Иктанэр и Моизэта

I Безумная Марта

Однажды ночью негритянка Бавкида была разбужена электрическим звонком, находящимся у изголовья ее кровати.

Она вскочила, быстро одела юбку, спрашивая себя:

— Что понадобилось Марте в час ночи?

Комната Бавкиды была подле комнаты сумасшедшей и дверь между комнатами всегда оставалась отворенной.

Когда она вошла к больной, Марта стояла посреди комнаты в белом фланелевом халате. Лицо ее было спокойно, в глазах не видно было и признака безумия.

— Бавкида, — заговорила вдруг уверенным и ласковым голосом Марта, — где Моизэта?

— Моизэта? — повторила Бавкида, не зная, как объяснить похищение молодой девушки.

— Да, Моизэта! — продолжала Марта. — Я давно уже не видела ее… Ступай и позови ее… Скажи ей, что я хочу поговорить с нею, что я больше не сумасшедшая… Рассудок вполне вернулся ко мне… Я хочу рассказать ей тысячу вещей… И вместе с тем хочу о многом расспросить у нее… Иди!.. Иди!..

Но так как Бавкида не двигалась с места, на лице Марты выразилось страшное беспокойство.

— С Моизэтой случилось какое-нибудь несчастье?.. — спросила она испуганным голосом.

— Нет, нет!.. — воскликнула Бавкида, — никакого несчастья. Только м-ль Моизэта не здесь…

— Посмотри на меня, моя хорошая Бавкида. Ты не веришь, когда я говорю тебе, что я больше не сумасшедшая. Надо верить мне… Я помню все… Я помню, что иногда, очень редко рассудок возвращался ко мне… И ты ведь помнишь это?..

— Да, — проговорила негритянка.

— Так вспомни, что даже в такие моменты у меня не было на лице того спокойствия, той ясности в глазах, как теперь. Это потому, что теперь я навсегда проснулась, что я выздоровела навсегда, что никогда больше мрак не омрачит моего рассудка, что никогда больше я не буду действовать бессознательно… Ты веришь мне?..

— Да, да, Марта!.. — с радостью говорила Бавкида.

— Так вот! Я хочу, чтобы Моизэта сейчас же узнала, что друг спасен… Я хочу говорить с ней и слышать ее, хочу о многом расспросить ее… Пойди же, позови ее!..

— Да я же повторяю, что Моизэты здесь нет…

— Она вернулась, говорю я тебе… Иди! Я так хочу!..

Но каково же было удивление Бавкиды, когда она увидела, что двери гостиной Моизэты были открыты, тогда как она знала, что они должны были быть заперты. Она вошла, и удивление ее увеличилось еще более, когда она увидела здесь молодую служанку Моизэты Дору, которой следовало бы уже спать в помещениях для прислуги, а она была здесь, вся сияющая и приводила в порядок безделушки на одной этажерке.

— Дора! — воскликнула Бавкида. — Вернулась наша барышня?

— Вернулась!

Бавкида всплеснула руками, и глаза ее от изумления раскрылись во всю ширь.

— Вернулась! — повторила она. — Когда же и как?

— «Как?» Этого я не знаю. А «когда?» — Три часа тому назад.

— Три часа! — только и могла произнести Бавкида, и, словно подкошенная от удивления, повалилась в кресло.

— Да, я спала. И меня разбудил призывной звонок, а на лестнице ждал меня сам отец, да благословит его Бог. Он привел меня сюда и говорит: Дора, твоя хозяйка нашлась. Она в своей комнате. Ступай, помоги ей раздеться и лечь в постель. И ради спасения твоей души, чтобы никогда не говорить ей о том, что произошло с ней. Действуй и говори так, будто Моизэта никогда не покидала Затерянного острова…

— Я не сплю! — раздался тихий голос. И из-за приподнявшейся портьеры на пороге гостиной показалась в своем воздушном белом ночном туалете Моизэта.

Дора склонилась, а Бавкида живо вскочила с кресла.

— Иди, Бавкида, — продолжала Моизэта, — опереди меня у мадам Марты. Я иду за тобой.

Марта в ожидании стояла посредине комнаты. При виде Моизэты она раскрыла свои руки, и девушка со слезами кинулась в ее объятия. И они долго так оставались, крепко обнявшись. Им обеим казалось, что одна нашла свою мать, а другая — дочь.

Наконец, Марта могла проговорить:

— Моизэта, я спасена! Я не знаю, как это произошло, но я спасена! Я, чувствую, что больше я не безумная, и никогда ею не буду впредь.

— Да, я знаю об этом, — едва слышно отвечала Моизэта. — Мне об этом говорила Бавкида. Как бы была теперь я счастлива, если бы я сама столько же перестрадала… если бы…

Моизэта немедленно начала рассказывать все, что произошло, начиная с того момента, когда ее девственное сердце впервые заговорило в «кресле Авроры» при виде Иктанэра. Она рассказала о том, что поведал ей ее Ги, и о своих собственных размышлениях, и о любви Сэверака, и о своем похищении, плене…

В течение этого рассказа, естественно, Моизэта много раз упоминала имя Сэверака.

Когда это имя в первый раз коснулось слуха Марты, она вся вздрогнула, страшно побледнела и даже прислонилась к подушкам дивана, словно опасалась упасть в обморок.

— Когда Антэй меня и Веру извлек из гротов Розас, то сначала он перевез нас на остров Кабреру, в Балеарах, в маленький домик, где протекло мое детство.

Мне было известно, что Веру он запер в маленьком помещении, которое некоторое время занимали вы, я же помещена была в моей прежней комнате. Она так и оставалась в том виде, в каком я ее покинула при нашем общем переезде на Затерянный остров. И я не без волнения ее увидала снова.

— Мадмуазель, — сказал мне Антэй, — вам придется оставаться до тех пор, пока я получу новое распоряжение наставника на ваш счет. Это не затянется долго. Я иду ему телефонировать, а так как мое извещение последовательно будет принято и передано восемью промежуточными подводными станциями и так как ответ придет тем же путем и, кроме того, мне нужно почистить и обновить элементы электрической лодки, то я думаю, что вы здесь останетесь по меньшей мере с тем сорок восемь часов.

Удовольствовавшись этим объяснением, я спросила Антэя:

— А не знаете ли вы, где находится Иктанэр?

— Иктанэр? — удивился он, с виду совершенно искренно. — Что это такое Иктанэр.

— Как, — воскликнула я, — вы не знаете?

— Я никогда не слышал такого слова, — ответил он мне. И его взгляд, его слова мне показались безусловно искренними.

Пошедший небольшой мелкий дождик прервал мою задумчивую прогулку, и я вернулась домой. В ту минуту, когда я поднималась в мою комнату, которая расположена во втором и единственном этаже, мне захотелось взглянуть на этот таинственный подводный телефон, о котором я раньше читала в книгах, найденных мною в здешней библиотеке, и который неизвестно зачем соединяет ничтожный островок Кабреру в Средиземным море, с Затерянным островом в Персидском заливе.

И вместо того, чтобы подняться по лестнице, я принялась разыскивать вход в то помещение, где мог находиться аппарат. Руководясь воспоминаниями плана домика, виденного опять-таки мною в здешней библиотеке, я пошла по какому-то сильно наклонному коридору, который очевидно вел в подземелье, так как я вошла в него из первого этажа. Коридор освещен был электрическими лампочками. Я насчитала пятьдесят три и очутилась перед какою-то железной дверью, у которой не было ни ручек, ни замка, ни запора. Как она открывается? Очевидно так же как на Затерянном острове.

В девять часов я улеглась, как будто, чтобы спать. Но в полночь я встала, надела теплые туфли на мягкой подошве, надела зимний мягкий и теплый капот, взяла карманную электрическую лампочку и торопливо сошла в первый этаж дома.

Прошла коридор, железную дверь, лестницу. И вдруг, пройдя еще другие двери, которые сами за мной затворились, я оказалась на телефонной станции.

Это была обширная квадратная с высоким потолком комната, вся заставленная машинами. Посредине ее стоял огромный каменный стол, покрытый очень толстой стеклянной доской. На столе находились два хорошо известные, но сильно увеличенные аппарата: приемник микротелефонный и передатчик.

Но вот послышался металлический шум отворяющихся дверей и все явственнее раздававшихся шагов. Кто-то шел!

Сперва я совершенно растерялась, но это длилось мгновение. И я быстро бросилась за каменный фундамент какой-то огромной машины, погасила мою электрическую лампочку и, хорошо укрывшись, вся сжавшись, затаив дыхание, стала ждать.

Это явился Антэй. Войдя, он повернул коммутатор, и комната ярко осветилась. Затем он сел перед столом и, повернув ручку соединительного аппарата, сказал:

— Говорите! Антэй слушает.

И, вынув из кармана костяную дощечку и карандаш, он стал ждать. С минуту прошло в молчании.

Антэй записывал слова по мере того, как их произносил фонограф. Когда это окончилось, он крикнул перед приемным аппаратом:

— Приказания будут исполнены в точности. В восемь часов утра электрическая лодка, приняв на борт Моизэту, Веру и Антэя, покинет Кабреру и выйдет в путь на Затерянный остров. Тайна будет соблюдена. Сообщение стерто.

И, действительно, своими грубыми пальцами Антэй усиленно стал тереть костяную дощечку, и строчки карандаша с нее быстро исчезли.

Покончив с этим, он встал, загасил электричество и вышел.

Когда я легла в постель, я постаралась успокоиться и затем принялась обдумывать каждое слово сообщения. И результаты моих размышления были следующие:

Антэй мне солгал. В действительности он знал Иктанэра.

Если меня вырвали от Сэверака, то совсем не за тем, чтобы отдать меня Иктанэру. Зачем же? И зачем нужно было недопускать до меня моего друга и держать его в неведении о моем освобождении?

Увы! Весь остаток ночи и все время переезда с Кабреры на Затерянный остров я тысячу раз задавала себе этот вопрос. Но я не сумела найти для него иного решения, кроме следующего: какой-то таинственный и ужасный план скрывается во всех поступках моего дяди Фульбера и моего отца Оксуса. Что это за темный план? Я не могла этого знать, а между тем мне необходимо его знать… Короче говоря, я приехала на Затерянный остров, не быв усыплена, следовательно, Иктанэр нас не встретил. Будучи заранее предупреждены, мой дядя и отец нас ждали на скалах. Вера я не знаю где заперта; и мой отец и дядя с радостью, которая читалась на их лицах, отвели в мои комнаты, где меня ждал обед.

Я немного поела и собиралась лечь, решив, что потом, утром, когда вы меня позовете, расскажу вам все.

— Что вы думаете обо всем этом? Да, что вы думаете, раз вы убеждены, что теперь ваш рассудок освободился от гнета мрака, который окутывал его и затуманивал?

Сказав это, Моизэта нежно взяла руки Марты.

С опущенной головой и страшно бледная, Марта ответила не сразу. Ее руки задрожали в руках Моизэты. И только по этой дрожи Моизэта заметила, что ее друг находится в состоянии величайшего возбуждения. Она собиралась заговорить снова, как Марта подняла голову и подавленным голосом произнесла:

— Моизэта, ваш похититель действительно зовется Сэвераком?

— Да!

— Шарль Сэверак?

— Да!

— Каков он собой?

Мучимая глухим предчувствием, Моизэта описала, как могла, внешний вид Сэверака.

— Это он! — воскликнула Марта.

И бедная женщина упала на диван, не совладев с ударом, который поразил ее сердце; самая жизнь в ней словно оборвалась.

Моизэта поняла, что означает это восклицание Марты. Марта раскрыла глаза, приподнялась и села на краю дивана. Склонившись перед ней на ковре, Моизэта смотрела на нее и ждала, когда она заговорит. Прошло долгое молчание, исполненное тревожных мыслей, и, наконец, Марта тихо заговорила:

— Я не сомневаюсь, Моизэта, что мы вскоре проникнем в тайну нашей судьбы. Ты угадала: твой похититель, Шарль Сэверак, есть тот самый человек, который соблазнил и покинул меня. Но каким образом оказался он здесь? Как могло случиться, что мы жили почти рядом и дышали одним и тем же воздухом, и не…

Она оборвалась. Ее мысли, кажется, устремились в другую сторону, глаза ее расширились и, внезапно побледнев как смерть, она пробормотала:

— Моизэта, отвечай мне скорее; ты мне говорила, что, судя по твоему разговору с Иктанэром, и судя по словам, сорвавшимся у Сэверака, судя, наконец, по рисункам, которые ты видела в библиотеке, ты думаешь, что Иктанэр человеческого происхождения?

— Да! В этом я уверена.

— Ты также думаешь, что Оксус и Фульбер, которые считаются за великих ученых, придали Иктанэру такие органы, которые сделали из него человека-рыбу?

— Да! — ответила Моизэта, не понимая, куда клонились эти расспросы.

— В таком случае скажи мне, — продолжала с возрастающим волнением Марта, — какого возраста этот Иктанэр?

— Этого в точности я не знаю.

— А как тебе кажется?

— Моего. Я думаю, что Иктанэру должно быть лет восемнадцать…

— О, Моизэта, — воскликнула, внезапно вскочив, Марта, — теперь я начинаю видеть и начинаю все понимать… Боже мой, дай мне сил все узнать, дай сил дожить!..

— Моизэта, — с неописуемым волнением заговорила Марта, — Моизэта, Иктанэр — мой сын! И Сэверак — соперник и враг собственного сына!

И вся дрожа и сотрясаясь от рыданий, несчастная мать упала в объятия Моизэты.

Этот крик сердца, крик предчувствия, луч правды поразил молодую девушку.

И обе женщины, растерявшись от неожиданного открытия, которому вскоре было суждено осуществиться, обе женщины долго оставались во взаимных объятиях, мешая вместе свои ласки и слезы.

II Балеары

Вопреки тому, что думало большинство людей, поверив телеграммам и телефонным сообщениям, в несколько минут разлетавшимся по всему свету и воспроизведенным в специальных изданиях всех газет Мира, вопреки этим сведениям Сэверак не погиб.

Сэверак даже не был ранен, как полагали наиболее осторожные умы.

Он был совершенно цел и невредим, не получив даже малейшей царапины, не был даже контужен. После того, как первая ружейная пуля, пущенная по нем солдатом с салютовавшего перед фортом Сэн-Жан на страже миноносца, ударилась об стену над самой головой Сэверака, последний подумал:

— Они будут опять стрелять; надо им дать подумать, что я убит.

И, продолжая соскальзывать по веревке вниз, он повернул голову, чтобы посмотреть на палубу миноносца. Там он увидел припавшего на одно колено и целившегося в него человека, с ружьем у щеки. Тогда Сэверак раскрыл руки и выпустил веревку; Сэверак вскрикнул, как будто подстреленный, но пуля прошла много выше его. Моментально он упал в море. Но он был превосходный пловец. Заранее заметив местонахождение автомобильной лодки своих сообщников, он в две минуты доплыл до них и ухватился за борт. Ловко раскачав судно, он при отдаче толчка дал ему подбросить себя из воды и вспрыгнул на палубу.

— Это я, Сэверак! — прошептал он. — В море!

Марциал и был у руля, Вампа — у мотора, а Чувин и Гаврило, каждый с заряженным карабином в руках, были на страже.

— Вперед! — скомандовал Марциали.

И Вампа пустил двигатель.

— А Эмбер? — спросил Чувин.

— Его подстрелили, — ответил Сэверак. — Он убит.

Что касается Чувина, то он помогал Сэвераку скинуть его промокшее платье и переодеться во фланелевое белье и темно-синий драповый костюм.

— Вампа, сколько мы делаем в час? — спросил Сэверак.

— Сорок узлов.

— На четыре, значит, больше самых лучших «истребителей». Это недурно! Как называется эта лодка?

— «Омега».

— Хорошо. Марциали, веди «Омегу» на мыс Сэрбер.

42° 26 мин. 30 сек. северной широты, 0° 50 мин. 25 сек. восточной долготы.

— Идем туда, — ответил Марциали, повернув на одну восьмую круга румпель руля.

— Отлично! А теперь, друзья мои, — заговорил другим тоном Сэверак, — хотя я только очень смутно вижу вас в эту безлунную ночь, все-таки повернитесь ко мне. Узнаете вы во мне вашего прежнего главу?

— Да! Да! Ты наш Сэверак! Наш Ротман! — воскликнули все четверо людей.

— Тогда помните теперь больше, чем когда-либо, ваши клятвы, так как мы идем не против лишь отечества, но против того, кто еще сильнее. Мне понадобятся все ваши силы, все наши силы, все наши богатства, рассеянные по товариществам Швейцарии, Германии, Италии, России, Франции и Испании! Мне понадобится помощь решительно всех, так как я иду против… но догадайтесь, кого?

— Кто же в настоящее время может быть сильнее общества, если это не Неизвестный? — сказал Марциали.

— Правда! И действительно мы идем бороться с Неизвестным.

— Неизвестный, или Иктанэр, как мы читали в газетах, — отозвался Вампа.

— Нет, — возразил Сэверак, — Неизвестный и Иктанэр так как газеты не все сказали. Я же вам открою все, когда мы будем спокойно находиться в гротах Розаса!..

— А мы, Сэверак, долгое время думали, — сказал Чувин, — что Неизвестный это ты.

— Спасибо! — с гордой, самодовольной улыбкой ответил Сэверак. Я — не Неизвестный.

— Да, верно! Наша жизнь — твоя, подтвердили все.

— Я это знаю и воспользуюсь этим для блага человечества! — холодно проговорил Сэверак.

Потом он усмехнулся и другим тоном сказал:

— А пока, друзья мои, дайте мне одеяло. Мне хочется спать и я устал. Я сосну несколько часов. Вампа, ты можешь немного убавить ходу. Но слушайте вот что!

Все четверо внимательно обернулись к Сэвераку.

— Я знаю, — начал он, — что у мыса Креус теперь находится с несколькими миноносцами и подводными лодками адмирал Жерминэ. Он разыскивает вход в грот Розас. Мне также известно, что с суши на помощь ему прислан саперный батальон. Так что вам нужно так пройти вдоль берега, начиная от Ваньюль-на-Море, чтобы вас не увидели часовые адмирала. Меня вы высадите у мыса Цербера. Там в одном из ущелий горы существует вход в грот Розас, но его не смогут найти никакие саперные батальоны. Я туда отправлюсь прямо по незаметной дороге. И раз лишь попаду в грот, то сыграю адмиралу с его миноносцами и инженерными войсками отличный фарс моего изобретения. А вы! Вы спрячьте «Омегу» в одной из бухт, которую я вам укажу и где никто вас не найдет, и ждите моего возвращения. Поняли?

— Поняли! — ответили вместе четверо людей.

— Тогда — вперед! И при малейшей тревоге будите меня!

В пять с половиной часов утра, при первых проблесках дня, Марциали первый увидел зачерневший на горизонте океанообразный профиль мыса Креус.

— Чувин, — сказал он, — разбуди Сэверака.

Едва протерев глаза, Сэверак встал во весь рост на палубе, на носу «Омеги», и в морской бинокль, переданный ему Гаврилой, принялся рассматривать горизонт в направлении вершины мыса Цербера и за ним, вдали колоссальной глыбы, Креус, еще терявшийся в полупрозрачной утренней мгле.

— Никого! — проговорил он после осмотра, длившегося несколько минут. — Очевидно, все суда адмирала Жерминэ находятся за мысом Креус, и они не могут нас видеть. Держи прямо на мыс Цербера, Марциали! Не стоит идти вдоль берега! Мы будем в безопасности раньше, чем они смогут нас заметить.

Пять минут спустя, «Омега», не повстречав даже простой рыбачьей лодки, уже огибала мыс Коррэго. Управляя с ловкостью и осторожностью, Сэверак пустил лодку в узкий канал среди скал и в четверть часа провел ее в глубину маленькой бухточки, которую закрывали со стороны моря скалы, а на суше — выступ нависшего обрыва.

