боге, но отец Николай, как всегда мягко и ненавязчиво, затеял разговор, и мальчишка неохотно стал отвечать. О желании, чтобы кто-то всё же был там, на небе, потому что иначе ведь становится совершенно бессмысленно стремиться к невозможной цели, ведь чудес не бывает…

О чём говорил ему отец Николай, Сивка не рассказывал потом никому. Это была их тайна. И той ночью Сивку впервые не мучили кошмары о выринейском егере. Может, правда, потому что мальчик был вусмерть измотан дорогой.

— Отец Николай сказал, вы с ним там уже что-то решили, — Чинга потянул своего подопечного за руку. — Как я понял, ты креститься решил?

Сивка рукавом вытер нос и, подумав, кивнул:

— Ага, типа того.

— Потопали тогда уж, Маська… Кондрат ждать не любит.

… Но прапорщику пришлось ещё немного подождать, как и всем остальным.

— Иль… Индеец! — старший сержант Эличка вынырнула из-под земли и замерла в двух шагах от мальчика, терзая куцую косичку. — Ты… ты вернулся, — она смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых были ещё сотни несказанных слов, которые она с трудом удерживала.

— Здрасте, — Сивка улыбнулся. В это утро он был рад видеть всех, весь мир.

Эличка порывисто вздохнула и отвернулась:

— Ох… Индеец. Как же мы все за тебя боялись.

Она пряталась за безликим «мы», как ребёнок прикрывается рукой от удара. Сивка этого, может, и не видел, только чувствовал недосказанность. Как будто Эличка хочет сказать совсем другое, но… удерживает себя, одёргивает и молчит.

— Да ладно тебе, — мальчишка постарался улыбнуться ободряюще. — Всё, я вернулся. Всё со мной в порядке. Я не ранен, — в конце концов, что ещё важно для санинструктора, кроме как цел ли «найдёныш»?

— Индеец… — Эличка почему-то погрустнела от этой его улыбки. Странные люди — взрослые. — А… своих родных… ты не нашёл?

— Нет, — поспешно отрезал Сивка. Эта тема ему не нравилась. О своём прошлом, довоенном и оттого теперь странным, он думать не любил. И оно послушно забывалось.

Чинга прервал тяжёлый разговор невозмутимо и бесцеремонно:

— Потопали, чего ждём-то?

Эличка торопливо кивнула и отступила на шаг, словно пропуская их.

… На крестины собрались все свободные от дежурств солдаты и офицеры. Даже Аркилов стоял поодаль с довольным (невероятно!) в кои-то веки лицом, хоть и делал вид, что он здесь случайно. Пока Сивка шёл мимо собравшихся, ловя на себе их тёплые взгляды, он вдруг понял, что никогда больше не будет одинок. Эти люди были его семьёй.

В конце этого странного пути сквозь батальон Сивку ждали четверо: отец Николай, из-под рясы которого как всегда торчали армейский замызганные ботинки, Дядька, сияющий, как новенький штык-нож, одобрительно прищурившийся Кондрат… и тот самый раненый офицер, которого вытаскивали из-под обстрела. Только теперь Сивка уставился на спасённого во все глаза, напрасно пытаясь понять, кто перед ним. Царственная осанка, взгляд — ну прямо сам Император, как его себе мальчишка представлял. Хочется аж поклониться.

— Я буду твоим крёстным, — кивнул офицер Сивке, как старому знакомому.

Сивка ошарашено кивнул в ответ и с немым вопросом в глазах повернулся к отцу Николаю.

— Спасибо тебе, — улыбнулся капеллан. — Если б не ты, я бы так и ждал у моря погоды, не решаясь идти вперёд.

— Как ты нашёл батальон?

Священник чуть смутился, рассеяно пряча куцы хвост под ворот:

— Ну… я не спрашиваю у тебя, откуда у тебя карта. Но признаюсь честно: да, я заметил, куда ты на карте маршрут прокладывал.

Сивка невольно схватился за карман куртки — карта была на месте.

Заболотин стоял чуть в стороне и внимательно наблюдал за мальчиком, ничуть не скрывая, что ему очень интересно, что же это за карта такая и откуда она взялась.

Кондрат усмехнулся, о чём-то догадываясь.

Отец Николай слегка кашлянул:

— Ладно… Стоит начать, пожалуй.

… На крестильную рубаху пошла чья-то запасная майка. Сивка следил за таинством отстранённо, словно это всё происходило не с ним. На вопросы, которые отец Николай задавал голосом звонким и гулким, как колокольный звон, а на них отвечал офицер, ободряюще сжимающий плечо мальчишки.

«Крещается раб Божий Иосиф…»

Крестик на прочном шнурке, вода, стекающая с волос за шиворот щекотной струйкой. Тёплая рука офицера — теперь, как Сивка понимал, такого же родного ему, как Дядька и Чинга. Крёстный.

Тишина. Удивлённый донельзя голос:

— Так я теперь… Иосиф?

— Теперь ты мой тёзка, — рассмеялся офицер над ухом. Смех был добрый и солнечный. Как небо, до этого долгие дни затянутое облаками.

Все вокруг улыбались — неуверенно, давно отвыкнув от этого странного щемящего чувства. Словно треснула корка, защищающая сердце. И больно… и просто странно. Вокруг война, а юный Иосиф торопливо переодевается в сухое и всё ещё донельзя удивлённо улыбается.

— Наставлять тебя в вере буду как-нибудь по пути, — отец Николай собирал свои вещи в рюкзак. — Как возникнут вопросы — спрашивай.

Вопросов было слишком много, чтобы задать хоть один.

— Читать умеешь? — окликнул его Заболотин.

