Истории приграничья

II

Без воды люди стали вялыми. Глядя перед собой запавшими глазами, понуро брели сквозь сумрачную мглу, точно мертвецы, пересекающие границу миров. Младенец, поначалу жадно терзавший материнскую грудь, теперь лишь тихонько похныкивал, почти не шевелясь. Каркси всё чаще устраивал привалы, чтобы поселенцы хоть чуток передохнули. Тогда мужчины и женщины растягивались на лишённой растительности земле, впадая в дрему.

У самого десятника, пытавшегося во что бы то ни стало нести караул, то и дело разбегались мысли. Подобрав камешек, он запихал его в рот, надеясь, что это поможет выдавить хоть немного слюны, чтобы смочить пересохший язык.

Глядя в туман, ратник то и дело клевал носом. Склонившись в очередной раз, его голова не взметнулась назад, а повисла. Каркси начал медленно крениться вперёд и вправо. Когда он повалился на землю, из приоткрывшегося рта выпал совершенно сухой камень.

…Увидев прорезавший туман коридор, пограничник сгрёб бороду в горсть, задумался. После решительно направился к круглому залу.

Рыжий всё так же торчал на куче камней. При появлении Каркси, вытянутое скверное лицо перекосила ухмылка:

— Заявился! — Он легко соскочил со своего сиденья, не потревожив ни один булыжник. — Знаю, условие тебе уже ведомо. Выбрал ли того, кто расстанется с жизнью ради вашего вызволения… и в мою честь? Кто же это будет? Скрив? Рунка? Ртищ? Или молодуха с крикливым дитяткой? Как её там, Олята?

Каркси набычился, рука сама легла на рукоять меча.

— Кто ты таков? — сурово спросил воин.

— Задаёшь не тот вопрос, — рыжий откровенно глумился. — Пытай лучше, как верно всё устроить, дабы ублажить меня подношением. Не всякая смерть откроет вам путь назад. Потребен верный ритуал… Но не пугайся, он не сложный. Убивая, всего-то нужно сказать: «Проливаю кровь сию во имя господаря и хозяина нашего…»

— Кто ты таков? — перебил десятник. — Колдун?

Рыжий деланно вздохнул, всплеснул руками:

— Ох, не зря тебя Дубом прозвали! Те, четверо, не в пример тебе дошлые были. Сразу ухватили суть. Хоть и знали друг друга с детства — а всё равно взялись за дело с похвальной ретивостью. Даже чрезмерной. Так торопились, что не сумели уговориться, кто жертвой станет. Перерезали друг дружку совершенно попусту. Трое сразу померли, последний позже кровью истёк. Ух, как он меня клял за неисполненный уговор! — Рыжий рассмеялся, нагнувшись и стуча кулаками по бёдрам. Замолчал внезапно, будто палкой стукнутый, выпрямился. Глянул серьёзно. — А ведь я не лгу. Ушли бы они — кабы сделали точно, как требуется. Одна жертва, прочие — все до единого соучастники, верные слова. Понял меня? Выполни правильно — и ступай на четыре стороны.

— Ужо не ведаю, что ты за тварь, — пограничник обнажил меч, — но не бывать по-твоему!

Зал вмиг исчез, всё заволокло текучей мутью. Как не размахивал Каркси клинком, лезвие секло только воздух.

— Дурак, — донёсся откуда-то издали злой и насмешливый голос рыжего. — Упрямством сгубишь всех попусту. Неужто никого тебе не жаль, Дуб? Ни себе свободы, ни мне веселья. Паскудный ты человечек!..

Разбудила Каркси громкая хриплая брань вперемежку с божбой. И ещё отчаянные женские крики.

Ратник быстро поднялся. Не обращая внимания на заколотившееся от усилия сердце, двинулся на шум, оставив шлем и щит. Бесцеремонно растолкав столпившихся переселенцев, увидел коренастого мужика, пытавшегося отобрать молчаливого младенца у матери.

— Чего творишь, вражина?! — поспешно шагнув к ним, Каркси отпихнул бузотёра.

