Император Терний

31

С прибытием нашего последнего попутчика сон превратился в редкую роскошь. День за днем Готтеринг оставался позади. На пятый день капитан Харран объявил, что мы будем ехать всю ночь, чтобы к утру добраться до Хонта. Путь был долгий и трудный, и в минуты спокойствия усталость сваливала меня с ног быстрее, чем болота Кантанлонии. Умотавшись вдосталь, обитатели кареты Холланда периодически пересаживались. Как-то я, подпрыгнув на ухабе, поднял сонный глаз и увидел, что седая голова Оссера Ганта лежит на коленях у епископа. Потом мою голову сбросило с плеча Мианы, потом — кинуло мне на плечо голову Катрин.

В темноте моих снов кожа Катрин горела рядом с моей, но разделяли мы лишь тепло. Она подняла меня из тихого кошмара терний и дождя — без предупреждения.

— Катрин?

Я узнал ее прикосновение. Возможно, то, что я показал и рассказал о своих детских горестях, не отпугнуло ее от моих снов, как я надеялся. Возможно, как и я, она просто думала, что я глупо позволил епископу Мурильо захватить себя в плен. Я должен поблагодарить церковь за тот последний урок чтения знаков — видел же, как появляется вокруг меня ловушка, и теперь знаю: нельзя терять бдительность. Урок пошел впрок.

— Катрин?

Темный зал. Я шел сквозь полосы света, льющиеся в щели в ставнях. Голова повернулась сама, пальцы пробежались по стене, не спросив разрешения. Знакомое дело. Все это знакомо: зал, запах этого места, шершавая стена и, конечно, ощущение, будто заперт в чужой голове. Ступеньки вниз — длинная винтовая лестница.

— Прямо как той ночью в Логове — когда явился человек папессы, — сказал я, хотя губы не шевелились.

Конец лестницы. Я повернул за угол. Знакомое место, но не Логово. Еще ступени вниз. Моя рука — его рука — взяла из ниши масляную лампу.

— Катрин!

Я старался, чтобы мой неслышный голос звучал громче, требовательнее.

— Тс-с! Разбудишь его, идиот.

Казалось, ее голос идет из глубины.

— Разбужу кого?

— Робарта Хула, конечно! Твоего шпиона в Высоком Замке.

Дверь. Пальцы Хула на черной дверной ручке.

— Если он мой шпион, почему ты используешь его?

Шпионаж никогда не был моей сильной стороной, но я весьма гордился тем, что мой человек занимал столь высокое положение в королевской гвардии. До нынешнего момента.

— А теперь…

— Тс-с!

— Но…

— Заткнись. Немедленно.

Хул вышел через дверь и двинулся по коридору, вокруг него вились тени. Мы приблизились к Короткому мосту, длиной не больше метра, пролегающему над канавой, в которой находилась стальная дверь, ведущая в подвалы. Он пересек мостик и зашагал по ступеням вниз.

Холодало. Мы были уже не в цитадели Высокого Замка, а под ним, в длинном, выстроенном Зодчими коридоре, ведущем зигзагами через верхние подвалы в древний склей, выкопанный знатным, ныне угасшим Домом Ора для приюта мертвецов. Конечно, не такой древний, как сам замок, но несущий бремя лет более честно и открыто. В склепе стены покрылись трещинами, местами отвалилась каменная облицовка, и стала видна грубо отесанная скала с зарубками.

Босые ноги Хула шлепали по холодному камню, его ночная рубаха едва защищала от холода подземелья, зато по ногам били ножны — и то хорошо. Лунатик или нет, мечник без меча не ходит. Макин хорошо обучил его еще в те дни, когда мы бились во дворе деревянными мечами. Надеюсь, он понял и мой урок, вечером, на дуэльной площади, когда я нарушил правила игры и свалил его ударом в горло.

Шаги Хула эхом разносились по подвалу, дыхание клубилось облачком пара. Когда Анкраты сместили Оров, мои предки быстро опустошили мавзолей и освободили все могилы для новых жильцов. Старые статуи заменили или просто переделали. С известной экономией и отсутствием сантиментов мой прадед велел каменщикам отбить усы у основателя династии Ор, немного изменить ему нос и поставить его над трупом моего прапрадеда — сходство теперь можно было считать сносным.

