Искатель, 2000 №3

1

Перед въездом в город их не заметила даже автоинспекция. Они пролетели мимо в ту минуту, когда сонный лейтенант тормознул у поста тяжело груженный КамАЗ, и четверо мотоциклистов в глухих дымчатых шлемах и кожаных куртках проскочили за грузовиком абсолютно незамеченными ни для водителя КамАЗа, ни для работников ГАИ. Орлы въехали в северную часть города и свернули к парку, переходящему в лес.

Часы показывали около десяти вечера, но было уже безлюдно. В этом городишке прохожие всегда исчезают засветло, и любая машина в такой час огромная редкость.

Они летели по бугристой, плохо асфальтированной дороге, не освещаемой ни одним фонарем и которая фактически являлась границей города, отделяющей окраинные дома от лесопосадки. По пути им опять-таки никто не встретился, кроме местной кривоногой татарки, которая с лопатой и ведром пыталась перейти дорогу. Они просвистали в сантиметре от ее носа, и она крикнула им вслед:

— Шайтан вас за ногу!

Мотоциклисты внезапно свернули с дороги и въехали в гущу лесопосадки. Они заглушили моторы и некоторое время сидели тихо, как бы прислушиваясь.

— А кто такой шайтан, и почему, собственно, за ногу? — серьезно спросил самый молодой, освобождаясь от шлема.

Трое других хмыкнули и стали сползать с мотоциклов. Тот, который интересовался шайтаном, зажег фонарик и отправился в гущу леса. Остальные зашуршали целлофановыми пакетами.

— Вот мы и на месте, — огласил поляну густой мужской бас.

И если бы не тьма собачья, то у того, который это произнес, можно было бы заметить благородную седину на висках и великолепные пшеничные усы. Кроме того, прямая спина выдавала в нем бывшего военного, а голову украшала солидная лысина. На вид ему было не более сорока. Другой был спортивного вида, лет тридцати пяти, прилично накаченный с короткой спортивной стрижкой. Несмотря на хиповую куртку и жеребячьи мышцы, лицо его было открытым и приветливым. При пристальном рассмотрении в нем улавливалась некоторая застенчивость, так свойственная русскому интеллигенту. Третьей была белокурая девушка лет двадцати. Это можно было разглядеть и без фонарика. Несмотря на юный вид, глаза ее были не по возрасту умны, и в них ютилась непонятная извечная печаль.

Мужчина закурил сигарету и как-то очень меланхолично вздохнул:

— А знаете ли вы, милостивые государи, в какое уникальное место мы прибыли? Это единственный в своем роде город, где еще продолжают строить коммунизм. Но главная достопримечательность в другом: это захолустье всегда славилось пышными красотками, да-да, Рахметов, вам, вероятно, будет любопытно, как холостяку, а тем паче любителю спать на гвоздях: так вот этот невзрачный сонный городок в прошлом веке был главным поставщиком невест для обеих столиц. Кстати, небезызвестная мерзавка Сушкова, так жестоко мытарившая Лермонтова, тоже была родом отсюда.

— Что вы такое говорите? — усмехнулся качок, хрустя в темноте галетами.

— И Княжну Мэри Михаил Юрьевич писал ни с кого попало, а именно с симбирской княжны Киндяковой. Подозреваю, что и Печорин был родом отсюда. Во всяком случае, герой поэмы «Сашка» истинный симбирянин. Об этом Лермонтов пишет прямым текстом. Но и это не все. Оказывается, и наша несравненная коллега, также из этих мест, — тонко усмехнулся патрон, покосившись на девушку.

— Просто фантастика!

Мужчины громко рассмеялись, а девушка нахмурилась. Это почувствовалось даже сквозь темноту. Но к счастью, среди кустов обозначился худощавый силуэт четвертого. Ему было лет двадцать пять, черноволос, строен, лицо не лишено артистического обаяния.

— Тут недалеко есть подходящая канавка, — произнес он.

И все как по команде поднялись с травы и поволокли свои машины в чащу вслед за парнем. Они бросили на дно канавы огромный кусок целлофана, скатили на него мотоциклы, туда же побросали шлемы и куртки, накрыли все это брезентом и тщательно завалили сухими ветками.

— Кажется, все! — отряхнул ладони бывший военный и вытащил из сумки цивильный джемпер. — Выходить будем по двое. Вы, Рахметов с Волковым, следуйте за нами метрах в пятидесяти. Как говорится, на всякий пожарный. А когда дойдете до трамвая, садитесь во второй вагон. Это для вашей же безопасности.

Они перешли дорогу и вошли в парк. На окраине парка находилось кольцо трамвая. Сквозь шелест листвы и едва уловимое дуновение ветра слышалась полуночная жизнь скучного волжского городка с привычным гулом городского транспорта.

— Мне кажется, шеф неравнодушен к нашей коллеге, — насмешливо произнес юноша с артистическим лицом, едва мужчина с девушкой скрылись из виду.

— Скажу больше, ради нее он бросил жену и двоих детей, — отозвался его товарищ. — Кроме того, он организовал ей побег из следственного изолятора. И сам бежал с ней. Точнее, за ней. Словом, история темная. Не советую интересоваться. Кстати, еще не советую ухаживать за этой мадам, нарвешься на полное непонимание. Еще не вздумай называть ее уменьшительно ласкательно. Нарвешься на грубость. А вообще, она баба ничего, если относиться к ней чисто по-деловому. Все прочее не бери в голову, тем более, что завтра понедельник.

2

Для Маскитова тот понедельник тоже был тяжелым. Точнее сказать, он ненавидел всякий понедельник, поскольку первый день недели всегда ассоциировался с больной головой и прорвой дел. Именно по понедельникам Маскитов активно ненавидел всех. Правда, и по другим дням он не пылал ни к кому особой любовью, но по понедельникам его ненависть приобретала неистовые оттенки.

Ровно в семь он встал угрюмей обычного и подошел к окну. За окном простиралась все та же невеселая картина: несколько тощеньких молодых яблонь и высокий бетонный забор, наглухо отгораживающий его от всего внешнего мира. В это утро небо как-то неожиданно заволокло тучами, хотя весь сентябрь стояла прекрасная солнечная погода. И надо же было исчезнуть солнцу именно в тот день, когда и без того на душе было точно кошки нагадили.

«Как я все ненавижу», — подумал он устало и саданул кулаком по подоконнику. Все плохо, очень все плохо. Приезжала из деревни мать и не выразила никаких восторгов по поводу его краснокирпичного коттеджа и новенького «Форда» в гараже. Два дня она смотрела на бетонный забор, а на третий заявила, что хочет опять в свои родные гнилушки с общим огородом.

Маскитов подошел к холодильнику, достал баночку пива и крепко задумался. Почему так скверно? Перепил. Это понятно. Но тут дело совсем в другом.

Он отхлебнул из блестящей жестянки и некстати вспомнил, что сегодня садиться за руль. Хотя пора привыкать к тому, что уже совсем скоро любой мусорок на перекрестке за одни номерные знаки будет заискивающе козырять Маскитову.

От такой мысли сделалось теплее, но тяжесть на душе осталась. Что еще? Ах, да! Вчерашняя телка в сауне. Эта малолетняя длинноногая тварь, еще не раздевшись, принялась гадать по руке, а он как олух развесил уши. И во всем виноват Канаев. У него такая привычка — подбирать девиц подобного рода.

Проститутка нашептала, что Маскитов в ближайшее время встретится с коварной женщиной, имеющей умысел погубить его, и, судя по всему, ее попытка увенчается успехом, поскольку у него, у Маскитова (самого крутого рэкетира в городе), слабый характер.

И черт с ней, с коварной женщиной, но сказать в присутствии Канаева про слабый характер — это высшая степень наглости. Канаев — тупой мужлан, который больше мешает, чем помогает в делах, однако у него власть. В конечном итоге молодость возьмет свое, Маскитов разделается с ним, но только после того, как утвердится в Москве.

Рэкетир с размаху врезал проститутке по лицу, и кровь фонтаном брызнула из носа. Она залила кровью весь предбанник и всем испортила настроение. За такие вещи убивают. Маскитов сильно помрачнел, и у него пропал интерес ко всему. Он покинул предбанник, сел за столик и стал пить рюмку за рюмкой. Это у него-то слабый характер, у Маскитова, который держит в кулаке весь малый и средний бизнес. Вот именно, что малый. А крупная рыба опять плавает вне его поля зрения.

Было заметно, что этот случай прекрасно поднял настроение Канаеву. Он очень завистлив и при случае всегда предаст.

Маскитов подошел к зеркалу, отразившему его угрюмую сущность, и едва узнал себя в этом опухшем сердитом существе. Выглядел он весьма несвеже и весьма немолодо: красная дряблая физиономия с коричневыми мешками под глазами, черные густые волосы ежиком, растущие почти от самых бровей, колючие, черные глазки, заплывшие со всех сторон. А ведь ему только двадцать шесть.