— Останьтесь здесь! — проговорил он. — Вас здесь не видно с открытого моря. Сюда даже никогда не заходят рыбаки; им тут нечего делать. А этот нависший утес скрывает вас от того, кто вздумал бы сделать прогулку на вершине мыса Цербера. А теперь поедим, так как мне, может быть, некогда будет поесть до самого вечера.

В три минуты Чувин разостлал на палубе скатерть и расставил на ней хлеб, флягу с вином и разных рыбных и мясных консервов. Обед был короткий, но существенный. Сэверак закурил папироску, поданную ему Гаврилой, и, покуривая ее, стал обуваться в мягкие шнуровые башмаки, в которые он заправил концы своих шаровар. В складки своего широкого шерстяного кушака он засунул два револьвера, заряженных каждый двенадцатью пулями. Он надел на голову матросскую шапку, и, пожав руки своим компаньонам, легкой походкой направился к скалам; с веселым взглядом, с закрученными усами, весь словно трепеща от того огромного удовольствия, которое испытывают сильные характеры пред перспективой решительной борьбы и беспощадных ударов.

Гроты Розас, точно выражаясь, находятся на крайнем выступе полуострова мыса Креус, в местности называемой Puig de las Portas, под 42°19′20″северной широты и 0°57′8″ восточной долготы. Они простираются над землей вплоть до перешейка Cala de Canlip, к северу от мыса, и сообщаются с ним посредством пролома, которым много раз пользовался Сэверак со своей электрической лодкой, и который, очевидно, теперь загроможден был при динамитном взрыве, устроенном Антэем.

От мыса Коррэго, где высадился Сэверак, и до того места, где находился сухопутный вход в грот, о котором говорил он своим компаньонам, по самым прямым горным тропинкам будет километров двадцать пути.

Сэверак покинул своих спутников в семь часов утра. Даже считая, что он наверстает на спусках то, что потеряет на подъемах, и та трудность едва проложенных троп разве позволяла ему делать километра четыре в час. И Сэверак думал, что к полудню он, пожалуй, будет в своих гротах с Моизэтой и Верой.

Эти предвидения, однако, не оправдались. В самом деле, Сэверак не знал, что случай заведет Иктанэра к недавним обвалам обрыва, который, при всей своей необъяснимости, ясно выдавал местоположение гротов, так как обвалы эти носили следы человеческого пребывания, раскрыв в своих недрах несомненные предметы человеческого обихода.

И Сэверак не мог предвидеть, что вся эскадра адмирала Жерминэ расположилась в многочисленных бухтах, капризно изрезавших всю южную сторону мыса Креус. В особенности не мог предвидеть того, что самый мыс, весь на два километра вглубь материка был усеян инженерными войсками и саперами, разыскивавшими вход в гроты со стороны суши.

Поднявшись к глубокой пропасти, Сэверак уже располагал взобраться на обрывистый перешеек Puig de las Portas, насчитывающий 116 метров вышины над уровнем моря, волны которого в километре расстояния хлещут скалы обрыва, как вдруг он остановился пораженный.

На вершине утеса черным силуэтом на голубом небе выделялся стоявший неподвижно человек.

Изумление Сэверака сменилось беспокойством, когда его проницательные глаза отчетливо разобрали, что человек носил на голове кепи, обут был до колен в гетры и подпоясан ремнем, медная бляха которого сверкала на солнце.

— Солдаты! — проскрежетал он.

И ужасная мысль заставила побледнеть его и затрястись от злобы.

— Если они здесь, это значит, что они нашли вход в гроты. И Моизэта! Они похитили у меня Моизэту!

И тут Сэверак почувствовал, с какой бурной страстью любил он молодую девушку.

Он чувствовал до глубины своего существа жестокую рану всепоглощающей любви, безумной страсти, мучительного сожаления.

Он повалился на землю и, не отрывая глаз от солдат, бессознательно шептал:

— Моизэта! Моизэта! Они у меня ее отняли! Они ее увезли от меня! И они отдадут ее этому проклятому Иктанэру. А меня будут преследовать, как какого-нибудь злодея, от которого хотят отделаться, но которого более уже не боятся, который ни на что не годен… А они тем временем будут утопать в неги любви, свободные, всемогущие, счастливые! Они будут любить друг друга!

И он застонал, кусая себе руки.

— Если они ее у меня отняли, то я объявляю новую войну Миру. Я… и мой электро-отражатель воздаст им за их Иктанэра.

Он поднялся. Чудовищным усилием воли он остановил свои страдания, утешил свою ярость, дал успокоение своим натянутым нервам.

— Вперед! — проговорил он.

И отсюда началась борьба этого одного человека против трехсот людей.

Сильный, упругий, легкий, то змеей, то львом он перескакивал, карабкался, полз, медленно, но верно подвигался вперед к входу в гроты, находившемуся на западной стороне Puig de las Portas, в каких-нибудь пятидесяти шагах от часового, который продолжал неподвижно стоять на вершине.

Минуя группу из семи солдат, разговаривавших сидя за едой, Сэверак вздрогнул и чуть не впал в обморок от радости: он расслышал, как один из саперов сказал:

— Я держу с тобой пари на литр вина, что даже сегодня к вечеру нам не удастся разыскать этих проклятых гротов.

Для Сэверака это было все равно, что небо после ада. Раз они еще не нашли входа в гроты, следовательно и не увезли Моизэты.

Наконец он остановился.

Пред ним возвышался настоящий, еще не осмотренный солдатами, хаос скал.

Сэверак нагнулся, разгреб мелкие камни и раскрыл под ними неправильной формы красноватый камень, ничем не отличающийся от других камней. И из всех своих сил обеими руками Сэверак нажал на этот камень.

Через полминуты в хаосе снова произошло перемещение. Две соседних огромных глыбы раздвинулись, а между ними открылась узкая темная щель.

Сэверак уже засыпал песком камень-коммутатор, бросился в этот проход, и вслед за ним глыбы снова сдвинулись.

Но пять минут спустя, обе глыбы раздвинулись снова, и на свет дня из-за них опять появился Сэверак, бледный, с растрепанными волосами, с помертвевшими губами, с глазами, сверкающими от злости и весь дрожа.

Гроты оказались взорванными.

— А Моизэта? Моизэта? Завалена! Раздавлена! Мертва?

О своей дочери Вере он не подумал даже мельком.

Ему безумно хотелось скорее рыть, копать, искать Моизэту.

Но просвет сознания подсказал ему всю невозможность такой попытки.

Тогда весь в огне он бросился назад наверх, и вышел на свет.

Он сел на камне на берегу моря и смотрел пред собой на разодранный обрыв. Жгучие слезы бежали из его глаз.

Что претерпел этот человек в каких-нибудь пять минут — не поддается описанию.

Когда он поднялся, его побелевшее лицо было окаменевшим, как мрамор.

Какое новое решение удержит его пережить этот разгром? Пожалуй, решение умереть, вернуться в гроты и похоронить себя под новым намеренным взрывом…

Он уже собирался взбираться на остров, как вдруг взгляд его остановился на одном предмете, который волны прибивали к тому самому камню, на котором только что сидел Сэверак.

Он нагнулся и схватил его. То была сосновая дощечка. Он уже хотел ее бросить, но машинально повернул другой стороной и вдруг увидел это грубо нацарапанное слово: «Балеар»

И тут Сэверак не мог сдержать крика радости, победы, безумного счастья, под буквами он разглядел свой секретный знак — косой крест; знак его криптограмм, известный Вере.

— Вера! Моизэта! — прошептал он и без памяти повалился на камень…

Час спустя, когда стал подниматься прилив, правая рука Сэверака была внезапно обрызгана одной волной; следующая волна посильнее оросила ему фонтаном ледяных брызг лицо.

Сэверак вздрогнул и встал.

Ему потребовалось несколько минут на то, чтобы окончательно придти в себя и припомнить все происшедшее.

И когда он совершенно овладел собой, то тихо проговорил:

— Вера, дочь моя! Тебя-то я и забыл, а ты меня спасаешь! Прости меня! Я еще не знаю что тут произошло, но когда-нибудь и это узнаю. Я раскрою эту тайну. Где бы ни был Иктанэр, а я его найду! Но я знаю теперь, что Моизэта не умерла, так как иначе Вера ее не покинула бы, а Вера на Балеарах. Мне нужно иметь погружающуюся лодку и мой электро-отражатель. Склад и прежняя лаборатория гротов остались нетронуты. Четверо моих товарищей мне помогут построить погружающуюся лодку, электро-отражатель мне поможет выйти из гротов и вынести судно на руках. Да, мне он это позволит, так как с ним я один в состоянии одолеть целую армию. Эти же болваны могут проверить здесь все щели мыса Креуса, а моего входа в гроты не найдут; впрочем, на время я остановлю его механизм. Ну, что же! Еще ничего не потеряно. Я розыщу Моизэту. Вера мне разъяснит все. И в конце концов все-таки буду сильнее всех. К «Омеге» же!

И сказав это, Северак засунул дощечку себе за пояс, а оба револьвера положил под шапку, которую надвинул себе до ушей, и спокойный таким образом, что его вооружение не подмокнет, он бросился в море.

После рассказа, который затянулся надолго, пятеро людей основательно поели. Затем они затянули на «Омегу» цельный, специально для этой лодки приготовленный чехол из толстой просмоленной материи и открыв водно-балластные камеры, дали лодке опуститься на дно. Там они могли быть спокойны, что найдут ее в целости при первой же необходимости.

Когда было окончено это дело, была уже ночь. И пятеро людей гусем двинулись в путь, уже проделанный Сэвераком.

Пять часов спустя, они пешком добрались до Пюиг-де-ляс-Портас. Было два часа утра. В разбитых на плоскогорье палатках спали солдаты. Им для охраны не нужно было ни одного часового, так как никому в голову не могло придти мысли о каком-нибудь внезапном нападении.

И Сэверак со своими спутниками мог без хлопот пробраться до никем не подозреваемого входа в грот.

Войдя в подземный проход, Сэверак ощупью нашел на каменной стене железную рукоять рычага и опустил ее. Раздался короткий и резкий металлический треск.

— А теперь, — проговорил Сэверак, — они могут сколько угодно рыться в скалах и в песке, но сюда они никогда не попадут!

И все пятеро людей углубились в спускавшийся куда-то коридор, при фантастическом освещении карманной электрической лампочки, которую держал над головой Сэверак.

Пяти дней хватило товарищам Сэверака, чтобы собрать погружающуюся под воду электрическую лодку совершенно одинакового типа с той, на которой бежал, увезя Моизэту с Затерянного острова, Сэверак.

Надо сказать, что все части этой лодки, начиная от остова и до электрических элементов, в порядке и под номерами хранились в прежнем материальном складе гротов.

И тем временем, как его четверо товарищей работали над сборкой занумерованных частей погружающейся лодки, на носу которой значилось данное ей имя «Бакунин», сам Сэверак, не покладая рук, занят был изготовлением своего чудесного электро-отражателя. Хотя вывезенные им с Затерянного острова планы этого механизма погибли при взрыве гротов, но замечательная память Сэверака без труда обходилась без этих документов.

Под конец седьмого для розысков на «Циклоне» происходил верховный совет, состоявший из Иктанэра, Уайта, адмирала, Сизэра, Дузана, Сэнт-Клера и инженера полковника.

Обсуждение было самое жаркое и собрание затянулось до полночи.

Заключение в следующей форме дал Иктанэр:

— Я убежден, — проговорил он печально, — что гроты действительно существовали в том месте, где мы видели эту развороченную часть обрыва. Но видимо в них не было входа с суши. А необъяснимая катастрофа их разрушила. И все заставляет верить, что Моизэта сделалась жертвой этой катастрофы. Да, все заставляет в это верить, но мне все-таки не верится; так как если бы составилось у меня убеждение в смерти Моизэты, то я пошел бы тогда на вершину какой-нибудь скалы и дал себе там умереть.

Он смолк, и все почтительно выждали его страдальческое молчание.

— Но нет, Моизэта не погибла, — заговорил он снова. — В моем сердце есть что-то такое, что мне кричит об этом. То же самое я чувствую и в моих мыслях. И потом я не могу забыть вида этой дощечки, которую я бросил опять в море, и на которой видимо только что острием ножа было нацарапано слово «Балеар»… Теперь я даже припоминаю — но как я вам не сказал этого раньше? А между тем это могло быть очень важно. Я припоминаю теперь, что на этой дощечке был еще другой знак. Я его видел, но не придал ему никакого значения. Вот эти два дня этот знак неотступно стоит у меня пред глазами. И я стал думать, не знаю сам почему, что у этого знака имеется особенный смысл. Дайте мне карандаш.

При виде этого знака Уайт и адмирал в один голос вскрикнули и вскочили со своих мест.

— Вы уверены в этом? Вы уверены? — спросил адмирал.

— Да, — отвечал, вздрогнув, Иктанэр. — А вам известен этот знак?

— Это знак Сэверака.

— Который известен одной лишь Вере! — добавил Уайт.

— А Вера находилась вместе с Моизэтой в гротах.

— А!?

Настало молчание. И в уме Иктанэра и этих шестерых людей тогда пронеслись те самые мысли, что были и у Сэверака, когда он в свою очередь нашел эту дощечку.

— Так следовательно они на Балеарах! — проговорил Иктанэр. — Но как же это и зачем?

И тоже самое решение, которое наметил себе Сэверак, избрал и Иктанэр.

— Надо отправляться на Балеары!

И обсуждение возобновилось, опять охватило всех волнение, глаза блестели, голоса задрожали, руки лихорадочно затрепетали.

В два часа утра дан был сигнал к отправлению. Миноносцы и подводные лодки устремились в открытое море, тогда как полковник стал собирать своих людей, чтобы направить их на Розас, откуда они должны были двинуться на Фигуэрас и оттуда по железной дороге во Францию.

— Направляйтесь на юг острова Кабреры! — сказал Иктанэр адмиралу.

И он бросился в море, розыскал свой «Торпедо», и затем устремился прямо на юг.

А час спустя на мысе Креус раздвинулись две глыбы у Пюиг-де-ляс-Портас и пропустили пятерых человек. Четверо из них с трудом несли лодку, медные части которой блестели при бледном свете луны. Пятый шел впереди и освещал тропинку электрическим фонарем. Четырехугольный ящик, размером со средней величины фотографический аппарат, висел у него на перевязи, перекинутой через плечо, и болтался за спиной.

— Идите теперь за провиантом, — распорядился Сэверак, вспрыгивая с ближайшего камня в лодку, — и торопитесь!

Марциали ногой нашел каменный куб-коммутатор, и тяжелые глыбы сомкнулись за ним; после этого он засыпал песком и мелкими камнями запирающий аппарат, и четверть часа спустя четверо людей уже были на лодке.

— Крепко же спят, солдаты! — заметил Вампа.

И все рассмеялись. Они не знали, что инженерные войска уже покинули мыс Креус.

— Раньше чем выйти в море, — сказал Сэверак, — я бы хотел отсалютовать моим электро-отражателем миноносцам адмирала Жерминэ. Марциали, огибай мыс! Вампа, дай первую скорость!

И «Бакунин» устремился совершенно по тому же направлению, которое взяли перед тем Иктанэр и флотилия адмирала Жерминэ.

Любовь увлекала таким образом по одному и тому же пункту земного шара двух смертельных врагов.

Им не суждено было найти там кого они искали, но зато они столкнулись там между собой лицом к лицу.

III Электро-отражатель

Тяжелые тучи, надвигавшиеся с востока, заволакивали теперь небо. Они почти совсем закрыли луну. Ветер свежел.

Вдруг внимание Сэверака привлек отдаленный огонь, периодически скрывавшийся в волнах. Потом завиделся еще один такой же огонь, потом два, четыре. Очевидно, это были огни судов.

Вампа разбудил Чувина и Гаврилу. Они оба встали, и все устремили свои взгляды вперед, на эти маленькие, дрожания звездочки, которые заметно на глаз становились все ближе и отчетливее.

— Это фонари на миноносцах! — заявил Сэверак. — Возьми направо, Марциали! Оставим их влево от себя. Если это какие-нибудь случайные миноносцы, то не стоит на них обращать внимание; и если это из эскадры адмирала Жерминэ, то лучше не давать им знать о нашем проходе здесь. Я одумался. Было бы большою глупостью, если бы я потопил их у мыса Креуса…

— Куда бы это могли они идти? — проговорил вопросительно Гаврило. — Смотрите, они держат курс на Балеары…

Не имея сигнальных предательских огней, «Бакунин» спокойно и во всю скорость несся по поверхности темного моря. Вскоре он был рядом с первым миноносцем, потом обогнал его и поровнялся со вторым.

— Сэверак! — прошептал Марциали. — Посмотри налево, сзади. Там на поверхности моря идет подводная лодка.

— А другая, — справа впереди!

— Погружаемся, Марциали! — приказал Сэверак. — Я не хочу, чтобы они заметили здесь наше присутствие. Погружаемся!

И лодка, нисколько не убавляя своей скорости движений вперед, моментально погрузилась перпендикулярно на десять метров под воду.

Под водой она оставалась минут двадцать, продолжая, как кит, нестись вперед.

На двадцать первой минуте она упруго вспрыгнула из воды и в фонтане брызг опустилась на волны, продолжая мчаться уже поверху моря с открытой палубой и с открытыми люками. Вслед за тем на ее палубу вышли Сэверак, Чувин и Гаврило. И тогда между пятью людьми завязался оживленный разговор по поводу этого «странного совпадения» курса встреченной флотилии и «Бакунина».

— Зачем бы это адмирал Жерминэ шел на Балеары?

И с дрожью Сэверак подумал тогда, что разрушение гротов и похищение Моизэты и Веры было делом Иктанэра.

Этим объяснялось и то, что адмирал Жерминэ шел на Балеары. Очевидно, у него были какие-нибудь данные, а может и форменное извещение, что Иктанэр увез Моизэту на Балеары, в этот таинственный домик на Кабрер; и адмирал направился туда, чтобы подписать договор, обеспечивающий мир всему Миру…

Занялась заря и наступил рассвет. Но солнце оставалось невидимым, задернутое толстой завесой туч, простиравшихся сплошь от Востока до Запада. Ветер разыгрался в настоящую бурю, и на поверхности расходившегося моря «Бакунин» бешено прыгал, то и дело окачиваемый весь, от носа до кормы, набежавшими волнами и нередко с дрожью повисавший на вершине гребня огромной волны, так что почти весь киль лодки оказывался на воздухе.

Чувин и Гаврило сошли в каюту. Вампа закупорил люк машинного отделения и Марциали герметически закутался у руля в непромокаемый балахон.

Только один Сэверак не замечал упорной бури и не чувствовал свирепых ударов волн, которые промочили его насквозь, ни режущих лицо и подхватываемых ветром брызг. Ухватившись за кольцо на палубе, он пожирал глазами серую массу острова Майорна, которая в неотчетных контурах, вся в тумане, показалась вдали.

— Через полчаса, — рассуждал он про себя, — мы будем на Кабрере. И там, хотя бы мне пришлось отдать жизнь, а я узнаю все!

И он наугад считал минуты…

Иктанэр прибыл к месту за три часа до того, когда Сэверак разглядел в тумане утесы Майорна.

Он не пошел в тот подводный грот, где жил целые годы. Но, припоминая описание беленького домика, слышанное от Моизэты, он оставил на надежной глубине свой «Торпедо», а сам вышел на сушу и прямо отправился к жилищу и постучал в двери.

На стук открылось подзорное окошко, и из-за его решетки блеснули два подозрительных глаза.

— Отвори! — сказал Иктанэр.

— А ты — кто?

— Я посланец господина с Затерянного острова.

Дверь отворилась, и Иктанэр оказался пред монахом, который — при виде этого необычайного пришельца, одно лицо коего он видел через оконце, — в ужасе откачнулся.

