Исчезнувшая Луна

ТВИННЕР

Из-за утла вывернуло такси и медленно покатило по улице.

— Приехали! — пронзительно завизжали дети.

Белая калитка широко распахнулась.

— Папа! Мама! Дядя Фред приехал!

Мэтт Уинслоу вышел на крыльцо. Через минуту появилась и Люсиль, занимавшаяся чисткой кухни к празднику. Такси остановилось перед домом. Джо и Барби, как расшалившиеся тигрята, с воплями бросились к нему, а с обоих концов улицы бесшумно продвигалась соседняя мелюзга, соображавшая, что мешать Уинслоу сейчас нельзя, но быть поближе очень желательно, ведь сегодня тут можно увидеть такие чудеса!..

— Поглядите-ка!

Мэтт хихикнул.

— Можно подумать, что Фред — Тарзан, Санта-Клаус и Супермен в одном лице.

— Ну и что? — гордо сказала Люсиль. — Не так уж много людей побывало там, где был он.

И она побежала по дорожке. Мэтт пустился следом.

В глубине души он ревновал. Не так чтобы очень, но… Он любил брата Люсиль и уважал его, но дело в том, что Джо и Барби никогда не смотрели на отца такими глазами. Это была тайная ревность, и Мэтт не признавался в ней даже себе самому.

Элегантный и подтянутый, в ладно сшитом мундире, с кадуцеями на петлицах, Фред вышел из машины. Он, возможно, хотел немного пустить пыль в глаза, но от этой затеи тут же пришлось отказаться: нельзя же, не роняя достоинства, делать три вещи сразу — обнимать радостно скачущих ребятишек, и целовать сестру, и пожимать руку Мэтту.

— Я возьму твой багаж. — предложил Мэтт.

Соседские дети смотрели на гостя во все глаза и шепотом передавали друг другу слово «Марс».

— Осторожнее, — сказал Фред. — Вот это, с ручкой наверху, я возьму сам.

И он поднял небольшой сундучок, сделанный из деталей упаковочного ящика, на которых еще сохранились армейские серийные номера. По бокам и на крышке сундучка были проделаны маленькие отверстия. Фред отстранил ребятишек.

— Не толкните его. Тут редкая марсианская ваза. Я привез ее для вашей матери и не хочу разбить. Подарок для вас? Еу что ты скажешь! Начисто забыл! К тому же там мало такого, что пришлось бы вам по душе.

— Даже камешка нет? — спросил Джо.

Фред покачал головой.

— Ни одного голыша.

Мэтт поднял чемодан Фреда.

«Нисколько не изменился, — подумал он. — Похудел немного, морщин прибавилось, но с ребятами он такой же и ведет себя как мальчишка».

Потом он с недоумением взглянул на отверстие в сундучке.

Тут что-то необыкновенное…

— Господи, как жарко! — вздохнул Фред.

Он жмурил глаза, словно они болели от солнца.

— После десяти месяцев на Марсе нелегко переносить земное лето. Барби, не виси на дяде, он уже совсем старик, ему и так тяжело!

Он поглядел на Мэтта и Люсиль, грустно улыбнулся и сделал вид, что у него подгибаются ноги.

— Я завяз в этом воздухе, как муха в клею!

— Сядь на крыльцо, — предложила Люсиль. — Здесь ветерок…

— Через минуту. Но сначала — не хочешь ли взглянуть на подарок?

Он поставил сундучок в тени клена.

— Фред, что там? — подозрительно спросила сестра. — В самом деле марсианская ваза?

— Ну, не совсем так. Это больше похоже на… Я сам открою, а ты, Джо, отойди. Это тебя не касается.

— Ой, дядя Фред! — ныла Барби.

Ояа подпрыгивала, как кукла на веревочке.

— Открой его, пожалуйста!

Мэтт поставил чемодан за дверь и тоже подошел в сундучку.

Фред открыл крышку и присел на корточки, наблюдал за детскими лицами. Мэтт подумал:

«Он целый год предвкушал это мгновение… Ему бы жениться и своих ребят завести…»

Джо и Барби одновременно вскрикнули и тут же на секунду замолчали.

— Он и вправду живой?

— Можно его погладить?

— Он кусается?

Вдоль изгороди мальчишки и девчонки насаживали тощие животики на колья, стараясь увидеть, что происходит. Мэтт и Люсиль заглянули в сундучок. Там на подстилке из красного песка и сухого лишайника сидело что-то мохнатое размером с крупного кролика, но не похожее на него по очертаниям, с большими круглыми ушами и крапчатой шкуркой той же расцветки, что и ржаво-красный песок и серовато-зеленый лишайник. Существо смотрело на незнакомые лица кротким безразличным взглядом, слегка щурясь от непривычно яркого солнца, и не шевелилось.

