Имперские игры

Интерлюдия

Интерлюдия

Ноябрь 1864 г, королевство Пруссия, Потсдам

Император Всероссийский Александр II Романов чувствовал себя бодро и уверенно в любой части Европы, где только ему довелось побывать. Берлин не был исключением из общего правила. Знакомый и красивый город, родственный дом Гогенцоллернов на престоле, да и правящий сейчас король Вильгельм приходился ему близким родственником. Делить России и Пруссии тоже было нечего, обиды… с момента последней войны прошёл целый век, да и то проигравшей стороной были именно пруссаки. Между тем проигравшие, они не понесли ущерба в землях… что было пусть и удачным для Бранденбургского дома стечением обстоятельств, но и не давало затаить злобу на победителей.

Затем политический и длительный союз, который переживал то хорошие времена, то не слишком, но до разрыва отношений так и не доходило. А затем… в начале века случился общий враг – Франция. Республика, потом империя под властью Наполеона Бонапарта. Страшные поражения прусской армии, полный разгром и чуть ли не безоговорочная капитуляция. Тогда было чудом уже то, что Пруссия сохранила независимость, пусть и стала покорным вассалом императора Наполеона I на несколько лет. Потом Отечественная война 1812 года и последующий поход русской армии за пределы империи с целью добить раненого зверя в его собственном логове. Тогда его дядя, император Александр I, удачно разыграл карту освобождения Пруссии таким образом, что как дом Гогенцоллернов, так и прусская аристократия оказались обязанными России за возвращение полноценной власти, земель, утраченного было влияния. Да и от Австрии Пруссию ненавязчиво защитили. Австрийский император и его привыкшие плести интриги дипломаты тогда пытались сохранить Пруссию в очень урезанном виде, тем самым оставаясь единственным действительно сильным германским государством.

Задумка была понятна, но России что тогда. что сейчас не нужен был такой сосед, уже успевший показать своё коварство и крайнюю степень непредсказуемости. Поэтому Пруссии помогли, усилили… после чего оставили нависающим над Австрией мясницким топором. Австрияки же хорошо помнили ужасы Семилетней войны, когда их постоянно превосходящие пруссаков числом армии были раз за разом жестоко биты. Немногочисленные победы оборачивались большими потерями и не приносили желаемого результата. В общем, в Вене побаивались того, на что способны в Берлине. Временами обычные опасения перерастали в откровенный страх, выгодный в том числе и России.

Ставка на прусскую карту себя оправдывала. Даже во время Крымской войны, когда Британии с Францией удалось натравить на Россию большую часть Европы, прямо или косвенно, Пруссия заняла позицию благожелательного нейтралитета.В сравнении с остальными странами, обязанными Российской империи – уже немало. Хотя и не так много, как хотелось бы.

И вот он, новый этап дипломатической игры, который после завершения Второй Шлезвигской войны только по настоящему и начался. Одним лишь прибытием в столицу Пруссии монархи России и Испании вкупе с полномочным представителем Американской империи демонстрировали остальному миру своё благожелательное отношение к победителям. Более того, намерения развить эту самую благожелательность в нечто большее, что находило поддержку у короля Вильгельма и вызывало обоснованные подозрения у Отто фон Бисмарка, прусского канцлера. Последний, кстати, постепенно становился вторым человеком в королевстве, поскольку как начало войны, так и триумфальное дипломатическое завершение оной случились при его самом деятельном участии.

Что сам Император Всероссийский, что его приближённые понимали, зачем нужна Пруссия, против кого её взращивают. Россия, даже усилившись союзами с Испанией и Америкой, не могла просто так накинуться на ту же самую Австрию. Политика альянсов и взаимных интересов работала так, что попытка ограничить одно государство была возможна лишь при согласии подавляющего большинства других важных игроков в «европейском пасьянсе». Вот тем же Пруссии с Австрией в датском вопросе, например, пришлось заручиться поддержкой Санкт-Петербурга и Мадрида. А также благожелательным нейтралитетом Лондона, ведь британцам откровенно надоел «голштинский ребус», не имеющий большого значения сам по себе. В Париже тоже промолчали, будучи заняты другими делами. Против подобного была лишь сама Дания, но великанами мнение пигмеев в расчёт редко принимается.