— Что же ты не знаешь, кто я? — спросил Иктанэр.

— Нет, не знаю, — продолжал монах.

— Я — Иктанэр! Неужели ты никогда не слышал обо мне разговоров?

— Иктанэр… Это — тот, которого создал господин… Да мы много говорили о тебе на досуге, но мы никогда тебя не видели.

И монах пришел в себя, чувствуя себя очень счастливым, что ему удалось своими глазами увидеть это чудо природы.

— Как это ты кстати явился? — спросил он.

— Кстати? Почему это?

— Потому, что я только что получил от господина касающееся тебя извещение.

— Извещение? О чем же в нем говорится?

— Господин приказал мне просить тебя, лишь только я тебя увижу, отправиться на Затерянный остров.

— Моизэты, следовательно, здесь нет? — воскликнул с бьющимся сердцем Иктанэр.

— Моизеты? Нет! — ответил монах, помня приказание Антэя.

Впрочем, это было не вполне верно.

— И ее совсем здесь не было? — дрожащим голосом спросил Иктанэр.

Тут монах солгал, ответив:

— Нет! Ее совсем здесь не было!

— Ты лжешь! — воскликнул Иктанэр, повинуясь глухому предчувствию.

— Ты сам можешь осмотреть весь дом, — возразил ему монах.

— Отвори же мне все двери. Иди!

И Иктанэр последовал за монахом, отлично понимая, что Моизэты теперь не было на Кабрере, но надеясь заметить какие-нибудь следы ее, если она здесь была временно.

Он тщательно обследовал весь дом, но ни малейшего следа ее ему не попалось. Только в одной комнате он заметил предметы, напоминавшие ему комнату Моизэты на Затерянном острове. Но цвет запыленных обоев и царивший здесь какой-то застывший порядок, и мебель, собранная в одном углу и под чехлами, все это свидетельствовало, что эта комната стоит уже много месяцев пустой.

Коварный монах рискнул заметить:

— Но если господин зовет тебя на Затерянный остров, так это несомненно потому, что он может сообщить тебе, где находится Моизэта?

И эта мысль внедрилась в уме Иктанэра.

— Может быть, в самом деле, — думал он, — Оксус и Фульбер знают. Они знают столько всего! Сеть подводных станций, которыми они усеяли земной шар, и шпионы, которых они содержат повсюду, дают им знать обо всем…

И не думая больше об адмирале Жерминэ, весь отдавшись своим чувствам к Моизэте, Иктанэр быстро вышел из дома, бросился в море, добрался до «Торпедо» и с мгновенной быстротой в 160 миль в час на десяти метрах глубины, понесся по направлению далекого Персидского залива. Но так как Суэцкий канал был загражден, то он направился к Гибралтарскому проливу с тем, чтобы обогнуть весь огромный африканский материк.

Сейчас же по уходе Иктанэра, монах спустился в телефонную залу и немедленно послал на Затерянный остров подробный отчет обо всем, что произошло на вверенном ему посту острова Кабреры. Затем, сев пред столом с аппаратом, он с бумагой и карадашом в руках стал ожидать ответных приказаний.

Наконец, раздался продолжительный призывной звонок. Монах повернул рукоять аппарата. И металлический голос ударил из трубы фонографа, каждое слово которого монах немедленно записывал. Голос заговорил:

— Ты правильно отвечал и правильно поступал. С другой стороны извещают, что Сэверак сбежал из форта Сэн-Жан, где он был заключен. Полагают, что в него попала пуля часового и он утонул в заливе Старого Марсельского порта. Но Господин не разделяет этого мнения. Будь же осторожен. И как только наши братья из Испании или Франции дадут тебе знать, где беглец, постарайся помочь ему узнать, через одного из братьев того округа, которым ты управляешь, что Моизэта и Иктанэр находятся на Затерянном острове. Господин благодарит тебя и приветствует.

Голос сразу оборвался. Монах перечитал извещение, запомнил наизусть каждую его фразу и затем разорвал бумагу на части, взяв их в рот и пережевав, проглотил.

Только что он поднялся до площадки первого этажа, как наружная дверь дома загудела от чьих-то ударов.

Он открыл слуховое оконце и сухо спросил:

— Кто там?

— Сэверак! — отвечал среди шума расходившейся на море бури раздраженный голос.

Монах вздрогнул и прошептал:

— Планы господина совпадают с предначертаниями Провидения. Он хотел, чтобы я говорил с Сэвераком, и Сэверак немедленно является передо мной. Надо хитрить!

— Не ты-ли брат Фульгенс? — раздался снова голос.

— Действительно, это я!

— Отворяй же. Я — Сэверак!

— Зачем же мне отворять? — плаксивым тоном возразил монах.

— Затем, что я тебе это приказываю.

— У тебя есть разрешение от господина?

— Господин, это — я!

— А я знаю только одного господина, — увертываясь, возражал монах, — и этот господин носит не твое имя.

— Хорошо же! Подожди! — прорычал рассвирепевший Сэверак.

И через слуховое отверстие монах увидел, как Сэверак отступил несколько шагов, открыл ящик, висевший у него на перевязи через плечо, вытащил из него аппарата, похожий на средней величины кодак, и направил его на дверь.

И в ту же минуту Фульгенс с невыразимым ужасом увидел, как тяжелая металлическая дверь вверху, по горизонтальной линии, начала быстро расплавляться; дойдя до угла, эта горизонтальная линия свернула под прямым углом и пошла вниз. Дверь была прорезана насквозь.

— Стойте! стойте! — закричал растерявшийся и едва дышавший от испуга монах.

Сэверак немедленно нажал какую-то кнопку на своем аппарате, и эта необыкновенная перерезка сразу остановилась.

Весь дрожа, монах отпер дверь и остановившимися глазами уставился на аппарат, который Сэверак быстро положил в футляр.

— Пожалуйста, — пробормотал монах, — обождите минутку, чтобы я мог придти в себя. Но какой чудесный у вас аппарат, господин Сэверак! Какой…

— Довольно! Отвечай… где Моизэта?

Все еще с виду ошеломленный, в действительности, однако, монах овладел собой. Тем не менее он продолжал прикидываться испуганным и стал отвечать, как задумал.

— Моизэта? Да я не знаю! Да как я могу знать.

— Ее здесь нет?

— А зачем ей здесь быть?

— Затем, что она сюда прибыла! — отвечал взбешенный Сэверак.

— Она прибыла сюда? Когда? Вот уже год, как я здесь и не покидаю дома, но я никогда не видал Моизэты.

— Ты лжешь! — закричал Сэверак.

— Очень легко в этом убедиться самому, — возразил монах с таким спокойствием, которое могла дать ему лишь правдивость его утверждений. — Осмотрите дом. Ведь вы его знаете, кажется? Все двери открыты. Идите!

— Нет, — ответил Сэверак, — дом осматривать я не пойду. Ты бы мне этого не предложил добровольно, если бы у меня было хоть сколько-нибудь шансов найти здесь Моизэту. Ясно, что Моизэты здесь нет! Но она здесь была, я это знаю, с другой молодой девушкой. Где она теперь?

— Повторяю вам, — твердо проговорил монах, — что уже год, как здесь не было никакой молодой девушки.

Сэверак позеленел от ярости.

Он схватил футляр, раскрыл его, вырвал из него аппарат и направил его на ужасающегося с виду монаха.

— Говори, где Моизэта, — прорычал он, — или я тебя перережу пополам, как начал резать дверь.

Острым, быстрым взглядом, взглядом вдумчивым и расчетливым, монах впился в аппарат.

Он моментально врезал в своей памяти его точную форму, размеры, особенности; рассчитал вес; определил материал…

Но этот анализирующий взгляд химика и механика длился лишь одно мгновение.

Глаза монаха моментально закрылись, он покачнулся и, откинув руки пред собой, умоляюще простонал:

— Нет, нет! Дайте мне жить! Я скажу все, все!

Сэверак успокоился, передохнул. Ему бы и самому не хотелось убивать монаха, так как он чувствовал, что монах должен знать, где была Моизэта.

— Говори же! — проговорил он с волнением. — Говори, но не лги!

— Клянусь вечной жизнью! — торжественно воскликнул Фульгенс. — Правда вот! Моизэта, в сопровождении какой-то другой девушки, по имени Вера, приведена была сюда Антэем, кажется, дней десять тому назад. Они оставались здесь лишь одну ночь. Затем, по приказанию господина, Антэй посадил их снова на электрическую лодку и повез их на Затерянный остров.

— А Иктанэр? — проревел снедаемый ревностью Сэверак.

— Иктанэр последовал за ними! — отвечал Фульгенс.

Надо было отправиться на Затерянный остров при помощи электро-отражателя, неслышно проникнуть на лестницу и оттуда в комнату Моизэты, и похитить ее снова. После чего, благодаря все тому же электро-отражателю, истребить всех обитателей Затерянного острова, в том числе и Иктанэра, если он находится здесь, будет бешеной забавой.

На эти размышления Сэверака потребовалось ровно полминуты.

И приняв такое решение, он вдруг отступил на шаг назад и страшным по жестокости голосом палача проговорил:

— Хорошо, брат Фульгенс. А теперь, если ты веруешь в Бога, молись Ему. Я даю тебе одну минуту приготовиться к смерти.

И он схватил свой электро-отражатель.

На этот раз уже не притворно монах испугался и побледнел.

— Вы собираетесь убить меня? — пролепетал он. — За что?

— За то, что ты можешь по телефону рассказать о нашем разговоре Оксусу и Фульберу; а этого не следует делать.

— Я сохраню тайну.

— Ложь! Потом же мне нужно взять в собственность этот дом и эту телеграфную станцию. А ты меня стесняешь. И мало помалу то же самое произойдет и со всеми станциями того, кого ты зовешь господином. Будут они на земле или под землей, но я ими овладею всеми. Теперь начинается мое господство. Ты должен умереть. Я считаю до 60, это ровно одна минута!

И сухим тоном Сэверак начал считать:

— Один, два, три, четыре, пять…

Монах покачнулся. Но в его испуганном взгляде вдруг промелькнул луч жестокой радости. Он упал на колени, и этим падением приблизился вплоть к стене. Тогда он поднял свою правую руку и указательным пальцем оперся на крохотную черную пуговку, замаскированную в средине грубо вырезанной розетки. И голосом совершенно спокойным, и потому страшным в такую минуту, проговорил:

— Выслушай меня, Сэверак. Если ты коснешься пальцем до коммутатора твоего электро-отражателя, то я нажму своим пальцем эту кнопку, которой я касаюсь, и ты, Сэверак, погибнешь вместе со мной! Потому что этот мой нажим пошлет электрическую искру в массу, в три бочки, взрывчатого вещества, которое в сто раз сильнее динамита. И половина острова Кабреры полетит с нами на воздух. Господь предвидел все. Смерть за смерть! И я предпочитаю отправиться туда вместе с тобой.

Произнося эти страшные слова, монах не отрывал своих быстрых блестящих глаз от рук Сэверака, сжимавших его аппарат.

Смертельная взаимная злоба этих двух людей наполнила целую минуту. Они пытали друг друга, напрягали все свои нервы, как два враждующих демона; их глаза словно сшибались и метали пламя. Северак находился в полосе полного дневного освещения, тогда как Фульгенс оставался в тени двери. Но вдруг через эту, остававшуюся открытой после входа Сэверака, дверь взметнулась какая-то тень, и огромный человек сзади бросился на Сэверака и повалил его на землю. Электро-отражатель вырвался из его рук и выкатился наружу.

Десять секунд Фульгенс оставался ошеломленным. Но при виде четырех матросов, вошедших в ту же минуту и тоже набросившихся на Сэверака, он опомнился и никем не замеченный скользнул в тень к дверям коридора, который вел к подземной телефонной комнате, и там исчез.

Тем временем Сэверак был схвачен четырьмя неожиданными людьми, и колосс, накинувшийся на него первым, замкнул его руки в крепкие кандалы.

Потом он вернулся к порогу дома и, отсалютовав по-военному, произнес:

— Вы можете войти, адмирал!

Тогда появился адмирал Жерминэ. В руках его оказался поднятый им электро-отражатель.

— Сэверак, — проговорил он тут же, — хотя я пришел почти к концу, тем не менее я все-таки успел услышать, что нажать вот этот коммутатор вашего инструмента не безопасно. Так что не волнуйтесь. Люди — выйдите!

Пятеро матросов повиновались.

— Сэверак, — невозмутимо снова заговорил адмирал, — нам надо переговорить. Вы, конечно, знаете этот домик?

— Да, адмирал! — ответил Сэверак, понемногу начавший овладевать собой.

— Отлично! Идите же вперед и проводите меня в какую-нибудь комнату, где есть стол и стул. Стол для этого инструмента, который, признаюсь, меня стесняет и беспокоит, а стулья для нас.

Эти спокойные слова вернули Сэвераку все его самообладание. И вполне владея собой, он, не колеблясь, повел адмирала по лестнице вверх. В первом этаже он жестом показал следовавшему за нам адмиралу дверь и сказал:

— Соблаговолите отворить, адмирал! Ваши люди меня скрутили.

— Простая мера предосторожности, за которую прошу меня извинить, — ответил адмирал с иронической учтивостью. — Но ведь вы, господин Сэверак, человек опасный и с вами никогда не лишнее брать все предосторожности.

Эта комната была простым и строгим рабочим кабинетом. Ее стены были завешаны звездными, земными и подводными картинами. На полках небольшого книжного шкафа стояли в ряд сочинения по мореведению. Посредине комнаты стояли стол и два стула.

Адмирал взял один за другим оба стула и, поставил их пред окном, сказал:

— Извольте садиться, господин Сэверак!

Тот повиновался.

Тогда адмирал отодвинул стол на другой конец комнаты и с предосторожностями положил на него электро-отражатель. Затем он тщательно запер дверь и сел напротив Сэверака.

— Угодно вам отвечать на мои вопросы? — спросил он прямо.

— На все, и самым искренним образом, но при одном условии, — отчетливо ответил Сэверак.

— Какое же это условие?

— Такое, что и вы в свою очередь с такою же искренностью ответите на мои вопросы.

Адмирал подумал, потом с серьезностью ответил:

— Согласен. Я с полной откровенностью отвечу на все ваши вопросы. Даю вам мое слово.

— И я даю вам мое слово, — с видимым удовольствием ответил Сэверак, — что отвечу вам только правду и одну правду. Спрашивайте, адмирал!

— Все мои вопросы можно соединить в два, — сказал адмирал. — И первый из них вот: что вы сделали и что вы узнали с того момента, когда вы бежали через окно форта Сен-Жан и до момента, когда вы только что грозили смертью какому-то индивидууму, голос которого я слышал, но не видал его самого.

— Ах, адмирал, вы мне напомнили кстати, — весь вздрогнув, вскрикнул Сэверак. — Я забыл о Фульгенсе. Адмирал, раньше моего ответа бегите скорее и прикажите, чтобы задержали этого человека!.. Если, как я полагаю, адмирал, нам суждено, вам и мне, через какой-нибудь час стать союзниками против общего врага, то этот человек будет нашей самой первой и самой опасной препоной! И, может быть, он уже успел нам напортить!..

— Что вы хотите этим сказать? — удивился, встав, адмирал. — Вы и я — союзники.

— О, это я вам сейчас же объясню, но пока, заклинаю вас вашей жизнью, задержите этого человека! Подождите, снимите с меня кандалы. Я его найду сам…

— Вы?!

— Да! Но только скорее! — закричал Сэверак, выходя из себя от нетерпения. — Он телефонирует на Затерянный остров. У него уже было даже слишком для этого времени. Снимите же с меня, адмирал, кандалы!..

И изменившимся голосом он добавил:

— Адмирал, я даю вам слово, что ничего не предприму ни против ваших людей, ни против вас, и не попытаюсь бежать.

— Будь по-вашему! — убедившись в его искренности, согласился адмирал.

И достав из своего кармана ключ, он отпер кандалы Сэверака.

— Следуйте за мной, адмирал.

Сэверак бросился к электро-отражателю, схватил его и бегом бросился вниз по лестнице. И адмирал, воодушевившись этой неожиданной охотой за человеком, бросился за ним вслед. Сэверак распахнул двери, устремился по подземному коридору и ворвался в телефонный зал.

В ту же минуту находившийся пред столом с аппаратами Фульгенс поднялся, отбежал в конец комнаты и изо всех сил дернул книзу какой-то рычаг. Рычаг опустился и повис.

— Что ты сделал? — взревел Сэверак, наводя на него в упор свой аппарат.

Фульгенс выпрямился. Его бледное лицо словно озарилось величественной красотой. И, с презрением посмотрев на Сэверака, он громко сказал:

— Предатель! Предатель Сэверак! Теперь ты можешь меня убивать! Но — не иметь тебе Моизэты! Господин предупрежден, что ты пошел против него и что ты обладаешь таинственным смертоносным орудием непреоборимой силы. Но господин сам из ученых. И он силен. Он сумеет разгадать и победить. А чтобы ты, после моей смерти, не мог воспользоваться этим телефонографом и не послал на Затерянный остров лживого извещения, — я обрезал кабель; и господин предупрежден об этом. В тот самый момент, когда я бросился и опустил этот рычаг, господин узнал, что кабель обрублен и что один его брат — мертв. Иди же, предатель, и соединяйся с земными жертвами, против которых, ты когда-то шел. Я предчувствовал, что ты недолго будешь в плену у этого адмирала, который, подобно тебе, разыскивает Моизэту и стремится уничтожить Неизвестного. И по твоим свободным рукам, и по твоим глазам я вижу, что я не ошибся. А теперь, Иуда, убивай меня! Не будет у тебя Моизэты! Не будет!

— Хорошо же! Издыхай! — прорычал Сэверак, ярость которого, пока говорил монах, дошла до припадка. — Издыхай же! И ты будешь первым!

И он нажал кнопку на аппарате.

Не раздалось никакого удара, не было никакой искры, только послышался сухой, короткий, едва слышный треск.

И Фульгенс во весь рост рухнулся ничком на пол.

Эта трагическая сцена произошла с такой быстротой, что адмиралу еще слышались слова монаха, как он уже увидел его мертвым.

— Вы его убили? — воскликнул он. — Убили его?

— Я его убил!

— Так без удара, без огня, без…

— Да, так! Но, адмирал, не стоит терять минуты вашего времени на этот труп. Это был лишь слуга.

Адмирал все-таки наклонился над трупом Фульгенса и перевернул его; он искал рану, через которую поразила его молниеносная смерть, но ничего не было заметно: ни контузии, ни раны, ни крови…

— Посмотрите лоб! — сказал Сэверак.

На лбу трупа, в самой середине, адмирал, действительно, увидел небольшое, круглое, с гривенник величиной, пятно, похожее на легкий ожог.

И ошеломленный адмирал долго рассматривал это круглое пятно. Наконец, он выпрямился и посмотрел на Сэверака с плохо скрытым чувством пугливого изумления.

— Что же это за необыкновенное оружие? — проговорил он.

— Это — аппарат моего изобретения. Я его зову «электро-отражателем», — просто ответил Сэверак. — Взгляните, адмирал, на это маленькое квадратное зеркальце, открывающееся здесь, в верхней части аппарата; предмет, в который я целюсь, отражается в нем даже за сто километров, только бы верно был взят прицел. Мне стоит тогда лишь нажать эту кнопку, и намеченный предмет сражен. Если это живое существо, то оно убито; если металл, то он пронизан насквозь и расплавлен, какова бы ни была его толщина; если это камень — он взорван; если дерево — оно прожжено.

Два дня спустя, в столовой дворца марсельского префекта за завтраком собрались вокруг обширного стола многочисленные приглашенные. Они были изумлены, оказавшись в обществе известного анархиста и преступника Шарля Сэверака. Но прошлое было забыто; и бывшие интересы союзных держав неожиданно создали из Сэверака руководителя в борьбе с разоблаченным Неизвестным.