— Где же такие водятся? — спросила Люсиль.

— На Земле — нигде, — ответил Фред, — а на Марсе это основная форма жизни… была, пока не появились мы. Это единственное выжившее млекопитающее и почти единственное позвоночное. У него еще нет официального названия Пройдут годы, прежде чем зоологи решат, как классифицировать его. Наши парни называют их твиннерами.

— Как? — спросила Люсиль.

— Твиннер. Потому что он такой промежуточный. Понимаешь, если тебя спросят, на что он похож, ты скажешь, что он что-то среднее между кроликом и сурком или между обезьяной и белкой. Иди сюда, Барби, вытащи его.

— Минутку, — сказал Мэтт. И отодвинул Барби.

— Подожди, Фред. Ты уверен, что он не опасен? Я не хочу, чтобы ребятишки были искусаны или оцарапаны.

— По сравнению с ним кролик — настоящий хищник, — рассмеялся Фред. — У твиннеров так давно нет естественных врагов, что они разучились защищаться и не испытывают никакого страха перед человеком. Я доставал их из нор голыми руками.

Он бережно вынул зверька из сундука.

— Этот, во всяком случае, был домашним всю свою жизнь. Именно поэтому я и взял его с собой. Он привык к теплу и нормальной земной атмосфере, поскольку жил на Базе, и я подумал, что он легко перенесет переезд.

Он протянул твиннера супругам:

— Ну, возьми его, Мэтт, или ты, Люсиль. И не беспокойтесь.

Мэтт нерешительно принял твиннера на руки. На ощупь это было животное, как и всякое другое, которое можно взять в руки: теплое, очень мохнатое, может быть более легкое и хрупкое, чем казалось на первый взгляд.

Хвоста у зверька не было, задние ноги вовсе не походили на кроличьи, а передние были длиннее, чем думал Мэтт.

Зверек положил на его руку свою лапку — с тремя сильными короткими пальцами и одним побольше — и поднял голову, принюхиваясь. Солнечный свет яркими стрелами пробивался сквозь ветви, и твиниер совсем зажмурился. Мэтт неумело похлопал его, и твиннер вытянул мордочку на его руке. Мэтт вздрогнул.

— Какой мягкий мех, — сказал он. — Щекотно. Хочешь подержать его, Люсиль?

Она строго взглянула на Фреда.

— Никаких микробов?

— Никаких.

— Ну ладно.

Она взяла твиннера под передние лапки, как кошку, посмотрела, как он мягко и терпеливо висит, и наконец улыбнулась.

— Он милый. Я думаю, что он будет любить меня.

Она осторожно поставила зверька на траву.

— Ладно, ребятки. Будьте осторожны, не сделайте ему больно.

Джо и Барби словно онемели. Они легли на землю, трогали, гладили и неотрывно рассматривали твиннера, а бахрома маленьких тел на изгороди незаметно и тихо просочилась внутрь, и скоро весь двор был заполнен ребятишками, так что пришельца с Марса не было видно.

Фред счастливо засмеялся.

— Приятно снова увидеть ребятишек и нормальных людей.

— То есть как — нормальных?

— Я же врач и психиатр. Все долгих десять месяцев я возился с ксенофобами.

— Ксено… чего? — спросила Люсиль.

— Двойное слово, обозначающее людей, которые боятся незнакомого. Когда кое-кто из моих коллег начинал чересчур тревожно вглядываться вдаль, он тотчас попадал ко мне в лапы… Ну да, к чертям это. Дайте мне чего-нибудь холодненького, утопите меня в пиве.

Долгий жаркий день и долгий теплый вечер были целиком посвящены Фреду. Ребятишки, казалось, выросли на десять футов и сияли отраженным светом героя. Соседи то и дело забегали к ним в дом, чтобы поприветствовать необычного гостя и своими глазами взглянуть на человека, посетившего такие края, в существование которых они и верили-то с трудом.

Притихшая орда окрестных малышей расселась вокруг вытащенных в тень стульев.

— Дядя Фред, а Марс, он такой, как его в книжках рисуют, да?

Фред вздохнул и указал на твиннера, возлежавшего на руках Барби.

— Пусть он тебе расскажет. Он это знает лучше меня.

— Конечно, — кивнула Барби. — Джон Картер знает все. Но…

— Кто-кто? — переспросил Фред.

— Джон Картер с Марса.

Фред засмеялся. Здорово! Отличное имя!

