Исчезнувшая Луна

Глава 1

В пещерах Меркурия было темно и жарко. Глубокую, гнетущую тишину нарушали только тяжелые шаги Тревера.

Долгие часы Тревер блуждал в этом лабиринте, где до него еще не ступала человеческая нога. Тревера душила злоба. Смерть караулила его на каждом шагу, а он вовсе не был готов к тому, чтобы безвинно погибнуть здесь — в миллионах миль от Земли. Более того, ему казалось особенно унизительным именно то, что свой конец он найдет в кромешном мраке, под чужими высокими, как Эверест, горами. Он хотел бы остаться в долине.

Голод и жажда сделают свое дело и там, но Треверу казалось, что погибший в долине умирает как человек, а не как крыса в канализации.

Впрочем, не все ли равно, где умереть?

Выжженный песок долины даже до землетрясения ничего не давал человеку, кроме, быть может, смутной надежды найти солнечные камни, один или два из которых могли превратить изыскателя в плутократа.

Тревер не нашел солнечных камней. Землетрясение обрушило на его корабль целую скалу, оставив незадачливого искателя сокровищ с карманным фонариком, горстью пищевых таблеток, фляжкой воды и весьма символической одеждой.

Он посмотрел на голые скалы, на ручеек ядовитой зеленой пены и отправился в туннели, древние норы охлаждавшейся по ночам планеты, надеясь, что ему удастся найти выход из этой проклятой долины.

Горы Сумеречного Пояса Меркурия изрыты тысячами глубоких нор и напоминают пчелиные соты.

Здесь нет пути через горы, потому что зубчатые пики поднимаются в безвоздушное пространство. Тре-вер знал, что между ним и открытыми равнинами лежит только один базальтовый туннель. Если он сможет добраться до этого туннеля и пересечь его, то он…

Но теперь он понимал, что дойти ему не удастся.

От ужасающей жары у него начала облезать кожа.

Его сил уже не хватало даже на то, чтобы переставлять ноги, обутые в тяжелые шахтерские сапоги. Он снял эти пудовые колодки и босиком пошел по грубому камню. Теперь в запасе у него оставался только фонарик.

Вскоре его свет погаснет, а с ним исчезнет и последняя надежда на спасение.

Произошло это довольно скоро. Непроглядный мрак затхлой могилы сомкнулся вокруг него. Тревер постоял немного, слушая биение своей крови, гулко звучащее в тишине инопланетного склепа, и глядя на плывущие перед глазами фиолетовые разводы, затем выкинул фонарик и пошел вперед, борясь со страхом, который оказался сильнее, чем физическая слабость.

Дважды он натыкался на изгиб каменной стены и падал, но каждый раз находил в себе силы, чтобы подняться. В третий раз он уже не смог встать и пополз на четвереньках.

Он полз — крошечное создание в перепутавшихся кишках чужой планеты. Проход становился все уже, постепенно сжимаясь вокруг него. Время от времени он терял сознание и, с невероятным трудом приходя в себя, возвращался к иссушающей жаре, к молчанию давящего камня.

После очередного провала в глубины небытия, он услышал тупой, ровный гул. Проход сузился до узкой щели, в которой приходилось ползти на животе, извиваясь, словно дождевой червь. Вскоре Тревер почувствовал сильную вибрацию камня. Она становилась все сильней, и человек, замкнутый в тесном пространстве, почувствовал ужас. Воздух стал душным от пара. Рев и вибрация дошли до невыносимых пределов. Тревер был почти задушен паром. Он боялся ползти вперед, однако другого пути не было. Вдруг руки его почувствовали впереди пустоту.

Видимо, каменный пол был разъеден эрозией. Он подался под весом Тревера и сбросил его головой вперед в грохочущий поток горячей воды, стремительно катившийся в глубь пещеры.

После этого Тревер мало что помнил.

Было обжигающе горячо, были отчаянные попытки удержать голову над водой и страшная скорость ревущей подземной реки, бежавшей все дальше в темноту.

Он несколько раз ударялся о скалы, а когда потолок туннеля опускался к самой поверхности воды, ему приходилось на целую вечность сдерживать свое дыхание.

Он почти не отдавал себе отчета в происходящем и лишь чувствовал, что стало намного холоднее.

Всякие попытки сопротивляться той силе, что уносила его все глубже и глубже в недра гор, он давно оставил.

Но вот его руки и колени ударились о крепкое дно.

Тревер сделал отчаянную попытку выбраться на сушу. Вода исчезла. Он попробовал встать, но так и остался лежать.

Наступила ночь, принеся с собой жестокую грозу и дождь. Тревер не знал этого: он спал, а когда проснулся, заря зажгла вершины высоких утесов белым огнем.

Что-то кричало над его головой.

Чувствуя нестерпимую боль во всем теле, Тревер медленно приподнялся и посмотрел по сторонам. Он увидел бледно-серую песчаную отмель. Под ногами его плескалась вода серо-зеленого озера, наполнявшего каменный бассейн около полумили шириной.

Слева от него подземная река, покрытая пышным веером пены, разливалась вширь.

Справа вода переливалась через край бассейна и где-то внизу снова превращалась в реку, а рядом, скрытая колыхавшимся туманом и тенью горной стены, начиналась долина.

Позади Тревера на краю песчаной отмели росли незнакомые деревья, папоротники и цветы — бурный фонтан торжествующей жизни.

Насколько он мог видеть, вся широкая долина поросла пышной зеленой растительностью. Вода была чистая, воздух наполнен цветочными ароматами, и до Тревера дошло, что он все-таки сумел выкарабкаться. Он еще поживет.

Забыв об усталости и изнурительном путешествии, он вскочил, пошатнулся, и то, что шипело и занудливо верещало над его головой, бросилось вниз, едва не оцарапав его острыми кожистыми крыльями.

Тревер вскрикнул и отскочил, а создание взлетело по спирали вверх и снова решительно бросилось на него.

Тревер увидел что-то вроде летающей ящерицы, агатово-черной, с шафрановым брюшком. Он поднял руки, чтобы отогнать настырную ящерицу, но она и не думала нападать на него. Когда крылатая рептилия проносилась мимо, он увидел нечто такое, от чего душа его исполнилась удивления, алчности и неприятного, липкого страха.

На шее ящерицы поблескивал золотой ошейник, а в чешуйчатую плоть ее головы — кажется, прямо в кость — был вставлен солнечный камень.

На секунду камень яростно вспыхнул — таким злым светом, что Тревер тут же узнал его. Не для того он так долго грезил о солнечных камнях, чтобы вот так, за здорово живешь, обознаться. Он следил, как животное взлетает в насыщенное паром небо, и удивился, кто и зачем вставил эту драгоценность в череп летающей ящерицы.

Больше всего его мучил вопрос — зачем?

Солнечный камень — это не безделушка, которой богатые капризные дамы украшают свое платье, это редчайший радиоактивный кристалл, имеющий период полураспада на треть больший, чем у радия, и используется он только для самых чувствительных электронных приборов, имеющих дело с частотами выше первой октавы.

Большая часть этого сравнительно редко употребляемого суперспектра пока что оставалась тайной.

Странное, украшенное камнем и ошейником создание, кружившееся над головой Тревера, вызывало у него неясную тревогу.

Животное не охотилось, оно не хотело убивать Тревера, но и улетать не собиралось.

Далеко в долине прозвучала приглушенная расстоянием звонкая нота, и звук этот прокатился между зазубренными скалами.

Это был звук большого гонга.

Тревер вздрогнул, и ноги сами собой понесли его под прикрытие темной лесной чащи. Он решил идти вдоль берега озера. Вскоре ему пришло в голову высунуться из-за деревьев, и хлопанье черных крыльев вновь настигло его.

Ящерица следила за человеком цепкими, яркими глазами. Животное замечало тропу, которую Тревер прокладывал через цветы и папоротники. Оно наблюдало за ним, подобно соколу, выслеживающему кролика.

Тревер дошел до края бассейна, где поток превращался в водопад в несколько сотен футов высотой. Поднявшись на край каменного бастиона, Тревер впервые как следует разглядел раскинувшуюся перед ним долину.

Часть ее все еще укрывал туман, но сквозь него отчетливо проглядывали обширные рощи, широкие поляны и отвесные склоны гор, стиснувшие долину со всех сторон.

По мере того как он рассматривал детали открывшегося перед ним пейзажа, изумление его беспредельно возрастало.

Земля была обработана. Среди полей ютились несколько тростниковых хижин, а еще дальше располагался город, застроенный каменными домами, громадный город, сверкающий в утренней дымке.

Тревер удивленно вглядывался вдаль, а крылатая ящерица лениво кружила над ним и, пока он пытался обдумать увиденное, не спускала с него глаз.

Такая плодородная долина была сама по себе весьма удивительна, если не сказать больше. Но обнаружить здесь поля и раскинувшийся за ними город казалось просто невероятным.

Он сталкивался с местными племенами, некогда населявшими замкнутые среди гор миры Сумеречного Пояса, — примитивные дикари жили среди голых скал и кипящих источников, добывая себе пищу охотой на крупных ящериц. Они не строили ничего, подобного этому. Но, быть может, не все меркурианские племена остались на уровне каменного века?

Вновь раздался удар гонга, глубокий, призывный гул пролетел над долиной. Тревер увидел крошечные фигурки всадников. На таком расстоянии они казались черными суетливыми муравьями. Всадники покинули город и теперь двигались через равнину.

Тревер так обрадовался, что забыл обо всем на свете. Он был измучен, изнурен и голоден, он устал от этого чуждого мира, и присутствие здесь людей, цивилизации было такой удачей, о какой он не мог даже мечтать.

Кроме того, здесь имелись солнечные камни. Он жадно взглянул на голову описывавшего крути разведчика и начал спускаться вниз. И на этот раз черные крылья бесшумно скользнули за ним.

Он дошел до выступа, находившегося в футах ста от дна долины. Отсюда можно было только прыгать.

Тревер схватился за куст, прыгнул, стараясь пролететь как можно дальше, и прокатился несколько ярдов по упругой почве склона.

Пока он лежал, пытаясь отдышаться, в нем зашевелились сомнения.

Теперь он видел долину совсем четко. Кроме группы всадников, там не было ни души. На полях никто не работал, деревеньки стояли как вымершие. Над деревьями у реки он увидел вторую чернокрылую ящерицу, тоже следившую за кем-то.

Эта прибрежная роща росла неподалеку от него, и всадники направлялись именно сюда, к Треверу. Теперь эти люди показались ему охотничьим отрядом, и все же что-то тревожное таилось во всем, окружавшем Тревера. Казалось, удар гонга был неким сигналом, услышав который люди попрятались кто куда, пережидая внезапно начавшуюся охоту. Остроглазых ящериц, как собак, посылали вперед — выслеживать и вспугивать дичь.

Покосившись на висящего в воздухе зловещего часового, Тревер принялся гадать, какая дичь прячется в рощице.

О том, чтобы вернуться к относительной безопасности бассейна, нечего было и думать. Обрывистый выступ отрезал Тревера от озера. Он прекрасно понимал всю бесполезность попыток спрятаться, но все же заполз в малиновый папоротник. Город был слева от него, а справа плодородная долина переходила в залитую лавой, засыпанную битым камнем площадку, сужавшуюся и исчезавшую за краем пурпурного базальта. Это ущелье до сих пор оставалось в глубокой тени.

Всадники были еще далеко. Крошечные фигурки переходили реку вброд, поднимая тучи брызг.

Летающий часовой над деревьями неожиданно спикировал вниз. Добыча вышла наружу.

Смутные подозрения Тревера превратились в скверную уверенность. Застыв от ужаса, он смотрел, как из яркой зелени выскочила бронзовая полуголая девушка и бросилась бежать к нагромождению камней.

Ящерица снова взлетела в воздух, затем резко метнулась вниз и ударила.

Девушка отскочила в сторону. В ее руке появилась длинная дубинка с большими шипами. Она ударила назойливое черное животное и побежала дальше. Ящерица сделала круг и снова бросилась на девушку, на этот раз сзади.

Беглянка быстро повернулась. Минута яростного столкновения, и кожистые крылья окутали ее, как плащом. Потом девушка снова побежала, но уже медленнее.

Тревер видел кровь на ее теле.

Летающий демон устремился за вей. Он пытался заставить жертву повернуть обратно, к охотникам, но она явно не желала возвращаться. Она била ящерицу палкой и бежала дальше, падала и снова бежала.

Тревер знал, что она проиграет. Ящерица убьет ее раньше, чем девушка доберется до скал.

Инстинкт самосохранения приказывая Треверу не вмешиваться. Что бы ни происходило — ему до этого дела нет и быть не может. Он хотел только взять один из этих солнечных камней и поскорее убраться прочь. Это было уже нелегко. Но ярость, поднявшаяся в нем, затопила всякую осторожность: он увидел, как ящерица снова налетела на девушку и выпустила когти Он вскочил, что-то крикнул и со всех ног бросился на помощь.

Она обернулась на крик, и он увидел ее лицо. Такой дикой, гордой красоты ему еще не приходилось встречать.

Ее темные испуганные глаза были полны решимости отчаяния. Она крикнула ему на его языке:

— Оглянись!

Тревер забыл о собственной безопасности.

Черные крылья, чешуйчатый, извивавшийся хвост и выпущенные когти налетели на него как вихрь.

Тревер упал и покатился, покрывая землю пятнами крови.

Издалека он услышал голоса охотников, пронзительные, скрипучие, сливавшиеся в дикое улюлюканье.