Он попытался пригладить ежик, щедро полив его одеколоном, и подумал, что неплохо бы бросить пить. Но разбуженная злоба опять накатила на него. Дела идут день ото дня хуже. Из трех свиноферм, оставленных в наследство от Хвостова, две пришлось закрыть, поскольку добыча желудей обходится дороже. Он закрыл бы и третью, но в столице требуют, чтобы продолжал работу. От трансплантации органов он имеет сущие гроши, хотя холодильники переполнены и размещены на его личной земле. Скорей бы стать депутатом. Тогда Маскитов будет ходить в шикарном галстуке и черном костюме от Кардена. Он будет холеным, чистеньким. Будет ездить на машине с личным шофером, и все вокруг будут почтительно расступаться и испуганно заглядывать в глаза. Но главное, у него отпадет необходимость подчиняться высокопоставленным дядям из столицы, которые много требуют и мало платят, хотя бы за кровавые потасовки. А небось сами за свежие трупы срывают хорошие денежки. Конечно, депутатство — совсем другой уровень бытия. Не зря же и ныне покойный Хвостов домогался депутатского мандата.

Маскитов отхлебнул еще пива и решил наконец принять душ. Что же еще такого змеилось в душе и никак не вылуплялось наружу? Уж не сегодняшний ли сон? Хотя из него он не помнил ни фрагмента, но холодное ощущение неслыханной мрачности отпечаталось внутри.

Почему все вокруг так мерзко? — думал он под душем и в столовой, когда пытался проглотить какую-то мерзость из блестящего пакета. — Что же так невесело и нелегко жить в этом паршивом местечке даже с приличными деньгами? Ничто не скрашивает жизнь: ни красивые барышни, ни золотые побрякушки, ни скупленная за бесценок недвижимость. И только власть, полная официальная власть над этим быдлом, именуемым народом, может успокоить душу.

И когда бандит выезжал из гаража на своем новеньком серебристом «Форде», еще большее уныние охватило его. Над головой беспросветная мгла, вокруг качающиеся полуобнаженные деревья, которые уже через месяц будут голыми, корявыми и уродливыми, а земля будет продрогшей, унылой и тоже до чертиков серой, и плохо одетые люди со скучными тупыми физиономиями будут шнырять, словно крысы, на фоне таких же серых «хрущевок», и промозглые ветра будут свистать и таскать всякий мусор по тротуарам. И такое мерзкое, холодное, неуютное зрелище наблюдается в этой полосе восемь месяцев в году.

Он застонал и неожиданно вспомнил, что сегодня ночью ему снилась змея, которая холодно скользила по его дряблому и почему-то старческому телу.

Маскитов поежился и выжал полный газ. Почему же ему так фатально не повезло. Почему он родился именно здесь, в убогом среднем Поволжье, а не где-нибудь на теплых берегах Франции или Греции? Чем он хуже хотя бы тех же негров или индейцев, имеющих возможность ежедневно купаться в океане и ходить в бордели?

Он катил на своем «Форде», глядел по сторонам и активно ненавидел все: неказистые домишки, покосившиеся заборчики, лишенные пышности деревца, но больше всего — прохожих. Вот кого бы давить и давить, и расчленять потом на органы, думал он с ядовитой усмешкой… и вдруг на трамвайной остановке улицы Чернышевского неожиданно увидел ее.

3

Приблизительно в это же время на той же улице в трехкомнатной холостяцкой квартире известного репортера Закадыкина просыпались вчерашние гости. Самый молодой из них, оторвав от подушки голову, заметил, что его наставник давно бодрствует и бодрствует чисто по-обломовски, не вставая с дивана. Рахметов по обыкновению пожирал очередную книгу, бесшумно переворачивая страницу за страницей, и зрачки его бешено бегали, словно ловили ту самую неуловимую русскую мысль, которая то куда-то бесконечно убегает, то к чему-то с кровью в горле призывает. Юноша спал на раскладушке и по причине ее сильной скрипучести часто просыпался, поэтому не очень хорошо выспался. Рахметов же выглядел бодро.

— Который час? — спросил Сережа.

— Отдыхай, — отозвался Рахметов. — Нам приказано не высовываться из квартиры. А жаль. Говорят, здесь пиво отличное.

— Мы одни? — повертел головой юноша, нашаривая на стуле брюки. — Шеф, как я понял, опять на задании с нашей коллегой.

В голосе стажера звучала едва уловимая ирония, но товарищ ее не поддержал.

— Ты прав, коллега уже работает. А шеф, я думаю, решил показаться семье.

— Он тоже из этих мест?

— Тоже! Я же тебе рассказывал. Майор помог ей бежать из следственного изолятора. И сам, разумеется, бежал. А куда деваться? Ведь он и был тем следователем, который вел ее дело.

Стажер присвистнул и в некотором замешательстве отправился в ванную. Когда минуту спустя он возвратился бодрым и умытым, то спросил полушепотом, с опаской поглядев на дверь:

— Что же она совершила?

Рахметов оторвался от книги и, внимательно взглянув на юношу, со вздохом изрек:

— Не старайся познать непознаваемое. История тут не простая. Если говорить коротко, она перерезала горло одному местному мафиози, да-да, тому самому, ради чьего наследства мы сюда прибыли.

Глаза юноши стали такими круглыми, что его товарищ расхохотался. Ему вдруг вспомнилось, как этого пацана с отчаянным лицом и самодельным плакатом на груди он встретил у метро Новослободской. На плакате, разрисованном разноцветными фломастерами, было написано: «Бескорыстные патриоты, откликнитесь!»

Патриоты не только не откликались, но даже не подымали глаз на явно спятившего парнишку. Они озабоченно прошмыгивали мимо, и им не было никакого дела до разваливавшейся Родины. Рахметов, понаблюдав немного, отвел пацана к своим в катакомбы.

— За что же она его, если это, конечно, не военная тайна? — продолжал допытывался стажер.

— Наверное, как и ты, решила побороть мафию в одиночку. Но это абсурд, дорогой коллега! Мафию обслуживают профессионалы из госбезопасности, те самые, которых упразднила новая власть. Только они никуда не делись. Они нашли свою нишу в криминальных структурах. Но и патриоты никуда не делись. Запомни это! И пускай мы вынуждены сидеть пока под землей, но это до поры до времени. Я имею в виду истинных патриотов, любящих национальную культуру, а не тех идиотов, орущих на площадях о нуждах своих хозяев.

— Это я уже слышал! — ответил Серега.

— Прекрасно! Тогда давай пожуем.

Они отправились на кухню, залезли в холодильник, но, кроме яиц, ничего не нашли. Это их не обескуражило. Друзья бодро поджарили глазунью из шести яиц, накрошили в нее лук, посолили, поперчили и жирно намазали горчицей. Затем все это уплели в один присест, облизали вилки и поставили на плиту чайник. Потом, когда сыто отвалились на спинки стульев, Рахметов, как бы продолжая незавершенный разговор, произнес:

— Так ты толком не рассказал, что у тебя стряслось на личном фронте?

— Но и ты не рассказал, что у нее с нашим шефом?

— Абсолютно ничего, — пожал плечами Рахметов. — Он просто ходит за ней хвостом, а она девица умная. Ничего себе не позволяет ни с ним, ни с кем-либо другим. А тебя, как я понял, патриотом Родины сделала личная обида?

— Почему же обида? — нахмурился стажер. — Может, у меня сердце болит за Отчизну?

— Отчизна отчизной, но именно личные обиды делают историю, а не «души прекрасные порывы». Про порывы сердца сочиняют историки, а что мы видим на практике? Обиженного Македонского, обиженного Цезаря, обиженного Наполеона! Еще неизвестно, состоялся бы Сталин, как диктатор, если бы над ним так не потешались товарищи по партии? Еще неизвестно, был бы двадцатый съезд, если бы Хрущева так не унижал Иосиф Виссарионович. Да и Ленин, честно говоря, не с хорошей жизни ринулся в революцию, он с позором проиграл два адвокатских дела. Кстати, и Гитлер если бы состоялся как художник, то вряд ли бы занялся политикой. Потому что политика, друг мой, — удел обиженных или крутых неудачников. Словом, выкладывай! Я пойму.

Пунцовая краска залила лицо молодого парня. Он отвернулся к окну и выдавил из себя через силу:

— В общем, история банальная. Жена у меня актриса, женщина красивая. Жили мы с ней на две актерские зарплаты, а какие сейчас у актеров зарплаты, тем более в провинции. В общем, узнаю я в один прекрасный день, что мою жену взялся спонсировать один из «новых русских». А сам понимаешь, за какие услуги эти животные могут отваливать деньги! Словом, в тот же вечер собрал я свой чемоданчик и укатил в Москву.

— И даже не поговорил с ней?

— О чем?

— М-да, — пробормотал Рахметов после неловкого молчания. — Может, не следовало пороть горячку? Может, все не так страшно, как тебе вообразилось? Должно быть, и дети есть?

— Дочь.

В эту минуту закипел чайник, и старший коллега не спеша сыпнул в чашку заварки. Затем налил кипятка и поставил на середину стола пакет со слипшейся карамелью.

— А почему, собственно, ты сразу решил ринуться в борьбу, а не на сцену какого-нибудь столичного театра. Ведь ты же талантливый актер с дипломом ГИТИСа.

— Кому это теперь нужно: разумное, доброе, вечное? — махнул рукой Сережа. — Толпе нужны «мыльницы» и порнухи. А «новых русских» нужно давить как тараканов.