Австрийская империя – совсем другое дело. Почему именно она? Александр II осознавал, что именно это государство станет одной из важнейших тем, обсуждаемых на встрече союзников и короля Пруссии. Слишком неудобная для Санкт-Петербурга и особенно Берлина империя, слишком давно напрашивающаяся на показательную и жестокую порку. Александр II даже не сомневался, что заокеанский союзник также заинтересован в том, чтобы разорвать имеющиеся у Австрии связи для того… А действительно, для чего? Отставленный им с поста министра иностранных дел Горчаков очень долго и упорно пытался указать на до конца не понятные, но неизменно коварные планы Ричмонда, хотя доказательств оных привести так и не сумел. Доказательства отсутствовали, а вот запавшее в душу подозрение порой о себе напоминало. Александр II не считал людей, в действительности правивших Американской империей – его сын хоть и был императором, но весьма ограниченным сразу с нескольких сторон, ему только предстояло попытаться перераспределить доступ к управляющим рычагам в свою пользу – «данайцами, дары приносящими», но хотел бы знать истинные мотивы.

Вот чем мешала Австрийская империя тому же Виктору Станичу? Чем-то мешала. Или просто являлась препятствием в далеко идущих планах. Может и вовсе отвлекала внимание от чего-то другого. Фактом же оставался повысившийся интерес американских дипломатов к столь яркой персоне как граф Дьюла Андраши. Последовательный сторонник получения Венгрией независимости и на этой почве принимавший самое активное участие в восстании 1848 года, затем сумевший бежать, но приговорённый к смерти заочно… Спустя годы помилованный, вернувшийся в Австрию, но продолживший добиваться независимости венгров уже сугубо политическими методами.

Скоро многое должно было проясниться, ну а пока… Пока что Александр II предпочёл задуматься о другом, но тоже важном – о своих детях.

Дети – их у него было много, причём чувства, испытываемые к каждому из них, были очень сложными. Любовь? Несомненно, это без исключения. Гордость и уверенность в том, что они уже нашли или найдут себя в жизни? Вот тут всё было гораздо сложнее. Если. неожиданно для всех, его третий сын, Владимир, стал императором, пусть и далеко за океаном, оказавшись на своём месте и желая использовать схваченную за волосы фортуну, то остальные… Александр продолжал радовать, становясь своим человеком в армии и особенно флоте. Император понимал, что ещё пару-тройку лет подождать и можно считать, что возрождаемый флот будет верен как империи, так и лично его сыну. Александру Александровичу Романову. Предпосылки имелись, и не хватало самой малости – какого-нибудь похода, где заговорят пушки, с участием сына.

Подобное будущее поневоле внушало гордость… и немного пугало. Почему? Потому что цесаревичем был старший сын, Николай. Но не просто был, а показывал свою слабую пригодность к тому, чтобы в своё время перенять из рук отца бразды правления великой империей. Излишне горяч, способен поссориться даже с надёжными союзниками, настроить против себя заметную часть аристократии и даже собственной семьи. И ради чего? Идеалов либерализма, которые так ненавидел отец, Николай I, и под знаменем которых уже начинали рваться бомбы что тут, что за океаном. Восстание в Польше опять же, подавленное реками крови и множеством установленных на польских землях виселиц.

Срочно нужно было менять окружение цесаревича в надежде исправить ранее допущенные ошибки. И он, император, сделал это, доверив князю Горчакову вразумить своего сына. Кто-то стоящий на явных консервативных или панславистских позициях тут бы не подошёл. Резкое и явное изменение – Николай не был глупцом и мгновенно понял бы, и получившийся результат нельзя было предсказать. Зато либеральствующий Александр Михайлович, в своё время близкий к «декабристам», но верой и правдой служивший России долгие годы, добившийся на посту министра многого. Принявший, наконец, на себя удар от денонсации Парижского трактата. Во многом не соглашавшийся с ним, монархом. Спорящий, угрожавший порой отставкой, но всё же делавший то, что сделать следовало. Ему он доверял. Одному их немногих! Оттого и не приказал, а попросил вернуть Николая на правильный путь.