Вокруг Уайта, адмирала Жерминэ и Сэверака находились все члены той самой комиссии, которая лишь несколько дней тому назад допрашивала анархиста. Здесь же были оба вице-президента всемирного конгресса, главнокомандующий марсельским округом, префект, мэр и моряки: лейтенанты Сизэра и Дузан, мичман Сэнт-Клер и некоторые другие морские и сухопутные офицеры.

Банкет был торжественный, и его давали в честь Сэверака.

Как же это произошел такой поворот судьбы?

Что были за причины этого восшествия на Капитолий, какие-нибудь двенадцать дней спустя с тех пор, как теперешний герой рисковал быть сброшенным с Тарпейской скалы?

Причин этих было две.

Одна материальная — электро-отражатель.

И другая моральная: ловкость Сэверака, который, во время своего секретного разговора с адмиралом Жерминэ на острове Кабрере, сумел убедить этого влиятельного моряка, что державы были обмануты Иктанэром, что было легко допустимо с точки зрения адмирала, который полагал, что Иктанэр обманул и его самого. В самом деле, основываясь на предположении Сэверака, построенном на недостаточном у него и адмирала знании обстановки исчезновения Моизэты, адмирал обвинял Иктанэра в том, что он, благодаря своим сообщникам, похитил Моизэту и Веру, пока флотилия миноносцев и подводных лодок шла из Марселя к мысу Креусу; кроме того, он обвинял его в том, что он прикидывался интересующимся розысками эскадры и саперов лишь для того, чтобы дать Антэю время увезти Моизэту и Веру на Затерянный остров. И самым убедительным фактом во всем этом для адмирала было то, что Иктанэр необъяснимо исчез, назначив сам свидание.

Адмирал немедленно представил собранию конгресса свой доклад. И в добавочном ночном заседании уже был выработан в надлежащей форме, обсужден и вотирован проект договора. А на утро уполномоченные держав и Сэверак подписали этот трактат, которым устанавливался между ними оборонительный и наступательный союз, обусловливаемый многими кондициями, из коих главною была та, что Моизэта, как только будет найдена, должна быть немедленно передана Сэвераку. Кроме того, Сэвераку с его товарищами изо всех стран предоставлялся в собственность остров Мадагаскар, дабы они могли основать там свое организованное на принципах коллективизма государство. И мировые державы давали этому свободному государству общественный фонд в двадцать миллиардов франков.

Сэверак, со своей стороны, обязывался разрушить Затерянный остров вместе со всеми его обитателями и захватить живым или мертвым Иктанэра. На все это ему давался срок в три месяца. В случае, если бы Сэвераку не удалось достигнуть своей цели, конгресс выработает и примет, если потребуется, другой образ отношений.

В честь этого-то союза одного человека со всем человечеством и одного анархиста со всеми противниками анархизма и давался большой официальный банкет в префектуре Марселя.

Восемь двей спустя после этого банкета, мировой флот в походном порядке стоял на рейде Марселя. Он состоял из 102 эскадренных броненосцев, 172 броненосных крейсеров, 600 миноносцев, контр-миноносцев и истребителей, 404 подводных и погружающихся лодок. Сверх того, на одном из броненосцев находился только что сформированный батальон из 500 водолазов.

Главнокомандующим был назначен английский адмирал Бересфорд, при котором состоял совет из тридцати адмиралов под председательством адмирала Жерминэ.

Был выработан и одобрен план атаки, допускавшей возможность потери пятидесяти процентов наличного состава людей и судов.

И однажды утром, по сигналу с адмиральского командующего броненосца «Дриднойт», вся эта колоссальная и могучая армада двинулась в путь через расчищенный, проверенный и неослабно надзираемый Суэцкий канал, чтобы сосредоточиться в Персидском заливе, вокруг Затерянного острова.

Сэверак, вооруженный своим электро-отражателем, всю мощь которого он доказал в три минуты, уничтожив перед специальной комиссией один устаревший броненосец, находился на броненосце «Республика», шедшем под флагом адмирала Жерминэ.

IV На Затерянном острове

Изворотливый ум Фульбера с первой же минуты скомбинировал новый адский план, первая часть которого даже уже была выполнена, а именно — Моизэта и Вера были скрыты от всех глаз в секретной комнате, прилегающей к комнате Оксуса, а Марта, в просветлении ума которой Фульбер с удивлением должен был убедиться, была в свою очередь изолирована в комнате, выходящей в помещение монаха, наконец и служанки трех женщин были изолированы от всего прочего населения острова.

В самый момент, когда Сэверак убил брата Фульгенса, Фульбер на Затерянном острове предупрежден был об этом условленным знаком, а именно — перерывом сообщения, что означало, что Балеарский пост захвачен неприятелем и сторожевой брат находится в смертельной опасности.

Когда же всемирный флот прибыл к входу в Суэцкий канал, то об этом Фульбер предупрежден был его подводной телеграфной станцией на острове Мальте, которая дала знать, что воодушевленные Сэвераком державы двинулись в атаку Затерянного острова.

Оксус и Фульбер два дня посвятили на обсуждение положения. И все это время они отказывались видеть Иктанэра, который, наоборот, добивался решительного объяснения с ними.

Иктанэр по-прежнему пребывал в своем подводном помещении, принужденный, как раньше, не оставаться вне воды более двух суток. И там, в глубине моря, в уединении, нарушаемом появлением лишь самых смелых рыб, он с дурным нетерпением ожидал, когда соблаговолят вступить с ним в объяснения Оксус и Фульбер.

Спустя две минуты после данного Фульбером сигнала круглая крышка колодца приподнялась, и в лабораторию поднялся и впрыгнул на цементный ее пол Иктанэр.

Тело его по-прежнему было сильно и упруго, но его лицо не имело больше своего прежнего прекрасного и спокойного вида. Щеки его провалились и были мертвенно бледны. Скорбные складки сложились вокруг его красивого рта, и в его расширенных зрачках вспыхивал мрачный огонь, огонь отчаявшегося влюбленного.

— Наконец-то, — вскрикнул он, — я могу вас видеть и…

Иктанэр, закусив свои губы и нервно сжимая свои пальцы, сел на деревянном табурете.

— Говори! — произнес Оксус. — И перестань, сын мой, смотреть на нас, как на врагов. Скоро ты узнаешь, против кого нужно тебе питать твой справедливый гнев. Говори же, мы будем тебе отвечать.

В глазах Иктанэра проблеснул тогда луч той нежности, которая еще теплилась в глубине его души по отношению к этим двум людям, которых он так долго звал: «отец мой» и «учитель мой». И ласковым, почти умоляющим голосом он проговорил:

— Скажите мне, где Моизэта?

— Пока еще мы этого не знаем, — холодно ответил Фульбер. — Но за эти два дня мы узнали много такого, что нас ставит на верный путь. Слушай! Фульгенс опередил действительность, говоря тебе, что мы знаем, где находится Моизэта. Тем не менее он действовал лишь из преданности тебе. И за это он заплатил жизнью.

— Фульгенс умер? — воскликнул Иктанэр.

— Да, Сэверак и адмирал Жерминэ захватили наш пост на Кабрере. Они вырвали у Фельгенса признание, что он постарался, чтобы ты вернулся на Затерянный остров. Они понуждали тогда его отправить к нам лживые извещения в таком духе, чтобы вызвать тебя на Балеары и подставить тебе ловушку. Но он отказался. И тогда Сэверак его поразил. Но раньше чем умереть, Фульгенс успел мне протелефонировать, что он убедился, что Моизэта, благодаря сообщнице Сэверака Вере, попала в руки адмирала Жерминэ. И у него еще хватило времени пресечь нам всякое сообщение с Кабрерой, чтобы Сэверак и адмирал не могли ввести нас в заблуждение своими ложными извещениями.

Он замолчал. Недоверчивый и опечаленный в то же время, Иктанэр устремил свой взгляд прямо в глаза Фульбера.

— Если ты мне не веришь, — заговорил спокойно монах, — то пойди сам в телефонный грот и проверь последние извещения с Кабреры. Они все автоматически записаны в приемный фонографический аппарат; прослушаешь их и ты узнаешь, что я говорю правду.

— Я верю вам… — прошептал Иктанэр.

— Хорошо. Слушай же еще. Нет никакого сомнения, что, завладев снова Моизэтой, Сэверак укрыл ее в надежном месте, так как вот что телефонируют нам с Мальты: «Во главе флота, насчитывающего по меньшей мере тысячу двести боевых единиц и до шестисот грузовых судов, англичанин адмирал Бересфорд и француз адмирал Жерминэ идут блокировать Персидский залив и атаковать Затерянный остров».

— И Сэверак? — вскочив, воскликнул Иктанэр.

— Сэверак ими руководит.

— Они с ума сошли! Я их взорву всех меньше чем в одну неделю! — в ярости крикнул Иктанэр.

Луч удовольствия мелькнул в глазах Оксуса и Фульбера. Но неизменно спокойным голосом монах продолжал:

— Может быть, сын мой, тебе этого не мечталось. А нужно, чтобы ты это хотел. Слушай дальше. Знаешь ли ты, что придаешь твоим врагам смелости и столько энергии.

И добавив к тому, что ему сообщил в свое время Сэверак, все то, что он сам думал и что сообщил ему пост на Мальте, — Фульбер описал Иктанэру принцип, внешность, силу и действие построенного Сэвераком электро-отражателя.

Юноша внимательно и терпеливо выслушал это описание. И когда Фульбер кончил говорить, он еще несколько минут продумал, но потом серьезным тоном сказал:

— Действительно, такой электро-отражатель удивительное и ужасное орудие. Но только что он может против меня? Ведь вода останавливает и разбивает электрический ток.

— Ты ошибаешься, сын мой! — проговорил Оксус. — Возможно, что проникая через толщу воды, молниеносный удар электро-отражателя теряет часть своей силы, но он должен оставаться еще достаточно сильным и сконцентрированным, чтобы произвести на тебя, если он достигнет тебя, действие, способное убить тебя — и то ты будешь погибшим, так как «Торпедо», в таком случае оставшись без твоего управления, или выпрыгнет из воды или разобьется о какое-нибудь препятствие: подводную лодку, дно броненосца, скалу. И что меня заставляет думать, что действие электро-отражателя не будет уничтожено толщей воды, это то, что мы знаем, как электрические разряжения сравнительно слабейшего напряжения, выделяемые такими электрическими рыбами, как гимнот и мина, все же действуют на расстоянии…

— Ну, что же! Тем лучше! Не будь электро-отражателя Сэверака, меня терзали бы угрызения совести за истребление бессильных предо мной кораблей и людей. Но теперь я пойду против них с решимостью, раз и противники обладают чем атаковать меня и победить. Ах, Моизэта, Моизэта! Если я не смогу тебя освободить, то по крайней мере я за тебя умру.

И увлекшись и в возбуждении Иктанэр с воздетыми руками заходил взад и вперед по лаборатории, разражаясь бурными возгласами. Он и не заметил взглядов и улыбок, которыми с жестоким удовольствием обменялись между собой Оксус и Фульбер.

И когда это детище их рук несколько успокоилось, Оксус и Фульбер попросили его усесться и вместе с ними рассмотреть выработанный ими план.

Согласно этому плану, деятельность обладателей Затерянного острова — в согласии с деятельностью Иктанэра и при содействи остальных рядовых монахов острова — распадалась на две части:

I. Иктанэр должен был идти навстречу флоту в Индийский океан и предъявить адмиралу Бересфорду их последний ультиматум. Тем временем Оксус и Антэй отправятся на электрической лодке расставить огромное количество сильнейших плавучих мин при входе в Персидский залив и во всю ширину Ормузского пролива.

И если ультиматум не остановит наступательного движения флота, то приступить к осуществлению второй части плана.

II. Корабли, благополучно прошедшие среди плавучих мин Ормузский пролив, не будут потревожены вплоть до своего прибытия на широту арабского полуострова Катара, что находится приблизительно на полдороге к Затерянному острову.

Отсюда начнется прогрессивное истребление флота совместным действием Иктанэра со своим «Торпедо» и Антэя — с погружающейся электрической лодкой.

Тем временем Оксус и Фульбер оцепят Затерянный остров сетью плавучих мин, в коих одни, самовзрывающиеся при малейшем прикосновении, будут погружены на различные глубины, с целью истребления подводных лодок, тогда как другие, взрываемые электрическим током с Затерянного острова, будут плавать близ уровня воды, с целью поражения броненосцев, крейсеров и миноносцев.

Кроме того, весь Затерянный остров накрыт будет колоссальной медной сетью, ощетиненной намагниченными остриями для притягивания токов, даваемых электро-отражателем, для их обессиливания до безвредности и передачи в глубины моря, подобно тому, как земные громоотводы принимают на себя удары молний и отводят их в колодцы с водой.

Благодаря этим мерам и этим предосторожностям, Оксус и Фульбер полагали принудить державы к капитуляции и к принятию условий их ультиматума.

Что касается Иктанэра, то его Оксус и Фульбер настойчиво убедили не показываться, оставаться невидимым на больших глубинах и не подниматься на поверхность иначе как по отвесной линии и под большими броненосцами, которые таким образом их собственной массой будут укрывать его от часовых и дозорных, дежурящих на башнях кораблей. Надо было даже предвидеть, что противник будет пользоваться привязными воздушными шарами, так как известно, что с некоторой высоты море оказывается прозрачным и дает глазу проникать до самых огромных глубин.

Иктанэр одобрил этот план и, питая себя надеждой, что державы уступят его ультиматуму и без боя возвратят ему Моизэту, немедленно принялся готовиться к путешествию навстречу флоту.

Тем временем, как в специальном гроте он чистил и вооружал свой «Торпедо», Оксус и Фульбер отправились в библиотеку и там переписали на пергаменте неистребимыми чернилами заранее заготовленный ими текст ультиматума.

Он был следующего содержания:

Но Моизэта не была во власти ни держав, ни Сэверака. Она находилась на Затерянном острове, во власти лишь Оксуса и Фульбера, о чем однако не знало ни одно свободное существо. И никто не мог раскрыть Иктанэру адский замысел Оксуса и Фульбера.

Таким образом, с одной стороны державы не могли уступить ультиматуму, а с другой стороны никто не мог раскрыть ужасной действительности самому Иктанэру. И ему оставалось лишь упорствовать в своем требовании Моизэты от тех, кто не мог ее ему вернуть. Сэверак же, со своей стороны, принужден был свирепствовать против Оксуса и Фульбера, чтобы вырвать у них Моизэту, которая, — он знал, хотя не имел к тому доказательств — находилась именно в их власти. В результате являлась борьба, не имевшая другого исхода, как гибель одного из противников. Что касается Сэверака, то ценой своей победы он все равно не мог добиться Моизэты, так как Оксус и Фульбер заранее решили похоронить себя вместе с нею под развалинами Затерянного острова, если бы Иктанэр был убит, а остров был захвачен противником. Для Иктанэра же наградой за победу была бы Моизэта, но лишь тогда, когда Оксус и Фульбер действительно стали бы владыками мира.

План Фульбера таким образом обнаруживал всю гениальность ума этого человека, который словно воплощал в себе страшного Люцифера, выступившего на борьбу с Богом.

Но его последователь, Фульбер, не был свободен от человеческого несовершенства; и этот гениальный человек страдал одним недостатком, который вообще может быть лишь смешон, но иногда может иметь и тяжкие последствия: он разговаривал вслух во сне!

Вера и Моизэта с их молодой служанкой негритянкой Дорой были заперты в секретном помещении, находившемся за спальной Оксуса и сообщавшемся с ней через маленькую замаскированную дверь; что же касается Марты, то она со своей служанкой Бавкидой была заперта в другом секретном помещении, специально оборудованном для этой цели за спальней Фульбера.

В маленькой гостиной Марты только что пробили полночь часики, висевшие на белой, слоновой кости, подставке. Сама Марта задумчиво полулежала в глубоком и просторном кресле, перебирая в своем проясневшем уме все трагические происшествия своей жизни.

У ее ног сидела на пуфе и плела нескончаемые кружева ее верная Бавкида. Электрический свет, смягченный тюлевым зеленым абажуром, падал сверху на обеих молчаливых женщин.

Вдруг за стеной, на которой висели часы, послышался шум шагов.

— Отец пришел в свою спальню! — тихо проговорила Бавкида.

Марта слегка вздрогнула.

Из этой маленькой гостиной, действительно, можно было разобрать малейший шорох в смежной комнате Фульбера. И этот акустический феномен происходил совсем не от тонкости каменной стены, которая, наоборот, была здесь до 50 сантиметров толщины, но всецело от пористости в этом месте скалы, всей издырявленной пустотами, дающими огромный резонанс, как это часто случается в природных гротах.

— Отец улегся! — прошептала Бавкида.

И наступило долгое молчание.

Вдруг какой-то вскрик раздался из комнаты Фульбера. Обе женщины вздрогнули и затаили дыхание. Опять наступила тишина. Потом до них донеслись неясные восклицания, смутные слова.

— Он бредит! — тихим голосом проговорила Марта. Поди сюда, Бавкида! Ах, если бы он мог говорить! О, если бы Бог дал мне узнать хоть что-нибудь из тех ужасных тайн, которые нас окружают и так меня терзают. Поди сюда, Бавкида, поди!..

Они встали и неслышными шагами приблизились к стене. Они обе осторожно прижались к ней и прильнули ушами.

Снова наступило молчание.

Но вдруг отчетливый голос произнес:

— Нет, нет, отец, отчаиваться не надо!

Молчание и затем тот же несколько заглушенный голос быстро-быстро заговорил.

Марта, забыв обо всем остальном, слушала этот сомнамбулический голос, то громкий, оживленный и жаркий, то тихий и неразборчивый, слегка охрипший. Целых два часа монах говорил в своем беспокойном сне. Без всяких переходов он говорил о своих грандиозных планах, вспомнил об отнятии у Марты ее новорожденного сына, о страшной операции на острове Кабрере… Потом он обратился к будущему: он уже видел истребление всех флотов, подчинение всего Мира, побежденного и распростертого под его железной пятой…

Бавкида не понимала, что слышала. Но Марта понимала даже слишком. И она слушала, задыхаясь, почти падая без памяти и хватаясь за стену. Она впивалась в эти ужасные раскрытия тайн. Иктанэр! О, она уже догадалась, что он был ее сыном. Сын ее!

Холодный пот выступил у нее на лбу. В глазах ее горел лихорадочный огонь. Сердце ее билось, словно хотело разорваться. И в ее ошеломленной голове вихрем крутились ужасные мысли, разбуженные словами монаха.

— Бавкида! Бавкида! — пролепетала бедная женщина. — Нужно спасти моего сына, спасти его! Помешать преступлениям, пролитию крови! Ах, Моизэта!

И негритянка подхватила в свои объятия упавшую без памяти Марту.

В девять часов утра после этой необычайной ночи, Оксус, Фульбер и Иктанэр были в лаборатории, в бассейне снабжения «Торпедо». Подводный аппарат весь сверкал под электрическим светом.

— Сколько мин? — спросил монах.

— Снаряжение полное, — отвечал Оксус. — Шестьдесят.

— И склад провианта?

— Полон.

— Элементы?

— Обновлены.

— Все, значит, в порядке?

— Все!

— Да, все! — подтвердил и Иктанэр. — И я отправлюсь.

— Вот, сын мой, ультиматум! — проговорил монах.

И он передал Иктанэру серебряный, герметически закупоренный футляр.

— Будь благоразумен!

Трое мужчин переглянулись. И внезапно Оксус раскрыл свои объятия.

Иктанэр словно бы поколебался. Но две слезы засверкали на его ресницах, и он кинулся на грудь к Оксусу.