Если Катрин использовала Хула, чтобы подглядывать за Сарет, зачем мы пришли в склеп? Разве что если Сарет умерла… Что хотела мне показать Катрин? Еще чью-то кровь на моих руках? Или направляла туда, откуда вытащила меня в день, когда я вернулся из Геллета, куда она привела меня, чтобы не дать отцу исполнить задуманное? Хотела напомнить, что я обязан ей жизнью? Он бы вырезал мне сердце, если бы понадобилось, уж я-то точно знаю. Мы возвращались на могилу матери?

Во мне проснулся образ залитой солнцем поверхности. Поверхности высоко у меня над головой. Давление холодной воды. Всплывать из этих глубин — воспоминание, которое сейчас, в Высоком Замке, казалось менее реальным — здесь, где лежат мертвые из рода Анкрат, а не в туманах Готтеринга. Мой отец мертв? Я ни с кем об этом не говорил. Катрин показала мне, что призраки сотканы из снов. Нежить могла солгать мне — да так, наверное, и было. Старик слишком подл, чтобы умереть. Особенно тихой смертью в удобной постели. Это туда мы и направлялись? Именно за этим — увидеть его в могиле?

Мы повернули за угол и заметили, как свет исчезает за следующим поворотом в тридцати метрах перед нами. Я заметил двоих мужчин, замыкающих шествие, прежде чем они успели свернуть. С ними было что-то не так — что-то очень знакомое. В воздухе стоял кисловатый запах.

Люди направлялись к гробницам. Туда, где под мраморными крышками лежали мать и Уильям. Под зачарованными печатями.

Хул пошел быстрее, хотя явно не торопился, просто ускорил шаг. Прикосновение Катрин было достаточно легким, чтобы не разбудить его, но вполне твердым, чтобы подтолкнуть. На следующем повороте мы ясно различили последние три фигуры. Каждая — сплошь вялая плоть в темных пятнах, не от солнца, а от болотной грязи, редкие прямые волосы, свисающие на черные лохмотья. Они несли духовые ружья и дротики. Болотные гули.

Как эти создания проникли в замок? Почему Катрин не подняла тревогу, когда у нее была такая возможность?

Еще поворот, конец коридора Зодчих, начало разрушающихся владений Оров.

Почему Катрин не подняла тревогу? Потому что это разбудило бы Хула, и она потеряла бы свои глаза в Анкрате. И, в конце концов, причины могут быть на вес золота. Фекслер послал меня в свою гробницу, чтобы я уничтожил его останки и дал ему полную силу. Мертвые не так уж отличались — некроманты возвращали им плоть и кости, чтобы те могли снова обрести силу. Но что привело их сюда?

Теперь шаги Хула заглушала пыль. В отличие от других подвалов города Крат, сырых и заплесневелых, этот, благодаря какой-то магии Зодчих, был абсолютно сухим. Иссохшее, полное шепотов место, вроде сухих земель, куда попадают души.

Самый древний из моих родичей лежал в глубине, ближе ко мне — прапрадед, прадед, дед, жены, братья, сестры, менее знатные члены рода, которые были, вопреки непростительному греху своего рождения, великими бойцами. Целая орда — и все позабыты. Реликвии, старые кости, над которыми устремляли взгляд в темную бесконечность изваяния. Но свет исходил от ближайшего порога, ведущего в хорошо известную мне комнату.

Пальцы Робарта Хула сомкнулись на рукояти меча.

— Нет! Он проснется!

Голос Катрин в ушах у меня или у него — я не мог определить.

Меч с шелестом выходил из ножен — неплохой клинок, сработанный в Самате, у моста Перемен, покрытый рунами для вящей остроты. Впереди нас гули, должно быть, входили в могилу матери.

— Не допущу.

Сейчас меня меньше всего заботило, как именно я собираюсь не допустить, чтобы Хул проснулся. Возможно, я просто достаточно сильно хотел, чтобы это случилось, в мире, оставленном нам Зодчими. Хотя, что бы там ни говорил Фекслер, казалось, что желание редко имеет силу.

Катрин заставила Хула шагать — я же вынудил его бежать со всех ног, описывая мечом восьмерки, чтобы почувствовать его тяжесть и баланс. Не знаю, как я управлял им. Возможно, Катрин сжалилась надо мной и одолжила свою силу, но я обнаружил, что, когда моей кровной родне что-то угрожает, даже если они уже мертвы, моя воля многократно усиливается.

