Истории мертвого дома

Ямы в лесу

Симаков, директор лесхоза, чертыхался, просматривая записи с видеоловушек. На экране монитора возникла полная, круглая, как колобок, старуха, повертела головой и кинула два объемистых мешка в небольшой овражек.

— Опять бабка Ломакиных мусор в лесу свалила! — сказал он Алексею, экологу. — Зараза старая. Уже и штрафовал ее, курицу, и ругал на все село, хоть бы хны!

Алексей рассеянно кивнул, не повернув головы — он смотрел на кабанов, попавших на видеоловушку, и делал пометки в тетради. Симаков запустил последнее видео, снятое, когда ловушка сработала на движение. Глядя в полглаза, он сложил в сумку пустые контейнеры из-под еды и сгреб бумаги на край стола.

— Давай сворачиваться, Леш, — зевнул он.

— Угу, — эколог так и не оторвал взгляда от своих кабанов.

Симаков ускорил видео, в котором отображалось море листвы, колышащееся от легкого ветерка.

— Ну и че… — бормотал он по своей привычке разговаривать с самим собой. — Че сработала то, нихрена нет… Птица, что ль, пролетела…

И вдруг Симаков выпучил глаза, подался вперед и прилип к экрану.

— Да ладно! Не может быть… Елки-палки..!

Алексей усмехнулся, не оборачиваясь:

— Чего там? Мусор Камазами сгружают?

Но директор лесхоза уже свернул видео, захлопнул ноутбук и сорвался с места, тряся толстым животом.

Симаков, отдуваясь, слез с велосипеда, спешился около дома Сереги Кривцова. На шум вышла жена Сереги, Варя — тонкая, беловолосая, больше похожая на девочку-подростка, нежели на зрелую женщину.

— Ты чего тут, Петр Иваныч..? — она остановила на нем большие, полные тревоги глаза.

— Мужа позови, — как можно спокойнее произнес он, стараясь унять бешеное сердцебиение.

— Случилось чего?

— Да надо покалякать. У нас тут ветеринар в запой ушел.

Варя окинула недоверчивым взглядом директора лесхоза и ушла в дом. Вскоре на пороге появился Сергей, на ходу закуривая:

— Ну, чего?

— Пойдем, поболтаем, — мотнул головой Симаков и многозначительно посмотрел на окно, в которое выглядывала Варя.

Сергей привез Варю из города, и поначалу все удивлялись, что городская симпатичная девчонка приехала в Сокольское, в эту глушь, коровам хвосты крутить. Он работал зоотехником на ферме, и местные тут же принялись судачить, что долго их брак не продержится. Но Варя оказалась такой наивной, простовато-доверчивой, казалась сельчанами даже глуповатой, и все единодушно решили, что жесткий, крутого нрава Сергей ей отличная пара. Такая мягкотелая, недалекая бабенка потеряется в жизни, не сможет без твердой руки. Говорили, что сгоряча он ее даже поколачивал, но сама она никогда никому не жаловалась.

Они пошли по деревенской улочке, полнившейся запахом сирени. Май был на исходе, и в Сокольском все цвело пышным цветом. Сыто гудели шмели, впиваясь в сердцевину цветков яблони, устало стрекотали кузнечики.

Они дошли до старого воротного колодца с лавочкой, сели. Симаков достал из плоской наплечной сумочки планшет и нашел то самое видео.

— А ну-ка, посмотри…

Пару минут на экране была только листва и игра теней и солнца, но вскоре в кадр вошел мальчик лет пяти. Плотненький, как и все малыши его возраста, он был одет в одни спортивные трикотажные штаны. Осторожно ступая босыми ногами, присел около небольшой впадины, наполненной дождевой водой, зачерпнул пригоршню и принялся оттирать грудь, заляпанную в чем-то буро-коричневом. Вода, перемешанная с грязью, потекла на штаны, когда-то очевидно бывшие светлыми, а теперь все почерневшие и замызганные внизу глиной. Умывшись, мальчик посидел какое-то время на корточках, потом опустился на четвереньки, словно собака, и опустил голову в траву, будто принюхивался. Он ползал туда-сюда на четырех конечностях, перемещаясь в кадре без всякой цели. Наконец поднялся на ноги и замер с приоткрытым ртом. Сергей продолжал сосредоточенно смотреть в экран, но мальчик не двигался. Симаков ускорил видео в несколько раз — изображение стало дерганым, мельтешили листья деревьев, которые трогал ветерок, стремительно, словно в немом кино, пролетали птицы, но мальчик продолжал стоять неподвижно, лишь изредка чуть поворачивая голову и двигая кистями рук.