— Ну… почти, — смутился мальчик.

— Почти, — Дядька добродушно усмехнулся. — В таком случае основной текст присяги за тебя прочту я. Ты же внимательно слушай, потому что присяга будет определять всю твою жизнь… Сифка.

Мигом посерьезнев, мальчуган кивнул. Поменялась всего одна буква, но имя зазвучало совсем иначе. Его новое имя.

— Повторяй за мной, — шепнул Заболотин, вставая рядом. Крёстный отступил в сторону. — Я, Иосиф Бородин, торжественно клянусь перед Господом Богом…

— Я, Иосиф Бородин, торжественно клянусь перед Господом Богом…

— … на Святом Его Евангелии…

— На Святом Его Евангелии…

… Юный рядовой Российской армии Иосиф Бородин, повинуясь подсказкам своего командира, неловко перекрестился и поцеловал протянутое отцом Николаем Евангелие — потёртую, зачитанную книжку карманного формата, — а затем свой новый крестик.

— Как Великий князь, свидетельствую о принесении присяги, — в наступившем молчании негромко произнёс крёстный маленького солдата.

У мальчика воздух вдруг встал поперёк горла упрямым комом. Великий князь?!

По рядам присутствующих тоже прокатилась тихая эпидемия кашля, присвиста и прочих выражений удивления. Далеко не все знали, кого на самом деле вытащил Заболотин со своим юным воспитанником. А брат императора помалкивал.

Иосиф с трудом заставил себя выдохнуть застрявший в горле воздух и неловко поклонился князю. Тот улыбнулся в ответ и будничным тоном поинтересовался:

— Так, о торжественный… завтрак планируется?

Заболотин крепко прижал к себе Сифку и заявил, что торжественность не еда задаёт. Потом хмыкнул и добавил, что, впрочем, сам ещё не завтракал…

Но позавтракать толково и размеренно не удалось. Снова тревога, снова торопливые сборы, автомат на плечо и — вперёд на подвиги. Батальон снялся с места и двинулся дальше по забольской земле.

Великий князь, несмотря на возражения Элички и Баха, остался с УБОНом. «На пару дней, — пояснил он непреклонным тоном. Кто же с братом императора спорить будет? — Чувствую себя я вообще отлично. Так, поцарапало…»

… Небо постепенно темнело, словно кто-то слой за слоем набрасывал цветную ткань на солнце. Сначала рыжую, затем красную, после бледно-розовую… Теперь над соснами чуть заметно зеленело. Сифка сидел у маленького костерка, опустив голову на колено Дядьки, и поглядывал сквозь огонь то на Кондрата, то на великого князя. Вчетвером они наконец-то отмечали крестины и присягу, тихо, как горел их неприметный костерок.

Было тихо. Словно война тоже задремала.

Офицеры слушали рассказ Сифки о его злоключениях с момента того неудачного падения на дно оврага. Кондрат шумно вздыхал и бормотал себе под нос, что Сифка — счастливый дурак.

— Главное, что счастливый, — неизменно отвечал ему Великий князь, и Сифка продолжал рассказ.

Было тепло и тихо, что вокруг, что на душе. Не хотелось думать, что это затишье перед очередным адом.

Но даже если затишье… Сифка обвёл сонным взглядом сидящих рядом мужчин и расслабленно прикрыл глаза. Он уже столько повидал, что больше не боится. Он ходил в разведку, попал в плен, крестился и принёс присягу. Его зовут теперь иначе, чем раньше. И думать о прошлом, будущем, Эличке, новом командире разведроты и том безликом офицере, о котором Сифка не решился подробно рассказывать даже сейчас, — совсем не хотелось.

— Так всё-таки, кто дал тебе карту? — не отставал Заболотин. Этот эпизод его обеспокоил.

— Один случайный человек, — Сифка поёжился и стал смотреть на огонь до тех пор, пока перед глазами не запрыгали пятна. — Ну это неважно, правда. Главное, что я успел!

— Это, конечно, да… — вздохнул Заболотин, обнимая мальчишку за плечи. — Но местоположение нашего батальона случайный человек знать не может. Сифка… я же за тебя волнуюсь.

Сифка не ответил, решив просто отмолчаться. Дядька настаивать не стал. Один Кондрат, не отрываясь, смотрел на своего юного подчинённого, явно о чём-то догадываясь, но мысли по своему обычаю озвучивать не стал. В конце концов, даже бывалому прапорщику разведроты иногда хотелось расслабиться и не думать о текущих проблемах… в лице поручика Кулакова, изначально весьма шаткий мир с которым с каждым днём шатался всё сильнее и сильнее.

Но Сифке об этом знать не стоило — мальчишка и не знал. Он просто в кои-то веки был дома, среди родных и любимых людей, и не думал ни о прошлом, ни о будущем. В конце концов, всё шло как надо. Он это чувствовал.

Тот, Кто принимал сегодня его крещение, уж проследит, чтобы всё и дальше было… правильным?..

Продолжение следует…

Костёр взметнулся огненным крылом, выбрасывая ввысь россыпь искр, словно донеслось дыхание Кого-то огромного и невидимого. Наверное, это был ответ «Да». Сифка сквозь дрёму улыбнулся, поёрзал щекой по колену Дядьки и закрыл глаза. Значит, беспокоиться не о чем. Даже о том безликом офицере, что дал карту.

На плечи мальчику опустилась тёплая, пропахшая родным, «батальонным» запахом пороха и ещё чего-то неуловимого куртка. Сифка повёл плечами и заполз под неё с головой. Пусть остальные как хотят — а он будет спать, не боясь прихода кошмаров про одиночество, ведь кошмары — врут. Рядовой разведроты ударного батальона особого назначения Иосиф Бородин не может быть одинок, хотя бы потому что родной батальон — вот он здесь.