Глава 2

По каким-то причинам атака приостановилась. Тревер с трудом поднялся на ноги, взял из рук девушки дубинку, горько пожалев о пистолете, похороненном под тоннами камня по ту сторону гор, и сказал девушке:

— Держись сзади. Следи за моей спиной.

Она недоверчиво взглянула на него, но на разговоры времени не оставалось. Вместе они побежали к каменистому участку.

Он был довольно далеко. Над их головами визжали и шипели ящерицы, хлопали чешуйчатые крылья.

Тревер поднял дубинку. Размерами и весом она напоминала бейсбольную биту. Когда-то он был хорошим игроком в бейсбол.

— Спускаются! — крикнула девушка.

— Ложись! — рявкнул он и замедлил бег.

Она упала в траву позади него, зажав в руке обломок камня. Широкие крылья, снижаясь, со свистом рассекали воздух.

Тревер встал потверже Он видел злые глаза, желтые и блестящие, и яркие вспышки солнечных камней в черной чешуе. Ящерицы напали одновременно, но с разных сторон, так что он не мог повернуться к обеим сразу.

Он выбрал одну, ту, что вырвалась вперед, и подпустил ее поближе.

Высунув язык из шипящей пасти, выпустив острые когти, она стремительно пикировала на него.

Тревер изо всей силы взмахнул дубинкой.

Удар. Тревер почувствовал, как что-то треснуло. Животное злобно завизжало. Сила падения швырнула его на Тревера. Под ударами мощных крыльев он потерял равновесие и упал. На него тут же ринулась вторая ящерица.

Девушка вскочила, в три прыжка подскочила к нему, упала на спину чешуйчатой твари, терзавшей Тревера, и попыталась прижать дергавшуюся ящерицу к земле, методично колотя ее по голове камнем.

Резким пинком Тревер отбросил раненую ящерицу в сторону. Несмотря на сломанную шею, подыхать она не спешила. Тревер ухватил дубинку покрепче и убил вторую, а затем без большого труда извлек из головы солнечный камень.

Он держал его на ладони, странный, темно-желтый металл с приставшим к нему осколком кости. Камень сиял внутренним огнем, глубоким и трепетным, и жаркая ответная искра вспыхнула в душе Тревера. Он забыл, где находится и что делает, забыл обо всем, кроме яркого, вожделенного кристалла, сиявшего в его руке. Он держал нечто большее, чем драгоценность, гораздо большее, чем богатство: это была надежда, отблеск удачи, предвкушение новой жизни. Он потратил много лет на исследования безжизненных меркурианских пустынь. Это путешествие было последней отчаянной попыткой найти счастье, и попытка эта кончилась несуразной гибелью его корабля. Долгие странствия подошли к концу, и теперь ему не светило ничего, ни на Меркурии, ни дома.

Оставалось только превратиться в нищего межпланетного бродягу, одного из тех, кого он всегда жалел.

Теперь же все изменилось. Этот камень даст ему возможность вернуться на Землю победителем, оплатить все страшные, одинокие и опасные годы рискованных поисков. Этот камень…

Этот камень может сделать очень многое, если, конечно, Треверу удастся утащить его из этой богом забытой долины. Е с л и…

Девушка снова обрела дыхание и коротко бросила:

— Пошли! Они приближаются!

Чувства Тревера, смущенные гипнотическим блеском солнечного камня, очень неохотно реагировали на извечные раздражители зрения и слуха. Всадники подъезжали. Животные, на которых они ехали, казались выше и тоньше лошадей. У них были узкие и злобные морды с шипастым гребнем, стоявшим на голове прямо и надменно. Животные бежали быстро, легко неся наездников на своих сильных спинах.

На таком расстоянии лица всадников едва виднелись, но даже сейчас Тревер почувствовал в них что-то странное, что-то неестественное. Их бронзовые тела, несколько светлее, чем у его спутницы, были облачены в роскошные доспехи.

Девушка яростно встряхнула его, пытаясь пробудить от задумчивости.

— Ты хочешь, чтобы тебя взяли живым? Звери разорвали бы нас на куски, и очень быстро, но мы убили соколов, неужели ты не понимаешь? Теперь нас возьмут живыми.

Он не понял сути, но то, что она явно предпочитала отвратительную смерть плену, заставило его собрать остаток сил. И потом — солнечный камень. Если всадники захватят его в плен, они отнимут камень.

Крепко зажав в кулаке свою драгоценность, Тревер побежал за девушкой.

Солнечные лучи добрались наконец до залитой лавой, площадки. Расщепившая скала выглядела мрачной и безобразной. Вся эта местность и ущелье за ней казались воротами в ад, но Треверу было наплевать на подобные ассоциации. Главное — добежать, успеть, а там…

Топот мягких ног гулко отдавался в ушах Тревера. Он оглянулся и увидел лица охотников. Теперь ему стало ясно, почему они показались такими неестественными: у каждого в центре лба, в самой кости, сиял солнечный камень.

Сначала соколы-ящерицы, теперь эти…

Острая боль сжала сердце Тревера. Это были люди, такие же как он, но вместе с тем они не были людьми. Они были чуждыми, злобными, страшными, и Тревер начал понимать, почему девушка так не хотела попасть живой в их руки.

Неутомимые верховые животные со своими удивительными всадниками быстро приближались к беглецам. Предводитель взял с седла изогнутую палку и поднял ее, как копье.

Солнечный камень на его матовом лбу горел, как третий злобный глаз.

Разбитые камни мерцали на солнце.

Тревер бежал к ним. Тело девушки, мчавшейся впереди, казалось, тоже мерцало. Дышать стало трудно. Тренеру казалось, что он не может больше бежать, но ноги сами несли его, и, когда девушка споткнулась, он нашел в себе силы подхватить ее и удержать от падения.

Время от времени он украдкой оглядывался на преследователей.

Он увидел, как изогнутая палка полетела к нему, я сумел увернуться. Остальные охотники выстроились в ряд. Треверу показалось, что в первую очередь они интересуются им и в своем стремлении захватить чужака почти забыли о девушке.

Его босые ноги уже бежали по горячим от солнечных лучей камням. Базальтовый уступ, как щитом, прикрывал его от вражеских палок. Минуты через две Тревер и девушка укрылись в таком нагромождении камней, какое можно увидеть разве лишь в кошмарном сна Словно сказочный гигант сбивал мутовкой расплавленную лаву, свободной рукой разламывая горы и беспорядочно разбрасывая куски породы. Теперь Треверу стало ясно, почему девушка решилась бежать не ночью, а днем: пройти через это ущелье в темноте было равносильно самоубийству.

Он непрерывно прислушивался, но звуков преследования не слышал. Тревога его не ослабевала, и, когда девушка присела отдохнуть, он спросил:

— Не пойти ли нам дальше? Они могут прийти сюда.

Она не спешила отвечать, разглядывая его так же внимательно, как незадолго до этого — всадники. У нее впервые появилась возможность взглянуть на него, и она воспользовалась ею. Она внимательно рассматривала его волосы, давно небритую щетину, обгоревшую под солнцем кожу, рваные шорты — единственную его одежду. Затем она произнесла медленно, словно думая о чем-то другом:

— Верхом Корины ничего не боятся, но пешими сюда никогда не сунутся. Раньше такое случалось. Понимаешь, они так же могут умирать, как и мы.

Ее лицо, хотя и совсем юное, девичьим не было. На Тревера смотрела женщина, познавшая счастье, страсть и горечь, женщина, не доверяющая никому, кроме себя.

— Ты не наш, — добавила она. — Нет. Я не видела таких.

— Ты права. Я пришел из-за гор. А кто такие Корины?

— Лорды Корита, — ответила она и начала отрывать полоски от белой ткани, обернутой вокруг ее талии. — Поговорим потом, нам еще далеко идти. А сейчас надо остановить кровь.

Они молча перевязали друг другу раны и снова двинулись в путь.

Если бы Тревер не чувствовал себя невообразимо усталым, а путь не был бы таким трудным, он, наверное, злился бы на девушку. Впрочем, злиться было не на что, если не считать ощущения, что она в чем-то подозревает его.

Много раз они останавливались и отдыхали. Однажды он спросил:

— Почему эти самые Корины охотятся за тобой?

— Я убежала. А почему они охотятся за тобой?

— Будь я проклят, если знаю. Случайность, наверное. Я оказался тут как раз в то время, когда летали их соколы.

На шее девушки матово поблескивала железная цепь без застежки, слишком маленькая, чтобы быть надетой через голову. На цепи висела круглая бляшка с выдавленным на ней словом. Тревер взял бляшку в руку.

— Гелт, — прочел он. — Это твое имя?

— Меня зовут Джин. Гелт — это Корин, которому я принадлежу. Он охотится за мной.

Она бросила на Тревера свирепый и вызывающий взгляд и сказала, как будто выдавая тайну графского дома:

— Я — рабыня.

— Ты давно в долине, Джин? Мы с тобой одного племени, говорим на одном языке. Земное племя. Как получилось, что никто не слышал о том, что тут есть такая большая земная колония?

— После Приземления прошло почти триста лет, — ответила она. — Я слышала, что мой народ много поколений жил надеждой на то, что прилетит корабль с Земли и освободит их от Коринов. Но этого так и не случилось. А кроме корабля, не существует возможности войти в долину или выйти из нее.

— Я нашел путь сюда и теперь начинаю жалеть об этом. Но если нет пути, куда же мы идем?

— Сама не знаю, — сказала Джин.

Она встала.

— Но мой муж пришел этим путем. Все ходят здесь.

Она зашагала вперед, и Тревер поспешил за ней.

Больше идти было некуда.

Жара стояла непереносимая, и они старались держаться в тени скал. Они страдали от жажды, но воды здесь не было. Перед ними маячил невозможно высокий утес из пурпурного базальта, но он, казалось, никогда не приблизится.

Большую часть дня они шли по застывшей лаве, но наконец все-таки обогнули гигантский утес и вышли в узкий каньон.

С обеих сторон поднимались крутые каменные стены, грубые, растрескавшиеся, с малиновыми, белыми и охряными прожилками. По каменному ложу бежал ручей.

Джин и Тревер упали возле ручья. Пока они ползли по мокрому гравию и по-собачьи лакали воду, из-за скал тихо вышли люди и встали перед ними, сжимая в руках каменные топоры.

Тревер медленно поднялся, увидев шестерых вооруженных мужчин. На них, как и на Джин, были белые набедренные повязки, сильно потрепанные, и тела их дочерна загорели на жестком солнце.

Все они были молоды, крепки и мускулисты от тяжелой работы. Лица их были не по возрасту угрюмы. У всех на теле виднелись рубцы от когтей. И все эти люди смотрели на Тревера странными холодными глазами.

Они знали Джин. Она радостно назвала их по именам и спросила:

— А где Хьюго?

Один кивнул в сторону стены.

— Наверху, в пещере. С ним все в порядке. Кто этот человек, Джин?

— Не знаю. За ним тоже охотились. Он пришел мне на помощь. Без него мне не удалось бы бежать. Но…

Она замялась, осторожно подбирая слова.

— Он сказал, что он из-за гор. Он знает о Земле и говорит на нашем языке. А когда он убил сокола, он разбил ему голову и взял солнечный камень.

Все шестеро вздрогнули. Самый высокий, с лицом холодным и резко очерченным, как высящиеся, повсюду скалы, шагнул к Треверу.

— Зачем ты взял солнечный камень? — грубо спросил он.

Тревер уставился на него.

— А как ты думаешь? Потому что он ценный.

Человек протянул руку.

— Отдай!

— Черта лысого! — злобно вскричал Тревер и чуть отступил назад.

Молодой человек двинулся на него. Лицо его было мрачным и угрожающим.

— Сол, подожди! — закричала Джин.

Но Сол не стал ждать. Тревер подпустил его достаточно близко, а затем размахнулся, вложив в удар всю свою силу.

Кулак угодил Солу в живот. Сол отлетел назад, согнувшись вдвое. Тревер стоял сгорбившись, тяжело дыша, и дикими глазами следил за остальными.

— Кто вы? — прорычал он. — Банда воров? Давайте подходите! Мне нелегко достался этот камень, и я намерен сохранить его!

Он кричал. Он злился. Но этими криками он пытался заглушить свой страх. Люди окружили его.

Не было ни одного шанса прорваться, да и смысла в этом не было тоже.

Камень оттягивал его карман: он был тяжел многолетним потом, голодом и нелегкой работой, изнурительными поисками в скалах Меркурия.

Сол поднялся и подобрал остро заточенное каменное орудие, которое уронил падая.

Потом он шагнул вперед. Вслед за ним шагнули и остальные.

Тревер ждал их, изо всех сил пытаясь унять досаду. Наконец-то он нашел солнечный камень, а теперь надо бросить и его, и свою жизнь в придачу жалкой кучке дикарей.

Это было выше его сил.

— Сол, подожди! — снова закричала Джин.

Она протолкнулась к Треверу.

— Он спас мне жизнь. Ты не можешь…

— Он Корин. Шпион.

— Не может этого быть! У него нет камня во лбу, и даже шрама нет.

Равнодушно и безжалостно Сол процедил:

— Он взял солнечный камень. Только Корин захочет коснуться этой проклятой вещи.

— Но он же сказал, что он с другой стороны долины! Он с Земли, Сол! Там все может быть по-другому!

Настойчивость Джин заставила их задуматься. Вглядевшись в лицо Сола, Тревер вдруг начал кое-что понимать.