Ему вспомнились удивительные романы Эдгара Райса Берроуза — «Владыка Марса», «Меченосцы Марса», «Боги Марса».

— Это точно, — поморщился Мэтт. — Ребята только их и читают. Как же — Джон Картер! Герой с большой буквы!.

Он повернулся к детям.

— Но ведь Джон Картер был землянином, прилетевшим на Марс.

— Ну и что? — сказал Джо, удивляясь нелогичности взрослых. — А он — марсианин, приехавший на Землю. Так что разницы никакой, правда, дядя Фред?

— Ты мог бы сказать, что он, как и тот Джон Картер, гражданин двух миров.

— Да, — согласилась было Барби, — но дело в том, что мы пока не понимаем его языка, так что рассказывать нам о Марсе придется тебе.

— Ну, тут возразить нечего, — подтвердил Фред.

Он начал рассказывать о Марсе, о темных каналах и разрушенных городах, о древних белых башнях, одиноко стоящих под двумя лунами, о прекрасных принцессах, о злых королях и могучих меченосцах. Когда ребятня наконец-то насытилась и убежала играть с Джоном Картером, Мэтт покачал головой и заметил:

— Не стыдно тебе забивать им головы подобным вздором?

Фред ухмыльнулся.

— Успеют еще узнать правду… На их век хватит.

Было уже поздно. Надвигалась ночь.

Соседи приходили и уходили. Посторонние ребятишки исчезли. Стало спокойнее.

Наконец остались только чета Уинслоу и Фред. Мэтт пошел на кухню за новой порцией пива.

Откуда-то из темноты раздался вопль Барби.

Банка с пивом выпала из рук Мэтта и образовала на полу пенный гейзер.

— Неужели малышка…

Не договорив, он выбежал из кухни.

Фред и Люсиль вскочили. Визг Барби несся из того утла, где стоял гараж. Вскоре к ней присоединился я Джо. Мэтт, задыхаясь несся через лужайки. Люсиль бежала позади, громко окликая детей:

— Барби! Джо! Что случилось?

В тусклом свете, лившемся из кухонных окон, Мэтт увидел маленькую фигурку Джо, отчаянно дергавшего ручку туго закрывшейся двери.

— Помогите! — кричал он. — Дверь, кажется, заклинило!..

Мэтт оттолкнул его. В темном гараже все еще визжала Барби. Мэтт рванул дверь и влетел внутрь.

Там стояла его дочь, раскрыв рот для нового вопля. По ее щекам бежали потоки слез.

Джон Картер был рядом с ней. Он стоял на задних лапках почти прямо, крепко держа Барби за большой палец. Глаза его были широко открыты: ночью земное солнце не досаждало ему.

Они оказались зеленовато-золотыми и очень блестящими. Что-то сжало горло Мэтта.

Он протянул руки, и Барби, вырвав свой палец из лапки Джона Картера, бросилась в объятия отца.

— Ох, папа, здесь было так темно, а Джо не мог открыть дверь…

Джо вошел и поднял на руки Джона Картера.

— Все девчонки — трусихи, — сказал он, полный презрения, ведь опасность уже миновала. — Подумаешь, на несколько минут оказалась закрытой в гараже и уже впала в истерику!

— А что вам тут понадобилось? — спросила Люсиль. Убедившись, что с Барби ничего не случилось, она успокоилась.

— Мы просто играли, — хмуро сказал Джо. — Откуда я знал, что старая дверь не сработает?

— Все о’кей, — заметил Фред. — Она только испугалась.

Люсиль глубоко вздохнула.

— А еще удивляются, почему матери так рано седеют. Ну, ладно, вы оба — марш в постель. Быстро!

Джо направился к дому с Барби и Джоном Картером.

— Э, нет, — сказал Мэтт, — вы не возьмете с собой в кровать эту штуку.

Он взял Джона Картера за загривок и выхватил его из рук сына.

Джо повернулся, уже готовый устроить по этому поводу страшный шум, но Фред мягко сказал:

— Я возьму его.

Он взял животное, куда более нежно, чем Мэтт.

— Твой отец прав, Джо. Домашним животным не место в спальне. Во всяком случае, Джону Картеру там будет не очень-то уютно. Он лк>бит прохладу, он, скорее всего, захочет выкопать себе норку и сделать в ней подходящую комнату.

— Вроде катакомб? — спросила Барби все еще дрожащим голосом.

— Или пещеры? — спросил Джо.

— Точно. Ну, теперь бегите, а мы с вашим отцом устроим его.

— Ладно, — сказал Джо. — Идет.

Он протянул палец, и Джон Картер схватил его. Джо торжественно качнул рукой.