Умудренный опытом товарищ укоризненно покачал головой и печально произнес:

— Благодари Бога, что встретил меня, а не какого-нибудь прохиндея. А то тусовался бы сейчас с уголовниками или либерал-демократами. Ведь из обиженных легче всего лепить пельмени для пушек. А давить не рекомендую, даже во имя добра. Ради чего, собственно, брать на душу грех? Убивая даже во имя справедливости, ты берешь на себя карму убитого.

— А как же бороться? — пробурчал Сережа.

— Вот чем! — ответил Рахметов, указывая на лоб. — Ибо только дурак берет на службу армию, а умный берет на службу мудрость, — сказал кто-то из древних. А Достоевский сказал, что отдать за Родину жизнь — это самое простое, а ты посвяти десять лет учебе, а потом своими знаниями принеси человечеству реальную пользу! Только тебя пять лет учебы ничему не научили. Свое образование использовать для терроризма — по меньшей мере глупо! Привыкни к мысли, что мы не революционеры и не узколобые националисты. Мы истинные патриоты, которые хотят, чтобы вся духовность и мудрость, накопленные нашей историей, не ушли в небытие.

— Только я хотел бы знать, как все это будет осуществляться на практике, — недоверчиво покачал головой актер.

— Скоро увидишь…

4

В ту же секунду девушка на остановке одним своим видом повергла в прах всех голливудских и Канарских красоток из цветных американских журналов. Пролетев мимо и трижды оглянувшись, Маскитов со вздохом подумал, что вот ведь какие рыбки еще попадаются в среднем Поволжье, можно сказать, ничуть не хуже, чем на импортных видеокассетах. И внутри у него все съежилось и закололо от какого-то приступа дикой обезьяньей грусти. О нет, она не его поля ягодка.

Но почему же? — запротестовала козлиная сущность. — Разве у него не достаточно денег? Разве он не хозяин этого заспанного клочка земли? Неожиданно свернув в ближайший закоулок и описав порядочный круг, Маскитов снова поехал по той же улице. Даже из-за угла было видно, что красавица еще не уехала, хотя трамвай уже, кажется, прошел. Почему-то лоб бандита покрылся испариной, и в коленях он почувствовал мелкую дрожь. Маскитов элегантно тормознул и широко распахнул дверцу.

— Девушка, подвезти? — произнес он вульгарно внезапно осипшим голосом.

Перезревшего вида женщины дернулись было с места, но весьма вовремя шевельнули своими средневолжскими извилинами. Вся остановка с любопытством уставилась на «Форд», и он, досадуя на сорвавшуюся глотку, с ужасом подумал, что если девушка откажется, то его самолюбие этого не переживет.

Красотка не отвернулась презрительно, по примеру местных барышень. Она оказалась воспитанной, тонко улыбнулась и без жеманства ответила:

— Спасибо, я на трамвае.

— Зачем же на трамвае? Я вас довезу, не бойтесь! — воскликнул рэкетир, позорно покрываясь пунцовой краской.

Девушка посмотрела в ту сторону, откуда должен появиться трамвай и вдруг спросила:

— А вы в Киндяковку?

— Да куда же еще!

— Тогда, пожалуй…

Бандюга почувствовал, как возликовало у него все внутри, а птичка, сделав элегантный жест, означавший «все равно ни черта не дождешься», изящно опустилась на переднее сиденье.

Вот теперь она моя! — воскликнула его гнилая сущность, и владелец «Форда» выжал полный газ.

Первые пять минут ехали молча. Маскитов никак не мог побороть в себе позорное смущение и краем глаза поглядывал на пассажирку. Ее загорелые, выбивающиеся из-под плаща ноги были непростительно соблазнительными, но сама она не походила на легкомысленную милашку, обожавшую шмотье и шоколад.

Такую бы взять в жены, мелькнула мысль, и снова невыносимо засосало под ложечкой.

— Вы студентка? — прервал молчание водитель.

— Да, — ответила девушка.

— Учитесь в университете.

— В Казанском.

— Так вы в гостях?

— У тетки.

Он тут же смекнул, что исчезни она сейчас, ее не скоро хватятся искать. А вообще, девица до того сногсшибательна, что даже увозить неловко. Но если бы дело было только в красоте. Куколка, кажется, очень не проста. Да и не дура.

— На каком факультете вы учитесь, если не секрет?

— На математическом, с уклоном в астрономию.

Он бросил в ее сторону удивленный взгляд и с провинциальным простодушием воскликнул:

— Может, вас там учат и сны разгадывать? К чему, например, снится змея?

— К коварной женщине.

Маскитов криво усмехнулся, заключив про себя, что коварная женщина в сто крат лучше этой ядовитой мерзости, символизирующей ее. Но змеи все же не так гнусны, как эти проклятые жирные свиньи, снившиеся ему уже пятый год подряд.

Он прибавил скорость и подумал, что такую куколку действительно не всякий решится увезти. Еще он подумал, что впервые сидит рядом с дамочкой, котирующейся первым сортом. Конечно, обладать такой было бы вершиной его идиотских мечтаний. Маскитов с тоской перебрал всех своих многочисленных молоденьких телок и заключил, что все они, по сравнению с ней, беспородные дворняги.

Позавчера он подобную подобрал на центральной трассе и даже не стал с ней вести разговоров: просто набрал скорость и повез за город на виллу к Канаеву. Она же, после бессмысленных угроз, распахнула дверь и пригрозила, что выпрыгнет. Можно было врезать по физиономии, но любопытство взяло верх. Маски-тов прибавил газ, и она действительно выпрыгнула. Было смешно смотреть в зеркальце, как кубарем покатилась она по асфальту, а потом с окровавленным лицом распласталась на обочине. Что ж, сама так захотела. Он было притормозил, чтобы вернуться и прихватить ее на запчасти, но не захотел возиться.

— Значит, учитесь на астрономическом, — повторил он задумчиво. — А сколько интересно астрономы получают?

— Понятия не имею.

Он улыбнулся, догадываясь, что его ежедневный доход равен годовому доходу астронома. Безусловно, это огромный козырь в руках того, кто имеет слабость к красивым девушкам. Но красивая девушка не интересовалась его доходами, и это было обидно. Сейчас бы взять и рвануть за город. И к черту все! Уж она-то не будет устраивать истерик и распускать нюни. Она переживет все молча и гордо, как полагается крале такого сорта. Девушка станет тихо презирать его, и не будет в мире ничего ужасней, чем ее молчаливое презрение. И снова пронеслось в голове, что таких, если увозят, то только на Канары, где уже ожидают океанская яхта и просторная вилла с прислугой.

— Остановите у паровоза, — попросила она.

И сердце его замерло. Остановить, значит, выпустить птичку из рук. Но это невозможно! Ведь у него, у Маскитова, наверняка не хватит финансов на виллу с прислугой.

От мысли, что уже через полчаса он будет обладать этой феей, на лбу выступила испарина и дико перехватило дыхание. Птицей перелетев перекресток, он на полном ходу ударил по тормозам. Они едва не врезались лбами в лобовое стекло, и от дико взвизгнувших шин вздрогнули люди на остановке. Красотка не испугалась и не удивилась. Она улыбнулась восхитительно милой улыбкой и произнесла:

— Лихо вы тормозите.

И снова в какой уже раз за сегодня невыносимо сладко засосало под ложечкой. Прежде чем милашка успела взяться за ручку дверцы, он страстно ухватился за плащ и умоляюще пробормотал:

— Но как ваше имя, девушка?

— Софья, — ответила она.

5

Два часа спустя они собрались на конспиративной квартире репортера, и майор был чем-то сильно озабочен. В глазах же Софьи светился охотничий блеск.

— Представьте, он клюнул! Попался, как олух. И сразу же пригласил за город…

— В самый их гадюшник? — произнес майор.

Он хмурил брови и был непривычно рассеян. Никто не знал, как у него прошла встреча с семьей.

— Но я предупредила, что приеду с братом, — засмеялась девушка, покосившись на актера.

Рахметов едва заметно усмехнулся, а майор почему-то занервничал:

— Уже приняла решение, не согласовав с начальством. Но во-первых, Сережа еще стажер, а во-вторых — это не шутка забуриться к ним на блат-хату. И потом, одно дело находиться с бандитом в машине, а другое — за бетонным забором в компании отпетых уголовников. К тому же, не забывайте, коллега, Маскитов привык к вседозволенности.

— Он прав. Маскитов — типичная уголовка, — вмешался хозяин квартиры. — Человек для него — тьфу, червяк, которого можно раздавить ботинком.

— А мы сюда приехали не на курорт, — покраснела девушка. — Мы приехали делать дело. К тому же, не столь страшен черт… и мне даже кажется, что в Маскитове брезжит что-то человеческое.

— Что? У этого чмо? — поморщился Закадыкин. — Конечно, это в вашей компетенции — провоцировать ублюдков на праведные поступки, но не забудьте, что у него в личном пользовании три загородных морга и свиноферма из бывших людей. Человек для Маски-това такой же товар, как компьютеры или холо-. дильники. И если Маскитова терпят местные отцы, то исключительно из-за того, что его поддерживают в центре.

— Вот это любопытно, — оживился Рахметов. — За что его так любят в столице?

