Интерфейс

57

Через четыре дня после сокрушительной победы Коззано спикер Палаты представителей перенес удар, находясь на вечеринке в частном клубе в Вашингтоне, конкретно говоря – сидя на стульчаке в мужском туалете. По рекомендации избранного президента семья спикера отправила его в институт Радхакришнана.

Здание напротив резиденции Коззано в Тасколе опустело примерно два месяца назад, и сейчас Коззано купил его. Ки Огл и некоторые из ближайших сотрудников въехали в него и превратили в штаб-квартиру на период передачи власти. Если дом Коззано был таскольским Белым Домом, то напротив него теперь располагался тасколький Исполнительный офис президента.

Ки Огл обставил гостиную кожаной мебелью от «Лей-Зи-Бой» и провел в ней всю середину ноября, валяясь, по его собственному выражению, «как куль с говном» – он болел гриппом, смотрел телевизор и наслаждался ничегонеделанием в первый раз почти за целый год. Это был прекрасный год. Он не только уничтожил кандидатов-противников, он заодно истребил конкурентов по электоральному бизнесу. Даже внушающий всем ужас Иеремия Фрил оказался в тюрьме. А кроме того, Огл обожал Рождество.

После Дня Голосования Огл, как глава переходного комитета, объявил трехнедельный мораторий на любую публичную активность. Элеанор Ричмонд, в свою очередь, пребывала дома, в Александрии – сходила на пару матчей школьной команды «Т.С. Вильямс» (Хармон-младший успел стать звездным игроком) и бродила по магазинам с Клэрис, выбирая одежду на инаугурацию.

В начале декабря Огл выпустил пресс-релиз, содержащий список переходной команды Коззано. Огл, разумеется, утверждал, что сам тщательно подбирал ее, и, разумеется, врал, но кто бы этим не занимался, работа оказалась выполнена на отлично: все члены команды были профессиональными, опытными, лишенными партийных предпочтений работниками, первоклассными специалистами в самом хорошем смысле слова. Все отличались незапятнанной репутацией и воспринимались как воплощение этичности. Утверждалось, что эти люди в течение года находились за сценой, работая в поте лица на избрание Коззано и составляя прогнозы. Это также ни в малейшей степени не соответствовало истине, но звучало прекрасно, нельзя было не признать – по крайней мере, главные СМИ признали и пели хвалу команде Коззано. Остальным хватало постановочных фото семьи Коззано, кидающих лопатами снег в Тасколе.

Огл знал, что люди, чью совесть он целый год неистово насиловал, нуждались в отдыхе. Им следовало сосредоточиться на играх «НФЛ», мыльных операх и Рождестве. Им требовалось перезарядить аккумуляторы, поскольку после вступления Коззано в должность их ожидал тяжкий труд. Беглое ознакомление с указанными прогнозами не оставляло в этом никаких сомнений. Пустопорожнюю болтовню, в которой упражнялась предыдущая администрация, должна будет сменить спокойная, холодная решимость. Никто не знал, в чем заключается план, если не считать бесконечно повторяемых заклинаний о возвращении к ценностям и финансовых результатов этого возвращения: снижения дефицита и безоговорочной выплаты всех процентов по долгу.

Огл знал только, что его участие в операции завершится 20 января. Ему осталось провести два крупных мероприятия из тех, что нравились ему больше всего – публичные представления без выборов. Спектакли. 1 декабря он собрал свой штаб, чтобы запустить финальные приготовления к Особому Семейному Рождеству Коззано. Эти приготовления должны были продлиться до 21 декабря. Он будет подбрасывать средствам массовой информации имена, как наживку для голодной форели. Имена потенциальных членов кабинета, сотрудников администрации, судей. Идея заключалась отчасти в том, чтобы продемонстрировать, какие прекрасные люди будут работать на Коззано, отчасти – подогреть ожидания перед Особым Рождеством, и наконец, чтобы избежать утомительного и унизительного зрелища – мечущихся между аэропортом «Шампань-Урбана» и Тасколой желающих поуправлять страной.

Вместо них он собирался пустить по тому же маршруту влиятельных иностранцев. Они выглядят куда более впечатляюще, а бразильцы и саудовцы, изображающие снеговиков на лужайке, прекрасно смотрятся по телевизору. Огл без конца составлял расписание их визитов. Кроме того, он изыскал способы сыграть на росте рынков акций, вызванном победой Коззано, уверенностью, что долг не будет прошен и общей доброжелательностью, испускаемой Тасколы, как старомодной дровяной печью.

Начиная с двадцать первого он намеревался начать подбрасывать в эту печь новые дрова. Мэри Кэтрин устроилась на работу в Женской клинике Бригема в Бостоне, а папа снял для нее уютную квартиру в старом доме; хотя точный адрес не разглашался, зрителям передачи «Сегодня» устроили по ней тур, продемонстрировав камин, восточные ковры и старинную мебель.

Двадцать второго состоится акт, подтверждающий физическую дееспособность Коззано: он станет гостем специального живого эфира в популярной передаче про столярное ремесло. Ведущий при трубке и подтяжках будет интервьюировать Коззано, покуда избранный президент чинит покосившийся комод.

На двадцать третье было назначено официальное представление новой книги Джеймса Коззано «Делатели королей. Инсайдерские истории об Огле, Зорне и Лефковиче и о том, как они создают президентов». Издатель планировал организовать по этому случаю прием в отеле «Хэй-Адамс» неподалеку от Белого Дома. Ожидалось присутствие множества богатых и влиятельных личностей. Как и большого количества телекамер. Восторженные рецензии уже были написаны.

Двадцать четвертого Коззано посетит мессу. И двадцать пятого страна почувствует себя хорошо. Очень хорошо.

Семь недель, последовавшие за выборами, стали для Мэри Кэтрин блаженством. Никаких больше поездок. Минимум интервью, выступлений и прочей чепухи. Максимум общения с отцом. Общение это, впрочем, большей частью было чисто деловым. По традиции, сложившейся за последние шесть месяцев, она затрачивала несколько часов в день на восстановительные упражнения, концентрируясь в основном на левой руке.

Свободного времени у нее было хоть отбавляй. Часть его оно проводила со школьными друзьями, а также в поездках за рождественскими покупками в Шампань или в Декейтор. Появилось у нее и новое хобби – электроника.

Книгой на эту тему она обзавелась несколько месяцев назад в Бостоне и читала ее в свободные минуты, постигая тайну символов, покрывающих схемы – резисторов, конденсаторов и индукторов. Она не льстила себя надеждой, что способна создавать собственные схемы, но уже вполне могла собрать устройство по существующей.

За неделю до Рождества она побывала в радиомагазине в Тасколе под названием «Эйс Хардвеа». Она выбрала комплект перчаток и кое-какие инструменты для отца, а потом заглянула в закуток, в котором все эти резисторы, конденсаторы и индукторы покоились в больших количествах в пузырчатых пакетах. Сверяя номера по смятому листу бумаги, она выбрала несколько нужных деталей и заплатила за них наличными.

Паяльник у отца, конечно, имелся; у него были все инструменты, известными индустриальному миру. Мэри Кэтрин дала всем понять, что собирается укрыться в отцовской мастерской, чтобы собрать секретный рождественский подарок, и что вторгаться туда не следует никому. Она заперла дверь, закрыла ставни и раскочегарила буржуйку, которой отец обыкновенно обогревал помещение. Когда стало достаточно тепло, чтобы пошевелить пальцами, она включила паяльник и принялась за работу, припаивая детальки из радиомагазина к плате: куску пластика с проделанными в нем дырочками. В итоге у нее получилось устройство, помещавшееся в черной пластиковой коробочке размером с блокнот. С одного ее конца наружу выглядывали переключатель и красная лампочка.

Даже сам избранный президент Коззано, казалось, расцвел в этот краткий период отдохновения. Если не считать ежедневных брифингов ЦРУ и тому подобных откровений, он, по большому счету, был на каникулах. Он дал понять, что не интересуется составом своего кабинета, полностью доверяя выбору советников, сумевших сделать его президентом. Футбольный сезон в Тасколе сменялся баскетбольным, и Коззано то и дело сбегал на футбольное поле или в спортзал, чтобы понаблюдать за соревнованиями школьных спортсменов.

В последние несколько месяцев кампании Коззано завел себе новое увлечение: скрэббл. Идея играть в скрэббл была именно его, но Мэри Кэтрин всемерно ее поддерживала, поскольку (как она объяснила отцовским служащим) игра являлась замечательной формой терапии. Будучи игрой в слова, она помогала упражнять те части мозга, которые отвечали за вербальные коммуникации. А благодаря тому, что устная речь в ней не использовалась, она позволяла обойти те центры речи, которые были в данный момент из кремния. Мэри Кэтрин настояла на том, чтобы Коззано играл левой рукой. Сперва Коззано обнаружил, что заставить свою левую руку складывать слова невероятно трудно: необходимые нервные связи оказались разорваны инсультом.

Мэри Кэтрин осыпала его насмешками, и не прогадала – он закусился и стал играть на победу. Он был упорен и через несколько месяцев начал добиваться успеха. Хотя бы раз в день он играл в скрэббл с Мэри Кэтрин. Он играл так часто, что даже агенты Секретной Службы и прочие контролирующие органы перестали обращать на это внимание.

Объявили имена членов кабинета Коззано. В большинстве своем это оказались люди молодые, в хорошей физической форме, уместно и политически корректно разбросанные по разным этническим и гендерным группам, но при этом поголовно выпускники лучших школ с отменными аттестатами. Они являли собой совершенство.

Днем позже Мэри Кэтрин получила рождественскую открытку от Зельдо. Она была составлена из нескольких фотографий: на двух Зельдо позировал с горном велосипедом на вершине утеса над Тихим океаном, на остальных – трудился.

На одной из этих фотографий Зельдо сидел во дворе Института Радхакришнана, попивая латте и печатая на ноутбуке. На заднем плане можно было разглядеть одного из пациентов института. Мэри Кэтрин узнала его: это был новоназначенный министр обороны.

Очень внимательно она изучила остальные фото и обнаружила еще трех пациентов, случайно попавших в кадр: будущих государственного секретаря, министра финансов и спикера Конгресса.

Восемнадцатого декабря, где-то после обеда, Мэри Кэтрин отправилась на лыжную прогулку. За ночь толщина сугробов увеличилась еще на три дюйма. По стандартам глобально потеплевшего Иллинойса это было зимнее чудо. Она закинула лыжи и палки в багажник семейного пикапа, проверила набор мазей и отправилась в путь. Через несколько минут она оказалась на старой ферме Коззано. Она вышла из машины, заблокировала передний мост, переключилась на полный привод, свернула на грязный проселок между полями и проехала по нему где-то с милю. После этого она встала на лыжи.

Еще примерно через милю или около того она спустилась в неглубокую речную долину с редкими березами. Пройдя полмили по реке, она оказалась у ветхой, полуразвалившейся хижины – скорее птичника, нежели человеческого жилища. У птичника был припаркован большой пикап «Шевроле»; приближаясь с подветра, она почувствовала запах сигарного дыма и услышала разговор на полутонах.

Мел Мейер, выглядящий нелепо в зимнем фермерском облачении, вышел из хижины, подошел к Мэри Кэтрин и обвел ее детектором жучков. На этот раз прибор отозвался на одну из пуговиц ее рубашки. Мэри Кэтрин отбежала на лыжах на пару сотен футов в сторону и сунула эту пуговицу под бревно. Вернувшись, она крепко обняла Мела.

В хижине она обнаружила массивного черного мужчину с покатыми плечами где-то за пятьдесят и огромного белого мужчину с кустистыми бровями, седовласого и седобородого. Мэри Кэтрин знала обоих. Это были Руфус Белл, отставной морпех, и Крейг (Утес) Аддисон, «Чикаго Бирс», также в отставке.

– Как он? – спросил Белл.

– Отлично, – ответила Мэри Кэтрин, – это же приключение. Прямо как он любит.

Мел, Руфус и Крейг (Утес) слегка смутились.

– Ладно, – сказал Мел, – теперь слушай внимательно, потому что я тут уже задницу отморозил, и потому что это важно. Вот эти двое, Руфус и Утес, обеспечат нужных нам людей. С небольшой помощью друзей Элеанор и наших сторонников в округе Колумбия их можно будет даже легализовать. А я обеспечу бумажную подстилку. Мэри Кэтрин?

– Черная коробочка готова. И у меня есть для тебя информация. Будущие министры обороны, финансов, торговли, государственный секретарь и спикер конгресса побывали в Институте Радхакришнана.

Мел покачал головой.

– Печально, – сказал он. – Просто эпидемия инсультов. Кто-нибудь еще?

– Больше ни о ком не знаю.

– Что ж, это полезные сведения, – сказал Мел. – Значит, так, Мэри Кэтрин, нам от тебя нужно только одно.

– Мой отец, – сказала Мэри Кэтрин.

– Верно. Сможешь доставить мне Вилли?

– У меня есть, план, Мел, – сказала она. – У меня есть скам.

Тем же вечером, после ужина, Коззано предложил Мэри Кэтрин сыграть еще разок в скрэббл. Она выпила два или три бокала кьянти, настроение у нее было отличное и говорила она совершенно искренне.