— Ты думаешь, что солнечные камни — это зло, — сказал он.

Сол хмуро взглянул на него.

— Они и есть зло. И тот, что у тебя, должен быть немедленно уничтожен.

Тревер проглотил горький ком, душивший его, и задумался. Солнечные камни в этой благословенной меркурианской норе — табу. Оно и неудивительно, если учесть чудовищных соколов-ящериц, летающих повсюду, и столь же чудовищных Коринов. Пожалуй, дикарей можно понять. На их лицах ясно читалась одна мысль: «Отдай солнечный камень или умри». Но глупо умирать от рук кучки одичавших фанатиков. Лучше отдать им камень, а позднее постараться сыграть игру так, чтобы заполучить его обратно или добыть другой. Как видно, их в долине предостаточно.

Отдать, конечно, тяжко. Отдать надежду всей жизни в грубые руки дикаря и не жалеть об этом. Отдать… Эх, к дьяволу все!

— Ладно, — сказал он, — возьми.

Было так больно, словно он вырвал сердце.

Сол взял камень не поблагодарив, положил на плоскую поверхность скалы и стал колотить по сияющему кристаллу каменным топором, который ранее предназначался для головы Тревера. На лице Сола появился такой ужас, словно он убивал живое существо, к которому питал неистребимую ненависть и страх. Тревер вздрогнул. Он знал, что солнечные камни не поддаются ничему, кроме атомной бомбардировки, но ему было больно видеть, как столь драгоценную вещь колотят каменной дубинкой.

— Он не ломается, — сказал он. — Ты мог бы и остановиться.

Сол с размаху опустил свое оружие так близко от голой ноги Тревера, что тот отскочил, а затем взял солнечный камень и швырнул его далеко через ущелье. Тревер слышал, как камень слабо звякнул, падая в груду обломков скальной породы примерно в футе от противоположного утеса, и постарался запомнить место.

— Идиот! — сказал он Солу. — Ты выбросил целое состояние, богатство, на поиски которого я потратил чуть ли не всю свою жизнь. Что он сделал тебе плохого? Имеешь ли ты хоть какое-то представление о его ценности?

Не обращая на него внимания, Сол заговорил со своими товарищами.

— Ни одному человеку с солнечным камнем доверять нельзя. Я убью его!

— Нет, Сол, — упрямо сказала Джин. — Я обязана ему жизнью.

— Но он, может быть, раб, изменник, работающий на Коринов.

— Посмотри на его одежду, — сказала Джин. — Посмотри на его кожу. Утром она была белая, а сейчас красная. Ты видел когда-нибудь раба или Корина с такой кожей? Видел ли ты его раньше в долине? Нас не так уж много, чтобы не знать кого-то.

— Мы не можем рисковать, — нахмурился Сол.

— Ты всегда успеешь убить его. Но если он и вправду из-за гор, может, даже с Земли…

Последние слова она произнесла с запинкой, будто сомневалась в том, что такое место действительно существует.

— Мы можем узнать от него некоторые вещи, о которых забыли. Он может помочь нам. К тому же другие тоже имеют право высказать свое мнение, прежде чем ты убьешь его.

Сол покачал головой.

— Мне это не нравится. Но…

Он помолчал, задумчиво хмурясь.

— Ладно, мы уладим это в пещере.

Он повернулся к Треверу.

— Пойдешь в середине. Если вздумаешь дать какой-нибудь сигнал…

— Какому дьяволу я буду сигналить? — огрызнулся Тревер. — Я страшно жалею, что вообще попал в вашу проклятую долину.

Но он не жалел, нет, не жалел… Все его чувства были насторожены. Он старался заметить каждый поворот, чтобы иметь возможность вернуться потом к солнечному камню. Ущелье то сужалось, то расширялось, постоянно изгибаясь, но доступна тропа была только одна и проходила она рядом с руслом ручья. Вскоре ущелье разделилось чудовищным покосившимся утесом, словно застывшим в падении. Ручей выходил из левого ответвления. Сол пошел вправо.

Они не спускали настороженных глаз с ковылявшего рядом Тревера. Обломки первобытного катаклизма, образовавшего этот пролом в горах, лежали там же, где когда-то упали, становясь все опаснее с каждой разрушавшей их грозой, с каждым перепадом температуры.

Слева и справа от Тревера возвышались горы, вершины которых поднимались за пределы атмосферы.

Ниже виднелись выступы. На них среди груды камней толпились люди. Они кричали, и Сол отвечал им. В этой узкой горловине любой вражеский отряд был бы обречен на уничтожение.

Через некоторое время люди спустились в ущелье и вместе с остальными стали подниматься по тропе, частично прорубленной, но так грубо, что она казалась естественной.

Тропа поднималась на утес, и в конце ее чернела узкая нора. Сол пошел через нее, остальные цепочкой следовали за ним, и Тревер услышал голос Джин, зовущей Хьюго.

Внутри была пещера, очень большая, с темными закоулками и впадинами по стенам.

Солнечные лучи проникали сквозь трещины утеса, а в заднем конце пещеры, где пол резко опускался, горел огонь. Тревер и раньше видел на Меркурии такое пламя: вулканические газы пробивались сквозь трещины и воспламенялись от случайной искры. Голубоватая струя била под самый потолок пещеры и оглушительно ревела. Это производило сильное впечатление.

В пещере находились люди, около сотни обитателей, если не считать немногих детей и подростков. Женщин было меньше трети. На всех сохранилась одна и та же безошибочно узнаваемая печать: как ни тяжела была жизнь в пещере, раньше им приходилось еще труднее.

Ноги Тревера подгибались от слабости, и он тяжело привалился к грубой стене.

Стройный молодой человек с узловатыми плечевыми мышцами держал в объятиях Джин.

Видимо, это был Хьюго. Он и все остальные воз-бужденно кричали, обмениваясь впечатлениями о походе. Затем они один за другим стали оглядываться на Тревера, и вскоре в пещере наступила тишина.

— Ну, — грубо сказал Сол. — Давай улаживать дело.

— Сам улаживай, — отозвался Тревер. — Я устал.

Он поглядел на Сола, на враждебно притихшую толпу, и все поплыло перед его глазами.

— Я — землянин. Я вовсе не хотел попасть в вашу проклятую долину, но я здесь уже сутки и ни единой минуты не спал. Я хочу спать.

Сол начал что-то говорить, но перед ним встал Хьюго.

— Он спас жизнь моей жены, — сказал он. — Пусть спит.

Хьюго отвел Тревера к тому месту, где были навалены сухие виноградные лозы и горные лианы, колючие и полные пыли, но все-таки более мягкие, чем каменный пол.

Тревер произнес несколько слов благодарности и уснул едва ли не раньше, чем закончил свою речь.

Через час, день или неделю, а может всего через несколько минут, его разбудили сильные и настойчивые толчки.

Над ним склонились лица. Сквозь туман сна они казались расплывчатыми, а вопросы, которые посыпались на него, — бессмысленными.

— Зачем ты хотел иметь солнечный камень?

— А почему бы мне и не хотеть этого? — пробормотал он, стряхивая остатки сна. — Я отвез бы его на Землю и продал за большую цену.

— Что делают на Земле с солнечными камнями?

— Их используют при производстве электронных приборов, чтобы изучать разные явления. В некоторых случаях длинные волны слишком короткие. И даже мыслеволны. А вам-то что?

— На Земле носят во лбу солнечные камни?

— Нет, — протянул он.

Голоса или призраки оставили его наедине со сном.

Был еще день, когда он проснулся, — на этот раз сам. Он сел, чувствуя себя избитым, больным, но все-таки отдохнувшим.

К нему подошла улыбавшаяся Джин, держа в руках кусочек чего-то, в чем Тревер признал одну из разновидностей горных ящериц. Он с жадностью вгрызся в это экзотическое кушанье, а Джин между тем сообщила, что он проспал почти сутки.

— Они решили оставить тебе жизнь.

— Я уверен, что в этом немалая твоя заслуга. Спасибо.

Она пожала голыми плечами, на которых краснели свежие раны — следы когтей сокола-ящера.

У нее был измученный, усталый взгляд, какой бывает после тяжелейшего стресса, и глаза ее, даже когда она разговаривала с Тренером, неотрывно следили за копошащимся в углу Хьюго.

— Бели бы они не поверили твоему рассказу, от моей помощи было бы мало проку. Они допрашивали тебя в то время, когда ты так устал, что не мог лгать.

Он очень смутно помнил об этом.

— Они не поняли твоих ответов, но убедились, что ты не врешь. Они осмотрели твою одежду. Такой ткани не делают в долине. И та штука, которая соединяет ее, нам не известна.

Он догадался, что она имеет в виду застежку-молнию.

— Так что ты, видимо, и вправду пришел из-за гор. Они хотят знать точно, как ты пришел и можешь ли уйти обратно тем же путем.

— Нет, — ответил Тревер и объяснил почему. — Имею ли я право ходить здесь, где захочу?

Она задумчиво посмотрела на него, а потом ответила:

— Ты чужой. Ты не наш. Ты легко можешь выдать нас Коринам.

— Зачем я стану это делать? Они и за мной охотились.

— Из-за солнечных камней, может быть. Ты чужой. Они хотели взять тебя живым. Во всяком случае, будь осторожен.

Снаружи послышался крик:

— Соколы! Прячьтесь, соколы летят!

Глава 3

Все находившиеся в пещере тут же замолчали и стали следить за широкими трещинами в скале, откуда пробивался солнечный свет. Тревер представил себе, как соколы кружат по ущелью и ждут. Снаружи грубый камень выглядел сплошным монолитом. Тревер подумал, что в этой густой сети трещин нелегко найти именно те, что ведут в пещеру. Но ощущение опасности не покидало и его.

Из ущелья не доносилось ни звука. В этой напряженной тишине испуганное хныканье ребенка прозвучало подобно громкому крику, но и оно тут же прекратилось. Пронизывающие стрелы солнечных лучей медленно ползли по стенам. Джин, казалось, не дышала. Глаза ее горели, как у дикого зверя.

Черная тень на секунду заслонила солнечный луч и исчезла. Сердце Тревера екнуло. Он ждал, что тень вернется, скользнет по лучу в глубь пещеры и превратится в ширококрылого демона с солнечным камнем во лбу. Он ждал целую вечность, но тень не вернулась, а вскоре в отверстие вполз человек и сказал:

— Улетели.

Джин опустила голову на колени. Она вся дрожала. Хьюго обнял ее и что-то говорил, успокаивая. Она зарыдала, и Хьюго через плечо взглянул на Тревера.

— Ей здорово досталось.

— Да, — согласился Тревер.

Он глядел на солнечные лучи.

— Соколы часто прилетают?

— Их посылают в надежде захватить нас врасплох. Если бы они нашли пещеру, они выкурили бы нас отсюда и отвели обратно в долину, но пока что нас не обнаружили.

Джин успокоилась. Своей громадной рукой Хьюго похлопал ее по спине.

— Она, наверное, передала тебе наше решение. Будь очень осторожен.

— Да, я знаю.

Тревер кивнул.

— Послушай, я еще ничего не знаю о том, как твой народ очутился здесь. Я вообще ничего не знаю. Когда мы бежали от Коринов, Джин что-то говорила о ваших земных предках. Давно вы живете здесь? Триста земных лет?

— Да, что-то вроде этого.

— Примерно в то время первые колонисты с Земли стартовали на Меркурий и основали две или три шахтерские колонии в самых больших здешних долинах. Это одна из них?

— Нет.

Хьюго покачал головой.

— Рассказывали, что пришел большой корабль с землянами-переселенцами. Это правда, потому что корабль все еще здесь. Так мы и появились. Часть людей на корабле была переселенцами, а часть — каторжниками.

Слово «каторжники» он произнес с той же ненавистью, с какой прежде говорил «Корины». Тревер быстро сказал:

— Когда-то так делалось. Осужденных использовали в рудниках. Однако там происходило так много беспорядков, что эту практику пришлось прекратить. Значит, Корины…

— Они были каторжниками. Корабль разбился в долине, но большинство людей осталось в живых. После аварии каторжане убили членов команды и поработили переселенцев. Вот почему мы гордимся тем, что мы — рабы. Мы — потомки переселенцев.

Тревер отчетливо представлял всю эту картину, тем более что подобное случалось и раньше. Корабль с эмигрантами шел к одной из колоний и был сбит с курса чудовищными магнитными завихрениями, которые и теперь делают Меркурий кошмаром для космолетчиков.

Они не могли даже позвать на помощь или дать знать о себе: страшная близость Солнца делает невозможной любую форму радиосвязи. Потом каторжники обрели свободу, перебили офицеров и неожиданно почувствовали себя хозяевами этого райского уголка. К тому же Рай оказался довольно-таки безопасным. На Меркурии великое множество долин. Все они выглядят из космоса одинаково, полускрытые темными воздушными одеялами, и только очень немногие из них и доступны для земных кораблей.

Вверх и вниз на космическом корабле — вот единственный способ попасть сюда.

— А солнечные камни? — спросил Тревер и многозначительно коснулся лба. — Кто додумался вставлять их сюда? А соколы? Каторжники ведь не пользовались ими, когда приземлились?

— Нет, их приручили позднее.

Хьюго тревожно оглянулся.

— Видишь ли, Тревер, это такая вещь, о которой мы почти не говорим. Ты сам поймешь почему, если подумаешь хорошенько. А тебе об этом лучше и не заикаться.

