Истории приграничья

Ирт

Покрытый разводами копоти горшок с остатками каши тяжело ударил в дверь. Глиняные черепки и липкие разваренные зёрна брызнули в стороны, разлетаясь по без того грязной комнатёнке.

— А ну, быстро ко мне, с-сучий потрох! — сотряс деревянные стены яростный вопль. — Не-мед-лен-на!

Дверь из грубо обработанных досок протяжно скрипнула, приоткрываясь. В образовавшуюся щель, сутулясь и прикрывая тонкую шею задранными плечами, бочком проскользнул мальчишка лет одиннадцати. Слишком часто моргая, неуверенно приблизился к покосившемуся столу. Застыл, повесив голову с неровно остриженными нечёсаными волосами цвета выгоревшей степной травы.

— Смир-рна, выродок! — хриплый мужской голос заставил мальчишку вздрогнуть. — Стать, как с-следует!

Под заплатанной, давно не стиранной рубахой паренька зашевелились тощие лопатки, когда он попытался выполнить приказ.

— Гляди на меня, ублюдок! — по столу грохнул тяжёлый кулак.

Мальчик сжался. Пересиливая страх, поднял голову. На сером измученном лице даже в мигающем свете огарка сальной свечи были заметны следы побоев: разлившийся по скуле темный кровоподтек, распухшие губы, желто-коричневые пятна на лбу и нижней челюсти… Ребёнок стоял почти не дыша, изредка вздрагивая, стараясь не встречаться взглядом с ненавидящими глазами сидящего за столом.

На несколько ударов сердца повисла напряжённая тишина. Слышалось лишь потрескивание и шипение коптящей свечки.

— Ну, чё выставился, гадёныш?! — вновь прикрикнул мужчина. — Не доволен чем-то?

Мальчик сглотнул: он знал, чем это закончится.

— Чего молчишь? Не доволен?.. Отвечать!

Губы ребёнка слабо шевельнулись, разбудив притихшую боль.

— Не слышу, скотина! — от мужчины плыл смрад перегара. — Отвечать!

— Я… доволен… всем… — по слову выдавил мальчишка.

— Когда ссу, струя и то громче журчит! Отвечать, как положено!

— Я всем доволен, господин десятник, — с натугой произнёс паренёк, бледнея.

— Так-то, ублюдок… Ступай к Ферулу за брагой. Одна нога здесь, другая там!

У мальчика мелькнула надежда, что мучитель упьётся и на некоторое время оставит его в покое. Но на миг осветившиеся светло-карие глаза тут же потухли.

— Чего медлишь, сволота?! — снова начал распаляться мужчина. — Давно не получал?

Уткнувшись взглядом в пол, мальчишка дрожащим голосом вымолвил:

— Не даст он… Ферул сказал, что покамест монет за прежнее не увидит, ни полкружки не даст…

Ненадолго гнев сидевшего за столом обратился против Ферула. В адрес корчмаря сыпались изощрённые ругательства и угрозы, покуда жажда вновь не напомнила о себе.

— Не желаю ничего слышать, скотина! — заорал мужчина. — Умоляй Ферула или ступай к Мунгоуду — мне до козлиной задницы! Но чтобы притащил браги! Покуда не отыщешь — домой не возвращайся! Убью, гниду!

Понурившись, паренёк поплёлся к двери. Наступив босой ногой на острый черепок, лишь судорожно выдохнул и смахнул с ресниц выступившие слёзы: громко плакать его давно отучили кулаки хозяина дома.

Мальчишку звали Ирт. Ещё два года назад, до смерти матери, его жизнь не походила на теперешнюю. Впрочем, те времена почти стёрлись из памяти, вытесненные совместным существованием с Велдером.

Ирт даже мысленно не называл его отцом. Едва научившись говорить, он по примеру матери обращался к вечно сумрачному солдату исключительно по имени. Лишь став старше, пообщавшись с соседскими ребятишками и кое-что узнав о семьях, однажды вечером подойдя к Велдеру, вопросительно произнёс:

— Тятя?

Изменившись в лице, мужчина вскочил, опрокинув табурет. Схватив трепыхавшегося маленького человечка за ворот рубахи, поднял до уровня глаз и, яростно тряхнув, гаркнул:

— Не смей меня так звать, выродок!

Швырнув перепуганного Ирта в руки подоспевшей матери, прожёг обоих бешеным взглядом и покинул дом, громыхнув дверью. Той ночью обратно его принесли сослуживцы: Велдер так напился в корчме, что не мог пошевелиться.