— И так пять часов, — сказал Симаков. — И еще странное — штаны.

Он приблизил изображение, и стало видно, что спереди ткань штанов вместе карманами отвисает.

— Вишь, задом наперед, что ли, надето? Такие карманы вроде как на заду должны быть.

— Это он. Это Матвей. И штаны те самые, которые были на нем в тот день.

— Но ты же понимаешь, что это невозможно?

Матвей, сын Сергея, пропал в конце апреля — Варя повела его к опушке леса прогуляться в особо погожий день, полный солнца и пения птиц. Потом она била себя кулачком в грудь, давясь слезами, и повторяла:

— Как пропал, вот как… Мы в лес-то не заходили даже, рядом прошлись!

Матвей убежал посмотреть на рано проснувшуюся лягушку, зашел за куст, и все, словно испарился. Потом была череда тревожных дней, суета, отряды серьезных молодых людей в ярких оранжевых жилетках с рациями. Они устроили штаб в домишке участкового, разделили лес на квадраты и принялись прочесывать густой сосновый бор. Варя рвалась на поиски, но Сергей ее удерживал — в ее потемневших запавших глазах плескалось самое настоящее безумие, она металась без толку по лесу, не слушала координатора по рации и сама того гляди могла заплутать или свалиться в овражек. Искали неделю, но уже на исходе третьего дня надежда почти угасла — апрель был необыкновенно теплый, но к ночи Сокольское выстывало до нуля, а то и ниже. И все понимали, что шансов у пятилетнего мальчишки в легкой курточке не было. И если вначале поисков работали на отклик — то есть кричали изо всех сил имя мальчика, а потом слушали тишину, то на третий день все уже искали труп. Но и его не нашли. С Варей боялись здороваться, ее, словно прокаженную, обходили женщины, будто она могла заразить их своим неподъемным горем. Приезжала ее мать, чтобы поддержать зятя и дочь, но задержалась недолго — Сергей выгнал тещу со скандалом, ибо та голосила в доме, как по покойнику, и ее истерики вводили Варю в еще большую тоску. Приходил к ним и отец Макарий, местный батюшка, и предлагал отслужить заупокойную по Матвею. Никто уже не надеялся и не верил, и даже Варя как-то обмолвилась в разговоре с участковым: «Хоть бы тельце-то найти!».

Сергей вернул планшет Симакову, тот, пыхтя, в сотый раз провел по влажному лбу.

— Больше месяца пятилетний ребенок в лесу! Ночами и минус падал! Без еды, воды! Ты же понимаешь, это невозможно!

Сергей покусал губу:

— Возможно, если…

— Если что?

— Если он не был все это время в лесу.

Симаков приоткрыл рот, пораженный этой внезапной мыслью.

— А где ж он был?

— У кого-то из сельчан, например.

— И зачем кому-то из сельчан прятать у себя Матвея?

— Зачем, зачем! Петр Иваныч, ты как вчера родился! Зачем детей похищают и держат по подвалам всякие… Может, поэтому и штаны задом наперед — одели кое-как и выкинули.

— Да ты что! — задохнулся от возмущения Симаков. — Ты ж всех тут всю жизнь знаешь!

— Знаю. А все ж в душу никому не влезешь. Ладно, чего рассиживать. Ты ж знаешь, в каком квадранте это снято?

— Конечно.

— Ну, вот пошли, покажешь. Варе я пока ничего говорить не буду, зря обнадеживать.

— Надо это, участковому Шурыкину сказать…

— Зачем? Чтоб опять целую толпу в лес созвал? Если Матвей там, мы и вдвоем его найдем. А если сейчас народ соберем, а сына не найдем, мне Варвару потом придется в дурдом везти.

Они вернулись к дому Кривцовых, где Сергей соврал жене, что в лесу нашли отбившегося от мамки лосенка. Так как свой ветеринар у Симакова запил, он пойдет и осмотрит лосенка. Сергей взял двустволку, надел резиновые сапоги и выкатил свой уазик.

Они выгрузились из машины на опушке леса и углубились в сосновый бор. Директор лесхоза громко пыхтел, вытирал лоб преогромнейшим носовым платком и обильно потел под брезентовой курткой. Сергей с двустволкой за плечами ступал осторожно, мягко, словно большая хищная кошка.

— А ружье-то зачем? — запоздало удивился Симаков.