Сиф рассеянно переставлял чашки по столику и поглядывал на часы. Одихмантьев, погружённый в свою сонную медитацию, игнорировал внешний мир. Время тянулось ужасно медленно, а вестей от Великого князя всё не было. Сиф успел наизусть выучить вид из окна, с тоской провожая взглядом взлетающие самолёты, измерить комнату шагами — десять на двадцать пять, допить последние капли чая и теперь просто бездумно крутил чашки по столу на манер напёрсточника. Вот почему когда надо утром продрать глаза, за время твоего моргания минутная стрелка усевает проскочить полкруга, а теперь уже в третий раз, словно издеваясь, демонстрирует одно и то же положение — без одного деления сорок пять минут?!

Юный фельдфебель внимательно уставился на секундную стрелочку, которая невозмутимо бегала по своему маленькому кругу, отматывая время. Нет, его часы не сломались. Вот и минутная стрелка неохотно, но всё же перевалила за три четверти… Просто хоть бери и звони командиру, чтобы произнести в трубку лишь одно слово измученным голосом: «Когда?!»

Когда ожидание достигло своего апогея и Сиф вскочил, не в силах больше сидеть, дверь открылась, и в комнату заглянул Карин:

— Эй, сдарий фельдфебель, ваши прибыли!

Сиф стремительно подхватил со стола свою фуражку:

— Где?!

Одихмантьев приоткрыл глаза и медленно встал:

— Не прыгайте, Иосиф… Никуда они от нас не денутся.

Но Сиф не мог «не прыгать», торопливо застёгивая мундир. Он изнывал от столь долгого ожидания и готов был нестись куда угодно, лишь бы там хоть что-то происходило.

— Идёмте, — Карин понимающе улыбнулся и вышел.

Сиф заставил себя пропустить Одихмантьева вперёд и спокойным, размеренным шагом выйти из комнаты.

У лифта их поджидали двое. Алые младенческие уши одного Сиф узнал сразу же. А вот второй…

— Сдарий фельдфебель, — опередил его возглас офицер. — Позвольте на пару слов… Сержант, проводите сдария советника.

Карин кивнул и вместе с Одихмантьевым канул в кабине лифта. Сиф остался на этаже — втроём с офицером и бывшим артиллеристом Захаром Шацким. Напряжённый, не понимающий, что происходит, и даже — немного испуганный.

— Вы, — он сглотнул, напрасно пытаясь вернуть себе голос, — объясните, пожалуйста!

Такой тон был, конечно, не по чину, но Сифу было сейчас плевать на чины. Впрочем, офицер правильно понял его состояние и, удержав Шанхая за локоть, кивнул:

— Да. Надо было с самого начала объяснить. Я не думал, что вы… сделаете такой вывод о действиях Захара.

— А какой я должен был сделать вывод?!

Шанхай мягким движением высвободил свой локоть и шагнул вперёд:

— Прости, сдарик, я… не совсем тот, о ком ты думаешь.

— Я уже о тебе никак не думаю, Шац, — выдохнул Сиф, невольно шагая назад. — Не знаю, что думать.

Офицер усмехнулся, поворачиваясь к Шанхаю:

— Да, разведку простым маскарадом не обманешь… Разведка почует подвох и напридумает себе Бог знает что… Ты сам расскажешь, Захар?

Сиф смотрел на них обоих и ловил себя на дурацкой мысли, что они похожи между собой. Одинаково резкие черты лица, даже тембр голоса похожи, хотя Захар говорит чуть хриплее, а офицер — выше…

— А что рассказывать? — пожал плечами Шанхай и улыбнулся своей философской улыбкой. — Я — Захар Шацкий, а это — Демьян Шацкий, мой младший брат. И, сдарик, вот те крест — я не имею отношение к Хамелеону. Я совсем не поэтому с вами был.

Сиф напряжённо думал, анализируя поступившую информацию.

— Ты преследовал нас… по приказу?

— Нет, — Захар сменил тон и теперь говорил коротко, деловито. Отвечал без малейшей задержки, давая Сифу спросить всё, что волновало подростка.

Того волновало многое.

— Ты — правда тот самый Захар Шацкий, Шанхай, Шац, Шаня…

— Да.

— Тебя, — Сиф бросил быстрый взгляд на второго Шацкого, стоящего в сторонке и с отсутствующим видом слушающего наушник, — попросил брат?

— Ну да, — Шанхай улыбнулся, но Сиф на улыбку не среагировал, занятый своими мыслями. Факты укладывались в некоторую систему, только та пока не сформировала свои чёткие очертания. Вариантов — масса.

Это уже были даже не вопрос-ответ. Сиф перечислял факты, а Шанхай их либо подтверждал, либо опровергал, коротко, без пояснений.

— Ты за мной гонялся.

Шанхай чуть замялся с ответом, явно желая возразить против такой формулировки… но кивнул:

— Да.

— По просьбе брата?

— Нет, — происходящее, кажется, начало забавлять братьев Шацких. Сиф и сам знал, на что это похоже: в арбатской компании было такое развлечение — разгадывать «данетки», истории, в которых ведущим озвучивался только финал, а что произошло перед этим, должны были отгадать остальные, задавая ведущему вопросы только на «да» и «нет»…

Вот и сейчас — точь-в-точь «данетка». Финал — овраг, Ян, Шанхай — известен. Осталось отгадать, что же было на самом деле.

— А до этого? С князем? Тоже без просьбы?

— Нет.

— Нет — это без?