Когда привыкаешь к насилию, остановиться бывает нечеловечески трудно. Это одна из тех вещей, которые нельзя заканчивать на полпути, как соитие — ибо, прерванное, оно греховно, даже священники так говорят. Однако же я остановился, а Робарт Хул не проснулся. Можно было, конечно, ворваться, и гули вместе с прочей нечистью заполучили бы свежий труп поиграть. Но поднимать тревогу было слишком долго и рискованно, и захватчики явно могли уже успеть ускользнуть с добычей.

Поэтому я побежал за Хулом по коридору к Короткому мосту. Он домчался туда, дыша тяжело, но не то чтобы на последнем издыхании. В стенах по обе стороны моста были серебристые панели с гладкими кнопками. Определенные комбинации кнопок поднимали дверь — тяжеленный брусок стали Зодчих, из которого можно было бы сковать тысячу мечей, — одно из сокровищ Анкрата.

Я никогда не видел, как дверь поднимается. Никто никогда не говорил мне, какие кнопки нажимать.

— Отец никогда во сне не показывал тебе комбинацию, верно? — спросил я.

Катрин не ответила, но Хул вздрогнул за нее. Я подумал: неужели сны отца слишком темны, чтобы она могла в них войти?

— Твою ж мать.

Я пронзил панель мечом Хула. Дверь поднялась вверх с такой скоростью, что одна из планок, удерживающих ее, не успела отойти в сторону и обратилась в щепки. По коридору у меня за спиной в нескольких местах замигали лампочки, образуя островки красного света. Где-то далеко завыла сирена, она звучала совсем как сигнал со сторожевой башни Конахта, хотя не думаю, что трое сильных мужчин справились бы с механизмом, заводящим подобную махину. Этот звук был звонче и чище — звук более древней машины. Там, где было бесполезно бежать, колоть, сокрушать стальные двери, этот далекий вой начал ослаблять мой контроль над Хулом, по одному распрямляя мои пальцы, поднимая его из сновидений, словно он был ныряльщиком в темном море и теперь рвался к поверхности. Я снова придавил его вниз, сам устремившись к поверхности, одновременно близкой и далекой. В уши просочились звуки, издаваемые каретой: скрип рамы, грохот колес, храп Гомста.

— Нет.

Мы с Хулом побежали обратно, шлепая босыми ногами, на разворотах словно вспоминая сон перед пробуждением, что ускользает мгновенно, как дыхание.

Уже близко. Еще один поворот.

Из темноты с шипением полетели дротики. Один попал в масляную лампу. Другой вонзился в грудь Хула — в мощную мышцу слева. Красный кружок образовался вокруг черного древка.

Беги. Продолжай видеть сон.

Хул, как оказалось, бежал слишком быстро и слишком далеко для второго выстрела. Он бросил лампу и помчался за ней, расплескивая масло при каждом шаге. Лампа разбилась о стену на повороте, вспышка огня осветила двух гулей, притаившихся там, ловкими пальцами заряжающих духовые ружья. Они двигались быстро и уверенно, эти создания, не похожие на мертвецов, которых заставляла ходить Челла, разлагающиеся, но живые, возможно, когда-то люди, ныне преображенные ядами обетованных земель.

Оба прыгнули на нас, и следующий взмах меча Хула распорол одного в воздухе от плеча до бедра, бледные сероватые кишки влажно шлепнулись в лужу черной крови. Другой свалил его, вонзив когти в плечи, серые острые зубы щелкали у самого лица. Меч был зажат между нами и гулем, и Хул мог разве что толкаться и кататься. Существо весило не так много, вполовину меньше взрослого мужчины, но его тощие конечности оказались невероятно сильны. Дыхание его отдавало могилой, и эти зубы, тянущиеся к плоти, внушали мне ужас, пусть и не мое лицо могло быть обглодано до костей.

Отчаяние придало Хулу сил, необходимых, чтобы вырваться. Он поднялся, упираясь мечом в гуля. Тот рвал ему плечи когтями, обрызганный человеческой кровью. Тяжело дыша и ругаясь, Хул прижал гуля коленями, развернул клинок и пронзил существу шею.