От толчка у того слетела коричневая суконная шапка, обнажив плешь, окружённую жидкими светлыми волосами. Бешено зыркнув на десятника, мужик вновь полез к молодухе.

Каркси вынул меч:

— Зарублю, богами клянусь!

— Отвали, я ж за всех радею! — мужик, пыхтя, начал выкручивать заходящейся плачем бабе руку.

Десятник с проклятием врезал плоской стороной меча ему по голове:

— Сказал: будя!

Мужик аж хлопнулся на зад. Поднялся, приложив ладонь к багровой метине на лысине. Отняв руку, глянул на пальцы, замаранные кровью. В ярости рванулся к десятнику. И сразу остановился, увидев направленный в грудь тускло поблескивающий клинок, а поверх — тяжёлый взгляд пограничника.

— Чего пялишься, шрамомордый? — сквозь зубы процедил переселенец, ссутулившись и сжав кулаки.

Десятник отметил, что он не выглядел напуганным. Возможно, будь у него оружие посерьёзнее поясного ножа, пришлось бы утихомиривать его насовсем…

— Аль железный горшок в край башку натёр? — продолжал плешивый. Он оглядел молчаливо стоявших вокруг селян. — Мы жа тута все подохнем, коли не сделаем, как рыжий казал! Энтот выпороток крикучий и так едва дышит. Пожертвуем его — да выберемся отсель! А гульня безмужняя ещё наблудит!

Его речи никто не поддержал. Но и слова поперёк не прозвучало.

Совсем худо, подумалось Каркси. Шагнув вперёд, гаркнул:

— Замолчь! — Пригвоздив мужика жёстким взглядом, посмотрел на остальных, останавливаясь на каждом лице. — Кем бы рыжий ни был — колдуном или, пуще того, проклятым демоном, — негоже его слухать. По всему видать — тварь подлая, злокозненная. Оные обретаются токмо заради того, шобы людей губить! Молите богов пресветлых о спасении и не помышляйте друг против друга худого. Глядишь, вызволят нас владыки небесные…

— А коли нет? — раздался чей-то голос.

— Не хули господина нашего, Ильэлла, неверием! — обернулся Каркси к говорившему — одному из трёх братьев.

— Ильэлл — ваш бог, солдатский! — выкрикнула жена Савера, сына Ртища. — Об нас он и не помыслит!

— Тогда другим богам молитеся! — отрезал десятник. Видя, что страх за свои жизни пересиливает его доводы, решил припугнуть селян: — Уясните, баламуты, не бывать жертвованию! Сие злодейство лютое супротив королевского закону! За то казнь присуждена! Паче того — кто оное учинит, не видать покою даже опосля смерти, не воссоединиться с предками на Великой равнине! Навечно яством демонов заделается…

Приобняв женщину с ребёнком за плечи, Каркси увёл её в сторону, оставив остальных раздумывать над его словами.

— Тебя ж Оляткой кличут? — ласково спросил ратник.

Молодуха кивнула; её осунувшееся лицо всё ещё искажала гримаса страха.

— Не боись, я никому не дозволю вас с сынком тронуть, — пообещал ратник. — Вы куда путь держите?

— В Ниворед, — едва слышно ответила женщина. — Тама у дядьки моёго кузня.

Каркси попытался припомнить ниворедского кузнеца. Так и не сумев этого сделать, молвил:

— Непременно доберетеся… А тятя ваш где?

Помешкав, молодуха всё же сказала:

— Сбёг… ищо када на сносях бы… бы… — она скривилась, будто собираясь зарыдать. Но то ли сдержалась, то ли из-за долгой жажды попросту не нашлось слёз.

— Значит, боги его накажут, — спокойно сказал десятник. — А парень вырастет, ратником станет. Нам бы лишь отседа ноги унесть…

Женщина замерла. В её мыслях в который раз всплыл тот сон-не сон, в котором добрый рыжий дедушка сердечно уговаривал: мол, человека жизни лишить — поступок недобрый. Но то ведь ради кровиночки, чтоб чадушко жило да солнышку радовалось. Ради такого всё сделать дозволено…

В дорогу люди поднялись медленно, неохотно. Каркси гадал отчего: совсем моготы лишились или потеряли надежду выбраться из заколдованного места. Ратник и сам ощущал слабость и уныние. На ногах держало одно лишь желание вывести людей, за которых отвечал. Да и самому хотелось домой вернуться.