— Но как они вставили эти камни в голову и зачем? И самое главное — зачем они тратят камни на соколов?

Джин сумрачно взглянула на него.

— Мы предполагаем, что соколы — это глаза и уши Коринов. С тех пор, как Корины впервые воспользовались солнечными камнями, у нас не осталось никакой надежды на освобождение.

То, что родилось в подсознании Тревера во время ночного допроса, вдруг всплыло на поверхность.

— Мыслеволны — вот что это такое. Ну, конечно же!

Он в возбуждении подался вперед, и Джин сердито приложила палец к губам.

— Будь я проклят! На Земле с солнечными камнями экспериментируют давным-давно, но ученые никогда не подозревали о…

— На Земле тоже есть эти камни? — с отвращением переспросила Джин.

— Нет. Только те, что привезли с Меркурия. Близость Меркурия к Солнцу, сверхдозы солнечной радиации, перепады температур и давления создали этот особый вид кристаллов. Наверное, потому их и назвали солнечными камнями.

Он кивнул.

— Да, вот, значит, как они работают — прямая мысленная связь между Коринами и соколами. Все довольно просто. Вставить их в лобную кость почти в контакте с мозгом, и не нужно никаких сложных машин, приемников и передающих устройств, с которыми с давних пор возятся в лабораториях.

Он вздрогнул.

— Признаться, эта идея мне не нравится. В ней есть что-то отталкивающее.

Хьюго с горечью сказал:

— Когда они были просто людьми — я имею в виду каторжников, — мы могли надеяться на то, что однажды побьем их, пусть даже они вооружены лучше нас. Но когда они стали Коринами..

Он указал на темные своды пещеры.

— Вот единственная доступная свобода.

Глядя на Хьюго и Джин, Тревер испытывал глубокую жалость к ним и ко всем заброшенным детям Земли, ставшим ныне жалкими рабами, для которых эта каменная нора означала свободу. Он с ненавистью думал о Коринах, о их жутких «соколах», которые стали глазами, ушами и оружием своих хозяев. С ними стоит поговорить по-мужски…

Тут он резко одернул себя. Преждевременные симпатии не приведут к добру. Единственное, что от него требуется — взять назад свой солнечный камень и выбраться отсюда живым и невредимым. Он потратил половину жизни на розыски этого чертового камня, и не его дело беспокоиться о незнакомых людях, отвлекавших его теперь от главной цели.

Первым делом надо выйти из пещеры.

Это нужно сделать ночью. Караулов рабы не выставят, ведь соколы в темноте не летают, а Корины без соколов не ходят.

Большая часть народа будет занята своими делами: женщины начнут собирать съедобный мох и лишайники, мужчины — носить воду из ручья у развилки и охотиться с каменными топорами на горных ящериц, оцепеневших от холода и спящих в расщелинах.

Тревер ждал три ночи. На четвертую, когда отряд Сола собирался за водой, он пошел к выходу.

— Надо немного прогуляться, — сказал он Джин и Хьюго. — Я еще не выходил наружу.

Кажется, они ничего не заподозрили.

Джин только заметила:

— Держись поближе к нашим ребятам. В скалах легко заблудиться.

И вслед за отрядом Тревер шагнул в темноту.

Он дошел с ними до развилки, а затем скользнул в сторону и, прячась среди огромных камней, медленно и бесшумно направился вдоль ручья.

Проведя несколько дней в полумраке пещеры, он обнаружил, что света звезд ему вполне достаточно, чтобы продвигаться вперед. Дорога была трудной, и к тому времени, когда Тревер дошел до того места, где Сол хотел убить его, он был весь в синяках и ссадинах. К тому же давала знать усталость. Тем не менее он тщательно отыскал нужное место, перебрался через ручей и начал осторожные поиски.

Мороз усиливался. Скалы, еще недавно бывшие горячими, теперь покрылись инеем.

Тревер дрожал от холода, отчаянно ругался и ползал меж камней, борясь с холодным оцепенением и молясь, чтобы на него не свалился какой-нибудь валун.

Оказалось, что ночью найти солнечный камень даже легче, чем днем. Он убедился в этом, явственно увидев его бледный свет у темной разбитой скалы.

Он поднял солнечный камень и в порыве нежности принялся покачивать его в своих ладонях, осторожно гладя кончиками пальцев.

В нем мерцала некая холодная, отталкивающая красота. Причудливый побочный продукт сурового Меркурия, единственный в Солнечной системе. Его радиоактивность была безвредна для живой ткани, а удивительная чувствительность позволяла физикам использовать его в исследовании неизвестных областей радиоволн над первой октавой.

Из чистого любопытства он поднял камень и крепко прижал его ко лбу между бровями. Вряд ли он сработает таким образом — наверное, его надо вставлять глубже, вживлять прямо в кость…

Камень работал! Он работал, и чьи-то невидимые щупальца оплели беззащитный мозг Тревера.

Тревер закричал. Тонкий слабый звук его голоса потерялся в темной ночной пустоте. Он вновь раскрыл рот, но на этот раз крика не получилось совсем. Что-то запрещало ему кричать.

Что-то перелистывало страницы его сознания, как детскую книжку, и это что-то не было ни соколом, ни Корином. Оно не было похоже ни на одно из известных Треверу живых существ. Это было что-то спокойное, одинокое и маленькое, такое же чужое, как горные пики, поднимающиеся к звездам, такое же мощное и такое же безжалостное.

Тело Тревера конвульсивно дернулось.

Все физиологические инстинкты приказывали ему бежать, спасаться, а он не мог сделать этого. Он не мог вернуть свою волю. Из его горла вырвался слабый плачущий стон. Он пытался снять солнечный камень со лба, но это было запрещено, и он не смог нарушить запрет. За страхом пришла ярость, слепой протест против непристойного вторжения в его личный мир, в его мозг. Стон перешел в кошачий визг, весьма нелепо прозвучавший в этом величественном ущелье.

Свободной рукой Тревер бешено вцепился в другую руку, прижимавшую к бровям солнечный камень.

После долгой борьбы с самим собой эта попытка увенчалась успехом.

Мозг его чуть не разорвался пополам.

Вспышка удивления перед тем, как был нарушен загадочный и пугающий контакт, затем затухающая искра гнева — и больше ничего.

Тревер упал. Он был близок к обмороку, его сильно тошнило, все его кости казались расплавленными, размякшими.

Подняться на ноги ему удалось очень не скоро.

В этой проклятой долине было что-то, способное через солнечный камень добраться до человеческого мозга и держать его под контролем. Так было сделано с Коринами и «соколами», так на минуту было сделано с ним, и ужас этого чуждого вторжения, сковывавшего сознание, все еще кричал в Тревере.

— Но кто же это? — хрипло прошептал он.

Это не человек, это не мужчина и не женщина, к тому же и не зверь. Что-то другое, но что именно — Тревер не хотел знать. Ему бы только уйти…

Он обнаружил, что бежит, то и дело стукаясь коленями о камни. Тревер владел собой и заставил себя остановиться и отдышаться.

Он все сжимал в потной ладони солнечный камень, и у него возникло почти непреодолимое желание выбросить его как можно дальше. Но даже извиваясь в когтях древнего и чуждого ему ужаса, человек не может выкинуть цель своей жизни, и Тревер продолжал сжимать этот отвратительный, точно живое насекомое, камень.

Он говорил себе, что тот, кто добрался до него через солнечный камень, не сможет сделать этого, пока камень не прижат ко лбу, близко к мозгу. Сам по себе камень не может повредить никому.

Страшная мысль вновь обдала Тревера волной ужаса. Он подумал о Коринах, о людях с навечно вставленными в голову камнями.

Значит, они всегда в чужой власти? И они — хозяева народа Джин?

Он старался прогнать эту несуразную мысль. Он хотел полностью забыть все и вырваться отсюда.

И, все еще содрогаясь, он отправился дальше.

До наступления дня он не мог уйти далеко. Видимо, ему придется пролежать в скалах весь день и только на следующую ночь попытаться перелезть через стену долины.

Когда день пришел и первые лучи солнца коснулись остроконечных пиков гор, его охватила радость.

И в этот момент над ним мелькнула тень.

Тревер быстро взглянул вверх и увидел соколов.

Они летели целой стаей и не видели Тревера, не обращали внимания на скалы, среди которых он укрылся. Они целеустремленно летели прямо в ущелье, по тому пути, который только что преодолел Тревер.

Он с тревогой следил за ними. Их было куда больше, чем обычно. Соколы влетали в ущелье и исчезали там.

«Они не видели меня», — подумал Тревер.

Он рад был бы поверить этому, но не мог. Тревога его росла с каждой минутой, ведь соколы летели в пещеру, летели по прямой, не сворачивая ни вправо, ни влево, не ведая ни сомнений, ни неуверенности.

Теперь они или тот, кто управлял ими, точно знали, где найти беглецов.

«Но этого не может быть, — пытался уговорить себя Тревер. — Откуда им знать, как попасть в пещеру?»

Откуда?

Ответ пришел сам собой, несмотря на все усилия Тревера уйти от него. Ответ был настолько очевиден, что Тревер даже закричал, словно от боли:

— Нет! Не может быть! Они не могли узнать это от меня!

Перед ним неумолимо встало воспоминание о той страшной минуте, когда чье-то холодное щупальце не спеша перелистывало страницы его мозга.

Мощный чужой разум, войдя с ним в этот кошмарный контакт, легко читал в сознании Тревера и без труда разгадал тайну пещеры.

От осознания вины Тревер застонал, словно в агонии. Он выполз из своего убежища и бросился следом за соколами. Может быть, еще не поздно предупредить».

Он миновал развилку и услышал доносящиеся из глубины каньона звуки, звуки, услышать которые он боялся: пронзительный женский визг и хриплые яростные выкрики мужчин. Перескакивая через острые камни, задыхаясь от непосильной тяжести, он добежал до отверстия в пещеру и замер от ужаса.

Соколы-ящерицы ворвались в пещеру и вытащили оттуда рабов. Собрав их в каньоне, они пытались конвоировать их к выходу из ущелья, однако рабы бешено пробивались назад.

Черные крылья бились и грохотали в узкой горловине между отвесными каменными стенами. Щелкали когти, хвосты хлопали по камням, точно пастушьи кнуты. Обреченные рабы отбивались, сталкиваясь и топча друг друга. Некоторые уже лежали бездыханными, рядом замерли в последних судорогах несколько соколов. И все-таки под неумолимым натиском летающих ящериц люди вынуждены были продвигаться к каньону.

Чуть в стороне от других Тревер увидел Джин. Хьюго в суматохе затолкал ее во впадину в стене и, загородив собой, с ожесточением размахивал обломком камня, пытаясь сбить налетавшего сокола. Он был тяжело ранен, и руки плохо слушались его.

Тревер испустил дикий вопль бессильной ярости и побежал к ним.

— Хьюго, оглянись! — заорал он.

Сокол стремительно взлетел, повернулся и ринулся вниз, прямо на спину Хьюго.

Тот обернулся, но недостаточно быстро. Когти ящерицы глубоко впились в его тело. Хьюго упал.

Джин закричала. В это время подоспел Тревер. Он не остановился, чтобы схватить камень, а просто бросился всем телом на летящую рептилию, вцепившуюся в спину Хьюго. Под тяжестью Тревера крылья бешено забились, а чешуйчатая шея начала судорожно извиваться. Однако сопротивление оказалось недостаточным; Тревер в бешенстве сломал эту шею.

Но было уже поздно. Джин дико смотрела на человека и сокола, сцепившихся в пыли. Тревер прикоснулся к ней, но она оттолкнула его — не потому, что это был именно он, а потому, что не видела ничего, кроме белых бедер Хьюго, торчащих из кровоточащей плоти.

— Джин, ради бога, он уже умер!

Тревер пытался оттащить ее.

— Надо уходить отсюда!

Какая-то надежда еще брезжила перед ними. Черные соколы гнали людей по каньону, и если Треверу и Джин удастся спрятаться за наваленными под утесами камнями, у них появится шанс на спасение.

Глава 4

Он потянул Джин за собой. Лицо ее было совершенно пустым.

Через минуту стало ясно, что им не добраться до камней и никакого шанса не будет. От крылатого вихря, безжалостно гнавшего людей, отделились два сокола и вернулись назад.

Тревер быстро прикрыл Джин своей спиной, страстно мечтая перед смертью сломать еще одну чешуйчатую шею.

Сверкая солнечными камнями, черные тени решительно метнулись вниз. Соколы падали прямо на Тревера, но в последний момент отвернули в сторону.

Тревер ждал. Они снова налетели, но не на него, а на Джин.

Он успел заслонить ее, и опять соколы-ящерицы воздержались от удара.

Смутная догадка озарила мозг Тревера.

Ящерицы сознательно не наносили ему вреда.

«Кто бы ни отдал этот приказ — Корины или ТОТ, — мне не хотят вредить», — подумал он, подхватил Джин на руки и опять побежал к камням.

Рептилии тут же напали на Джин. Он не смог вовремя увернуться, и кровь потекла из длинных царапин, оставленных когтями на ее гладких смуглых плечах.

Джин вскрикнула. Тревер снова попытался бежать, но проворная чешуйчатая голова схватила Джин за шею.

— Вот оно как! — зло прошептал Тревер. — Меня им не велено трогать, так они решили действовать по-другому!

Да, так оно и было. Если он не вернется к пленникам, Джин умрет.