— Спокойной ночи. А если он роется в земле, как лесной сурок, почему у него передние лапы, как у обезьяны?

— Потому, — сказал Фред, — что он не собирался стать землекопом. Он скорее обезьянка, чем сурок. Но там, откуда он родом, уже давно нет никаких деревьев, и, чтобы спастись от жары, он вынужден зарываться в землю. Мы называем это адаптацией.

Он повернулся к Мэтту.

— Как насчет старого погреба? Это было бы для него идеальным местом, если ты не используешь этот погреб для чего-нибудь еще.

— Нет, — хмуро протянул Мэтт. — Я им не пользуюсь.

Он бросил взгляд на Джона Картера, и тот посмотрел на него блестящими нездешними глазами. Затем, чувствуя начинающуюся боль, Мэтт поднес руку к голове.

— Мой синус лягается. Наверное, к дождю. Пожалуй, я пойду к себе, если ты не против.

— Иди, милый, — сказала Люсиль, — я помогу Фреду устроить твиннера.

Мэтт запил пивом две таблетки аспирина, которые ему ничуть не помогли, и забылся тяжелым сном, в который прокрались темные непривычные видения, не желавшие показывать своих лиц.

На следующий день было воскресенье.

Дождя не было, но голова Мэтта разболелась еще сильнее.

— Ты уверен, что это твой синус? — спросила Люсиль.

— Да. Болит вся правая сторона, лоб и верхняя челюсть, даже в зубы отдает.

— Гм, — сказал Фред. — Вот тебе-то точно нечего делать на Марсе. Там синусит — профессиональное заболевание, несмотря на кислородные маски. Разница в давлении творит с земными внутренностями черт знает что. Ну, да ты знаешь…

— Нет, — недовольно ответил Мэтт, — не знаю и знать не хочу. Прибереги свои страшные истории для медицинской конференции.

Фред поморщился.

— Лучше бы ты не упоминал об этом. В такую жару тошно думать о Нью-Йорке. Черт побери, это просто жестокость по отношению к животным.

Он повернулся к Джо и Барби.

— Да, кстати, держите Джона Картера в погребе, пока не спадет жара. Там, по крайней мере, прохладно. Не забывайте, что он создан не для этого климата и не для этой планеты. Дайте ему привыкнуть.

— О, конечно, — радостно сказала Барби — К тому же он занят, строит себе замок. Ты только погляди, какие стены он возводит.

Работая медленно и часто отдыхая, Джон Картер начал строительство хитроумной норы в мягком земляном полу старого погреба.

Дети время от времени спускались туда и наблюдали, как твинвер насыпает землю и хлопает по ней своими ловкими лапками, придавая ей вид крепостного вала, защищавшего передний вход норы.

— Это чтобы отклонить ветер и песок, — пояснил Фред.

Барби, следя зачарованными глазами за работой твиннера, пробормотала:

— Держу пари, что он мог бы построить все что угодно, если бы был достаточно большим.

— Возможно. Давным-давно, когда жизнь на Марсе была полегче, чем теперь, эти зверьки, наверное, отличались ростом. Но…

— Выше меня? — спросил Джо.

— Возможно. Но, если он и строил тогда что-нибудь, нам не удалось обнаружить это. И вообще никаких построек, конечно, не считая тех городов, о которых я вам рассказывал.

В эту ночь гроза, жуткая и устрашающая, сменила жару.

«Так вот на что жаловалась моя голова», — подумал Мэтт.

Он проснулся от яркой вспышки молнии.

Затем он снова заснул и видел туманные грустные сны, сны расставания и тоски.

Утром его голова все еще болела.

Фред уехал в Нью-Йорк на конференцию.

Мэтт отправился в свою контору, огорчаясь, что ему трудно сосредоточиться из-за тупо ноющей боли, охватившей половину черепа. Он почему-то стал беспокоиться. Ему казалось, что день никогда не кончится. Он нервничал все больше и больше и, когда пришла пора уходить, поспешил домой с безотчетной тревогой, для которой вроде бы не было никаких оснований.

Вернувшись домой, он спросил Люсиль:

— Все в порядке?

— В порядке? — повторила она. — Конечно, все в порядке. А в чем дело?

— Сам не знаю. А дети?

— Они весь день играют в марсиан. Я никогда не видела, чтобы они чем-нибудь увлекались так же, как сейчас увлечены этой зверюшкой. А он, надо признаться, так мил и терпелив. Зайди-ка на минутку.

Она повела его к двери детской. Джо и Барби, наряженные в пляжные полотенца и старые платья Люсиль, участвовали в сложном ритуале, включавшем в себя позирование и размахивание деревянными мечами.