После него Фульбер взял молодого человека за руки и, глядя ему в самую душу, проговорил:

— Я не привлеку тебя в свои объятия раньше, чем ты не найдешь Моизэту. Иди же!..

Огромная армада тем временем быстро шла в Красном море. При выходе из Суэцкого канала она перенесла сильную бурю. Между слишком тесно шедшими судами произошло несколько столкновений. Один крейсер даже потонул и так быстро, что не могли спасти никого из его экипажа. Но потеря одной боевой единицы в такой громадной флотилии, конечно, представляла лишь незначительный случай.

Миноносец дальнего плавания «Циклон» и английский истребитель «Свифт» предшествовали флоту, делая оба по тридцать шесть узлов в час. Сопровождаемые дюжиной других миноносцев и истребителей различных наций, они образовывали собой самое острие всего авангарда.

Оба суденышка прошли Аден, не заходя в него. Они сначала должны были сделать поспешную разведку до острова Сокоторы и затем вернуться в Аден, где заготовлены были колоссальные количества угля для поочередного снабжения всех судов флотилии. В Адэне «Свифт» и «Циклон» должны были дождаться обоих адмиральских кораблей, т. е. «Дриднойта» — адмирала Бересфорда и «Республики» — адмирала Жерминэ, которые шли вслед. Командир английского истребителя и французского миноносца должны были представить главнокомандующим их рапорт о своей отважной рекогносцировке, после чего лишь мог быть формально подтвержден, или, при необходимости, отменен предварительный приказ о концентрации всего флота на широте острова Сокоторы.

На палубе «Циклона», рядом Сизэра и Сэнт-Клер, опершись на перила, исследовали горизонт в морские бинокли.

Им пришлось прочно расставить ноги и цепко держаться на палубе; они даже схватились руками за поручни борта, до такой степени расходилось море, и его волны то и дело перекатывались через всю палубу с носа до кормы и швыряли судно как щепку. Рев моря и удары волн производили оглушительный и беспрерывный шум. Ветер, однако, стихал, и небо было ясно.

— Эта невыносимая качка, — проговорил Сэнт-Клер, — должно быть, осталась от вчерашней бури, взбудоражившей весь Аденский залив.

— Это несомненно! — равнодушно ответил Сизэра.

Но в ту самую минуту, когда он произносил эти слова, пронзительный свист вдруг покрыл весь шум, и нечто вроде метеора взлетело из моря справа от судна и, пронесшись над миноносцем, исчезло опять в волнах с левой стороны. В то же время раздирающей крик боли раздался на судне и один матрос рухнул на палубу с окровавленным лбом.

Оба офицера и матросы подбежали к нему и подняли его. У него была контужена голова у самого начала волос надо лбом.

Он был ошеломлен и дико вращал глазами.

— Ударило! Ударило! — повторял он.

— Господин командир! — крикнул в то же время другой матрос. И Сизэра один из людей подал трубку из блестящего металла.

Вся эта неожиданная сцена длилась меньше какой-нибудь минуты.

Еще меньше того времени потребовалось Сизэра, чтобы сообразить положение.

— Это Иктанэр, — проговорил он, глядя на полученный таким неожиданным образом футляр. — Это Иктанэр пронесся над нами и бросил нам это. Сэнт-Клер велел повернуть курс и на всех парах идти в Аден. Нам здесь делать больше нечего.

Раненый матрос уже был перевязан и мог вернуться к своему месту. Сизэра ушел в свою каюту. А Сэнт-Клер велел повернуть назад и передать такое же распоряжение на «Свифта».

Два часа спустя, французский миноносец и английский истребитель входили в порт Адэна.

В десять часов утра на «Дриднойте» собрался военный совет. Он состоял, помимо Сэверака, из семнадцати адмиралов, представляющих те семнадцать наций, которые участвовали в образовании мировой эскадры. Здесь же находился и лейтенант Сизэра.

И здесь должен был быть прочитан по-французски (как и написан Фульбером) его ультиматум на языке, понятном всем семнадцати адмиралам. Раньше, однако, его прочтения Сизэра доложил совету, при каких обстоятельствах получен был на «Циклоне» серебряный футляр, после чего адмиралы Бересфорд и Жерминэ вскрыли трубку, и из нее выпал пергамент, на котором владелец Затерянного острова изложил свои условия мира.

Продолжительное молчание следовало за этим чтением.

Затем адмирал Бересфорд поднялся и произнес следующее:

— Господа, фальшь трех лиц, подписавших этот ультиматум очевидна. Всякий знает, что Моизэта находится на Затерянном острове. Следовательно, мы и не можем вернуть ее, раз она не в нашей власти. По моему мнению, надо, без дальнейших проволочек, идти вперед и освободить Мир от этой тройки разбойников.

— Мое мнение такое же! — высказался адмирал Жерминэ.

— И мое тоже! — подтвердил Сэверак.

И все присутствовавшие адмиралы один за другим повторили те же самые слова.

Атака Затерянного острова решена была единогласно.

— Господа, — проговорил тогда адмирал Бересфорд, — пускай же всякий из нас немедленно отправится подтвердить командуемым им боевым единицам концентрацию с востока от острова Сокоторы.

Адмиралы поднялись.

— Что касается г-на Сэверака, — добавил английский адмирал громким голосом, — я полагаю, что он со своим электро-отражателем будет в большей безопасности и будет полезнее, поместившись на одном из истребителей или миноносцев, которые быстрее броненосцев и имеют больше шансов проскользнуть незамеченными.

— Одобрено! Одобрено! — вскричали все адмиралы.

И все глаза обернулись к Сэвераку.

Прежний анархист подумал минуту, потом просто ответил:

— Я выбираю миноносец дальнего плавания «Циклон».

Адмирал Жерминэ тогда сейчас же подозвал жестом присутствовавшего при этой сцене Сизэра и представляя его Сэвераку, проговорил:

— Вот ваш начальник. Вы будете получать приказания только от него и будете их исполнять за его ответственностью.

Сизэра поклонился.

Двадцать минут спустя, Сэверак, со своим электро-отражателем, в футляре через плечо, уже вступил на палубу «Циклон».

Только 20-го апреля могла закончиться концентрация всего огромного флота. На всех судах, начиная от самой маленькой подводной лодки и до самого огромного броненосца, все были проникнуты сознанием, что Иктанэр, невидимый и грозный, бродит здесь, в этих глубинах, которые достигают до двух километров.

Тем не менее борьба была решена. Мир хотел покончить с этим вопросом. Лучше погибнуть массой, чем подчиниться! Да и была ли даже возможность подчиниться, раз Оксус и Фульбер требовали от держав такого заложника, которого у них не было, т. е. Моизэты.

И потому все шли на верную смерть в надежде встретить может быть победу на этом пути.

Чтобы не возбудить подозрений у Иктанэра, который знал, что «Циклон», вследствии своей быстроходности, всегда находился в разъездах, — адмиралы решили, что этот миноносец с Сэвераком на своем борту всегда будет в авангарде флота. И только в случае взрыва какого-нибудь броненосца, «Циклон» сможет оставить свое показное место и отправиться всюду, куда сочтет полезным двинуть его Сэверак.

Утром 21 апреля был дан приказ об общем выступлении.

Невидимый, но присутствующий Иктанэр находился при концентрации флота. Он двинулся вместе с ним в путь. Он поместился на ста метрах глубины под «Циклоном», и этого точно держался, как на конце нити, перпендикулярно падавшей от средины киля миноносца.

Таким образом флот об Иктанере не знал ничего. Тогда как Иктанэр о нем знал все. Все, за исключением лишь одного: возлюбленный Моизэты не подозревал, что Сэверак находится на борте «Циклона».

О, если бы он это знал!..

Едва прибыв на миноносец, Сэверак сказал Сизэра:

— Лейтенант, вы можете мне подтвердить, что Иктанэр с своим «Торпедо» два раза перелетел через «Циклон»?

— Да, г-н Сэверак! — отвечал Сизэра.

Лейтенант Сизэра не проявил к данному ему начальнику большого расположения, так как преступное прошлое анархиста ему внушало отвращение. Все, что он свидетельствовал по отношению к нему, это холодную вежливость, вполне соответствующую как его обязанностям, так и личным чувствам.

— Хорошо! — сказал Сэверак, которого очень, очень много интересовало дружелюбно или нет настроены были к нему люди.

И затем он распорядился:

— Пусть мне устроят на парте неподвижное сидение. И чтобы никто не смел ко мне подходить ближе трех метров расстояния на тот случай, чтобы удар моего электро-отражателя не был парализован встретившимся человеческим телом, когда мне представится случай заметить Иктанэра.

Это приказание немедленно было исполнено.

У самого борта кормы поставили сундук и крепко привязали его к месту. Возле самого Сэверака повесили рупор, чтобы Сэверак мог в мгновение ока его схватить и дать свои распоряжения. И противник Иктанэра уселся на своем посту. Он держал свои руки на электро-отражателе, который покоился у него на коленях.

В восемь часов утра, 24-го апреля, Сизэра дал приказ остановиться: пришли в Ормузский пролив. При помощи бинокля, в северо-западном направлении уже можно было рассмотреть маленький островок Мазандам, за которым начинался этот пролив. Распорядились остановить машины, Сизэра в сопровождении Сэнт-Клера подошел к Сэвераку и проговорил:

— Господин Сэверак, я думаю, что было бы хорошо, если бы вы теперь пошли немного отдохнуть. Согласно данным мне приказаниям, — специальным приказаниям, которых не можете отменить даже вы, — я должен лавировать здесь, не проникая в пролив, до тех пор, пока не пройдет первый корабль, который…

— Знаю! — ответил Сэверак. — В самом деле, ведь ультиматум гласит, что первое судно, проникшее в Персидский залив, будет взорвано…

— И необходимо, чтобы «Циклон» не шел добровольно на свою гибель, — продолжал Сизэра, — пока вы и ваш электро-отражатель находитесь на его борту.

— Что же будет дальше? — спросил Сэнт-Клер.

Ему ответил сам Сэверак.

— Раньше чем дать приказ о выступлении в поход после концентрации у острова Сокоторы, адмирал Бересфорд сделал вызов добровольного крейсера, который захотел бы первый пройти этот пролив. И на вызов откликнулось больше ста командиров крейсеров. Пришлось бросить жребий, и он выпал на долю немецкого крейсера «Принц Генрих». Да вот, если не ошабаюсь, и он сам!

Сэверак встал и протянул руку в юго-восточном направлении.

И, действительно, из почти неподвижной группы более чем в сто судов выделился один высокий, весь белый крейсер и на всех парах понесся вперед. На его обеих мачтах развевались германские черно-бело-красные флаги.

Это был «Принц Генрих», великолепный двухтрубный броненосный крейсер, в восемь тысяч восемьсот тонн водоизмещения.

И по мере того, как он приближался, весь сверкая под утренним солнцем, все отчетливее доносились по его адресу крики «ура», несшиеся с судов, мимо которых он проходил.

Величественно, на всех парах, т. е. со скоростью до двадцати узлов в час, он несся прямо между стоявшими на одной линии «Циклоном» и «Свифтом», и промчался, изрыгая из своих двух труб огромные клубы черного дыма.

— Браво! Браво! — в один голос разразился весь экипаж «Циклона».

— Урра! Урра!.. — отвечал экипаж шедшего на гибель крейсера.

— Командир, ваши инструкции не запрещают вам следовать за этим судном?

— Наоборот, они мне это предписывают. Я должен следовать за ним на расстоянии приблизительно в один километр и повернуть, едва только он будет взорван.

— Тогда вперед!

— Вперед!

И сопровождаемый «Свифтом», который все время должен был повторять все маневры французского миноносца, «Циклон» двинулся вперед прямо по борозде, оставшейся за немецким крейсером.

Весь экипаж был начеку, при заряженных минах. Сизэра и Сэнт-Клер находились впереди, окружая Сэверака, прижимавшего на своей груди обеими руками электро-отражатель.

Все трое они были бледны. Их глаза не отрывались от «Принца Генриха».

Крейсеру дан был приказ идти как можно ближе от острова Мазандам, чтобы на скалах его ожидаемые уцелевшие жертвы близкой катастрофы могли найти себе спасение, так как хотели во что бы то ни стало иметь живых очевидцев дела. Экипаж «Принца Генриха» ни на одно мгновение не терял своего хладнокровия, все слушать и наблюдать, чтобы уцелевшие от катастрофы люди могли представить полезный для остального флота отчет о гибели их судна.

— Черта пройдена! — воскликнул Сизэра, естественно суровым и резким тоном, хотя внутри себя он и ощущал дрожь волнения.

Но в то же мгновение все увидели, как немецкий крейсер словно приподнялся на водах, раздался оглушительный удар и крейсер раскололся надвое, по линии между обеими трубами… Гигантский веер пламени и столб дыма взлетели в одно время. Носовая часть крейсера передом ткнулась в волны, а задняя опрокинулась вертикально на корму, и затем в одну мунуту все исчезло в огромном водовороте… Но «Циклон» уже повернул назад, тогда как «Свифт», согласно полученному приказанию, устремился на всех парах к месту катастрофы, чтобы подобрать уцелевших людей!..

И тогда наступила очередь вскрикнуть в ужасе Сэвераку, Сизэра и Сэнт-Клеру. «Свифт» почти весь вспрыгнул из воды, раздался второй взрыв, и в то же мгновение миноносец, разбитый и разломанный, погрузился в пучину, только что поглотившую «Принца Генриха».

Мрачно Сэверак проговорил:

— Я это знал: они будут беспощадны.

И опустив на перевязи свой электро-отражатель, он в ярости хрустнул себе пальцы и устремил разъяренные глаза, где волны хлестали и били окровавленные остатки крушения.

Пять минут спустя, с «Дриднойта» дан был приказ всему флоту остановиться. А час спустя, дан был другой приказ, согласно которому на широте острова Мазандама образовалась особая эскадра из двенадцати броненосных крейсеров впереди и двенадцати броненосцев первого ранга за ними, а вокруг них двести миноносцев и истребителей, и сверх того пятьдесят подводных лодок.

И в два часа пополудни, по пушечному выстрелу с «Дреднойта», эта эскадра двинулась вперед.

«Циклон» находился в числе миноносцев.

На всех парах эскадра обогнула остров Мазандам и произвела совершенно тот же маневр, как покрывший себя славой «Принц Генрих».

И тут началась леденящая кровь гекатомба.

В два часа четыре минуты взлетел один броненосец и почти тотчас же другой.

Две минуты спустя, единовременно погибли два броненосца. Затем один за другим последовали два других броненосца и один крейсер. В два часа — опять взорвался миноносец и затем аккуратно каждую минуту — двадцать других. За это же время взорвалось еще два броненосца.

Но в то же самое время, по приказу адмирала Бересфорда, все остальные суда флота развели все пары и бросились к фатальному проходу.

И целых двадцать четыре часа колоссальная флотилия врывалась в Персидский залив.

Оксус и Фульбер сотнями рассеяли свои плавучие мины между большим островом Кихн и островом Мазандамом, составляющими грани наиболее узкой части Ормузского пролива. И больше от этих мин, чем от невидимых атак Иктанэра, взрывались ежеминутно броненосцы, крейсера, миноносцы, подводные лодки. Никому не было спасения!

И эта неописуемая гекатомба, это героическое прорывание длилось двадцать четыре часа!

25 апреля, в 2 часа пополудни, ни единой части всемирного флота не оставалось в Оманском заливе. Четыреста девяносто два судна погибли в Ормузском проливе. Что же касается остальных восьмисот шестидесяти шести судов, броненосцев, крейсеров, миноносцев, истребителей и подводных лодок, — то они, мало помалу, все сконцентрировались в заливе, вместо ранее назначенного адмиралом Бересфордом местом сбора в треугольнике, расположенном между островами Фарур, Там и Абу-Мооса.

«Циклон» и «Республика» уцелели в этом истреблении. Но «Дреднойт» был взорван и похоронил вместе с собой в волнах вместе со всем своим экипажем и адмирала Боресфорда, и его главный штаб.

Адмирал Жерминэ таким образом остался один во главе всемирного флота, убывшего на одну треть.

А Иктанэр не заметил даже тени.

V Семейная драма

Иктанэр, как только израсходовал все снаряжение «Торпедо», немедленно оставил всемирный флот среди плавучих мин, и со всей скоростью устремился на Затерянный остров. Едва прибыв в подводные гроты, он сейчас же дал о себе знать и, поставив «Торпедо» в его бассейне, отправился к лаборатории, где его ожидали Оксус и Фульбер.

— Они не обратили никакого внимания на ультиматум и я взорвал шестьдесят их судов, — проговорил он без всяких вступлений.

— Превосходно, сын мой! — воскликнул Фульбер.

И в его глазах блеснул луч удовольствия и торжества.

Иктанэр вскочил тогда со своего места и яростно зашагал по комнате. И его горе и гнев, которых он больше не мог сдерживать, вырвались из его груди в страшных угрозах и клятвах.

— Я их всех истреблю! Всех, до последнего миноносца! До последней подводной лодки! Я пойду затем в Европу и взорву все их молы и плотины, сожгу все порты! Я поднимусь по рекам и истреблю их города. Я дойду, если нужно, до самого Парижа! И они мне вернут Моизэту, или же я потоплю самого себя под руинами мира!

Он был бледен и весь дрожал. Глаза его сверкали. Вся его неукротимая и пламенная натура, созданная для борьбы и истребления, натура чудовища, полу-человека полу-акулы, восстала перед препятствием для его страсти и для его воли. Это был уже не тот решительный и ласковый юноша, которого пробудила к жизни Моизэта, но дикий и безудержный самец, который сверх всего чувствовал себя не таким как все, но вне естественных и человеческих законов и всемогущих при наличности существующего на земле порядка вещей. И он теперь смотрел на цивилизованное человечество лишь как на полишинеля и предателя, который наперекор всем законам правды, держал в своем плену Моизэту, чтобы потом когда-нибудь отдать ее предателю из предателей — Сэвераку!

Какая грандиозная и ужасная странность! Иктанэр, человек и акула, рассуждал по-человечески, но действовал как свирепый зверь; обладал чувствами любви, которое так украшает молодость человека, но в то же время и яростным инстинктом, который делает из акулы самого страшного обитателя моря!

Да! Адский гений Фульбера и холодное, жестокое, бесстрастное знание Оксуса рассчитали верно, создавая физически и морально это исключительное существо и затевая такие планы, бессознательным исполнителем которых он был.

Отныне разрушитель был спущен на Мир и земные державы не могли дать ему единственного выкупа, который он требовал от их подчинения.

Монах отправился в комнату Оксуса. Он не останавливаясь прошел через нее и нажал замаскированную в резьбе стены кнопку, распахнув на двое книжный шкаф, за которым оказалась скрытой дверь. Фульбер вошел в нее, и все вслед затем пришло в прежний порядок.

Он вошел в небольшую гостиную, освещенную электрической люстрой. В одном из кресел полулежала Моизэта.

Она не пошевельнулась при виде Фульбера. Щеки ее увяли и побледнели; глаза были красны от слез и все тело словно съежилось от ожиданий.

Монах долго и безжалостно смотрел на нее молча и наконец сказал:

— Дочь моя!

— Не зовите меня этим именем! — прошептала Моизэта больше с брезгливостью, чем с ненавистью, и больше с отвращением, чем с гневом в голосе. — Я вам не дочь, также как и Иктанэр вам не сын. Мы ваши жертвы. Зачем вы не убьете меня сразу? Я бы тогда покончила с этой ужасной тайной, в которой вы оставляете меня мучиться. Где Иктанэр? Когда я его увижу? За что вы меня держите взаперти, как держал меня Сэверак? Что же вы не отвечаете?

— Где мой отец? — заговорила снова Моизэта. — Отчего он не придет меня навестить?

Оксус, действительно, никогда не ходил в заключение Моизэты, боясь не устоять перед своей настоящей отцовской нежностью.