— Ладно! — закричал он кружившим над ними демонам. — Оставьте ее в покое! Я пойду, куда вы хотите.

Прижав Джин к груди, он повернулся и медленно побрел вслед за рабами, которых гнали по каньону.

Их гнали весь день вдоль ручья, вокруг базальтового утеса и по голой выжженной солнцем лаве. Некоторые люди упали, и остались лежать, несмотря на все усилия рептилий заставить их идти дальше. Большую часть времени Тревер нес Джин, но иногда волочил ее за собой, а иногда он вообще не знал, что делал.

Он был как в бреду. Очнулся Тревер лишь тогда, когда почувствовал, что Джин вырывают из его рук. Он попытался удержать ее и вдруг увидел вокруг себя всадников. Это были Корины. Они сидели верхом на своих зверях, и солнечные камни светились у них над бровями.

Они оглядывали Тревера с неприязненным любопытством. Солнечные камни придавали их невыразительным лицам оттенок некой нездешности.

— Ты пойдешь с нами в город, — коротко сказал один из них. — Женщина отправится вместе с другими рабами.

Тревер с удивлением уставился на него.

— Зачем мне в город?

Корин угрожающе поднял хлыст.

— Делай, как приказано! Садись!

Раб подвел к нему оседланное животное и покорно протянул поводья, не глядя на Тревера, не оглядываясь на Коринов.

— Ладно, — сказал Тревер, — я поеду.

Он сел в седло и оглядел своих спутников. От ненависти глаза его горели, как раскаленные угли. Корины сомкнулись вокруг него. Предводитель отдал приказ, и они поскакали к далекому городу.

Видимо, Тревер по дороге задремал, потому что вдруг оказалось, что солнце уже село и они находятся у городских ворот.

Раньше он видел этот город⁴ издалека и не мог соразмерить его ни с чем, кроме огромных горных пиков. Тогда он решил, что это просто город, выстроенный из камня. Теперь же он видел его вблизи.

Черные тени укрыли долину, но на острых пиках горного хребта свет еще сиял и бросал отблески на черное небо, так что казалось, будто город плывет по тонкой линии, разделяющей ночь и день. Тревер смотрел, закрывал глаза и снова смотрел.

С размерами было что-то не так.

Он быстро взглянул на Коринов и с ужасом ощутил, что сжимается до размеров ребенка. Но Корины не изменились, по крайней мере в сравнении с ним. Он опять повернулся к городу, стараясь представить его в перспективе.

Город поднимался прямо из равнины. Не существовало ни постепенного перехода к предместьям, ни окруженных садами вилл, ни рядов коттеджей. Город поднялся как утес, торжественный, массивный, приземистый и безобразный. Дома были квадратные, в основном одноэтажные, и стояли плотным, несокрушимым фронтом. Перед ними Тревер чувствовал себя карликом, хотя никогда не испытывал такого ощущения перед земными небоскребами. Это ощущение было странным, неестественным, в чем-то жутковатым и почему-то пугающим.

Не было ни оград, ни ворот, ни дорог, ведущих в город. Верховые животные только что шли по траве равнины, и вот уже их копыта стучат по каменной мостовой, и здания окружают их, неуклюжие, громоздкие, сумрачно нависающие над тротуарами.

В домах царила тишина, из черных амбразур дверей наружу не просачивалось ни лучика. Последний свет заходящего солнца скользнул через высокие пики и позолотил плоские крыши. Тревер решил, что эти дома столь же древние, как и окружавшие их горы.

Глядя на оконные амбразуры, на двери, на ведущие к ним ступени, Тревер вдруг понял, что в них что-то не так, и скрытый доселе страх вспыхнул в нем с новой силой.

Город и дома в нем, двери и ступени, высота окон — все было совершенно пропорционально — вот только люди, жившие здесь, должны были достигать двадцати футов росту.

Он повернулся к Коринам.

— Вы не строили этот город. Откуда же он взялся?

Корин по имени Гелт рявкнул:

— Заткнись, раб!

Тревер посмотрел на него, на других Коринов. Что-то в их лицах, в их осторожных движениях говорило ему, что они тоже боятся.

— Вы, — сказал он, — Корины, надменные полубоги, ездящие верхом и посылающие своих соколов охотиться и убивать, вы больше боитесь своего хозяина, чем рабы боятся вас!

Они повернули к нему мертвенно-бледные лица, горевшие откровенной ненавистью. Он вспомнил, как ТОТ захватил его мозг и какое это было ощущение. Теперь он многое понял.

— Ну и каково быть в рабстве, Корины? — спросил он. — Быть в рабстве не только телом, но и мозгом, душой?

Гелт повернулся как разъяренная змея, но удара не последовало. Рука, поднявшая тяжелый хлыст, внезапно остановилась и безвольно упала. Глаза Корина пылали беспомощной злобой.

Тревер невесело засмеялся.

— Оно желает видеть меня живым. Значит, я пока в безопасности и могу высказать все, что я о вас думаю. Вы все еще каторжники, не так ли? И это после трехсот лет! Неудивительно, что вы ненавидите рабов.

Конечно, не те каторжника Солнечные камни не дают долголетия. Тревер знал, как размножаются Корины. Они крадут женщин из числа рабынь, родившихся мальчиков оставляют, а девочек убивают. Он снова засмеялся.

— В сущности, не так уж и хорошо быть Корином, а? Вы даже не можете почувствовать вкуса охоты и убийства. Неудивительно, что вы ненавидите всех! Люди Порабощены, но они не ваша собственность!

Вероятно, им очень хотелось прикончить его, но они не могли. Это было запрещено. Тревер презрительно смотрел на них. Драгоценности и роскошные доспехи, тяжелые от золота уздечки животных, оружие — все это выглядело теперь глупым, ненужным, как бумажные короны и травяные бороды, которые надевают дети, играя в королей. Здесь не было хозяев и слуг, здесь были только рабы и человекоподобные орудия таинственного разума. И солнечные камни служили клеймом этого истинного рабства.

Кавалькада наездников поехала дальше.

Пустые улицы, пустые дома, окна, слишком огромные, чтобы через них смотрели человеческие глаза, ступени, слишком высокие, чтобы по ним взбирались человеческие ноги. Полная тьма, первый удар грома, первый блеск молнии между утесами.

Животные теперь торопились и, подгоняемые разрядами молний и едким дождем, готовы были пуститься галопом.

Всадники въехали на большую площадь.

Вокруг громоздились плотные ряды домов, освещенные факелами. Из безмерно огромных дверных проемов выглядывали маленькие фигурки Коринов.

В самой середине площади стояло низкое каменное здание без окон, с единственной дверью. Здесь Корины привязали своих животных.

— Слезай, — сказал Треверу Гелт.

Красноватая вспышка в небе показала Треверу лицо Корина. Каторжник скалился, как волк, готовящийся убить. Ударил гром, дождь превратился в ливень, и Тревера втолкнули в дверь.

Он спотыкался на продавленных плитах, а Корины шли уверенно, мягко, как кошки. Тревер понял, что они часто бывали здесь. Понял он и то, что они ненавидели это здание. Он чувствовал, как их тела источают ненависть и страх. Они не хотели идти сюда, но шли — так им было приказано.

Он чуть не упал перед неожиданно возникшей лестницей, но кто-то удержал его, подхватив под локоть. Ступени были страшно высокие, спускаться по ним приходилось, приседая и вытягивая ногу. От стены шел поток горячего воздуха, но Тревера знобило. Он чувствовал, что твердый камень ступеней стерт до глубоких впадин. Чьи ноги ходили здесь и когда?

Сквозь мрак на людей наползал грязно-желтый свет.

Они спускались бесконечно долго. Свет стал ярче, и Тревер снова увидел лица Коринов. Жара стала непереносимой, но на сердце Тревера все еще лежал холод.

Лестница привела их в длинный низкий коридор, такой длинный, что дальний конец его терялся в смутной дымке. Тревер подумал, что коридор, наверное, пробит в естественной пещере, потому что то тут, то там в каменном полу вспыхивали и пузырились тонкие струйки газа, наполняя помещение мрачным светом и запахом серы.

По обеим сторонам коридора тянулись ряды каменных статуй.

Тревер пригляделся к ним, и по его спине поползли мурашки. Статуи мужчин и женщин, вернее сказать, человекоподобных созданий мужского и женского пола, сидели торжественные, нагие, сложив руки на коленях Лица их были спокойны и сосредоточены, а в глубоких морщинах, прорезавших их впалые щеки, читалась затаенная, терпеливая печаль. Глаза их, сделанные из тусклого красноватого камня, неподвижно уставились в противоположную стену. Вероятно, в этих фигурах было футов двадцать высоты. Они были мастерски вырезаны из какого-то материала вроде алебастра.

Гелт схватил его за руку.

— Нет, ты не уйдешь обратно. Ты смеялся, не так ли? Иди дальше, я посмотрю, как ты засмеешься теперь.

Его погнали дальше между рядами молчаливых статуй, спокойных монументов с удивительно прозрачными задумчивыми глазами.

Мысли и чувства у них давно исчезли, но они были когда-то, пусть отличные от человеческих, но такие же сильные. Здесь не встречалось двух одинаковых лицом или телом. Тревер обратил внимание на детали, редко встречающиеся у статуй: искалеченная нога или рука, деформированное или полностью изуродованное лицо, которое ни один художник не избрал бы своей моделью. Все они, похоже, были стариками, хотя Тревер не мог сказать, почему он так решил.

От главного коридора отходили другие. Насколько они были длинны, Тревер не мог сказать, но видел в них такие же ряды сидящих статуй.

Статуи, бесконечное число статуй в темном подземелье города.

Тревер вдруг остановился.

— Это гробница, — сказал он. — И это не статуи, а тела мертвых.

— Иди, — откликнулся Гелт, — и не смейся!

Они схватили его, и их было слишком много, чтобы драться с ними. И Тревер понимал, что драться надо не с ними.

Кто-то ждал его в этих катакомбах, тот, кто один раз уже захватывал его мозг.

Они дошли до конца длинного коридора.

Бледный свет горящего газа озарил последнюю из сидящих фигур. Интересно, они так и умирали сидя или их приносили сюда потом? Ряды с обеих сторон заканчивались одинаково — два кресла друг напротив друга.

Но в другом конце коридора стояло особняком каменное кресло, повернутое лицом к мрачному громадному коридору, и на нем сидела человекоподобная алебастровая фигура. Каменные руки были тяжело сложены на каменных коленях. Фигура не отличалась от других ничем, кроме живых глаз.

Корины чуть отступили — все, кроме Гелта. Он остался рядом с Тревером, склонив голову, угрюмо и нервно сжав рот и не поднимая глаз. Тревер пристально посмотрел в далекие темные глаза, похожие на два кусочка сердолика на этом алебастровом лице, но они были живыми, чувствующими и полными глубокой чужой печали.

В катакомбах было тихо. Ужасные глаза пристально изучали человека, и ненависть Тревера сменилась странной жалостью; он подумал о том, что обладатель этих глаз многие века погребен в собственном теле и прекрасно понимает безнадежность своего положения.

— Долгая жизнь и долгое умирание. Благословение и проклятие моего народа.

Эти слова возникли в сознании Тревера, хотя утаи его не услышали ни звука. Тревер вздрогнул. Вспомнив мучительный миг в каньоне, он хотел повернуться и бежать, но тут же обнаружил, что сила исподволь, вкрадчиво, как скользящая тень, успела войти в него и бежать было запрещено.

— В этом радиусе действия я не нуждаюсь в солнечных камнях, — сказал беззвучный голос внутри Тревера. — Когда-то я в них вообще не нуждался, но теперь я стар.

Тревер смотрел на каменное существо, наблюдавшее за ним, и думал о Джин, о мертвом Хьюго, лежавшем в грязной пыли, и ожесточение вновь загорелось в нем.

— Я вижу, человечек, ненависть твоя так же сильна, как страх? Ты хотел бы уничтожить меня?

Мягкий смех послышался в мозгу Тревера.

— Я наблюдал за многими поколениями людей. Все они умирают очень быстро. А я все еще здесь, как и до их появления.

— Ты не будешь здесь вечно, — огрызнулся Тревер. — Твои сородичи умерли. Умрешь и ты.

— Да. Но это медленное умирание, человечек. Химия твоего тела, как у растений и животных, основана на углероде. Вы быстро растете и быстро увядаете, а мы — другие. Мы как горы, родственные нам. Клетки нашего тела состоят из силикона, как у них. Наша плоть растет медленно, как горы, и твердеет с возрастом. И смерть приходит к нам очень не скоро.

Тревер вдумался в эти слова и почувствовал трепет благодарности за то, что его собственная плоть столь хрупка и недолговечна.

— Я последний, — прошептал беззвучный голос. — Было время, когда я мог мысленно общаться с друзьями, но все они ушли раньше меня. Это случилось очень давно.

Странное видение пронеслось перед глазами Тревера: он увидел погасшее Солнце и холодный Меркурий, медленно падающий во мрак мертвой звезды, унося с собой бесконечные ряды неподвижных алебастровых фигур.

Он силился вернуться к реальности, цепляясь за свою ненависть, как пловец за доску. Хриплым, срывающимся голосом он выкрикнул:

— Да, я уничтожил бы тебя, если бы мог! Чего еще ты можешь ждать от меня?

— Нет, человечек, ты не уничтожишь меня. Ты будешь помогать мне.

Тревер изумился.

— Помогать тебе? Но ты же хотел убить меня?