В центре комнаты восседал на кресле Джон Картер, обернутый в блестящую ткань и с золотым браслетом на шее Он сидел абсолютно неподвижно и смотрел на детей полуприкрытыми, как обычно, глазами.

— Тут что-то не так! — резко сказал Мэтт.

— А именно?

— Ни одно обычное животное не будет так сидеть. Ты посмотри, оно сидит, как..

Мэтт тщательно подыскивал сравнение.

— Гравитация, — ответила Люсиль. — Ему вообще тяжело двигаться, бедняге. И, мне кажется, дышать тоже трудно.

Джо и Барби встали на колени по бокам трона и подняли мечи в воздух.

— Куар! — крикнули они Джону Картеру.

Затем Джо встал и произнес какую-то тарабарщину, но почтительно, словно обращался к самому королю.

— Марсиане, — сказала Люсиль и подмигнула мужу. — Иной раз можно поклясться, что они действительно говорят на другом языке. Пойди полежи пока на диване, милый. У тебя усталый вид.

— Я устал. — Мэтт кивнул.

— И я…

— Что?

— Ничего. Так.

Нет, вовсе не ничего. Он лег на диван.

Люсиль отправилась на кухню. Он слышал, как она там возится. Слабо, как бы издалека, до него долетали голоса детей.

Иной раз можно было поклясться, что они действительно говорят на другом языке… Иной раз можно поклясться…

Нет, нельзя. Знаешь, что есть и чего нет. Даже дети знают.

Он задремал, и детские голоса вползли в его сон. Они звучали сквозь пронзительный ледяной ветер, бормотали в пыли, поднимавшейся под порывами ветра, и было совершенно ясно, что говорят они на языке, знакомом им и понятном. Он звал детей, но они не отвечали ему, их скрывали от него гребни красного песка, текущие и изменчивые, вечно плывущие и не оставляющие ни следов, ни отметин. Он бежал между дюнами, выкрикивая имена детей, и вдруг увидел нагромождение древних камней — остатки умершей горы — и впадину внизу со следами зелени вокруг хилого озерца. Он знал, что дети в этой впадине. Он бросился туда, а ночь сгущалась, на потемневшем небе уже мерцали звезды.

Перед ним выросла неясная фигура и загородила ему дорогу. В правой руке ее был стебель травы — дат, меч. Лицо незнакомца скрывала густая тень, но глаза смотрели на Мэтта, зеленовато-золотые и яркие, каких на Земле не бывает…

— Ради Бога, Мэтт, проснись!

Люсиль трясла его. Он сел, все еще во власти сна, к увидел Джо и Барби в другом конце комнаты. Они были одеты, как обычно, и смеялись.

— Как ты мог увидеть страшный сон средь бела дня? — спросила Барби.

— Да, удивительно, — заметила Люсиль, — но кошмар, похоже, был первоклассным. Пошли, Мэтт, обедать, а то соседи подумают, что я тебя бью.

— Чужие кошмары всегда смешны для других, — проворчал Мэтт. — Где Джон Картер?

— Мы унесли его обратно в погреб, — беззаботно сказал Джо. — Мам, ты дашь нам завтра побольше салата-латук? Он увлекся им.

Пристыженный и с легким головокружением, Мэтт сел обедать. Ел он без удовольствия и плохо спал в эту ночь, несколько раз просыпаясь от страшных снов. На следующий день стало еще жарче. Его головная боль не прекращалась. Мэтт пошел к своему врачу. Тот не нашел никаких признаков инфекции, Во на всякий случай сделал ему какой-то засол. Мэтт пришел в контору. Но это был только жест, работать он не мог. К полудню он вернулся домой с двухдневным освобождением по болезни.

Температура воздуха подползла к тридцати двум градусам Цельсия.

— Представляю себе страдания Фреда в Нью-Йорке, — сказала Люсиль. — А бедный Джон Картер! Я не позволила детям вообще вытаскивать его из погреба.

— Ты знаешь, что он сделал, пап? — сказала Барби. — Джо обнаружил это сегодня утром, когда ты ушел.

— Что? — с раздражением спросил Мэтт.

— Дыру, — сказал Джо. — Он, видимо, прорыл туннель прямо под фундаментом. Дыра на лужайке точно напротив погреба. Я думаю, он хотел иметь в своем замке заднюю дверь, но я завалил дыру, хорошо засыпал и сверху положил большой камень.

— Он выкопает другую, — заметил Мэтт с некоторым облегчением.

Барби покачала головой.

— Нет. Я ему сказала, что может случиться. Его может убить большая собака или он заблудится и не найдет дороги домой.