Ирт ничего не понял, но случай ржавым гвоздём врезался в душу, поэтому мальчик больше никогда не обращался к мужу матери как к родителю.

Примерно год спустя, полупьяный ратник, пришедший к Велдеру и не заставший хозяина дома, устроившись на крыльце, со скуки принялся вразумлять мальчишку. Говорил гость не шибко связно, да и слушатель не всё сказанное осознавал, но воина это не останавливало.

— Ушли мы, значитца, в поход… — солдат икнул и зачем-то потрогал губы. — Воевали в Хенсере… долго. Я был ранен пять раз. Хвала богам, ничего такого… Командир, слышь, отметил мою храбрость!.. Почти два лета в чужих краях… Наше войско, малец, куда лучше тамошнего… да и пить они не умеют… ик! Всяко повидали… кое-кто и сгинул. На то она и война… Потом возвернулись, Велдер смотрит: покуда его не было — хоп! — народился ты…

Рассказчик глупо заржал.

— Ох, и рожа у него была! — Загоготав пуще прежнего, ратник икнул, поперхнулся, после чего с побагровевшей физиономией долго кашлял. Отдышавшись, сказал в заключение: — Хотел он её прогнать… и надо было!.. Да любил шибко… Так всё и осталося. Слабак…

В этот момент на пороге появилась мать Ирта и прогнала гостя прочь.

Мальчик много думал над словами солдата. Желая разобраться в смысле его речей, обратился с вопросами к матери. Та уклонилась от ответа, пообещав растолковать как-нибудь потом, когда Ирт повзрослеет.

«Потом» не наступило никогда.

Лишившись матери во время мора, Ирт остался вдвоём с Велдером. И только тогда постиг глубину его ненависти. Если раньше воин игнорировал его, холодно обращаясь лишь по крайней нужде, то теперь тоска и гнев потерявшего жену мужчины обратились против пасынка.

Летели месяцы, за сырой весной пришло солнечное лето. А в домишке Ирта и Велдера точно навеки поселилась зима. Не снежные холода, нет, — сам злобный дух мёртвого времени года, вечно желающий извести всё тёплое и живое.

Велдер начал пить, проводя в корчме чуть ли не все свободные дни. Быстро растратив скудные сбережения, таскал из избёнки мало-мальски ценные предметы, чтобы заложить или продать. Солдата интересовала лишь брага, а прочее не заботило — особенно Ирт. Голодал ли мальчишка, болел ли — Велдер даже не задумывался о подобных вещах. Маленькая хрупкая фигурка была в его глазах лишь объектом для вымещения дурного настроения.

Сердобольные соседки пытались урезонить Велдера, говоря, что Ирту нужна забота. Но воин, не слушая, всякий раз посылал советчиц к демонам, подтверждая поговорку, гласящую, что пьяного солдата способны остановить лишь командир да вражий клинок. И, не желая связываться с отчаянным вооружённым пропойцей, женщины перестали лезть в отношения Велдера с пасынком.

Тяга к хмельному сказалась и на службе. Уважая заслуги Велдера, сотник некоторое время закрывал глаза на его поведение. Но когда пьяный воин затеял драку, находясь в карауле, командир сначала на два дня запер его в порубе, а, выпуская, обругал.

— Велдер, — сказал он напоследок, — здесь, на границе, солдатам многое прощается. Но не нерадивость. Слишком тут опасно, сам знаешь. Пьяницы и разгильдяи в наших краях долго не живут. Но полбеды, кабы сами мёрли. Коль человек дурак, и о себе не думает — демоны с ним. Сдохнет — горевать никто не станет. Так ведь пьянь товарищей под удар ставит… Ты боец опытный, отважный, не придерёшься. Но станешь и дальше на службе колобродить — повезёт, коли плетьми отделаешься. А ведь можешь и на виселице очутиться… Дабы урок тебе был, лишаю чина десятника. Иди, да поразмысли о жизни своей…

Ратник возвратился домой трезвый и до безумия злой. Не пытаясь хотя бы для вида отыскать предлог, поколотил вышедшего навстречу Ирта так, что мальчишка больше суток пролежал в тёмном углу.