— Зачем? Еще один мертвец мне не нужен, а живой ты можешь служить мне. Вот поэтому тебя и пощадили.

— Служить тебе, как эти?

Он повернулся, чтобы указать на ожидавших Ко-ринов, но те сами подошли к нему и встали рядом, протягивая руки своему повелителю.

Тревер бросился на них. На мгновение у него мелькнула мысль, как, наверно, дико выглядит его сражение с Коринами в глазах этого каменного истукана.

Но едва появилась эта мысль, как схватка уже кончилась. Повелительная, всезаглушающая команда ударила в его мозг, и он провалился в глубокое забытье.

Глава 5

Тьма. Мрак. Он затерялся во тьме и перестал быть самим собой. Он летел сквозь мрак, окликая нечто исчезнувшее. И голос отвечал ему, голос, которого он не хотел слышать…

Тьма. Сны.

Заря. Он стоит в городе и наблюдает, как свет становится ярким и безжалостным, загорается на вершинах стен и медленно сползает на улицы, загоняя тяжелые тени в открытые двери и окна, так что дома кажутся черепами с пустыми, бессмысленными глазницами и зияющими ртами.

Здания уже не выглядят такими большими. Он проходит между ними, легко поднимается по ступеням, и карнизы окон оказываются не выше его головы. Он знает эти дома, но внимательно разглядывает каждый из них, называет его и вспоминает. Давнее, очень давнее.

К нему спускаются с неба соколы, верные слуги с солнечными камнями в головах. Он похлопывает их по склоненным шеям, и соколы тихо шипят от удовольствия. Жалкие, примитивные существа… Он неторопливо проходит по знакомым улицам, всюду безмолвие, ничто не движется…

Весь день от зари до зари в густом мраке ночи — все то же безмолвие, все та же неподвижность. Камням не дано говорить, камням не дано двигаться.

Он не мог больше выносить город Хотя первые слабые признаки старости коснулись его, но все же его время еще не настало. Однако он спустился в катакомбы и занял свое место рядом с Теми, Кто Ждал. Они еще могли обмениваться мыслями, так что здесь он был не одинок.

Годы проходили, не оставляя следа в неизменном мраке погребального коридора.

Все реже доходили до него мысленные сигналы от своих товарищей, пока наконец не исчезли совсем. К этому времени возраст сковал его члены, и он уже не мог встать, чтобы снова выйти в город, где он когда-то был молодым, самым молодым на Меркурии. Шеннеч, как его звали, Шеннеч Последний».

Он ждал в тягостном одиночестве. Только родственник недвижных молчаливых гор мог вынести это ожидание в мире мертвых.

Затем в громе и пламени в долину упала новая жизнь, человеческая жизнь, слабая, хрупкая, восприимчивая жизнь, разумная, незащищенная, обладающая жестокими, смущавшими человеческое существо страстями.

Очень осторожно, без спешки, мозг Шеннеча дотянулся до них и вобрал в себя.

Некоторые люди были более агрессивны и жестоки, чем другие. Шеннеч воспринимал их эмоции как алые рисунки на темном фоне его сознания. Они уже превратились в хозяев, и множество хрупких, чувствительных мозгов огрубели из-за них. «Я возьму эти для себя, — подумал Шеннеч. — Рисунок их мозга примитивен, но крепок и устойчив. Мне будет интересно повозиться с ними».

На корабле был хирург, но он умер.

Впрочем, для того, что было сделано, хирург и не понадобился. Когда Шеннеч закончил беседу с выбранными им людьми, рассказав им кое-что о солнечном камне, и эти люди с восторгом согласились на его предложение, Шеннеч полностью взял их под контроль. Неуклюжие руки каторжников с удивительной ловкостью управлялись с немалочисленными инструментами покойного хирурга, производя круглые вырезы и аккуратные углубления в лобовой кости.

Кто этот человек? Он так спокойно лежит под хирургическим ножом… Кто те, которые склонились над ним со странными камнями между бровей? Имена. И я знаю их. Ближе, ближе. Я знаю человека, который лежит здесь, и по лицу его стекает кровь…

Тревер закричал. Кто-то хлестнул его по лицу, намеренно жестоко. Все еще ослепленный видением, он снова закричал, начал отбиваться, и голос, которого он так боялся, ласково заговорил с ним:

— Все прошло, Тревер. Все сделано.

Рука снова хлестнула его, и грубый человеческий голос сказал:

— Очнись, черт бы тебя побрал!

Тревер пришел в себя. Он стоял посреди громадной комнаты, в напряженной позе отчаявшегося бойца, вспотевший, хватавший руками пустоту. Видимо, он прибежал сюда в полубессознательном состоянии. Гелт наблюдал за ним.

— Привет, землянин. Ну, каково чувствовать себя хозяином?

Тревер с удивлением воззрился на него.

Яркий поток света падал через высокие окна и освещал солнечный камень между нахмуренными бровями Корина. Взгляд Тревера сосредоточился на этой блестящей точке.

— Ну да, — сказал Гелт. — Это правда.

Вдруг Тревера поразило то, что губы Гелта не двигались.

— Камни дают нам некоторые способности, — продолжал Гелт все так же беззвучно. — Конечно, не такие, как у НЕГО, но мы можем управлять соколами и обмениваться мыслями между собой, если расстояние не слишком велико. Естественно, наш мозг открыт ЕМУ в любое время, когда он пожелает.

— Но мне же не больно, — прошептал Тревер.

Он отчаянно надеялся, что ничего этого вообще не было.

— Голова не болит.

— Конечно, нет. Он заботится об этом.

«Шеннеч! Если этого не было, откуда я знаю его имя? И этот сон, этот бесконечный кошмар в катакомбах…»

Гелт вздрогнул.

— Мы не употребляем это имя ОН этого не любит.

Он взглянул на Тревера.

— В чем дело, землянин? Почему ты такой бледный? Ты ведь смеялся, помнишь? Куда делось твое чувство юмора?

Он резко схватил Тревера за плечи и повернул лицом к громадному листу полированного стекла, вставленного в стену.

Это было зеркало для гигантов, в котором отражалась вся комната и крошечные фигурки людей — жалких карликов в чуждом им мире.

— Иди, — сказал Гелт. — Он подтолкнул Тревера вперед. — Полюбуйся.

Тревер стряхнул с себя руку Гелта, подошел к зеркалу, положил руки на его холодную поверхность и вгляделся.

Да, это было правдой.

Между его бровями мерцал солнечный камень. Это лицо, знакомое, обычное, не такое уж безобразное, к которому он привык за всю свою жизнь, стало теперь каким-то чудовищным, неестественным, превратилось в маску гоблина со злобным третьим глазом, сверкающим во лбу.

Промозглый холод вполз в его сердце. Он попятился, его руки слепо потянулись к камню, рот скривился, как у ребенка, и две невольные слезы скатились по впалым щекам.

Пальцы коснулись камня, и на него нахлынула неистовая злоба. Он яростно вонзил ногти в лоб и царапал камень, не думая о том, что может умереть, если вырвет его.

Гелт наблюдал. Губы его улыбались, но глаза были полны ненависти.

Тревер почувствовал, что по щекам его льется кровь. Солнечный камень все еще сидел на месте. Тревер дико застонал и глубже вонзил ногти, и Шеннеч позволил ему это сделать, покуда страшная боль чуть не разломила пополам голову Тревера, едва не свалив его на пол. Он сопротивлялся.

Тогда Шеннеч послал полную силу своего мозга — не в ярости, потому что это чувство было чуждо ему, не из жалости, потому что он был не более жесток, чем его кузены-горы, но просто по необходимости.

Тревер всем существом почувствовал эту холодную мощь, которая прокатилась по нему, как лавина. Он старался достойно встретить ее, по-прежнему отчаянно сопротивляясь, но она сломала его защиту, размолола воздвигнутые им барьеры, превратила в ничто его волю и вошла в бессильную цитадель его мозга.

В этой пошатнувшейся темной крепости все, что, собственно, было Тревером, корчилось, изворачивалось и цеплялось за оружие ярости, за смутное воспоминание о том, как в узком, сжимающемся каньоне это оружие помогло ему отогнать врага и вырваться на свободу. Затем какой-то животный, дикий инстинкт, загнанный в самые глубины подсознания, посоветовал ему не спешить, не торопить события, схоронить и сделать так, чтобы то немногое, чем он еще располагал, осталось нетронутым и, быть может, незамеченным для захватчика.

Тревер вяло опустил руки, и мозг его расслабился, забился в хаотическом бессилии. Холодная черная волна чужеродной силы остановилась, а затем откатилась назад.

Шеннеч сказал:

— Твой мозг крепче, чем у этих выведенных в долине Коринов. Они покорнее соколов, а ты помнишь, что однажды уже противостоял мне. Но тогда контакт был несовершенным. Теперь — другое дело. Не забывай этого, Тревер.

Тревер глубоко вздохнул и прошептал:

— Чего ты от меня хочешь?

— Пойди и посмотри корабль. Твой мозг сказал мне, что он понимает эти вещи. Посмотри, сможет ли корабль взлететь снова.

Этот приказ поверг Тревера в глубокое изумление.

— Корабль? Но зачем…

Шеннеч не привык, чтобы от него требовали объяснений, но тем не менее терпеливо ответил:

— Я проживу еще некоторое время, несколько ваших коротких поколений. Хватит с меня вашей долины и катакомб. Я хочу покинуть их.

Тревер понимал это. В том кошмарном сне он заглянул в мозг Шеннеча, теперь он все понимал. На мгновение он почувствовал острую жалость к этому пойманному в ловушку странному существу, одинокому, единственному во всей Вселенной. Затем он удивился.

— А что ты будешь делать, если уедешь отсюда? Что тебе делать в другом месте?

— Кто знает? У меня осталось только одно: любопытство…

— Ты возьмешь с собой Коринов и соколов?

— Некоторых. Это мои глаза и утаи, мои руки и ноги. Тебе это не нравится, Тревер?

— Какое это имеет значение? — горько пожал плечами человек. — Пойду, погляжу на корабль.

— Пойдем вместе, — отозвался Гелт и набрал охапку факелов.

— Я покажу тебе дорогу.

Через гигантскую дверь они вышли на улицу и пересекли бесконечный квартал пустых домов.

Эти улицы и дома Тревер видел во сне.

Он обратил внимание на то, что Гелт повел его на другой конец города, в ту часть долины, где он еще ни разу не был. Затем его мозг повернулся к тому, чего не мог выбить из его сознания даже острый, болезненный шок пробуждения.

Джин.

Его вдруг охватила страшная паника.

Сколько времени прошло с тех пор, как в катакомбах на него упала тьма? Много или мало? За это время могло многое случиться. Ему представилась мертвая Джин, разорванная соколами, похожая на Хьюго с его обнажившимися ребрами, и он шагнул к Гелту, владельцу женщины-рабыни Но тут в мозгу у него зазвучала речь Шеннеча, к которой Тревер уже начал привыкать.

— Женщина в безопасности. Смотри сам.

Кто-то властно вторгся в сознание Тревера и направил его по совершенно иному руслу. Тревер ощутил странный легкий толчок контакта и вдруг почувствовал, как что-то меняется в его восприятии окружающего мира. Он смотрел на землю из-под облаков и различал внизу загон с многочисленными крошечными фигурками.

Своими собственными глазами он увидел бы их такими, какие они есть, но те глаза, которыми он пользовался сейчас, хоть и были зоркими, как у орлов, но не различали цвета, а видели только черное и белое. В одной из фигур он узнал Джин. Он хотел подойти поближе, как можно ближе, и точка фокусировки, откуда он наблюдал, начала кругами снижаться. Джин взглянула вверх. Тревер увидел прошедшую по ней мрачную тень широких крыльев и понял, что видит глазами сокола-ящерицы. Он потянул сокола вверх, чтобы не пугать девушку, но сначала разглядел ее лицо. Каменное, застывшее выражение исчезло и сменилось оскалом раненой тигрицы.

— Я хочу иметь ее, — сказал он Шеннечу.

— Она принадлежит Гелту. Я не вмешиваюсь.

Гелт пожал плечами.

— Бери, пожалуйста. Но держи ее на цепи. Она теперь слишком опасна и годится только на корм соколам.

Корабль находился недалеко от города.

Он лежал на боку рядом с низким отрогом каменного барьера. Он упал тяжело, и некоторые из ведущих плоскостей прогнулись, но снаружи повреждения не казались непоправимыми. Были бы знания и необходимые инструменты для работы… Триста лет назад его можно было снова заставить летать, но те, у кого имелись необходимые знания, умерли, а каторжники хотели остаться здесь.

Прочный металл внешней оболочки корпуса неплохо продержался все три столетия в жесточайшем меркурианском климате.

Он несколько проржавел, и там, где виднелись пробоины, внутреннюю оболочку проела ржавчина. И все же в целом корпус сохранил сходство с кораблем.

— Будет ли он летать? — нетерпеливо спросил Шеннеч.

— Пока не знаю, — ответил Тревер.

Гелт зажег факел и протянул его Треверу.

— Я останусь тут.

Тревер засмеялся.

— Как ты полетишь над горами?

— Там видно будет, — пробормотал Гелт. — Возьми и остальные факелы. Там темно.

Тревер пролез через зияющий люк внутрь и с большой осторожностью ступил на покатую, рыжую от ржавчины палубу.

Внутри корабль был сильно разрушен.

Все, что могло пригодиться, разрушилось при падении, остались только голые каюты с облупившейся эмалью на стенах и раскиданным повсюду мусором.