— Бедный зверек, — усмехнулась Люсиль. — Он никогда уже не найдет дороги домой.

— Ах, да черт с ним, — злобно сказал Мэтт. — Если тебе так хочется пожалеть кого-то, обрати внимание на меня. Я чувствую себя до крайности паршиво.

Он поднялся к себе и хотел лечь, но в спальне было душно, как в парной бане. Он метался, стонал и наконец сошел вниз, и Люсиль дала ему ледяного лимонада. Он сел в тени на задней веранде и выпил его. Желудок скрутило от холодной, кисло-сладкой жидкости, и Мэтт встал, чтобы пройтись по лужайке. Жара давила на него, в голове стучало, колени подгибались. Он прошел мимо того места, где Джо завалил туннель, и услышал доносившиеся из окна погреба детские голоса. Он повернулся и пошел к погребу.

— Что вы там делаете? — крикнул он в открытую дверь погреба.

Из темноты внизу голос Барби ответил:

— Мы принесли Джону Картеру немного льда — полизать. Но он не хочет выходить.

И она заговорила с твиннером совсем другим тоном — ласковым, уговаривающим.

— Вылезайте оттуда, пока не простудились, — сказал Мэтт.

— Сейчас, — отозвался Джо.

Мэтт спустился по ступенькам. Дети не включили свет, а маленькое пыльное окошко едва освещало темную пещеру погреба. Мэтт стукнулся о балку и выругался, а Барби нетерпеливо выкрикнула:

— Мы же сказали, что сейчас выйдем.

— В чем дело? — спросил Мэтт. — Он пытался разглядеть хоть что-нибудь. — Мне уже и спускаться сюда нельзя?

— Тсс, — прошептал Джо. — Он как раз выходит. Не спугни его!

Дети сидели на корточках у земляного вала, который с таким трудом выстроил Джон Картер. В середине вала темнело отверстие, и из него очень медленно вылезал Джон Картер. Глаза его сверкали в темноте.

Барби положила перед ним два кубика льда.

Он прижал к ним мордочку и тяжело дышал.

Его бока ходили в частом, мелком и неровном ритме.

— Ты поправишься, — сказал ему Джо.

Он погладил его голову, потом повернулся к Мэтту.

— Ты не понимаешь, как это важно. Нигде в округе нет ребят, у кого жил бы дома самый настоящий марсианин!

— Уходите! — резко сказал Мэтт. — Поднимайтесь наверх!

Дети неохотно встали и прошли мимо него. Джон Картер не шевелился. Он смотрел на Мэтта. Мэтт, вздрагивая от холодного воздуха, поднялся наверх и захлопнул дверь.

Он шел за детьми, но мысленно все еще видел, как Джон Картер лежит за своей стенкой в темноте, страдая от чужого мира, слишком большого, слишком жаркого и слишком тяжелого.

Он лежит за стенкой в темноте и думает.

Нет, животные не думают. Они только чувствуют. Они могут быть растерянными, испуганными, страдающими или еще какими-нибудь, но все это — ощущения, а не мысли. Думают только люди. На Земле.

Мэтт снова вышел во двор. В дальнем конце двора, где вдоль аллеи тянулась изгородь, Мэтт остановился и, крепко держась обеими руками за торчавшие колья, смотрел на соседский забор, на гаражи и мусорные баки, но ничего не видел. Смутная догадка понемногу росла в его голове, с каждой минутой принимая все более ясные очертания, и Мэтт чувствовал, что вскоре он уже не сможет отмахнуться от этой мысли.

— Нет, — сказал он себе. — Неужели Фред не знает об этом? А ученые? Не может быть, чтобы не знали.

Хотя… Откуда им знать? Как измерить возможности другого мира?

Фред сказал, что это единственное млекопитающее и почти единственное позвоночное. Почему именно этот вид выжил, уцелел, когда все остальные погибли? Разве он имел какие-либо преимущества перед остальными?

Предположим, это разумная раса, и разум ее такого рода, что люди, земляне, не могут его постичь.

Раса и умирающий мир. Предположим, раса должна измениться, выродиться, адаптироваться, утратить свои города, изобретения, письменность и так далее, но не разум, только не разум, потому что разум — единственный барьер против уничтожения.

Допустим, раса, физически измененная, лишенная привычного окружения, замыкается в собственных мыслях, в собственном сознании.

Разве это не может высвободить такие душевные силы, о которых землянин и не подозревает? Мы не видим их, потому что судим обо всем с точки зрения своего ограниченного земного опыта. Не станет ли такая раса скрывать свой разум, свое последнее оружие от чужаков, захвативших их мир?