— Нет, — губы у Шанхая расползлись в улыбке, которая была сильнее его.

Сиф думал, грызя губу. Потом решился:

— Тебя брат попросил быть с нами, тогда, в поездке. Ты словно случайно оказывался рядом с нами… и когда Филька с тобой пошёл поговорить, ты ему рассказал правду. Поэтому Краюхи и относились к тебе спокойно.

Шанхай пошевелил пальцами, показывая некоторое несоответствие мелочей действительности, но потом всё же кивком подтвердил, что в целом картина верна. Сиф продолжил, ступая на шаткую почву предположений:

— Когда я сбежал, все решили, что я… к Сергию. В смысле к отцу. А ты? Решил проследить на всякий случай или встретил случайно?

— В Рате я оказался и правда не по делам вашей охраны, я…

— Тревогу поднял твой брат, — вспомнил Сиф, что ему говорил командир. — А ему сказал ты?

Шанхай обернулся к брату и пожал плечами:

— Да даже не знаю… От него пришла весточка, что ты сбежал в Рату. А там я тебя встретил… и понял, что всё далеко не так просто, как кажется. Сказал Демке. А потом в Рате произошёл взрыв, а в Горье Демка прослушал твой «разговор» с Хамелеоном — примерно одновременно.

— Одновременно сработали, — подал голос Демьян, застенчиво пунцовея ушами. — Наши Захара часто просят — он по стране много шатается без толку…

— Ну, не без толку, — возмутился Шанхай. — Дорога — штука важная.

Демьян заявлением не впечатлился. Этот спор явно шёл между братьями далеко не первый день.

— И ты, — Сиф повернулся снова к Шанхаю, — стал караулить меня. А твой брат — поднимать всех на уши.

— Примерно так, только ты очень шустрым оказался. Я не сразу сообразил, что из города ты отправился… в тот лес. Для этого Демке пришлось расспрашивать Дядьку, куда ты из Раты мог рвануть… чтобы вспомнить.

— А как ты… а, точно, — Сиф и сам сообразил, откуда Шанхай догадался, что он отправился по следам своего прошлого. Шанхай же это ему и посоветовал… — А потом ты меня всё же догнал.

Шанхай помрачнел:

— Чуть не опоздал… Ребята Демкины тогда уже, конечно, знали, что у Хамелеона есть помощник, некто Ян Петр Ратей, но то, что он последует за тобой и попытается убить… Какого, простите, он вообще убить-то тебя собрался?!

— Долгая история, — отмахнулся Сиф. — Ещё с той войны. Личное.

— Личные враги — это серьёзно, — согласился Шанхай. — Я его насилу скрутил… да он всё равно вырвался, только пистолет мне оставил. Ну и я как дурак остался: то ли за ним гоняться, то ли за тобой.

— Только Ян мог быть не один…

— Поэтому я припустил за тобой в сторону железной дороги… и опять опоздал. Шустрый ты — до ужаса.

Сиф в кои-то веки улыбнулся:

— Есть такое… Жить хочется.

Демьян снова прислушался к своему наушнику и позвал:

— Идёмте, пора уже.

В ожидании лифта Сиф задал ещё один вопрос, один из самых важных:

— Так в Жильце и дальше, по дороге к Сечену Полю… это по твоей просьбе меня разыскивали? А не по просьбе князя?

— По нашей, — ответил Демьян. А Шанхай, заходя в лифт, вдруг сунул руку в карман и вытащил оттуда маленькую вазочку — намётанный взгляд Сифа быстро узнал в её основе малокалиберный снаряд.

— Кстати о Сеченом Поле, — автостопщик улыбнулся. — Один человек… передаёт извинения за своё поведение. Я тогда просто держался позади тебя, чтобы не пугать. Да и… важно это было тебе — пройти весь путь. Уж я-то понимаю, — он подмигнул.

Лифт ухнул вниз. Сиф улыбнулся, сжимая вазочку:

— Это точно. Спасибо, с тобой под боком всё было бы… сложнее.

Шанхай развёл руками, мол, он старался и рад, что это оценили.

А Сиф старался не поддаться соблазну и не начать разбирать мысленно, какой же он дурак в своей паранойе. Очень старался. Самобичеванием многого не добьёшься, лучше сейчас прогнать все кислые мысли и переключиться на более насущные вещи. Например…

— Ваше-скородие!

— Долго вы там разбирались, — подмигнул Заболотин, милостиво не заостряя внимание на причине беседы с Шацкими.

— Надо было всё выяснить, — Шанхай улыбнулся. — Но, вроде, выяснили. Да, сдарик?

Сиф кивнул и нацепил фуражку, сообразив, что осталось пережить самую малость: торжественно сопроводить Великого князя на борт самолёта — и всё, домой…

В это уже с трудом верилось — в Москву, дом, школу, Управление, Арбат и все те сотни мелочей, без которых невозможно было представить себе московскую, обычную жизнь. До самого последнего момента, когда Сиф шагнул с трапа в самолётное нутро, казалось, что всё-таки московской жизни больше не будет, только Забол, братья-Скалеши, Хамелеон, витражные осколки былых событий и Крёстный… И Алёна.

Русские гости не хотели торжественных проводов, но кто же их спрашивал. Даже Сиф не сумел скрыться за широкой Лёхиной спиной, когда в очередной раз застрекотали фотоаппараты. Великий князь выждал на пороге самолёта ровно тридцать вежливых секунд и, не обращая уже внимания на репортёров, развернулся и первым ушёл. Брат Российского Императора обладал железными нервами, но даже ему не терпелось поскорее оказаться между небом и землёй — там, где можно сбросить надоевшую маску и хоть ненадолго побыть самим собой, усталым, измотанным человеком, которому не везёт даже в личной жизни, а уж с семьёй-то… Императорская фамилия мирно жить не может, вот и рвись между племянником и братом, между сердцем, разумом и простым желанием плюнуть на всё. Сойти с ума проще, чем поддерживать мир среди Куликовских разных поколений.