С того времени Велдер переменился. Его редко видели навеселе, а на службе он и вовсе стал образцовым солдатом. Довольный сотник даже намекнул о возможном возвращении звания с полагающимся повышением жалования. Но дома, отрезая себя от мира крепко запертой дверью, Велдер превращался в зверя. Он пил брагу, страшно ругал богов, службу и жизнь. Иногда, удивляя мальчишку, плакал. И всякий раз избивал пасынка.

Ирт стремительно забывал прошлое. Ему казалось, ничего другого, кроме страха, боли и голода в его жизни никогда не было и не будет. Рассчитывать на чьё-либо заступничество не приходилось: Велдер привёз жену в приграничный Фумин откуда-то из центра Эмайна, поэтому родичей мальчик не знал. В самом же посёлке Иртом мало кто интересовался. Порой люди, сжалившись, давали ему еду. Иные хозяйки дарили старую одежду своих детей. В таких случаях Ирт робко принимал вещь и быстро уходил, опустив глаза. Женщины, качая головами, смотрели вслед, вздыхали, а после возвращались к прерванным делам.

А потом появилась Лау, дочь Мунгоуда, владевшего трактиром «Огонёк в лесу». Приметив однажды плетущегося по улице мальчонку, она вслух подивилась его забитому виду. Проследив направление взгляда девушки, торговка, у которой Лау покупала коренья и зелень, узнала Ирта:

— Так то пасынок Велдеров. Как до сих пор богам душу не отдал, с таким-то житьём, не ведаю…

Болтливая старуха поделилась сплетнями о бывшем десятнике, его покойной жене и пригульном ребетёнке. Лау, лишь недавно вернувшаяся из обители служительниц Вирны, где прожила три года, слушала, неодобрительно сжав пухлые губы. Расплатившись, подхватила большущую, тяжёлую корзину и быстро нагнала мальчишку. Чуть ли ни силком затащив его в трактир, Лау накормила бедолагу. Прощаясь с Иртом, с шутливой строгостью велела явиться завтра.

Ирт не пришёл: ни на следующий день, ни позже. Тогда Лау, ненадолго освободившись от работы, отправилась на поиски. Расспрашивая людей, она быстро обнаружила дом Велдера. И Ирта, складывавшего кривые вязанки хвороста под покосившимся навесом.

Пользуясь отсутствием хозяина, дочь трактирщика осмотрела дом. Вышла, недовольно качая головой. Взяла Ирта за руку и отвела в «Огонёк». Поставив перед мальчишкой миску с куриным супом, отрезала ломоть ароматного ржаного хлеба.

— Ешь, — распорядилась девушка.

И пока Ирт жадно хлебал жирное варево, Лау беззлобно выговаривала за то, что он не выполнил её распоряжение.

— Обязательно прибегай завтра, — напоследок сказала девушка. — Мне теперь ведомо, где ты живёшь. Сызнова не послушаешься — за шиворот приволоку, народу на потеху.

С тех пор Ирт стал появляться в трактире Мунгоуда всё чаще и чаще. Лау всегда досыта кормила его, ласково разговаривала, порой чинила одежду. Однажды и вовсе сшила рубаху. Пусть из самого простого, некрашеного и небелёного полотна, но зато с красивой вышивкой у ворота, да обережными знаками Вирны на груди и спине.

Ирт долго не мог взять в толк, с чего это чужой человек так печётся о нём. Но постепенно, перестал думать об этом, всё сильнее привязываясь к Лау. Мальчик подолгу оставался в «Огоньке», помогая Лау в повседневной работе. И жутко огорчался, когда приходило время возвращаться домой.

Благодаря дочери Мунгоуда Ирт вспомнил, что умеет улыбаться. Но из-за неё же вновь испытал рвущую сердце горечь потери, когда Лау вышла замуж и уехала с супругом в Ранхол. Большой посёлок, почти городишко, находился неподалёку — на землях графа Арп-Хигу. Но несчастному пареньку, не бывавшему дальше леса вокруг Фумина, расстояние между селениями виделось непреодолимо огромным, точно между Эмайном и легендарным Армом.

И сейчас, забившись в щель между бревенчатой стенкой избы и горой хвороста, прижав костлявые колени к узкой груди, Ирт чувствовал себя безмерно одиноким. Шмыгая носом, он с тоской размышлял, отчего боги наделили его такой незавидной судьбой.

Приглушённый грохот, долетевший из-за стены, вернул Ирта к реальности. Представив бушующего в доме Велдера, мальчишка задрожал.