– Папа, это же самая скучная игра на свете.

– Это если ты играешь по правилам, – проворчал он, – и не жульничаешь.

Они перебрались в кабинет и сели за стол перед собранием сочинений Марка Твена.

Мэри Кэтрин всегда начинала игру одинаково: он запускала руку в груду букв и выкладывала «ТЫ ЗДЕСЬ ЛИ». С доской они соригинальничали – установили ее на поворотном круге, и закончив, она провернула его на сто восемьдесят.

Коззано нахмурился.

– Перестань баловаться, – сказал он. – Ты знаешь правила.

Обе его руки пришли в движение. Это было причудливое зрелище: левая развалила набранную фразу и принялась переставлять буквы, добирая недостающие из банка. Правая выбрала семь фишек и аккуратно разложила на подставке. Одновременно он продолжал разговаривать. Ему совершенно очевидно было смертельно скучно и при этом он совершенно не ведал, чем занята его собственная левая рука.

– Ты должна взять семь букв. И за один ход ты можешь выложить только одно слово. Почему я должен объяснять это каждый раз? Ты надо мной издеваешься, девочка?

Мэри Кэтрин, спасибо профессии, не пугали странные неврологические тики, а со странностями отца она свыклась за несколько месяцев терапии. Она уже перестала напоминать себе, насколько странно все это выглядит со стороны.

Левая рука Коззано крутанула доску, чтобы Мэри Кэтрин смогла прочитать фразу «МЕЛА ВИДЕЛА».

Она посмотрела ему в глаза. Он озадаченно хмурился,глядя на доску.

– Как тут оказались эти буквы? – спросил он.

Мэри Кэтрин перемешала фишки, прежде чем он смог прочесть их их. Затем она составила из них «ДА».

Лицо его приобрело то же выражение, как в тот раз, когда она вернулась из школы с четверками в табеле.

– И это все? Слово из трех букв?

– Прости, – сказала она. – Уж какие буквы достались.

– Спасибо тебе за это нажористое «Д», – сказал он. – Четыре очка за просто так. Тебе следует хоть немного думать о стратегии. Обе его руки сновали над доской, пока он говорил. Правая выстроила от «Д» слово «ДЕЙТЕРИЙ». Левая собрала в левом нижнем углу доски фразу «КАК ОН».

Мэри Кэтрин прокрутила доску. И снова Коззано заметил результат деятельности собственной левой руки.

– Как эти буквы тут оказались? – повторил он. – Бога ради, орешек, надо было еще до начала игры убедиться, что на доске ничего нет. Убери их, будь добра.

Не требовалось много времени, чтобы прочесть пять букв, и она смела их с доски. Затем она перечеркнула «ДЕЙТЕРИЙ» словом «ПЛАНИРУЕТ». Для этого ей пришлось позаимствовать несколько букв из банка. Коззано нахмурился и пробормотал что-то насчет жульничества.

Беседа продолжался в том же духе еще несколько ходов, доска крутилась.

Коззано: «ЧТО».

Мэри Кэтрин: «ДЕНЬИНАУГ».

– А ну-ка найди мне это слово хоть в каком словаре, – сказал Коззано.

Дюлафайет Уэбстер, хейсмановский призер из «Элтон Стейт Команчиз», сделал три тачдауна в первой половине матча на кубок «Фуджитсу Гуакамоле»{87} в рождественский вечер. Как только первый тайм завершился, в эфире зазвучала радостная музыка «Особого Семейного Рождества Коззано».

Камера с зависшего вертолета нацелилась на мерцающие рождественские огни Тасколы, которая начала называться «родным городом Америки». Рождественское убранство ее улиц координировалось дизайнерами Огла и оплачивалось из его денег. Камера прошлась по церковным шпилям, малым предприятиям и городскому парку, увешанному венками из электрической омелы, и остановилась на уже знакомой всем резиденции Коззано. Другая камера заглянула в окно, чтобы показать пылающий камин и группу весело улыбающихся людей, собравшихся вокруг чаши с эгногом{88}.

– Добрый вечер, леди и джентльмены. Мы находимся в Тасколе, Иллинойс, родном городе Америки, чтобы передать вам поздравления от избранного президента Уильяма Энтони Коззано. Губернатор Коззано?

Переключение на Коззано, Джеймса и Мэри Кэтрин, сидящих на софе. Наезд на лицо Коззано.

Избранный президент выразил сердечную благодарность американскому народу, свое радость от карьерных успех дочери и замечательной книги сына и, наконец, назвал имена членов кабинета.

После этого он встал и представил их лично. Будущая администрация в полном составе собралась вокруг огромного обеденного стола – неформально одетые, все попивали сидр. Они отвлеклись от беседы на несколько мгновений, чтобы Коззано мог представить из всех по очереди народу Америки. Все до одного прекрасно выглядели, не принадлежали к той или иной партии, представляли разные расы и излучали уверенность.

Наконец Коззано вернулся на свое место у огня, чтобы завершить речь поздравлениями и наилучшими пожеланиями в адрес всего американского народа. Чувство времени, выработавшееся у Коззано, было положительно сверхъестественным. Он закончил свое короткое обращение ровно к началу следующего тайма.

Восемнадцатого декабря Коззано поднялись на борт чартера и полетели в Вашингтон, округ Колумбия. Сюда же устремились журналисты со всего света, равно как и члены будущей администрации и переходной команды, все люди Огла, несколько больших фургонов ГОСПОД, набитых электроникой, Флойд Уэйн Вишняк и разномастный караван автобусов, машин и самолетов, везущих старых соратников Уильяма Э. Коззано по Вьетнаму и футболу.

58

В восемь утра Дня Инаугурации взвод агентов Секретной Службы высыпал из лифтов в лобби отеля «Джорджтаун Фор Сизонс» и спокойно, но непреклонно промаршировал по паркету, зеленым восточным коврам и старому кирпичу. Одновременно кавалькада из трех черных машин покинула гараж. Они выкатились на кирпичную подъездную дорожку у главного входа точно в тот момент, когда строй агентов и прятавшихся среди них вельмож показался перед обитыми медью дверями. Через несколько секунд и люди, и машины исчезли, преследуемые несколькими журналистами, достаточно проворными, чтобы заметить отъезд избранного президента.

В эту самую минуту Уильям Э. Коззано спокойно вышел из лифта в слабо освещенный коридор цоколя, рядом с рестораном. Его сопровождали сын, дочь и двое агентов Секретной Службы. Коззано были одеты в тренировочные костюмы. Они быстро миновали застеленный серым ковровым покрытием лестничный пролет и оказались в кирпичном дворике на задах отеля, двумя этажами ниже уровня улицы, выходящем прямо на замощенную «в елочку» беговую дорожку. За дорожкой лежал канал Чезапик-Огайо – узкая траншея, наполненная стоячей водой и облицованная массивными, обомшелыми каменными блоками.

Избранный президент хотел, черт побери, немного пробежаться с детьми. Это что, какое-то невыполнимое желание? Истекали последние минуты, в которые он еще мог побыть частным лицом. Он хотел побегать по парку Рок-Крик, как привык во время визитов в Вашингтон, но идея не понравилась Секретной Службе. Из-за Флойда Уэйна Вишняка, до сих пор не пойманного, она испытывала постоянный стресс. Во время своей эскапады в «Огл Дата Рисеч» Вишняк продемонстрировал сноровку и изрядную меткость. Он по-прежнему засыпал своими безумными манифестами различные газеты и журналы. Всем было известно, что Коззано любил пробежки по парку Рок-Крик, который благодаря своей густой растительности представлял собой удобнейшие охотничьи угодья для Вишняка.

Коззано проявил невероятную разборчивость. Он не просто хотел побегать в исключительно опасном месте – он еще и настаивал на полной приватности. Он потребовал организовать отвлекающий маневр и направить журналистов по ложному следу, чтобы ему и детям никто не мешал.

Секретная Служба согласилась на компромиссный план. Если Коззано побегает по Арлингтону – району, не столь дружелюбному к флойдам – то Служба согласится на отвлекающий маневр. До сих пор план выполнялся как по часам.

В пятидесяти футах от них канал проходил под дорогой к парку Рок-Крик, а сразу за мостом сливался с одноименным Скалистым ручьем. Три машины Секретной Службы стояли на парковой дороге с приоткрытыми дверями, въехав на тротуар. Эта маленькая кавалькада должна была умыкнуть Коззано в Арлингтон, где они смогут побегать по безупречно опрятным плацам Форта Мейер, поблизости от Национального кладбища, под охраной военной полиции и Секретной Службы.

Всю дорогу Коззано беседовал с агентами о футболе. Пересекая дворик, Мэри Кэтрин склонилась к брату и сказала:

– Джеймс, слушай внимательно. Помнишь игру «Следуй за вожаком»?

– Конечно, – радостно ответил Джемс, подумав, что ее внезапно охватила ностальгия.

– Мы собираемся сыграть самую важную в мире игру "Следуй за вожаком". Смотри, не напортачь, – сказала Мэри Кэтрин.

– А?

Они оказались на беговой дорожке. Мэри Кэтрин сунула пальцы в раскрытую поясную сумочку и щелкнула переключателем на торце своего самодельного черного устройства.

Уильям Э. Коззано на мгновение замер без движение.

– Эй! – воскликнул он и уставился в невидимую даль.

– Папа? – проговорил Джеймс. – Ты в порядке?

Коззано покачал головой и встряхнулся. Секунду он смотрел на Джеймса и Мэри Кэтрин, о чем-то напряженно думая. Затем взглянул на агентов, как будто заметив их впервые.

– Пустяки, – сказал он. – Просто вспомнилось что-то. Дежа вю, надо полагать.

Семья, сопровождаемая двумя агентам, затрусила по дорожке, которая уходила вверх и прочь от канала к соединению с подъездной дорогой. В нескольких ярдах до ожидающих машин Мэри Кэтрин резко свернула вправо, продралась сквозь кусты и спрыгнула с каменных глыб, представлявших собой берег ручья. Отец и слегка ошарашенный Джеймс последовали за ней.

– Сэр, – подал голос один из агентов. Они сразу сильно отстали и теперь наблюдали, как Коззано пробираются к слиянию канала с ручьем Рок-Крик.

– Подождите там, – сказал Коззано. – Мы хотим немного прибраться тут. Столько мусора! Это же просто национальный позор!

Семья исчезла под эстакадой. Агенты некоторое время стояли в обалдении, затем бросились вниз по берегу, неловкие в своих костюмах, пальто и кожаных туфлях, высматривая Коззано, но увидели только пустые берега ручья.

Три из них кинулись под мост, но наткнулись на неожиданное препятствие – нескольких бездомных. Их, вероятно, разбудили пробегавшие Коззано. Бомжи в раздражении повскакали на ноги и заблокировали самое узкое место: карниз между основанием моста и обрывчиком над ручьем. Один из них вообще оказался по бедра в воде.

Прозвучали резкие слова, началось рукоприкладство. Секретной Службе не удалось одержать быструю победу, поскольку, как начали замечать ее агенты, все бездомные были, как на подбор, крупными и, учитывая стиль их жизни, неожиданно сильными мужчинами. К тому времени, как агенты обнажили оружие, а бездомные, виновато подняв руки вверх, отступили в сторону, Коззано и след простыл.

Наверху, на подъездной дороге Рок-Крик, завизжали покрышки. Полдюжины больших арендованных автомобилей разворачивались юзом поперек дороги, блокируя обе полосы.

Их водители, ничем не примечательные, хорошо одетые мужчины средних лет, казались самыми невозмутимыми жителями Вашингтона. Они никак не реагировали на бибиканье и поток оскорблений, извергаемые мгновенно образовавшейся за их блок-постом пробкой. Со спокойной уверенностью ветерана каждый из них обошел свою машину, проткнув по пути все четыре колеса, после чего удалился в парк.

Если бы кто-нибудь из застрявших в пробке разъяренных водителей потрудился взглянуть на отель «Фор Сизонс», стоявший на перекрестке улиц М и Пеннсильвания ключевым камнем квартала, он мог бы заметить Ки Огла, выглядывающего из окна своего номера.

Ему только что позвонил дежурный из ближайшего фургона ГОСПОД, чтобы сообщить о внезапном выбросе коротковолнового шума, разорвавшего связь с Коззано, каковую связь восстановить пока не удается.

– Аргус не принимает сигнала, – сказал дежурный. – Повторяю, Аргус в свободном полете.

Узкое ложе ручья окружали большие базальтовые глыбы. Миновав «бездомных», Коззано спрыгнули в ледяную воду и высоко, на манер Уолтера Пэйтона{89}, вскидывая колени, бегом форсировали ручей. Высоко над их головами нависал другой мост, гораздо больше первого: Пенсильвания-авеню. Сразу за его первой опорой они вскарабкались на восточный берег, который даже зимой покрывали заросли бамбука, плюща и сорняков. Это был сложный участок, но Уильям и Мэри Кэтрин долго готовились и не боялись промокнуть. Мэри Кэтрин пользовалась всеми видами семейного соперничества, чтобы держать Джеймса в форме; сейчас ему было трудно за ними угнаться, но ему слегка помогало шоковое состояние.