— Скорее всего, низачем. Но лишним не будет.

— Понятно, — покивал Симаков. — Но я все ж не представляю, чтобы кто-то в Сокольском мог…

— Знаешь, Петр Иваныч, на Чикатило тоже никто не мог подумать. Тихий неприметный мужик, семьянин.

Симаков не нашелся, что ответить, попыхтел, вытирая влажную шею и продолжил танком переть за Сергеем, сминая бархатный мох громоздкими резяками.

— И вот то, что штаны у него задом наперед, не очень обнадеживает, — бросил Сергей.

— Почему?

— Потому что если мальчика отпустили добровольно, то штаны бы надели как надо. А вот если Матвей одевался в спешке сам, когда ему представилась возможность убежать…

Директор лесхоза остановился, будто налетел на невидимую стену:

— Так ведь в этом случае они могут его искать!

Сергей повернулся и кивнул.

— Поэтому и двустволка.

— Черт! Кривцов, чего ты раньше-то молчал! Тем более надо было звать участкового, толпу сельчан…

Сергей вытянул из пачки в кармане сигарету и снова закурил.

— Толпа сельчан вполне может спугнуть не только этих сволочей, но и самого Мотьку. Если он целый месяц провел у какой то мрази, похищающей детей, он будет бояться любого шороха. А меня он знает. Да и человек, похитивший ребенка, если увидит, что собралась толпа искать Матвея, в панике может наломать дров. И в толпе сельчан может оказаться тот самый…

— Ну, не знаю…

Симаков покачал головой, толстые щеки его задрожали.

— Чего-то усложняешь ты, Серега. Ну да ладно, потопали дальше, что уж теперь рассусоливать. Недалеко уже.

Они двинулись по душистому бору, воздух которого полнился светом и пением птиц. Сосны, словно колонны в храме, подпирали яркое майское небо, и было странно думать, что в этом солнечном мире существуют какие-то темные люди, способные похитить ребенка. Симаков, кряхтя, тяжело перешагивал через поваленные толстые стволы, поросшие бархатным изумрудным мхом, Кривцов ловко и легко перепрыгивал.

Вдруг Сергей замер, словно гончая, и махнул рукой директору лесхоза — впереди меж сосен мелькнула маленькая фигурка. Симаков тут же завопил:

— Мотя! Матвей! Это мы, папа и дядя Петя!

Мальчик оглянулся — блеснули золотистые вихры на солнце — и припустил вперед. Сергей чертыхнулся и бросился за ним, придерживая ружье, которое колотило его по спине. Симаков запыхтел, словно паровоз, и тоже перешел на тяжелую скорую рысь.

— Да стой… Стой ты! — пытался кричать он.

— Заткнись, Петр Иваныч! — на ходу бросил ему Сергей.

Они неслись сквозь заросли, и ветки кустарников били их по глазам, поваленные деревья норовили подставить подножку, а колючие ветки сосен цеплялись за рукава — лес будто не хотел отдавать им мальчика. Матвей неожиданно остановился, и Сергей с Симаковым осторожно, стараясь не вспугнуть, начали приближаться к нему.

— Не бойся… Не бойся… — бормотал директор лесхоза, делая ладонью успокаивающие движения, словно гладил бок стельной коровы.

Матвей стоял, молча глядя на них, и Симаков увидел, что от уголков его рта до середины щек протянулись неаккуратные подсохшие порезы, такой же порез был и на боку. Он задохнулся от негодования и ненависти — что за уроды такое сотворили с ребенком! Не мудрено, что он теперь бегает ото всех, словно загнанный заяц.

— Не бойся Мотя, не бойся. Это же мы… Вот и папа твой тут… — тихо бормотал Симаков.

Сергей молча смотрел на сына и не делал попыток подойти еще ближе — похоже, боялся, что спугнет. Матвей вдруг присел и полез под ближайший куст. Симаков, осторожно ступая, подошел к кусту и почуял страшную вонь гниющей плоти. Такое бывает, когда где-то в зарослях сдохнет кошка или собака. Директор лесхоза нагнулся, заглянул под ветви куста и ахнул: мальчик сидел около багровой кучки подсохшего бурого мяса, в котором угадывались останки человека. Было видно череп с ошметками мышц, куцые кости рук и ног, почему-то обломанные посередине. Рядом зияла круглая яма небольшого диаметра с плотными утрамбованными стенками.