Если же этого сделать не удастся… Тогда останется одно – устроить сыну неравный, морганатический брак, после чего передать титул цесаревича Александру. Уж в его способностях император был уверен. Этот сын может и будет излишне воинственным, но времена наступают такие, при которых русский император обязан быть готовым в любой день встать во главе войск.

Остальные дети? Тут пока сказать было нечего в силу их возраста. Вроде и не совсем дети, но и взрослыми назвать было не совсем правильно.

Однако здесь, в Потсдаме, с ним был один из сыновей и отнюдь не цесаревич. Присутствие Николая не помогло бы, а только помешало. Ухитриться поссориться с братом-императором, а также наговорить много чего неправильного будущему родственнику Виктору Станичу в присутствии ещё и сестры последнего… Слава богу, что это было не на публике, а в присутствии очень узкого круга людей.

Император и тогда, только получив известие, изволил гневаться, и сейчас был очень недоволен. Стоило лишь вспомнить случившееся, как к сердцу приливала какая-то ядовитая волна, заставляя пожалеть о том, что не уделил должного времени для воспитания старшего сына. А ещё хотелось выместить на ком-либо горечь и гнев. Вот только не на прислуге Бабельбергского замка же? Невместно русскому императору показывать свой гнев и изливать его на слуг прусского короля. Поползут слухи, а этого точно не хотелось бы.

Зато аллеи замкового парка были красивы в любое время года. Летом, осенью, даже поздней, как сейчас. Опадающая с деревьев листва, шуршащая под ногами. Шелест ветра, покачивающего ветви деревьев. Да и просто приятно было посмотреть на открывающиеся глазам виды.

- Отец…

Император давно приметил быстрым шагом идущего ему навстречу сына, так что возглас этот не стал неожиданным.

- Что случилось, Саша?

- Королева Изабелла уже здесь. Станич со своей сестрой прибудут ближе к вечеру. Это значит, что начнётся всё… Завтра?

- Наверное. Испанская королева захочет сперва отдохнуть, а только потом заняться делами. Но тебя, сын, интересует другая женщина, вовсе не испанка.

Смущение на лице Александра, не умеющего врать и даже скрывать что-либо от родителей и особенно своего отца, позабавило императора. Знал «хозяин земли русской», что его отпрыск после визита в Америку и знакомства с экстравагантной особой по имени Мария из рода Станич крепко так её запомнил. Не было сомнений и в том, что знакомство это было весьма близким, но сие императора мало беспокоило. По сведениям что посланника в Ричмонде, что графа Игнатьева – Мария Станич являлась дамой особенной, абсолютно не заинтересованной в семейной жизни, сосредоточенной только на своей работе… в министерстве тайной полиции. Да и Александра рассматривала только как «интересного юношу», с которым можно развлечься и приятно провести время. Не более того.

Вместе с тем увлечённость сына сей неоднозначной особой… Император даже для себя не мог решить, как к этому относиться, чего в этом больше, положительного или напротив, вредного.

- Давай прогуляемся, Саша. Никуда не спеша, спокойно. А во время прогулки ещё немного поговорим о той, кто смог даже того не желая, заставить тебя думать не только о той милой маленькой фрейлине.

- Да, отец… - согласился Александр, пряча глаза. – Но я не забыл Марию.

- Какую из?- усмехнулся император, нарочно провоцируя своего отпрыска, ещё сильнее его смущая. Обе Марии, обе княжны. Только одна милая маленькая фрейлина, воздушное и благостное создание. Другая же способна внушать страх даже не боящимся самого страшного суда бомбистам, хотя и не внешностью своей, но делами и готовностью лично карать врагов империи. Думай, сынок, ты уже научился это делать. Хотя дела сердечные, с ними всегда сложнее.

