Исцеляющий миры. На расколе миров. Часть 1

Глава 22. Доводы

Поднявшись на этаж, Эдвард вместе с гитарой осел под дверью квартиры. А сделал он это по двум причинам.

Первая — Ацель скорее всего ещё плещется в ванной, ведь свидание, на которое было отведено два часа (с учётом пристрастий пришельца) затратило по времени не более сорока минут.

Вторая — Эдварду требовалось побыть одному, в тишине, в дали от улицы с её гудящими машинами и перебивчивым гвалтом голосов.

Нужно было срочно привести мысли в порядок. С чего вообще Пенни взяла, что Ацель — убийца? Да, он весьма специфичен во внешности, да и хамоват немного (ну ладно, порядком хамоват!), но, будь Ацель таким, каким описывала его Пенни, стал бы он возиться с ним, с ничтожным мальчишкой?

И хотя верить в бездоказанные обвинения Эдвард не намеревался, сердце его билось в сомнении. А что, если он ошибается? Что если Ацель не тот, за кого себя выдаёт?

На этой мысли Эдвард кашлянул. По ноздрям шибанул запах гари.

Эдвард так и подскочил:

Выкрикивая имя пришельца, юноша задубасил кулаками по двери, поскольку эпицентром дымления, очевидно, была его квартира.

— Ацель!

— Что-то ты быстро! — В фартуке на рубашку, с рукавами, закатанными до локтя, пришелец стоял за распахнутой дверью с чёрной как уголь сковородкой в руках и дымящимся ещё более чёрным нечтом на ней — верным источником гари. Выглядел он таким спокойным, будто ничего чрезвычайного не случилось.

Эдвард пролетел мимо него на кухню, чтобы выключить плиту и открыть настежь окна.

— Что ты... здесь устроил? — через кашель спросил он.

— Готовлю ужин. Как ты и сказал.

Эдвард скосил глаза с его фартука, запудренного мукой, к стопке черных блинов на тарелке, лежащей на освобождённом от лабораторных инструментов кусочке пространства стола.

— Что это?!

— Капкейки!

Ацель перевернул сковородку, и очередной так называемый «капкейк» плюхнулся к своим уродиливым собратьям. Крутанув сковородой, точно мечник клинком, он объяснил:

— Я нашёл рецепт в интернете. По-моему вышло неплохо. Хотя я ещё не пробовал. — Пришелец замолчал, ожидая восхищения, ну или на крайний случай — похвалы.

Хватившись за голову, Эдвард опустился на стул. У него не было ни сил, ни желания комментировать стряпню Ацеля. С другой стороны, при взгляде в наивное лицо пришельца, в слова Пенни верилось все меньше.

— О, так вон где он был! — воскликнул Ацель, когда с потолка отлип пласт сырого теста и упал ему в ноги. — Хм. Как там говорят? Первый блин всегда комом?

У Эдварда на губах мелькнула улыбка, но он её тотчас стёр.

— Как прошло свидание? — поинтересовался Ацель, ставя чайник на плиту.

— Ты знаешь, что ужасно. Зачем спрашиваешь?

— Что ж, твоей вины в этом нет.

— Нет, — согласился Эдвард. — Потому что это было не свидание.

— М? — Ацель вооружился метлой, чтобы прибрать за собою творческий беспорядок. Ну хоть что-то он делает по-человечески!

— Пенни в курсе, кто ты такой.

— Прости?

Эдвард пожевал большой палец руки, нервничая.

— Я думаю, она подозревает меня в том, что я общаюсь с тобой. Ты уверен, что не сталкивался с ней ранее?

Ацель насторожился. Когда он не дурачился и не глупил, в нём просыпалось что-то мрачное, что-то, отчего будто уплотнялись все тени в округе.

— Даже если она видела нас, с чего бы ей вообще задаваться вопросом — человек я или нет?! Физиологически я ни чем не отличаюсь от людей! — взъярился он, сжимая метлу и ударяя кулаком по столешнице. — Ей сдал меня кто-то, кому известен не только мой облик, но и мое происхождение! Проклятый агентишка!

— О каком ещё агенте ты говоришь, Ацель?

Пришелец выдохнул гнев и сменил грозный тон на мягкий и уветливый, чтобы его ложь, в которой он погряз уже по самое не балуй, была более звучной, и оттого больше брала наивного Эдварда на веру:

— Предводитель тех самых злых инопланетян, про которых я тебе рассказывал и на которых я веду охоту во благо мира. Из того, что ты сказал, могу предположить, что они подчинили себе Пенни и через неё пытаются воздействовать на нас.