— Ильэлл, — еле слышно пробормотал он, — лучше б я уже помер…

Нехотя покинув неуютное убежище, Ирт опасливо поглядел на избушку. Часто заморгал, думая, что ждёт его внутри. Попятился в страхе. Затем, резко развернувшись, помчался прочь.

У внутренних поселковых ворот стояла телега Ална-бортника. Судя по нескольким пустым бочонкам, Алн отправлялся за мёдом. Убедившись, что бортник поглощён беседой с караульным, Ирт юрким мышонком нырнул под повозку. Просунув пальцы рук и ног в щели меж досками днища, мальчишка повис, как только послышался скрип открывающихся ворот.

Ненадолго задержавшись перед вторыми воротами, сбитыми из цельных брёвен, телега выкатилась за пределы посёлка. Подгоняя сивую лошадку, Алн принялся неразборчиво напевать. Ирт, державшийся из последних сил, сначала опустил на дорогу ноги, а после разжал пальцы рук. Плюхнувшись на глинистую землю, метнулся в придорожные кусты, точно поднятый охотником заяц, моля богов, чтобы стражники на стене ничего не заметили.

Осторожно выглянув из-за веток, Ирт с облегчением увидел, что в его сторону никто не глядит, а шлемы караульных размеренно движутся над острыми конусами тына. Слабое подобие улыбки искривило губы мальчика: замысел, похоже, удался. Конечно, он мог покинуть Фумин открыто, но тогда Велдер непременно узнал бы и, возможно, стал бы преследовать пасынка. А этого Ирт совершенно не желал.

Пробираясь сквозь лес вдоль дороги, мальчишка намеревался добраться до поворота, за которым путь не просматривался из Фумина. Там Ирт рассчитывал выйти на большак и по нему бежать к далёким владениям графа. К Ранхолу.

Мальчик знал, что Галвин, муж Лау, арендовал землю у Арп-Хигу. Ирт очень надеялся, что пара возьмет его к себе батраком. В этом случае он готов был работать от зари до зари лишь за кров и еду.

— А коли откажут, — решил Ирт, — дале двину. Дойду до какой-нибудь крепости, да запишуся в солдаты. А то и вовсе доберуся до моря. Сделаюся матросом на купецком корабле. Или ещё кем. Но обратно не вернуся ни за что…

Поглощённый мыслями, Ирт не уловил лёгкого шороха, сопровождавшего его уже некоторое время. Едва уловимые звуки, почти незаметные на фоне шелеста листьев и птичьих голосов, понемногу приближались, иногда ненадолго стихая.

Со стороны дороги донёсся конский топот. Мальчик замер, прислушиваясь. Определив, что всадник направляется в Фумин, расслабился.

— Гонец, что ли? — пробормотал он.

В этот миг из зарослей позади выскочила тёмная фигура. Сильная, покрытая лохматой шерстью рука обхватила Ирта поперёк туловища, вторая до боли зажала рот и, частично, нос. Оторвав ребёнка от земли, похититель помчался вглубь леса. Перепуганный мальчик бился, пытаясь вырваться, но мохнатые конечности лишь крепче стискивали его.

Задыхаясь от ужаса и нехватки воздуха, Ирт потерял чувства направления и времени. Погружаясь в полубессознательное состояние, он ощущал лишь резкую звериную вонь, да боль от хлеставших и царапавших кожу ветвей.

Мальчик начал понемногу приходить в себя после того, как его швырнули на земляной пол. И тут же Ирта чуть не задушили жёсткой верёвкой, затянувшейся на тонкой шее тесной петлей.

Когда пытка закончилась, Ирт ещё с десяток ударов сердца лежал неподвижно, прислушиваясь к странным звукам, похожим на хриплое ворчание. Открыв глаза, он сперва почти ничего не увидел. Потом, приноровившись к тусклому свету, проникавшему через четыре небольшие отверстия у потолка, смог оглядеть свою тюрьму: продолговатой формы землянку, примерно восьми-десяти шагов в длину и пяти в ширину. На неровном земляном полу валялись смятые охапки преющей травы, в которой, словно рыбёшки в неводе, белели дочиста обглоданные, расщеплённые крепкими зубами кости. Из неровных стен торчали корни растений, похожие на засохших червей. Всю рукотворную пещеру пронизывал острый звериный запах.

Ирт попытался подняться, но ему помешала верёвка, привязанная к толстой палке, один конец которой уходил глубоко в пол, а другой исчезал в стене. Вонь мочи и катышки помёта под ногами наводили на мысль, что мальчик здесь не первый пленник.