Уж это русский император знал получше многих, уже сейчас имея пятерых бастардов, двое из которых были не просто совершеннолетними, но и начали собственный путь вверх на службе Российской империи. Он, как отец, пусть и не признавший их официально, не мог не следить за их судьбой и не помогать… осторожно, конечно. Старший успел пробиться в чиновники особых поручений в министерстве внутренних дел. Второй по старшинству и вовсе подавал особые надежды, окончив Морской корпус и приняв участие в научной экспедиции, она же кругосветное плавания длиною более чем в два года. Сейчас он был уже мичманом, и в течение года ожидалось производство в лейтенанты. Было за что, ведь служба продолжала опять же вдали от Балтики, на Дальнем Востоке, где требовалось узнать много нового как о возможном театре военных действий, так и касаемо вероятных противников. А маскировка под исключительно научную экспедицию – давний, привычный, но неизменно эффективный ход.

Бастарды, да… Император не обольщался иллюзиями относительно того, что его уже взрослые законные дети не знаю об интрижках отца на стороне. Знают, конечно, но так было всегда, со многими монархами. Даже в доме Романовых мало кто из монархов обошёлся без внебрачных детей. Начиная с Петра Великого так и вовсе никто.

- Я… Я хочу сам понять, разобраться в себе.

- Разбирайся, это нужно, - с ободряющими интонациями вымолвил император. – неспешно идя по аллее рядом с сыном, провожая взглядом опадающую листву. – Но не забывай, что Мещерская для тебя. со всеми возлагаемыми надеждами, слишком обычна, не имеет влияния.

- А Мария Станич?

Александр II, прежде чем ответить, одобрительно хмыкнул, подметив правильное поведение сына. Сперва следовало выслушать до конца, задать нужные вопросы, и только потом, если это будет необходимо, высказываться, соглашаясь либо противодействуя.

- Ты видел другую сестру Виктора Станича, Елену, разговаривал с ней и её супругом, - утверждение, не вопрос, поэтому сын лишь кивнул, подтверждая очевидное. – Она не перестала быть Станич, всего лишь сменив фамилию на двойную, Станич-Степлтон. И дети их станут не Степлтонами. Матрилинейный брак, если называть вещи своими словами.

- Влияние главы семьи, Виктора. Желание расширить род, сейчас там только он и его сёстры. И ни у кого пока нет детей.

- Не только, - остановившись, император, заложив руки за спину, устремил взгляд куда-то вдаль, смотря на весь мир вокруг и одновременно ни на что конкретное. – Елена Станич-Степлтон обычная женщина, которой повезло. В меру умная, красивая, умеющая нравиться и пользоваться этим. Двое остальных Станичей не такие. Твоя Мария, что из-за океана, она верна только брату и всегда будет ставить интересы его и собственные – а они навряд ли разделимы – выше других. Не интересы Американской империи, не интересы своего будущего супруга, кем бы он ни был. Это как… Екатерина Медичи, только без коллекции ядов в приданом и не оторванная от семьи. Вот сейчас думай как следует, сын. Подумаю и я.

Произнеся это, император вновь неспешно двинулся по тропе, заложив руки за спину. Сын, немного помедлив, догнал отца, но также сохранял молчание. Обоим было над чем поразмыслить.

Александр II умело подвесил возникший было вопрос, не желая решать его в ближайшее время. Нужно было посмотреть, как станут развиваться отношения с Американской империей, на какую ступень выйдет уже состоявшийся союз. А там понять, что нужно Станичам, чего они желают добиться, помимо уже достигнутого положения там, за океаном. Исходя из этого и поступать. Сложно? Без сомнения, но за прошедшие годы правления Российской империей Александр Николаевич Романов привык к самым неоднозначным ситуациям, способным обернуться неожиданной стороной.

***

Ноябрь 1864 г, Российская империя, Санкт-Петербург

- Он. Снова. Меня. Унизил! – выплёвывал слово за словом цесаревич Николай Романов, обращаясь к своему новому не то воспитателю, не то советнику, бывшему министру иностранных дел Александру Михайловичу Горчакову. – Сперва Сашка едет в Нью-Йорк и там представляет империю на том судилище. Потом приезжает оттуда не с пустыми руками, а с предложением протянуть руки к спрятанным в землях рядом с бурскими республиками сокровищам. «Аляска покажется бедной родственницей, если сравнить её с африканскими землями!» Эти слова брат произнёс перед отцом, когда рассказывал ему о тех предложениях. Мне же никто такого не предлагал.

