Истинная пара дракона (СИ)

Часть седьмая О новых впечатлениях и антагонистах

Нередко бывало, злорадно усмехаясь, старшие собратья и преподаватели нам говорили, что когда со второго семестра начнется практическая часть обучения, мы, счастливые заучки, все разом узнаем, как изнутри выглядит главный академический лазарет. Снаружи-то все видели, кто хоть немного гулял по городу — это была огромная лечебница с несколькими корпусами. Но вот побывать там начинающим, «зеленым» адептам ни разу не удалось. Непроизвольных травм никто не получал, а легкие недомогания решались в маленьком медпункте, где вместе с лекаршей дежурили пятикурсники с целительского факультета. Честно говоря, угроза если не пугала, то настораживала: это что нас, калечить собираются? В общем, наслаждались мы теоретическим материалом, пока могли.

И, пожалуй, я в этом году единственная с подготовительного курса, кто попал сюда так рано.

Первое, что бросается в глаза — невероятная белизна потолка. Никогда такого белого оттенка не видела, белее девственного снега. Идеально, ни пятнышка, гладкий матовый потолок из неизвестного материала. Красота.

Я далеко не сразу поняла, где нахожусь. Сначала трусливо предположила даже, — во многом вина в белизне перед очами — что смерть уже меня постигла, мир мне прахом. Кто бы обвинил меня в пессимизме, учитывая, какое кошмарное зрелище мелькнуло последним воспоминанием в памяти? Но не успела я толком испугаться и пожалеть себя, такую молодую, ничего толком не повидавшую в бренном своем бытии, как обрывки чужого разговора коснулись ушей:

— Я в жизни не видела мужчины красивее в своей жизни. — Голос рассказчицы был полон эмоций и ощутимо дрожал. — И, знаете, в жизни мне никогда не было так страшно.

Раздался странный звук, похожий на смесь всхлипа и истерического смешка.

— Ох, Натка, это ты еще молодая. А я… Знаешь, девка эта его по здоровью меня обгонит! — Поддерживая ее, продолжила неизвестная собеседница. — Шок у нее просто, только в медпункте нашатырь понюхать и все нормально. Так вот я когда пыталась ему сказать, он на меня как зыркнет — я ж пожилая женщина, сердце-то подводит уже, чуть ноги не вытянула там же на месте.

Последовал уже отчетливый слаженный вздох, полный печального взаимопонимания.

— Слава небесам, что каникулы наступили, свободных палат хоть отбавляй. А то блуждали бы тут больные, еще бы кто увидел этого сгоряча и пиши пропало, одни некроманты бы радовались.

Вот так и сложилась картинка. Видимо, дракон все ж вспомнил, что я его обожаемая половинка и передумал жрать. Принес сюда, испугался, что умираю. Небезосновательно, между прочим, ведь мы, люди, существа хрупкие, на моем месте мог бы кто действительно разрыв сердца схватить. Единственное, что меня волновало — ушел ли он уже или поджидает где-нибудь еще? Нет, точно не поблизости, иначе бы так громко обсуждать бы страшились, но уехал ли он в свою Эстуарию или когда узнает, что я пришла в себя, забирать вернется?

От этой мысли я вздрогнула и тем самым выдала себя.

— Глядите, госпожа Кастарая, проснулась уже, — шепотом произнесла та самая Ната, и надо мной появилось лицо. Посмею предположить, что, судя по едва заметным хмурым морщинкам вокруг глаз, вцепившихся в меня опытным взглядом врача, это была старшая из говоривших, госпожа Кастаная.

— Вы как, адептка? — Тон ее разительно поменялся, стал жестче, строже. Возникший было по тем ее репликам образ добродушной пожилой дамы разбился о портрет властной и сильной женщины.

— Хорошо, — честно ответила я, чуть растерявшись. В следующую секунду я вспомнила наконец о подвластных мне опорно-двигательных функциях тела и села.

Моя палата оказалась удивительно просторной, с огромным панорамным окном, в бело-голубых тонах и с большим количеством растений в горшках, расставленных на полках, на полу у стен, повешенных на стенах. Ничего особенного в том, как выглядел «главный академический лазарет» (а вернее главная больница уж, если так посудить), не было, из чего я сделала вывод, что угроза попадания сюда заключалась исключительно в обстоятельствах такового.