Рок-Крик отделял их от парковой дороги. Эта сторона парка заросла сильнее, здесь отсутствовали беговые и велосипедные дорожки – только узкая тропинка вдоль берега. Все трое по-прежнему бежали со всей возможной скоростью – Мэри Кэтрин вела, Джеймс замыкал, не оставляя попыток выдохнуть какой-то вопрос. Его замешательство только усугубилось, когда он заметил, что отец с сестрой начали на бегу срывать с себя одежду, оставляя за собой след из толстовок и футболок. Мэри Кэтрин сверкнула на него глазами через плечо, и он понял, что должен поступить так же. Мир в любом случае сошел с ума, так почему бы не побегать голыми по Вашингтону, округ Колумбия?

Они притормозили где-то между улицами Н и П. Мэри Кэтрин остались в одних спортивных шортах и кроссовках, и Джеймсу удалось привести себя в то же состояние, когда они перестали бежать.

Отец спрыгнул с берега. Кирпичный куб высовывался из-под берега в ручей; из куба торчала сливная труба ливневки пару футов в диаметре. Уильям Э. Коззано, по бедра в ледяной воде, сунулся в трубу, мгновение пошарил там и выпрямился, держа в руках пару пластиковых пакетов для мусора. Он забросил их на берег и следом выбрался сам.

Мэри Кэтрин к этому моменту была уже совершенно голой. Она разорвала один из пакетов; в разрыве показались складки темно-зеленой ткани и несколько пар беговой обуви. Обувь была подписана перманентным маркером: «Вилли», «М-К», «Джеймс». Она перекинула по паре Джеймсу и отцу, а затем вытащила одежду – три одинаковых спортивных костюма.

Переодевание заняло примерно тридцать секунд, и они сразу же бросились дальше по тропинке. В руке Мэри Кэтрин сжимала маленькую пластиковую коробочку; красный огонек прочерчивал в воздухе кривые в такт бега. Теперь они взяли более умеренный темп. Они миновали еще несколько проходящих поверху каменных мостов, и один раз снова пересекли ручей, чтобы он отделял их от парковой дороги.

Тропинка уперлась в ограду кладбища «Оук-Хилл», спускавшейся вниз по склону от Джорджтауна до самого берега ручья. Они свернули налево и побежали параллельно ограде по тропинке, пробитой в красной, каменистой почве, заплетенной бесчисленными корнями. Несколько отбившихся от стаи могильных плит криво торчали из ковра плюща.

Кладбищенские ворота возникли по правую руку от них, и они снова оказались в городе – в парке Монтроуз. Он был в пару кварталов длиной, в пару сотен футов шириной, и с одной стороны граничил с лесом, а с другой – с аллеей старых четырехэтажных многоквартирных домов из красного кирпича. Аллея представляла собой разбитую полосу асфальта – заплатка на заплатке – покрытую грязью, палой листвой и забитую машинами с обычными для округа Колумбия разномастными номерными знаками. Среди всего этого стоял, пыхтя мотором, микроавтобус с логотипом одной из многочисленных местных служб доставки.

Мэри Кэтрин подбежала к нему, распахнула задние дверцы и жестом показала Джеймсу и Вильяму запрыгивать. Она влезла следом за ними и захлопнула двери. Все трое свалились на пол, способные только всасывать кислород, но Мэри Кэтрин смеялась, Джеймс отдувался и снова пытался задавать вопросы, а Уильям где-то витал мыслями.

Мэри Кэтрин подумала, что независимо от того, что будет дальше, им таки удалось вырваться на настоящую пробежку, с которой они вернулись мокрыми, грязными и страшно довольными собой, как в старые времена. Теперь она была готова ко всему. Она на мгновение поймала взгляд отца и поняла, что он думает о том же самом.

Они ехали пятнадцать-двадцать минут, не зная даже, где находятся, затем машина остановилась и они услышали, как со скрежетом встали на место гаражные ворота.

Они поднялись вверх по лестнице и оказались в комнате с заколоченными фанерой окнами. Вдоль стен валялись матрасы и стояла какая-то полуразвалившаяся мебель. Несколько деталей, однако, заставили их почувствовать себя, как дома: кофеварка на полу приветливо мигала красным огоньком, пакет рогаликов лежал рядом со стопкой бумажных тарелок, а в середине комнаты, поджав под себя ноги, жуя рогалик и просматривая какие-то бумаги, сидел Мел Мейер.

– Вилли, если слышишь меня, протяни левую руку и возьми вот эту ручку. Тебе придется подписать чертову прорву бумажек, прежде чем сможешь переодеться, – сказал Мел.

– Джеймс, – сказала Мэри Кэтрин, – налей кофе. Мне надо тебе кое-что рассказать.

59

В центре Росслина, Вирджиния, из метро вышел мужчина в приличном костюме и плаще, с аккуратной бородкой и такой короткой стрижкой, что сквозь нее проглядывал скальп; он пересек улицу и подошел к почтовому ящику. Вытащив из нагрудного кармана стандартный конверт формата А4, он на несколько секунд задумался. Затем опустил его в ящик. Пройдя еще немного по улице, он завернул за угол и зашагал вниз к мосту Кей-Бридж. За мостом, на том берегу Потомака, виднелся магазин «Дикси Ликерс», располагавшийся на улице М, по которой можно было дойти через центр Джорджтауна до самой Пенсильвания-авеню. Пуля, выпущенная с разделительной полосы Пенсильвания-авеню, пролетела бы прямо сквозь Белый Дом и закончила свое путешествие у президентской трибуны на ступенях Капитолия.

Увы, «Флейшекер» Флойда Уэйна Вишняка не обладал необходимой для этого точностью и дульной энергией. Пуле предстояло проделать этот путь на Вишняке. Но ничего страшного! Он все спланировал, и чтобы добраться до места, времени ему хватало. Шагая по Кей-Бридж под порывами холодного ветра, забиравшегося к нему под плащ, он мысленно перечитывал письмо, которое написал сегодня в час ночи на переднем сиденье своего пикапа, припаркованного на пустыре в Западной Вирджинии.

Флойд Уэйн Вишняк, эск.

Местоположение неизвестно

Соединенные Штаты Америки

Письма к редактору

«Вашингтон Пост»

Вашингтон, округ Колумбия

Дорогой мистер (или мисс, или миссис) редактор,

По состоянию на вчерашний вечер я потратил на вашу подтирку, или может быть лучше сказать, выбросил на ветер, 89 долларов 50 центов всего, и это не считая тех денег, которые ушли на другие журналы и газеты, которые я должен был покупать, чтобы перекрестно проверить так называемые факты, которые вы публикуете, и разобраться, какие из них истинные, а какие ложные.

И поэтому я совершенно уверен что вы исказили все что смогли. Поэтому вот вам немного информации. Моя фамилия пишется В И Ш Н Я К (см. наверху страницы). Я не псих. Просто обеспокоенный американский гражданин.

И пожалуйста, не надо врать: я – Флойд – сделал ВСЕ ЭТО САМ. Мне не помогал никто – ни другие заговорщики, ни иностранные правительства, ни террористические группы, никто.

Да, как бы вам, самодовольным ублюдкам с Восточного Побережья, не было трудно это вообразить, какой-то хрен из палок на самом деле способен ВСЕ СДЕЛАТЬ САМ.

Увидимся в аду – где нас с вами ожидает много-много интересных бесед.

Скоро я вы обо мне снова услышите, это уж точно.

С уважением,

Флойд Уэйн Вишняк.

Оказавшись на другом берегу, он решил, что письмо все-таки получилось хорошее. Под красной неоновой вывеской «Дикси Ликерс» Вишняк повернул направо, к центру Вашингтона.

У юго-восточного подножья Капитолийского холма, на самой границе между яппи-зоной и гетто, туристический автобус с трудом втиснулся в узенькую улочку, идущую через центр квартала. На ней стояло длинное, приземистое одноэтажное здание из бетонных блоков – бывшая картонная фабрика. С шумом выпустив воздух из тормозов, автобус замер. Двери раскрылись и из салона начали выбираться мужчины. Колонной по одному они обошли автобус спереди и вошли в здание через широкие стальные двери, по сторонам которых снаружи и внутри стояли пожилые люди с тревожными глазами и пушками подмышкой.

Большинство, если не все, были преизрядных размеров. Возраст их колебался в диапазоне от после тридцати до пятидесяти с небольшим. Некоторые были уже одеты в темные костюмы, а некоторые несли их в пакетах. Здание представляло собой одно огромное помещение. Оно было практически пустым; там, где раньше стояли громадные машины, бетонный пол зиял проломами. Освещение было главным образом естественным, свет проникал сквозь окна под потолком. Но когда все приехавшие оказались внутри, а двери закрылись, зажглись электрические лампы.

Здесь уже присутствовало примерно столько же народу, сколько прибыло на автобусе – и все более или менее соответствовали приведенному выше описанию; мужчины пили кофе из больших кофеварок, установленных на раскладном столе, и в огромных количествах поедали пончики. Многие из них знали друг другу и общая атмосфера слегка напоминала встречу одноклассников. Но в целом присутствующие демонстрировали мрачноватую серьезность. Особенно это относилось к тем из них, кто был поменьше ростом.

Здоровяки были бывшими профессиональными футболистами. Те, что поменьше – ветеранами Вьетнама. Они инстинктивно разбились на две группы и заняли противоположные концы помещения. Вьетнамские ветераны служили с Коззано в середине и конце шестидесятых, были в целом постарше футболистов и представляли более широкий экономический спектр: эта группа включала президентов корпораций, высокооплачиваемых адвокатов, уборщиков, автомехаников и бездомных. Но сегодня все они были одеты примерно одинаково и приветствовали друг друга молчаливыми объятиями и долгими, крепкими рукопожатиями.

Через несколько минут после прибытия второго автобуса один из ветеранов – крупный, круглоголовый черный мужчина с покатыми плечами – вышел в центр зала, свистнул в два пальца и крикнул:

– Слушайте меня!

Разговоры мгновенно смолкли. Люди выстроились вдоль стен, лицом в середину.

– Меня зовут Руфус Белл. Сегодня можете звать меня сержантом, – сказал черный. – Я представлю вам трех человек. Прежде всего, женщину, которая через полтора часа станет нашим новым вице-президентом: Элеанор Ричмонд.

Элеанор стояла у кофейного стола. Теперь она вышла в центр. Редкие аплодисменты побежали по рядам и быстро превратились в овацию. Руфус Белл снова свистнул.

– Заткнулись все! – заорал он. – Не будем беспокоить соседей.

– Спасибо вам всем, – сказала Элеанор.

Белл продолжил.

– Еще я хочу представить Мела Мейера, который будет Генеральным Прокурором Соединенных Штатов.

Мел просигналил, что услышал его, на мгновение вынув изо рта сигару.

– И наконец, – сказал Белл, – шефа полиции округа Колумбия, который приведет вас всех к присяге.

Шеф в парадной форме выглядел блистательно. Он вышел на середину, и его появление не вызвало аплодисментов: весь его вид говорил, что глупостей он не потерпит. Он повернулся кругом, осматривая выстроившихся вдоль стен людей и заглядывая каждому из них в глаза.

– Это серьезное дерьмо, – сказал Шеф, – не какой-нибудь веселый выезд в поля. Если вы не готовы положить жизнь за Конституцию Соединенных Штатов, то не выходите из этого здания в течение трех часов, и все с вами будет в порядке.

Он помолчал минуту, давая мысли впитаться, и снова окинул всех взглядом. Те таращились в ответ, как статуи. Две не смогли выдержать его взгляда и отвели глаза.

– Если вы готовы рискнуть, – сказал Шеф, – тогда повторяйте за мной. Он поднял правую руку ладонью вперед.

Все остальные сделали так же. Затем Шеф привел их к присяге, как представителей Департамента полиции округа Колумбия.

Тем временем Мел отвел Элеанор в сторону, чтобы поговорить.

– Покупали когда-нибудь дом? – спросил он.

– Раз или два, – ответила она, слегка удивленная.

– Помните все эти сраные документы, которые при этом приходится подписывать?

– Очень хорошо помню.

– Это ничто по сравнение с тем, что вам придется проделать сегодня, – сказал он.

Он раскрыл потертый кожаный портфель, стоящий на полу.

– У меня для вас два комплекта документов, – сказал он. – На два разных случая. Последние несколько месяцев я просидел в берлоге посредине ничего с текстовым редактором, лазерным принтером и целой кучей юридических книг, составляя их. Некоторые должны подписать вы. Некоторые уже подписал Вилли. Все рассортировано.

Мел извлек из портфеля белый конверт девять на пятнадцать дюймов.

– Эти на тот случай, если нам повезет, – сказал он. – Тогда вам не надо будет особенно напрягаться – большая часть ваших обязанностей будет относится к должности президента Сената{90}.

Мел достал из портфеля второй конверт, черный. Этот был с резинками по бокам. Толщиной он был два дюйма.

– А эти, – сказал он, – на другой случай.

– Понимаю, – сказала Элеанор. – Белый – хорошо, черный – плохо.

– Нет, – сказал Мел. – Белый – Вилли, черный – Элеанор.

Шеф тем временем покончил с присягой и Руфус Белл начал расхаживать по комнате со списком в руке, формируя группы разного размера.

