Иней на пальмах (Журнальный вариант)

Глава 2

То, о чем я буду говорить сейчас, произошло весной, как раз в тот момент, когда Джо должен был выйти из тюрьмы. Я поджидал его в парке на нашей любимой скамейке. Был веселый апрельский день, когда солнце так жизнерадостно блестит в каждой лужице. Пахло мокрой землей, свежей зеленью и еще чем-то туманным и сладким. В такие дни хочется вскинуть узелок на плечо, встать и пойти куда глаза глядят, через шумный центр и дымные предместья, через пригороды, дачные поселки, поля, фермы и рощи, навстречу солнцу, все прямо и прямо в какие-нибудь далекие края, где нет безработных инженеров, которые никак не могут понять, почему они без работы.

Помнится, когда я был в колледже, меня считали думающим студентом. Я читал много книг и не только технических, интересовался музыкой и искусством. Но жизнь казалась мне простой и. ясной: старайся, зубри, получай хорошие отметки, заработай диплом и все будет «олл райт». Но вот я кончил, положил диплом в карман… и оказался без дела. Здесь-то и пришлось задуматься всерьез.

Все мы не думаем, пока жизнь не прижмет нас к стенке. Каждому американцу с детства твердят, что он неминуемо станет миллионером, если он будет трудолюбив, бережлив и энергичен. И мы из кожи вон лезем, чтобы проявить трудолюбие и энергию. Рассуждать нам некогда, нас заедает бизнес. Урывками, где-то на ходу мы проглатываем кинофильмы, уголовные романы, отрывки радиопередач и броские заголовки газет, не вчитываясь, не разбираясь, не слишком веря и тут же забывая:

«Черные тигры» выиграли со счетом 3:1!»

«Девятилетняя девочка из ревности убила своего брата!»

«Враки, наверное, — думает благополучный американец, — но надо будет прочесть. Это ловко придумано».

«Федеральная полиция раскрыла тайный заговор!»

«Агенты Москвы угрожают нашей безопасности!»

«Скорее всего, враки, — думает средний читатель, — но может быть и правда. Москва — это где-то далеко на севере, в снегах. Кто знает, на что она способна? Если пишут, значит что-нибудь да есть. Может быть, и угрожают. Меня это мало трогает».

Изредка американцу попадается прогрессивная газета, которая говорит о том, что приближается кризис, что правительство тянет нас к войне. Но привыкнув к тому, что газеты всегда лгут, американец только пожимает плечами:

— Какой там кризис? — Враки! Все выдумали, чтобы привлечь подписчиков. У меня как будто дела не плохи.

И, скомкав газету, швыряет ее на тротуар, чтобы тут же забыть о ней. Политика его не касается. Он человек солидный — у него есть свое дело, свой дом, своя машина, обстановка и телевизор, купленные в рассрочку.

Но вот подходит черный день, когда «солидного человека» вызывают в контору и без предупреждения вручают ему расчет. Сбережения тают, как табачный дым, пропускается очередной взнос, и фургоны увозят обстановку, машину и телевизор, уже выплаченные на три четверти. Мы с детства твердим: «Мой дом — моя крепость». Но когда чужие люди выгоняют нас пинком из этой крепости, приходится призадуматься.

В самом деле, почему Аллэн Джонсон, инженер-строитель, кончивший с отличием, дремлет в парке на голодный желудок, вместо того чтобы работать? Почему мокнет под дождем Аллэн Джонсон, умеющий строить великолепные дома с электрической кухней, ледником и ванной, теплые, сухие и уютные дома с удобной мебелью, с чистой постелью, с пылесосами и мусоропроводом?

Почему этот самый Аллэн греется на солнышке в рабочее время, если его выучили строить заводы, великолепные корпуса с металлическими арками и могучими кранами, огромные просторные цехи, где можно расставить тысячи станков, чтобы тысячи людей нашли себе работу? Почему Аллэн сидит здесь, засунув руки в дырявые карманы, умелые руки, которые могут начертить грамотные проекты жилищ, заводов, магазинов, контор, школ, больниц, вокзалов? Почему? В самом деле, скажите мне, почему?

Пока я размышлял на эту скучную тему, какой-то щеголь в клетчатом плаще и темно-зеленой шляпе расхаживал мимо меня, помахивая тросточкой. Затем он присел на скамейку рядом.