В противоположном конце землянки зашевелилась бесформенная тень, по мере приближения превратившаяся в массивную человекообразную фигуру. Существо оказалось крупным, почти как взрослый мужчина. У него практически отсутствовала шея, и казалось, что конической формы голова плотно сидит на широких покатых плечах. С ног до макушки похитителя Ирта покрывала густая свалявшаяся шерсть тёмно-коричневого цвета, благодаря чему тело выглядело ещё массивнее.

Ирт вздрогнул, увидев морду чудовища, когда та попала в блёклую полосу света. Маленькие глубоко сидящие глазки под узким лбом, широкий приплюснутый нос с гармошкой складок на толстой переносице, выступающие вперёд челюсти, приоткрытые узкие губы, обнажавшие острые желтоватые клыки — такая внешность устрашила бы и вооружённого воина. С бешено колотящимся о рёбра сердцем Ирт прижался к стене, неспособный даже крикнуть. Не отрывая глаз с расширившимися зрачками от остановившейся возле него твари, мальчик понял, что попал в лапы лесовика.

Со страшными, отдалённо похожими на людей дикими жителями леса переселенцы столкнулись, едва появившись в здешних местах. Поначалу лохматые полузвери часто нападали на воинов. Но, познакомившись с их отвагой, подкреплённой силой оружия, стали прятаться, избегая новых встреч. К моменту рождения Ирта, редко кому доводилось увидеть в чаще крупную длиннорукую фигуру, спешащую прочь. И понемногу лесовики — так прозвали чудищ первопроходцы, — превратились в персонажей детских страшилок.

В дальнем краю землянки колыхнулась закрывавшая вход шкура и внутрь ввалился ещё один лесовик с шерстью серого цвета. Существа заговорили; речь их была под стать внешнему виду и звучала как отрывистое утробное рычание. Тот, что приволок беглеца, дважды махнул в лапой в его направлении, видимо, похваляясь подвигом. Вновьприбывший зыркнул в сторону паренька, а затем вдруг повернул голову к входу и шумно втянул воздух.

Шкура отодвинулась, впустив третье чудище: поменьше ростом и темнее мастью. Двигался он неторопливо и осторожно, всячески оберегая ношу — солидных размеров деревянную миску, распространявшую невыносимый смрад. Не отрывая от неё взглядов, два первых лесовика возбуждённо загомонили, похлопывая друг друга по мощным плечам. Съёжившемуся в уголке Ирту казалось, что покрытые шерстью чудовища стараются убить друг друга в припадке бешенства, хотя в действительности лесовики выражали удовольствие.

Рыкнув на разбушевавшихся сородичей, лесовик с миской огляделся, точно прикидывая, куда же её поставить. Заприметив Ирта, остановился, а после прошествовал к нему. Опустив груз на пол, человекозверь с интересом поглядел на мальчугана, обнюхал и, по всей вероятности, что-то сказал. Отшатнувшись, Ирт испуганно подумал, что злобный волкодав и тот рычит ласковей. Сзади послышался рёв-ответ. Выслушав его, тёмный лесовик деловито ощупал тощую ногу пленника.

Прижавшись к стене, Ирт боролся с тошнотой, вызванной смердящим содержимым миски. Когда же к конечности прикоснулась мохнатая ручища, нервы мальчишки окончательно сдали и его вырвало.

Отпрянув от неожиданности, лесной житель, глухо ворча, принюхался. Подхватив миску, отошёл, потеряв к привязанному ребёнку всякий интерес.

После коротких переговоров, напоминавших обмен угрозами, двое обитателей землянки ушли, вновь оставив Ирта наедине с его похитителем. Выждав, пока стихнут шаги сородичей, лесовик начал прохаживаться по подземному логовищу, искоса поглядывая на миску, стоявшую в центре. От Ирта не укрылось, что лесовик постепенно подбирается всё ближе и ближе к источнику омерзительных миазмов, словно муха к куче испражнений. Несколько ударов сердца — и лесной обитатель оказался прямо перед миской. Сделав вид, будто наткнулся на неё совершенно случайно и чрезвычайно этим удивлён, он украдкой взглянул на отдушины и быстро присел на корточки. Воровато оглянулся на вход, торопливо обмакнул лапищу в содержимое посудины и начал жадно, с причмокиванием, облизывать.