Элеанор раскрыла конверты, достала из сумочки черную шариковую ручку («Скилкрафт, Правительство США») и принялась подписывать документы. На всех бумагах из белого конверта значилось:

Элеанор Ричмонд

Вице-президент, Соединенные Штаты Америки

Документы из черного конверта гласили:

Элеанор Ричмонд

Президент

Руфус Белл и Мел Мейер подтаскивали картонные ящики и отправляли их по бетонному полу в направлении того или иного из организованных Беллом взводов. Люди начали вскрывать ящики и доставать из них футболки. Футболки были черные, из 100% хлопка, самого большого размера. На груди была изображена белая звезда и слова «ПОЛИЦИЯ ОКРУГА КОЛУМБИЯ». На спине – «ДЕПАРТ. ЮСТИЦИИ».

60

Сферы юрисдикции в Вашингтоне всегда оставались спорным вопросом, поскольку в городе действовала дюжина различных органов правопорядка. Присутствие такого огромного количества людей с пистолетами и бейджами исключала всякую возможность разобраться, кто за что отвечает. Поэтому когда в течение нескольких последних дней люди с пистолетами и бейджами являлись на разные парковки – как уличные, так и при федеральных зданиях – дело обычно кончалось дискуссиями, спорами и даже угрозами. Однако решить эту проблему законным образом смог бы только съезд специалистов по Конституции, которых пришлось бы запереть в комнате до выработки решения. Люди, захватившие парковки, настояли на своем. Их победу закрепило появление тягачей с грузовыми контейнерами ГОСПОД на платформах. Один из них занял позицию у штаб-квартиры Профсоюза водителей на Луизиана-авеню, всего лишь в квартале от здания Капитолия. Сам Капитолий находился в прямой видимости – через Тафт Парк и Конститьюшн-авеню – забравшись на контейнер, можно было бы отчетливо разглядеть президента Коззано, произносящего инаугурационную речь не больше чем в тысяче футов отсюда.

Еще один грузовик ГОСПОД встал на Лафайет-сквер, через дорогу от Белого Дома. Остальные припарковались на Четырнадцатой улице, в тени Министерства торговли; на улице Си, перед Государственным Департаментом; рядом с Министерством финансов на Пятнадцатой улице; и, наконец, на парковке Пентагона.

После того, как грузовики заняли свои места, их стало не сдвинуть. Их владельцы – и таинственные люди, входящие и выходящие из контейнеров – обладали, казалось, неисчерпаемыми запасами бумаг от различных окружных и федеральных агентств, узаконивавших их расположение. Любой представитель власти любого уровня, пожелавший убрать эти грузовики, очень быстро обнаружил бы, что в каждом из них обитает адвокат, снабженный сотовым телефоном и портативной факс-машиной. И это были не старые добрые законники прежних времен; это были адвокаты-козлы, готовые при малейшей провокации разразиться угрозами и намеками на друзей в высоких эшелонах.

Если же накал дебатов превышал установленный для адвокатов предельный уровень, из контейнера возникала пара охранников в гражданском, которые принимались щелкать костяшками, играть мышцами и угрожающе таращиться на настырного визитера. Единственными, кто решался вступать в конфронтацию с этой компанией, были представительницы службы парковок округа Колумбия; грузовики оставались на своих местах, обрастая штрафными квитанциями и не испытывая иных проблем.

В одиннадцать утра в день Инаугурации Кир Резерфорд Огл находился в грузовике, запаркованном перед зданием Профсоюза, в тысяче футов от инаугурационного подиума. Он сидел в Оке Ки, присматривая за СОР-100 и пытаясь восстановить радиосвязь с чипами в голове губернатора Коззано.

Эта связь действовала в пределах прямой видимости, и поэтому разрывалась всякий раз, когда Коззано оказывался больше чем в паре тысяч футов от грузовика. Однако сегодня утром Коззано был как-то особенно неуловим. Подслушивающие устройства, спрятанные в его одежде и в одежде детей, не передавали ничего, кроме журчания воды. Секретная Служба застряла у парка Рок-Крик в кошмарной пробке, и не смогла найти никаких следов Коззано, помимо сброшенной одежды.

Все это чертовски напоминало похищение. Однако уходящий президент и редакции некоторых СМИ удостоились кратких, неотслеживаемых звонков от Мэри Кэтрин Коззано, которая заверила их, что все в порядке. Она пообещала, что отец появится на Инаугурации.

Огл планировал восстановить контакт с биочипом Коззано из грузовика на Лафайет-сквер, когда тот нанесет утренний визит в Белой Дом, традиционный для вступающего в должность президента. Затем, когда оба президента поедут по Пенсильвания-авеню на инаугурацию, контроль последовательно перейдет сначала к грузовику у Министерства финансов, затем – у Министерства торговли. Потом будет разрыв в несколько минут, пока кавалькада двигается по Пенсильвания-авеню.

Но эти мгновения свободы ничего не дадут Коззано. Рано или поздно он окажется у Капитолия. Как только кавалькада появится из тени Верховного Суда, контейнер у Профсоюза – контейнер Огла – сможет установить прямой контакт с биочипом. С этого момента и далее Ки Огл сможет полностью контролировать ход инаугурации.

Уильям, Джеймс и Мэри Кэтрин Коззано вышли из станции метро «Фаррагут Уэст» в одиннадцать часов. Они успели дойти до Пенсильвания-авеню, прежде чем их узнали.

Их заметил прилично одетый мужчина в плаще, с аккуратной бородкой и очень короткой стрижкой, следовавший по Пенсильвания-авеню на запад. Он на углу в ожидании зеленого сигнала светофора, когда увидел приближающихся Коззано.

– Доброе утро, президент Коззано, – сказал он.

Загорелся зеленый свет и они вместе пересекли Семнадцатую улицу. Старое здание Исполнительного офиса располагалось справа от них, Белый Дом – в броске камня.

– Доброе утро. Как поживаете? – сказал Коззано.

– Просто прекрасно, сэр, а вы?

– Замечательно, благодарю вас, – сказал Коззано.

– Как ваша голова? – спросил мужчина, когда они достигли восточной стороны Семнадцатой улицы.

Здесь они опять остановились перед светофором. На той стороне Пенсильвания-авеню, у ворот Белого Дома, толпились копы и агенты Секретной Службы. Один из них заметил Коззано. Бинокли развернулись в их сторону. Отряд агентов бегом кинулся к ним прямо между несущимися автомобилями.

Коззано вопросительно посмотрел на мужчину.

– С головой у меня все в порядке, – сказал он. – Почему вы спрашиваете?

– Я должен знать, контролируют ли они ваш мозг с помощью радиоволн, – ответил мужчина, когда загорелся сигнал «ИДИТЕ». – Для мне это очень важно.

Лица Мэри Кэтрин и Джеймса превратились в неподвижные маски. Пересекая улицу, они втерлись между Коззано и человеком в плаще, холодно глядя на него. Коззано снисходительно хохотнул.

– Знаете, было такое кино, я смотрел его в детстве, в кинотеатре Тасколы – как раз о контроле над мозгом. Какой-то безумный ученый захватывал управление над мозгами людей и превращал их в зомби...

– Не надо мне ваших баек! – сказал мужчина. – Не хочу я слушать ваши дурацкие байки!

– Я просто пытаюсь ответить на ваш вопрос, – добродушно отозвался Коззано.

– С тех пор, как они взяли ваш мозг под контроль, вы даже думать не можете – знай себе травите душещипательные истории, – сказал человек в плаще.

Они подходили к южной стороне Пенсильвания-авеню. Джеймс придвинулся еще ближе и холодно посмотрел на мужчину.

– Вы забыли, с кем говорите – сказал он.

Тот уставился на него в ответ, ничуть не испугавшись.

– Это я-то забыл? – сказал он.

Полное отсутствие в нем страха подействовало Джеймсу на нервы, и он чуть не упал, споткнувшись о бордюр.

Внезапно Коззано оказались в кольце людей в костюмах и плащах. Мэри Кэтрин на секунду опешила, затем поняла, что это прибыла Секретная Служба.

Она поискала глазами странного незнакомца, но он исчез.

– Это было что-то странное, – сказала она. – Он не выказывал никаких внешних симптомов психического расстройства. Но говорил в точности как псих.

Президентская кавалькада отчалила от ворот Белого Дома в 11:30, заложила правый поворот и направилась к Капитолию. В разных машинах в ее составе ехали уходящий президент, его жена, уходящий вице-президент и его жена, Коззано, Мэри Кэтрин, Джеймс, Элеанор Ричмонд и двое ее детей. Мать Элеанор уже находилась у Капитолия в сопровождении двух сиделок.

Президенты сидели друг против друга в президентском лимузине и светски беседовали. Кавалькада пару раз повернула, миновав Министерство финансов и Вестерн-плаза, и выехала на длинный прямой участок Пенсильвания-авеню, ведущий к Капитолию. Уильям Э. Коззано наклонился и поверх переднего сиденья посмотрел на Капитолий и лужайку перед ним, где высился временный подиум. Федеральный Треугольник был справа; впереди, в полуквартале от них, вырастал шпиль старого почтамта.

Коззано дотянулся левой рукой до ручки двери, располагавшейся справа от него, и распахнул ее.

– Что вы делаете? – спросил уходящий президент.

– Честно говоря, понятия не имею, – сказал Коззано.

Он выпрыгнул из лимузина, двигавшегося со скоростью пешехода. Водитель, увидев, что случилось, ударил по тормозам.

– Но...

Коззано склонился к открытой двери.

– Не волнуйтесь, – сказал он, – думаю, все будет хорошо.

Затем он захлопнул дверь и зашагал на юг через перекресток.

К этому моменту остановился весь кортеж целиком. Мэри Кэтрин и Джеймс выпрыгнули из своего лимузина и побежали за отцом, который как раз ввинтился в толпу, выстроившуюся вдоль проезжей части. За ним по пятам следовали несколько агентов Секретной Службы; и хотя толпа охотно расступилась, пропуска троих Коззано, она тут же сомкнулась снова, превратившись в неприступный барьер из тел.

Очень крупных тел. Казалось, весь этот участок был занят мужчинами не меньше шести футов шести дюймов ростом и не меньше двухсот семидесяти пяти фунтов весом{91}. Агенты попытались протолкаться сквозь них, но безо всякого успеха.

Через некоторое время, только пригрозив применить оружие, они все-таки попали на тротуар. Однако Коззано уже исчезли. Опять.

Станция Метро «Федеральный Треугольник» была в полуквартале отсюда по Двенадцатой улице. Как и на всех станциях метро округа Колумбия, здесь имелся лифт для колясочников. В дверях лифта, не давая им закрыться, громоздился Руфус Белл; рядом наготове стояло кресло на колесах.

Коззано подбежали к нему, преследуемые несколькими собирателями автографов. Джеймс и Мэри Кэтрин нырнули в лифт первыми, Коззано влетел следом, повернулся кругом и рухнул в кресло. Белл отпустил двери и лифт пошел вниз.

Мэри Кэтрин встала слева от кресла; с плеча у нее свисала тяжелая сумка. Она расстегнула и распахнула ее пошире.

– Немножко поболит, – сказал Коззано.

Его левая рука нырнула в сумка, пошарила там и извлекла на свет божий черную коробочку с четырьмя торчащими из него металлическими клыками. Он надавил на кнопку, проверяя прибор, и между клыками проскочила сиреневая молния.

– Я уже проверила его, папа, – произнесла Мэри Кэтрин нежно, севшим голосом.

– Я знаю, что проверила, орешек, – сказал Коззано.

Затем он приставил клыки к виску и нажал на кнопку.

Тело его скрутило жестокой судорогой, он наполовину сполз с кресла. Джеймс и Мэри Кэтрин не приближались к отцу, выжидая, когда высоковольтный ток перестанет течь через его тело. Рука Коззано дернулась вбок, словно бы блокируя игрока из Арколы или Рантула, шокер ударился о стенку и запрыгал по полу. Руфус Белл подобрал его и сунул в сумку Мэри Кэтрин.

Мэри Кэтрин переключилась в бесстрастный медицинский режим. Она схватила отца за руку, взглядом приказав Джеймсу взяться за другую, и они втащили его безвольное тело на кресло и пристегнули ремнем.

Двери лифта разъехались; они находились на платформе метро. Поезд Синей ветки, направлявшийся на «Эддисон Роуд» стоял на путях, ожидая их; его двери были заблокированы несколькими членами команды Коззано, а шеф полиции округа, по-прежнему при полном параде, стоял у головного вагона, беседуя с машинистом.

Белл катил Коззано в вагон. Двери закрылись за ними, поезд пришел в движение. В вагоне они были одни; окна его загодя обклеили газетами, чтобы никто из потрясенных туристов на платформе не смог заснять избранного президента в бессознательном состоянии.

Мэри Кэтрин достала из сумки стетоскоп и приложила его к отцовской груди.

– Ритм нормальный, – сказала она. – Сердце работает.

Коззано не потерял сознание, он был просто оглушен. Мэри Кэтрин извлекла из кармана маленькую белую трубочку, переломила ее пополам и поднесла половинки к носу Коззано. Его брови нахмурились, глаза заметались в глазницах и он отдернул голову.