— В основном за то, что сбывает тут всю их зарубежную дребедень. Причем сбывает чисто по-коммунистически. Уж если в область везут американские куриные ляжки, то все местные куриные фабрики тут же прекращают работать. Как ему удается их останавливать: взятками или угрозами, непонятно, но факт остается фактом. Конкуренции для «окорочков» больше не существует. Скажу больше, по той же причине в области не работает большинство предприятий, потому что мафии нужно реализовывать залежалый импорт.

— А что народ?

— Народ, как всегда, безмолвствует.

— Одним словом, — заключила девушка, — приглашением следует воспользоваться. Мы можем убить сразу двух зайцев: пошуровать в его моргах и выведать насчет миллиарда. А за меня не беспокойтесь. Не в таких переделках была.

— Я тоже «за»! — кивнул Рахметов, поднимая обе руки.

— Не знаю, не знаю, — замотал головой майор, — честно сказать, опасаюсь я что-то за нашу коллегу. Словом, мы это еще обмозгуем, а сейчас давайте расходиться по своим делам.

Они с репортером тут же выскочили из-за стола и начали торопливо одеваться. По озабоченному виду патрона было заметно, что с семьей у него что-то не клеилось, но не все еще было потеряно.

— А вы, — кивнул он Рахметову с Волковым, — можете проветриться, только не особо привлекайте внимание.

Майор хотел добавить еще что-то насчет конспирации, но устало махнул рукой и хлопнул дверью. Когда немного спустя после них конспираторы вышли на воздух, актер спросил:

— А кто такой Маскитов, и что нам от него нужно?

Рахметов не без любопытства поглядывал по сторонам и с наслаждением вдыхал ветреный осенний воздух. Было заметно, что его мозги работали только в одном направлении, где купить пива? Тем не менее он пояснил, что местный бандюга унаследовал от своего шефа один страшный медицинский препарат, при помощи которого человек за шесть недель может сэволюционировать в свинью. У его предшественника, которому перерезала горло их коллега, было целых три свинофермы.

— Ты меня разыгрываешь? — засмеялся Серега.

— Чтоб я сдох! Но не ради этого мы сюда прибыли.

И Рахметов рассказал, что, по их данным, параллельно со свинофермой Маскитов широко развил торговлю внутренними человеческими органами, преимущественно детскими. Видимо, из местных детдомов.

Актер поймал взгляд своего товарища, но так и не определил, смеется он или говорит серьезно.

— Но это чудовищно!

— Более того! Подобный бизнес здесь настолько процветает, что высокопоставленные дяди из столицы, собираются отвалить Маскитову миллиард. На развитие!

— Ты издеваешься! Таких следует убивать из-за угла! И даже фамилию не спрашивать…

Рахметов громко расхохотался и указал пальцем на магазин.

— Чувствую, что пиво там.

И пиво действительно оказалось там. Они взяли по паре бутылок и уютно расположились на лавочке в одном детском скверике.

— Да-да, — пробормотал Рахметов, задумчиво прикладываясь к бутылке, — иногда действительно хочется взять в руки автомат. Но запомни, добро не должно пользоваться теми же методами, что и зло. Вот наше оружие! — указал на лоб Рахметов. — В нашем случае с Маскитовым тебе не мешало бы усвоить одну истину, что тот, кто утверждает свои волчьи законы, тот и сам неукоснительно должен следовать им. Иначе смерть! Как раз Полежаева, наша очаровательная коллега, и пытается спровоцировать волка на какой-нибудь несвойственный ему поступок. Усекаешь?

— Пока нет, — сдвинул брови актер.

— Потом усечешь, — махнул рукой Рахметов.

6

Чувство животной тоски весь день не покидало Мас-китова. Если он больше не увидит этой девушки, то ему незачем будет жить. И такое заключение по поводу собственной никчемности не столько удивляло, сколько пугало неотесанного рэкетира. Так целый день раскатывая по городу в прескверном настроении, он продолжал ненавидеть все с новой силой, и его архаровцы на заднем сиденье, чувствуя, что с шефом творится что-то неладное, угрюмо сопели и не приставали с разговорами.

Сегодня патрон был особенно щепетилен. Объездив все просроченные фирмы, бандит ни одной из них не сделал поблажки и выгреб из сейфов все до последнего рубля. У кого не было денег, тем включил счетчик. После чего поехал чистить мелкие шопы. Маскитов не пропустил ни одной даже самой задрипанной лавки, безжалостно выгребая мелочь даже из кассовых аппаратов. Не побрезговал он и киосками. Но такое обилие урожая опять-таки не подняло настроения. Он сильно жалел, что выпустил на волю пташку и без конца себе клялся, что в другой раз не будет играть в такую глупую игру, как благородство. А ведь красавица как будто приняла его предложение насчет вечеринки, правда, обещала прибыть с братом, но брат не помешает, если это действительно брат.

При этом глаза Маскитова мутнели от ревности, хотя никаких прав он еще на нее не имел. Да и будет ли иметь? Последний вопрос повергал беднягу в отчаяние, и он всерьез подумывал, а не пустить ли по ее следу архаровцев. Эти найдут. Из-под земли достанут, если приказать. Но как бы своей грубостью они не испортили дела.

— Эх, какую я утром бабенку подвез, — бросил через плечо Маскитов, не вынеся звериной тоски.

— Ну и как она? — оживилась компания сзади, и глаза у подонков залоснились отвратительным нечистым блеском.

Маскитов ощутил к ним такую неприязнь, что готов был расстрелять их из револьвера, но, к счастью, усек между домами мужика с двумя полосатыми сумками.

— Ну-ка тряхните! — приказал он.

И архаровцы переглянулись. Никогда раньше шеф не опускался до такой позорной мелочевки. Они вывернули торгашу карманы и урвали себе по джемперу. И когда сели в машину, Маскитов понял, что всегда ненавидел челноков. Именно они, проклятые коробейники, сбивают цены на самый ходовой товар. Еще он понял, что люто ненавидит и тех, которые покупают у челноков, потому что круто недоплачивают. Но особенно хозяин кипел ненавистью к хитрецам, приспособившимся покупать с машин. Когда он станет губернатором, то под страхом смерти запретит торговлю в конторах, а рынок обнесет железобетонным забором, чтобы ни один козел не смог проникнуть туда, не раскрыв своего кошелька. «Это быдло должно платить за все!» — прошептал он, позеленев от злости, и отпустил архаровцев по домам.

А ночью опять снилась змея, зловеще извивающаяся на его проваленной груди. Она была скользкой, блестящей, с ядовито раздвоенным язычком, и сатанинский ужас мешал стряхнуть с себя эту ползучую гадость. Наутро, когда бедняга встал и увидел за окном железобетонный забор под таким же железобетонным небом, то внезапно подумал, что не хочет быть губернатором в этом сонном захолустье. Лучше быть последним босяком в Лос-Анжелесе, чем первым богачом среди этого средневолжского сброда. К тому же заработок тут однодневный. Сегодня не урвешь, завтра будет поздно. От свинофермы одни убытки. Мясо синюшников отдает тухлятиной, и теперь его не покупает ни одна область. Четыре года никто не жаловался, а на пятом распробовали. Скоты! Вот мясо новобранцев, симулирующих от армии, было отменным. Только где напасешься столько дезертиров в мирное время? Правда, московское начальство обещало развязать войну, но оно много чего обещает. А пока остается промышлять мелким рэкетирством.

Такая невеселая действительность окончательно испортила настроение, и Маскитов поклялся расшибиться в лепешку, но непременно переехать в Лос-Анжелес, даже если ему придется превратить в свиней всю многомиллионную российскую армию. Ведь если они действительно развяжут войну, то сразу откроются новые возможности для экспорта органов в Европу. В этом случае Маскитов нащупает собственный канал для сбыта.

Плюнув на ладони и зловеще усмехнувшись, бандюга наконец решил принять холодный душ. Мылся он долго и тщательно, не жалея дорогого шампуня. Ведь сегодня он увидится с ней, если она, конечно, не обманула.

Но если обманула, то круто об этом пожалеет. А через день он встречается с одной очень важной столичной персоной, которая давно приглядывается к его свиноферме. Персона собирается отвалить ему миллиард для строительства еще четырех свиноферм. Значит, война неизбежна!

Но Маскитов подумает, как лучше распорядиться деньгами. Он может слинять с ними на острова, где его никто никогда не найдет. Он прихватит с собой Софью и заживет как король. Ведь сколько же можно, наконец, возиться с этими чертовыми трупами! А губернаторство в этой дыре его больше не привлекает, потому что теперь у него есть она…

7

В назначенный час в назначенном месте двое молодых людей (она — очень юная и очень привлекательная блондинка и он — высокий парень с умными глазами, несколько мешковатый на ее фоне) с нетерпением поджидали серебристый «Форд» негласного хозяина города. Оба заметно нервничали, и девушка сквозь зубы пыталась наставлять юношу:

— Не озирайся так затравленно, ты же актер. Помни, что твои родители из бывшей номенклатуры, а сам ты избалован, не глуп и закончил с отличием МГУ, факультет международной журналистики.

— Но я ни бельмеса в английском, — возражал юноша.

— Неважно, — отвечала она. — Там, куда мы едем, и на русском изъясняются с трудом. Итак, ты мой младший брат и должен во всем мне повиноваться.

— Мы же договорились, что старший.