Одна радость — утянутая в белый мундир фигурка с офицерской фуражкой на русых вихрах, что осторожно села поодаль. Крестник.

— Садись ближе, — позвал князь, улыбаясь. — Здесь никто не видит, так к… навкиной бабушке этикет. Так в Заболе говорят?

— Ага, — подросток пересел на соседнее кресло и кинул фуражку рядом с собой. Он уже почти не смущался своего августейшего крёстного — какая-никакая, а привычка.

Самолёт мягко оторвался от земли, нацелившись носом на облака над горизонтом. Земля на прощанье слегка вжала в кресла и отпустила на время.

Краюхины только сейчас облегчённо хором выдохнули и с коротким стоном откинулись на спинки кресел. Вот теперь можно убрать в карман пафосные солнцезащитные очки, скрывающие, чтобы не пугать нервного обывателя, красные глаза бешеного кролика, опустить свинцовые уже веки и ни о чём не думать хотя бы минут… пятнадцать.

… В салоне тихо, слышно только клацанье клавиш князева ноутбука — Иосиф Кириллович, как обычно, весь в делах без перерыва на обед — в одной руке чашка, пальцы другой порхают над клавиатурой. Одихмантьев сидит рядом и изредка подаёт мудрые советы, по большей части касающиеся позднего времени и свежей с утра головы — советник, как обычно, чувствует себя нянькой.

Заболотин расслабленно наблюдает за попытками пожилого Соловья-Разбойника отвлечь князя от работы; чуток отоспавшиеся Краюхины с азартом режутся в свой неизменный морской бой; Алёна и Сиф обмениваются странными взглядами — словно хотят, но не решаются заговорить с друг другом об одной очень важной вещи. Так глядят, когда уже знают, что на самом деле не заговорят никогда.

Под дном самолёта уносится прочь уже русская земля.

Ещё полчаса, и у Краюхиных снова «сели батарейки». Плюнув на недоигранную партию и недоеденный обед, братья вновь дружно захрапели, даже во сне умудряясь быть синхронным.

— Берите с них пример, ваше высочество, — предпринял Одихмантьев последнюю попытку «уложить» Великого князя. И, наверное, оттого, что он даже перестал надеяться на успех своего предприятия, князь неожиданно кивнул, залпом допил чай и закрыл крышку ноутбука.

Заболотин мысленно поздравил господина советника с «победой» и, откинувшись назад, прикрыл глаза. Да, делать нечего, охранять князя не от кого — можно вздремнуть, Краюхи правы.

Сон наплыл тихо и неспешно. Казалось, самолёт стал слегка покачиваться на облаках, баюкая измотанного за время поездки полковника. Сквозь дрёму проступил мамин голос, напевающий колыбельную. Заболотин рассеянно улыбнулся и повернулся на бок, отстранённо осознавая, что это уже начинается сон. И этот сон обещал быть спокойным и безмятежным, не то, что воспоминания, приходящие ночью в Заболе. Впереди ждал дом. Дома ждал Кот. Сиф не остался в Заболе, несмотря на старания всех, кому не лень, особенно того Артёма Скалеша, командира Скальже Стаи.

А ведь всё начиналось именно с воспоминаний о Стае — в марте, когда пришёл в гости генерал Итатин. До того прошлое не заявляло своих прав на действительность. В Заболе время словно сделало петлю и пару раз поменяло направление течения. Загадка этого вечно низкого, непривычного забольского неба…

Мысли силились в один шумный поток, пронеслись мимо, и постепенно шум стих, поток обмельчал… Заболотин-Забольский заснул.

…— Проснитесь, вашбродь, — размывая сон, превращая его в прозрачную дымку, прокрался в сознание заспанный голос. — Мы снижаемся.

Заболотин разлепил глаза и долго пытался сообразить, почему Одихмантьев говорит голосом Сифа. Потом офицер додумался повернуться с бока на спину и увидел-таки своего ординарца, стоящего в проходе с сонной физиономией и прической «Летел долго, тормозил стремительно. Головой».

— Не спи, — строго велел трущему глаза Сифу Заболотин.

— И вы, — с зевком вернул мальчик.

— Мне можно.

— Никому нельзя. Всем доброе утро!.. Вечер, в смысле, — отозвался со своего места Великий князь, потягиваясь. Подумал и добавил задумчиво: — Или ночь?..

В иллюминаторы оттуда, снаружи, глядела темнота. Изредка темнота истончалась, и в прорехе переливалось огоньками озеро города или тянулось извилистой ниточкой пунктирного света шоссе. Иногда красным поблёскивали скопившиеся на железнодорожном переезде машины. Жизнь шла, несмотря на время суток.

Потом самолёт непроницаемым коконом окутали тёмные облака. После двадцати секунд созерцания этой — никакой — картины, Сиф зевнул, чуть не вывихнув челюсть, и жалобно спросил вслух:

— Ну почему мы должны не спать, если самолёт снижается так медленно?

— Почему-почему, — Заболотин и сам задавался этим вопросом, но с князем не спорят. — Не спи, и всё. Без почему.

Сказал Иосиф Кириллович не спать — значит, посреди ночи уже настало утро. Конечно, путешествие сблизило всех, но дисциплину не изживёшь из крови потомственного офицера. Князь был старшим, он решал, а решения не обсуждались.