— Где мадам Марта? — продолжала она. — Если бы у вас было хоть столько сердечности, как у тигра, и то вы дали бы ей жить здесь, со мной, чтобы нам плакать вместе!..

И затрясшись от рыданий, Моизэта закрыла свое лицо руками.

— Ты совсем как все женщины! — с презрением проговорил монах, — ни капли ума, ни истинной силы в мозгу и во всем теле. Я сказал вам: «Подождите, и вы будете счастливы! Что вам надо знать? Вы не должны знать… Я — господин и…

— Подлец! — раздался громкий металлический голос. — Вы подлец!

Фульбер повернул голову туда, откуда раздался этот голос. И он увидел среди двух раздвинутых портьер фигуру Веры, которая метала молнии своими негодующими большими черными глазами. Он пожал плечами и улыбнулся.

— Да, смейтесь, демон! Смейтесь над двумя беззащитными женщинами. Вы мучаете этого несчастного ребенка, когда вам было бы так легко его утешить. Что вы ее боитесь? Она рассказала мне, где мы находимся. Затерянный остров это просто тюрьма! Зачем же замуравливать здесь этого ребенка? Что у вас за планы? И к чему вы каждый день приходите бередить ее раны? О, если бы у меня было что-нибудь под руками, как бы я убила вас!

И отважная девушка обвела глазами вокруг себя, хотя отлично знала, что в их помещении не оставили ни одного такого предмета, который мог бы послужить даже самым несовершенным орудием.

Монах снова пожал плечами и медленно проговорил:

— Я прихожу потому, что хочу видеть. Будущее сделает Моизэту счастливой. А вот вы, Вера, так бойтесь этого будущего! До завтра!

И Фульбер нажал кнопку, растворившую двери. Сатанинский загадочный, он скрылся с глаз обеих девушек, опять не рассеяв завесы мучительной тайны, в которой он держал своих заключенных.

Марта и Бавкида спали, или казались спящими самым спокойным сном.

И вдруг Марта раскрыла глаза, бесшумно встала и, ступая кончиками ног, дошла до маленькой гостиной и прошла ее. И прислонившись ухом к стене под самыми часами, звук маятника которых один нарушал своим монотонным тик-так тишину комнат, — она несколько минут прислушивалась.

Потом она вернулась в спальню и, дотронувшись до плеча служанки, сказала:

— Бавкида, он спит! Идем слушать, так как скоро нам придется действовать. Может быть даже это настанет завтра же!..

На следующий день, 26-го апреля, в пять часов утра Фульбер разбудил Оксуса:

— Иди, — сказал ученый. — Вернулся Антэй.

Монах встал, наскоро умылся, надел свой обычный темного цвета костюм с капюшоном и вышел за Оксусом в лабораторию.

Антэй ждал своих начальников, стоя в почтительной позе. По приглашению Фульбера он доложил им о данном ему поручении.

— Я полагаю, что всемирный флот убыл приблизительно на одну треть.

— Хорошо! — невозмутимо отозвался монах. — Где находятся теперь оставшиеся нетронутыми суда?

— Они сконцентрируются в восточной части Персидского залива.

— А ты не знаешь, — заговорил Оксус, — на каком судне может находиться Сэверак?

— Я думаю, что Сэверак находился и теперь находится, если только он остался в живых, на одном из мелких и быстроходных судов. На них он меньше всего рискует, и может не возбуждая подозрений, быстрее сноситься со всем остальным флотом.

— Ты прав, — проговорил Фульбер. — Мы довольны тобою.

— Взорвался английский адмиральский корабль «Дриднойт» и с ним погиб главнокомандующий Бересфорд. Так что теперь флотом командует адмирал Жерминэ.

— Хорошо! — с неизменным спокойствием проговорил Фульбер. — Ступай!

И монах нажал одну из кнопок сигнального стола. Немедленно вошел негр Сципион.

— Чтобы Антэй пошел и выспался! — приказал ему Фульбер.

День прошел в спокойствии на Затерянном острове. Иктанэр чистил и перевооружал свой «Торпедо»; Антэй спал; Оксус и Фульбер наблюдали за работами в мастерских; Моизэта и Вера целыми часами оставались в мучительных думах; Марта неподвижно и задумчиво полулежала в кресле; Бавкида продолжала свое бесконечное вязанье. Всюду — спокойствие, но спокойствие лишь наружное, так как хотя физически все эти люди или оставались неподвижными или мирно работали их обычные работы, но душой и сердцем все они переживали тревожный ураган, поднятый чувствами любви, ненависти, отчаяния, претензий, часто надежды, хитрости…

Окруженный тройным поясом плавучих и электрических мин, забронированный в проволочную кольчугу, снабженную острыми намагниченными громоотводами, заперши тщательно все входы в подводные гроты, — Затерянный остров казался неприступным.

Иктанэр с своим «Торпедо» отправился на стражу к одной подводной пещере с той стороны, откуда должен был придти флот. Эта пещера находилась в скале, лежавшей на тридцати метрах глубины под водой.

И зарывшись, как угорь, в своей норе, он ждал своих жертв.

Вооруженная и готовая к отплытию, электрическая лодка находилась под охраной одетых в скафандры Антэя, Людвига и Альберта в том подземном гроте, который через специальный колодец сообщался с лабораторией. И в невероятном случае поражения своего, Фульбер и Оксус таким образом могли спастись сами или же лишь отправить в безопасное место Моизэту — их главный залог.

Раньше, чем уйти в свою спальню, Фульбер пошел навестить женщин. Моизэта и Вера действительно спали; они и не подозревали, какая ужасная драма готовилась разыграться на утро. Что касается Марты и Бавкиды, то они лишь с виду спали.

Голова Фульбера была слишком озабочена, чтобы он мог отдаться спокойному и тихому сну. И он заговорил во весь голос, как это случалось с ним часто.

И то, что он говорил, должно быть было ужасно, так как Марта не раз едва овладевала собой, чтобы не упасть в обморок; даже Бавкида вся тряслась от волнения.

— Бавкида, — проговорила Марта, — ты слышала: они должны придти завтра. Я тебе все открыла, чтобы ты могла понять, и ты поняла. Завтра, — да что я говорю? Это сегодня, через несколько часов, что Сэверак, отец моего сына, нападает на Затерянный остров, и мой сын, Иктанэр, будет защищать этот остров от своего отца… Понимаешь?

— Да, госпожа, да!

— Помнишь ты, что мы решили?

— Да.

— Ты не испугаешься?

— Нет! Нет!

— Твоя рука не дрогнет?

— О, нет, госпожа, я буду сильна!..

— Я надеюсь, что нам не придется убивать Сципиопа… Но ты хорошенько запомнила, что нужно делать?

— Да.

— Хорошо! Постараемся же теперь соснуть. Нам понадобится все наше спокойствие, все наши силы…

Пять минут спустя, обе женщины уже были в своих постелях. Но при возбужденных нервах они не могли спать и поднялись в шесть часов утра.

Это был тот час, когда солнечный свет первыми ослепительными своими лучами озарил зеркальную гладь Персидского залива.

Антэй ошибся, подумав, что весь флот отправился в атаку Затерянного острова. Он действительно подвигался вперед, но это медленное движение было лишь военной хитростью адмирала Жерминэ, предпринятой им после своего совещания с Сэвераком.

И результат этого совещания был такой:

Малым ходом флот двинулся по направлению Затерянного острова. Но с наступлением ночи с 27-го на 28-е апреля — как раз той ночи, когда на Затерянном острове Марта и Бавкида согласились на какое-то тайное дело — в эту ночь «Циклон» отделился от остального флота и, погасив все свои сигнальные огни, на всех парах под руководством Сэверака отправился к Затерянному острову. В три часа утра он пришел как раз к тому месту, где в подводной пещере сторожил Иктанэр. И здесь «Циклон» остановился.

На палубе его, возле каюты, стоял Сэверак, одетый водолазом. На перевязи через плечо у него висел на груди его электро-отражатель. Вокруг Сэверака сгруппировались Сизэра, Сэнт-Клер и матросы.

— Обо мне больше не беспокойтесь, — проговорил Сэверак командиру миноносца. — Я иду или победить, или погибнуть. Три белых огня будут означать, что я победил. Но если эти огни не загорятся в эту ночь, значит я побежден и в плену или мертв. Тогда адмирал пусть действует, как знает. Вы не забудете ничего, господин Сизэра?

— Нет, господин Сэверак, — отвечал офицер, невольно проникшись изумлением пред этим человеком, который один шел против самой могучей силы, какая только вздымалась когда-нибудь над Миром.

— Хорошо! — сухо ответил Сэверак. — Ваши руки, господа!

И когда он пожал протянутые ему офицерами и матросами руки, то скомандовал:

— Каску!

И тогда немедленно ему надели на голову медную каску водолазов. На спину ему повесили резервуар со сжатым воздухом, который должен был позволить ему оставаться шестнадцать часов под водой. Простым поворотом запора, находившегося на его левом плече, на расстоянии, доступном для его правой руки, Сэверак моментально мог отцепить каску от ворота и освободить голову. Этот механизм был его собственного изобретения, и он его тщательно проверил на случай пользования им при первой необходимости в ближайшем будущем. Прикрепили трубки к их местам, и когда это было кончено, Сизэра скомандовал:

— В воду.

Два сильных матроса приподняли Сэверака, два другие держали веревку, продетую у него под мышками. Двадцать секунд Сэверак оставался на воздухе, вися у борта «Циклона». Затем матросы стали опускать веревку, и Сэверак сейчас же исчез в море. Пять минут спустя веревку подняли свободной. Сэверак ее опустил. Сначала могли следить за его движениями по воздушным пузырям, выходившим из его каски и взбегавшим на поверхность моря. И Сэнт-Клер проговорил:

— С Богом!

Тем временем Иктанэр, сидя возле своего «Торпедо» у входа в подводный грот, заметил, как над скалой остановилась какая-то черная масса. Первые лучи рассвета, озарившие небо и море, уже достаточно проникли в морскую глубину, чтобы Иктанэр мог сообразить, что эта темная масса была судном малых размеров. Что ему тут было нужно?.. Не шевелясь Иктанэр стал ждать.

Дальше он с удивлением заметил, что от темной массы что-то отделилось и стало спускаться к нему. И это нечто опустилось на плоский верх скалы, под которой он скрывался.

Чтобы лучше рассмотреть, Иктанэр вышел из своей пещеры и вплавь удалился и запрятался за ближайший куст кораллов.

По движениям, которые производило новое явление, по его форме, по блеску медной кожи, Иктанэр понял, что пред ним был одетый в полное водолазное снаряжение человек.

Очень заинтересовавшись, Иктанэр, прячась за каждой выпуклостью, за каждым кустом кораллов, пробрался на несколько шагов от человека, который в это время стоял, обратившись к нему спиной. Он видел, что тот словно минуту колебался, затем, низко нагнувшись, решительно зашагал по своего рода тропе, которая в сущности была ничем иным, как гребнем подводной горы, связывавшей скалу с Затерянным островом. Эта тропинка нигде не опускалась глубже двадцати пяти метров от поверхности моря.

И тогда Иктанэр понял. Один лишь человек знает внутреннее расположение острова. И этот человек, этот водолаз, — конечно Сэверак; и он должен быть вооружен своим электро-отражателем.

Иктанэр остановился. С бьющимся сердцем и с широко раскрытыми глазами, он смотрел на отважного водолаза, который нагнувшись шагал к Затерянному острову.

И внезапно он решил как ему поступать. Плыть он мог гораздо скорее, чем шел Сэверак. И он кинулся вплавь, описал, чтобы не быть замеченным, огромный круг и спрятался в густых водорослях возле самых ворот, занимающих подводные гроты острова в конце скалистой тропы.

И с рукой на рукоятке кинжала, неразлучно висевшаго на его поясе, Иктанэр стал ждать.

В двадцати метрах над ним ровные волны моря мирно плескались о скалы острова. Рыбы спокойно скользнули среди водорослей; морские курочки скользили как тени, волоча как хвост, свои длинные перья. Вокруг все дышало ненарушимым покоем: и спокойные движения живых существ, и неподвижность растений, и кристальность воды, озаренной первыми лучами утра…

И в этом подводном спокойствии два человека все свои помыслы направляли лишь на то, чтобы сразиться и уничтожить один другого. Один из них был чудовищем физически, другой был тем же по своему одеянию из резины и меди. Первый Иктанэр ждал второго с длинным отточенным кинжалом в руках. И второй — Сэверак — решительно шел против всего, что составляло силу первого, и против него самого, он в своих руках держал молненосный электро-отражатель.

Это была такая необычайная и трагическая сцена, равной которой никогда еще и никому не дано было поведать человечеству.

Наконец, Сэверак показался, сперва смутно, потом отчетливо. В каких-нибудь пяти шагах от спрятавшегося Иктанэра он остановился; и в этот момент его противник мог его разглядеть перед собой во всех подробностях.

Сэверак держал перед собой обеими руками квадратный ящик электро-отражателя. Он направил его на борт. И вдруг поднялось целое облако, вспенившее воды, и раздался продолжительный пронзительный свист. Потом настала тишина, вода мало помалу просветлела и стала опять же прозрачной, какой создала ее природа.

И тогда Иктанэр увидел, что в воротах была продырявлена огромная брешь и через нее вошел Сэверак. Иктанэр последовал за ним, как пантера, крадущаяся за своей добычей и готовая накинуться на нее и разорвать.

Внутри грота Сэверак остановился. Иктанэр тоже.

Впереди, в глубине грота стояли трое водолазов. Иктанэр знал их. То были Антэй, Людвиг и Альберт, стоявшие на страже у электрической лодки.

Не успел он пошевельнуться, как вода снова начала кипеть и раздался тот же пронзительный свист. И когда все успокоилось, он увидел, что трое водолазов были мертвы.

Задыхаясь, Иктанэр притаился в двух шагах от Сэверака. Ему неудержимо хотелось броситься и вонзить ему в спину свой длинный отточенный кинжал, рукоять которого судорожно сжимала его рука, но одна мысль его останавливала:

— Нет! Я хочу видеть, что будет дальше, до конца!

И он остался, спрятавшись за выступом скалы.

Не колеблясь, Сэверак подошел к стене грота и долго шарил по ней обеими руками; наконец, он нашел рычаг, управлявший дверью, которая соединяла грот с колодцем, ведущим в лабораторию.

Дверь распахнулась. Сэверак вошел, и она заперлась за ним.

Иктанэр знал, что для того, чтобы подняться по колодцу до лаборатории, Сэвераку нужно по меньшей мере минут пять времени. И он подождал, пять раз сосчитав от одного до шестидесяти.

Затем он бросился вперед. Открыл дверь, сильно оттолкнулся ногой от пола и с одного взмаха поднялся наверх колодца. Крышка его была открыта, он вспрыгнул и выскочил на пол лаборатории, испустив громкий крик…

В одно мгновение он увидел стоявших Оксуса и Фульбера с искаженными от ужаса лицами! И Сэверака, освободившегося от каски, валявшейся на полу, с обнаженной головой и с торжествующим видом наводившего на Оксуса и Фульбера свой электро-отражатель. Он вскрикнул снова…

Вздрогнув, Сэверак оглянулся. И взгляды двух соперников встретились. Десять секунд сцена была неописуема.

— Тебя сначала! — взревел Сэверак.

И он поднял электро-отражатель.

Но быстрый, как молния, Иктанэр припал к земле, метнулся в сторону и ринулся с занесенным кинжалом с такой огромной стремительностью, что сшиб Сэверака с ног раньше, чем тот успел нажать смертельную кнопку своего аппарата.

И пред окаменевшими от ужаса Оксусом и Фульбером оба сцепившиеся противника повалились на пол.

Хриплые крики вырывались из их грудей. Связанный своим тяжелым водолазным костюмом, Сэверак почти не мог двигаться. Но своей жилистой рукой он стиснул кисть руки Иктанэра, кисть той руки, в которой был кинжал. И Иктанэр весь извивался, порываясь освободиться из этих тисков.

И он вырвался. Вскочил на колени и занес кинжал, и с ревом торжества уже готов был нанести удар.

Но его рука вдруг была схвачена. Какое-то тело упало между ним и Сэвераком. И он увидел пред собой женщину, которая кричала:

— Шарль! Это — твой сын! Сын мой, Сэверак — твой отец. Не убивай его, не убивай!..

Но в ту же минуту четверо грубых рук схватили женщину и оторвали ее от Сэверака и Иктанэра, за которых она хваталась; и Иктанэр уже видел пред собой лишь монаха Фульбера, который, указывая ему на неподвижно распростертого и ошеломленного Сэверака, говорил:

— Бей, сын мой!

При звуках этого неумолимого голоса Иктанэр пришел в себя. И с тем присутствием духа, которое составляет отличительную особенность гениальных борцов, он нагнулся, схватил электро-отражатель и в два удара кинжала обрубил ремни, на которых он висел на шее у Сэверака.

Затем вскочил и с электро-отражателем в одной руке и с кинжалом в другой, он с страшным величием воскликнул:

— Я теперь — господин! Оксус, Фульбер, Сэверак — ни жеста, ни шага! Или я убиваю!

И с ужасающим спокойствием Иктанэр засунул за пояс кинжал и, взяв в обе руки смертоносный аппарат и положив палец на его разрушающую кнопку, пошел и сел на деревянный табурет и непреклонным тоном приказал:

— Оксус, Фульбер, освободите Сэверака от его скафандра.

И когда они заколебались, он, направив на них электро-отражатель, проговорил:

— Повинуйтесь, или я вас убью. Я видел, как этим управлял Сэверак, и я так же сумею с ним управиться.

Побежденные, дрожа от стыда и ярости, Оксус и Фульбер раздели Сэверака, который оказался одетым в вязанное шерстяное платье.

— Сядьте так, предо мной! — приказал Иктанэр троим людям.

Они повиновались и сели все рядом на диване.

Лица их были искажены самыми противоположными чувствами. Но их тела, словно вдруг парализованные, оставались неподвижными и спокойными.

Тогда Иктанэр обратился к женщине, остававшейся на коленях посреди лаборатории, с восторженными глазами и с воздетыми руками:

— Женщина, — мягко сказал он, — встань! Кто ты?

Марта встала. Она откинула со своего лица свои длинные седые волосы, взглянула на Сэверака, потом, с выражением невыразимой радости и любви, — на Иктанэра и затем заговорила.

В кратких чертах, но очень ясно, так как каждое слово исходило из самой глубины ее сердца матери и возлюбленной, — она описала всю свою жизнь, начиная с того дня, когда она впервые встретила в Перпиньяне студента Шарля Сэверака, и до той недавней ночи, когда из слов, произнесенных Фульбером во сне, она узнала, что всемирный флот и Сэверак идут на Затерянный остров, защищаемый почти одним Иктанэром.

Но вся отдавшись материнским чувствам, занятая в особенности тем, чтобы доказать Иктанэру, что он — подлинно сын Сэверака, — Марта совсем не упомянула о своем последнем свидании с Моизэтой. И таким образом она невольно дала понять, что не знает о возвращение Моизэты на Затерянный остров.

Оксус и Фульбер с жадностью ловили каждое слово Марты. Они трепетали, как бы она не разоблачила их махинаций. Когда же они увидали, что она забыла сказать, что видела Моизэту в самую ночь ее возвращения, они вздохнули свободнее, и луч надежды блеснул в их глазах.

И тогда Фульберу внезапно пришла одна из тех мыслей, которые способны превратить побежденных в победителей.

Сэверак не сводил глаз своих с Иктанэра и, весь дрожа, слушал рассказ своей забытой любовницы.

Охваченный каким-то трепетом, Иктанэр опустил на грудь свою голову и полузакрыл глаза, словно старался глубже уловить новые для него слова той, которая называла себя его матерью.