Как и прежде, десятник шёл впереди медленно тащившейся вереницы переселенцев. Позади, то и дело спотыкаясь, брела Олятка с ребёнком. Когда она начинала отставать, Каркси устраивал привал.

Во время очередной остановки, к нему подсел Ртищ. Выглядел мужичок совсем плохо: взгляд провалившихся глаз потускнел, цвет кожи даже в полумраке смотрелся болезненно — ну чисто череп с бородой и усами. Покряхтывая и покашливая, переселенец некоторое время молчал. Затем заговорил негромким надтреснутым голосом:

— Экая недоля нам выпала, господин Каркси. Мы-то сюды за благом подались. Думали землицу свою пахать, рожь сеять… А оно… эх… А вы годно дело правите… и ведёте, и блюдёте, и в узде нас держите… Вот ентот Яушт — што за дрянь-человек! Чадо от мамки отнять удумал! Все токмо глазьями хлопали — а вы вступилися. Сразу видать — витязь… А Яушт ентот — тьфу, гниль… Я в дороге слыхал, он-де навроде тать беглый. Люди грят, его в разных местах ишшут… В таком разе, мог быть енто… того… его в жертву-то принесть? А чево? Такого-то всё одно петля ждёт. Иль топор палаческий… Этакого бзыря и не жаль вовсе, да, господин Каркси? Я вот об чём…

— Пшёл, — устало бросил десятник.

— Господин Ка…

— Пшёл прочь, сказал, — пограничник пристально посмотрел на мужика. — Мы под дуду демона выплясывать не станем. И установлений королевских рушить тоже.

Ртищ посидел ещё. Открыл рот. Спустя несколько ударов сердца, с трудом поднялся и ушёл, так ничего больше и не вымолвив.

Бунт начался с отказа идти дальше. На приказ десятника подниматься, Руян, средний из трёх братьев, безучастно кинул:

— На кой ляд? Вконец ноги оттоптать? Всё одно отседа не сбечь.

Пока Каркси раздумывал, как быть, подал голос Яушт:

— Токмо одно нас от погибели убережёт. И все ведают, шо. И энто требуется всем миром сделать. Рыжий так наказал. Грил, хучь един не поспособствует — не выпустит он нас вовек. Кабы не то, я б давно уж жертвование учинил! Подымайтесь! Беритеся за ножи! Кончайте шрамомордого слухать! Он один, как перст, нас же много!

Десятник повернулся на звук речи, высматривая в потёмках говорившего.

— Ну, давай, дерзни супротив меня встать, — в спокойном голосе пряталась угроза. Не дождавшись ответа, бросил презрительно: — Токмо лаять и горазд, елдыга… Да хучь скопом навали́теся — супротив ратника вы стадо овечье! Всех положу — на развод не останется!

— Вот то-то и оно! — не выдержав, вскочил Лиур, старший из братьев. — Вы, солдатня, душегубы про́клятые, яко псы до крови охочие! Ни чужой, ни своей жисти ни в грош не ставите! Вам шо убивать, шо помирать — одно. А нам жить охота! Пуще всего на свете охота!

Брата поддержала сестра, Рунка. Не вставая, ужалила пограничника:

— Стоишь тута, хорохоришься, а ведь енто ты нас сюды завёл! А таперича шо? Сгноить желашь?!

— Верно! Так его! — раздались с разных сторон одобрительные возгласы.

— Да он нас пужает! — встал и Яушт. — В гузно его! Решим, кого в жертву принесть — и уцелеем. Я тако мыслю: сопливца на ножи! Или мать яго!

— Дитятю жаль, — ответил Руян. — Лучше старика, Ртища. Он своё пожил, пора и к богам.

— А чиво не супружницу твою?! — взвился Савер, защищая отца.