Мимо пролетали огни, вспышками освещая заклеенные газетами окна. Они без остановки проехали станцию «Смитсоновский Институт» и теперь катили по широкой дуге, ведущий на восток, к Ленфан-плаза.

Два поезда Желтой ветки, направлявшиеся в противоположном направлении, ждали их там. Один из них шел на север и привез бы их прямо на станцию «Архивы», назад к маршруту кортежа. Там они могли просто подняться на поверхность и двинуться к Капитолию, как будто ничего не произошло.

Второй шел на юг. Он мог доставить их к Национальному Аэропорту, где их ждал частный самолет. Он могу увезти их очень далеко, возникни такая необходимость. И желательно туда, где есть хорошая больница.

Поезд остановился, двери разъехались: станция «Ленфан-плаза». На платформе их встречал строй крупных серьезных мужчин. В самом центре стоял Мел Мейер.

Белл выкатил Коззано на платформу и направился прямо к Мелу, который опустился на колени и заглянул Коззано в лицо. Одной рукой он схватил его безвольно повисшую кисть, а другой нежно похлопал по щеке. На лице Мела застыло выражение сосредоточенности.

– Вилли, – сказал он. – Вилли, чувствуешь ли ты себя по-президентски? Или предпочел бы отправиться в рехаб в Швейцарии? Ты должен как-то дать мне понять, чего хочешь.

Голова Коззано перекатилась на другое плечо. Наконец он с усилием поднял ее и посмотрел Мелу в глаза.

– Катите эту штуку в центр, – сказал он.

Мел поднялся. Глаза его блестели. Он повернулся к людям.

– Вы слышали президента, – сказал он, – сообщите парням в аэропорту, что они на сегодня свободны.

Лифт на станции «Архивы» доставил Коззано наверх, под солнечный свет, всего лишь через несколько минут после проезда президентского кортежа. Фаланга из тридцати шести бывших игроков НФЛ, подобранных Руфусом Беллом по росту и весу, материализовалась вокруг них. Коззано уже стоял на ногах, хотя и не вполне уверенно, поддерживаемый с обеих сторон экс-медведями. Отряд построился и двинулся неторопливой рысцой прямо к Капитолию, высящемуся в двух третях мили от них. Толпа, заполнившая Пенсильвания-авеню, начала рассасываться, будучи уверенной, что все важные персоны уже проехали, и никто не понимал, что это за взвод здоровяков – некоторые из которых сами по себе были знаменитостями – трусит по направлению к Капитолию в сопровождении охранников с М-16, мотоциклов и автомобилей.

Но зрелище было достаточно примечательным, чтобы привлечь внимание телекамер. СМИ уже и так сделали стойку. Они знали, что Коззано выкинул нечто в высшей степени необычное во время утренней пробежки, что он прибыл к Белому Дому пешком и не по расписанию, и что он покинул кортеж на Двенадцатой улице. Как только фаланга попала в кадр, ее увидели на всех телевизорах страны. В любом случае, ничего более интересного сейчас не происходило; уходящий президент уже прибыл в Капитолий и находился сейчас в Ротонде, ожидая передачи власти.

Си Огл, сидящий в грузовике перед зданием Профсоюза, увидел трусящих по Пеннсильвания преторианцев Коззано и вполне отчетливо понял, что это означает. Он видел по телевизору, как кавалькада проследовала мимо Верховного Суда – точки, в которой сигнал из его грузовика должен был достичь биочипа Коззано. Этого не произошло. Связи не было. Он знал, что Коззано нет ни в одной из машин кортежа.

Он продолжал уговаривать себя, что это не имеет значения. Коззано должен был появиться перед Капитолием – этим путем или любым другим. Рано или поздно они восстановят контроль над чипом. Единственный вопрос был «когда».

Появление фаланги на Пенсильвания-авеню стало на него ответом. Телеоператоры были достаточно любезны, чтобы не выпускать ее из виду в течение всех пяти минут ее медленного, грозного продвижения к Капитолию. Когда она достигла здания Суда, Огл снова попытался восстановить связь.

Ничего. Коззано не было среди них; просто отвлекающий маневр. Или так, или биочип больше не отвечает. Что было невозможно. От исчезновения Коззано у старого почтамта и до появления фаланги прошло не более десяти минут. За десять минут провести серьезную операцию на мозге немыслимо.

Огл продолжал поглядывать на экран телевизора. Смотреть было не на что. Наконец фаланга достигла Капитолия и направилась к подсобному входу на северном конце. Никто не ждал, что этой дверью кто-нибудь воспользуется, и камер рядом не оказалось. Но один предприимчивый оператор из CNN с миникамерой ухитрился подобраться достаточно близко, чтобы сделать наезд на дверной проем точно в тот момент, когда через него проходил Уильям Э. Коззано. Это был совершенно определенно он.

Огл снова проверил связь. Ничего.

Телефоны в грузовике надрывались, как сумасшедшие. Звуковые сигналы он давно отключил, но не мог не замечать мигающих индикаторов. В Сети состояли одни параноики: все они были адептами микроменеджмента и требовали, чтобы Коззано контролировался двадцать четыре часа в сутки. Что было совершенно ненужно. Коззано был хорошим политиком. Он знал, как с этим справиться.

Больше Огл не мог поделать ничего. В нагрудном кармане его пиджака лежали личное приглашение и пропуск на инаугурационную платформу – самый желанный билет в городе. Все утро его угнетала мысль о том, что ему предстоит провести весь день в недрах Ока Ки, а теперь появился хороший предлог, чтобы выбраться из него, занять стул в нескольких футах от Коззано и искупаться в лучах их общей славы. Он схватил пальто, попрощался с охраной и дежурным адвокатом и через Тафт Парк направился к западному крылу Белого Дома.

Не надо было быть гением, чтобы догадаться, что инаугурация устраиваться ради нескольких богачей. Флойд Уэйн Вишняк прибыл на место с большим запасом и успел обойти Капитолий по кругу – по западному берегу Пруда Отражения, на восток по Индепенденс, на север по Первой улице между Капитолием и Библиотекой Конгресса, и наконец, снова на запад по Конститьюшн.

До определенного рубежа простые граждане могли ходить, где им вздумается, особенно те из них, кто могли позволить себе понтовые шмотки, вроде тех, чтобы были сейчас на Вишняке. Для всякого, кто был готов смотреть на Инаугурацию с расстояния в две мили с дальнего конца Аллеи{92}, это вообще не являлось проблемой. Но если ты хотел подойти достаточно близко, чтобы разглядеть нового президента невооруженным глазом, то должен был пройти через специальные зоны, огороженные и патрулируемые копами.

Вишняк побывал в разных частях Соединенных Штатах, навидался всяких полицейских, некоторые из которых даже брали его под арест. Но никогда прежде ему не доводилось видеть столько разномастных копов в одном месте одновременно. Это был просто какой-то зоопарк копов. Одни копы были в форме, другие – нет. Некоторые выглядели как егеря на стероидах. Некоторые – как улучшенные версии охранников из магазинов. Все они выстроились вдоль разных участков разных пограничных зон, единственным предназначением которых было отделать обычных людей от богатых и могущественных подонков.

Похоже, чтобы подобраться хотя бы на четверть мили к инаугурационной платформе, придется перестрелять целую кучу копов всех разновидностей. Это занятие не могло не привлечь внимание, приманить еще больше копов и распугать предполагаемых жертв. Итак, Вишняку предстояло решить непростую задачу. Ближе всего к платформе можно было подобраться через маленький парк к северу от Конститьюшн. Он осмотрел этот район, ища зазоры в полицейских заслонах, и не нашел ни одного.

Зато нашел кое-что другое – грузовик ГОСПОД. Точно такой же он в свое время видел под сценой в «Маккормик Плейс», с той только разницей, что этот стоял практически через улицу от Капитолия. Вишняк двинулся через парк, и пока он шел, в контейнере открылась дверь, через которую наружу выбрался какой-то человек.

Что-то смутно знакомое почудилось Ки Оглу в мужчине с короткой стрижкой и аккуратной бородкой. Выглядел он совершенно как агент Секретной Службы, но вел себя при этом совершенно не по-агентски. Он не сканировал взглядом толпу. Он смотрел прямо на Ки Огла.

Огл сунул руку в нагрудный карман и вытянул тисненый бланк приглашения. Мужчина в плаще тоже залез к себе в нагрудный карман. И ничего не достал.

– Привет, – сказал он.

– Доброе утро, – сказал Огл, – простите, но мне надо успеть на вечеринку.

– Погодите секунду, – сказал мужчина. – Я узнал вас по фотке из той статьи в «Нью-Йорк Таймс» девяносто первого года. И еще была статейка в «Тайм» в прошлом году. В обеих были ваши фото.

– Очень мило, – сказал он. К этому моменту он уже начал догадываться, что это никакой не агент.

– Вы меня не узнаете? – спросил мужчина. – А следовало бы. Я играю очень важную роль в вашей жизни.

Огл пригляделся к его лицу повнимательнее.

Это было лицо Флойда Уэйна Вишняка.

Рот Огла приоткрылся, а ноги ослабли в коленях, как будто он получил по голове.

Вишняк ухмыльнулся и развернулся к Оглу боком. Он пошевелил рукой под плащом и Огл увидел, как ствол натянул ткань.

– Я целюсь в тебя из того самого пистолета, которым уже пользовался, – сказал он. – Только пикни, я нажму на курок.

– Чего вы хотите? – спросил Огл.

– Я хочу твой грузовик, – сказал Вишняк, кивая в сторону парка. – Знаешь, какие мы, деревенские. Просто без ума от здоровенных грузовиков.

Огл повернулся к Капитолию спиной и зашагал назад через Тафт Парк. Каждые несколько шагов он оглядывался через плечо, надеясь, что Вишняк исчезнет. Но тот все время был с ним, и что еще хуже, ни на секунду не затыкался.

– Я догадался, что у вас должен быть какой-то секретный передатчик для управления мозгом Коззано. Потому что когда я разнес ваш центр в том молле, ничего не изменилось. Поэтому давай-ка посмотрим, что у вас там есть.

Огл пересек Луизиана Авеню, поднялся по ступенькам деревянного трапа и открыл дверь в Око Ки. У него мелькнула мысль попытаться захлопнуть ее перед носом Вишняка, но Вишняк толкнул его в спину и аккуратно закрыл дверь за собой.

Охранники и адвокат поднимались с кресел.

Боковым зрением Огл увидел серию белых вспышек и не услышал, а ощутил костями черепа быструю последовательность взрывов. Все трое задергались, переломились и повалились на пол; оборудование за их спинами было заляпано кровью.

Огл не слышал ничего, кроме чистой ноты, звучащей у него в ушах. Он сполз по стене и закрыл глаза, чувствую тошноту и слабость.

Вишняк быстро сковал его руки за спиной, перешагнул через тела и вошел в Око Ки. Огл видел, как двигаются его губы, но не слышал ни слова.

Вишняк оглядел трейлер. Глаза его остановились на огнетушителе. Вишняк сунул пистолет в кобуру, снял огнетушитель со стены и обрушил это тупое орудие на экраны Ока Ки. Сначала он работал медленно и методично, но через несколько минут втянулся и принялся лупить со всей дури. Наконец он швырнул помятый и исцарапанный огнетушитель на пол.

Он повернулся к Оглу с триумфальным видом и что-то произнес. Затем подошел вплотную, сунул руку в карман Огла и вытащил личное приглашение. Положил в свой карман.

Затем Флойд Уэйн Вишняк вышел вон из трейлера и из жизни Ки Огла.

61

Уильям Э. Коззано принес присягу в двенадцать пополудни. Библию держала Мэри Кэтрин. Принимал присягу глава Верховного Суда. После очень напряженных пятнадцати минут, в течение которых они бегали и ездили на метро по округу Колумбия, Коззано добрались до Ротонды с большим запасом времени и успели заскочить в ванную и слегка освежиться. Они выглядели прекрасно и не выказывали никаких признаков того, что только что прошли через несколько потрясений; телезрители, до которых дошли слухи о несообразных событиях на Пенсильвания-авеню, испытали облегчение, увидев Коззано спокойными, расслабленными и веселыми.

Только одна деталь выбивалась из привычного ряда: когда Коззано появился из западного крыла Капитолия и направился к центру трибун, он шел медленно и прихрамывал. Он двигался, как старик, а не проворный атлет, каким он запомнился всем за время кампании. Когда же он поднял руку и принялся повторять слова присяги, голос его звучал по-другому: глубже, медленнее и слегка невнятно. В нескольких местах он запнулся, чего никогда не происходило раньше.

Но все это не имело значения. Выглядел он великолепно. Он уверенно улыбался, произнося присягу, и высился над верховным судьей, как башня. Его дочь смотрела прямо в камеры, лицо ее лучилось гордостью и счастьем. Если ее не тревожат хромота и дикция отца, то почему они должны беспокоить Америку?

Церемония завершилась. Президент Коззано обменялся с судьей рукопожатиями и наклонился, чтобы поцеловать Мэри Кэтрин в щеку.