- У министра тайной полиции Станича всегда есть далеко идущие планы…

Вот вроде бы канцлер – пусть отстранённый от реальной власти, но высший имперский чин всё едино сохранивший – и не соглашался прямо с цесаревичем, но вместе с тем понимал, что в теперешнем смятении чувств и разгорающейся обиды на отца и братьев Николай Александрович воспримет всё так, как канцлеру и требуется. А требовалось Горчакову постепенное, но уверенное нарастание обиды, злости, неприятия всего, что связано с отцом и младшими двумя братьями, Владимиром и Александром. С последним это могло быть сложнее, поскольку Александр очень тепло относился к цесаревичу ине давал даже малого повода думать о себе плохо. Но вот то, что Александр II в последнее время поручал тому важные дела, которые выполнялись Александром Александровичем быстро и результативно… На этом можно было сыграть. Именно это он и делал.

Сейчас канцлер наблюдал за наследником престола, держа подобающее сочувственно-одобряющее выражение лица, но вместе с тем здраво оценивая цесаревича Николая. Этот вот молодой человек, то останавливающийся у книжных полок, то срывающийся к окну, то не знающий, как совладать с невольно искажающими лицо гримасами… Удобный инструмент, но как человека, как личность самодостаточную и независимую его уже не получалось воспринимать. Некоторым людям не так много и надобно, чтобы сперва надломиться, а потом и вовсе сломаться.

Николай Александрович слишком привык воспринимать себя будущим монархом, трон для коего уже обеспечен самим фактом рождения, а остальное не столь и важно. Не был он готов к тому, что за кажущееся незыблемым положение, возможно, придётся как следует побороться. А затем его словно окунули в холодную купель, заставив сердце и даже душу тревожно сжаться. Иных это подстёгивает заняться саморазвитием, прочих же окончательно ввергает в уныние и растерянность. Цесаревич оказался из числа последних. Самому Горчакову это было скорее полезно, поскольку находящиеся в таком положении люди склонны хвататься за любую поддержку со стороны тех, на кого, как они считают, можно переложить большую часть свалившихся проблем.

Вот он и старался, за непродолжительное время сумев стать для Николая если и не единственным «светом в окошке», то уж точно мудрым советником, способным подсказать, что делать и как восстановить изрядно пошатнувшееся положение.

- Я беспокоюсь, князь! – скрестив руки, чтобы не видна была их периодическая дрожь, изрёк цесаревич. – Если там, на встрече в Бабельсбергском замке, монархам, среди коих и мой батюшка, удастся договориться о чём-то важном, имеющем перспективы… При отце не я, а Сашка! О нём при дворе последние месяцы и так говорят больше, чем он того стоит. Флотские во главе с самим министром, ценителем ругательств и непристойных картинок, его скоро будут на руках носить.

- Великий князь настойчиво просит у государя новых ассигнований на строительство новых кораблей и на восстановление флота Чёрного моря, - согласился Горчаков. – Это разумная политика со стороны того, кто хочет упрочить своё положение. Также ваш брат успел заручиться поддержкой военного министра, министра иностранных дел и… благожелательным отношением председателя Комитета министров князя Гагарина. Этой поддержки достаточно для многого.

Очередная вспышка паники в глазах цесаревича показала Горчакову, что тот доведён до необходимого состояния и предельно податлив для вложения в разум нескольких важных наставлений. Естественно, ради укрепления положения наследника.

- Вам тоже нужна поддержка влиятельных людей. Ваше Импера…

- Без лишних церемоний, Александр Михайлович. Вы давно получили моё дозволение обращаться иначе.

- Простите старика, Николай Александрович, - притворно повинился интриган. – Но снова продолжу о влиятельных сторонниках. Ваш младший брат умён и расчётлив, потому заручился и продолжит заручаться поддержкой тех, кто действительно важен. Тех, кто ему не откажет, кто недоволен возможными реформами либерального толку.

- Новизну Саша любит!