На мне было все то же простое бежевое платье, плащ только сняли, так что было ясно: побыла я тут совсем недолго, и шанс, что дракон никуда не делся из городка, неутешительно велик.

— Раз ты в порядке, вставай и будь свободна, — осмотрев бегло мой растерянный вид, ровно сказала лекарша.

После того, что пережили, мне, принесенной злым чудовищем, здесь были явно не рады. Пришлось спешно собираться с силами и, кивнув, я откинула с ног одеяло и встала с кровати окончательно, заметив свои туфли, аккуратно поставленные рядом.

— Тебя там ждут в коридоре, — любезно сообщили мне, чем окончательно разрушили надежду и подавили дух. На этом посчитав долг передо мной завершенным, женщина и, судя по всему, ее помощница ушли.

А я, тоскливо проводив их глазами, честно тянула время. Обувшись, все сидела и пыталась решить, что делать. Теперь я, несомненно, опасалась дракона гораздо больше, чем до этого ненавидела. В следующий раз может и сожрать, не подумать. Вновь с ним находиться рядом вовсе не хотелось.

И вот в момент, когда я уже готова была выйти через окно и скрыться переждать, например, у Арины, раздался короткий стук и дверь скрипнула, после чего в мою, пусть и ненадолго, палату вошли.

— Я не хочу ехать с вами! — отчаянно выпалила я, бросая судорожный взгляд через плечо. И осеклась.

Папа стоял с букетом моих любимых цветов — розовых акриэнов, особенных своей формой, сильно напоминающей бабочек — в руке, улыбаясь. Так мудро, по-родительски снисходительно и ужасно понимающе улыбаясь.

В следующий миг я уже обнимала его так крепко, как могла, словив в какое-то мгновение себя на том, что незаметно для себя почему-то плачу, и горькие на вкус слезы впитываются в темный камзол папы, пахнувший его одеколоном — с нотками чего-то не менее горького, как незаваренный чай.

Более-менее взяла себя в руки лишь когда наблюдала, сидя на мягких подушках поверх сиденья, из заднего окна автокара, как удаляются стены академического городка. Вскоре и вовсе на горизонте виднелись одни только горящие пики башен. И те медленно, но верно пропадали из поля зрения.

— А где мама? — неловкий вопрос звучал хрипловато, и, смутившись, я тихонько кашлянула, прикрывшись тем же платком, которым вытирала горькие слезы с совершенно мокрого лица. Неизбежные последствия истинной безосновательной женской истерики, которую отец, умудренный опытом (восемнадцать лет в браке с мамой, еще бы), выдержал с достоинством. Подталкивая в ожидаемом направлении, сопровождая это нужными утешительными словами, довел меня от больницы к транспорту, усадил и, когда мы ехали, стоически помалкивал и периодически кивал, поддерживая мои жалобы на дракона. А таковых за столько времени (я прошлась по обидам последней декады лет) накопилось немало.

Папа ответил не сразу. Странно помялся, словно перебирал рвущиеся слова, и выдал радушно:

— Встретит тебя дома. — Тут была вставлена еще одна пауза. Папа впервые вел себя так неуверенно и явно скованно, что не могло не привлечь внимание. Наконец последовала чуть сумбурная речь: — Она очень скучает, Мариша, ты не подумай. Просто не успела подготовиться. Мы не ожидали, что придется ехать, вчера с нами связался дракон и…

Он виновато умолк. На мой пристальный взгляд отвел глаза и притворился, что подсчет деревьев в мелькающем лесу очень интересен. А я, глядя на странное поведение отца, задумалась.

После плача всегда остается чуть тянущее, отчетливое ощущение опустошенности в груди. Легкая горечь слез на языке и в горле ком из тех, что не успели выплакать. Это чувство граничит со спокойствием и бурей. Как затишье в центре, откуда выйти не получается никак, будто кто-то поставил ограду, не дает выйти из круга апатии.

Мои родители знали и даже не ждали меня дома. Они отдали меня дракону даже в этой ситуации, даже на долгожданные каникулы, легко и без сомнений.