Затем он шагнул на трибуну, двигаясь по-прежнему медленно и осторожно. Национальная Аллея перед ним был заполнен людьми до самого Мемориала Линкольна, и все они аплодировали. Аплодисменты приглашенных гостей и немногих счастливчиков у самой сцены, вокруг Пруда, еще можно было разобрать. Все остальное сливалось в рев набегавшей от горизонта волны.

Президент Коззано сунул руку в карман, извлек несколько отпечатанных на машинке листков, сложенных пополам, и расправил их на трибуне. Улыбаясь, он стал ждать, когда стихнет овация.

– Благодарю вас, – сказал он. – Благодарю вас.

Воцарилась тишина. Он принялся читать по бумажке, произнося слова подчеркнуто отчетливо, как пьяный, который не желает, чтобы его раскусили.

– Моим первым действием на посту президента станет объявление военного положение в округе Колумбия и приостановка деятельности следующих ведомств: Секретной Службы, Управления по борьбе с наркотиками, Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия, Службы маршалов США, Парковой полиции и полиции Капитолия. ЦРУ я хочу напомнить, что их деятельность законна только по ту сторону линии прилива. Любое нарушение военного положения будет караться смертной казнью. Для поддержания порядка в рядах исполнительной власти и правительства вместо указанных ведомств я повышаю полномочия полицейских сил округа Колумбия до федерального уровня на срок до одной недели и подчиняю их Министерству юстиции.

В этих словах половина мужчин, стоящих на платформе и вокруг нее, поднялись на ноги и сбросили куртки и рубашки, оставшись в черных футболках с белыми звездами на груди и надписью «Департ. ЮСТИЦИИ» на спине. Пока Коззано продолжал, они окружили всех полицейских Капитолия, которые находились поблизости, и всех, кто выглядел, как агент Секретной Службы.

Люди в черных футболках – Ополчение Правосудия – всем своим видом демонстрировали, что готовы к драке. Некоторым из них даже пришлось подраться. Но совсем немногим. Слова президента были совершенно ясны.

Члены Отряда не особенно разбирались. Они брали в оборот всех в форме и любого, кто походил на агента – то есть имел в ухе наушник. К несчастью, наушники в ухе оказались у одного-двух журналистов. Журналисты подняли шум. Шум быстро затих.

Все это происходило на фоне мертвой тишины. Все, кто оказался в радиусе четверти мили от президента Коззано, пребывали в полной неподвижности и не издавали ни звука. Они находились в состоянии шока. Дальше, на Аллее, в толпе можно было разобрать невнятное бормотание; раздалось даже несколько криков. Но большинство были без остатка поглощены речью президента. Они не желали пропустить ни слова, в особенности потому, что ошибка в интерпретации могла привести к смертной казни.

Коззано продолжал без всяких пауз.

– ФБР, одно из немногих федеральных агентств, сохранивших верность клятве хранить, защищать и поддерживать Конституцию и законы Соединенных Штатов, будет координировать все меры безопасности на всех уровнях в период действия военного положения. Сим я назначаю Мелвина Израэля Мейера действующим Генеральным Прокурором и передаю ФБР и полицию округа Колумбия под его начало. Как Главнокомандующий Вооруженными Силами, я приостанавливаю полномочия Совета Начальников Штабов сроком на одну неделю и беру все вооруженные силы под свое прямое управление. Я приказываю всем воздушным судам ВВС и других родов войск на территории США произвести посадку немедленно и запрещаю им подниматься в воздух до особого распоряжения. Я приказываю Федеральной Авиационной администрации закрыть воздушное пространство округа Колумбия для начиная полетов с этого момента, а также закрыть Национальный аэропорт до особого распоряжения. Выполнение моратория на полеты будет контролировать новый Генеральный Прокурор.

На крыше Капитолия и других зданий вокруг Молла начали появляться люди с длинными, громоздкими кейсами для оборудования. Они открывали эти кейсы и вынимали из них четырехфутовые цилиндрические объекты с приплюснутыми антеннами наверху: пусковые установки «Стингер».

– Я заверяю наших союзников и соперников во всем мире, что текущая ситуация является сугубо внутренним делом, которая не повлияет на баланс сил на планете.

Я закрываю на неделю все банки и биржи. Я призываю финансовых лидеров к сотрудничеству, чтобы как можно скорее восстановить спокойствие на рынках.

И наконец, в это кризисное время я прошу американский народ о понимании. Хотя предпринятые мной только что меры беспрецедентны и суровы, я заверяю вас, что пик кризиса уже миновал и в течение нескольких часов или в крайнем случае дней система государственного управления вернется в нормальное состояние.

Полное объяснение касательно того, что произошло со мной, моей семьей и электоральным процессом в этой стране, составило бы толстую книгу. Сейчас я не могу дать вам исчерпывающий отчет. Но люди заслуживают ясности, и поэтому в этот самый момент краткая сводка событий передается всем новостным агентствам. Та же информация рассылается по правительственным учреждениям и основным военным базам. Видеокассеты отправлены на главные телеканалы.

Коззано, наконец, сделал паузу, чтобы перевести дух и переложить заметки. Тишина нарушилась, над толпой поплыл ропот.

Люди задвигались. Среди привилегированных приглашенных находились несколько офицеров в чинах; некоторые из них поднялись на ноги и направились к проходу, ведущему к Капитолию. Оказавшись вне зоны действия телекамер, они перешли на бег. Некоторые чиновники в гражданском повели себя так же.

Члены Ополчения заблокировали первый ряд стульев и взяли четверых: будущих министров обороны, торговли и финансов, а также государственного секретаря. Всех их самым настоятельным образом попросили встать и быстро куда-то увели. Членам их семей не позволили последовать за ними; кто-то был потрясен настолько, что обездвижел, кто-то залился слезами, а кое-кто пытался и оказать сопротивление. Дрожь назревающей паники прокатилась по Аллее.

Флойд Уэйн Вишняк смотрел на Коззано снизу вверх. Особое приглашение Огла провело его через несколько охранных заслонов. Но на платформу он решил не соваться. Эта бумажка, само собой, обеспечивала ему проход сквозь последний кордон. Однако дотошность, проявляемая стоящими здесь копами, просто-таки бросалась в глаза. Он решил не рисковать попусту, тем более, что никакой необходимости в этом и не было. Оттуда, где он оказался, вся платформа просматривалась целиком.

Он мог снять любую из собравшихся на ней шишек. Любого из тех, кто контролировал мозг Коззано. Проще простого, но только смысла в этом уже не было. Во время речи Коззано Вишняка настигло ошеломляющее откровение: он опоздал. Коззано погиб.

Вишняк лично уничтожил компьютерный центр управление, откуда Огл и другие медиа-манипуляторы контролировали мозг Коззано. Он освободил Коззано. Но Коззано начал свой президентский срок с объявления военного положения и грозился расстреливать людей на улицах. Коззано совершил государственный переворот. Великую демократическую систему Америки сменяла диктатура – прямо у Вишняка на глазах.

– Американцы, сограждане, я обращаюсь к вам в момент величайших испытаний, – сказал Коззано, пытаясь притушить растущую в толпе тревогу; за его спиной вспыхивали отвратительные потасовки, перед ним бормотание превращалось в рев. – Мы едва-едва избежали катастрофы. Сейчас я говорю с вами как свободный человек в первый раз за этот год. Ровно год назад, как вы, может быть, помните, я перенес удар. Некоторое время я отсутствовал. Сегодня я говорю вам: я вернулся!

За весь день это были первые слова, подобающие празднующему победу новоизбранному президенту. По толпе разлилось невероятно облегчение. Пронзительные крики и нервное гудение заглушил приветственный клич, зачинателями которого стали члены Ополчения и которой затем прокатился по всей Аллее.

И он не умолкал – он нарастал и нарастал, пока не перешел в овацию. Те, кто слушал речь Коззано, подверглись за последнюю пару минут стрессу, подобный которому не довелось испытать никому со времен Кубинского кризиса или убийства Кеннеди. И вот Коззано сообщил им, что все будет хорошо. Об это говорили не только слова, но и глубокий, резонирующий тон его голоса, его поза, выражение его лица.

Никто не понимал, что происходит. Но слушая этот голос и глядя на это лицо, люди начинали осознавать одно: президент Коззано делает то, ради чего был избран. Наконец в Белый Дом входит истинный вождь, способный повести за собой народ.

Последними, кто вскочил на ноги и присоединился к овации, стали гости на платформе.

Коззано хотел продолжить, но понял, что ему не перекричать рев миллионов. Он умолк, улыбнулся, выждал несколько секунд. Ликование продолжалось. Он отошел от трибуны, оказавшись всего в паре шагов от дочери, Элеанор Ричмонд и ее детей, и вскинул над головой руки, как игрок, только что заработавший тачдаун.

Первая же пуля безукоризненно выполнила свое предназначение. Тефлоновая рубашка позволила ей пронзить все семь слоев пуленепробиваемого жилета президента Коззано. Остальное доделали инерция и старый добрый свинец. Пуля вошла в грудную клетку Коззано на пару дюймов ниже его правого соска и столкнулась с ребром, превратившись в веер свинцовых, костяных и тефлоновых осколков. Правое легкое президента превратилось в пюре. Сердце оказалось пробито во множестве мест, основные кровеносные сосуды левого легкого разорваны. Ни один осколок не вышел из тела Коззано с другой стороны; пуля, спроектированная специально для поражения человеческих существ в пуленепробиваемых жилетах, передала всю свою энергию телу жертвы.

Вишняк увидел струю пара и крови, вылетевшую из входного отверстия и понял, что Коззано – мертвец. Он сместил ствол на пару градусов вправо и прицелился в Элеанор Ричмонд. Но в тот самый момент, когда его палец нажал на спусковой крючок, перед ней оказался массивный мужчина в черной футболке.

Дэррил Гарфилд, нападающий лайнмен «Краснокожих», принял вторую пулю могучим плечом, которое было не тоньше талии Элеанор. Пуля отрикошетировала от плечевой кости и разбила окно в Рейберн Билдинг в тысяче футов к югу, где ее позднее и нашли. Покидая тело Гарфилда, пуля выбросила фонтан из крови и пульверизированных мускулов, под который угодила Элеанор Ричмонд.

Вишняк, изумленный внезапным вмешательством Гарфилда, слегка опустил ствол и пропустил стремительную атаку Руфуса Белла. Основание ладони Белла, в котором сосредоточилась вся энергия его прыжка, врезалось Вишняку в переносицу; удар сокрушил кости его лица и нашпиговал его мозг осколками костей. Вишняк превратился в овощ еще до того, как коснулся земли. Через десять минут он умер.

Ранение Дэррила Гарфилда было столь зрелищным, что большинство присутствующих на платформе заметило только его. В последовавшем всеобщем замешательстве Мэри Кэтрин оказалась первой, кто заметил, что президент Коззано сидит у трибуны, смертельно побледнев.

Сперва она решила, что он просто потрясен, однако тут же поняла, что ошибается. В уголках его рта показалась розовая пена. Мэри Кэтрин, Джеймс и Мел одновременно бросились к Коззано и осторожно уложили его на спину. Через несколько секунд их окружили люди в черных футболках.

Еще через несколько секунд Элеанор Ричмонд исчезла с платформы, совершенно невидимая за частоколом тел. Гости с инаугурационной платформы всасывались в здание Капитолия как в сливное отверстие, из которого только что выдернули затычку. Элеанор и ее эскорт устремились следом.

Мэри Кэтрин разорвала рубашку Коззано и увидела входную отверстие. Их глаза встретились.

– Со мной все будет в порядке, – сказал Коззано.

– Вертолет уже вызвали, – сказал Мел. – Держись, братишка.

Коззано его проигнорировал. Он смотрел на Джеймса и Мэри Кэтрин, склонившихся над ним.

– Слушай, орешек, – сказал президент. – Джеймс побудет со мной. Ты беги за Элеанор.

– Нет! – вскрикнула Мэри Кэтрин.

– У них нет выбора, они убьют ее, – сказал Коззано. – Они попытаются убить ее сейчас. Естественные причины. Вперед. Приказ президента.

Слезы хлынули из глаз Мэри Кэтрин и залили ее лицо.

– Я люблю тебя больше всего на свете, орешек, – сказал Коззано.

– Я тоже тебя люблю, папа, – сказала Мэри Кэтрин.

– А теперь иди и делай свое дело, – сказал Коззано.

Мэри Кэтрин наклонилась и поцеловала его в щеку. Затем вскочила, повернулась кругом и бросилась к Капитолию.

В Ротонде царил полный хаос. Несколько дюжин полицейских Капитолия заблокировали в углу двое членов Ополчения, вооруженных М-16 с примкнутыми штыками. Еще несколько ополченцев и люди в ветровках ФБР стояли в дверях, контролируя входящих и выходящих. Здесь же находилась пара съемочных групп, неспособных решить, куда нацеливать камеры; несколько радио- и телерепортеров бегали туда-сюда без всякой видимой цели, изливая в микрофоны потоки сознания. Смысл произносимых ими слова не имел никакого значения, пока они произносились с должной уверенностью.