— Её-то пошто? Она баба справная, — удивился Руян.

Забыв обо всём, переселенцы принялись ругаться, определяя, кому придётся умереть ради общего спасения. Их резкие сухие голоса звучали в тумане, точно выклики злых духов.

— Ма-алчать! — оборвал спор Каркси. — Никто… слышьте? Никто не посмеет творить волю демона! И́наче…

— А чивой-то ты сделашь? — вызывающе спросил Лиур, шагнув к нему.

— А ты попытай, — пригласил десятник.

Он неторопливым, точно случайным движением положил ладонь на рукоять длинного кинжала, который выхватывался быстрее меча и которым сподручней было орудовать накоротке.

— Бей его! — сжимая нож, сбоку к воину кинулся Руян.

Лезвие блеснуло, устремляясь к животу Каркси. Остановилось, не достигнув цели. После нож полетел на землю, выпав из разжавшихся пальцев хозяина.

Десятник рванул на себя кинжал, высвобождая из тела. Ловко перекинул в левую руку, правой быстро вынул меч.

— Ну, кто ещё?!

Желающих не нашлось. Запах крови и страшные стоны умирающего остудили пыл селян. Бабы завыли, вскочившие мужики, в которых страх боролся со злобой, понуро стояли.

— Не слухайте посулов рыжего облуда, — убедившись, что желающих помериться с ним силой нет, Каркси вернул меч в ножны, вытер кинжал о штанину. — Духи нечистые завсегда солгут. Коли спасёмся — токмо сами да промыслом богов. Нет…

Кинжал отправился на место. Десятник демонстративно повернулся к людям спиной:

— В путь!

Хоть ратник и показывал переселенцам, что не боится их, всё же держался настороже. Доро́гой внимательно следил, не приближается ли кто сзади. На очередном привале отошёл в сторонку и улёгся, укрывшись в тумане.

В сон провалился сразу.

Как и прежде, рыжий восседал на камнях, будто кочет на насесте. Завидев Каркси, радостно замахал рукой:

— А вот и мой дорогой воитель! Сегодня он лихо прикончил деревенщину! Ах, какой мастерский удар!

Десятник, не отвечая, топтался на месте.

Соскочив на землю, рыжий сам двинулся к нему, хромая и раскачиваясь.

— Дуб, а Дуб! Ну, не мучь ни себя, ни людей! Определи жертву, скажи слова. И всё — ты на воле!.. Знаешь, время в узилище не движется. Освободитесь — выйдете в тот же миг, что вошли. А нет — будете торчать тут, покуда кости не рассыплются в прах.

— Отгребись, — Каркси шагнул навстречу.

— Неотёсан ты, — покачал головой рыжий. — Зато рука верная… Дуб, разве сынка своего увидеть не хочешь? Он же совсем кроха. Сгинешь тут — даже лица твоего не упомнит.

— Ужо лучше так, чем позор принять за тятю-труса, — воин сделал ещё шаг.

— Трус, смельчак — какое сиротинушке в таких словах утешение?.. Дуб, не упрямься, коли на сына начхать, спаси хоть баб да мужиков! Чего им пропадать? Поразмысли, что лучше: кровью одного выручить всех или всех же скопом уморить? Они же полягут до единого: не от жажды, так от твоего меча, — при последних словах рыжий препротивно осклабился, отчего рожа базарного прохвоста сделалась стократ гаже.

— А тебе с того што? — поинтересовался Каркси, вновь шагнув. — Чегой-то ты тако об нас печёшься? Я ж тя наскрозь вижу — злыдень ты!

— Что мне с того? — странным тоном переспросил рыжий. — О-о, ты даже не представляешь. Я здесь очень давно, Дуб. Тебе и не понять, сколько… Некогда следовал я за Н’ном-Зуугкхаром, Господином Пурпурного безумия, подъедая остатки его Жатвы и любуясь смертными, лишавшимися рассудка в его лучезарном дыхании, и неистово терзавшими друг друга. Это было… восхитительно.

