Имперец. Том 3 (СИ)

Глава 12

— О каком договоре речь, Василиса? — я внимательно посмотрел на девушку.

Корсакова в одно мгновение подобралась, закрылась, сделалась даже как-то постарше.

— Отец, здесь не место и не время для обсуждения, — произнесла она, глядя на Олега Юрьевича.

— А мне кажется, что как раз самое время, — заметил я.

Василиса, может быть, и хотела бы съехать с темы, но ее папенька, кажется, был настроен решительно против меня. А потому не стал отнекиваться и с неким злорадством заговорил:

— Мы с дочерью заключили договор, — проговорил он с видом почти что победителя, — согласно которому она за год должна достигнуть определенных показателей и финансовой независимости.

— Иначе? — подтолкнул я его к дальнейшему пояснению.

— Иначе меня ждет удачный брак с… с кем там, папа? — вступила в диалог Василиса.

— Со Строгановыми, — охотно подсказал мужчина.

— И когда истекает этот год? — уточнил я.

— В следующем сентябре, — нехотя ответил Корсаков.

— Пф, — максимально пренебрежительно отмахнулся я. — Какие бы цифры там ни были вписаны, к сентябрю ты их получишь.

Корсакова промолчала, а ее отец прищурился:

— Я не позволю сделать из дочери содержанку.

— Вы такого плохого мнения обо мне или о своей дочери? — приподнял я бровь.

Корсаков полыхнул грозным отеческим взглядом, но Василиса не дала нам окончательно разругаться:

— Папа, уже очень рано. Я устала и хотела бы вернуться в общежитие. Предстоит много дополнительной работы, чтобы выдержать сроки, — произнесла девушка.

— Увы, это действительно так, — согласился я.

Девушка коснулась руки отца своими тонкими пальцами и поцеловала его в щеку:

— Спасибо за поддержку, папа. Береги себя. Я позвоню на неделе.

Я поднялся на ноги и максимально дружелюбно улыбнулся Корсакову:

— Рад был познакомиться, Олег Юрьевич. Жаль, что при таких тревожных обстоятельствах.

Мужчина не ответил, лишь кивнул дочери, а меня, как и положено недовольному родителю, проигнорировал. Мы не успели дойти до выхода из бара, как за спиной раздался ужасный, удушающий кашель. Я сбился с шага и посмотрел на Василису — стоит ли вернуться?

Но девушка, не сбавляя скорости и не меняясь в лице, шла к выходу. И лишь когда мы сели в мой «Руссо-Балт» и тронулись с места, Василиса заговорила:

— Отец хочет как лучше, — сказала Корсакова. — Он очень болен, ты прав, и он торопится, чтобы все успеть. Я надеюсь, ты не будешь держать на него зла.

— Думаю, я его понимаю, — пожал я плечами в ответ. — Он мог бы проявить к твоим решениям больше доверия, разумеется, но я его понимаю.

— Спасибо, — тихо ответила Василиса.

Утренняя Москва была пустынна, и оттого прекрасна. Машина плавно катилась по городу, ловя за хвост зеленую волну, думать ни о чем не хотелось. Говорить, если честно, тоже. Да и что тут обсуждать — работать нужно.

Хотя, говоря откровенно, меня немного восхитило сдержанное молчание Василисы, но стоило мне скосить глаза, как все встало на свои места.

Девушка задремала, и снилось ей что-то ну очень серьезное — так она смешно хмурила брови и кривила губы.

Спи, моя радость, я обо всем позабочусь.

Мое утро в ИМУ началось с Лобачевского-младшего, которого я выцепил прямо на выходе из общежития.

— Утречка, — поздоровался я с парнем, зябко кутавшимся в тоненький модный плащик.

— Доброе утро, — ответил Андрей, поднимая воротник в надежде спастись от холодного ноябрьского ветра.

Поскольку я опять всю ночь не спал, то к долгим реверансам склонен не был.

— Андрей, у нашего проекта возникло непредвиденное обстоятельство, напрямую влияющее на сроки, — произнес я.

Парень кинул на меня мрачный взгляд:

— Деньги кончились?

— Помещение, — поправил я. — Помещение кончилось.

— Это как? — не понял Лобачевский, высунувшись из воротника и быстро втянув голову обратно.