Мэтт вздрогнул и взглянул на небо. Оно стало другим. Оно не было больше твердым панцирем, покрывающим мир. Оно было распахнуто настежь, изборождено и прорвано прожорливыми космическими кораблями, несущими прожорливых людей, которым не хватало того, что они имели. Через эти прорехи проскальзывало чужое, и мир никогда уже не будет прежним. Никогда не будет знакомой, безопасной Земли, содержащей только то, что принадлежит ей, только то, что люди могут понять.

Хлынул дождь. Мэтт промок до нитки, но не замечал этого.

— Нет, — сказал он снова, — я не хочу верить в такой бред. Я не ребенок, чтобы верить, будто игрушки могут ожить.

Но о игрушках ли шла тут речь?

Он вздрогнул, услышав голос Люсиль, зовущей его. Чувствовалось, что его жена чем-то встревожена. Он зашагал к дому. Она встретила его на полпути и спросила, что он делает под дождем. Он пытался успокоить ее, но она откровенно тревожилась и не хотела слушать никаких объяснений.

— Ложись, — сказала она и, укрыв его пледом, сошла вниз к телефону. Мэтт несколько минут лежал спокойно, пытаясь взять себя в руки, борясь со своими нервами и стыдясь этой неожиданной паники. С него покатился пот, и он отшвырнул плед.

Воздух в комнате был влажным, тяжелым и спертым. Мэтт чувствовал, что страдает, как..

Черт побери, разве можно спать в такой духоте?!

Он встал и пошел вниз.

Люсиль только что отошла от телефона.

— Кому ты звонила? — спросил он.

— Фреду, — ответила жена. — И пристально взглянула на него, как бывало всегда, когда Люсиль твердо решила что-то сделать. — Он сказал, что приедет завтра утром. Пусть он определит, что с тобой.

— Но мой доктор… — раздраженно начал Мэтт.

— Твой доктор не знает тебя так хорошо, как Фред, да и плевать ему на тебя.

Мэтт заворчал, но было уже поздно что-либо предпринимать. Затем он подумал, что у Фреда, возможно, найдется хоть какой-нибудь ответ. Может, если рассказать ему…

О чем?

Правильно: вытащить все это, изложить словами. «Я думаю, что Джон Картер не просто безвредный зверек. Я думаю, что он разумен. И думаю, что он ненавидит меня, ненавидит Землю, куда его случайно завезли, словно домашнее животное. Я думаю, что он что-то делает с моими детьми».

Сможет ли он сказать все это Фреду?

Люсиль позвала детей ужинать.

— О Господи, опять они в этом сыром погребе! Джо, Барби, выходите сию минуту!

Мэтт обхватил голову руками. Боль разрывала его виски.

Он спал в эту ночь внизу на диване в гостиной. Он делал так и раньше в жаркое время. Тут вроде бы казалось прохладней.

Он щедро отмерил себе аспирину и на некоторое время погрузился в тяжелый сон, полный темных фигур, преследовавших его на местности, которую он не мог разглядеть, но знал, что она чуждая и угрожающая. Затем в тяжелые часы между полуночью и рассветом он ударился в панику: ему почудилось, что он вот-вот задохнется. Воздух был плотным, как вода, и вес его горой лежал на груди Мэтта, на его плечах, на бедрах.

Он включил свет и начал поднимать и опускать отяжелевшие, непослушные руки. Цепенящий ужас волной прокатился по его телу и укутал его, как мокрый снег облепляет дерево.

Гостиная выглядела чужой, привычные вещи скрывал налет страха, все следы Джо, Барби, Люсиль и его самого вдруг стали резкими и символическими указателями, как на картинах Дали. Библиотечный роман в коричневом переплете, статуэтки на камине смотрят на Мэтта своими неподвижными белыми лицами. Бутылка из-под газировки — нет, две — виновато выглядывают из-за дивана, голубой жакетик с порванным карманом под лампой, куча комиксов, его собственное кресло с продавленным сидением, обои, линолеум, коврик — все окрасилось в какие-то грубые, кричащие цвета. Он нащупал пол ногой. Пол был тонкий, как ледок на луже, он вот-вот треснет, и Мэтт провалится туда, где лежит чужак, лежит, думает и ждет.

Все они на Марсе лежат под землей и ждут. Они думают ночи напролет и ненавидят людей, которые вытаскивают их из нор, убивают, расчленяют и с любопытством разглядывают их мозг, кости, нервную систему или же берут на поводок, сажают в клетки, но не подумают заглянуть им в глаза и увидеть, что прячется там, в зеленовато-золотой глубине.

Ненависть и ожидание — вот их внутренний мир, ненависть и спокойное, расчетливое подталкивание людей к безумию.