Матвей придвинулся к смрадным останкам, и Симаков едва смог подавить рвотные порывы. Мальчик пухлой ручонкой вдруг выдрал из грудной клетки ребро, подполз к яме и сел, свесив ножки с ее края. Пацан засунул в рот ребро и принялся поедать с жутким хрустом, словно леденец. Директор лесхоза чертыхнулся и отпрыгнул — очевидно, у мальчишки совсем поехала крыша от пережитого. Он обернулся на Сергея:

— Давай вытаскивай его, меня он…

И осекся — на него смотрело дуло двустволки.

— Ты чего? — с ужасом произнес он.

— Вот какого черта, ты, Симаков, натыкал везде камер, а? Если б ты не сунулся, все нормально бы было.

Директор лесхоза с ужасом смотрел на сошедшего с ума Сергея, и вдруг его полоснула догадка:

— Это что, ты умыкнул мальчишку и держал его где-то? Своего сына? А этот труп кто? Другой несчастный ребенок? Что ты с ним сделал?

Сергей хмыкнул и снова почесал щеку под бородой, не спуская с мушки Симакова.

— Чешется, сука.

Будто услышав его слова, мальчик обеими руками тоже почесал свои жуткие раны на щеках.

— Как у вас все заживает долго, — странным тоном произнес Сергей. — А чешется еще дольше.

— У кого — у вас? — помертвевшим голосом произнес Симаков.

— У людей. Если бы ты не влез со своей сраной камерой, он поболтался бы по лесу, пока раны заживут, доел бы «братца»… И вышел бы в село. И Варька была бы счастлива. И подмены бы не заметила.

— «Братца»?!

— Какой ты тупой, Симаков. Сергей был умнее тебя. Намного. Когда я доел его останки, знаешь, мир как вспыхнул. Новые чувства, эмоции… яркое все такое. Ваш мир намного ярче. Но надо время свыкнуться… Я долго привыкал — эта волна внутри, любовь к жене и ребенку, очень сильная. Захлестывает. С детьми сложнее конечно, ума у них мало еще, все на инстинктах, на чувствах. Им еще сложнее. Поэтому Мотька уже месяц в лесу. Но он найдется.

— Что ты несешь? — Симаков сделал шаг назад от Сергея, но тот повел двустволкой и показал на яму.

— Иди туда.

— Куда?

— К яме.

— Серега, очнись. Отпусти меня, тебя все равно признают невменяемым, даже если ты и убил кого-то… — директор лесхоза кивнул на человеческие останки.

Сергей вдруг опустил двустволку, широко открыл рот и выдал невероятный свист на ультразвуке, от которого у Симакова немедленно заложило уши. Внутри ямы что-то закопошилось, упали комья земли внутрь. Матвей улыбнулся в земляной провал и издал такой же свист. Из ямы показались тонкие серые пальцы без ногтей, с утолщенными суставами. Всего на жуткой ладони было четыре пальца. Симаков почувствовал, как ужас вспух и взорвался паникой в его голове, и, забыв про Сергея с ружьем, бросился прочь. Он несся сквозь лес, не обращая внимания на попадавших в глаза и нос мошек, на хлещущую по рукам жгучую крапиву, он стремился только убраться подальше от этого свиста и этих тварей, и даже вероятный выстрел в спину его уже не пугал. Симаков выбежал на небольшую полянку, заросшую дикой ромашкой, снял с лица паутину и хотел было снова углубиться в лес, когда увидел еще одну яму с гладкими, словно утрамбованными стенками. И еще одну. И еще. В земляных провалах кто-то задвигался, засвистел, и Симаков услышал сзади шуршание травы. Он обернулся, увидел Матвея. Тот утер с лица багровую сукровицу и вдруг сказал:

— Не бойся. У тебя кожи много, не сильно разорвут.

Кто-то шел к нему со стороны ям, легко ступая, но Симаков не обернулся — он не хотел их видеть. Не хотел.

Настя закрыла тетрадь и поморщилась:

— Гадкий рассказ, фу!

— Ничего не гадкий! Про лес и деревню — самое классное!

Настя сунула тетрадку в коробку и задумчиво произнесла:

— Интересно, кто такая была эта Прасковья Ильинична, почему дядю на ней так зациклило? Пуговица еще какая-то…

— Ведьма, сто процентов! — уверенно сказал я.

Послышались тяжелые шаги бабушки на чердачной лестнице:

— Опять эту чушь читаете! А ну, вниз быстро! Настасья, я тебя полотенцем выпорю, будешь забивать голову пацану!

Мы переглянулись с Настей, рассмеялись и отправились за бабушкой.