— Ну, знаешь, как бывает, — протянул я. — Некачественные перекрытия или конструкционные ошибки…

— У вас что, помещение рухнуло⁈ — округлил глаза Андрей.

— Правильнее сказать — взорвали, но не будем придираться к терминологии.

— Это не мы, — уверенно заявил Лобачевский.

— Я знаю, — усмехнулся я в ответ. — Вопрос не в этом. Я сегодня не смогу отсобеседовать твоих бойцов, но Василисе они понравились. Можешь попридержать их до конца недели? Пока я по-быстрому не решу вопрос с офисом.

— Конечно, Александр, не проблема, — со всей серьезностью отозвался Лобачевский. — Могу даже что-то предложить из площадей рода.

— Спасибо, — не стал сразу отказываться я, — если быстро не подберу — обязательно к тебе обращусь.

Некоторое время мы шли молча, пока Лобачевский, которого явно распирало от любопытства, все-таки не спросил:

— А кто взорвал-то?

Я хмыкнул:

— Ну, кто взорвал, уже вряд ли кому-нибудь помешает. Знаешь, карма — она как бумеранг. Прилетает четко в темечко.

Москва, Кремль, Дмитрий Алексеевич Романов

Селектор на столе императора пискнул, и Дмитрий Романов на автомате ткнул в кнопку рядом с горящим индикатором, не отвлекаясь от бумаг.

— Государь, к вам боярин Нарышкин, — проговорила секретарь.

— Проспался и теперь решил узнать, о чем вчера говорили? — вяло поинтересовался Его Величество, перелистывая отчет.

— Говорит, дело государственной важности.

— А у меня все дела, Зоюшка, государственной важности. Даже личные, — продолжая читать, произнес Дмитрий Романов.

Секретарь помолчала.

Она давно работала с императором и знала, что если Его Величество чем-то занят, добиться внятного ответа сразу не получится. Но тактика выжидания и измора работала всегда.

— Так что, пускаю? — спустя десять минут спросила секретарь, которую Романов все еще держал на линии.

— Ну, пускай, — нехотя разрешил император, смиряясь с тем, что отчет придется читать и анализировать заново.

В кабинет не вошел — ворвался Нарышкин. И был боярин таким радостным, словно случились Новый год, Рождество, Пасха и Троица разом.

— Государь! — воскликнул он. — Справедливость восторжествовала!

— Довольно спорное заявление в кабинете абсолютного монарха, но ты продолжай, продолжай, — откинулся на спинку кресла Дмитрий Алексеевич.

— Господин Мирный проявил активную верноподданническую позицию и передал нам документы, которые позаимствовал из кабинета Григория Распутина, — пояснил Нарышкин, подходя ближе к государю. — И там столько всего прекрасного, что я даже не знаю, на что первым делом кинуть людей.

— А парень молодец, головой думает, — приятно удивился Дмитрий Романов. — Был бы поглупее, мог бы и себе документы присвоить, чтобы самому Распутина шантажировать. Что там по сути?

— Много компроматов. Точнее, практически все — компроматы на разные виды деятельности разных родов, — ответил Нарышкин.

— Ну, этого добра и у меня хватает, — заметил император. — Тут только если Гришку получится притянуть за вмешательство в деятельность других родов, но это такой себе повод для приглашения в застенки.

— А кроме компроматов там еще есть некоторые документики самих Распутиных, — продолжил боярин, опустившись в кресло. — И вот за них точно можно пригласить Григория на неприятный разговор с неудобными вопросами.

Его Величество хищно прищурился:

— Что же ты там такое нашел, Витя? — уточнил государь.

— Вторую бухгалтерию. Князья Распутины очень и очень хорошо получают за то, что ищут, чем бы зацепить каждый род. И получают не в рублях, государь, — ответил Нарышкин. — А в фунтах стерлингов.

По комнате прокатилась волна силы — Его Величество даже не пытался скрыть гнев.

— Вот ведь паскуда. Ты им вольности, а они тебя с радостью продадут за три копейки. И кому⁈ Британцам! Да эту страну пальцем на карте закрыть можно! Ни земли, ни чести, а все неймется в Россию залезть!

Боярин Нарышкин сжался в кресле, дышал мелко-мелко и вообще старался слиться с интерьером, пережидая монарший гнев. Государя своего он понимал прекрасно, самого с души воротило от таких историй. И вроде бы все понимают, что самые мерзотные лица кормятся с чужой руки, но поди ж докажи.