Искоса, быстрым взглядом профессионального бродяги я оглядел своего соседа. Кто он такой? Что ищет в парке? Нельзя ли извлечь из него 25 центов? По виду это мог быть… впрочем, мне совсем не нужно было гадать. Рядом со мной сидел Фредди Палома — капитан и левый край сборной команды нашего колледжа.

Я отвернулся в сторону. Мне вовсе не хотелось, чтобы Фредди узнал меня в таком виде и принялся выспрашивать историю моих злоключений только для того, чтобы сочувственно почмокать губами: «Ах, ах, тяжелые времена!» В сущности, мы были не так уж близки с ним Я знал его главным образом по футболу. Фредди был не скверным форвардом, только несколько нахальным. Он всегда зарывался, играл сам с собой и требовал, чтобы мячи подавали ему одному. И в жизни Фредди был таким же самоуверенным: он охотно поучал новичков (в том числе и меня), как надо играть в футбол и как надо жить. И мне, по правде, это быстро надоело.

На лекциях я встречал его гораздо реже. Фредди являлся в колледж только перед экзаменами, всегда бледный, встревоженный. Он суетливо выпытывал у студентов — кто спрашивает, что спрашивает, идти ли к профессору или к ассистенту, можно ли отклониться от заданной темы, поспешно записывал формулы на манжетах, умоляюще просил подсказывать. Я сам как-то ухитрился прислать ему дословный перевод контрольного текста и спас его на экзамене русского языка. (Дело было в начале войны, когда у нас еще охотно разговаривали о дружбе с русскими.) К слову сказать, русские не скверный народ, но язык у них такой, словно нарочно его выдумали на горе студентам. У них есть одна такая буква «щ», которую по-нашему нужно писать четырьмя: «эс», «эйч», «си» и опять «эйч». Затем у них бездна окончаний. В каждом падеже окончание, в каждом лице — окончание. Глаголы совершенные, несовершенные… Бедный Фредди никак не мог одолеть этой премудрости и, получив от меня перевод, проникся безграничным уважением ко мне. Кто бы мог думать тогда, что через много лет мы будем сидеть на одной скамейке и я отвернусь, чтобы Фредди не узнал меня.

— Приятная погодка, — заметил Фредди небрежно (самое подходящее начало для разговора). — Немножко холодновато для апреля, а?

— За углом есть заведение, где можно согреться, cэp, — ответил я, подделываясь под бродягу. — Прикажете проводить, сэр?

Фредди криво усмехнулся. При этом усы его стали дыбом, как зубные щеточки.

— В общем, не валяй дурака, Аллэн, — сказал он, — я узнал тебя. Я вижу — ты на мели. В чем дело? Почему ты не работаешь?

— Почему? — воскликнул я — Я сам хочу спросить «почему»? И если хочешь, я соберу здесь в парке еще тысячу человек, и все мы, выстроившись, спросим хором «Почему мы не работаем?» Может быть, ты возьмешься ответить?

Фредди пожал плечами.

— Что отвечать? Ты сам знаешь — у нас кризис, — сказал он — Виновата Москва и разные смутьяны, которых она подкупает. Из-за них мы не можем торговать с Азией, из-за них и ты сидишь без работы.

— Эти проповеди я слыхал, — ответил я сердито, — и никогда не мог понять, причем здесь русские Пусть они ходят на голове у себя дома, мне до них дела нет. Я не торгую с Азией — с Азией торгует Уолл-Стрит. А я строю дома. Могу я строить дома в своем родном городе?

— Ну, знаешь, ты просто красный, — фыркнул Фредди.

— Фредди, я все время толкую тебе, что я не красный, не черный, не желтый и не голубенький с цветочками. Я безработный. И вообще мне скучно с тобой разговаривать. В парке много свободных скамеек.

Фредди задумчиво чертил тросточкой какие-то вензеля.

— А на Пальмовые острова поедешь? — спросил он неожиданно.

— Я могу поехать на Луну, если там нужны железобетонщики.

Фредди улыбнулся.

— На Луну не нужно. Я предлагаю на Пальмовые острова. Контракт на пять лет. Мне как посреднику тридцать процентов. Пароход отходит через две недели.