В отделении перед воздушным шлюзом Тревер нашел множество скафандров. Материал сгнил, но некоторые шлемы были еще исправны, несколько кислородных баллонов также уцелели.

Шеннеч нетерпеливо понукал Тревера:

— Займись главным, Тревер!

Рубка была не тронута, хотя многослойный глас-сит на больших экранах подернулся сетью паутинообразных трещин. Тревер осмотрел систему управления.

Он был сугубо планетарным космолетчиком, и его маленькая машина покидала исследуемую планету не далее, чем на плевок. Здесь было несколько приборов, назначение которых было ему неизвестно, но в целом он довольно хорошо представлял себе управление.

— Лететь недалеко, Тревер, только через горы. Из твоего мозга и из мозга тех, кто умер уже после посадки, я знаю, что за горами лежит мертвая каменная долина в двадцать раз больше Кората. Там живут земляне.

— Только часть ее плодородна. Там рудники, уже здорово выработанные землянами. Но некоторые корабли туда еще летают, и кое-кто из землян остался.

— Это лучше. Начинать с малого…

— Что начинать?

— Наперед не скажешь. Ты не понимаешь, Тревер. Сотни лет я точно знал, что буду делать. В незнании есть что-то от нового рождения.

Тревер вздрогнул и пошел обратно изучать приборы. Электропроводка, защищенная несколькими слоями непроницаемой пластиковой изоляции и антикоррозийными трубками, была в отличном состоянии. Помещение для генераторов разрушил взрыв, но надежда восстановить его осталась. Имелись запасные батареи, конечно проржавевшие, но если с ними поработать, они некоторое время смогут продержаться.

— Полетит он?

— Я же сказал, что пока не знаю. Тут куча работы.

— Для этого есть рабы.

— Да, но без горючего все бесполезно.

— Посмотри, есть ли оно.

Некие смутные мысли, блуждавшие в мозгу Тренера, теперь, похоже, начали проясняться Он не хотел вытаскивать их на свет, не хотел делиться ими с Шеннечем, и поэтому думал о генераторах, батареях и монтаже.

Он полз в омертвелых потрохах мертвого космического корабля, пробиваясь к хвостовой части. Чадящий факел слабо освещал то, что лежало в опустевших офицерских каютах и разграбленных во время мятежа трюмах. Вход в один из больших отсеков прикрывала дверь с тяжелыми запорами и болтами, выгнувшимися при крушении.

«Вот откуда они вырвались, — подумал Тревер, — как волки из западни».

В нижних трюмах, больше всего пострадавших при падении, имелось множество сельскохозяйственных машин и оборудования для шахт. Все было непоправимо разломано, но тем не менее старинные механизмы, с их ржавыми лезвиями и странной неуклюжей формой, выглядели весьма внушительно.

Они напоминали оружие, и Тревер развил эту мысль, украсив ее мысленным изображением людей, падающих под крутящимися жатками. Шеннеч уловил это.

— Оружие?

— Можно использовать как таковое. Но металл надо очистить.

Он обнаружил бункеры с горючим. Основной запас был израсходован до последней капли, но в запасных терминалах, судя по показателям шкал, кое-что осталось — не много, но может хватить.

Глава 6

В Тревере зашевелилось возбуждение, слишком большое, чтобы его можно было спрятать в глубоком потайном уголке подсознания.

Он выпустил его на свободу, и Шеннеч пробормотал:

— Ты доволен. Корабль полетит, и ты думаешь, что, добравшись до другой долины и очутившись среди себе подобных, ты найдешь средство уничтожить меня? Возможно, но мы еще посмотрим, что получится.

Глядя вниз из перекошенного аварией люка, Тренер улыбнулся. Лгать можно не только словами, но и мыслью, а Шеннеч, как ни говори, был всего лишь мыслящим существом.

— Мне нужна помощь. Брось на корабль все силы, которые у тебя имеются.

— Сделаем.

— Потребуется время. Не торопи и не отвлекай меня. Не забывай, что я не меньше тебя хочу перебраться через горы.

Шеннеч мысленно засмеялся.

Тревер взял новую связку факелов и пошел работать в генераторную. Он чувствовал, что Шеннечу сейчас не до него: он занят тем, что сгоняет Коринов и рабов. Однако Тревер не ослабил своей осторожности.

Открытая область его мозга была занята мыслями о мщении по прибытии в другую долину.

Постепенно настойчивая борьба с антикварными, вышедшими из строя механизмами заглушила все посторонние мысли.

Прошел день, ночь и половина второго дня, прежде чем проводка была соединена так, как он хотел. Один генератор с протяжным скрипом заработал в четверть своей нормальной мощности, и батареи были заменены на лучшие, хранившиеся в запасе на складе.

Моргая от света, словно крот, выползший из норы, Тревер вышел из наполненного факельным чадом сумрака в рубку и увидел спавшего там Гелта.

— Он доверяет тебе, — сообщил пробудившийся Корин, — но не слишком.

Тревер нахмурился. Усталость, возбуждение и постоянное ощущение опасности вконец вымотали его. Прочная защитная оболочка создала вокруг мозга маленькую внутреннюю крепость так, что сознание было скрыто даже от самого Тревера. Он почти поверил, что улетит на этом корабле в другую долину и будет сражаться там с Шеннечем. Так что Тревер не удивился, услышав слова Шеннеча:

— Ты, вероятно, попытаешься улететь один, человечек. Я не хотел бы этого.

— Ты контролируешь меня настолько, — ворчливо заметил Тревер, — что я не смогу и плюнуть, если ты запретишь.

— Я мало что понимаю в ваших машинах. У нас никогда не было механической культуры. Во всяком случае, многие из твоих мыслей, которые я отчетливо читаю, не имеют для меня реального смысла. Я могу управлять тобой, Тревер, но не кораблем.

— Не беспокойся, — отозвался Тревер, — вряд ли я смог бы поднять корабль в воздух, пока его корпус не починен.

Это было правдой.

— Тем не менее, — заявил Шеннеч, — Гелт будет дополнительным стражем у того предмета, который ты называешь приборной доской и который, как мне сообщил твой мозг, является ключом к кораблю. Тебе запрещено касаться ее, пока не настанет время лететь.

Тревер услышал ворчливый смех Шеннеча.

— В твоем мозгу, человечек, таится измена. Но у меня хватит времени. Импульс идет быстро и не может быть прочитан заранее, но между импульсом и его реализацией есть интервал. Пусть он длится долю секунды, мне его хватит, чтобы остановить тебя.

Тревер не спорил. Он дрожал от усилий скрыть жалкие остатки своей индивидуальности. Он провел рукой по лицу и, вздрагивая от прикосновения к чужому, навязанному уродству на своем лбу, угрожающе сказал:

— Трюмы должны быть очищены. Корабль не поднимет еще раз такую тяжесть, да и металл понадобится нам для ремонта.

Он снова настойчиво подумал об оружии.

— Пришли рабов.

— Нет, — твердо сказал Шеннеч, — это сделают Корины. Мы не дадим в руки рабов никакого потенциального оружия.

Тревер пропустил через свой мозг волну разочарования и пожал плечами.

— Ладно. Тогда давай сюда Коринов.

Он стоял у больших экранов и смотрел на равнину, расстилавшуюся перед городом. Рабы были собраны на безопасном расстоянии от корабля и, словно бессловесное стадо, ждали господских приказов. Их охраняло несколько всадников-Коринов и ящерицы-соколы.

Маленькая армия Коринов медленно подошла к кораблю.

Тревер ясно почувствовал их мысли За всю свою жизнь они ни разу не испачкали собственных рук работой и теперь злились на своего хозяина.

Вонзив ногти в ладони, Тревер пошел к хвостовой части, чтобы показать Коринам, что надо делать. Он не сможет больше хранить то, что с таким трудом скрывал под наслоениями полуправды и хитрости.

Рано или поздно это выйдет наружу, и Шеннеч узнает все.

При свете факелов Корины начали сражаться с ржавыми машинами в задних трюмах.

— Посылай сюда побольше людей, — мысленно приказал Тревер Шеннечу. — Это очень тяжелые вещи.

— Тут все, кроме тех, кто охраняет рабов. Их нельзя забирать.

— Ну что ж, — сказал Тревер, — тогда заставь их работать как следует.

И по наклонившимся палубам и коридорам сначала медленно, а потом все быстрее, он пошел к хвосту корабля, его босые ноги царапались о чешуйки ржавчины, лицо с третьим, сверхъестественно жутким глазом побелело и странно застыло. Его мозг выталкивал мутные потоки хаотичных мыслей, неопределенных и ничего не значивших, чтобы до последней секунды скрывать то подспудное, что нельзя было знать Шеннечу.

— Тревер!

Шеннеч был встревожен.

Цель вышла на свет. Она вышла, ее уже нельзя было больше прятать. Она вырвалась из укромного места, как яркая вспышка в темноте, и Шеннеч увидел ее и послал на человека всю свою холодную силу.

Тревер пулей влетел в рубку. Первая черная волна ударила его в общем-то неожиданно. Рубка вытянулась в каком-то диком, бредовом измерении. В дальнем ее конце ждал Гелт. За спиной у Гелта находился один маленький ключик, которого нужно было коснуться сейчас же.

Возросшая многократно сила Шеннеча оттолкнула Тревера назад, запрещая ему думать, двигаться, существовать. Но созданные Тревером защитные стены еще держались, в них горел яркий факел решимости.

Было самое время начать сражение, и Тревер выкопал свое скрытое, тщательно оберегаемое оружие ярости.

Он высвободил эту дикую ярость и крикнул чужой силе:

— Я убью тебя когда-нибудь!

Палуба поплыла под его ногами. Облупившиеся переборки колыхались, как клубящийся туман. Тревер не знал, двигается он или нет, но на ногах он держался, в то время как страшная, непереносимая тяжесть обрушилась на его трепещущий мозг, стремясь сгладить, придавить бешеную ярость, которая была его единственным оружием.

Ярость за себя, оскверненного и униженного, ярость за Джин с ее окровавленными рубцами на смуглых плечах, ярость за Хьюго, лежавшего мертвым под отвратительным убийцей, ярость за все поколения высадившихся здесь людей, которые жили и умирали в рабстве для того, чтобы облегчить Шеннечу ожидание смерти.

Перед ним возникла неестественно огромное лицо Гелта, искаженное, потрясенное и испуганное. Тревер оскалился.

— Я убью его когда-нибудь, — выдохнул он, обращаясь к Корину.

На поясе Гелта висел нож, но потомку каторжника не было приказано пользоваться им. Только один Тревер мог заставить корабль лететь. Гелт протянул дрожащие руки и схватил Тревера, но очень неуверенно. Мозг Корина кричал Шеннечу.

— Ты не можешь его остановить!

Тревер, только частично слитый с Шеннечем, услышал этот крик и засмеялся.

От прикосновения Гелта что-то взорвалось в нем. Теперь его не контролировали, неистовые мысли ушли, остались только два сильных желания, одним из которых было уничтожение поработившего его чудовища.

— Убей его, — неожиданно сказал Шеннеч. — Он безумец, и никто не может управлять сумасшедшим!

Гелт старался выполнить приказ, но руки Тревера уже схватили его горло. Пальцы глубоко погрузились в плоть Корина, и вскоре раздался хруст сломанной кости.

Тревер отбросил обмякшее тело. Он ничего не видел, кроме маленького огонька, мерцавшего в темноте. В центре этой светлой точки находилась красная кнопка. Тревер подскочил к пульту и нажал ее. Таково было второе его желание.

В первый момент ничего не произошло.

Тревер упал поперек тела Гелта. Шеннеч сыпал запоздалыми угрозами. Теперь у оставшегося в живых человека появилась возможность встать и облегченно, торжествующе вздохнуть.

Корабль под ним вздрогнул. Раздался глухой рев, потом все стихло и рев повторился снова: бункеры с остатками горючего заработали. Рубку потрясло несколько мощных ударов, стены ее со страшным скрежетом накренились. Все проходы распахнулись, мир наполнился лязгом и грохотом рвущегося металла. Затем все успокоилось, и наступила тишина.

Тревер прополз по вставшему дыбом полу и через разбитый люк вылез на безжалостный солнечный свет. Теперь он ясно видел, что ему удалось сделать. Сработано было хорошо, запаса горючего хватало.

Задняя часть корпуса исчезла, а с ней и все Корины, копошившиеся в трюмах.

Затем в мозгу Тревера раздался удивленный голос Шеннеча:

— Я и в самом деле состарился! Я недооценил силу молодого, здорового мозга. Рабская покорность Коринов расхолодила меня.

— Ты видишь, что происходит с последними Коринами? — спросил Тревер. — Ты можешь видеть?

Последние Корины, последние невольники Шеннеча, были потрясены крушением их привычного мира. Рабы тут же поднялись против своих ненавистных хозяев. Они ждали очень долго, и теперь Корины и соколы-ящерицы подлежали уничтожению.

— Ты видишь это, Шеннеч?

— Вижу, Тревер. А теперь- они идут на тебя!

Да, обезумев от крови, они спешили расправиться с теми, кто носил солнечный камень. Впереди шагали Джин и Сол.

Тревер знал, что на разговоры ему отпущено не более одной минуты, знал, что Шеннеч с любопытством ожидает финала этой драмы, и потому он сделал шаг вперед и сказал:

— Я дал вам свободу, и вы хотите убить меня за это?