В противном случае весь мир сошёл бы для людей вроде Заболотина с ума. Нужна точка опоры. Нужно что-то сверху. Кто-то.

Великий князь, точнее. А если продолжить мысль дальше — Государь.

Вот такая не осложнённая длинными правилами и кодексами философия.

Всем она хороша… Только выспаться не даёт.

… Сама посадка не запомнилась — смазанное пятно городских огней, и вот уже Алёна старается не заснуть за рулём, а князь обеспокоенно её окликает. И вовремя окликает, иначе поездка в Забол, вопреки всем удачам, закончилась бы плачевно.

Уже на Сетуньской вилле цыганка виновато призналась, что отвыкла от городских дорог и маленькой машины. Никто Алёну не винил. Самим было не по себе от непривычно низкого потолка легковушки и отсутствия Одихмантьева, который ехал во второй машине, и Краюхиных, которые оседлали своих «двухколёсных коней».

Великий князь Заболотина с Сифом так просто не отпустил, заявив, что на вилле всем место найдётся, а сонный Сиф, не садившийся за руль почти месяц, — на дорогах ещё опаснее сонной Алёны. Особенно встречным машинам, даже пусть ночью их не так уж и много. Пришлось обоим офицерам оставаться на Сетуни отсыпаться после перелёта.

Конечно, Сетуньская вилла считалась самой маленькой и скромной, но даже её убранства хватило, чтобы поразить воображение Сифа, который заявил, что чувствует себя царём, рухнул на огромную кровать и мигом выключился, даже не удосужившись устроиться соответственно, «по-царски» — как упал лицом в подушку, так и выпал из этого мира, только потом, во сне, повернувшись на бок и подтянув по привычке коленки к груди.

Заболотин сдался сну несколько позднее, когда убедился, что ординарец устроен и доволен жизнью, а Великий князь занялся своими делами — августейшей особе недосуг отсыпаться.

Впервые оказавшись предоставленным самому себе без беспокойства за безопасность Иосифа Кирилловича, полковник заснул не сразу. Зато когда заснул — даже Сиф, проснувшийся на восходе (спасибо окнам, выходящим на восток!), добудиться не смог и… сам заснул дальше. Сны были яркие, цветастые — московские.

Проснувшись во второй раз, Сиф долго разглядывал потолок, с удивлением фиксируя в сознании непривычную форму лампы, потом вспомнил, что снова в Москве, на императорской вилле, вволю «пофигел» с этого и лениво, с зевком и потягушками, протёр глаза. Тереть пришлось долго, но Сиф и не торопился: раз тихо, может, командир ещё спит.

Протёр, наконец, глаза, взглянул на часы, которые кто-то снял с его запястья, пока он спал, и аккуратно положил на тумбочку рядом… После этого пришлось глаза протереть ещё раз, чтобы убедиться, что ему не почудилось. Сюрприз — часы показывали без четверти полдень.

— А всё равно хочу спать, — объявил Сиф потолку. Мысли сами собой перескочили на Расточку, и мальчик пожалел, что вообще проснулся сегодня, а не прямо завтра. Показываться друзьям на глаза после такого прохладного разговора по телефону, какой случился в Заболе вчера, не хотелось нисколечки. Может, им вдвоём лучше. А Сиф будет новой третьей ногой сороконожки, которой старых сорока вполне достаточно.

Заболотин как нюхом чуял, когда заглянуть в комнату, отведённую князем «дорогому крестнику». И, конечно же, попал прямо на середину тоскливых размышлений. А полковник был в самом радужном расположении духа и счёл, что и остальные киснуть права не имеют.

— Гляжу, выспался? — спросил он Сифа, садясь на стул у стены. Сложил руки на коленях и принялся наблюдать за воспитанником. Тот, грустный, как Пьеро из детской книжки про живую куклу с длинным носом, сделал тяжкий вздох и пожаловался, что не хочет в школу возвращаться.

— Трусишь, — вынес вердикт Заболотин. Он сам был когда-то такой же: неуверенный, ревнивый, боящийся, что с ним людям неинтересно… И всю школьную жизнь Жора Заболотин ужасно боялся когда-нибудь расстаться с друзьями.

— Не трушу, — немедленно обиделся Сиф. — Просто не уверен… что ребятам вдвоём не лучше.

Заболотин вспомнил отношения Сифа с Алёной, понял, что в юной жизни чего-то не догоняет, но решил в этом не признаваться. В современном мире простых отношений не бывает. Все с вывертами и тараканьими бегами по кругу.

— Может, я Расте надоел. Каша веселее и… ничего не скрывает хотя бы.

Не зная толком, как реагировать на подобные заявления, старший офицер мудро промолчал. Сиф ещё какое-то время подулся и нехотя, проверяя каждое слово на предмет необходимости, добавил:

— К тому же, поди, догадайся, как и что, не попробовав встретиться.

— Ну и что же в итоге? Пробовать или так жизнь признавать ужасной? Аксиомой?

— Попробовать, — Сиф отвернулся к стене и принялся разглядывать великолепный гобелен, украшавший её. Да уж, императорская вилла, здесь иначе никак.

Заболотин ещё некоторое время прождал, но никакого продолжения не последовало. Поэтому полковник встал со стула и резюмировал:

— В любом случае, не кисни. Пора вставать.

Когда Заболотин ушёл, Сиф неохотно свесил ноги с кровати и потрогал пол большим пальцем, холодный ли? После этого подросток рывком встал, защёлкнул на запястье часы, застегнул рубашку и прямо босиком вышел из комнаты.