А тут Александр Мирный принес на блюдечке с голубой каемочкой аккуратную папку с документиками, подтверждающую самые мрачные фантазии. Парню, конечно, спасибо за проделанную работу, но вообще статистика среди благородных как-то не радует.

— Так… — выдохнул император, взяв себя в руки. — Гришу взять за шкирку и сюда. И пусть ребята не отказывают себе в удовольствии повозить князя рожей по брусчатке по дороге к Кремлю.

Нарышкин достал из внутреннего кармана пиджака платок и телефон. Одним утирал пот со лба, во второе тыкал.

— Игорь, государь дал добро. Работайте максимально жестко, чтоб князь сразу понял, что диалог его ждет серьезный.

Трубка гаркнула «Принято», и где-то в штаб-квартире силового подразделения уже заводились двигатели, а парни облачались в броню.

Нарышкин встал, спеша откланяться, но напоролся на тяжелый взгляд Дмитрия Романова.

— А пацана надо отблагодарить, — произнес император.

— Такими темпами скоро все медали-ордена закончатся, — хмыкнул в ответ боярин.

— Нет, Витя, за такой подарок висюлечки и грамоты маловато, не находишь? Я все-таки монарх самой большой страны в мире, а пацан сработал чисто и красиво.

— Так, может, титул уже дать, государь? — осторожно поинтересовался Нарышкин.

— Нет, он правильно тогда Ивану сказал — рано, — покачал головой Дмитрий Романов. — Всему свое время, Витя. Лучше скажи Зое, чтобы министра по имуществу пригласила. У парня вроде офис взорвали? Ну так надо ему что-то приличное на замену подобрать. Только приличное, Витя, а не какой-нибудь неликвид. А то знаю я нашего завхоза, попытается простолюдину сараюшку на выселках списать.

— Возьму на контроль, — склонил голову боярин, мысленно усмехаясь.

Главой министерства по управлению имуществом был великий князь Всеволод Романов — один из самых напыщенных родственников императора. Слышал бы он, что брат и государь его «завхозом» кличет, бедолагу бы перекосило от бешенства.

— А как Гришу привезут — позвонишь, — продолжил раздавать поручения Дмитрий Алексеевич. — Хочу сам в глаза этому паршивцу заглянуть, прежде чем их наши мастера выковыряют из его глупой черепушки.

Боярин Нарышкин поклонился и, выйди из кабинета императора, нервно сглотнул. Страшен государь в гневе. Но иначе не удержать такую огромную территорию — или растащат, или сама расползется.

Каждый хочет быть царем на своем крошечном клочке землицы, думая, что корона — это пафосное украшение. Мало кто понимает, что корона — это непомерная тяжесть, и лишь по-настоящему сильный правитель сможет удерживать голову высоко поднятой, неся этот чарующий и кровавый символ власти.

Москва, княжеский особняк рода Распутиных

Николай Распутин провел приятную ночь с податливой одноразовой девицей и домой возвращался под утро. Подъезжая с водителем на автомобиле марки «Мерседес» к родовому особняку, парень позевывал, почесывался и готовился сладко поспать после горячей ванны. Типичный выходной день типичного наследника рода средней руки.

Николая немного смутило отсутствие створок ворот, но возникла ленивая мысль о ремонте или ином логическом объяснении, почему часть конструкции оказалась снята. Суетящиеся по территории слуги рода вызвали легкое беспокойство, но его, Николая, это наверняка не касалось. И наследник с максимально скучающим видом вылез из автомобиля, потянулся и ленивой походкой начал подниматься по парадной лестнице к распахнутым входным дверям.

— Николай Григорьевич, — с поклоном поприветствовала его какая-то служанка, имени которой он так и не удосужился ни выяснить, ни запомнить, — Григорий Васильевич просил вас подняться в его кабинет, как только вы прибудете.

Парень недовольно скривился:

— А до вечера подождать не может?

Девушка чуть округлила глаза:

— Николай Григорьевич, ночью было нападение на особняк. Думаю, это не может подождать.

Нападение? Чушь какая, небось отцовские гости что-то меж собой не поделили, вот девчонка и навыдумывала.

