Иноверка (СИ)

Пролог

Как-то мой отец сказал мне:

— Когда будет плохо, нарисуй себя счастливой. Только рисуй старательно, вкладывай чувства. Чем больше, тем лучше. Закончишь — и ты всё почувствуешь, словно ты уже имеешь всё, что захочешь, словно ты уже счастлива… А потом даже не заметишь, когда, на самом деле, станешь счастливой.

— А-то что рисовать не умею, ничего?

— Ничего. — усмехнулся он.

— Ага. — поддакнула я и сделала вид, что поверила. Спорить с единственным по-настоящему близким человеком не хотелось.

Почему я вспомнила этот разговор, спустя 5 лет? Почему я здесь?

Всё просто и одновременно сложно.

Просто, потому что я обещала… Единственное о чём просил меня папа, находясь на смертном одре, это только о том, чтобы я была счастливой. Счастливой, несмотря ни на что…

Сложно, потому что прошло уже полгода после похорон, а боль от потери не утихает ни на миг. Всё также гложет и рвёт, не давая возможности даже натянуто улыбаться, не говоря о том, чтобы просто быть счастливой. Не получается, а я должна. Ведь обещала самому лучшему, самому дорогому человеку в мире!

Случайно я вспомнила папин рассказ. Вспомнила и уцепилась как за последнюю возможность. В итоге, сейчас я здесь. Стою босяком на теплом асфальте, в руках сжимаю коробочку с цветными мелками. Почему? Просто лето, теплый асфальт, яркие, красочные мелки у меня ассоциируется с детством, каникулами, радостью и беззаботностью, с теми ощущениями, что мне сейчас так не хватает, но которые мне так нужны…

Встряхнула головой, отгоняя непонятно откуда взявшуюся неуверенность, после чего опустилась на корточки и достала ярко-желтый мелок, за ним последовал красный, оранжевый, синий, зеленый, голубой.

Начала с большими сомнениями, но неожиданно приступ вдохновения подхватил и закружил… Я хваталась то за один цвет, то за другой… За третий, четвертый! А ещё отходила и отходила — и таким образом моя картина росла и росла. В какой-то момент я поняла: всё выдохлась, и только после этого мелок сам выпал из моих скрюченных и перепачканных пальцев.

Что ж, я поднялась. Остатки мела на пальцах раздражали, создавая невероятно противную сухость. Было так неприятно, что я, не заботясь о своей одежде, вытерла руки прямо об белую майку, оставляя грязные следы. Майку испачкала, а руки, наверняка, чище не стали, но мне полегчало.

Я отошла на пару шагов, чтобы рассмотреть получше результат своего творчества — и он меня не порадовал. Да, рисунок был ярким, вызывал легкую улыбку, хоть он и был коряв. Линии смазаны, перекрещены, размазаны. Немного кособоко, неаккуратно, небрежно… Но всё равно мило и даже забавно!

Я закончила, отдышалась, но почему-то вместо положенного удовлетворения почувствовала жалость. Жалость настолько сильную, что невольно защипало в глазах. На щеку упала слеза. Не моя. Это был дождь. Казалось, небо прониклось моим настроением или, может, мои каракули на асфальте его раздражали… В любом случае, разразился самый настоящий летний ливень.

Я не побежала к укрытию, нет. Я стояла и смотрела, как блекнет моё творение, как вода смывает результат моей работы, как грязные потоки бегут и бегут куда-то…

Я долго смотрела на всё это спокойно, но потом меня переклинило. Откуда-то в душе появилась клокочущая ярость, злость. Захотелось кричать. И я позволила себе эту малость. Гордо вскинула голову и уставилась в темные небеса.

— Я буду счастливой! Буду! — разнеслось над улицей.

— Буду. Обязательно буду. — прошептала я посиневшими от холода губами. — И никто мне в этом не сможет помешать…