В этом краю Господин остановился на отдых. Охваченный сном, год возлежал он на камне, впитывавшем мистические эманации. А после улетел, оставив запечатлевшийся в ложе блистательный Отголосок. Я же, задержавшись, пировал до тех пор, пока не появился маг…

При упоминании волшебника, физиономия рыжего так исказилась от ненависти, как не способно ни одно человеческое лицо. Глядя на живую уродливую маску, пограничник окончательно убедился, что перед ним — демон.

— Как жаль, что люди смертны, — сочась злобой, продолжил рыжий. — Я бы нашёл этого кудесника и терзал бы вечность!

— Хороший, видать, человек был, — проронил Каркси. — Да сохранят пресветлые боги его душу!

Рыжего вновь перекосило.

— Он запечатал Отголосок и сразился со мной. Победить не сумел, но запер на этом самом месте.

— И ты от бессилия людёв умучиваешь?

— Это не так интересно, хотя и забавно, — гадко улыбнулся рыжий. — Нет, сила жертвоприношения на несчастное мгновение позволяет вырваться из постылого узилища. Пронестись над землёй, увидеть всё, чего лишился… Сладостная пытка!

— По мне, тут бы ты и сгнил! — медленно приближавшийся в течение всего разговора, десятник лесным котом прыгнул к рыжему, на лету вцепляясь обеими руками в кадыкастое горло.

Сшибив демона наземь, Каркси принялся душить его. Рыжий дёргался, царапал внезапно появившимися когтями наручи ратника. Пограничник налегал всем телом, не позволяя сопернику вырваться. Тяжело дыша, глядел, как синеют губы и наливается кровью лицо рыжего, как закатываются глаза.

Выждав ещё немного после того, как стих последний хрип, пограничник встал. Огляделся в поисках выхода. Не обнаружив прохода, направился к стене, намереваясь уйти в туман.

— Дуб, — раздался позади насмешливый голос, — отчего упорствуешь?

Круто развернувшись, Каркси уставился на рыжего. Тот неторопливо встал, фиглярски отряхнулся. При этом его лицо всё ещё сохраняло мертвецкий цвет, на шее виднелись следы пальцев, а меж набрякших век светлели белки без зрачков.

Вынув меч, воин поспешно приблизился, проткнул демона. Тот деланно застонал, подмигнул десятнику, подался назад, освобождаясь от засевшего между рёбер клинка.

— Ты так легко убиваешь! — рыжий похлопал в ладоши, словно зевака после выступления менестреля. — Ни на миг не задумываешься, не мешкаешь. Зарезал Руяна. Задушил меня… Зарубил ту девицу, в Хенсере, которую солдаты из твоего десятка снасильничали, помнишь? Кочевников множество в землю отправил. Чего бы не прикончить ещё кого-нибудь? Ну, пожалуйста, ради меня!.. Я взамен не просто вас отпущу — тропу укажу в обход ваших врагов. Проведу до самого Фумина! Хочешь? Дай мне жертву! Любого из них! Они же тебе не родня, даже не друзья, Дуб. Дай мне кровь, дай силу лишь на миг — взамен дам, что ты желаешь!

Осознав, что с демоном силой не совладать, Каркси поник. Плечи опустились, кончик меча уткнулся в землю в обвисшей руке.

— Дуб, а Дуб! — продолжал изгаляться демон. — Убей, Дуб! Убей! Убей!

Глубоко втянув воздух, ратник выпрямился:

— Шоб тебя облезлый козёл огулял!

Повернувшись, пошёл к зыбкой стене. Вдогон нёсся хохот рыжего.

Открыв глаза, Каркси лежал, прислушиваясь. Вокруг было тихо. Люди в отдалении спали или сидели молча. Заставив себя встать, пограничник, понуро проверил снаряжение. Тяжко вздохнув, шагнул в том направлении, где оставил переселенцев. Неловко наступив на округлый камень, пошатнулся, размахивая руками. Устояв, хотел было пнуть булыжник, но не нашёл сил.

Переселенцы выглядели ещё хуже, чем прежде. Таращась мёртвыми глазами, послушно поднялись, хоть некоторые сделали это с трудом. Шаркая ногами, пошли за десятником.