- Он любит прогресс, Николай Александрович, - поправил подопечного горчаков. - оттого военный и морской министры, сами не чуждые новинок, уже его вернейшие сторонни. Краббе и вовсе друг и в некоторой мере наставник. Простите за горькие слова, но симпатий среди флотских вам не добиться. Окружение Милюитна и генералы-панслависты вроде Черняева также видят в Александре проводника их чаяний до ушей императора. Дипломатический корпус империи…

- Граф Игнатьев есть один из основателей идеологии панславизма, - поморщился цесаревич, обессилено падая в кресло и прикрывая глаза. - Я буду изумлён, если через пару лет сменятся многие посланники и иные чины министерства. А вы говорите о сторонниках! Где мне их взять, кроме тех, кто уже на стороне новых веяний настоящего, а не только лишь технического прогресса? Часть петербургской и московской профессуры да беспокоящиеся об ограничении прав и свобод юристы из тех, что поумнее. Всё, больше мне в голову ничего не приходит.

Канцлер, слушая сетования наследника, был доволен. Уже тому, что его подопечный не потерял трезвости мышления и старался адекватно оценивать своё действительно тяжёлое положение. Осознание тяжести положения присутствовало. А коли так, можно было начинать подсказывать, какие именно шаги предпринимать. Равно как необходимость замены прямых и очевидных шагов скрытыми, истинная суть которых будет видна не сразу и не всем.

- Ваш брат собирает вокруг себя «партию войны», стоящую на консервативных позициях во всём, что касается государственности. И на частичном прогрессе, ориентированном на американский опыт, на советы другого вашего брата. Владимира.

- Владимира, как же!

- Вы опять же правы, но князь Виктор Станич умеет и любит навязывать свою волю даже венценосным особам. И совсем скоро, как ни печально, он окажется в родстве с домом Романовых. А возможно не только он.

- Если Сашка хочет привязать себя к этой… жандармессе заокеанской, я только помолюсь и пудовую свечку поставлю. С такой женой ему и мечтать нечего о том, что должно быть моим.

Канцлер вновь улыбнулся, на сей раз этак укоризненно, ничуть того не скрывая. Одной улыбки хватило цесаревичу, чтобы осечься и внимательно посмотреть на советника и наставника. Поняв, что от него ждут пояснений, Горчаков тихо произнёс несколько слов, напоминающих вроде бы и о давних, но вместе с тем временах расцвета династии:

- «Лифляндская девка» Екатерина. Она же сначала законная супруга Петра Великого, а затем императрица Екатерина I. Если бы не пьянство, сведшее её в могилу, на престоле сидели бы её потомки… от светлейшего князя Меньшикова. Только его императрица и слушалась. А Мария Станич – это не малообразованная чухонская девка, Николай Александрович! Сейчас она в первой пятёрке наиболее значимых чинов министерства тайной полиции. Не по официальной иерархии, а на деле. К тому же абсолютно верна брату и никому больше, хотя ценима уже вашим братом-императором. Теперь задумайтесь, что может случиться, возымей она желание стать супругой Александра?

Скрежет зубовный и сжавшиеся в кулаки руки – вот что было реакцией со стороны наследника престола Российской империи. Представил… и это ему сильно не понравилось. Александр Михайлович знал, кого, когда и чем лучше всего испугать, чего боится тот или иной человек, запутавшийся в его тщательно сплетаемых сетях, паучьих или рыбацких. Цесаревич уже был оплетён, вырваться не в его силах и тем более разуме с находчивостью. Удобный, очень удобный наследник и, если всё получится, император. Понятный и главное послушный.

- Отец! Скажите ему об этом, выдайте за подозрения свои или лучше… кого не жалко подвести под возможный гнев. Или нет, пусть этот, кого не слишком жалко, сам испросит у батюшки аудиенции.

Близкая опасность прочищает разум. Об этом многие говорили, а вот канцлер неоднократно наблюдал. Вот и теперь страх ненадолго, но прочистил разум цесаревича, позволив тому сложить два и два, после чего найти из всех вариантов не самый глупый. Но и не самый лучший, особенно учитывая сложность рисуемой картины.