— Тогда — тем более. Кстати, едет! Встань как-нибудь повальяжней и натяни улыбку!

После того как перед ними тормознул серебристый «Форд», актера нельзя уже было ни в чем упрекнуть. Он небрежно обнимал сеструху и снисходительно разглядывал пунцового рэкетира, неуклюже вывалившегося из машины с корзиной роз. Бандит с корзиной выглядел типичным идиотом, поскольку подобную процедуру проделывал впервые. Он сам не ожидал от себя такой светскости и от этого был несколько сконфужен.

— А я уж подумывал, что вы не придете, — сказал он дурацкую фразу, расползаясь в широкой улыбке, и в его интонации чувствовалась бесконечная инфантильность.

Бесконечно инфантильно глядел он на свою возлюбленную, и сочетание восторга с гордостью за себя делало его еще глупее. Хозяин потянулся губами к ее ручке, но вперед выступил братец и развязно протянул ладонь:

— Альфред! А это моя сестра.

Маскитов осклабился и любезно тряхнул руку. Девушка из вежливости понюхала розы, после чего бросила корзину на заднее сиденье, и молодые люди поехали.

На актера напало вдохновение. Он всю дорогу балагурил и тонко иронизировал над сентиментальностью в доску втюрившегося рэкетира. До Маскитова не доходило, а сестренка то заливалась журчащим смехом, то толкала актера локтем. Тем не менее оба очень четко запоминали дорогу и чувствовали, как за ними на приличном расстоянии следуют два мотоцикла.

Ровно через полчаса компания прибыла на место, и девушка не могла не вздрогнуть от мрачного вида железных ворот и глухого бетонного забора под колючей проволокой. Ведь она тут уже была. Актер с нескрываемым любопытством поглядывал по сторонам, и ничто не обошло его внимание: ни огромные черные собаки, звенящие цепью в глубине двора, ни двое шкафообразных парней, покуривавших у ворот с пистолетами на поясе, ни мощная сигнализация, которой был обнесен этот дом. Во дворе уже стояло несколько иномарок, и из двухэтажного дома с колоннами доносилась блатная музыка.

Остановив машину, Маскитов тут же поспешил выпрыгнуть и открыть даме дверцу. Дама уткнулась в розы, чтобы подавить улыбку, а актер закатил глаза.

Когда они поднялись в полутемную гостиную, где уже было несколько мужчин и женщин, девушка тут же определила, что здесь собрался редкостный сброд. Мужчины сплошь из рода аля-лопахиных, из-под модных костюмов которых пробивалась полузвериная сущность, женщины одна вульгарней другой, в полуобнаженных платьях и с фантастическими причесонами. Юная гостья сразу ощутила на себе сальные взгляды.

Зала была огромной и щедро устелена толстыми коврами. Девушка узнала и ее. Но картин на стенах уже не было, а вместо них висели роскошные светильники из чешского стекла. С потолка свисала огромная театральная люстра. Из угла вопил магнитофон. Посередине стоял стол а ля форшет, но в отличие от европейского, на нем, кроме бутербродов и салатов, были еще фарфоровые кастрюли с дымящейся ухой из осетрины. Вообще, стол был завален весьма разнообразно: от диковинных африканских фруктов до малосольных огурцов.

Гости сидели в креслах, переговаривались, покуривали и опустошали свои рюмки. Серега не без тревоги замечал, как мужская половина обволакивает недобрым взглядом его дорогую «сестренку». Когда подопьют, будет трудно, подумал он и пожалел, что послушал Рахметова и не взял с собой пистолет.

Маскитов, прежде чем усадить гостей в кресла, подвел их к хозяину дома, Канаеву. Про него тоже инструктировали. Он был кем-то вроде крестного отца. Именно Канаева актер опасался больше всего. Его же милая коллега не опасалась никого.

Крестный папа был среднего роста, лет сорока пяти, лысый, толстый и несколько обрюзгший от бесконечных пьянок. Папа долго чмокал ручку новоявленной, и нечистый взгляд его говорил, что он желает такую же кралю. При этом Серега думал, что неплохо бы слинять отсюда до того, как хозяин напьется.

Маскитов глядел на свою гостью обожающими глазами, и счастливая улыбка ежеминутно озаряла его неотесанную физиономию. Он петухом гарцевал вокруг ее кресла и, угощая даму шампанским, сам пил рюмку за рюмкой.

Впрочем, в какую-то минуту пить начали все, словно объявили «на старт, внимание, марш!» Пили жадно, много и без разбора. При этом пихали в рот все подряд, неаккуратно роняя крошки на собственные рукава и бархатные юбки дам. По мере того как шло время, эта великосветская орда все более теряла первоначальный облик. Мужчины делались пунцовыми, женщины все более развязными. Многие уже не пользовались вилками, стоя у стола, и лазили в тарелки руками, а потом их облизывали или обтирали о штаны. И чем больше вечеринка превращалась в общенародную попойку, тем наглее и сладострастней становился взор Канаева. Весь вечер не сводил он с девушки глаз, и Серега был начеку. Единственно, что не давало актеру повода для паники, железное спокойствие коллеги.

Наконец, когда быстрые танцы с визгом и задиранием юбок миновали и потные гости попадали в кресла, Маскитов пригласил мадемуазель на медленный. Он был уже достаточно пьян и совершенно обалдевал от ее юного запаха. Влюбленный бандит ухватился за девичью талию, как за нечто священное и ощутил, как у него изнутри рвется наружу что-то небывало героическое. Это удивляло его. Она же едва сдерживалась.

— Это ваши друзья? — спросила девушка, отворачиваясь от пьяной физиономии.

— Это все козлы! — ответил он. — А вон тот, что мнит из себя крутого мафиози, всем козлам козел!

Маскитов кивнул в сторону Канаева, и Софье стало не по себе. К этому времени в гостиной уже было достаточно оживленно. Гости шумно переговаривались, пытаясь перекричать магнитофон, кое-откуда уже доносилась откровенная матерщина, а некоторые мужчины, не стесняясь присутствующих, тискали хохочущих женщин. Гостья делала вид, что ничего не замечает, а лицо Маскитова изображало отвращение.

— Как меня все это забодало, — вздохнул он сердито. — С кем мне приходится общаться по долгу службы.

— А где вы служите? — неловко спросила девушка.

И Маскитов не мог не улыбнуться ее вопросу. Немного помолчав, он серьезно ответил:

— Возглавляю один инвестиционный фонд.

Маскитов действительно мечтал открыть подобную контору, куда бы люди несли свои сбережения сами и при этом холуйски заискивали. Все-таки те ребята оказались поумней. А вот он немного припоздал.

— Но ведь все инвестиционные фонды — сплошное жулье, — ужаснулась девушка и даже негодующе отпрянула от него.

— Что вы! — заверил он добродушно. — У нас все честно. Вкладчики очень довольны!

Маскитов улыбался ее детской наивности и думал, что когда увезет ее на острова, то сделает все возможное, чтобы она никогда не узнала, чем пахнут настоящие деньги?

— Но, сказать откровенно, я не возражаю против таких фондов, которые прикарманивают деньги вкладчиков, — произнес он мягко. — Ведь, по совести сказать, не фонды обманывают людей, а это люди обманывают сами себя. Люди не хотят работать, а хотят, чтобы за них работали другие.

— Что вы такое говорите! — воскликнула девушка, делая ужасные глаза.

— Да-да, Софьюшка! Люди должны сказать спасибо таким компаниям, которые учат уму разуму. Учение, как известно, стоит дорого. Ведь эта наша национальная тупость расплодила жуликов подобного рода.

— Да это же гнусно! — топнула ножкой гостья, и в ее глазах блеснули слезы.

— Но я в поте лица зарабатываю деньги, — заверил бандюга, — и зарабатываю немало.

Тут Маскитов не выдержал и стал отвратительно хвастать про то, какую бешеную прибыль можно иметь благодаря талантливой постановке дела, и что у него трехэтажный коттедж в городе, но он еще строит белокаменный дворец за городом, да такой, что канаевская вилла по сравнению с ним — жалкий сарай и что у него тут все схвачено, куплено и содержится под строгим контролем.

Девушка слушала затаив дыхание и своим наивным хлопаньем ресниц поощряла его откровенность. А хвастун не мог остановиться и продолжал бить кулаком в грудь, что деньги ему валятся на голову сами. Вот скоро, к примеру, ему на счет упадет миллиард.

— Так уж сам и упадет? — недоверчиво покачала головой гостья.

— Сам! — воскликнул пьяно Маскитов, выкатывая глаза и снижая голос до шепота. — И упадет не позднее, чем послезавтра…

На этом моменте Серега заметил, как сильно побледнела девушка, как быстро поднесла ко лбу ладонь и безжизненно закатила глаза. Случилось что-то из ряда вон выходящее, — смекнул актер и ветром вылетел из кресла.

8

За всем этим хозяин наблюдал очень внимательно и, разумеется, догадывался, что гости Маскитова не так просты, как кажутся на первый взгляд. А когда милашке сделалось плохо, Канаев насторожился, догадавшись, что здесь что-то не то. Последнюю сцену, с вынесением гостьи из залы, ему досмотреть не удалось: помешал вошедший банкир из старой гвардии. Канаев всей душой ненавидел Маскитова. Старая гвардия была милей, но Маскитова активно поддерживал центр, и именно на него в Москве ставили основную ставку. Маскитовы были из тех, кто не только дышали в затылок, но уже и грубо наступали на пятки. Эти втрое ненасытнее, поскольку из босяков. Для таких нет ничего святого.