И тогда Фульбер понял, что он может действовать. Диван, на котором он сидел, находился вблизи динамо-машины, которая, при простом повороте рычага, могла пустить сильнейший электрический ток в медные полосы, проложенные по цементному полу лаборатории. И Фульберу стоило протянуть лишь свою левую руку, чтобы опустить этот роковой рычаг.

И как раз его собственные ноги и ноги Оксуса и Сэверака находились на резиновом войлоке, постланном перед диваном. И ноги Иктанэра опирались на поперечную перекладину табурета, на котором он сидел в своей задумчивой позе, и таким образом тоже не касались смертоносных медных полос. Лишь ноги Марты ничем не были изолированы от электрического тока, и как раз касались скрещенья двух полос.

Фульбер быстро сообразил все эти подробности и тут же решил сдвинуть рычаг и пустить в медные полосы пола электрический ток, и им на месте испепелить Марту раньше, чем каким-нибудь неосторожным словом она выдаст тайну присутствия Моизэты на Затерянном острове…

И небрежным правдоподобным жестом Фульбер протянул свою левую руку и оперся ею на рукоять рычага.

Марта тем временем начала рассказывать о том, как она и Бавкида устроили свой побег из помещения, где они были заключены.

Вдруг Марта страшно вскрикнула, получив смертельный электрический удар, и тяжело рухнула всем телом на пол. Иктанэр и Сэверак в одно время кинулись к бедной женщине. Но Фульбер уже быстро снова поднял рычаг и пристально посмотрел на Оксуса, который понял значение этого взгляда.

— Марта! Марта! — воскликнул Сэверак.

И он повернул тело, приподнял голову и впился глазами в ее лицо, в одну секунду почерневшее как уголь.

Иктанэр оставался окаменелым и не отводил своих широко раскрытых глаз от ужасного лица своей матери…

И вдруг нечеловеческий дикий крик, в котором звучала ненависть и победа, заставил их обернуться обоих.

И в нескольких шагах от себя они увидели возвышавшегося в своем черном длинном платье торжествующего Фульбера. Монах в обеих своих руках держал электро-отражатель, который отбросил от себя Иктанэр в тот момент, когда кинулся к своей матери.

— Встаньте! — прогремел монах своим жестким голосом. — Встаньте и ступайте на то место, где только что были я и Оксус. Положение переменилось. Власть теперь в моих руках.

Невозможно описать впечатление изумления и отчаяния, отразившиеся на лицах Иктанэра и Сэверака. Коленопреклоненные, неподвижные, как живые статуи ужаса, они смотрели на Фульбера своими широко раскрытыми главами.

— Встаньте и идите туда! — повторял монах.

Они не двигались.

Тогда сатанинская усмешка скользнула по его лицу и, пожав плечами, он проговорил:

— А, впрочем, действительно, лучше вам оставаться на коленях. Тебе, Сэверак, чтобы умереть, а тебе, сын мой, чтобы получить мое прощение.

И хладнокровный, неумолимый и невозмутимый, как всегда, Фульбер направил угрожающе на обоих коленопреклоненных людей электро-отражатель, продолжал свою кровавую сцену:

— Отвечай, Сэверак: где Моизэта?

— Не знаю, — пролепетал Сэверак, обессиленный, наконец, такой массой впечатлений.

— Ты лжешь! Где Моизэта?

— Не знаю! Разве ее нет на Затерянном острове?

— Как она может быть здесь, когда ты прячешь ее в каком-нибудь анархистском тайнике?

— Ты лжешь! — воскликнул Сэверак, собрав всю свою последнюю энергию.

— Хорошо же! Раз ты не хочешь сказать, — ответил Фульбер, — так умирай!

И он нажал кнопку, на которую, как он только что пред тем видел, клал палец Иктанэр. Раздался сухой треск, и Сэверак повалился пораженный.

С криком вскочил Иктанэр, но Оксус схватил его поперек туловища и вынес из лаборатории.

Час спустя, в одном из самых больших гротов Затерянного острова, пред лицом всех подчиненных монахов, слуг и служанок, освобожденный Сципион одним ударом топора отсек голову Бавкиде.

— Так погибают предатели! — раздался голос при охватившей всех присутствовавших дрожи.

И в то же самое время электрическая лодка, под управлением двух людей, отошла от Затерянного острова.

Во всю свою скорость она направилась на восток. Через три часа пути она пришла на вид миноносца. То был «Циклон».

Оба человека, чтобы привлечь на себя внимание судна, взорвали один динамитный патрон и сейчас же спустили на море небольшой плот, к которому привязан был труп. Затем лодка приведена была в погружающее состояние и исчезла в море.

«Циклон» подобрал оставленный плот. Привязанный к нему труп был труп Сэверака.

На его груди приколот был сложенный лист бумаги, на лицевой стороне которого было написано:

«Адмиралу Жерминэ».

«Циклон» повернул назад и отправился к броненосцу «Республика», на который и перенесен был вместе с плотом труп Сэверака.

Адмирал Жерминэ собрал адмиральский совет и в его присутствии открыл лист. На нем он прочел:

В то время, когда на броненосце «Республика» адмирал Жерминэ читал этот коварный и жестокий ультиматум — на Затерянном острове Оксус в первый раз вошел в комнату Моизэты.

И когда она расплакалась на его груди, он растроганным голосом сказал ей:

— Дочь моя, надейся! Сэверак погиб! Все препятствия, одно за другим, рушатся. И через несколько недель я сам вложу твою руку в руку Иктанэра, и ты будешь королевой всего Мира!

— Увы, — простонала она, — мне нужен только мой жених! На что мне весь мир?

— Надейся, моя Моизэта! Тебе сегодня говорит это твой отец! Ты будешь счастлива!

Она заглянула в глаза отцу и расцеловала его, и в первый раз за много времени улыбка показалась на ее лице.

Оксус вышел.

И только тут Моизэта услыхала позади себя чье-то рыданье. Она оглянулась и увидела Веру, которая плакала, упав на ковер.

На другой день Веру нашли мертвой в ее постели. Она удушилась той черной лентой, которой обыкновенно завязывала свои волосы.

14-го мая, накануне того дня, когда кончалась последняя отсрочка, дарованная Миру властителями Затерянного острова, в большом салоне марсельской префектуры собрался военный совет.

Надежные матросы, поставленные на часах пред входом в этот салон, должны были строжайше охранять его.

В салоне, вокруг огромного стола сгруппировались адмиралы от всех наций и такое же число посланников. Во главе этих двух делегаций стояли адмирал Жерминэ и г-н Уайт.

Как только было открыто заседание, г-н Уайт поднялся и сказал:

— Слово принадлежит адмиралу Жерминэ, который сообщит нам, что он уже предпринял по своей инициативе и какой наметил план дальнейших действий, одобрить или отвергнуть который должно совещание.

Адмирал Жерминэ снова встал. Своими энергичными глазами он обвел внушительное собрание и затем твердым голосом заговорил:

— Господа, я буду краток. Вот что я предпринял. По моему приказанию, сто самых отличных инженеров, сто лучших десятников и сто отборных рабочих уже шесть дней, как отделены в одном из сухих доков Тулона. Под охраной целого полка морской пехоты они день и ночь, кормясь и ночуя на месте, заняты особой работой. В этот док введен был миноносец дальнего плавания «Циклон», как самый быстроходный и усовершенствованный из всего национального флота. Рабочие снабдили «Циклон» новыми, только что усовершенствованными машинами. Предварительно же они удалили с миноносца все, что внутри его и на палубе составляло мертвый груз. С точки зрения обороны и атаки они его разоружили совершенно. Короче говоря, «Циклон» завтра утром будет уже не миноносец, а маленький пароход, способный скользить по поверхности воды со скоростью в семьдесят узлов в час.

Шепот изумления, раздавшийся со стороны адмиралов, прервал на минуту речь адмирала Жерминэ. Он улыбнулся слегка и продолжал:

— Специальный экипаж, целиком состоящий из офицеров, будет назначен на «Циклон». Численность его будет строго ограничена необходимым персоналом для действия машин и руля. Лейтенант Сизэра, ныне произведенный в капитаны, будет командовать этим исключительным и отборным экипажем. Вот, господа, что я предпринял.

Наступило молчание. Видимо озадаченные, все члены совещания ждали дальнейшего объяснения, которое, впрочем, было кратко и несложно.

Адмирал Жерминэ продолжал:

— И вот, господа, мой дальнейший план.

Обогнув мыс Доброй Надежды и через Гибралтар, Иктанэр завтра, разумеется, заявится в Средиземном море.

Сегодня вечером, в ответ на ультиматум мы объявим следующую простую фразу: «Державы решили противостоять Оксусу, Фульберу и Иктанэру. Что касается Моизэты, то они не могут ее вернуть, так как она не находится и никогда не находилась в их власти».

Иктанэр, при помощи средств, которые, несмотря на разоблачения Сэверака, мы так и не узнали вполне, несомненно немедленно узнает этот ответ.

И вследствие этого он, конечно, перейдет в наступление, так как по необходимым обстоятельствам, он убежден, что мы скрываем истину и держим у себя Моизэту.

И вот от Гибралтара до маяка Плянье он встретит ряд крейсеров и броненосцев. Одни из них будут им взорваны, другие уйдут от него, а часть незаметно увлечет его к Марселю. По моему плану на рейде Плянье он встретит последний крейсер, который, вероятно, он потопит. Но затем он уже не встретит больше на море ничего, кроме «Циклона», который будет направлен к Тулону. Я рассчитываю, что Иктанэр бросится преследовать «Циклон», оставшийся пред ним единственным уцелевшим судном.

И тут, господа, успех моего плана основан на том тщеславии человеческого сердца, которого не должен быть лишен и Иктанэр, при всей смелости его природы.

Он бросится преследовать «Циклон». И с удивлением заметит его быстроходность. С другой стороны ему уже известна ничтожность наступательных качеств миноносцев. На основании всего этого, я питаю надежду, что Иктанэр увлечется подвигом победить «Циклон» в соревновании на быстроходность. Капитан Сизэра между тем доведет свою скорость до предельной цифры. И я отлично предвижу, что Иктанэра, который знает г-на Сизэра, позабавит посоперничать с «Циклоном» подобно тому, как акулы играют с рыбачьими лодками. И если мои предположения верны, то «Циклон», таким образом, не возбуждая никаких сомнений, заведет Иктанэра на Малый рейд Тулона и оттуда в бассейн, который тогда так легко будет запереть, и Иктанэр будет взят!..

Продолжительное молчание следовало за этой речью. По выражению лиц своих слушателей адмирал Жерминэ мог уже судить, что его план совсем не встретил того приема, на который он рассчитывал. Посланники лишь обменивались между собой нерешительными взглядами, большинство же адмиралов, в особенности адмиралы японский, китайский и турецкий, прямо не скрывали иронических улыбок, игравших на их лицах.

Наконец, представитель морского могущества Японии адмирал Окошима попросил слова и, сейчас получив его, встал.

Несколько глухим голосом, но с хитро блестевшими глазами, он заговорил:

— Мы все знаем, что адмирал Жэрмине — превосходный морской стратег и храбрый моряк. Но я открыто заявляю, что хитрость не в его характере. И на его план я отвечу несколькими словами. Этот план основан на вероятностях, осмелюсь даже сказать, на невероятностях.

Как мог адмирал Жерминэ подумать, что Иктанэр, который в состоянии делать двести узлов в час, даст соблазнить себя на соревнование с миноносцем, делающим лишь семьдесят узлов в час? И как он мог подумать, что Иктанэр даст заманить себя до самого заднего порта Тулона?

Нет! С натяжкой я еще согласен допустить, что Иктанэр на несколько минут забавится показать командиру «Циклона», что эта изумительная скорость в семьдесят узлов в час в сравнении с быстротой «Торпедо» — просто черепаший шаг. Но, доказав это, Иктанэр затем взорвет «Циклон», или же, бросив с презрением такую ничтожную добычу, устремится на розыски и истребление более крупных и более серьезных для него противников.

Адмирал Окошима остановился и с удовольствием заметил нескрываемые знаки одобрения в виде покачивания головы и одобрительных улыбок, адресованных к нему со всех концов залы и от всех членов совещания, за исключением лишь адмирала Жерминэ и посланника Франции.

И с жаром он стал продолжать.

— Мой план не отличается таким благородством, как план адмирала Жерминэ. Да тут и не место благородству и порядочности. Надо одолеть всемогущего противника, который добивается лишь одного: закрепощения себе всего Мира; противника, который истребил сотни судов и погубил без малейшего вызова с нашей стороны тысячи людей; наконец, противника, явно недобросовестного, раз он требует от нас девушку, которой у нас нет!

Сдержанные рукоплескания прервали оратора.

— Господа, — с уверенностью продолжал он, — я долго размышлял над обстоятельствами этой необычайной борьбы, к которой нас вынуждают. И вот каково мое окончательное заключение. Иктанэр является жертвой и несознательным орудием Оксуса и Фульбера! Оксус и Фульбер отлично знают, где находится Моизэта, они же сами похитили ее у Сэверака, и они ее скрывают, а Иктанэра они уверили, что ее скрываем мы. И таким образом, Иктанэр борется, чтобы отнять у нас Моизэту, но в действительности лишь служит, не замечая того сам, осуществлению дьявольских планов Оксуса и Фульбера!

При этих, столь ясных и раскрывающих суть положения словах, раздались новые продолжительные рукоплескания, к которым, по французской добросовестности, не мог не присоединиться и адмирал Жерминэ, отдавали японскому адмиралу пальму первенства в ловкости.

— Итак! — заговорил торжествующе адмирал Окошима, забудем самого Иктанэра, а будем поражать в лице его политику Фульбера и Оксуса. Они нас преследуют нечестно. Будем пользоваться их же орудием. Величие нашей цели, которая есть освобождение всего человечества, нам позволяет действовать согласно поговорке: «на один обман — полтора»!

Сделав паузу, адмирал Окошима с особенной серьезностью продолжал:

— Есть еще одно соображение, и оно самое главное из всех, по которому вы должны будете отвергнуть, господа, план адмирала Жерминэ. В этом его плане адмирал предусматривает еще новые жертвы кораблями и людьми, отдаваемыми на забаву Иктанэра, по его пути от Гибралтара до Плянье. А по-моему, господа, человечество довольно понесло жертв пред противником, которому оно не в состоянии причинить даже малейшего вреда! Вам знакомы донесения командиров турецких судов? Их экипажи восстанут массой при первом новом выступлении. А американцы, немцы, французы. Но я не хочу останавливаться на этих печальных данных. Но исследуйте хладнокровно и искренно сами настроение наших людей, как я исследовал настроение своих, и вы согласитесь со мной, что при первом известии о новой катастрофе наши экипажи возмутятся и, подбиваемые кишащими всюду анархистами и другими пропагандистами, заявят: «Лучше существовать без налогов под властью Иктанэра, чем умирать в борьбе с ним, когда даже нельзя его заметить». Что же мы будем тогда делать? Не собираемся же мы, честные офицеры, своими лишь руками двинуть в дело наши броненосцы?

VI Реванш Мира

— Надо, следовательно, выработать такой план, который позволил бы нам захватить Иктанэра, не жертвуя больше ни единым матросом. И мой план построен на этом главном условии, и вот он:

— Я сегодня же вечером отправлюсь к Гибралтару на истребителе из состава моей эскадры «Киджи», который делает тридцать один узел в час. Я вывешу белый флаг. Но ваш ответ на ультиматум будет не таков, как его продиктовал адмирал Жерминэ, а следующий: — Державы подчиняются и принимают условия ультиматума. Командир японского истребителя «Киджи» уполномочен встретить Иктанэра и установить вместе с ним условия заключения мирного договора. Я рассчитываю со своей стороны, что Иктанэр, как только узнает об этом, то немедленно примется за розыск «Киджи». А раз Иктанэр будет у меня на судне, четверо матросов и мертвая петля докончат победу. Вот и все!

Что произошло вслед за этим циничным предложением адмирала Окошимы — это почти скандал! Рукоплескание, перешептывание, обсуждение вслух… Уайт должен был прибегнуть к звонку, чтобы восстановить тишину. И когда, наконец, удалось добиться молчания, встал адмирал Жерминэ и проговорил:

— Если будет взят Иктанэр, то у них останется все-таки еще электро-отражатель!

— Это не важно! — возразил японец, — против электро-отражателя можно бороться. При том же я думаю, что ни Оксус, ни Фульбер не сумеют его перезарядить, когда израсходуют имеющийся в нем запас электричества. И даже если они это сумеют, то все же очевидно, что человек, вооруженный электро-отражателем, не сможет в одно время поражать и перед собой, и позади себя, и справа, и слева. Следовательно, он будет уязвим. Но смелостью или числом мы одолеем его.

Почти единодушные рукоплескания покрыли это веское возражение.

— Голосовать! Голосовать! — раздались крики.

— Ставлю на голосование, — заговорил президент, — предложение адмирала Окошимы. Пусть поднимут руку те, кто его принимает.

За исключением четырех поднялись все руки. Не принявшими японский план были: адмирал Жерминэ, французский посланник и адмирал и посланник русский. Они с честью не входили в сделки. Но огромное большинство было за план адмирала Окошимы. Поэтому Уайт торжественным голосом заявил:

— План адмирала Окошимы принять!

После ошеломляющей и трагической сцены, прерванной смертью Марты и окончившейся смертью Сэверака, Иктанэр целых сорок восемь часов оставался в состоянии лихорадочного полусознания. И за это время образы Сэверака и Марты в его мыслях отошли на второй план, уступив место царившей там Моизэте.

Овладев, наконец, собой, он с грустным безразличием выслушал запутанные объяснения Фульбера и Оксуса и весь отдался одной мысли: разыскать Моизэту и покончить, наконец, с тем беспрерывным кошмаром, в который превратилась его жизнь.

Так как Фульбер немедленно получил с одной из своих подводных станций извещение, что вслед за проходом вернувшегося в Средиземное море всемирного флота, Суэзский канал был заперт, то Иктанэр поневоле пустился в Индийский океан, чтобы обогнуть мыс Доброй Надежды, по Атлантическому океану подняться до Гибралтарского пролива и оттуда попасть в Средиземное море.

Весь день 14-го мая и вся следующая ночь прошли без малейшего известия по вопросу о решении, принятом марсельским всемирным конгрессом.

Иктанэр сидел в станционной стальной, укрепленной на дне якорями, кабине, где пред телефоном один брат ожидал сообщений.

Эти подводные станции были удивительным изобретением, они все были сделаны по одной модели, которую можно изобразить следующим образом.

Это были три стальные кабины, округлые снаружи, спаянные вместе и сообщающиеся между собой герметически закрывающимися дверьми. Первая кабина служила раздевальней. Здесь дежурный брат надевал усовершенствованный водолазный костюм, наполнял кабину водой и отправлялся в море, чтобы поискать себе пищи или прогуляться. Вторая кабина служила жилым помещением и здесь же брат приготовлял себе пищу, пользуясь электрическими аппаратами, энергию для которых добывали по введенной на Затерянном острове системе. Третья кабина служила помещением для машин и для телефонных аппаратов.

Необходимый для дыхания воздух, как в кабинах, так и в резервуарах скафандра, давался специальным генератором кислорода и поглотителем углерода, изобретенными и построенными Оксусом. Впрочем, один и тот же человек все-таки не мог жить в такой подводной станции более трех месяцев подряд. И его заменял следующий очередной брат, присылаемый с Затерянного острова на электрической лодке.

Что касается сообщений между сушей и подводными станциями, то это производилось следующим образом.