— А я вас ждала, — тихо сказала я, наблюдая за его реакцией. Всего лишь констатировала факт, ведь сил обвинять кого-то не было.

Но папе было достаточно и этого. На короткую секунду лицо его как будто пронзила судорога — настолько болезненного выражения я еще никогда не видела. И я вдруг наконец рассмотрела то, что эгоистично не заметила за своими переживаниями.

Отец постарел. Статность его осанки исчезла, он чуть сутулился. В темной шевелюре гораздо явственнее проскальзывало серебро, а у глаз скопились мелкие морщинки, как печать узоров возраста. И в лучах вечереющего солнца кожа казалась не бледной, а нездорово серой. Он выглядел не просто старым, он выглядел… больным.

— Я знаю, ты всегда ждала. Ждала от нас поддержки. — Внезапно речь перешла на почти шепот. — Мне жаль, что мы никогда не могли дать тебе ее именно в этом. Раньше не могли… Я не мог. И сейчас не могу пока, Мариша, я…

Неожиданные слова, которые я слушала, затаив дыхание — странные, важные, впервые столь откровенные — дослушать не удалось. Раздался резкий оглушительный хлопок, звоном отозвавшийся в ушах, и мир с ужасающей силой тряхнуло. Чудо, что, по инерции упав вперед, я удачно угодила головой в подушки на соседнем сидении.

На жуткие мгновения все стихло. Так бывает. Свет замирает, стрелка часов замедляется, смертоносная волна останавливается на высшей точке — это доля секунды, маленький миллиметр времени… а затем время рванет в ужасающей скорости, вода яростно хлынет на берег, топя город, снося крыши и жизни, а свет разорвался вспышкой.

Дверь автокара не просто открыли — ее вырвали с петлями и отбросили, как ненужный невесомый хлам. А потом в проеме показалось ОНО. Неведомое, не поддающееся квалификации, местами гниющее, некогда имевшее схожие черты с орком, определенно уже мертвое, ОНО радостно оскалилось, вперив в меня белые глазницы, и…

Я кричала. Кричала, широко распахнутыми глазами следя за тем, как рванула через весь салон морда огромного умертвия ко мне, кричала, когда отец голыми руками пытался ударить существо, и напрочь забыла о том, как сильно презирала слабых барышень из дамских романов, что разрывали горло в визге и были не способны сделать ничего, кроме как пугаться и травмировать чужой слух. В ту неподходящую минуту, отчаянно, до боли жмурясь, осознала вдруг, что, стоит так продолжить и если про меня напишут книгу, то я определенно получу статус кисейной дамы.

Сделать я ничего так и не смогла, чем несказанно разочаровала себя потом. Зато сделал за меня кулон, оставивший на многострадальной шее несильной отдачей ожог, и удар защитной магии алым мини-взрывом вынес незваного пассажира прочь. Вместе с тем и мои остатки координации.

На этом все не кончилось. Пока папа лихорадочно меня ощупывал и в панике спрашивал, я пораженно смотрела со своего удивительно удобно открывшегося угла обзора, как на дороге разворачивалась кровавая битва. Ехавшие с нами телохранители в числе хлюпкой пятерки верных оборотней, стоило признать, никак бы не смогли обеспечить такое зрелище. Если быть точнее, два бессознательных тела из их числа, видимые с моего ракурса, уже валялись на земле, и их судьба, скорее всего, ограничилась не «битвой», а «избиением».

А вот бились по-настоящему… драконы.

Дело было в том, что тот мой злополучный побег, случившийся год назад, не прошел безнаказанно: дракон приставил, кто бы мог подумать, телохранителей… С того дня я поняла, что больше не одна вообще. Естественно, если я находилась в спальне или в ванной, или переодевалась, мирно ходила на кухню за водой, ничего не ощущалось. Но стоило сделать шаг за дом, как я чувствовала кожей, покрывающейся с непривычки сначала мурашками, пристальные взгляды. Не один периодически, как было с Шайканом, а несколько. Окончательно убедилась, что это не паранойя, я в день, когда решила сбежать в один из дамских баров. Туда. Где свободные леди и вдовы, туда, где танцуют и пьют мужские напитки. Меня вернули домой моментально. Просто развернули карету и направили домой. Тогда я разглядела лишь фигуры, потому что мои телохранители были полускрытыми размывчатыми тенями.