В коридоре было удивительно тихо, как бывает только в очень больших пустых домах. Ковёр покалывал босые ноги и скрадывал шаги. Разглядывая искусную роспись обоев, Сиф дошёл до лестницы, но не спустился, а зачем-то завернул в библиотеку. Что им двигало — сложно сказать. Наверное, переросшая в неосознанную привычку любовь к самой разной литературе, вследствие которой на кухне в квартире скапливалась та прорва всяких книг.

В библиотеке было ещё тише. Среди книжных шкафов царили сумерки. Сиф подошёл к одному и зачем-то вытянул наугад книгу. Открыл — она оказалась на французском. Сиф этот язык знал плохо и поспешил поставить книгу на место, но тут же, непонятно зачем, вытащил соседнюю. На секунду подумал, как отреагирует прислуга, если кто-то увидит его здесь: стоит мальчик, в мятой офицерской форме, босиком и с книгой в руках…

За спиной действительно скрипнула дверь.

Сиф какое-то время боролся с собой, но, наконец, не выдержал и опасливо обернулся… На пороге никого не было. Зато сбоку, из «слепой зоны», раздался знакомый голос:

— Вообще-то, для комфортного чтения здесь стоят кресла.

Развернувшись, Сиф обнаружил улыбающегося Великого князя, сидящего в кресле совсем рядом. По привычке, юный фельдфебель поспешил вытянуться по струнке, но Иосиф Кириллович остановил недовольным жестом.

— Убери это уставную почтительность с физиономии. Я просто твой крёстный, — произнёс человек с титулом Великого князя и в генеральском звании и кивнул на соседнее кресло: — Садись.

Сиф присел, всё ещё чувствуя себя неловко. Одно дело — поездка «инкогнито» по Заболу, совсем другое — императорская вилла…

Иосиф Кириллович лишь весело улыбался, сидел, закинув ногу на ногу, и всем своим невозмутимым видом показывал, что не хочет вспоминать о званиях, чего и крестнику желает. Ну, а желания Великого князя… Волей-неволей Сифу пришлось тоже расслабиться.

Иосиф Кириллович протянул руку к журнальному столику рядом и включил лампу. Расписной абажур сразу же ожил, засветились красочные картинки — Сиф невольно залюбовался старательно выписанными деталями. Окна в библиотеке были отчего-то завешаны, быть может, потому что здесь давно никто не бывал, и лампа в полумраке светилась уютом.

В разноцветном свете стало видно, как пылинки танцуют в воздухе, то поднимаясь, то опускаясь и оставаясь на книгах и бесконечных шкафах. Наверное, подумал Сиф, чтобы всю библиотеку убрать от пыли, понадобиться не один день — она же такая громадная…

Лицо Великого князя в цветных отсветах приняло новые черты, незаметные ранее. Ярче засверкала смешинка в глазах, стало видно, что лицо не такое уж и старое, просто усталое от бесконечных государственных дел. Сиф почувствовал укол сочувствия к такому несгибаемому, казалось бы, человеку. Сколько же он берёт на себя, какая ответственность его всё время давит!

— Ну что, как впечатления от поездки?

Сиф заёрзал в кресле. Не очень приятно иметь тайну, о которой, правда, по идеи все уже давно знают, но официально ты никому не рассказывал.

— Двоякие впечатления, — ответил он нехотя, когда молчание стало напряжённым. — Слишком много всего… разного.

— Как спина? — спохватился князь несколько… виновато. Сиф даже подумал, что ослышался, но и лицо Иосифа Кирилловича было такое же.

Он что, себя винит в том, что Сиф сглупил и не остановился тогда, когда попросили?

— Нормально спина. Зато буду теперь помнить, что, когда делают знак остановиться, шагать дальше не стоит.

— Я не хотел подвергать тебя опасности, прости, — и впрямь, Иосиф Кириллович чувствует вину, вопреки любым заверениям Сифа в собственной глупости.

— Но ведь я… я офицер Лейб-гвардии. Мне что, в гостинице надо было отсиживаться?

— Разумеется, тебе такая идея ни за что бы не понравилась.

— Конечно!

Что ещё за глупости — отсиживаться в гостинице!

Князь откинул голову на спинку кресла и спросил куда-то в потолок:

— А в твоём родном городе ты что-то… вспомнил?

— Я много чего вспомнил, — напрягся Сиф. — Вернее, убедился, что это были не мои выдумки… а вы разве не знаете?

— Знаешь, — улыбнулся Иосиф Кириллович, — не люблю узнавать что-то о человеке за его спиной.

Это так напомнило Сифу его собственные слова, сказанные однажды Одихмантьеву, что мальчик тоже заулыбался в ответ.

Словно прочитав эти мысли, князь коснулся его руки и неожиданно попросил:

— Маугли… Ты заглядывай ко мне. И к Аркадию Ахматовичу, он к тебе тоже привязался. Не забывай нас.

— Не забуду, — пообещал Сиф. В этом «Маугли» было что-то безумно личное, принадлежащее только им двоим — это прозвище князь никогда не упоминал в чужом присутствии. Маленькая тайна двух Иосифов — тридцатилетнего князя и пятнадцатилетнего фельдфебеля.

— Ну вот и ладненько… Жду в гости! А пока пора заняться делами, — Иосиф Кириллович поднялся, улыбнулся крестнику и вышел.

Когда князь ушёл, Сиф наконец взглянул на книгу, которую держал в руках, и с удивлением признал сказки. Тоже на французском, с искуснейшими иллюстрациями и затейливыми заглавными буквами. Красиво — под стать всему интерьеру императорской виллы.

Убрав книгу на полку, Сиф покинул библиотеку, погасив за собой настольную лампу, и почти сразу же нос к носу столкнулся с Заболотиным.