Где-то снаружи треснула ветка. Испуганно отшатнувшись от лакомства, лесовик повалился на спину. Несколько мгновений напряжённо прислушивался, а потом, поднявшись, в раздумьях смотрел на миску. Наблюдая за его колебаниями, Ирт даже на миг забыл о собственных страданиях.

Приняв какое-то решение, лесовик отошёл как можно дальше от посудины и уселся. Взгляд его небольших глазок бесцельно блуждал по землянке, снова и снова возвращаясь к еде. Измучившись терзаниями, человекозверь порывисто встал и накрыл миску ворохом травы — чтобы не подвергаться постоянному искушению. Сделав это, тяжело прошлёпал на прежнее место, покрутился, лег. Закрыл глаза шерстистой рукой, поёрзал и затих.

Убедившись, что неровное дыхание лесовика превратилось в приглушённое сопение, Ирт пошевелился. Кинув опасливый взгляд на дремлющего похитителя, попытался развязать узел возле своего горла. Не справившись, принялся за тот, что удерживал верёвку на палке. Но и второй оказался слишком крепким. От безысходности Ирт чуть не заплакал: пока его сторож спал, а другие лесовики не вернулись, оставался крошечный шанс сбежать. Но проклятые узлы совершенно не поддавались!

Дрожащими от волнения и страха руками, мальчик подёргал верёвку, точно наделся порвать, либо выдернуть из стены палку. Эта бесполезная, вызванная отчаянием попытка, лишила Ирта воли к продолжению борьбы. Грудь обручем сдавило предчувствие гибели. Думая, что теперь уж точно никогда не увидит Лау, пленник, всхлипывая, размазывал по лицу грязь, смешавшуюся с солёной влагой.

Опустошённый и усталый, Ирт улёгся на кучу мусора, подтянув колени к животу. Бездумно зашарил рукой, пытаясь избавиться от чего-то, давившего на ухо. И подскочил, сжимая длинную, узкую, обломанную на конце кость.

Действуя обретённым орудием и помогая себе зубами, Ирт сумел распустить узел, прикреплявший верёвку к палке. Заткнув освободившийся конец привязи за пояс, чтобы тот не волочился за ним, пленник, крадучись, двинулся к выходу.

Добравшись до похрапывавшего лесовика, вытянувшегося поперёк землянки, Ирт с горечью понял, что не сумеет миновать его, не потревожив. Ссутулившись, мальчик с неприязнью глядел на существо, жалея, что у него нет сил прикончить чудище.

Возвращаясь в свой угол, он чуть не наступил в прикрытую травой миску. В сердцах Ирт хотел пнуть её ногой, но затем у него появилась другая идея. Он присел и, поглядывая на дремлющего сторожа, начал рыть яму во влажной податливой земле. Завершив работу, мальчишка, морщась от отвращения, двумя руками приподнял посудину. Внутри вязко плескалось самое сложное блюдо кухни лесовиков: измельчённое мясо, смешанное с какими-то пережёванными листьями, залитое водой и выдержанное в течение нескольких дней. Зверолюди готовили это блюдо редко — только тогда, когда мяса было вдоволь, а потому очень любили.

Не подозревая, что уничтожает изысканное кушанье, мальчишка опорожнил миску в яму, оставив лишь немного дурно пахнущего месива. Забросав яму землёй, Ирт тщательно утрамбовал её и засыпал мусором. Подхватив полегчавшую посудину, на цыпочках подобрался к лесовику.

Ирту везло: лохматый обитатель землянки дрых, точно медведь в зимней спячке. С замирающим сердцем и пересохшим ртом, пленник лёгкими медленными движениями обмазал густой зеленоватой от растительного сока слизью губы лесовика, шерсть на груди и короткие толстые пальцы на руках. Оглядев результаты, оттащил миску на место.

Когда он проходил мимо одной из отдушин, луч света упал точно в посудину, и мальчику на миг показалось, что осклизлый кусочек протухшего мяса на дне — человеческий нос. Остановившись и внимательно изучив его, Ирт покачал головой, решив, что для взрослого он слишком мал, а для детского — чрезмерно длинен и остер.

Поставив миску на прежнее место, Ирт вернулся туда, где был привязан. Какое-то время он сидел, почёсывая уколотую черепком ногу. Потом, о чём-то подумав, встал на колени и принялся выискивать в ворохах травы небольшие осколки костей с острыми краями.