Но сегодня этой иллюзии призрачности не было. Их оказалось всего трое против десятка взбешенных чудищ с убийственно острыми когтями и зубами (как иронично, что чудищами теперь я называла не драконов, а их противников), но, Великие Небеса, почему-то я успокоилась. Мои защитники даже не перешли в ту боевую, смею предположить, форму, которую в ярости (или то была лишь показушность?) продемонстрировал мне мой дракон, и было видно, что тут им это было и не нужно. То, как легко и стремительно двигались клинки, как невозмутимо мужчины упокаивали умертвий, не оставляло возможности последним прорваться. Я завороженно рассматривала драконов, отмечая, что брюнеты, вероятно, братья, и во благо своей психике упускала из внимания то, как красиво на фоне летели во все стороны порубленные и поверженные ошметки пусть и уже неживых, чисто магически склепанных, но, как-никак, вполне узнаваемых органов и конечностей. У них были строгие черты и похожие орлиные носы — это все, что мне отчетливо запомнилось. Неожиданно ясное, достаточно холодное понимание того, что это настоящее покушение на меня, и, скорее всего, не первое, настигло вместе с вернувшейся способностью ориентироваться в пространстве.

— Мариша, не смотри туда, хватит, — велел мне родитель, разворачивая меня в другую сторону. Но я, уже было послушно кивнувшая на заботу о себе, внезапно выставила руку, препятствуя ему, и пристальнее вгляделась туда.

Не туда, где остатки рычащих монстров погибали под мечами драконов, дальше. Меня отрезвила мысль о том, что видимая картина — лишь пушечное мясо, выставленные без сожаления пешки. И где-то наблюдает игрок.

Он действительно был там. На возвышении холма, полускрытый в тени дерева, и взгляд, через белую маскарадную маску, смотрел… не на меня, нет. Он смотрел на моего отца, и на губах антагониста моего проклятого дня играла усмешка. Что поразило меня больше всего — свойская, насмешливая, понимающая, почти что дружеская. Потом он (а может, она?) перевел внимание на меня, словно почувствовав, отвесил шутливый поклон и, развернувшись, исчез.

Мне хотелось закричать: вон он, злодей, зачинщик, ловите, нагло и пафосно показался, похвастался… Однако стало уже не до него.

Потому что папа улыбался тоже, глядя на то место, где стояла загадочная фигура. Печально, горько, обреченно. Так быстро и мимолетно, а затем, опомнившись и чуть мотнув головой, словно сбрасывая наваждение, обернулся мне — на короткий промежуток времени мне захотелось считать, что улыбка как бы была всего лишь плодом моего бурного воображения. Он встревоженно спросил меня о самочувствии, а я промолчала. Слишком много на один день, слишком странно и непонятно. Мои чувства от слишком частого ворошения, переворачивания с ног до головы. Самочувствие было уже не разобрать, все находились в страшном беспорядке.

Как за нами приезжали стражи порядка, пересаживали в другой автокар, довозили до дома, я помнила уже как в тумане. Драконы потеряли свою видимость, предпочтя оставить гору трупов разбирать простым смертным. Но теперь я точно знала, кто они, какие они, и решительно не собиралась оставлять все как есть.

Когда мы приехали в имение, было темно. Никто не знал о случившемся, и встретившая нас в холле полусонная мама была обескуражена не помятым, растерянным видом своего мужа и дочери. Я оставила все объяснения папе, обняла леди Аймит, чувствуя себя выпитой до дна, даже не способной больше плакать, и попросилась в комнату. Мне хотелось только побыстрее смыть с себя все, что навалилось, под струями воды, переодеться в что-нибудь домашнее из оставленного в особняке гардероба, и уснуть. Меня поняли.

В ту ночь, свалившись без сил в постель, я уже сквозь сон чувствовала, как гладила мама меня по влажными волосам и поправляла одеяло. Не то, чтобы она была очень сентиментальной, но возникло ощущение, что она просто накопила вины. Во всяком случае, именно этот, чисто материнской жест подарил мне умиротворение. Я и не думала, что так успела соскучиться по дому.