Большинство присутствующих в Ротонде были приглашенными гостями, занимавшими места на платформе. Их было нетрудно отличить от всех прочих. Мужчины были одеты крайне формально, женщины же, напротив, блистали изысканными нарядами, прическами и украшениями. Эти люди разбились на группки, разбросанные по всей Ротонде. Каждая такая группа состояла из нескольких человек, потрясенных и шокированных и наперебой треплющих языком, и еще нескольких, в основном мужчин, которые постоянно шарили глазами по залу, пытаясь понять, что вообще происходит. Один или двое тыкали в сотовые телефоны напряженными пальцами и не могли выжать из них ничего, кроме статики. Мужчина в черном галстуке и визитке в ярости швырнул телефон на пол, и тот заскользил по полированному камню, как хоккейная шайба.

Мэри Кэтрин нигде не видела Элеанор. Мимо прошел ополченец в своей черной футболке. Мэри Кэтрин бросилась вперед и схватила его за плечо.

– Где Элеанор? – спросила она.

Узнав ее, тот ответил:

– Она пошла в дамский туалет, умыться. Она вся в крови.

– Кто-нибудь пошел с ней?

– Не уверен, – сказал ополченец, – среди нас не было ни одной женщины.

– Где дамская комната? – крикнула Мэри Кэтрин.

Ополченец ткнул пальцем. Мэри Кэтрин бросилась через Ротонду бегом.

Найти туалет оказалось несложно: дверь блокировал отряд ополченцев. Мэри Кэтрин не сбавила скорости, надеясь, что ее узнают и пропустят.

Ее узнали, но в самый последний момент. Она проскочила в двери. Первое, что она увидела, было заляпанное кровью платье Элеанор на кушетке у входа. Она обогнула угол и увидела ряд раковин. Элеанор склонилась над одной из, горячая вода била из крана. Она разделась до нижнего белья. Обеими руками она плескала водой себе в лицо; волосы ее все еще покрывала кровь.

В туалете находилась еще одна женщина – явно одна из приглашенных гостий. Мэри Кэтрин провела достаточно времени среди пенок общества, чтобы сразу это понять.

И она даже узнала ее – это была Алтея Кувер, внучка ДеУэйна Кувера. Они с Мэри Кэтрин вместе учились в Стенфорде и бывали на одних и тех же вечеринках. Благодаря поддержке, оказанной Кувером Институту Радхакришнана, его семья получила несколько приглашений на инаугурацию.

Алтея Кувер стояла у соседней раковины с Элеанор. На полочке над ней она разложила какие-то косметические принадлежности, как будто собираясь подправить макияж. Но как раз в тот момент, когда Мэри Кэтрин появилась из-за угла, Алтея достала из сумочки кое-что еще: шприц с закрытой колпачком иглой.

Мэри Кэтрин бросилась прямо к ней.

Алтея увидела Мэри Кэтрин и застыла. Ее взгляд метнулся к шприцу, к Элеанор и снова к Мэри Кэтрин. Она сорвала колпачок, обнажив тончайшую иглу, и вскинула шприц, как дротик для игры в дартс, целясь в обнаженное плечо Элеанор.

Мэри Кэтрин ткнула шокер ей в шею и нажала на триггер.

Алтея уронила шприц и рухнула на пол, сильно ударившись головой о мраморный пол. Элеанор выпрямилась, проморгалась и даже подпрыгнула, увидев поверженную Алтею и стоящую над ней Мэри Кэтрин с молнией в руке.

Когда Мэри Кэтрин и Элеанор вернулись в Ротонду, теперь полностью окруженную чрезвычайно нервными ополченцами, пальцы которых плясали на курках, они обнаружили, что председатель Верховного Суда оказался не столь везучим. Он лежал на полу без сознания и ни на что не реагировал. Непосредственно перед тем, как отключиться, он говорил с каким-то гостем, который удалился с большой поспешностью; в урне у дверей нашли пустой шприц. Над судьей хлопотали двое пожилых и очень заслуженных врачей, оказавшихся среди приглашенных. Несколько ополченцев подняли его и перенесли в медпункт Капитолия.

Теперь любой при белом галстуке или в формальном костюме вызывал у них самую острую неприязнь. Мэри Кэтрин и Элеанор оказались в центре Ротонды, окруженные цепью ополченцев, развернувшихся лицом наружу, в то время как оставшихся гостей выгоняли из зала прочь.

Между центральной группой и всеми прочими, жмущимися к стенам, образовалось обширное пустое пространство в форме пончика, в котором задержались всего трое: оператор CNN со своим звуковиком и пожилой лысый мужчина в длинной черной мантти. Мантия была пошита из синтетической ткани и выглядела так, как будто ее скомкали и засунули на несколько дней в чемодан, прежде чем надеть. Сейчас она была расстегнута; под ней виднелся пуленепробиваемый жилет, а под жилетом – черная футболка. Этот парень был членом Ополчения.

В правой руке он держал толстую черную книгу с золотой надписью БИБЛИЯ на обложке. Из-под обложке торчал напечатанный на машинке листок.

– Прошу прощения, – сказал мужчина в мантии, приподнимаясь на цыпочки за строем телохранителей, – но я не мог не заметить, что верховный судья выведен из строя. Могу я быть как-то полезен?

– Кто вы такой? – спросила Мэри Кэтрин, рассматривая его поверх плечей ополченцев.

– Стенли Котлярски, Пятый окружной суд, округ Кук, Иллинойс, – сказал лысый. – Мел попросил меня задержаться на тот случай, если что-нибудь случится с верховным судьей. Вы готовы принять присягу или мы собираемся торчать тут весь день?

Кольцо стражи разомкнулось, чтобы пропустить судью Котлярски и съемочную группу. Судья Котлярски вытянул листок бумаги из-под обложки и вручил Библию Мэри Кэтрин.

– Вы знакомы с процедурой, – сказал он.

Она была знакома с ней, да. Она выполнила ее не больше пятнадцати минут назад. Сейчас она, босая, растрепанная, залитая слезами и кровью, снова держала Библию перед будущим президентом. Элеанор Ричмонд не мешкала. Она положила руку на книгу и подняла другую вверх. Судья Котлярски взглянул на оператора.

– Вы готовы?

– Передаем на всю планету Земля, – сказал оператор.

Судья Котлярски начал читать по бумажке.

– Повторяйте за мной.

В середине клятвы Элеанор и судье пришлось повысить голос; их почти заглушал рев винтов вертолета скорой помощи, сначала севшего перед зданием, а затем, через несколько секунд, снова взлетевшего.

Мэри Кэтрин не слышала слов присяги. Она смотрела в окно, на вертолет, уносящий ее отца прочь. Единственной фразой, которую она разобрала, был первый приказ президента:

– Очистить и опечатать Ротонду.

Затем президент Ричмонд наклонилась, вытащила из сумки толстый черный конверт и вскрыла его.

Уильям Э. Коззано прибыл в Институт Огнестрельных Ранений леди Уилбердон на вертолете примерно через пятнцадцать минут после того, как пуля вошла в его тело. К этому моменту он потерял около половины запаса крови. Его перенесли прямо в операционную и доктор Корнелиус Гэри вскрыл его грудную клетку. Президент оказался в хороших руках: на службе в Заливе и в травмпунктах округа Колумбия доктор Гэри обработал больше огнестрельных ран, чем любой другой врач в Соединенных Штатах.

Прежде чем дали наркоз, Коззано произнес, обращаясь к своему сыну, Джеймсу:

– Ты теперь свободен, сынок. Иди и не греши.

Доктор Гэри бился над разорванными органами Коззано тридцать минут. Уильям Э. Коззано умер на операционном столе в 12:58, пробыв президентом всего лишь час.

62

Первый документ из черного конверта оказался приказом, состоящим из одной фразы и оставляющем в силе все распоряжения, отданные Коззано на инаугурационной платформе.

Президент Ричмонд перенесла временную штаб-квартиру в пресс-центр Сената, который было проще обезопасить, чем Ротонду, и который располагал всеми необходимыми средствами связи. Она затребовала подтверждение о получении распоряжений и готовности их выполнять от всех учреждений, упомянутых Коззано. Она отправила факс в оперативный центр на седьмом этаже Государственного Департамента с указанием разослать копии по всем странам. Сообщение гласило: сегодняшние беспорядки являются сугубо внутренним делом, ситуация находится под контролем, детали будут вскоре преданы огласке.

Она вызвала председателей Сената и Конгресса. Обоих тут же осмотрели врачи. Спикер Конгресса, перенесший инсульт в ноябре и лечившийся в Институте Радхакришнана в Калифорнии, был объявлен недееспособным: это заявление уже лежало в черном конверте; глава большинства в Палате принял на себя его обязанности.

Она послала сообщения всем четырем основным телекомпаниям с запросом на отправку их съемочных групп в Ротонду. Их членов тщательно обыскали и препроводили в пресс-центр Сената, где они взяли интервью у президента Ричмонд. При этомприсутствовали лидер большинства в Сенате и спикер Конгресса. Сюда же привезли самого молодого судью Верховного Суда.

Передача вышла в эфир на всех телеканалах в 14:08. Элеанор начала с официального уведомления о смерти президента Коззано.

Затем она сказала:

– Перед вами представители трех ветвей власти Соединенных Штатов. Мы собрались здесь, чтобы заверить вас в непрерывности деятельности базовых институтов правительства и ответить на вопросы журналистов, которые, будем надеяться, отражают заботы нации.

Одна из журналисток подняла руку. Элеанор кивнула ей.

– Мадам президент, – сказала ведущая. – Как вы себя сейчас чувствуете?

Кир Резерфорд Огл, закованный в наручники и запертый в грузовике ГОСПОД, ничего не знал о происходящем до 14:30, когда дверной проем внезапно превратился в слепящий прямоугольник чистейшего белого света.

В нем возник человек в черном костюме. За его спиной толпились люди в темных ветровках ФБР.

– Огл, – сказал человек в черном костюме, – вас-то я и ищу.

– Приветики. Вы кто? – спросил Огл.

– Я новый Генеральный Прокурор Соединенных Штатов, – сказал человек.

– Я тут на некоторое время выпустил из рук нить событий, – сказал Огл извиняющимся тоном.

– О. Прошу прощения. Меня зовут Мел Мейер.

Огл был совершенно потрясен и сбит с толку.

– Я думал, президент Коззано собирается назначить...

– Планы изменились. Поскольку в критический момент вас не оказалось рядом, никто не контролировал ситуацию и нам пришлось импровизировать. Я заполнил вакуум. Уж вы-то все знаете о заполнении вакуума, так, мистер Огл?

– Ну, свой вклад я внес.

– Думаю, результаты вам понравятся, – сказал Мел Мейер. Он махнул фэбээровцам. – Я приказал ФБР арестовать вас. Уверен, вы правильно поймете.

Огл ничего не понимал.

– По какому обвинению?

– В превращении лучшего друга Генерального Прокурора в безмозглого раба, – сказал Мел. – И еще по куче других обвинений, которые я подробно расписал и которые мы еще успеем обсудить. Президент Ричмонд приказала задержать вас на несколько дней, пока мы наводим порядок.

– Президент Ричмонд?

Агенты ФБР подхватили Огла под руки и выдернули из кресла, в котором он провел последние два часа. Ноги его разъехались на залитом кровью полу; его ухватили покрепче и вывели на свежий воздух. На лужайке Тафт Парка вертолет крутил вхолостую винтами.

– Я надеюсь, вы не станете пользоваться служебным положением для сведения личных счетов, – закричал Огл через плечо, когда его поволокли через Луизиана -авеню.

– О, напротив, – ответил Мейер. – Я позаботился о том, чтобы вам предоставили наиболее комфортную камеру.

– Собираетесь посадить меня с наркодилерами?!

– Вовсе нет, – сказал Мейер. – Будете сидеть с себе подобными.

– Благодарю вас за любезность, – сказал Огл.

Его погрузили в вертолет, пристегнули к сиденью; машина поднялась в воздух и полетела через Конститьюшн-авеню на небольшой высоте. Перед Оглом раскинулся живописный вид на Капитолий. Он подобрался к нему чертовски близко. И вот каким-то образом – каким именно, никто не потрудился ему объяснить – все проиграл.

Но все было хорошо. Теперь он был связан с Сетью. Сеть нуждалась в нем. Покуда все обстоит именно так, ему не о чем беспокоиться.

Вертолет направился на юг, пролетел над Юго-восточным Шоссе и Форт-Макнейр – там, где сливаются Потомак и Анакостиа. Они летели вдоль Потомака, пока не оказались к югу от Национального Аэропорта, затем плавно развернулись направо, на юго-юго-запад, миновав шпиль Масонского меморила в Александрии.

Огл дважды спрашивал, куда они направляются. Агенты ФБР или не слышали его или притворялись глухими.

Они пролетели несколько миль над пригородами северной Вирджинии вдоль трассы И-395. Слева показались широкие лужайки Форт-Белвор. Возможно, Форт-Белвор превратили во временный лагерь для политзаключенных. Не так уж и плохо, если подумать; армейские называли его кантри-клубом.

Вертолет, однако, приземлился на площадке у гигантского обшарпанного здания, окруженного высоким забором с колючей проволокой наверху.

Лортон. Его привезли в Лортонское Исправительное Учреждение. Округ Колумбия был так мал и так богат преступниками, что в нем не нашлось места для достаточно вместительной тюрьмы – ее пришлось построить в Вирджинии. И Оглу предстояло превратиться в ее заключенного.