Он дико, потерянно озирался. До меня дошло, что я, несмотря на текущую по груди кровь, пропитавшую рубашку, не чувствую боли.

— Йорг! Проснись!

Голос Катрин у меня в ухе, тепло ее дыхания на моей шее, грохот кареты позади.

Нет.

Хул развернулся и пошел.

Нет.

Я направил дротик ему в глаза, цепляясь за него кончиками пальцев.

Он вырвал его. Дротик засел прочно и, прежде чем выйти, натянул кожу. Просто терновник! Дерни раз, вырви зазубрины, пусть течет кровь. Так он и сделал.

— А, чтоб его! — Он сплюнул кровь и снова огляделся. — Где я?

Я почувствовал, как двигаются его губы, почувствовал, как в полутысяче миль от этого места Катрин трясет меня.

Образы из его сна снова заставили его двигаться. То, что он видел собственными спящими глазами. Дверь, запирающую подвалы, третьего гуля, а может, и других, входящих в гробницы рода Анкрат. Я питал его своим гневом, который вынуждал шевелиться его онемевшие пальцы.

Не так далеко впереди молот ударил по железу, потом еще и еще.

Каким-то образом я бездействовал, в то время как он бежал, между нами светились отблески разбитой лампы. Резкий поворот налево во тьму — и, впереди нас, в украденных склепах дома Ор, другое свечение. Медленнее. Медленно, по ступеням, к гробнице матери, свет то и дело отражался от клинка Хула, все еще покрытого черной кровью гулей.

И там, в свете единственного фонаря, — еще один гуль и трое мертвецов, чья покрытая пятнами плоть была отмечена чешуйчатыми татуировками бреттанских моряков, и все они смотрели на пятого члена компании — бледного мужчину в черном плаще с капюшоном, склонившего колени у того из двух саркофагов, что поменьше, и работающего молотом и резцом над рунами, окаймляющими крышку.

К его чести, Хул не бросился вперед, не издал боевой клич. Он неторопливо прошел у них за спинами, замахнулся и наполовину рассек голову гуля. Даже в этот момент я думал не об атаке, а о мертвецах, которые сидели и смотрели. Сознание подобных существ заполнено худшим из того, что было при жизни, и праздное любопытство — не грех, по крайней мере не настолько тяжкий, чтобы напасть на мертвеца. И все же они смотрели на могилу жадно и без тревоги. Хул вытащил клинок и отрубил голову одному из них, прежде чем двое других обернулись. Не идеальный замах, но он неплохо работал мечом, и покуда его клинок был остр, какие-то мелкие ошибки можно было и простить.

Мертвые кинулись на него быстрее, чем я ожидал. Сбросив зачарованность могилой моего брата, они превратились в нечто весьма непохожее на привычных волочащих ноги мертвяков. Хул отрубил одному руку у локтя, но тот схватил его оставшейся рукой за руку, держащую меч, а второй кинулся на его ноги.

Хул упал, и тут встал некромант.

Может, я и не ценил Робарта Хула особенно высоко, но смерть его была достойной. Он взял меч из обездвиженной руки и левой вонзил его в шею трупа, повалившегося на него.

Пригвожденный к полу одноруким трупом, в то время как другой схватил его за ноги и кусал за бедра, Робарт бился, силясь подняться. Некромант быстро подошел и коснулся холодными пальцами руки, пытающейся высвободить меч. И Робарт перестал сопротивляться. Боль, ужас от зубов мертвеца, жующих его сухожилие, остались, но бой был окончен. Я знал, на что способно прикосновение некроманта.

Мертвый моряк поднялся на колени, потом встал во весь рост, ухмыляясь алым ртом, кровь текла по подбородку. Глаза, что смотрели на нас, были не теми глазами, которыми он нас впервые заметил. Что-то глядело из них. Некромант встал на колени, теперь он был бледнее, чем, казалось, мог быть человек.

— Мой господин, — сказал он, не отрывая взгляда от каменных плит иола. — Мой король.

— Мой господин! — резкий голос Гомста.

— Мой король! — Это Оссер Гант.

— Проснись же, глупый мальчишка!

Мне дали пощечину, и я обнаружил, что смотрю в глаза Катрин.

— Да чтоб вас всех! — сказала Миана, и ребенок заорал.