— Ты выдал нас в пещере, — зарычал Сол, — и теперь…

— Я выдал вас, но не намеренно. Здесь есть кое-кто посильнее Коринов, а вы даже не знали об этом. Чего же вы хотите от меня?

Тревер быстро рассказал о Шеннече и о том, как сами Корины попали в рабство.

— Вранье, — отмахнулся Сол.

— Посмотрите сами Он в подземелье под городом. Только будьте осторожны.

Он смотрел не на Сола, а на Джин. Подумав немного, девушка медленно произнесла:

— Возможно, там и вправду есть Шеннеч. Может, поэтому нам никогда не позволяли входить в город, и Корины могли уверять, что они боги.

— А я говорю, что это вранье.

Джин потянулась к Солу.

— Пойди и посмотри, Сол, а мы его покараулим.

Сол поколебался, но в конце концов он и шестеро других рабов пошли к городу.

Тревер сел на горячую выжженную траву.

Он совсем выбился из сил, а черная тень Шеннеча все еще укрывала его мозг.

Солнце скользнуло за горы, и по нижним склонам поползли тени. Сол со своими товарищами вернулся. Тревер взглянул на их лица и невесело засмеялся.

— Все правда, не так ли?

— Да, — выдохнул Сол и вздрогнул.

— Он говорил с вами?

— Начал, но мы убежали.

Неожиданно Сол закричал, но уже не от ненависти, а от страха:

— Мы не можем убить его. Это его долины. Он запер нас тут! Нам не уйти!

— Уйти отсюда можно, — сказал Тревер.

Глава 7

Сол тяжело и недоверчиво уставился на него.

— Через горы ты не пройдешь. Там нет воздуха.

— Я знаю один способ. На корабле есть все необходимое.

Тревер встал и продолжил с неожиданной резкостью:

— Пусть не для всех и не сразу. Но если пойдут трое или четверо, один сможет выжить и привести сюда людей с кораблями, чтобы забрать остальных…

Он посмотрел на Сола.

— Рискнешь идти со мной?

Тот нахмурился и хрипло ответил:

— Я все еще не доверяю тебе, Тревер, но все-таки уйти от этого…

— Я тоже пойду, — неожиданно сказала Джин. — Я так же сильна, как Сол.

Это было правдой, и Тревер знал это.

Он долго смотрел на нее, но ничего не мог прочесть на ее осунувшемся лице. Сол пожал плечами.

— Идет!

— Но ведь это безумие! — пробормотал чей-то голос. — Вы не сможете дышать там, на гребне. Там нет воздуха!

Тревер, кряхтя, влез в разбитый корабль и вытащил шлемы с кислородными баллонами, словно по заказу уцелевшие при взрыве.

— Мы будем дышать, — сказал он. — Эти…

Он с трудом подыскивал слова.

— Эти контейнеры содержат самую главную часть воздуха. Мы возьмем их с собой.

— А холод?

— У вас же есть продубленные шкуры и клей. Я покажу вам, как делается защитная одежда. Или оставайтесь здесь с Шеннечем.

Сол содрогнулся.

— Нет, уж лучше я попытаюсь.

Все последующие часы, пока женщины мастерили комбинезоны из шкур, а Тревер трудился над неуклюжими шлемами, Шеннеч молчал.

Но он не ушел. Тревер ощущал тень чужого сознания в своем мозге и понимал, что Шеннеч следит за ним. Впрочем, никаких покушений на его разум Шеннеч не делал.

Рабы тоже следили за Тревером. Он видел, что солнечный камень между его бровями наполняет их страхом и ненавистью.

Джин тоже молча наблюдала за ним. По ее лицу он не мог определить ничего. О чем она думала: о Хьюго, о соколах?

Часам к трем дня все было готово.

Трое путников не торопясь вступили на перевал, ведущий за пределы атмосферы. В самодельных комбинезонах, в шлемах, набитых тряпками, которые заменяли герметичный воротник, все они выглядели весьма нелепо.

Концы кислородных трубок пришлось держать во рту.

Из долины потянулись вечерние тени, когда провожавшие спустились обратно, а трое пошли дальше. Сол шел впереди, Тревер — замыкающим.

Шеннеч все еще молчал.

Атмосферный слой остался внизу. Теперь они поднимались в космос — крошечные создания в бесконечности девственных скал, в полной темноте между сиявшими пиками наверху и яркими молниями вечерней грозы внизу.

Все выше карабкались они по перевалу, помогая друг другу там, где одному подняться было не под силу, в леденящем холоде и обморочной тишине, три неуклюжие фигурки, бредущие под беспредельным небом, в страхе перед этой черной бесконечностью, в которой не было ни звука, ни теплого солнечного луча.

Тревер знал, что они уже близки к вершине: теперь с обеих сторон поднимались такие утесы, которых никогда не касался ни ветер, ни дождь, ни живые корни растений. Он пошатнулся, потому что дорога пошла под уклон, но зато теперь идти стало гораздо легче. Кислород кончился как раз тогда, когда безвоздушное пространство осталось позади. Теперь, спотыкаясь и скользя, они шли вниз, к животворному воздуху, шли по голому каменистому плато, за которым должна была открыться…

И тут наконец Шеннеч засмеялся.

— Очень разумно, — сказал он, — бежать без корабля! Но обратно вы вернетесь с кораблем, и тогда вам придется взять меня на другую сторону мира. Я щедро вознагражу вас.

— Нет, Шеннеч, — мысленно сказал Тревер. — Если мы доберемся туда, я избавлюсь от солнечного камня. Мы вернемся за рабами, но не за тобой!

— Нет, Тревер, — с пугающим равнодушием возразил Шеннеч. — Ты удивил и обманул меня однажды, но второй раз это не удастся. Весь твой мозг открыт мне, и ты не сможешь больше противиться моей воле.

Душу Тревера сковал могильный холод.

Сол и Джин шагали внизу, впереди, спускаясь вдоль усеянного камнями края пропасти к воздуху, звукам и жизни. Он видел, как они сбросили шлемы, и пошел следом, хватая морозный воздух изголодавшимися легкими. Шеннеч спокойно сказал:

— Мы в них больше не нуждаемся. Когда ты доберешься до других людей, они могут быть опасными. Распорядись ими, Тревер.

Тревер ответил яростным отказом, но тут же его воля попала в холодные железные тиски, сознание помутилось и злоба ушла в пустоту.

«Ну конечно, — подумал он, — здесь множество булыжников. Совсем не трудно столкнуть людей в пропасть».

Он шагнул к большому камню.

— Хороший способ, Тревер. Но торопись.

Шеннеч говорил правду, на этот раз он полностью подчинил себе человека, и Тревер это понимал.

— Нет, не буду! — крикнул он себе.

Но этот жалкий крик умирающей души утонул в потоке чужой воли.

— Будешь, Тревер, и немедленно! Они подозревают… Сол и Джин обернулись. Лицо Тревера, открытое теперь цепенящему холоду, которого он почти не ощущал, видимо, рассказало им обо всем. Они развернулись и пошли навстречу. Идти было недалеко, но они могли опоздать.

Тревер тонко и противно завизжал:

— Берегись… Шеннеч…

Он положил руки на камень, который должен был раздавить людей. Лицо его исказилось.

Но ведь есть и другой способ! Он, Тревер, принадлежит Шеннечу только живым, а значит есть способ избежать нового предательства.

Он собрал последние разрозненные остатки своей воли и покатился к краю пропасти.

Упав с высоты ста футов, человек навечно останется спокойно лежать на камнях.

— Нет, Тревер! Нет!

Мощный приказ Шеннеча остановил Тревера на самом краю обрыва, а затем руки Джин оттащили его.

Он услышал, как тонко и хрипло прозвучал крик Сола:

— Столкни его! Он Корин. Ты видела его лицо!

— Нет! — откликнулась Джин. — Он хотел убить себя ради нас!

— Но им владеет Шеннеч! — снова закричал Сол. Шеннеч и в самом деле владел сознанием Тревера.

Он подавил последнюю искру его возмущенного сопротивления и грубо скомандовал:

— Убей женщину и мужчину!

И Тревер попытался это сделать. Теперь он был в полной и беспрекословной власти Шеннеча, но Джин и Сол крепко держали его.

Вдвоем они были намного сильнее, и он не мог повиноваться последнему Шеннечу, как бы ни жаждал этого.

— Свяжи ему руки! — яростно крикнула Джин. — Мы потащим его на веревке!

Кипящая злоба Шеннеча хлынула через мозг Тре-вера. Он отбивался, но тщетно: его руки стянули кожаными ремнями и без лишних слов поволокли его вниз.

Затем он почувствовал, что злоба Шеннеча сменилась страшной безнадежностью. К Треверу вернулось собственное сознание, и в темноте своего усталого мозга он услышал отголосок последнего горького восклицания:

— Я слишком стар!

Глава 8

Тревер медленно просыпался, то поднимаясь над черным океаном беспамятства, то погружаясь в него снова, и в короткие интервалы осознавал, что лежит в постели и у него болит голова.

Наконец настало время, когда он поднялся из забвения окончательно. Открыв глаза, он увидел металлический потолок.

— Значит, мы это сделали, — сказал он.

— Да, сделали, — отозвался дружелюбный голос. — Это Солнечный Город. Давненько мы тут торчим.

Тревер повернул непослушную голову к стоявшему у кровати доктору в белом халате, но не увидел ни его, ни комнаты. Он видел только поднос на тумбочке и в нем темно-желтый глаз, загадочный и сияющий.

Солнечный камень.

Рука Тревера слабо потянулась к лицу.

Доктор опередил его:

— Не беспокойтесь. Его извлекли. Деликатная оказалась работа! Некоторое время у вас поболит голова, но любой согласился бы на это ради солнечного камня!

Тревер не ответил. Он долго пытался что-то вспомнить и наконец спросил:

— А Джин и Сол?

— Они здесь. Тоже весьма странный народ. Ни с кем не разговаривают… Все вы — сплошь тайна, знаете ли.

Джин…

Доктор вышел и вскоре вернулся с Джин и Солом. Теперь они были в современной синтетической одежде. На Джин она выглядела так же неуместно, как шелковое платье на леопарде.

Джин увидела улыбку в глазах Тревера и воскликнула:

— Не смейся надо мной… никогда!

Тревер понял, что приобщение Джин к цивилизации дело почти безнадежное. Но это его не огорчало.

Она серьезно оглядела его, а затем сказала:

— Говорят, что завтра ты сможешь встать.

— Это хорошо, — тихо ответил Тревер.

— Но ты еще должен быть осторожен.

— Я буду осторожен.

Больше они не сказали ни слова, но по ее твердому, серьезному взгляду Тревер понял, что Хьюго и соколы-ящерицы прощены ему. Не забыты, но прощены, что Джин и Тревер встретились и больше не расстанутся.

Сол с тревогой вскричал:

— Мы ждем здесь столько дней! Когда же мы вернемся в долину за остальными!

Тревер повернулся к доктору, с любопытством наблюдавшему за происходящим.

— Могу ли я нанять здесь корабль?

— Человек, имеющий солнечный камень, может получить почти все, что захочет, Тревер. Я это устрою.

Зафрахтованный корабль, который вез их обратно в долину, имел минимум команды и двух техников-минеров, нанятых Тревером.

Они высадились за пределами древнего города, и рабы хлынули к ним, наполовину обрадованные, наполовину испуганные неожиданным воплощением древней легенды.

Тревер объяснил Солу, что надо сделать.

В черепах убитых Коринов оставались солнечные камни баснословной ценности.

Надо было отправиться туда с рабами и собрать камни.

— Но эти камни — зло! — закричал Сол.

— В других мирах — нет, — ответил Тревер. — А ведь твоему народу нужно как-то жить.

Когда это было сделано, все собрались на корабле. Тревер кивнул техникам.

— Пора, — сказал он. — Вход в катакомбы там, наверху.

Техники ушли, взяв с собой тяжелый груз, который они несли вдвоем. Вскоре они вернулись, уже налегке.

Тревер достал из кармана свой солнечный камень. Джин вцепилась в его руку.

— Не надо!

— Теперь это не опасно, — сказал Тревер. — У него не хватит времени сделать со мной что-нибудь, а я чувствую, что должен кое-что сказать ему.

Он приложил солнечный камень ко лбу и мысленно закричал:

— Шеннеч!

Мозг его накрыла темная ледяная тень Последнего. Мысли Тревера были прочитаны в один миг.

— Значит, это конец, Тревер?

— Да, — твердо ответил он, — конец.

Он ожидал взрыва злобы, бешеного сопротивления, попытки захватить его сознание, предотвратить гибель, но этого не произошло. Последний радовался. Радовался как ребенок.

— Как? Значит, ты хочешь, чтобы я это сделал?

— Да, Тревер! Я подумал, что ждать смерти долгие столетия будет слишком долго и скучно, а это освободит меня сразу.

Вне себя от удивления Тревер махнул рукой, и их корабль, взревев двигателями, взмыл к небу. Еще один взмах — и техники потянулись к кнопке радиодетонатора.

В этот момент Тревер услышал голос Шеннеча, звучавший, точно широко разлившаяся музыка — смесь радостного, ликующего хора освобождения с аккордами космической печали о том, что было и никогда не возвратится, о величайшей древней расе, которой ныне пришел конец.

Кнопку нажали, и огненный столб взметнулся там, где некогда стоял город.

Потом песня Шеннеча смолкла, и в звенящей тишине последнее дитя гор навеки ушло в Ночь.