— Проклятое шампанское, — лепетала девушка, закрывая лицо ладонями, и актер, включившись в игру, выговаривал ей с укором:

— Говорил, сестричка, не пей! У тебя же аллергия…

Бедняжку внесли на руках в соседнюю комнату, осторожно уложили на диван, и больная сквозь растопыренные пальцы указала глазами на дверь. Стажер все понял, театрально распахнул окно и с отчаяньем воскликнул:

— Ей срочно нужен компресс.

— Компресс? — переспросил Маскитов, чувствуя как сердце переполняется дурацкой самоотверженностью. — Сейчас сделаем!

Он пулей вылетел из комнаты, и девушка вскочила с дивана.

— Нам надо сматываться, там мой отец!

Актер без лишних расспросов метнулся к выходу и, обнаружив пустой коридор, потащил коллегу в сторону лестницы.

— Туфли на каблуках с детства ненавижу, — прошептала девушка, едва ее каблучки зацокали по ступеням.

Она остановилась, сняла обе туфельки и босиком понеслась за Сережей через темный канаевский двор. Не успели они отдышаться за машинами, как в комнате на втором этаже, из которой они только что сиганули, ярко вспыхнул свет. Молодые люди притворились невменяемыми и вразвалочку направились к воротам. Сзади загремел цепью огромный дог, и навстречу вышел охранник с кобурой на боку.

— Отворяй, командир! — вульгарно крикнула девушка, и добавила, запинаясь, как бы обращаясь к братцу: — Мы его должны встретить сами, а то обидится!

Она подняла кверху палец и начала с хохотом валиться на спутника. Охранник недоуменно осмотрел их с головы до пят и, когда его пальцы опустились на рацию, у актера на лбу выступил пот. Стажер тут же вцепился в кобуру охранника и радостно закричал:

— Салютуем, командир! Дай бабахнуть!

Парень молча оторвал его от пояса и сделал знак сидящему в будке. В ту же секунду ворота бесшумно отворились, и девушка возмущенно закричала:

— Его еще нет! Смотрите, какой мерзавец!

Пьяная парочка, покачиваясь и что-то невнятно бормоча, вышла за ворота и вскоре их нечленораздельные голоса затихли в густой темноте. Охранник пожал плечами, взглянул в бинокль и спросил напарника:

— Ворота прикрыть или как?

— Прикрой, — ответил напарник и включил радиоприемник.

А в эту минуту девушка с юношей во весь дух неслись вдоль забора к березовой роще, где за колючими кустами их товарищи оставили гоночный мотоцикл.

— Ну что? Где он? — нервничал стажер, обдирая руки о проклятые кусты.

— Здесь. Не психуй! Я, кажется, во дворе обронила туфельку.

Молодые люди запрыгнули на мотоцикл и рванули через рощу к дороге. Через мгновение они уже неслись по шоссе в сторону города. А между тем Маскитов пьяно носился по обоим этажам канаевской дачи и тщетно взывал к возлюбленной. И чем чаще натыкался он на пустые комнаты, тем отчаянней становилось его лицо. Он скрежетал зубами и проникался лютой ненавистью к хозяину дома, так слащаво чмокнувшему пальчики его гостье.

Пунцовый и вне себя от злости спустился он в залу, где продолжалась отвратительная вакханалия под опостылевшие Дерибасовские мотивы. Встретившись с насмешливым взглядом Канаева, зарвавшийся гость пошел прямо на него.

— Где Софья? — спросил он сквозь зубы, чувствуя как глаза его наливаются кровью.

— Сбежала? — улыбнулся Канаев, злорадно осматривая его с головы до ног. — Поздравляю!

— Да я тебя за нее… — заревел Маскитов, хватая Канаева за грудки.

Дрожь и испуг прокатились по залу. Гости все как по команде притихли, смирно потупили взоры, и только магнитофон продолжал так же хрипло и нагло надрываться. Канаев с презрением отодрал от себя потные руки и, встряхнув Маскитова, прохрипел ему в самое ухо:

— Держи себя в руках, идиот!

9

Приблизительно в это же время другая половина мотоциклистов во главе с Закадыкиным сползала с железобетонного забора загородного морга Маскитова. Все трое были ошеломлены и раздавлены.

— Дай сигарету, шеф! — произнес некурящий Рахметов, в изнеможении валясь на траву.

Закадыкин дрожащими руками извлекал из кинокамеры кассету и сквозь зубы гневно бормотал:

— Вот сволочи! Я знал, что они сволочи. Но не до такой же степени. Даже запереть как следует не сызволят.

Бывший санаторий «НАФ-НАФ» имел за колючей проволокой три огромных каменных здания и несколько летних деревянных домиков. Домики были не заперты, и друзья обнаружили в них кучи всякой ношеной одежды. В одном сарае отважная тройка вздрогнула от неожиданности. Пол был сплошь усыпан детской обувью разных размеров. На дверях зданий висели амбарные замки.

Друзья надели черные маски и вошли в сторожку. На их шаги с топчана нехотя поднялся дремучий старикашка, воняющий пивом и свиньями. В его сонном взгляде было столько равнодушия, что майор даже не стал надевать на него наручники, а только оборвал телефонный провод. Над топчаном висел ящик с ключами, но старик и не подумал препятствовать, когда Рахметов потянулся за ними. Он, ни слова не говоря, снова лег на топчан и повернулся на другой бок.

Когда тройка вошла в огромный холодильник, находившийся в здании, с репортером сделалось плохо. Он выронил из рук камеру и стал медленно сползать по стене.

В морге в ужасном беспорядке валялись горы расчлененных трупов. Тут же в соседней комнате находилась лаборатория для их обработки и упаковочный цех. То же самое мотоциклисты обнаружили и во втором здании. А в третьем, более прибранном и комфортабельном, под белыми простынями лежали замороженные дети.

— Ну суки, ну сволочи, — бормотал без конца За-кадыкин, чувствуя тошноту в каждой клетке своего тела. — Вы заметили, как все здесь аккуратно оборудовано? Прямо маленькая фабрика по производству консервов!

— Ты заснял усыпальницу? — мрачно перебил патрон.

— Я все заснял. И усыпальницу в первую очередь. Как в ветеринарной лечебнице — специальная зала для усыпления. Усекаете, Рахметов, трупы сюда завозят полуживыми…

Через пятнадцать минут два мотоцикла уже бешено рассекали темноту центральной трассы, ведущую на Родину вождя мирового пролетариата. Только перед въездом в город их пути разделились. Один мотоцикл с двумя пассажирами стремительно полетел в аэропорт, другой — на тихую улицу Чернышевского.

10

На следующий день на конспиративной квартире за чаем был созван срочный консилиум.

— Как же мы не учли твоего отца? — удивлялся майор, вглядываясь в голубые глаза коллеги. — Как же он умудрился выпасть из нашего расчета?

— Честно сказать, я сама про него забыла, — виновато хлопала ресницами девушка. — Я и вообразить не могла, что он докатится до такой жизни. Представляете, танцую я с этим бандюгой, который вот-вот уже готов расколоться про свой разнесчастный миллиард, и вдруг, глазам не верю: входит мой родной отец, смотрит и не узнает. Я сразу закрываюсь руками и начинаю валиться в обморок. Слава Богу, сработало! Да и Сережа вовремя сориентировался.

— Тебя он точно не узнал? — недоверчиво переспросил шеф.

— Кажется, нет! А то бы бросился на шею, а не встал к нам спиной.

Майор задумался и рассеянно вытащил из пачки сигарету:

— Может, оно и к лучшему, что так произошло. Еще неизвестно, чем бы все это вчера закончилось. Главное, что программу минимум мы выполнили. Морги отсняли. И Закадыкин уже находится на полпути в Мюнхен. Через пару дней начнется международный скандал и кое-что просочится на НТВ. Но вот какая неприятность. Мы оставляем здесь вещественное доказательство. Я имею в виду туфельку. Если мы везде будем оставлять подобные следы, то неровен час провалим всю организацию.

— Но не все так страшно, шеф! — вмешался Рахметов. — Маскитову никогда в голову не придет заподозрить Софью в шпионаже. А если говорить о программе минимум, то мы еще не разведали, на что Маскитову спускают миллиард.

— Маскитов не заподозрит, а вот Канаев может догадаться, — произнес сквозь зубы шеф, думая о своем. — А впрочем, раз так случилось, давайте вместе подумаем, как сделать, чтобы туфелька сыграла в нашу пользу. Значит, дорогая коллега, говоришь, миллиард он получит послезавтра, то есть уже завтра? А во сколько, интересно, прибывает из Москвы самолет?

В эту же минуту в блестящей голове патрона возник остроумный план. Когда он был изложен, мужчины расхохотались, а девушка потупила взор. После чего майор стал торопливо бриться.

— Опять к жене, — подмигнул Рахметов.

И стажер понимающе поднял бровь. Девушка тоже стала собираться, но патрону это не понравилось.