К моменту возвращения ушедших лесовиков, Ирт, скрючившись, полулежал у стены; развязанный конец верёвки он накинул на палку, создавая видимость, что всё осталось по-прежнему. Но мохнатым верзилам было не до него: войдя, они сразу обратили внимание на предательские следы обжорства, уличавшие их собрата в преступлении, которого тот не совершал. Тёмный, заглянув в миску, с яростным рёвом накинулся на бурого. Спутник последовал его примеру. Сонный похититель Ирта, не понимая, что происходит, разозлившись, с рычанием отбивался.

Громкий рёв бил по ушам, от дерущихся лесовиков разлетались клочья шерсти. Ирт прижался к стене, стараясь быть как можно незаметнее. Улучив момент, он на четвереньках пополз к выходу. Словно назло, чёрного лесовика кто-то из собратьев пихнул так, что тот шлёпнулся прямо перед мальчишкой. Налитые кровью глаза полузверя стали ещё алее, когда он увидел Ирта. Вскрикнув, Ирт метнулся назад. Лесовик кинулся за ним. Почти схватив ребёнка, вдруг с воем запрыгал на одной ноге, вцепившись руками в ступню второй. И тут же наступил на другой осколок кости, воткнутый в землю острым концом верх и аккуратно прикрытый травой. Не переставая басовито стенать, зверочеловек упал на спину.

В землянке царила неразбериха: пара лесовиков ожесточённо кусались и молотили друг друга, их тёмный собрат, валяясь на полу, неистово сучил конечностями. От безумного рёва, вырывавшегося из трёх глоток, осыпалась земля с потолка. Решив, что лучшего момента сбежать уже не будет, Ирт бросился к выходу. Но ему снова помешали: в стенах логова возникло около дюжины больших округлых отверстий, из которых с пронзительным визгом посыпались странные существа. Коренастые человечки, ростом чуть пониже Ирта, облачённые в кожаные штаны и куртки, облепили лесовиков, вонзая в мохнатые шкуры короткие блестящие ножи. Обезумевшие от боли чудовища хватали карликов, ломали им шеи, отрывали конечности, раздавливали черепа. Но нападающие все лезли и лезли из тёмных ходов, вставая на место павших товарищей.

Первым прикончили бурого: поскользнувшись на кишках, вывалившихся из разодранного маленького тела, полузверь упал — и тут же кто-то из карликов вонзил нож ему в шею.

Серый, обессилев от потери крови, вытекавшей из множества ран, облепленный вцепившимися в шерсть нападавшими, шатаясь, двинулся прочь. Вцепившись в закрывавшую проход шкуру, он сперва повис на ней, а затем, обрывая, повалился, сразу исчезнув под множеством карликов.

Дольше всех продержался тёмный. Сипло дыша, с торчащим из живота ножом, он швырял нападающих, прыгал на них, вцеплялся зубами в глотки. Но, в конце концов, и он забился в предсмертных конвульсиях.

Убедившись, что лесовики мертвы, человечки принялись осматривать раненых и убитых товарищей. Заметив Ирта, один из карликов что-то произнёс на непонятном мальчику языке. Все существа застыли, разглядывая пленника полузверей. Мальчик, в свою очередь, в оцепенении смотрел на скуластые бледные лица с круглыми желтоватыми глазами и длинными заострёнными носами, смахивающими на древесные сучки. Он боялся этих кровожадных человечков, сумевших разделаться с лесовиками, не подозревая, что отвага подземных жителей была вызвана отчаянием: слишком уж многих их сородичей сожрали хозяева землянки.

Один из карликов, спрятал клинок в ножны. Вытерев окровавленные руки о бёдра, поднял ладони успокаивающим жестом. Глядя на мальчика, медленно указал на себя и скрипуче произнёс:

— Румх, кобхольд…

Ирт ничего не понял, но догадался, что существо пытается поговорить с ним.

— Кто вы такие? — дрожащим голосом спросил мальчик. — Чего вы от меня хотите?

Карлик внимательно прислушивался к его речи с озадаченным видом. Соплеменники существа, потеряв интерес к человеку, один за другим ловко протискивались в лазы, унося раненых и убитых.

Оставшись наедине с последним из нападавших, Ирт неуверенно ткнул пальцем в сторону выхода из логова:

— Хочу уйти. Домой.

— Хошух у’ти домхой, — медленно повторил карлик, тщательно выговаривая буквы.

Видя, что существо не пытается напасть, Ирт бочком начал обходить его, продвигаясь к выходу. Карлик не мешал. Не сдвигаясь с места, он просто наблюдал, поворачивая голову с совиными глазами.