— Думать — не твоя задача, — презрительно фыркнул Николай. — Ты поломойкой здесь работаешь, а не интеллектуальным ресурсом.

Служанка поджала губы, но промолчала — лишь вежливо поклонилась и отправилась дальше по своим поломойским делам.

Устроиться работать в княжеский дом мечтали почти все простолюдины без особых талантов. Деньги некислые, а еще и от барской милости могло что-нибудь перепасть — цацка там или платьишко. А уж если залезть кому из членов рода в постель, так это вообще можно как сыр в масле кататься.

Вот поэтому Николай вообще не переживал, что задел какие-то там чувства какой-то там служанки. Слуги в доме для него были чем-то вроде элементов интерьера, только еще могли ходить и говорить.

И парень лениво поднимался наверх в кабинет отца, чтобы узнать, что папеньке в очередной раз взбрендила в голову какая-нибудь скучная княжеская чушь. Николай считал отца, во-первых, глупее себя, а во-вторых, неоправданно осторожным. С имеющимися у семьи ресурсами можно было основательно развернуться, а действующий глава рода Распутиных все пытался не отсвечивать.

Когда Николай толкнул дверь кабинета главы рода, то сначала не увидел ничего необычного. Отец как и всегда сидел за своим столом и мрачно пялился в монитор. А потом парень опустил глаза на столешницу и увидел, что ладони главы рода перебинтованы, а сам мужчина бледен до серости.

Григорий Распутин повернул голову на вошедшего сына и несколько секунд смотрел на него отсутствующим взглядом. Дверь за спиной парня медленно закрывалась, и в тот момент, когда язычок дверного замка щелкнул, на наследника обрушилась вся немаленькая магическая сила главы рода.

— Ты — безмозглый идиот! — заорал Григорий Распутин.

Николая, не ожидавшего ничего подобного, буквально распластало по дорогущему мягкому турецкому ковру. Сила давления оказалась таковой, что парень не мог даже нормально вдохнуть.

— Думал, что самый умный⁈ Думал, что все контролируешь⁈ Ты весь наш род под царский гнев подвел, щенок!

Магический пресс спал, и Николай судорожно втянул воздух.

— Ты о чем вообще? — прохрипел Распутин-младший, с трудом поднимаясь на ноги.

— Как, как, мать твою, у тебя хватило мозгов заставить Темникова взорвать офис Мирного⁈ Ты хоть понимаешь, что у парня не просто магии до дури, ее столько, что ни одни блокираторы не сработали⁈ Этот урод вошел на территорию, как к себе домой, раскидав всю охрану! Посмотри, что он сделал со мной! — Григорий показал забинтованные ладони, по которым медленно расползались алые пятна.

— Он не должен был узнать, — упрямо набычился Николай, и в следующее мгновение его припечатало к стене.

— Ты должен был ДУМАТЬ ГОЛОВОЙ! — орал глава рода, брызгая слюной. — А если мозгов нет, то спросить у меня! Что, считал, что самый умный? Никто не узнает о твоих типа интригах? Кретин! Вот, полюбуйся!

Картина, за которой в суперзашифрованном, вмурованном в бетон стены сейфе хранилась святая святых рода, распахнулась с такой силой, что хлопнула о стену. И вместо привычной двери с кодовым замком там зияла пустота, будто кто-то поработал горелкой, прорезая в металле дыру.

И тут до Николая, все еще припечатанного к стене, начал доходить весь масштаб трагедии.

— Знаешь, что это значит? — прошипел взбешенный Григорий Распутин. — Или твоих куриных мозгов хватает только на то, чтобы потасканным бабам юбки задирать?

Глава рода продолжал давить на сыночка, и Николай чувствовал, что ему не просто не хватает кислорода, у него начинают трещать ребра. Перед глазами расцветали белые узорчики, и лишь полыхающие магическим светом глаза отца не давали потерять фокус.

— Это значит, что ты весь род под топор палача подвел, выродок, — шипел Григорий Распутин. — Романов никого не пощадит, всех зачистит, будто никогда и не было. Но тебя, тебя, выродок, я убью сам…

Сложно сказать, повезло Николаю или нет, но в их беседу с отцом вмешалась третья сила.

Дверь в кабинет главы рода вылетела.

— Всем оставаться на своих местах, работает императорская гвардия!