— Ты куда? — спросил он сурово.

— На кладбище, — ответила она, и глаза ее повлажнели.

Когда они ушли, Рахметов завалился с книгой на диван, а стажер включил телевизор.

— Как тебе вчерашнее общество?

— Точно дерьма наелся.

— Привыкай! Это будущая Российская власть.

— Окстись! — замахал руками стажер. — Я думал ты оптимист.

— Я реалист, — отозвался Рахметов. — А для дела быть холодным реалистом, куда предпочтительней, чем восторженным оптимистом. Уж поверь мне! Мудрый Аристотель говорил, что каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает. Так что, дорогой мой, дело вовсе не в коррупции, а дело в самом народе. Допускаю, что и Россией когда-нибудь будут править достойные отцы, но только тогда, когда народ поумнеет. А нынешняя бандитская власть ненавидит и боится свой народ.

— Неужели боится? — покачал головой актер.

— Естественно! Потому что слишком свирепо его ограбила. Обрати внимание, какие иезуитские решетки ставят на окнах своих коттеджей так называемые «новые русские». Это от страха, мой друг! Они сами посадили себя за эти решетки и, должно быть, завидуют последнему нищему, который гуляет под их окнами без охраны и все, заметь, о чем-то думает. Ты спросишь, почему вчерашняя номенклатура так неистово поносит нынешний режим, хотя именно этот режим и дал ей возможность хапнуть всю народную собственность. Это опять-таки от страха! Ведь ее мечта — полицейское государство, которое бы взяло под контроль все, даже мысли, и мысли в первую очередь, особенно тех самых нищих, что слоняются под их окнами.

— Значит, народное возмездие все-таки грядет? — улыбнулся актер.

— Когда-нибудь, да грядет, — серьезно ответил Рахметов, вспоминая вчерашние распотрошенные трупы. — Ничто в этом мире не вечно, а тем более народное терпение…

11

Схватить за грудки самого Канаева — это не шутка. Маскитов понимал как никто другой, но это его мало беспокоило. Канаев же интуитивно унюхал, что тому, на кого в столице ставят ставку, кажется, пришел конец. Хозяина дачи крайне встревожили и неожиданные гости Маскитова, так внезапно исчезнувшие, несмотря на охрану и сигнализацию. Странное сообщение охранников, что девушка с парнем не вязали лыка и ждали какую-то машину, еще больше насторожило Канаева. Не иначе, как профессионалы, подумал он и тут же позвонил в Москву кому, следует. На том конце провода долго расспрашивали про необычных гостей Канаева и тоже сильно занервничали. Они велели следить за Маскитовым и ждать дальнейших указаний.

Маскитов же в тот милый вечерок никак не мог смириться с исчезновением Софьи. Он готов был рыдать и рвать от тоски волосы. Как сумасшедший бандюга рыскал по двору, звал возлюбленную и дико скрежетал зубами. Наконец наткнулся в темноте на крохотную туфельку и, узнав по запаху кому она принадлежит, вожделенно поцеловал ее в носочек. Канаев, наблюдавший эту сцену из окна, сплюнул на пол и приказал орлам ехать за ним.

На следующее утро бандит проснулся в упадническом настроении. С трудом продрав глаза, он неожиданно понял, что дальнейшее существование без этой девушки не только будет лишено какого-либо смысла, но вообще станет невыносимо гадостным. Он осторожно снял с тумбочки туфельку, вдохнул ее божественный аромат и тут же поклялся отыскать чаровницу во что бы то ни стало. Бедняга бодро принял душ, побрился, выпил рюмку коньяку и, сунув туфельку под рубашку, уже собрался спуститься в гараж, но раздался телефонный звонок.

Звонили из Москвы. Они ставили в известность, что намерены прилететь завтра и чтобы он, будущий губернатор, был у Канаева в пятнадцать ноль-ноль как штык, что опаздывать они не советуют, а неявку рассмотрят как увиливание от соглашения.

Подобный суровый тон удивил Маскитова, ведь о встрече было договорено заранее. И вдруг он вспомнил, что вчера, когда вернулся домой, на сигнализационном табло горели четыре красные лампочки. Это означало, что в его загородном морге кто-то полазил. Только кто посмел сунуться туда, под колючую проволоку, в этой безмозглой безропотной дыре? — подумал он спьяна и, сославшись на неисправную сигнализацию, не стал звонить архаровцам.

Но тревожные мысли занимали не более минуты. Ведь сегодня он должен будет разыскать ее. А завтра он сделает все возможное, чтобы заполучить миллиард и укатит с ним и со своей невестой на острова.

Сердце бандита сильно защемило, когда он представил себя летящим с Софьей в самолете на какие-нибудь Багамы или Канары. Маскитов судорожно вдохнул сырого сентябрьского воздуха и вихрем вылетел вон.

Он поехал на остановку Чернышевского, где увидел Софью впервые. Своим архаровцам хозяин приказал высматривать хорошеньких блондинок, а сам помчался в Киндяковку, где пару дней назад высадил у паровоза свою очаровательную пассажирку. По пути пришлось снять с маршрутов людей и расставить на трамвайных остановках.

Целый день без устали носился Маскитов от машины к машине и не замечал, как мрачнели его орлы. Один из них пробормотал как бы про себя:

— Чувствую, что вернусь домой с пустыми карманами.

Но Маскитов не обратил внимания. Через час тот же лоб спросил у патрона прямо:

— Чего я буду иметь за мое дежурство?

— Вот, чего! — прохрипел главарь, поднося к его носу кулак.

Только на большее не было времени. Хозяин снова понесся на остановку, где стоял паровоз, предварительно приказав архаровцам задерживать всех красивых блондинок с размером ноги тридцать пять. Только к вечеру, когда он уже отчаялся и устал как собака наконец сообщили, что на остановке Чернышевского орлы поймали ту, которую он ищет. Как невыносимо затикало в висках, как потемнело в глазах и оборвалось сердце! Черт! И влюбленный олух на скорости сто двадцать километров полетел к дежурному автомобилю. Но когда на заднем сиденье «девятки» увидел двух крашеных ПТУшниц, глаза его налились кровью.

— Идиоты! — возопил он. — Я же сказал с размером ноги тридцать пять, а не сорок два.

Патрон отпустил всех по домам. И орлы, не заработав за день ни рубля, отбыли в необычайном унынии. Но и через такое обстоятельство перешагнул негласный хозяин города. Он был настолько измотан, что не нашел в себе сил поужинать и раздеться. Выпив баночку пива, Маскитов повалился на кровать прямо в одежде, прижав к груди эту крохотную очаровательную туфельку. И ночью ему снился престранный сон.

А снилось ему, будто Софья берет его за руку и ведет в роскошный просторный коттедж под серебристой крышей. И удивлению влюбленного бандита не было конца, потому что этот загородный дворец он начал строить только недавно, а ведь вот уже как вымахал, и даже стекла вставили в пустые рамы. Маскитов отчетливо чувствовал запах своей прелестницы, чувствовал прелесть ее волос, но почему-то не ощущал никакого счастья, а ощущал тревогу. Софья собственноручно отворила двери, но сама в дом не вошла, а пропустила хозяина. И когда хозяин переступил порог этого странного дома, возлюбленная с ехидной улыбкой сделала ручкой и захлопнула дверь. Ну уж нет, — подумал во сне Маскитов, — со мной такие штуки не проходят. Несчастный начал молотить по дубовой двери, но дверь оказалась запертой наглухо. Точно крышка гроба, угрюмо подумал он и проснулся.

Рэкетир потрогал туфельку, пахнущую Софьей, и сказал себе твердым голосом: «Сегодня я ее найду. Расшибусь, но найду!» Он резво вскочил с постели и, как обычно, поспешил под душ. Но не успел и ступить шагу, как опять зазвонил телефон. Почему-то сердце его перестало стучать, и когда он в страшном волнении поднял трубку, то не поверил собственным ушам. Это была она.

— Привет! Извините, что звоню так рано. Когда мы с братом уезжали от вас, я потеряла туфельку. Мы очень спешили. У нас было заказано такси… Вы не знаете, где она?

— Она у меня! У меня! Я подобрал ее во дворе, — воскликнул бандит радостно. — Как приятно, что ты звонишь. Но откуда ты знаешь телефон?

— Вы мне сами сказали, когда мы танцевали. Видите ли, мы завтра уезжаем в Казань. Не сможете ли вы сегодня встретиться со мной и передать туфельку?

— Где и когда? — задохнулся Маскитов, чувствуя, как перехватывает дыхание от того, что она уезжает.

— Если вам не трудно, в Больших Ключищах у магазина. Я буду в три. Сможете?

— Конечно, смогу! Только почему в Больших Ключищах, и почему в три? Я могу хоть сейчас подъехать к твоему дому.

— Извините, но сейчас страшно некогда. Я собираю чемодан. А в три мы поедем к тетке в деревню. Итак, жду в три в Больших Ключищах. Не забудьте туфельку!

Она положила трубку, не дав ничего произнести, и Маскитов задохнулся от распирающих его чувств. Вот же черт! Сон, оказывается, был в руку. Он сунул туфельку за пазуху и, окрыленный, помчался в гараж.