Он ожидал, что его поместят в зону облегченного режима, может быть, в парковую. Но его повели прямо в тюремное здание. Прямо в зону строгого режима, в которой заключенные целыми днями сидели в камерах.

Эти заключенные сейчас прижимались к решеткам и голодными взглядами провожали Огла, конвоируемого по коридору все в том же прекрасном костюме и блестящих туфлях. Они выкрикивали вслед разные вещи. Отвратительные вещи.

Огла парализовал ужас. Мейер солгал.

Наконец они достигли пустой камеры. Может быть, его посадят сюда.

Но они остановились у следующей. В этой камере находился всего один человек, который свернулся на верхней койке и не шевелился. Огл едва успел разглядеть его, когда его втолкнули внутрь: его сокамерник был невысок, узкоплеч, среднего возраста и одет в рубашку и штаны, примерно так же, как и сам Огл.

Тяжелая железная дверь захлопнулась за ним.

Огл повернулся, чтобы поздороваться. Сокамерник приподнялся на локтях и коленях и смотрел на Огла сверху вниз, как ягуар с дерева. Он дышал прерывисто и яростно.

Огромный пузырь слизи надулся в левой ноздре Иеремии Фрила и лопнул.

Фрил рыбкой прыгнул с верхней койки, нацелившись зубами на щеку Огла. Огл инстинктивно отшатнулся и откинул голову, со всего размаху ударившись головой о прутья. Фрил рухнул на пол.

Фрил устремился к промежности Огла. Огл наклонился вперед и ткнул Фрила пальцем в глаз. Фрил в последний момент уклонился и цапнул Огла за палец. Огл с размаху опустил ногу на ладонь Фрила.

И они начали биться. Заключенные в соседних камерах прильнули к решеткам, хохоча и восторженно вскидывая кулаки.

В нескольких сотнях футов под Кэчером, Оклахома, Отис Симпсон сидел на крутящемся стуле в Коммуникационном Центре, уставившись на стену мертвых экранов. Он не отрывал от них взгляда примерно с 19:08 по Гринвичу. В этот момент в эфире появилась президент Ричмонд в компании представителей законодательной и судебной ветвей власти. Сразу после этого экраны ослепли. Факсы умолкли. Компьютерная связь оборвалась. Он пытался слать сообщения Сети, но ключи шифрования изменились.

Наконец он встал, собрал последние факсы, полученные с утра, и скормил их шредеру. Он набрал команду, которая приведет к семикратному переформатированию всех жестких дисков в системе и полному уничтожению информации.

Отто лежал на своей кровати. Он лежал так с самого утра и трупное окоченение уже начало брать свое. Отис наклонился над ним, закрыл ему глаза и пригладил остатки волос.

Затем он забрался в лифт и поехал наверх. Стоял блеклый зимний день, сильный устойчивый ветер дул из северо-западных прерий, завывая между кучами свинцовых хвостов и насыщаясь них ядовитой пылью. Отис накинул теплое пальто, натянул перчатки и шапку с ушами. Затем он зашагал на по обочине шоссе на юг – туда, где, по его мнению, было немного потеплее.

Доктор Радхакришнан В.Р.Д.В.В. Гангадхар застыл над находящимся под наркозом пациентом, собираясь щелкнуть выключателем костной пилы, когда сквозь железобетонные стены Института Радхакришнана проникли первые отзвуки шума. Они ощущались подошвами ног – не столько звук, сколько изменения консистенции тверди под ними. Наверное, опять землетрясение в Уттар-Прадеш. Он включил пилу и прижал бешено вибрирующее лезвие к только что освежеванному черепу Саши Якутина, многообещающего молодого русского политика, недавно сраженного во цвете лет инсультом.

Когда она закончил вырезать лючок в голове господина Якутина и выключил пилу, в помещении воцарилась тишина – но не полная. Что-то проникало сквозь стены операционной.

В операционную вошла медсестра.

– Звонит ваш брат Арун, – сказала она.

– Вы не видите? Я оперирую!

– Он говорит, ситуация экстренная. Говорит, вам нужно убираться из страны.

Могучий удар сотряс здание, инструменты зазвенели в поддонах. В коридоре кто-то закричал.

– Продолжайте операцию, – сказал доктор Радхакришнан Тойоде, одному из самых перспективных своих протеже.

– Доктор... – начал Тойода.

Доктор Радхакришнан сорвал с себя перчатки и швырнул их в мусорное ведро.

Когда он шагнул в коридор, шум стал громче, но по-прежнему оставался неразборчивым. Нечто подобное он слышал как-то в Элтоне. Он проснулся тогда рано утром, разбуженный невероятным шумом, от которого, казалось, краска могла облезть со стен и который безумцы, должно быть, слышат в своих кошмарах – и некоторое время лежал, дрожа, под одеялом, уверенный, что наступил конец света; когда он в конце концов выглянул в щель между шторами, то увидел, что деревья во дворе согнулись под весом миллионов скворцов – и все эти птицы орали во все горло.

Доктор Радхакришнан дошел до двери в конце коридора. Шум проникал через эту дверь, сочась сквозь щели.

Он открыл дверь. Звук стал всесокрушающим, сводящим с ума, раскалывающим череп. Кабинет, в котором он оказался, находился на третьем этаже и его окно выходило на главную улицу. Стекол в окнах уже не было. Весь пол был усыпан дымчатыми осколками. Среди них валялись камни и обломки кирпича, грубые и грязные в этом чистом высокотехнологичном пространстве. Жар, проникший через пустой проем, ударил доктора Радхакришнана в лицо. Он двинулся вперед, осторожно ступая по разбитому стеклу, и выглянул в окно.

Институт Радхакришнана окружали два миллиона человек.

Они потрясали кулаками и орали. Как скворцы. Толпа тянулась во все стороны на несколько миль, обтекая здания и машины, как муссонное наводнение.

Центра она, казалась, не имела. Но в нескольких сотнях ярдах он разглядел водоворот, кипящую деятельностью точку, которая медленно двигалась сквозь толпу. Двигалась к институту.

Это был слон. По контрасту с толпой, которую составляли главным образом едва одетые бедняки, слон щеголял в золоте и ярчайших шелках. На спине у него сидел человек. Он сидел в кресле на спине слона. Точнее, его привязали к креслу, чтобы не выпал.

Доктор Радхакришнан узнал этого человека. Это был его бывший пациент. И в то же мгновение до него, наконец, дошло, что именно скандировала толпа.

ВУББА ВУББА ВУББА ВУББА ВУББА ВУББА ВУББА ВУББА.

В очередной раз телефон Зельдо зазвонил после полудня; должно быть, еще один из приятелей желает знать, слышал ли он о президентах Коззано и Ричмонд. У Зельдо не было на это времени. Почти сутки он не покидал калифорнийский филиал Института Радхакришнана, работая с данными их последнего пациента – некоего Аарона Грина. Грина перевели сюда примерно в День выборов, он страдал от психологических проблем – посттравматического шока, вызванного бойней в «Пентагон Тауэрс». В конце концов он согласился на имплантацию сразу нескольких биочипов.

Зельдо выдернул телефон из подставки.

– Что?

– Это я, – Зельдо узнал бы этот голос где угодно: говорила Мэри Кэтрин Коззано. – Они заметают следы. Из Пентагона сообщают что-то очень странное, и мы думаем, у тебя проблемы. Прыгай на велосипед и дави на педали так, будто бежишь от смерти, потому что так оно и есть. Увидимся за ужином.

Что-то в голосе Мэри Кэтрин было такое, что Зельдо пулей вылетел из кресла. Он схватил рюкзак, скатился по ступеням и выдернул свой горный велик из стойки для сотрудников. Он пересек маленькую парковку Института и выкатился за ворота.

Он удалился от них примерно на полмили, когда заметил самолет. Обычно он не замечал самолетов, они были просто частью пейзажа. Но этот привлек его внимание тем, что летел невероятно низко. Он подумал, что самолет, должно быть, заходит на посадку. Но нет, скорость для посадки слишком высока. Он мчался над землей, оставляя за собой самый настоящий шлейф пыли. Он был очень маленький и черный.

Зельдо узнал его по форме. Несколько лет назад он видел документальный фильм о таких штуках. Это была крылатая ракета-невидимка «Гейл Аэроспейс». Она печально прославилась неспособностью придерживаться запланированного маршрута во время тестовых полетов.

Крылатая ракета просвистела над посадочной полосой, в последний раз скорректировала курс и нацелилась прямо на Институт Радхакришнана, даже не пытаясь замедлиться. В самый последний момент, к облегчению Зельдо, она вдруг свечой ушла вверх. Сейчас она обогнет здание и улетит в море, не причинив никому вреда.

Но она не улетела. На высоте в несколько сотен футов она так же круто развернулась и свалилась в пике. Остаток пути ракета преодолела за несколько секунд и вошла в здание Института через световой купол, накрывающий центральный атриум.

Институт изверг длинные языки белого пламени через все свои дверные и оконные проемы. Эта картина выжглась на сетчатке Зельдо и он на некоторое время ослеп. Ударная волна сбросила его с дорожки в пыль.

Он ничего не чувствовал. Он по-прежнему думал только о ее словах: увидимся за ужином.

Президент Ричмонд проехала по Пенсильвания-авеню и приняла под свое начало Белый Дом в пять пополудни; туда же явились лидеры партий и Конгресса. Первым делом она уволила всех администраторов и членов переходной команды, которые успели занять свои места в период передачи власти. После увольнения нескольких из них по приказу Генерального Прокурора тут же задержали сотрудники ФБР; заговорщиков распихали по автобусам и увезли.

Дел было невпроворот. Она заняла Овальный кабинет, когда фэбээровцы еще не закончили проверять его на наличие жучков. К семи часам вечера здесь собрались все важные вашингтонцы: лидеры Конгресса, партийные боссы, несколько членов Комитета Начальников Штабов, весь нынешний кабинет министров и главы основных агентств, включая ЦРУ и АНБ. Она не была настроена на церемонии – всех этих людей просто препроводили в кабинет, где они и выстроились вдоль стен, как тургруппа из Оскалузы. Она уставилась на них в ответ поверх картонных ящиков и документов из черного конверта.

– Я знаю, что вы думаете, – сказала он. – Вы думаете, этого не может быть. Эта сука просто не может быть нашим президентом. Она тут не задержится. Ну так вот – может и есть. Я – президент. И я останусь им на следующие восемь лет. Лучше вам поскорее с этим свыкнуться. Спасибо, что пришли. Теперь ступайте и займитесь своим делом.

Кабинет был сплошь заставлен коробками. Утром сюда привезли коробки Коззано. Коробки Элеанор отправились в Морскую Обсерваторию. Теперь коробки Коззано выносили, а коробки Элеанор везли из Обсерватории и вносили в кабинет.

Одного из грузчиков она отдельно попросила доставить некую конкретную упаковку. Восьмифутовую картонную трубу. Наконец он возник в дверях, неся ее на плече, как копье. Он содрал липкую ленту с одного ее конца, и она извлекла ее содержимое на свет божий: полоску дешевой деревянной опанельки с торчащими из нее гвоздями. Элеанор одолжила молоток у техников и лично прибила ее прямо к стене Овального кабинета – к вящему потрясению обслуживающего персонала, сбежавшегося на стук. Планка выглядела дешевой и не к месту, каковой и являлась. Приблизившись, можно было разглядеть горизонтальные черточки, нанесенные шариковой ручкой, даты и имена детей. Элеанор она нравилась.

С Мэри Кэтрин ей удалось увидеться только после девяти вечера. Они встретились на ступенях Мемориала Джефферсона, сопровождаемые футболистами и седыми вьетнамскими ветеранами, которые были с ними весь день.

Все вокруг проверили и очистили. Элеанор и Мэри Кэтрин поднялись по ступеням Мемориала, повернулись кругом и посмотрел через Приливной бассейн в сторону Белого Дома, сверкающего в лучах прожекторов в полутора милях от них.

Элеанор и Мэри Кэтрин сели на верхнюю ступеньку и прижались друг к другу под холодным ветром, дующим с Потомака. Мэри Кэтрин положила голову на плечо Элеанор и некоторое время плакала. Элеанор терпеливо ждала, поглаживая ее по голове.

Затем она махнула рукой в сторону Аллеи.

– Взгляни. Это прекрасно, – сказала она.

Мораторий на полеты все еще действовал в Национальном Аэропорту за рекой, и там впервые за несколько десятилетий царила тишина. В этой тишине Приливной бассейн выглядел так, каким и задумывался: спокойным, не тревожимым визгом и ревом 767-х, заходящих на посадку. Небеса были кобальтово-синими, Венера, как сверкающий алмаз, висела над изогнутыми башнями Росслина. Силуэты полуспущенных американских флагов вокруг Монумента Вашингтона слегка шевелились на фоне белого известняка.

– Красиво, – сказала Мэри Кэтрин, внезапно почувствовав себя лучше. – Но я замерзла.

– Я тоже, – призналась Элеанор.

Она кивком указала на Белый Дом.

– Не хочешь зайти ко мне и помочь распаковаться?