Пробравшись по широкому изогнутому лазу, оканчивавшемуся под вывороченными корнями упавшего вяза-великана, мальчик оказался на свободе. Опасливо оглянувшись, с облегчением убедился, что за ним никто не следует.

Радость от спасения быстро сменилась другой заботой: Ирт совершенно не представлял, где находится и куда теперь идти. Вдобавок, солнце потихоньку опускалось, лесные сумерки медленно густели. Вдали завыл волк.

Отмахиваясь от назойливых комаров, мальчик двинулся в сторону, где, по его мнению, находилась дорога. Примерно через десяток шагов перед ним возник знакомый карлик, бесшумно выскользнувший из зарослей жимолости. Преградив Ирту путь, проскрежетал:

— Хошух у’ти домхой.

В одиночку человечек не пугал так, как орава визжащих, вооружённых ножами убийц. Ирт попытался обогнуть его, но существо не позволило. Вновь заступив дорогу, карлик упорно повторял своё «хошух у’ти…», однообразно покачивая головой.

— Чего пристал? — в отчаянии спросил Ирт. Он обвёл окружающие деревья широким жестом: — Тебе леса мало? Куда мне идти, чтобы ты не мешался?

По-своему истолковав его движение, карлик развернулся, приглашающе взмахнув рукой с непропорционально широкой ладонью. Отошёл на несколько шагов, остановился. Оглянулся. Увидев Ирта на прежнем месте, вновь поманил за собой. Мальчик в растерянности моргал, не зная, как поступить. Вдруг карлик хочет помочь ему выбраться из леса? Ведь желай он худа, разве не напал бы ещё в логовище лесовиков?

Отважившись, Ирт пошёл за человечком. То уверенно двигался, петляя между деревьями и время от времени поглядывая назад.

Через какое-то время провожатый остановился. Жёлтые глаза блеснули в лесном сумраке, обратившись к мальчику.

— Хошух у’ти домхой, — приглушённо повторил карлик, ткнув рукой куда-то вперёд.

Ирт, осторожно обойдя его, приблизился к зарослям лещины, раздвинул ветви. И едва сдержал испуганный возглас, завидев в отдалении острые зубцы ограды Фумина.

— Хошух у’ти домхой, — послышалось сзади.

— Нет! — обернувшись к карлику, неистово закрутил головой Ирт. — Я туды не вернусь!

— Хошух у’ти, — в ровном нечеловеческом голосе не слышалось ни раздражения, ни добродушия.

Шагнув к стоявшему вполоборота мальчику, карлик упёрся жёсткой ладонью ему в поясницу и с неожиданной силой подтолкнул в сторону посёлка.

— Нет, пожалуйста, — на глазах Ирта появились слёзы.

— Хошух, — был неумолим карлик, — у’ти…

Наступая и пихаясь, он настойчиво выдавливал ребёнка из леса. От безысходности Ирт почти не сопротивлялся. Оказавшись на открытом пространстве, мальчик замер, точно надеясь не попасться на глаза караульным. Но человечек, наполовину скрытый листвой, вновь толкнул его в направлении защитной стены.

Сдавшись, Ирт поплёлся к тыну, размазывая по щекам слезы и грязь.

— Отчего боги такие злые? — всхлипывал он. — Что я такого сделал-то? Пошто они гибели моей хочут? Жрецы говорят, что они господа к людя́м милостивые да забочие… А гоняют меня, яко псину приблудную, да всё на смерть — что от Велдеровой руки, что от клыков лесовиков…

Ирт нервно передёрнул плечами, вспомнив смрадный сумрак логова полузверей. И сбился с шага, охваченный новой мыслью.

— А что, коли боги назидание мне сделали? — пробормотал он, вспоминая вызванную им самим драку между лесовиками, а потом и появление карликов с ножами. — Карлы, вон, малые, а извели страхолюд… Много их было, немало и полегло, а я один супротив Велдера… Тако он, напившись, дрыхнет колодой неподвижной, и коли ножом его… Мож быть, не в энтот раз, так в следующий… Надоть токмо, чтоб он меня раньше не порешил… К Мунгоуду спешить надобно. В ножки ему упаду, буду браги просить… именем Лау просить, да богов пресветлых…

Походка Ирта изменилась, лёгкий вечерний ветерок сушил слёзы. А в глазах мальчика сгущалась тьма, холодная и дикая, словно тени в непролазной чащобе…