Каркси чувствовал себя скверно, мысли то и дело путались. Но, медленно шагая, ратник продолжал искать способ вырваться из ловушки демона.

Пустошь не столь велика, чтобы не пересечь её за несколько дней, думал он. Наверняка тварина на каменной куче водит их кругами да потешается…

Воспоминание о груде камней навело десятника на мысль — он даже обругал себя за то, что не додумался раньше.

С того момента Каркси останавливался через каждую дюжину шагов и собирал небольшую каменную горку. Один камешек клал отдельно, отмечая сторону, в которую намеревался повести людей.

За сравнительно недолгое время блужданий в тумане, воин несколько раз натыкался на свои знаки. Подобно капитану в незнакомом море, он раздумывал, а после определял новый курс. И когда сумел пройти несколько десятков шагов, не встретив ни одной кучки булыжников, криво усмехнулся — у него появилась надежда.

Устраиваясь на очередной привал, Каркси, как прежде, отошёл в сторонку. Лишь только вытянулся на земле, как послышался слабый крик Олятки.

Десятник вскочил. От резкого движения в глазах потемнело. Тряхнув головой, пограничник поспешил на шум.

Прижимая к себе свёрток с давно не подававшим голоса ребёнком, молодуха стояла напротив группы переселенцев, похожих в тумане на расплывчатые чёрные столбы.

— Отдавай по добру, — раздался голос Яушта.

— Прочь от неё! — Каркси встал между женщиной и селянами. Вынул меч. — Порешу любого, кто её тронет!

Оглядев безотрадные лица, подивился странно похожим глазам. Опуская клинок, сказал:

— Доверьтися мне. Одолеем мы морок. Умыслил я…

Его слова прервал нож, вонзившийся сзади в шею.

— Проливаю кровь сию во имя господаря и хозяина нашего Гхуунтраз’за, — послышался срывающийся голос Олятки.

Зажимая рану, Каркси повернулся к ней. Глянул непонимающе.

— Енто токмо заради сыночка… — отшатнулась женщина.

Тем временем подступили остальные переселенцы. Вцепившись в ослабевшие руки десятника, снова и снова били его ножами в шею, лицо — всюду, где тело не защищала кольчуга. Голоса, бормотавшие ритуальные слова, слились в неразборчивый гомон, напоминавший крик непонятного чудища.

Стало светлее, разгоняя туман, подул ветер. В той стороне, куда ратник вёл людей, показались деревья — пустошь заканчивалась в двух десятках шагов…

— Давно не видал здесь таких украшений, — присвистнув, произнёс Им-Трайнис.

Дерел, неловко прижимая к телу повреждённую руку и держась за бортик телеги другой, приподнялся. Вместе с Эгер-Оггом и Виррелом, ехавшим верхами впереди, уставился на дюжину, а то и больше мертвецов, висевших на придорожных деревьях. Отчего-то они казались Ук-Маку смутно знакомыми.

Среди висельников рыцарь заметил ещё одного, которого сразу признал несмотря на исказившую лицо гримасу. Нахмурился недоумевающе, задумался.

Вскоре колёса телеги, которой правил Бел, загромыхали по деревянному подъёмному мосту. По сигналу караульного, ворота открылись и пятёрка воинов, выживших при осаде Радовника, оказалась в Фумине.

В тесном дворике их встретил возглавлявший охрану Лауг Ап-Ворнел в сопровождении двоих ратников. Удивлённо оглядев усталых воинов в порванных, запятнанных кровью и грязью накидках, поинтересовался, что с ними приключилось.

— Кочевники осадили Радовник, — ровно ответил Рудге Эгер-Огг.

— Форт пал? — глаза Ап-Ворнела округлились.

Стоявшие рядом ратники переглянулись.

— Нет, — отрешённо ответил Эгер-Огг. — Но сейчас он пуст. Мы единственные, кто остался из всего гарнизона.

— Нужно немедля доложить командиру! — воскликнул Ап-Ворнел.