«Вот как меня, например, — думал Мэтт. — Он сам страдает, его давит наша гравитация, он задыхается в этом воздухе, и он заставляет страдать меня. Он знает, что умрет. Как далеко простирается его сила? Он может только заставить меня почувствовать то, что чувствует сам, или может». Допустим, может. Допустим, он знает, что я хочу рассказать Фреду, и он остановит меня. А что дальше? Джо? Барби? Люсиль?»

Мэтт стоял посреди комнаты.

«Он убьет меня, — думал он. — Он знает».

Его качнуло. Комната завертелась перед его глазами. Какой-то странный паралич сковал его мышцы, связал их в узлы.

Но Мэтт повернулся и пошел. Бежать он не мог, но с каждым шагом он шел быстрее, напряженный и задыхавшийся. Он открыл дверь в погреб и спустился вниз, не забыв включить свет.

Джон Картер издал звук, единственный звук, который Мэтт от него слышал, слабый тонкий визг, совершенно животный и абсолютно бездумный.

С первым утренним поездом приехал Фред.

Все стояли на лужайке у задней изгороди и смотрели вниз. Дети плакали.

— Наверное, его схватила собака, — сказал Мэтт.

Он говорил это и раньше, но его голосу не хватало убедительности, которая происходит от знания и уверенности. Он хотел бы отвести глаза от того, что лежало на земле у его ног, но не мог. Фред смотрел на него.

— Бедный маленький зверек, — сказала Люсиль. — Наверное, это все-таки собака. Как по-твоему, Фред?

Фред наклонился. Мэтт уставился на свои ноги. Руки в карманах сжались в кулаки.

Он хотел сказать. Искушение, страстное желание рассказать были почти непреодолимы.

Он прикусил зубами кончик языка.

Через минуту Фред сказал:

— Это сделала собака.

Мэтт взглянул на него, но теперь Фред смотрел на свои ноги.

— Надеюсь, что она не мучила его, — сказала Люсиль.

— Думаю, что нет, — ответил Фред.

Жалобно всхлипывая, Джо простонал:

— Я взял самый большой камень, какой мог найти. Я никак не думал, что он сдвинет.

— Что поделаешь? — сказала Люсиль.

Обняв детей, она повела их к дому, оживленно произнося обычную смесь вздора, какую родители призывают на помощь в таких случаях.

Мэтт тоже хотел уйти, но Фред не двигался, и Мэтт понял, что нужно остаться. Он стоял, опустив голову, и чувствовал, что солнечные лучи бьют ему в спину, как молоты по наковальне. Он хотел, чтобы Фред сказал что-нибудь, но тот молчал.

Наконец Мэтт выговорил:

— Спасибо.

— Я не видел оснований говорить им. Они не поймут.

— А ты понял? — закричал Мэтт. — Я не понял. Зачем я сделал такое? Как я мог сделать такое?

— Это страх. Я, кажется, говорил тебе как-то. Это ксенофобия.

— Нет, вряд ли. Я не понимаю, как ее можно тут приложить.

— Это не только страх к незнакомым местам, но и к незнакомым вещам, ко всему, что странно и непривычно.

Он покачал головой — Признаться, я не предполагал найти это дома, но мне следовало бы подумать о такой возможности, кое-что вспомнить.

— Я был так уверен, — сказал Мэтт. — Абсолютно все сходилось.

— Человеческое воображение — удивительная вещь. Я знаю, я ведь десять месяцев варился в этом. У тебя, конечно, были симптомы?

— О Боже, да. — Мэтт перечислил их. — В последнюю ночь мне было так плохо, что я подумал… — Он взглянул на маленькое тело у своих ног. — Как только я это сделал, все прошло, даже головная боль. Как это называется? Психо…

— Психосоматическое, да. А у наших парней все начиналось с ангины.

— Мне очень стыдно, — сказал Мэтт. — Я чувствую…

— Ладно, — сказал Фред. — Это всего лишь животное. Вероятно, он и так не прожил бы долго. Не надо было мне привозить его.

Из дома снова вышли Джо и Барби. Джо нес сундучок, а Барби — охапку цветов и лопату. Они прошли мимо того места на лужайке, где большой камень был сдвинут и нора снова открыта — только слегка, снаружи, но Мэтт надеялся, что дети этого не заметили. Он надеялся, что они никогда не узнают.

Он пошел к ним навстречу, встал на колени и обнял их.

— Не горюйте, — сказал он. — Знаете, что мы сделаем? Мы найдем самое лучшее место, где продают щенков. Как вам понравится — иметь собственного замечательного щеночка?