Подчиненные монахи были расселены по берегам различных морей земного шара. Двое их были в Алгезирасе. И когда эти сухопутные шпионы имели что-нибудь сообщить, то один из них ночью отправлялся на берег моря, где в каком-нибудь уединенном месте, в природном или искусственном тайнике, хранился полный водолазный костюм. Шпион надевал его и спускался в море. По дну он шел до определенного места, где в особом гальванированном, прикрепленном ко дну моря ящике находился специальный передаточный телефонный аппарат. Здесь он отправлял свое сообщение, которое по свойственной жидким элементам передаточной силе, доходило и отражалось на приемных аппаратах станций. Исполнив свое дело, шпион выходил из моря, прятал в тайнике водолазный прибор и возвращался в свое сухопутное жилище, где он выдавал себя за какого-нибудь бедного ремесленника.

Таким-то образом и были устроены и действовали эти подводные станции, существование которых, когда его обнаружил Сэверак, не знавший, впрочем, их местонахождений, до такой степени поразило весь мир.

Итак, около шести часов утра 15-го мая Иктанэр сидел в подводной станции на дне Гибралтарского пролива, как вдруг раздался звонок.

— Наконец-то! — проговорил дежуривший здесь же брат, поворачивая рычаг записывающего аппарата.

Иктанэр поднял голову и с беспокойством сталь смотреть на трубу фонографа, как будто глаза его раньше ушей могли схватить ожидаемую весть.

И фонограф произнес следующие фразы:

— «Решение всемирного конгресса. Текст, разосланный по всей земле, получен и опубликован гибралтарским губернатором в 5 ч. 50 мин. утра».

Последовало минутное молчание, и затем тот же голос, словно с усиленной звучностью произнес:

— Державы подчиняются и принимают условия ультиматума. Командир японского истребителя «Киджа» уполномочен разыскать Иктанэра и установить вместе с ним условия заключения мирного договора».

Иктанэр выслушал это, затаив дыхание и не шевельнувшись ни единым мускулом; но едва фонограф кончил говорить, как он вскочил и с радостным криком бросился вон из кабинета. Последовавший за ним монах был не в таком восторге и не забыл обычных необходимых манипуляций. В кабинете, выходящем прямо в море, Иктанэр дрожал от нетерпения, пока брат одевал свой скафандр. Время ему казалось идет ужасно медленно и тогда, когда через огромные краны морская вода быстро хлынула и наполнила внутренность этой кабины.

Наконец кабина наполнилась до верху, и брат открыл дверь. А две минуты спустя Иктанэр, прильнув к своему «Торпедо», одним взмахом поднялся на поверхность моря и стремглав понесся прямо в Марсель.

Моизэта! Ему возвращают его Моизэту!

Вдруг, когда он, скользя по поверхности моря, огибал в какой-нибудь миле расстояния западный берег острова Ибицы (самый южный в Балеарском архипелаге), он увидел вдали перед собой поднимавшийся к небу пароходный дым. Минутой позже он рассмотрев на фоне этого дыма белое пятно. Было не трудно определить, что это был флаг, развевавшийся на вершине мачты. В то же самое время он успел рассмотреть и фигуру судна; то был истребитель миноносцев. В одну минуту он погрузился на четыре метра и приблизился к судну: потом, освидетельствовав его; он убедился, что истребитель был японский. Впрочем об этом говорил и другой флаг, развевавшейся на мачте.

Тогда он дал «Торпедо» сделать скачок над поверхностью моря, чтобы предупредить о своем присутствии.

Почти в ту же минуту истребитель остановился и выкинул большую сигнальную цепь, всю целиком состоявшую из белых флагов: знак полного мира.

Иктанэр оставил «Торпедо» скользить по волнам, а сам крикнул:

— Эй, истребитель! Как имя?

— «Киджи»! — ответил ему хриплый, но сильный голос. — Вы — Иктанэр?

— Да, это — я!

— Вы знаете ответ держав на ваш ультиматум?

— Знаю.

— Согласны вы подняться на судно, чтобы договориться относительно мира с делегатом конгресса, адмиралом Окошимой?

— Согласен.

— Как вы поступите с «Торпедо»?

При этом неожиданном вопросе Иктанэр заколебался. Было ли это предчувствие или подозрение? Но он откинул первоначально явившуюся ему мысль поднять «Торпедо», как простую лодку, на палубу «Киджи».

Почему он отказался от этой мысли? Этого он не мог бы сказать сам, может быть инстинктивно.

Как бы то ни было, но после паузы Иктанэр ответил собственным вопросом.

— А когда я буду на палубе, то «Киджи» останется на месте или возьмет курс в Марсель?

На этот раз заколебаться была очередь японцу. И после минутного соображения он ответил:

— Это — как вы хотите. Распоряжайтесь сами!

С доверчивостью Иктанэр крикнул:

— Тогда пусть «Киджи» остается на месте! Заключив мир, я вернусь в море и с моим «Торпедо» провожу вас до Марселя.

— Пусть будет по-вашему! — отвечал тот же хриплый голос.

Едва произнесены были эти слова, как Иктанэр с поразительной быстротой погрузился в море и по диагонали устремился к хорошо известным ему подводным глубинам острова Ибицы. Там он поставил «Торпедо» в одном из углублений среди скал и затем с возможной быстротой один вернулся вплавь к «Киджи». О своем возвращении он крикнул и сейчас же вступил на порог сходней.

На палубе его ожидал в парадной форме адмирал Окошима. С веселым духом и сердцем, с протянутой адмиралу рукой Иктанэр сделал первые шаги.

Но веревки уже притянули ему руки к телу и опутали ему ноги… Он взревел, мускулы его были бессильны, и веревки ему неподдавались.

Пять минут спустя, его снесли в небольшую каюту с совершенно голыми стенами. Немного света проникало в нее через крохотный люк.

Иктанэра положили на пол, и пред ним на страже стал с широким кинжалом в руках японец-матрос.

Иктанэр думал, что его собираются убить. Матрос что-то громко сказал, и ему ответили извне. Тогда он нагнулся над пленником и ловким ударом ножа разрезал связывавшие ему ноги веревки, так что у Иктанэра оставались не освобожденными лишь руки, сцепленные легкими кандалами за спиной.

И раньше, чем пленник мог сообразить, что с ним делают, матрос одним прыжком выскочил из каюты, металлическая дверь которой захлопнулась со звоном.

Иктанэр поднялся на ноги. Не успел он придти в себя от изумления, как увидел, что через два отверсия в стене в каюту ударили струи воды, и вскоре все его помещение наполнилось водой, в которой он мог хоть со связанными руками подвигаться, оставаясь таким образом в необходимой для него стихии.

Зная, что Иктанэр не может оставаться без опасности для своей жизни больше сорока восьми часов вне моря, адмирал Окошима приказал наскоро устроить на своем истребителе род водяной балластной камеры, в которой и решил держать Иктанэра в плену, пока всемирный конгресс не решит судьбу того, кто приводил в трепет весь мир, и кем теперь завладел мир.

На следующий день, 16 мая, главная газета всех столиц Мира напечатала следующее официальное сообщение:

В этот самый день во многих городах различных стран произведены были аресты тысяч анархистов, которые в это только что пережитое миром смутное время выказали себя пламенными сторонниками Неизвестного. И без суда, ограничившись, на основании осадного положения простым допросом, учиненным местными генерал-губернаторами, эти анархисты были казнены в тот же вечер.

Что касается товарищей, оставленных Сэвераком хозяевами на острове Кабрера, то за ними ходил германский миноносец, и затем их без всякого суда, по простому предположению, что сотрудники Сэверака и не могли не иметь на своей совести тяжких преступлений, казнили.

Эти суровые меры много содействовали укреплению общественного порядка, сразу восстановившегося при первом же известии о взятии Иктанэра.

VII Оксус и Моизэта

16 мая, в десять часов утра, Оксус и Фульбер сидели запершись в телефонной станции Затерянного острова. Они ждали известий от Иктанэра. Ожидание их было полно нетерпения и тревоги, так как оба эти человека, предвидевшие все, кроме коварства со стороны держав, на которое они были способны сами, ничуть не сомневались, что Иктанэр уже произвел разгром и опустошение в Средиземном море. И они заранее учитывали результаты этого предпоследнего акта драмы; растерянность держав, восстание народов против их правительств и окончательное порабощение Мира.

В десять с четвертью часов раздался сигнальный звонок. Оксус вздрогнул, тогда как Фульбер, со своей сатанинской улыбкой, пустил приемный аппарат.

И фонограф громко заговорил:

«Со станции острова Мальты, через станцию Омана на Затерянный остров, 16-е мая, десять часов двенадцать минут утра».

Фонограф захрипел, и затем тем же металлическим голосом, невозмутимость которого еще более увеличивала весь ужас произносимых слов, проговорил следующие поразительные слова:

«Иктанэр взят в плен… Японский адмирал Окошима по-предательски прикинулся подчинившимся…»

Оксус вскочил, и в то же самое время во весь рост выпрямился Фульбер. Мертвенная бледность разлилась по лицу монаха; его глаза замигали и все тело охватилось дрожью… Удар был так силен, так непредвиден, и он разрушал такой старинный, громаднейший и могучий замысел, что Фульбер, не смотря на свое каменное сердце, был словно поражен ударом молнии. Стон сорвался с его губ, и во весь рост он рухнулся без сознания.

Но Оксус, словно загипнотизированный, с холодным потом на лбу, с руками, впившимися в стол с аппаратом, продолжал слушать. И он до конца узнал гибельное известие.

А фонограф тем же тоном, каким он возвестил бы о победе, повествовал о поражении.

Мучителен был рассказ о плене Иктанэра. Но затем фонограф со всеми подробностями сообщил прокламацию, с которою конгресс обратился ко всему Миру.

Когда кончен был и этот рассказ, машина сделала продолжительную, наполненную шипением паузу и затем заговорила снова:

«Вчера была обнародована депеша, возвещавшая подчинение держав. Но мы, на станции Мальта, когда получили ее с гибралтарской станции, сочли ее апокрифической и не передали раньше проверки ее точности. И вместо подтверждения победы, мы получили уверенность в поражении»…

Пауза и затем вдруг заключение:

«Ждем приказаний Господина»…

Аппарат сухо щелкнул. Рассказ был кончен.

И долго, склонившись над столом, не спуская глаз с машины, словно весь окаменев, Оксус не двигался с места.

Затем дрожь пробежала по всему его телу и он опустился рядом с лежавшим без памяти Фульбером.

И тогда, охватив свою голову руками, он заплакал как ребенок. Была ли это скорбь ученого, гениальное творение которого погибло навеки, или же то было отчаяние побежденного честолюбца?..

В полдень резкий звонок вывел Оксуса из его окаменения. Слезы его перестали течь. Он машинально поднялся и пробормотал:

— Фульбер, завтрак подан… Фульбер! Фульбер! — воскликнул он.

Лихорадочно он распахнул одеяние монаха и положил ему на грудь свою руку.

— Жив! Его сердце бьется!

И он поднял огромное бессознательное тело, взвалил его к себе на плечи и покинув залу телефонов, отнес его в свою комнату.

Три часа спустя, все обитатели Затерянного острова — подчиненные братья, прислуга, — все кроме Моизэты, были собраны в лаборатории и сгруппированы в одной ее стороне.

Перед ними, в нескольких шагах расстояния, стояли бледные, но спокойные и с выражением решимости в глазах — Оксус и Фульбер.

— Дети мои, — вдруг заговорил мрачным голосом Фульбер, — мы побеждены… в настояний момент. И нам нужно расстаться до той поры, когда Богу будет угодно дать мне возможность снова призвать вас к себе. Сципион разделит между вами половину сокровищ Затерянного острова. Отдельными отрядами, под начальством особо назначенных братьев, вы в эту же ночь сядете на имеющиеся в запасе лодки и отправитесь все, одни по направлению к Персии, другие — к Аравии. Достигнув берегов, вы взорвете ваши лодки и под руководством ваших начальников отрядов двинетесь в путь в Испанию, и там, рассеявшись по всему королевству, будете ожидать наступления благоприятных времен. Пройдут годы… Многие из вас умрут ранее, чем раздастся голос призыва. Да сохранит же нас всех Бог! На колени!

Все, кроме Оксуса и Фульбера, упали на землю. И многие плакали.

И тогда с величием первосвященника, который правил бы вселенной, монах поднял правую руку и благословил собрание.

— Встаньте!

Затем началось странное шествие. Прежде всего Сципион, за ним — начальники отрядов стали подходить один за другим. Перед отцом и учителем они становились на колени и, приняв руку Фульбера, целовали ее, потом — тоже пред Оксусом, и встав выходили из лаборатории. После братьев шли служанки. Они все рыдали. И позади всех в слезах шла скромная подруга Моизэты Дора.

Но Оксус задержал ее.

— Дора, — сказал он, — ты не поедешь с другими. Ты последуешь за твоей госпожой. Поди в свою комнату и жди моих распоряжений.

Молодая негритянка поклонилась и вышла.

Двое побежденных остались наедине.

Минуту они смотрели друг на друга в молчании, затем спокойным голосом Фульбер проговорил:

— Оксус, твое решение непреклонно?

— Да, Фульбер!

Снова наступило молчание. Их руки соединились, и неудержимое волнение сморщило суровые черты их лиц.

— Хорошо, ступай! — проговорил наконец Фульбер. — Она — тебе дочь. И я тебя понимаю. Ради тебя я ее прощаю, что она была главной виновницей нашего поражения.

— Виновницей несознательной, Фульбер! — прошептал Оксус.

— Но несознательность Моизэты оказалась опасней сознательной воли Сэверака. А Сэверак заплатил за это жизнью! — отрезал монах.

И оба человека обнялись и облобызались, и Фульбер затем тихо проговорил:

— Иди, Оксус!.. Ты знаешь, где меня найти. Я тебя буду ждать месяц. И если через месяц я тебя не увижу, то я возьму наше последнее орудие — электро-отражатель, и до тех пор, пока не истощится в нем весь запас электричества, пойду один и буду человека за человеком истреблять тех людей, которые посмели тебя тронуть. Но ты вернешься, ибо когда здание рушится, сильный должен создать другое здание. А теперь ступай. Иди, Оксус, и создай счастье Моизэты!

И Оксус вырвался из объятий Фульбера и вышел из лаборатории. Он прямо отправился в то секретное помещение, где все еще заперта была Моизэта.

Бледная, похудевшая, почти неестественной, а какой-то призрачной красоты — молодая девушка встретила отца с нежной и печальной улыбкой.

— Моизэта, — дрогнувшим голосом сказал Оксус, — час твоего счастья настал.

— Что вы этим хотите сказать, отец мой? — воскликнула, вся вздрогнув и с зардевшимися от волнения щеками, Моизэта.

— Скоро ты узнаешь все! — отвечал отец. — А пока, готовься, бери отсюда все самое дорогое для тебя, и через два часа мы отправляемся…

— Мы отправляемся? — пролепетала молодая девушка.

— Да! И я иду отдать тебя Иктанеру на всю жизнь.

Он раскрыл свои объятия. И вся в слезах, Моизэта в порыве чувств бросилась к нему на грудь и пролепетала:

— О, отец мой! Отец мой!

Два часа спустя, электрическая лодка покидала Затерянный остров. Ею управлял один из подчиненных братьев. И на ней находились Оксус, Моизэта и Дора. Оксус вез с собой наполненный золотом сундук. Дора снабжена была необходимыми для ее барышни и для нее самой одеждами и бельем. И сама Моизэта везла только одну вещь: это — стеклянную маску, которую Иктанэр потерял при первой их встрече на скалах у «кресла Авроры».

На утро следующего дня на Затерянном острове оставалось только два человеческих существа, и эти два отшельника были монах Фульбер и негр Сципион.

С самой полночи, т. е. с того часа, когда последняя лодка покинула Затерянный остров, эти два человека были всецело поглощены каким-то большим и таинственным делом. В самые глубокие гроты острова они снесли огромное количество таких предметов, как инструменты, книги, машины, тяжелые сундуки, — до сих пор рассеянные по помещениям верхних этажей. Затем во всех этих помещениях, освобожденных от всего, что находил ценным Фульбер, они раскладывали длинные стальные трубки, по которым проходила медная проволока… Все эти проволоки кончались у центральной лестницы, где Сципион прикрепил их концы к просверленной медной доске.

— Кончено это? — спросил Фульбер.

— Кончено, господин!

— А лодка?

— Снаружи и в полной готовности!

— Прикрепи последнюю проволоку и отправляемся.

— Сделано, господин!

Твердыми шагами Фульбер поднялся по лестнице. Выйдя наружу, на скалы острова, он выпрямился во весь свой высокий, еще более удлиненный его черным одеянием рост и орлиным взглядом окинул горизонт.

И затем без единого жеста, без малейшего вздоха, ничем не выдавая огромного волнения, которое должно было охватить его сердце, он пошел по камням к огромной автомобильной лодке, причаленной у «кресла Авроры».

За ним следовал Сципион, держа в обеих руках огромную катушку, с которой разматывался медный, одетый изолятором, провод.

Первым вошел в лодку Фульбер. Он взял из рук Сципиона катушку и надел ее на железную подставку, пристроенную на корме лодки…

Сципион тоже прыгнул в лодку и сел пред мотором.

— Вперед! — приказал Фульбер.

И лодка двинулась в путь. На корме ее катушка начала развертываться, оставляя за собой медную проволоку.

— Стоп! — скомандовал господин.

Дав задний ход машине, Сципион остановил лодку в тот самый момент, когда на катушке показался конец проволоки. Тогда Фульбер размотал остаток провода и конец его привязал ко второй, цельной катушке, лежавшей на палубе. И эта катушка заменила на корме первую, и лодка пустилась в дальнейший путь.

Маневр этот был повторен девять раз. Под конец десятой катушки лодка находилась в километре расстояния от Затерянного острова.

— Стоп! — повторил монах.

Лодка остановились в десятый раз.

Тогда Фульбер отвязал конец проволоки от катушки и прикрепил его к крючочку небольшого аппарата, только что вынутого им из сундука и положенного на палубе.

Затем он проговорил:

— Осторожнее, Сципион! Тебе теперь нужно вернуться на сотню метров назад, чтобы мог разбежаться и со всею скоростью пройти это место, где мы теперь.

— Понял!

Маневр так и был проделан. Лодка отошла на сто метров назад; затем с возрастающей быстротой она двинулась опять вперед, но уже по пройденному пути…

Положив указательный палец на костяную кнопку аппарата, который он крепко держал на палубе и, не спуская глаз с постепенно натягивавшейся проволоки, Фульбер ждал…

И вдруг он сразу нажал кнопку и отнял руку. Сдернутый натянувшейся проволокой аппарат перелетел через борт.

И в тоже мгновенье там, на Затерянном острове, разразилось целое вулканическое извержение. Сначала раздался один глухой взрыв, затем на протяжении каких-нибудь десяти секунд — двадцать новых взрывов. Взлетело огромное пламя, облако дыма и целый смерч воды и фантастический всплеск и пены…

Воздух затрясся, словно от сотни ударов грома. И затем посыпались обратно сверху обломки скал, вспыхнувших предметов и рыжеватый пепел. И все погрузилось в море. Колоссальная волна всколыхнула морскую поверхность и свободно перекатилась по тому самому месту, где только что возвышалась скала Затерянного острова.

Стоя во весь рост на корме удалявшейся на всех парах лодки, сложив на груди руки, стиснув зубы и сверкая глазами, Фульбер смотрел назад. И когда пред ним, на всем просторе горизонта, завиднелась лишь бесконечная гладь успокоившегося теперь моря, он сел и прошептал:

— Пусть теперь приходят. Они ничего не найдут. Но я потом сумею отнять у моря то, что я ему доверил теперь. Затерянный остров отныне — простая подводная гора. Но в недрах этой горы я оставил несметные сокровища.

И до самой ночи, пока лодка неслась к северо-западному берегу Персидского залива, к устью Евфрата, неподалеку от местонахождения турецкого города Басры, — монах Фульбер не отрывал своих глаз от того направления, где находится Затерянный остров.

И его огромные черные глаза отражали в себе молнии удесятеренной злобы и энергично сдерживаемой ярости…