— Разумеется, — отрывисто согласился Эгер-Огг. — И коли вы распорядитесь открыть внутренние ворота…

— Да. Да, — поражённый известием о Радовнике, Лауг Ап-Ворнел отдал приказ.

— На деревьях у дороги выросли странные плоды, — подал голос Бел. — Что произошло? Я поначалу решил, что грабители какие попались. Но там и бабы болтаются…

Ап-Ворнел посмотрел на него.

— Да тут такое приключилось… Намедни объявился мужик — плюгавый такой, колченогий, с рыжей башкой. Дёрганный, перепуганный. Сказал, из Дубровницы. Мол, ходил по лесам, грибы собирал. Набрёл на поляну… — Рыцарь сжал губы, осуждающе покачал головой. — Одним словом, увидел ненароком демонопоклонников. Они в жертву твари неведомой человека заклали… Мужик дельно их описал: шестеро мужиков и столько же баб, одна-де таскает с собой мёртвого ребятёнка. Предупредил, будто к нам направились под видом переселенцев. И впрямь — явились вскоре. Бледные, измождённые, с жуткими глазами. Хотели их рыжему для опознания показать, да пропал он, хоть караульные клялись, что в ворота не выходил. Да и без него обошлись: чуть нажали — пришлые и признали всё сразу. Божились, будто их злой дух к убийству принудил.

Рыцарь вновь покачал головой, обвёл слушателей изучающим взглядом. Те внимали, не сходя с места, хоть внутренние ворота уже отворились.

— Ну, вы знаете: у командира с лиходеями разговор короткий. А тут не просто тягчайшее злодеяние, так ещё и смертоубийство воина пограничной рати.

— Это как? — не понял Эгер-Огг.

— Они десятника нашего, Каркси Дуба умучили, — ответил Ап-Ворнел.

— Каркси? — вырвалось у Дерела. — Он же с переселенцами остался.

— А они его и умертвили…

На несколько ударов сердца повисла тишина — только запряжённая в телегу лошадь всхрапывала.

— Поедем, пожалуй, — Им-Трайнис взялся за вожжи. — Господин Ап-Воренел…

— Погоди, Бел, — Ук-Мак вновь повернулся к Лаугу. — Там, среди повешенных, ратник, Велдер. Его в обозе не было. Почему казнили с прочими?

— А, этот… Пасынка своего удавил. Божился, будто тот его сонного зарезать пытался. Командир поначалу Велдера в порубе запер, думал, как наказать. Но тут насельники фуминские поднялись, особенно бабы. Кричали, что он давно парнишку со свету сжить пытался. Требовали казнить убийцу по королевскому закону. Командир устроил суд, выслушал свидетелей — таковых много набралось, и все супротив Велдера говорили. Вот и…

— Понятно, — мрачно произнес Ук-Мак, отводя взгляд.

— В приграничье всегда беспокойно, а в последнее время что-то совсем густо боги войско наше черпают, — продолжал болтать Ап-Ворнел, качая головой. — В прошлом годе разъезд пропал; потом пара ратников бесследно сгинули — Эгарт вроде, и ещё один; во время набега кочевников, под Дубровницей около десятка воинов полегло… Теперь же, почитай весь гарнизон Радовника к предкам отправился; Дуб, да этот десятник бывший, Велдер… Скверные у меня предчувствия, господа, скверные…

Эгер-Огг с Виррелом с пасмурным видом въехали в посёлок. Шлёпнули вожжи, телега покатила следом.

— Бел, — покачиваясь, проговорил Ук-Мак, — сделай одолжение, высади меня возле «Огонька», прежде чем отвезёшь Драги в форт к лекарю.

— Тебе к целителю тоже потребно, — здраво заметил Им-Трайнис. — Потому вместе в форт заедем. А после и до трактира доберёмся.

Дерел думал иначе, но спорить с другом сил не было.

— Ладно, — сказал он, укладываясь на дно телеги. — Будь по-твоему.

Глядя на острые верхушки внутренних оград, с двух сторон проплывавшие вдоль бортов повозки, он до самой остановки размышлял, не пришла ли пора навсегда распрощаться с приграничьем.