— Поехали домой, — попросил Сиф, которому среди всего царского великолепия было не по себе.

— Поехали, — легко согласился Заболотин. — Как раз я успею зайти к тебе в школу и объясниться с директором. Уверен, он жаждет меня видеть.

— Только не в мундире, — попросил Сиф, представляя, сколько шепотков вызовет появление офицера в форме.

Заболотин даже не спросил причины, просто кивком пообещал — Сиф удивился, но и сам не стал продолжать разговор на эту тему.

В машине было непривычно пусто — без Великого князя, Алёны, Краюх, Одихмантьева… Да и за рулём к тому же. Улицы полны машин, никто дорогу не уступает — непривычно, но на удивление приятно. Чужое внимание надоедает быстро и напрочь.

… А дома ждал Кот. Большой, мохнатый, неверящий своему счастью зверь. Он обнюхивал хозяев, терся об их ноги, громко мурлыкал и всё норовил лизнуть руки: призраку ведь не лизнёшь. У Заболотина потеплело внутри от прикосновений шершавого языка. Всё вернулось. Путешествие закончено.

— Ах ты любезная моя зверюга, несносное животное, — бессвязно шептал он, сидя на корточках, в то время как Кот, вытянувшись во весь свой немалый рост, обнюхивал лицо. Лизнул нос.

Ну, точно хозяин. Не притворяется. Значит, первым делом надо попросить еды, чтобы, значит, хозяин не расслаблялся. Ну и что, что он занят. Подумаешь, переодевается, снимает парадную форму. Тут коты еды хотят! Какая форма!

— Сиф, покорми несносного зверя, а то он так и будет на кухне орать!

— Кот, заткнись, — немедленно отреагировал Сиф. Когда Кот не внял, Сиф попросил громче и нехотя поплёлся на кухню. Дома хорошо, конечно, но зверь что-то больно шумный. От радости.

— Ты бессердечная тварь, — сообщил Сиф зверю, садясь на табуретку. Кот искоса взглянул на него, но не счёл нужным отвечать на подобные оскорбительные заявления. Пусть этот мальчишка говорит, что хочет. Главный хозяин скоро выйдет и наведёт порядок.

А Сиф поймал себя на том, что уже какое-то время разглядывает компьютер. Компьютер можно включить… и позвонить Расте. Почти как раньше.

Так — да не так. Тянет спину рубец, покалывает порой на вдохе рёбра, чешутся подживающие ссадины… Вехи его, Сифа, нового забольского пути отметились прямо на теле. Чтобы наверняка не забыть.

Офицерик вспрыгнул на подоконник, прислонился затылком к бездне, отделённой от него тонкой прозрачной преградой, и улыбнулся — невесело и как-то очень по-взрослому. Нет, он не забудет, он научиться жить с осознанной памятью. Бегают от воспоминаний пусть дети, а Сиф… Сиф уже не чувствовал себя ребёнком.

На кухню заглянул Заболотин, разговаривающий по телефону, поставил набираться чайник и коротким взмахом головы попросил сгинуть. Сиф не обиделся — он знал, что есть на службе дела, до которых его командир не допускает. И если с трубкой у уха он просит уйти — значит, телефонный разговор относится как раз к одному из этих «секретов».

Да и пожалуйста, не жалко. Надо будет — командир расскажет, как это уже порой бывало. На Сифе к пятнадцати годам висело уже столько подписок о неразглашении и прочих подтверждений, обещаний и клятвенных заверений в гробовом молчании, сколько и у некоторых взрослых не бывает. Лейб-гвардия, чего вы хотите…

Сиф вдруг понял, что уже соскучился по службе. Даже больше, чем по школе. В Управлении чувствуешь свою принадлежность к недосягаемому простым смертным миру военной «изнанки», к могущественному, магическому единому организму Службы Внутренней и Внешней Безопасности Российской Империи — С.Е.И.В. Лейб-гвардии. Чувствуешь себя… взрослым. Офицером.

Ведь именно об этом мечтал маленький разведчик Индеец. А исполнять собственные детские мечты — даже интересней, чем просто учиться в школе и гулять по Арбату с друзьями. Особенно когда помнишь эти свои детские мечты… и они не кажутся тебе, как многим в твоём возрасте, глупыми — наоборот, маленький Сифка был гораздо умнее.

Сиф присел за стол, провёл рукой по запылившимся учебникам и взял в руки фотографию Немяна Тамаля, но привычного спутанного клубка противоречивых чувств внутри не появлялось, сколько Сиф ни вглядывался в крест и сосенку. Теперь совесть как перед Стаей, так и перед командиром была чиста.

Сиф разобрался в себе — не настолько, конечно, чтобы обрести невозмутимую безмятежность Одихмантьева, да и разговор с Расточкой ещё только был впереди, но хотя бы не тянули назад размытые тени прошлого.

Да, хорошо, что дорога «почётных гостей Забол» однажды свернула к Немяну Тамалю. Хорошо, что Кап там в своё время поселился, ещё не зная, что притягивают его к кургану души его братьев — пусть злых, дурных, глупых! — по оружию. Хорошо, что Сиф и Кап встретились там, на склонах Безымянного Кургана.

А с Сергием Сиф будет разбираться только в одном случае. Если ему когда-нибудь зачем-нибудь втемяшится поселиться в Заболе.

Сиф пока что не верил, что это вообще возможно. Ведь прошлое же не повторится и Крёстный не напрасно ездил в Забол?..

Где-то на другом краю земли, ещё далеко от Забола, солнце пересекло невидимую черту и теперь клонилось к закату. В Москве же оно пока стояло в зените — тот недолгий момент между движением вверх — от восточного края горизонта — и вниз, на запад.