Ацель не просто так сделал упор на способности «злых инопланетян» контролировать людей. В связи с происшествием в Станвелле теория «подселения» у местных была популярнее всего. И это при всём при том, что, фактически, тем, кто управляет чужими мозгами, является как раз таки он сам. Как только опыт с формулой, над которой Ацель так долго бьётся, увенчается успехом, ему ни в чем не будет равных: как минимум среди безоружных и слабовольных землян. — Они будут искоренять человечество до последней живой души! — продолжал он мелодраматичные восклицания. — Ты же не хочешь стать следующей жертвой, м, Эдвард?

А Эдвард, между делом, стоял, вперив на товарища неуверенный взор, не вступая в спор, но и не выражая согласия. Такая реакция Ацелю не понравилась. Чтобы растормошить юношу, пришелец вздернул того за плечи. — Эдвард, посмотри мне в глаза и ответь: ты доверяешь мне?.. Эдвард?

— Я бы с радостью… — потупился тот, чтобы следом вскинуть взгляд на взволнованного пришельца. — Я бы с радостью заглянул тебе в глаза, Ацель, но…

— Но?..

— Ты ведь всё время прячешь их за тёмными очками.

Чёрные перчатки заскрипели, сминая плечи Эдварда. Весьма резонный мотив — ничего не скажешь! Обычно Ацель блестяще владел своим языком: тот никогда его не подводил. Разглагольствуя ни о чем, он частенько выкручивался из казалось бы безвыходных ситуаций. Заболтать врага до смерти и навешать лапши на уши «псевдо-товарищу» было для Ацеля лучшим орудием самозащиты и способом выживания в суровом непостоянстве странствований в космосе. Почему же именно сейчас он не находился в словах?

Чувствуя себя уязвленным, пришелец отвернулся и, переместив вес своего тела в руки, припал ладонями к столешнице, низко склонив голову и занавесив глаза чёлкой, будто ему было мало плотно прилегающих к лицу очков.

Он молчал.

А вот Эдвард, наоборот, упорядочил свои мысли и ему было, чем обмолвиться.

— В моей жизни практически отсутствовали люди, которым я бы мог сполна доверять, — улыбнулся он своим печальным воспоминаниям. — Отца я не знал, моя мать была человеком аморальным и любви ко мне не питала, что в общем-то было взаимно. Друзья со мной надолго не задерживались, да и, сомневаюсь, что они действительно были мне теми, кем я их считал… А что касается Пенни…

Эдвард вздохнул, рисуя в памяти прелестный образ юной девушки, мечтательно пересчитывающей редкие снежинки, кружащие в небе, на которые смогла расщедрился зима три года тому назад. В свете уличного фонаря как в золотой эссенции купалось её занятое далёкими мечтами лицо. Эдварду тогда не было и четырнадцати — совсем ещё ребёнок: смешной и нескладный. Его бы ни за что не восприняли всерьёз.

Но тогдашняя семнадцатилетняя Пенни и сегодняшняя, переступившая порог девятнадцатилетняя, мало чем отличались друг от друга: холодный, но прекрасный призрак, выплывший из заиндевелого тумана, умиротворяющий сон, который не охота покидать.

Когда бы Эдвард не завидел Пенни гуляющей в одиночестве, та всегда излучала какую-то необъятную, невесомую пустоту, будто в такие часы сердце её отключалось, и она возвышалась над реальностью, как птица над землей. Взгляд, что Пенни по воле случая, уронила на маленького Эдварда в ту удивительную белую ночь, был убиенным, безразличным, но таким необъяснимо пленящим!

— Я знаю её три года, — рассуждал юноша дальше. — Вернее… я убедил себя, что знаю её, но… если рассудить здраво… А так ли это? Наблюдать из-за угла и знать человека в живую — это отнюдь не одно и тоже. Так какое я имею право верить Пенни, но не верить тебе? С тобою мы общаемся и делим ужин. А с ней… с Пенни… сегодня у меня состоялся первый диалог длиннее минуты. — Эдвард горько усмехнулся. — Обещай мне кое-что, Ацель… Обещай, что во всей этой истории про инопланетян и вторжение Пенни не пострадает. Обещай, что поможешь ей. Обещай мне это, и я, клянусь, что больше никогда не усомнюсь в твоей правоте.

— Обещаю.

Ацелю сделалось мерзко от самого себя. Он покупал бесценное доверие Эдварда обманом. Что ему стоило пообещать то, что отыграется и без его вмешательства: Пенни не нужно спасать, с ней всё в порядке. Агенты «Терра» землянам не враги. И если он, Ацель, этому не помешает, то так оно будет и впредь.

Чайник засвистел, заставив всех двоих вздрогнуть от неожиданности.

— Ты уж не обижайся, — рассмеялся Эдвард, когда Ацель опробовал «капкейки» на зуб и не подавился, увлечённый личной драмой. — Но твои кулинарные шедевры мой желудок, боюсь, не потянет.