12

Еще никогда в жизни время для Маскитова не тянулось с такой неохотой. Целый день носясь по делам, он без конца поглядывал на руку и проникался подозрением, что часы неисправны. Орлы на заднем сиденье недоуменно переглядывались и не говорили ни слова. Бригада объезжала фирмы, магазины, мелкооптовые лавки и везде вырисовывалась одна и та же картина: не было денег. Маскитов либо потерял нюх, либо прикидывался шлангом, потому что понимающе кивал и с глупой улыбкой разводил руками. Он никому не грозил, не бил морду, не включал счетчик, а только снова озабоченно поглядывал на циферблат. Даже когда на рынке они увидели крытый газик, нагло торгующий курами, и тогда Маскитов махнул рукой и не стал останавливаться. Такого еще не было. Архаровцы снова недоуменно поглядывали друг на друга и угрюмо помалкивали. День опять обещал быть безденежным. Ко всему прочему, орлы заметили, что за ними следят красные «Жигули» с темными окнами. От этого сделалось совсем не по себе. Маскитов же ничего не хотел замечать. Он тоже был молчалив, но не так, как обычно — угрюмо и зло, а как-то по-особенному — сам себе на уме. И когда в два часа дня патрон высадил парней у телецентра, только тогда головорезы вздохнули свободно.

Где-то через час на самой окраине города рэкетир тормознул у дверей магазина Больших Ключищ, но не увидел ни единой души. Он посмотрел на часы и сильно разнервничался. Прошло минут десять, прежде чем дверь магазина широко распахнулась, и на крыльце появился сияющий Адьфред с буханкой хлеба под мышкой. Слава Богу! — вздохнуло гнилое нутро рэкетира, и Маскитов поспешно выпрыгнул из автомобиля.

— Сеструха пять минут назад укатила на рейсовом, — развел руками Альфред, — и конечно, дико извиняется…

— Но куда, куда она уехала? — затрясся Маскитов, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

— К. бабке в Красный Гуляй!

Бандюга, не уточняя деталей, кинулся обратно в автомобиль. Бросив Альфреду туфельку, он выжал было полный газ, но вдруг неожиданно вспомнил, что сегодня в три должен встречаться с московским гостем.

«Черт!» — воскликнул Маскитов и резко ударил по тормозам. Машину с визгом развернуло и, ехавший сзади «Икарус», едва не врезался в капот. Только чудо помогло вырулить бедному водителю автобуса, который не замедлил обложить владельца иномарки чем-то трехэтажным, но тот пропустил мимо ушей.

Вот это влип. Такого с ним еще не было. На размышление бедняга дал себе ровно минуту и решил ехать дальше. По пути он позвонит Канаеву и все объяснит. Не зверь же? Поймет.

Сумасшедший сорвался с места и полетел что было скорости к Красному Гуляю, резво обгоняя попутные машины. Да где же, черт возьми, здесь может быть телефон? — думал он, вертя головой. Но вокруг были только фермы и одинокие деревянные домишки. Ну хорошо, пусть Маскитов позвонит не сейчас, а через полчаса, ничего от этого не изменится. Подождут.

Шоссе было плохо асфальтировано, с ухабами и мелкой галькой, которая звонко билась о дно машины, но скорости он не сбавлял. И каждый раз, когда бандит обгонял очередной автобус, сердце его предательски замирало: ведь в автобусе могла сидеть она. Маскитов жадно вглядывался в пассажиров и снова что было силы давил на газ. В считанные минуты долетел он до деревни и, лихо затормозив на автобусной стоянке, возбужденно вбежал в здание вокзала.

Кассирша долго не могла врубиться в суть вопроса, наконец сообщила ленивым голосом, что рейсовый автобус прибудет через десять минут, а телефона у них не было сроду.

— А где есть? — спросил Маскитов.

— В правлении.

Но на дверях правления висел полупудовый замок, и Маскитов, проклиная это глухое совдеповское гнездо, опять полетел на автостоянку. Подскочил он весьма вовремя: над горой клубилось густое облако пыли, а с горы, важно покачиваясь, съезжал старый обшарпанный Пазик. Маскитов сильно перенервничал, пока дождался, когда автобус нехотя скатится вниз и распахнет свои протезные двери. Но когда пассажиры с огромными узлами и корзинами выползли из душного салона, Маскитов с ужасом увидел, что Софьи среди них нет. Бедняга с отчаянной физиономией подбежал к шоферу и спросил, не помнит ли он красивой блондинки, севшей в Больших Ключищах? Шофер махнул рукой и проворчал:

— Да разве всех упомнишь в такой давке?

Впрочем, он посоветовал поискать на горе, потому что там сошла основная масса. Маскитов с ревом полетел наверх, но никого там уже не застал. К. счастью, домов на горе было не так уж и много. Он стучался в каждую калитку и с отчаянием в глазах вопрошал, не сюда ли завернула Софья, прибывшая к бабушке из Казани. Но везде отвечали одно и то же, что таких сроду не было и знать они таковых не знают.

Может, она приехала на другом автобусе, на проходном? — не сдавался Маскитов и вихрем полетел вниз тормошить угрюмую кассиршу. Но та ответила, что, возможно, его знакомая припылила на такси. И с раздражением заперла кассу.

И снова Маскитов ездил от дома к дому, стучал в ворота и умоляюще расспрашивал про бабушку, которую навещает на каникулах очаровательная студентка Казанского университета. Но все отрицательно качали головой и сочувственно вздыхали.

Совершенно изможденный и в доску расстроенный Маскитов поехал назад, и если бы не был так влюблен, то, вероятно, заподозрил бы обман. Но ничего такого он даже близко не допустил, и решил, что Альфред что-то напутал. Пустяки. Завтра он отловит ее на вокзале и тогда уже ни за что от себя не отпустит. Рэкетир хотел пощупать под рубашкой туфельку, но вспомнил, что туфельки уже нет, и проклятый холодный ком непрошено подкатил к горлу. И вдруг совершенно некстати Маскитов вспомнил, что тут неподалеку строится его загородный коттедж, который виделся ему сегодня во сне. Заехать посмотреть, чего они там налепили? — подумал Маскитов и нехотя свернул с проезжей части. Смеркалось. Трасса уже почти была безжизненной. И если бы он не был таким подавленным, то наверняка бы заметил, как вслед за ним потихоньку свернул красный неброский «Жигуленок» с темными окнами.

13

Когда стажер вошел в квартиру Закадыкина и победно поднял туфельку, вся орава дружно зааплодировала.

— Фокус удался? — спросил майор, вытягивая из пачки сигарету.

— Рванул как наскипидаренный!

Рахметов щелкнул пальцами и повернулся к девушке:

— Поздравляю, Полежаева! Это твоя заслуга.

Девушка нежно улыбнулась и шутливо поднесла ручку для поцелуя.

— Вот и славненько, — произнес майор, задумчиво потирая лоб. — С наступлением сумерек можно уматывать.

С наступлением сумерек трамвай высадил всю компанию в северной части города, и они отправились друг за другом в глубь парка, шурша осенней листвой и хрустя сухими ветками.

Группа молча добрела до ямы, быстро разгребла листья и вытащила на свет Божий спортивные мотоциклы, шлемы и кожаные куртки. Ни слова не говоря, они облачились в свою рокерскую одежду, молча попрыгали в седла и, как по команде, завели моторы.

Мотоциклисты с ревом вылетели из леса и, не включая фар, на огромной скорости понеслись по ночному шоссе. Тормознув у перекрестка, они повернули на ту дорогу, где нет поста ГАИ. За городом мотоциклисты включили фары и, дав полный газ, полетели по трассе, ведущей в Казань.

Так, ни разу не остановившись и не снижая скорости, они ехали всю ночь. Только перед самым рассветом перекусили бутербродами в какой-то глухой рощице и улеглись на плащ-палатки подремать.

Когда друзья проснулись, уже вовсю сияло солнце и стрелки часов показывали десятый час. Шеф цокнул языком и первый прыгнул на мотоцикл.

У самого въезда в Казань девушка отделилась от своих попутчиков, чтобы подкатить к киоску со свежими газетами. Она долго высматривала что-то из-под своего темного шлема, наконец найдя нужную газету, вскользь пробежалась по сенсационной новости на первой полосе, о том, что немецкая телевизионная компания располагает новыми кинодокументами об экспорте из России внутренних человеческих органов, затем, отыскав раздел криминальных сообщений средневолжского региона, стала сосредоточенно водить по столбцам пальцем. Ее ноготь уперся в нужную строчку, и девушка медленно прочла: «Вчера вечером в Ульяновской области в районе Старого Гуляя у своего недостроенного коттеджа был убит автоматной очередью двадцатишестилетний предприниматель Юрий Маскитов…»

Не дочитав подробностей, мотоциклистка потрясла над головой газетой, и ее товарищи на мотоциклах дружно закивали головами. Один из них произнес густым басом:

— Ну что, Рахметов, программа минимум как будто выполнена, хотя мы так и не узнали, на что мафия спускала будущему губернатору миллиард.

— Во всяком случае, не на нужды трудящихся, а скорее — на морги для тех же трудящихся, ибо, как я понял, высокопоставленные чины уже нацелились на гражданскую войну.

Они спустили сцепления и с диким ревом понеслись в город той самой дорогой, где нет поста ГАИ.