- Его Императорское Величество уже знает о возможной угрозе такого брака. Если не случится чего-либо неожиданного, за время поездки в Пруссию между ним и вашим братом состоится разговор, в котором это будет затронуто. Дело в том, что император ещё не решил, выгодна ли возможность такого брака, нужен ли ему действительно близкий и прочный союз не с Американской империей, а с семьёй Станичей.

Горчаков переворачивал рубашкой вниз ту часть карт, кои не стоило держать в секрете ото всех. Тем более от того, перед кем следовало предстать в образе советника мудрого, но всецело преданного.

Желаемое получалось. Да и проговорить вслух хотя бы некоторую часть из того, что и ему самому не давало спокойно спать, тоже не являлось лишним. Канцлер пытался понять, чем руководствуется император, откладывая до поры вопрос о наметившейся и всё усиливающейся привязанности великого князя к американской экстравагантной особе.

Выгода или вред? Вред или выгода? Александр Михайлович метался от одного к другому, не в силах принять окончательное решение. Но на всякий случай окружил доверенными людьми первую любовь Александра, Марию Элимовну Мещерскую. Вдруг да пригодится возможность нашептать фрейлине на ушко ту или иную мысль, которую та сможет донести до привязчивого великого князя. Всё это, пусть очень смягчённо, с купюрами, канцлер доводил до цесаревича, растолковывая тому. совсем не сведущему в интригах, сильные и слабые места его младшего брата. Братской любви, к слову сказать, у наследника заметно поубавилось. Точнее она и вовсе почти исчезла. Это опять же было полезно для старого интригана и царедворца в канцлерском чине.

- Хорошо, Александр Михайлович, вам я доверяю, - кивнул малость успокоившийся наследник. – Пускай отец сам разберётся с амурами Сашки, а мы посмотрим. Лучше посоветуйте насчёт той самой «партии мира»! Вы сказали слово, но и только.

- Перейду и к делу. Либеральная профессура и некоторые юристы уже у вас в кармане. Это хорошо, но мало. Обратите внимание на фрондирующих губернаторов и их «вице». Таковых немного, но постаравшись, можно найти несколько любопытных персоналий. Граф Игнатьев вскорости будет менять многих по дипломатическому ведомству. Часть после подобного обязательно ушла бы в отставку, но в моих силах отговорить их от этого. Даже на менее значимых должностях они продолжат оставаться полезными и вы сможете держать руку на пульсе внешней политики империи.

- Знания, но не сила…

Горчаков, даже не вставая, ухитрился изобразить поклон и согласие со словами цесаревича. И тут же продолжил развивать свои мысли.

- Начатые государем разные реформации: крестьянская, земельная, судебная и прочие. Сделайте своим девизом слова: «Дайте мне полтора десятилетия мира, и вы не узнаете России!» Сделайте ставку на углублённую аграрную реформу, переселение части крестьянства за Урал, на свободные земли. Сделайтесь проводником политики, направленной на смягчение положения инородцев наконец. Мягко, без перегибов, осторожно, следя за реакциями народа и более культурного общества, не говоря уж об аристократии. Этим вы покажете возможность другого пути, того, который связан с мирным развитием империи. Подобное увидят, поймут. А от понимания до принятия путь не столь велик.

Канцлер продолжал говорить, объясняя одно, перескакивая с одной темы на другую, проверяя степень интереса цесаревича, его заинтересованность различными предложениями. В общем, всё было приемлемо, Николай Александрович признавал и принимал необходимость предлагаемых мер. Тем более соглашался стать императором мира, а не войны. Вот что он не понимал, так это постепенно складывающейся обстановки на мировой арене, где намечался очередной кризис. Не сейчас и даже не через пару лет, но серьёзный. выходом из которого должна была стать исключительно война или сразу несколько войн. А где серьёзная война, там и аннексии с контрибуциями, которые непременно ударят по тем, кто слишком сильно отклонился в сторону мира. Но это он тоже успеет объяснить… если, конечно, нынешний цесаревич продолжить весьма себя как должно, то есть слушать старого и мудрого князя.